К тому времени я мог бы сказать, что меня уже ничем не удивишь, но замер с отвисшей челюстью, увидев слева от Эла дымящуюся в пепельнице сигарету. Протянул руку и затушил ее.
     - Ты хочешь выкашлять ту часть легких, которая еще позволяет тебе дышать?
     Он не ответил. Не уверен, что услышал вопрос. Только смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
     - Господи Иисусе. Джейк... Кто тебя скальпировал?
     - Никто. Давай уйдем отсюда, пока я не задохнулся от дыма твоей сигареты. - Пустая, конечно, угроза. За недели, проведенные в Дерри, я привык к дымящимся сигаретам. Если бы не держал себя в руках, мог бы сам пристраститься к этой вредной привычке.
     - Тебя скальпировали, - продолжил он, - только ты этого не знаешь. Кусок кожи с волосами висит за ухом и... Сколько ты потерял крови? Кварту? Кто это сделал?
     - А: меньше, чем кварту. Б: Фрэнк Даннинг. И если я ответил на твои вопросы, у меня есть свой. Ты сказал, что помолишься. Почему вместо этого закурил?
     - Потому что нервничал. И потому что теперь это не имеет значения. Поезд уже ушел.
     С этим я поспорить не мог.

     Эл медленно прошел за стойку, открыл дверцу шкафчика, достал пластмассовую коробку с красным крестом. Я сел на один из высоких стульев и посмотрел на часы. Было без четверти восемь, когда Эл отпер дверь, и мы вошли в закусочную. Где-то без пяти восемь я спустился в "кроличью нору" и появился из нее в Стране чудес, именуемой 1958 годом. Эл утверждал, что каждое путешествие занимает две минуты, и настенные часы это подтверждали. Я провел в 1958 году пятьдесят два дня, но часы показывали семь пятьдесят девять того же утра.
     Эл достал марлевые салфетки, пластырь, дезинфицирующее средство.
     - Наклонись ко мне, чтобы я мог все видеть. Подбородок на стойку.
     - Можешь обойтись без перекиси. Произошло это четыре часа тому назад, так что рана уже затянулась. Видишь?
     - Береженого Бог бережет, - ответил он, и моя макушка вспыхнула огнем.
     - А-а-а-ай!
     - Больно, да? Потому что рана до сих пор открытая. Хочешь, чтобы костоправы пятьдесят восьмого лечили твой воспалившийся скальп, когда ты отправишься в Большой Д? Поверь мне, дружище, ты этого не хочешь. Сиди тихо. Мне надо срезать волосы вокруг раны, а не то пластырь не будет держаться. Слава Богу, они короткие.
     Щелк-щелк-щелк. Потом боли прибавилось - он накрыл рану марлевой салфеткой, закрепил ее пластырем.
     - Через пару дней снимешь марлю, но пока тебе придется носить шляпу. Макушка какое-то время будет выглядеть шелудивой, однако, если волосы не отрастут, сможешь ее зачесывать. Аспирин хочешь?
     - Да. И чашку кофе. Сделаешь по-быстрому? - Хотя кофе поможет лишь на короткое время. Что мне требовалось, так это сон.
     - Смогу. - Он включил кофеварку "Банн-о-Матик" и вновь начал рыться в аптечке. - Ты, я вижу, похудел.
     Кто бы говорил, подумал я.
     - Заболел. Подхватил суточный... - И тут я замолчал.
     - Джейк, что не так?
     Я смотрел на фотогалерею Эла. Когда я шел к "кроличьей норе", на стене висела фотография, запечатлевшая меня и Гарри Даннинга. Мы улыбались и показывали камере аттестат Гарри.
     Теперь эта фотография исчезла.

     - Джейк? Дружище? Что такое?
     Я взял таблетки аспирина, которые он положил на стойку, сунул в рот. Проглотил не запивая. Потом поднялся и медленно направился к "Стене славы". Вновь чувствуя себя стеклянным человеком. На том месте, где два последних года висела наша с Гарри фотография, Эл пожимал руку Майку Мишо, члену палаты представителей конгресса США от Второго округа штата Мэн. Мишо, вероятно, вел кампанию по переизбранию в конгресс, потому что на фартуке Эла красовались два значка-пуговицы. Один с надписью "МИШО в КОНГРЕСС", второй - с "ЛИСБОН ЛЮБИТ МАЙКА". Многоуважаемый конгрессмен в ярко-оранжевой футболке "Мокси" высоко поднимал толстобургер, с которого капал жир.
     Я снял рамку с фотографией с гвоздика.
     - И как давно она здесь?
     Эл, хмурясь, смотрел на фотографию.
     - Никогда в жизни ее не видел. Бог свидетель, я поддерживал Мишо в двух последних кампаниях. Черт, я поддерживаю любого демократа, которого не застукивают трахающим своих помощниц во время избирательной кампании. И я встречался с ним на митинге в две тысячи восьмом, но в Касл-Роке. В закусочной он никогда не появлялся.
     - Вероятно, появлялся. Это же твой прилавок.
     Он взял рамку с фотографией своими исхудавшими руками, напоминавшими птичьи лапки.
     - Да. Мой.
     - Тогда это "эффект бабочки". Фотография - тому доказательство.
     Он пристально всматривался в нее, чуть улыбаясь. В удивлении, думал я. Или, может, с благоговейным трепетом. Потом вернул рамку мне и пошел за стойку, наливать кофе.
     - Эл? Ты помнишь Гарри, правда? Гарри Даннинга?
     - Разумеется, помню. Разве не ради него ты поехал в Дерри, где тебе чуть не снесли голову?
     - Ради него и остальных членов его семьи, верно.
     - И ты их спас?
     - Всех, кроме одного. Старший Даннинг добрался до Тагги до того, как мы сумели его остановить.
     - Кто это - мы?
     - Я тебе все расскажу, но сначала мне надо поехать домой и поспать.
     - Дружище, у нас не так много времени.
     - Я знаю, - ответил я, подумав: Чтобы это понять, достаточно взглянуть на тебя, Эл. - Но мне нужен отдых. Для меня сейчас половина второго ночи, и вечер... - рот открылся в широченном зевке, - выдался тот еще.
     - Хорошо. - Он принес кофе, мне - полную чашку черного, себе - половину щедро сдобренного сливками. - Расскажи, что успеешь, пока будешь пить.
     - Сначала объясни, как ты можешь помнить Гарри, если он никогда не работал уборщиком в ЛСШ и за всю жизнь ни разу не покупал у тебя толстобургер. Потом объясни, почему ты не помнишь приезда Майка Мишо в закусочную, если фотография - свидетельство того, что он приезжал.
     - Ты не знаешь наверняка, что Гарри Даннинг не живет в этом городе. Собственно, ты не можешь утверждать, что он не работает уборщиком в Лисбонской старшей школе.
     - В такое совпадение чертовски трудно поверить. Я изменил прошлое по-крупному, Эл... с помощью парня по имени Билл Теркотт. Гарри не отправили к дяде и тете в Хейвен, потому что его мать не умерла. Остались в живых и его брат Трой, и сестра Эллен. И Даннинг со своим молотком не добрался до Гарри. Если после всех этих изменений Гарри по-прежнему живет в Фоллс, то более изумленного человека, чем я, не удастся сыскать на всей земле.
     - Есть способ проверить, - ответил Эл. - У меня в кабинете ноутбук. Пошли. - И двинулся первым, кашляя и опираясь на то, что попадалось под руку. Я последовал за ним с чашкой кофе. Эл свою оставил.
     Располагавшаяся рядом с кухней каморка на кабинет определенно не тянула. В ней едва хватило места для нас обоих. По стенам Эл развесил служебные записки, разрешения и директивы курирующих ведомств, как штата Мэн, так и федеральных. Если бы люди, распространявшие слухи о "Знаменитом котобургере", видели все эти бумаги, включая "Сертификат первого класса за чистоту", выданный при последней проверке, проведенной Комитетом предприятий общественного питания штата Мэн, возможно, им пришлось бы пересмотреть свою позицию.
     Макбук Эла стоял на крошечном столе, похожем на тот, которым я пользовался в третьем классе. Эл опустился на такой же крошечный стул, охнув от боли и облегчения.
     - У старшей школы есть сайт, так?
     - Безусловно.
     Ожидая, пока загрузится ноутбук, я попытался прикинуть, много ли электронных писем накопилось за пятьдесят два дня моего отсутствия. Потом вспомнил, что наше время покидал только на две минуты. Глупец.
     - Думаю, у меня сносит крышу, Эл.
     - Мне это чувство знакомо. Держись, дружище, ты... подожди, приехали. Давай посмотрим. Дисциплины... летняя программа... преподавательский состав... администрация... технический персонал.
     - Жми.
     Он помассировал сенсорную панель, пробормотал что-то неразборчивое, кивнул, что-то кликнул, потом уставился на экран, будто свами, консультирующийся с хрустальным шаром.
     - Ну? Не томи.
     Он повернул ноутбук экраном ко мне. "УБОРЩИКИ ЛСШ, - прочитал я. - ЛУЧШИЕ В МЭНЕ!" На фотографии двое улыбающихся мужчин и женщина стояли в центральном круге спортивного зала. Все трое - в спортивных свитерах "Борзых Лисбона". Гарри Даннинга среди этой троицы я не увидел.

     - Ты помнишь его уборщиком и учеником, потому что именно ты спускался в "кроличью нору", - объяснил Эл. Мы вернулись в зал и сидели в одной из кабинок. - И я помню его, то ли потому, что сам пользовался ею, то ли потому, что нахожусь рядом с ней. - Он задумался. - В этом, наверное, все дело. Какое-то излучение. Человек с желтой карточкой тоже около норы, только с другой стороны, и он ее чувствует. Ты его видел, так что знаешь.
     - Теперь он Человек с оранжевой карточкой.
     - Что ты такое говоришь?
     Я опять зевнул.
     - Если попытаюсь объяснить, только все запутаю. Я хочу отвезти тебя домой, потом поехать к себе. Сначала поем. Потому что голоден как волк...
     - Могу сделать тебе яичницу. - Он начал подниматься, но осел обратно и закашлялся. Каждый вдох сопровождался жуткими хрипами, от которых содрогалось все тело. Что-то трещало у него в горле, совсем как игральная карта в спицах вращающегося велосипедного колеса.
     Я коснулся его руки.
     - Что ты сделаешь, так это поедешь домой, примешь лекарство и отдохнешь. Поспишь, если сможешь. Я точно знаю, что смогу. Восемь часов. Поставлю будильник.
     Он перестал кашлять, но я по-прежнему слышал треск игральной карты в его горле.
     - Сон. Здоровый. Я помню. Завидую тебе, дружище.
     - Я вернусь к тебе в семь вечера. Нет, в восемь. Тогда я успею кое-что проверить по Интернету.
     - И если все тип-топ?
     - Тогда я вернусь сюда завтра, готовый провернуть это дело.
     - Нет, - покачал головой Эл, - готовый предотвратить содеянное. - Он сжал мою руку. Пальцы утончились, но сила в них оставалась. - Вот о чем речь. Найти Освальда, расстроить его планы и стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.

     Заведя двигатель, я сразу же потянулся к короткой фордовской ручке переключения скоростей на рулевой колонке и нажал левой ногой на пружинистую педаль сцепления. Когда мои пальцы сомкнулись, найдя только воздух, а нога уперлась в коврик, я рассмеялся. Ничего не смог с собой поделать.
     - Что такое? - спросил Эл с переднего пассажирского сиденья.
     Мне не хватало моего элегантного "Форда-Санлайнера", вот что такое, но я не видел повода переживать из-за этого, поскольку в скором времени собирался купить его вновь. И хотя в следующий раз я отправился бы в прошлое с меньшей суммой наличных (мой депозит в "Хоумтаун траст" пропал бы при очередном сбросе на ноль), я мог выторговать у Билла Тита лучшую цену.
     Полагал, что мне это удастся.
     Потому что я стал другим.
     - Джейк? Что смешного?
     - Ничего.
     Я оглядывался в поисках изменений на Главной улице, но видел все прежние дома и в том же состоянии, включая и "Кеннебек фрут", находившийся, если судить по внешнему виду, в двух неоплаченных счетах от финансовой катастрофы. Статуя вождя Ворамбо высилась в городском парке, а транспарант в витрине магазина "Мебель Кейбелла" заверял мир, что "ДЕШЕВЛЕ НЕ НАЙТИ".
     - Эл, ты помнишь цепь, под которую тебе приходилось подныривать, чтобы вернуться к "кроличьей норе"?
     - Конечно.
     - И надпись на табличке, которая висит на цепи?
     - О ремонте сточной трубы. - Он напоминал солдата, который думает, что дорога впереди заминирована, и морщится на каждой колдобине.
     - Когда ты вернулся из Далласа... Когда понял, что слишком тяжело болен, чтобы довести дело до конца... табличка все еще висела?
     - Да. - Он задумался. - Висела. Странно, правда? Кто четыре года ремонтирует сточную трубу?
     - Никто. Во всяком случае, такое невозможно на фабричном дворе, по которому день и ночь ездят грузовики. И почему она не привлекает внимания?
     Эл покачал головой:
     - Понятия не имею.
     - Возможно, цепь и табличка служат для того, чтобы кто-нибудь случайно не набрел на "кроличью нору". Но если так, кто их там повесил?
     - Не знаю. Я даже не знаю, прав ли ты.
     Я свернул на его улицу, чтобы доставить Эла к двери, надеясь, что потом мне удастся проехать семь или восемь миль до Сабаттуса, не заснув за рулем. Но меня не отпускала еще одна мысль, и я счел необходимым ее озвучить. Хотя бы для того, чтобы он не питал слишком больших надежд.
     - Прошлое упрямо, Эл. И оно не хочет, чтобы его меняли.
     - Знаю. Я же тебе говорил.
     - Говорил. Но я думаю, что сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство.
     Он посмотрел на меня. Кожа под его глазами стала почти черной, а в самих глазах проступила боль.
     - Если можно, объясни, но только простыми словами.
     - Изменить будущее семьи Даннингов оказалось сложнее, чем изменить будущее Каролин Пулин, отчасти потому, что изменение касалось нескольких человек, а в основном потому, что Пулин в обоих случаях осталась жива. Дорис Даннинг и трое ее детей умерли бы... И один из них все равно умер, хотя я собираюсь это исправить.
     Тень улыбки коснулась губ Эла.
     - Молодец. Только в следующий раз пригнись пониже. А не то получишь второй шрам, на котором могут не отрасти волосы.
     Я представлял, как обойтись без шрама, но предпочел не делиться своими идеями. Свернул на подъездную дорожку к дому Эла.
     - Я хочу сказать, что мне, возможно, не удастся остановить Освальда. Во всяком случае, с первой попытки. - Я рассмеялся. - Но что с того? Я и на права с первого раза не сдал.
     - Я тоже, но мне не пришлось ждать второй попытки пять лет.
     Я понимал, о чем он.
     - Сколько тебе лет, Джейк? Тридцать? Тридцать два?
     - Тридцать пять. - И за это утро я еще на два месяца приблизился к тридцати шести, но к чему упоминать о такой мелочи?
     - Если ты провалишься и придется начинать все заново, тебе будет уже сорок пять, когда карусель завершит второй круг. А за десять лет может случиться многое, особенно если прошлое против тебя.
     - Знаю, - кивнул я. - Вижу, что случилось с тобой.
     - Я докурился до рака легких, ничего больше. - В подтверждение он кашлянул, однако в его глазах я видел не только боль, но и сомнения.
     - Возможно, и так. Надеюсь, что так. Но нам этого не уз...
     Входная дверь дома Эла распахнулась. Дородная молодая женщина в ярко-зеленом платье и белых туфлях на низком каблуке, как у "Медсестры Нэнси" , сбежала с крыльца на подъездную дорожку. Увидела Эла, сгорбившегося на переднем сиденье моей "Тойоты", и рывком распахнула дверь.
     - Мистер Темплтон, где вы были? Я пришла, чтобы дать вам лекарства, а когда обнаружила, что дом пуст, подумала...
     Ему удалось улыбнуться.
     - Я знаю, что вы подумали, но я в порядке. Не так чтобы в форме, но в порядке.
     Она посмотрела на меня.
     - И вы. Зачем усадили его в машину? Разве вы не видите, как он ослабел?
     Я, разумеется, видел. Но поскольку не мог рассказать ей о том, чем мы занимались, молчал и готовился выдержать нагоняй как мужчина.
     - Мы отъезжали по важному делу, - вступился за меня Эл. - Нам пришлось. Понимаете?
     - И все равно...
     Он начал вылезать из кабины.
     - Помогите мне добраться до кровати, Дорис. Джейку надо домой.
     Дорис.
     Как жена Даннинга.
     Эл не заметил совпадения - и, конечно, это не могло не быть совпадением, такое имя встречалось весьма часто, - но в голове у меня все равно звякнул звоночек.

     Я добрался до дома и на этот раз потянулся к ручнику "Санлайнера". Заглушая двигатель, подумал, что в сравнении с автомобилем, на котором я ездил в Дерри, "Тойота" - тесная, неудобная, неприятная глазу колымага из пластмассы и фибергласса. Вошел в дом, собрался покормить кота и обнаружил, что еда в миске свежая. А почему нет? В 2011 году с моего отъезда прошло только полтора часа.
     - Съешь это, Элмор, - посоветовал ему я. - В Китае полно голодающих котов, которые не отказались бы от миски "Фрискис чойс катс".
     Элмор ответил презрительным взглядом и ретировался через кошачий лаз в двери. Я достал из холодильника два обеда "Стауфферс" (думая совсем как учащееся говорить чудовище Франкенштейна: Микроволновка хороший, современный автомобиль плохой). Съел все, выбросил мусор и пошел в спальню. Снял белую хлопчатобумажную рубашку из 1958 года (слава Богу, медсестра Дорис слишком разозлилась на Эла, чтобы заметить кровяные пятна), сел на край кровати, расшнуровал удобные туфли тех же времен, а потом повалился на спину. Уснул еще до того, как коснулся покрывала.

     Про будильник я забыл и мог бы проспать все на свете, но в четверть пятого Элмор прыгнул мне на грудь и принялся обнюхивать лицо. Это означало, что миску он вылизал и требует добавки. Я подчинился. Потом умылся холодной водой, съел тарелку пшенично-рисовых хлопьев, думая о том, что пройдет немало времени, прежде чем удастся навести порядок с приемами пищи.
     Насытившись, я пошел в кабинет и включил компьютер. Моей первой киберостановкой стала библиотека. Эл не ошибся: ее база данных включала все материалы, опубликованные в "Лисбон-Фоллс энтерпрайз". Чтобы получить доступ к этим сокровищам, пришлось записаться в "Друзья библиотеки", заплатив десять долларов, но, учитывая обстоятельства, цена высокой не казалась.
     Я нашел искомое в номере за седьмое ноября. На второй странице, между заметками об автомобильной аварии со смертельным исходом и о предполагаемом поджоге, размещалась статья под заголовком "МЕСТНАЯ ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ТАИНСТВЕННОГО МУЖЧИНУ". Под таинственным мужчиной подразумевался я... или мое альтер эго эйзенхауэровской эпохи. Кабриолет "Санлайнер" обнаружили, пятна крови заметили. Билл Тит опознал "Форд": именно этот автомобиль он продал некоему мистеру Джорджу Амберсону. Тон статьи тронул мое сердце: искренняя тревога о пропавшем (и, возможно, раненом) человеке. Никто не знал, где он и что с ним. Грегори Дьюсен, знакомый мне банкир из "Хоумтаун траст", описал меня как "учтивого и вежливого мужчину". Эдди Баумер, владелец "Парикмахерской Баумера", практически повторил его слова. Ни тени подозрения не пало на честное имя Амберсона. Все могло обернуться иначе, если бы меня связали с сенсационными убийствами в Дерри... но пронесло.
     Не связали меня с этими убийствами и на следующей неделе, когда интерес к моей особе сократился до коротенького абзаца в информационной колонке: "Поиски пропавшего мужчины из Висконсина продолжаются". Неделей позже "Уикли энтерпрайз" уделила особое внимание близящемуся празднику, так что Джордж Амберсон исчез со страниц еженедельника навсегда. Однако я побывал в прошлом. Эл вырезал свои инициалы на дереве. Я нашел упоминание о себе на страницах старой газеты. Я этого ожидал, но когда увидел доказательство собственными глазами, по коже побежали мурашки.
     Потом я отправился на сайт "Дерри дейли ньюс". Доступ к архивам обошелся мне гораздо дороже, в тридцать четыре с половиной доллара, зато уже через несколько минут я смотрел на первую страницу номера за 1 ноября 1958 года.
     Казалось бы, столь сенсационному преступлению самое место на первой полосе местной газеты, но в Дерри - Необычном маленьком городе - делали все, чтобы не выставлять напоказ свои злодеяния. Большую часть первой полосы отдали статье о встрече представителей России, Великобритании и Соединенных Штатов в Женеве. Обсуждалась возможность запрета испытаний атомного оружия. Ниже шел материал о четырнадцатилетием шахматном вундеркинде Бобби Фишере. И лишь в самом низу первой страницы, в левом углу (эксперты по массмедиа говорят, что туда люди бросают взгляд напоследок, если вообще бросают), нашлось место началу статьи, озаглавленной "УБИЙСТВЕННАЯ ЯРОСТЬ ПРИВОДИТ К ДВУМ СМЕРТЯМ". Согласно статье, Фрэнк Даннинг, "уважаемый представитель бизнес-сообщества и участник многих благотворительных мероприятий", в пятницу вечером, чуть позже восьми, прибыл в дом жены, с которой жил врозь, "в состоянии опьянения". После ссоры с женой (ничего такого я не слышал... хотя и присутствовал при этом) Даннинг ударил ее молотком, сломал ей руку и убил своего двенадцатилетнего сына Артура Даннинга, когда тот попытался защитить мать.
     Продолжение разместили на странице двенадцать. Открыв ее, я увидел фотографию моего доброго то ли друга, то ли врага Билла Теркотта. Согласно статье, "мистер Теркотт проходил мимо, когда услышал крики и вопли, доносящиеся из дома Даннингов". Он подбежал к дому, через открытую дверь увидел, что происходит, и предложил мистеру Фрэнку Даннингу "прекратить махать молотком". Даннинг отказался. Мистер Теркотт заметил на ремне Даннинга охотничий нож в чехле и вытащил его. Даннинг бросился на мистера Теркотта, они схватились, и в завязавшейся драке мистер Теркотт проткнул Даннинга ножом, а несколькими минутами позже у героического мистера Теркотта случился инфаркт.
     Я посидел, глядя на старую фотографию - Теркотт улыбался, гордо поставив ногу на бампер седана конца сороковых годов, из уголка рта свисала сигарета - и барабаня пальцами по бедру. Смертельный удар Даннингу нанесли не в грудь, а в спину, и не охотничьим ножом, а штыком. И никакого охотничьего ножа на ремне Даннинга не висело. Он пришел в дом с одним оружием - кувалдой, превратившейся в молоток. Полиция упустила столь бросающиеся в глаза подробности? Такое возможно, при условии, что тамошние копы слепы, как Рэй Чарлз. И однако, для Дерри, каким я его узнал, статья выглядела очень логично.
     Думаю, я улыбался. Эта лживая статья не могла не восхищать. Все свободные концы надежно связаны. Обезумевший от выпитого муж, перепуганная, объятая ужасом семья, героический прохожий (никаких упоминаний о том, откуда, куда и зачем он шел). Что еще нужно читателю? И ни слова о Таинственном незнакомце, присутствовавшем на месте преступления. Да, Дерри во всей красе.
     Я порылся в холодильнике, нашел остатки шоколадного пудинга, съел, стоя у столешницы и глядя во двор. Поднял Элмора и гладил, пока он не начал рваться на свободу. Вернулся к компьютеру, нажал клавишу, убирая заставку, вновь посмотрел на фотографию Теркотта. Героя, спасшего семью и получившего за свои труды инфаркт.
     Наконец подошел к телефону и набрал номер справочной.

     В телефонной справочной Дерри не нашли ни Дорис, ни Троя, ни Гарольда Даннингов. От отчаяния я попытался найти Эллен, не рассчитывая на успех: если она и осталась в городе, то наверняка взяла фамилию мужа. Но иногда безнадежные варианты вдруг срабатывают (наглядный тому пример - Ли Харви Освальд). Я до такой степени этого не ожидал, что даже не держал в руке карандаш, когда робот прокашлял мне номер. Вместо того чтобы перезванивать в справочную, нажал клавишу с единицей, чтобы меня соединили с запрошенным номером. Имей я возможность подумать, вряд ли бы позвонил. Иногда мы не хотим ничего знать. Иногда мы боимся узнать. Доходим до какой-то черты, а потом поворачиваем назад. Но я храбро прижимал трубку к уху, слушая, как телефон в Дерри звонит раз, другой, третий. Автоответчик скорее всего включился бы после следующего звонка, и я уже решил, что сообщения оставлять не буду. Понятия не имел, что могу сказать.
     Но на четвертом гудке мне ответил женский голос:
     - Алло?
     - Это Эллен Даннинг?
     - Все зависит от того, кто звонит. - В прокуренном, чуть вкрадчивом голосе слышались настороженность и удивление. Если бы я не знал, с кем имею дело, решил бы, что женщине за тридцать, но никак не шестьдесят. Это голос человека, который использует его в работе, подумал я. Певицы? Актрисы? Может, комика (комикессы), в конце концов? С Дерри эти профессии никак не вязались.
     - Меня зовут Джордж Амберсон. В далеком прошлом я знал вашего брата Гарри. Сейчас вернулся в Мэн и хочу вновь связаться с ним.
     - Гарри? - В голосе послышалось изумление. - Господи! В армии?
     В армии? Я быстро прикинул, что к чему, и решил, что это не вариант. Слишком много потенциальных ловушек.
     - Нет, нет, в Дерри. Когда мы были детьми. - Тут меня осенило. - Мы играли в оздоровительном центре. В одних командах. Отлично проводили время.
     - Сожалею, что приходится говорить об этом, мистер Амберсон, но Гарри мертв.
     На мгновение меня словно оглушили. Только по телефону этого не видно, так? Поэтому я выдавил из себя:
     - Боже, примите соболезнования.
     - Это случилось давно. Во Вьетнаме. Во время Тетского наступления в шестьдесят восьмом году.
     Я сел, чувствуя, как засосало под ложечкой. Я спас его от хромоты и умственной отсталости для того, чтобы укоротить ему жизнь на сорок с лишним лет? Потрясающе. Операция прошла успешно, но пациент умер.
     Тем временем шоу продолжалось.
     - А как Трой? И вы, что у вас? Тогда вы были совсем маленькой девочкой, катались на велосипеде с дополнительными колесиками. И пели. Вы всегда пели. - Я изобразил смешок. - Боже, просто выводили нас из себя.
     - Теперь я пою только на вечерах караоке в "Беннигэнс паб", но говорю без устали. Я диджей на Дабл-ю-кей-ай-ти в Бангоре. Вы понимаете, диск-жокей.
     - Да-да. А Трой?
     - Живет la vida loca в Палм-Спрингс. Он теперь в нашей семье самый богатый. Нажил состояние в компьютерном бизнесе. Занимался этим с самого начала, еще в семидесятых. Ходит на ленч со Стивом Джобсом и остальными. - Эллен рассмеялась. Смеялась она удивительно. Готов спорить, в восточном Мэне люди специально настраивались на волну Дабл-ю-кей-ай-ти, чтобы услышать этот смех. Но потом она заговорила более тихим голосом и без намека на юмор. Солнечный свет сменился тенью, очень резко. - Кто вы, мистер Амберсон?
     - О чем вы?
     - По выходным я веду передачи "звоните - отвечаем". В субботу это шоу "Распродажа". "У меня есть мотоблок, Эллен, практически новый, но я не могу расплатиться по кредиту и приму наибольшее предложение от пятидесяти долларов". Что-то в этом роде. В воскресенье - политика. Люди звонят, чтобы обругать последними словами Раша Лимбо или поговорить о том, что Гленну Беку пора баллотироваться в президенты. Я разбираюсь в голосах. Если вы дружили с Гарри в те дни, когда работал центр, сейчас вам должно быть за шестьдесят, а вы моложе. По голосу вам никак не больше тридцати пяти.
     Господи, в яблочко.
     - Мне часто говорят, что у меня очень молодой голос. Готов спорить, вам тоже.
     - Попытка засчитана, - бесстрастно ответила она, и ее голос разом стал старше. - Я упражнялась долгие годы, чтобы голос оставался молодым. А вы?
     Я не нашелся с ответом, поэтому промолчал.
     - Опять же, никто не звонит, чтобы узнать о друге из начальной школы. Только не через пятьдесят лет.
     Пожалуй, можно класть трубку, подумал я. Я узнал то, что хотел, и даже больше. Я просто положу трубку. Но она словно прилипла к моему уху. Не уверен, что смог бы бросить ее, даже если бы увидел, что в гостиной вспыхнули шторы.
     Когда Эллен заговорила вновь, ее голос дрожал:
     - Вы - это он?
     - Не понимаю, о чем вы...
     - В тот вечер в доме был кто-то еще. Гарри его видел, и я тоже. Вы - это он?
     - В какой вечер? - У меня получилось "вешер", потому что губы онемели. Словно кто-то надел мне на лицо маску. Ледяную.
     - Гарри говорил, что это его добрый ангел. Я думаю, вы - это он. Так где вы были?
     Теперь ее голос звучал нечетко, потому что она заплакала.
     - Мэм... Эллен... что вы такое говори...
     - Я отвозила его в аэропорт, когда увольнительная закончилась и он получил новый приказ. Он улетал во Вьетнам, и я посоветовала ему поберечься. Он ответил: "Не волнуйся, сестричка, за мной приглядывает ангел-хранитель, помнишь?" Так где вы были шестого февраля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, мистер Ангел? Где вы были, когда мой брат погиб в Кхе-Сани ? Где ты тогда был, сукин ты сын?
     Она сказала что-то еще, но слов я не разобрал. Она уже плакала навзрыд. Я положил трубку. Пошел в ванную комнату. Сел в душевой, задернул занавеску, опустил голову между колен. Уставился на резиновый коврик с желтыми маргаритками. Потом взвыл. Раз. Другой. Третий. И вот что самое худшее: я сожалел не о том, что Эл рассказал мне об этой чертовой "кроличьей норе". Я сожалел, что он не умер до того, как его звонок застал меня в учительской.

     Дурное предчувствие появилось, когда я свернул на подъездную дорожку и увидел, что в доме темно. Оно усилилось, когда я обнаружил, что входная дверь не заперта.
     - Эл?
     Тишина.
     Я нашарил выключатель, нажал. В гостиной царила стерильная чистота, как в комнатах, где регулярно прибираются, но которыми редко пользуются. На стенах висели фотографии в рамках. Я практически никого не знал - решил, что это родственники Эла, - но одна, над диваном, запечатлела знакомую мне пару: Джона и Жаклин Кеннеди. На морском берегу. Вероятно, в Хианнис-Порт. Они стояли обнявшись. В воздухе чувствовался аромат "Глейд", но он не полностью маскировал запах больничной палаты, идущий откуда-то из глубины дома. Где-то очень тихо "Темптейшнс" играли "Мою девушку". Про солнечный свет в хмурый день и все такое.
     - Эл? Ты здесь?
     А где же еще? На "Студии-9" в Портленде, танцует диско и пытается снять студентку? Я высказал пожелание, а пожелания иной раз исполняются.
     Я поискал выключатель на кухне, нажал, и помещение залил флуоресцентный свет, достаточно яркий, чтобы проводить операцию по удалению аппендикса. На столе стоял пластмассовый контейнер для лекарств, в какие кладут недельный запас таблеток. Обычно они маленькие, помещаются в кармане или в сумочке, но этот размерами не уступал энциклопедии. Рядом белел вырванный из блокнота листок с надписью: Если забудете принять таблетки в восемь часов, Я ВАС УБЬЮ!!!! Дорис.
     "Моя девушка" закончилась, началась "Всего лишь мое воображение". Я пошел на музыку в запах больничной палаты. Эл лежал на кровати. Он выглядел умиротворенным. В последний момент из уголка каждого закрытого глаза скатилось по слезе. Полоски еще блестели. На ночном столике слева от него стоял мультидисковый проигрыватель. Компанию ему составляла записка, прижатая пузырьком из-под таблеток. Он бы не удержал листок и при легком ветерке, потому что пустой весил совсем ничего. Я посмотрел на этикетку: "Оксиконтин, двадцать миллиграммов". Потом взял записку:

Извини, дружище, не мог ждать. Слишком сильная боль. Ключ от закусочной у тебя есть, и ты знаешь, что нужно делать. Не питай иллюзий, что сможешь предпринять вторую попытку, потому что слишком многое может случиться. Сделай все правильно с первого раза. Возможно, ты злишься на меня за то, что я втянул тебя в это дело. Я бы злился, окажись на твоем месте. Но не отступайся. Пожалуйста, не отступайся. Под кроватью коробка. В ней еще около 500 долларов, которые я накопил.      Все в твоих руках, дружище. Через два часа после того, как утром Дорис найдет меня мертвым, арендодатель, вероятно, повесит на закусочную замок, так что ты должен все сделать этим вечером. Спаси его, ладно? Спаси Кеннеди, и все изменится.      Пожалуйста.      Эл.

     Ублюдок, подумал я. Ты знал, что у меня могут быть сомнения, и разобрался с ними таким образом.
     Конечно, я сомневался. Но сомнения и решения - не одно и то же. Если он опасался, что я могу дать задний ход, то напрасно. Остановить Освальда? Понятное дело. Но Освальд в данный момент отступил на второй план, стал частью туманного будущего. Странно, конечно, так позиционировать 1963 год, однако совершенно правильно. Прежде всего меня заботила семья Даннинг.
     Артур, также известный как Тагга. Я еще мог его спасти. И Гарри тоже.
     Кеннеди умел менять свою позицию. Слова Эла. И говорил он о Вьетнаме.
     Даже если бы Кеннеди не изменил свою позицию, оказался бы Гарри в том же месте и именно в тот момент 6 февраля 1968 года? Я так не думал.
     - Хорошо, - прошептал я. - Хорошо. - Наклонился и поцеловал Эла в щеку. Почувствовал соленость его последней слезы. - Покойся с миром, дружище.

     Вернувшись домой, я просмотрел содержимое портфеля "Лорд Бакстон" и роскошного бумажника из страусиной кожи. Мне достались подробные записи Эла о перемещениях Освальда после демобилизации из морской пехоты 11 сентября 1959 года. В бумажнике лежали все мои документы. Ситуация с деньгами оказалась лучше, чем я ожидал: с учетом суммы, припасенной Элом, я располагал более чем пятью тысячами долларов.
     В моем холодильнике нашелся гамбургер. Я приготовил его и положил в миску Элмора. Гладил кота, пока он ел.
     - Если я не вернусь, отправляйся к Риттерам, - посоветовал я ему. - Они о тебе позаботятся.
     Элмор, разумеется, не показал вида, что слышит меня, но я знал, что он так поступит, если я не приду его накормить. У кошек выживание в крови. Я взял портфель, направился к двери, борясь с чрезвычайно сильным желанием броситься в спальню и спрятаться под одеялом. Найду ли я моего кота и мой дом на прежнем месте, когда вернусь, если сумею осуществить задуманное? А если найду, будут ли они по-прежнему принадлежать мне? Кто скажет? Хотите прикол? Люди, обладающие способностью жить в прошлом, не знают, какое им уготовано будущее.
     - Эй, Оззи, - прошептал я. - Я иду разбираться с тобой, гондон.
     Закрыл дверь и ушел.

     Закусочная выглядела странной без Эла, потому что чувствовалось: Эл еще здесь... Я хочу сказать, его призрак. Лица с "Городской стены славы" смотрели на меня, словно спрашивая, а что я здесь делаю, словно говоря, что мне тут не место, призывая уйти, не вмешиваясь в ход времени. Что-то особенно тревожащее было в фотографии Эла и Майка Мишо, сменившей фотографию меня и Гарри.
     Я прошел в кладовую и маленькими шажками, не отрывая ног от пола, начал приближаться к "кроличьей норе". Представь себе, будто в темноте пытаешься найти верхнюю ступеньку лестницы, говорил Эл. Закрой глаза, дружище, так будет легче.
     Я закрыл. Двумя ступенями ниже в ушах раздался хлопок выравнивания давлений. Кожа ощутила тепло. Солнце светило сквозь опущенные веки. До меня доносилось шуршание плоскопрядильных станков. Я перенесся в 9 сентября 1958 года, за две минуты до полудня. Тагга Даннинг ожил, миссис Даннинг еще никто не сломал руку. Неподалеку, на заправочной станции "Тит Шеврон", меня ждал щегольской красный кабриолет "Форд-Санлайнер".
     Но сначала мне предстояла встреча с Желтой Карточкой. На этот раз он получит затребованный доллар, потому что я не удосужился положить в карман монету в пятьдесят центов. Я нырнул под цепь и остановился, чтобы сунуть долларовую купюру в правый передний карман брюк.
     Там она и осталась, потому что, обогнув угол сушильного сарая, я нашел Желтую Карточку распростертым на бетоне, с открытыми глазами и в луже крови, расползавшейся вокруг головы. С перерезанной от уха до уха шеей. В одной руке он зажимал острый осколок зеленой винной бутылки, который и пустил в дело. В другой я увидел карточку, имевшую какое-то отношение ко дню двойной выплаты в зеленом доме. Карточка, поначалу желтая, а потом оранжевая, теперь стала чернее черного.

     Я в третий раз пересек стоянку для автомобилей сотрудников, если не бегом, то быстрым шагом. Вновь, проходя мимо, похлопал по багажнику "Плимут-Фьюри". На удачу. В ближайшие недели, месяцы и годы мне потребуется вся удача, до какой я только смогу дотянуться.
     Сегодня я не стал заглядывать в "Кеннебек фрут" и покупать одежду или автомобиль. Завтрашний день или последующий вполне подошли бы для этого, но сегодняшний мог выдаться для чужака весьма неудачным. Очень скоро кто-нибудь обнаружит труп на фабричном дворе, и чужаку начали бы задавать вопросы. Документы Джорджа Амберсона проверку бы не прошли, особенно с учетом того, что в водительском удостоверении указывался еще не построенный дом на аллее Синей птицы.
     Я успел подойти к остановке, располагавшейся по другую сторону автостоянки, когда подъехал автобус с надписью "ЛЬЮИСТОНСКИЙ ЭКСПРЕСС" в окошечке над лобовым стеклом.
     Вошел и протянул водителю доллар, который собирался дать Желтой Карточке. Водитель вытащил пригоршню мелочи из монетницы на поясе. Я бросил пятнадцать центов в монетоприемник, прошел в глубь салона и сел чуть ли не на последний ряд, за двумя прыщавыми матросами, возможно, с базы военно-морской авиации в Брансуике. Они говорили о девушках, которых надеялись увидеть в стрип-клубе под названием "Холли". Их разговор часто прерывался крепкими ударами по плечу и взрывами смеха.
     Я наблюдал, как мимо проплывает шоссе 196, но мало что видел. Думал о мертвеце. И карточке, ставшей чернее черного. Мне хотелось как можно быстрее оказаться подальше от этого жутковатого трупа, но я все-таки остановился, чтобы потрогать карточку. Оказалось, что это не картон, как я поначалу предположил. И не пластик. Целлулоид - возможно... но по ощущениям все-таки и не он. На ощупь карточка напоминала ороговевшую кожу, какую сдираешь с мозоли. И без надписей - во всяком случае, я ничего не разглядел.
     Эл предполагал, что Человек с желтой карточкой - пропивший мозги алкаш, которого свело с ума неудачное для него сочетание спиртного и близости "кроличьей норы". Я не оспаривал это мнение, пока карточка не сменила цвет на оранжевый. Теперь же я не просто сомневался в выводе Эла - я не верил в него. И кем тогда был этот алкаш?
     Мертвецом, кем же еще. Мертвецом, и только. Хватит о нем думать. И без того дел хватает.
     Когда мы проехали лисбонский автокинотеатр, я дернул за стоп-шнур. Водитель свернул к следующему телеграфному столбу с белой полосой.
     - Хорошего вам дня, - пожелал я ему, когда он потянул за рычаг, открывающий двери.
     - В этой работе нет ничего хорошего, кроме кружки холодного пива после смены, - ответил водитель и закурил.
     Несколькими секундами позже, с портфелем в левой руке, я стоял на гравийной обочине шоссе и наблюдал, как автобус уезжает в сторону Льюистона, оставляя за собой облако сизого дыма. В заднем окне красовался рекламный плакат, изображавший домохозяйку со сверкающей кастрюлей в одной руке и "Магической чистящей мочалкой СОС" в другой. Огромные голубые глаза и зубастый, в красной помаде, улыбающийся рот женщины предполагали, что она на грани безумия.
     Над головой синело чистое небо. В высокой траве стрекотали цикады. Где-то замычала корова. Как только дизельная вонь развеялась, воздух стал свежим и сладким. Я зашагал к "Тамарак мотор корт", от которого меня отделяло примерно четверть мили. Короткая прогулка, однако прежде чем я добрался до ее конечного пункта, два человека свернули на обочину и спросили, не подвезти ли меня. Я поблагодарил, но отказался, ответив, что мне нравится идти пешком. И мне нравилось. Добравшись до "Тамарака", я уже насвистывал.
     Сентябрь 1958 года, Соединенные Штаты Америки.
     С Желтой Карточкой или без, я радовался, что вернулся.

     Остаток дня я провел в своем номере, в который раз перечитывая записи Эла об Освальде, теперь уделив особое внимание двум страницам в конце, под заголовком "ВЫВОДЫ: КАК ПОСТУПАТЬ". Попытка смотреть телевизор с одним каналом - занятие глупое, а потому с наступлением сумерек я пошел в автокинотеатр и заплатил тридцать центов - специальную цену для пешеходов. Перед буфетом стояли складные стулья. Я купил пакет поп-корна, вкусный прохладительный напиток с запахом корицы под названием "Пепсол" и посмотрел "Долгое жаркое лето". Рядом со мной сидели еще несколько пешеходов, главным образом пожилые люди, которые знали друг друга и по-свойски общались. Когда началось "Головокружение", заметно похолодало, а пиджака я с собой не прихватил. Поэтому пешком вернулся в гостиницу для автомобилистов и крепко уснул.
     Наутро поехал в Лисбон-Фоллс на автобусе (никаких такси - я ввел для себя режим экономии, во всяком случае, на некоторое время), и первой моей остановкой в городе стал "Веселый белый слон". Прибыл я рано, воздух еще не прогрелся, так что битник скрывался в магазине. Он сидел на скрипучем диване и читал "Аргоси".
     - Привет, сосед, - поздоровался он.
     - И вам привет. Как я понимаю, вы продаете чемоданы.
     - Да, но их у меня не много. Не больше двух-трех сотен. Идите к дальней стене...
     - И посмотрите направо.
     - Совершенно верно. Бывали здесь раньше?
     - Мы все бывали здесь раньше, - ответил я. - Это посильнее профессионального футбола будет.
     Он рассмеялся.
     - Круто, Джексон. Идите и выберите себе победителя.
     Я выбрал все тот же кожаный чемодан. Потом перешел улицу и вновь купил "Санлайнер". На этот раз торговался жестче и заполучил его за три сотни. После того как мы пришли к взаимопониманию, Билл Тит отправил меня к своей дочери.
     - Судя по выговору, вы не местный, - отметила она.
     - Я из Висконсина, но достаточно давно живу в Мэне. Дела.
     - Как я понимаю, вчера вас в городе не было? - Получив мое подтверждение, она выдула пузырь из жвачки, а потом продолжила: - Вы пропустили много интересного. Около сушильного сарая на фабрике нашли мертвым старика пьяницу. - Она понизила голос. - Самоубийство. Он перерезал себе горло осколком стекла. Можете вы себе такое представить?
     - Это ужасно. - Я сунул купчую на "Санлайнер" в бумажник, подбросил на ладони ключи. - Из местных?
     - Нет, и никакого удостоверения личности. Он, вероятно, приехал в округ на товарняке, так говорит мой отец. Может, на сбор яблок в Касл-Роке. Мистер Кейди - он продавец в зеленом доме - сказал моему отцу, что этот парень приходил вчера утром и пытался купить пинту, но был такой пьяный и вонючий, что мистер Кейди вышвырнул его вон. Так он пошел на фабричный двор, допил то, что оставалось, а когда бутылка опустела, разбил ее и перерезал себе горло одним из осколков. - И повторила: - Можете вы себе такое представить?
     Я не пошел в парикмахерскую, не пошел и в банк, но опять заглянул в "Магазин мужской одежды Мейсона".
     - Вам, должно быть, нравится этот оттенок синего, - отметил продавец, добавляя рубашку к моим покупкам. - Ваша точно такого же цвета.
     Если на то пошло, на мне была та самая рубашка, которую я собирался купить, но я ему этого не сказал. Мы оба только запутались бы.

     Во второй половине дня я уже ехал по автостраде "Миля-в-минуту". На этот раз избавился от необходимости покупать шляпу в Дерри, потому что не упустил возможности приобрести красивую соломенную модель в "Мейсоне". Я зарегистрировался в "Таунхаусе", пообедал, потом прошел в бар и заказал пиво у Фреда Туми. В этот вечер не предпринимая попытки втянуть его в разговор.
     На следующий день арендовал квартиру на Харрис-авеню, и шум садящихся самолетов не только не мешал мне заснуть, но убаюкивал. Днем позже я заглянул в "Спортивные товары Мейкена" и сказал продавцу, что заинтересован в покупке пистолета или револьвера, поскольку занимаюсь торговлей недвижимостью и все такое, а потому иногда перевожу крупные суммы денег. На прилавке среди прочего появился мой револьвер "Кольт полис спешл" тридцать восьмого калибра. Продавец во второй раз отметил, что это "отличное средство самозащиты". Я купил револьвер и сунул в портфель. Подумал, а не пройтись ли по Канзас-стрит к маленькой площадке для пикника, чтобы понаблюдать, как отрабатывают движения своего танца Ричи-Дичь и Бевви-На-Ели. Осознал, что скучал по ним. Отругал себя за то, что не просмотрел ноябрьские номера "Дейли ньюс" во время короткого пребывания в 2011-м: мог бы узнать, выиграли они конкурс талантов или нет.
     У меня вошло в привычку ранним вечером заходить в "Фонарщика", чтобы выпить стакан пива до того, как бар начинал заполняться. Иногда я заказывал "Жареные ломтики лобстера". Ни разу не увидел там Фрэнка Даннинга, да и не хотел его видеть. В "Фонарщик" я заглядывал по другой причине. Если все пройдет хорошо, в скором времени я собирался отправиться в Техас, а до этого мне бы не помешало увеличить личное состояние. Я подружился с Джеффом, барменом, и однажды в конце сентября он затронул тему, на которую я и сам хотел с ним поговорить.
     - Что думаешь о Сериях, Джордж?
     - "Янкиз", разумеется.
     - И это говоришь ты? Человек из Висконсина?
     - Гордость за родной штат не имеет к этому никакого отношения. В этом году "Янкиз" - команда-мечта.
     - Чушь. Питчеры у них старые. Защита дырявая. У Мантла травма плеча. Династия "Бронкских бомберов" закончилась. "Милуоки" вынесет их в четыре игры.
     Я рассмеялся.
     - Ты привел несколько хороших аргументов, Джефф, я вижу, ты в игре разбираешься, но признай: ты ненавидишь "Янкиз", как и все остальные в Новой Англии, а потому не можешь объективно оценить ситуацию.
     - Хочешь ответить деньгами за свои слова?
     - Конечно. Пятеркой. У меня принцип: не брать больше пятерки с тех, кто гнет спину за жалованье. Спорим?
     - Спорим. - И мы скрепили наше пари рукопожатием.
     - Ладно, - продолжил я, - раз уж вопрос решен и разговор идет о бейсболе и ставках, двух любимых занятиях американцев, не мог бы ты посоветовать, есть ли в городе место, где к этому относятся серьезно. Я хочу сделать крупную ставку. - Два последних слова я произнес с мэнским выговором: ку-у-упную ста-а-авку. - Принеси мне еще стакан и налей себе.
     Он смеялся, наливая два стакана "Наррагансетта" (я уже знал, что это пиво прозвали "Харкни Гансетт"). Если живешь в Риме, говори как римлянин.
     Мы чокнулись, и Джефф спросил, что я подразумеваю под крупной ставкой. Я вроде бы задумался, потом ответил.
     - Пятьсот зеленых? - изумился он. - На "Янкиз"? Когда у "Храбрецов" Спэн и Бердетт? Не говоря уже о Хэнке Аароне и Крепыше Эдди Мэттью? Ты чокнутый.
     - Может, да, может, и нет. Наступит первое октября, тогда и увидим. Есть ли в Дерри человек, способный принять такую ставку?
     Знал ли я, какой получу ответ? Нет. Не настолько я проницательный. Был ли я удивлен? Опять нет. Потому что прошлое не просто упрямо. Оно находится в гармонии с собой и будущим. Я снова и снова ощущал на себе эту гармонию.
     - Чез Фрати. Ты, возможно, видел его здесь. Ему принадлежит куча ломбардов. Не могу назвать его букмекером в прямом смысле этого слова, но работы ему хватает как во время Мировых серий, так и в школьные сезоны.
     - И ты думаешь, он примет мою ставку?
     - Конечно. Учитывая шансы и все такое. Только... - Он огляделся, убедился, что у стойки мы одни, но все равно понизил голос до шепота: - Только не пытайся его надуть, Джордж. Он знает людей. Серьезных людей.
     - Я тебя слышу, - кивнул я. - Спасибо за наводку. Знаешь, я сделаю тебе одолжение и не буду требовать с тебя пятерку, когда "Янкиз" выиграют Серии.

     На следующий день я вошел в "Русалочьи залоги и ссуды" Чеза Фрати, где меня встретила дородная, весом под триста фунтов, каменнолицая женщина в пурпурном платье, индейских бусах и мокасинах на распухших ногах. Я сказал ей, что хотел бы обсудить с мистером Фрати достаточно крупное деловое предложение, связанное со спортом.
     - Если по-простому, хотите сделать ставку? - спросила она.
     - Вы коп? - полюбопытствовал я.
     - Да. - Она достала из кармана "Типарильо" и прикурила от "Зиппо". - Я Джей Эдгар Гувер, сынок.
     - Что ж, мистер Гувер, вы меня раскусили. Я говорю о ставке.
     - Мировые серии или футбол "Тигров"?
     - Я не местный. Поэтому не отличу деррийского тигра от бангорского бабуина. Бейсбол.
     Женщина сунула голову в занавешенный портьерой дверной проем в глубине комнаты, представив мне на обозрение один из самых больших задов центрального Мэна, и проорала:
     - Эй, Чеззи, иди сюда. К тебе человек.
     Фрати вышел из-за портьеры и поцеловал толстуху в щеку.
     - Спасибо тебе, любовь моя. - Его закатанные рукава обнажали русалку. - Могу я вам чем-то помочь?
     - Надеюсь, что да. Меня зовут Джордж Амберсон. - Я протянул руку. - Я из Висконсина, и хотя мое сердце принадлежит землякам, когда речь заходит о Сериях, мой кошелек принадлежит "Янкиз".
     Он повернулся к полке за спиной, но толстуха уже достала то, что ему требовалось: потертый зеленый гроссбух с надписью "ЛИЧНЫЕ ССУДЫ" на обложке. Чез открыл гроссбух и пролистал до чистой страницы, периодически смачивая слюной подушечку пальца.
     - Так о какой сумме речь, браток?
     - Какой коэффициент вы можете предложить в случае выигрыша, если я поставлю пятьсот долларов?
     Толстуха засмеялась и выдохнула дым.
     - На "Бомберов"? Справедливый, браток. Совершенно справедливый.
     - И какой коэффициент вы предложите при ставке пятьсот долларов, если "Янкиз" победят по результатам семи игр?
     Он задумался, потом повернулся к толстухе. Та весело покачала головой:
     - Не пойдет. Если не верите мне, отправьте телеграмму и сверьтесь с Нью-Йорком.
     Я вздохнул и забарабанил пальцами по стеклянному прилавку с часами и кольцами.
     - Ладно, тогда такой вариант: пятьсот долларов - и "Янкиз" побеждают, проигрывая один - три после четырех игр.
     Чез рассмеялся.
     - Есть у вас чувство юмора, браток. Позвольте проконсультироваться с боссом.
     Он пошептался с толстухой (рядом с ней Фрати выглядел толкиенским гномом), потом вернулся к прилавку.
     - Если я правильно вас понял - а я на это надеюсь, - то приму вашу ставку с коэффициентом четыре к одному. Но если "Янкиз" не будут проигрывать три - один, вы свои деньги потеряете, как бы ни закончились Серии. Я хочу, чтобы мы оба четко представляли это условие.
     - Разумеется, - кивнул я. - И... не в обиду будет сказано вам или вашей подруге...
     - Мы женаты, - прервала меня толстуха, - поэтому не называйте нас друзьями. - И она вновь рассмеялась.
     - Не в обиду будет сказано вам или вашей супруге, но четыре к одному - не вариант. Восемь к одному, пожалуй... Так будет справедливо для обеих сторон.
     - Я согласен на пять к одному, но и только, - ответил Фрати. - Для меня это всего лишь побочное занятие. Если вам нужен Вегас, поезжайте в Вегас.
     - Семь, - предложил я. - Давайте, мистер Фрати, поддержите меня с этой ставкой.
     Он и толстуха вновь посовещались. Он вернулся к прилавку и предложил шесть к одному, на что я согласился. Для такого безумия коэффициент все равно был маловат, однако мне не хотелось слишком уж сильно обдирать Фрати. Да, конечно, он заложил меня Биллу Теркотту, но по очень веской причине.
     А кроме того, это произошло в другой жизни.

     В те далекие времена в бейсбол играли, как в него и положено играть: под ярким послеполуденным солнцем начала осени, когда еще чувствовалось дыхание лета. Люди собирались перед магазином "Бытовая техника Бентона" в Нижнем городе, чтобы смотреть игру на трех телевизорах "Зенит" с диагональю экрана двадцать один дюйм. Телевизоры стояли в витрине на специальных подставках. Над ними тянулся транспарант: "ЗАЧЕМ СМОТРЕТЬ НА УЛИЦЕ, ЕСЛИ МОЖНО СМОТРЕТЬ ДОМА? ЛЬГОТНЫЕ УСЛОВИЯ КРЕДИТА!"
     Да-да. Льготные условия кредита. Это больше напоминало Америку, в которой я вырос.
     Первого октября "Милуоки" стараниями Уоррена Спэма победили "Янкиз" с перевесом в одно очко. Второго октября "Милуоки" просто вынесли "Бомберов": тринадцать - пять. Четвертого октября, когда Серии перебрались в Бронкс на три следующие игры, Дон Ларсен обеспечил "Янкиз" победу четыре - ноль, с помощью Райана Дюрена, который понятия не имел, куда полетит мяч после того, как покинет его руку, и этим до смерти пугал бэттеров, выходивших на прием подачи. Другими словами, идеальный питчер для завершающей части игры.
     Начало матча я слушал по радио в своей квартире, а последние два иннинга смотрел в толпе, собравшейся перед магазином Бентона. По окончании игры зашел в аптечный магазин и купил каопектат (возможно, ту самую огромную бутыль экономичной расфасовки, что и в прошлый приезд). Мистер Кин вновь спросил меня, не подхватил ли я желудочный грипп. Когда я ответил, что прекрасно себя чувствую, на лице старого ублюдка отразилось разочарование. Я действительно чувствовал себя прекрасно и не думал, что прошлое атакует меня быстрыми подачами Райана Дюрена, но посчитал необходимым подготовиться.
     Направляясь к двери, я заметил небольшой стенд с табличкой над ним: "ВОЗЬМИ С СОБОЙ ЧАСТИЦУ МЭНА!" На стенде лежали открытки, надувные маленькие лобстеры, приятно пахнущие мешочки с сосновыми иголками, пластмассовые статуэтки Пола Баньяна и небольшие декоративные подушки с изображением водонапорной башни Дерри - высоченного цилиндра, из которого в водопровод города поступала питьевая вода. Я купил одну.
     - Для моего племянника в Оклахоме, - объяснил я мистеру Кину.
     "Янкиз" давно уже выиграли третью игру Мировых серий, когда я свернул на автозаправочную станцию "Тексако" на продолжении Харрис-авеню. Перед колонками стоял щит с надписью: "МЕХАНИК РАБОТАЕТ СЕМЬ ДНЕЙ В НЕДЕЛЮ. ДОВЕРЬТЕ ВАШ АВТОМОБИЛЬ ЧЕЛОВЕКУ СО ЗВЕЗДОЙ НА КОМБИНЕЗОНЕ".
     Пока заправщик заливал в бак бензин и мыл ветровое стекло "Санлайнера", я прогулялся до мастерской, нашел механика - его звали Рэнди Бейкер - и предложил ему сделку. Бейкер, понятное дело, удивился, но отказываться от моего предложения не стал. Двадцатка перешла из рук в руки. Он дал мне номера телефонов, автозаправочной станции и домашний. Я уехал с полным баком, чистым ветровым стеклом и спокойной душой. Точнее... относительно спокойной. Невозможно застраховаться от всех чрезвычайных ситуаций.
     Из-за приготовлений, которые заняли следующий день, в "Фонарщик" я попал позже обычного, но точно знал, что Фрэнка Даннинга там не встречу. В этот день он повез детей на футбол в Ороно, а на обратном пути они собирались заехать в "Девяносто пять": поесть жареных моллюсков и запить их молочными коктейлями.
     Чез Фрати сидел у стойки, пил ржаной виски с содовой.
     - Молите Бога, чтобы "Храбрецы" выиграли завтра, а не то плакали ваши денежки.
     Я точно знал, что они выиграют, однако меня занимали более серьезные проблемы. Я собирался пробыть в Дерри достаточно долго, чтобы получить у мистера Фрати мои три тысячи, но с делом, которое привело меня сюда, намеревался покончить на следующий день. Если бы все пошло, как я рассчитывал, мне бы удалось поставить точку еще до того, как "Милуоки" сделают одну круговую пробежку в шестом иннинге, которой им вполне хватит для победы.
     - Что ж, - ответил я, заказывая пиво и тарелку с "Жареными ломтиками лобстера", - нам остается только ждать, а там уж увидим, как все обернется.
     - Это точно, браток. В этом прелесть ставки. Не будете возражать, если я задам вам вопрос?
     - Нет. При условии, что вы не обидитесь, если я на него не отвечу.
     - Это мне в вас и нравится, браток. Чувство юмора. Наверное, висконсинцы все такие. Мне любопытно, почему вы оказались в нашем славном городе?
     - Торговля недвижимостью. Я же вам говорил.
     Он наклонился ко мне. Я уловил запах "Виталиса" от прилизанных волос и "Сен-сена" изо рта.
     - Если я скажу: "Возможно, участок, под строительство торгового центра", - вы крикнете: "Бинго"?
     Мы еще какое-то время поговорили, но вы уже знаете о чем.

     Я говорил, что держался подальше от "Фонарщика" в те часы, когда там мог оказаться Фрэнк Даннинг, потому что уже собрал всю необходимую мне информацию. Это, безусловно, правда, но не вся. Я хочу до конца все прояснить. Если этого не сделать, вы никогда не поймете, почему я так вел себя в Техасе.
     Представьте себе, что вы входите в комнату и видите на столе многоэтажный, сложной конструкции карточный домик. От вас требуется его сломать. Если бы этим все и ограничивалось, задача не из сложных, правда? Удар ногой или мощный выдох вроде того, каким задувают свечки на торте в день рождения, и все дела. Но есть одно условие: карточный домик нужно сломать в определенный момент времени. До этого он должен стоять.
     Я знал, чем собирается заняться Даннинг во второй половине воскресенья, 5 октября 1958 года, и стремился, чтобы мои действия никоим образом не повлияли на его планы, не изменили их ни на йоту. Как знать, вдруг, встретившись со мной взглядом в "Фонарщике", он решил бы посвятить воскресенье другим делам. Вы можете фыркнуть и упрекнуть меня в чрезмерной осторожности. Вы можете сказать, что такая мелочь не в состоянии изменить ход событий. Но прошлое хрупко, как крыло бабочки. Или карточный домик.
     Я вернулся в Дерри, чтобы разрушить карточный домик Фрэнка Даннинга, но до самого последнего момента мне приходилось его оберегать.

     Я пожелал Чезу Фрати спокойной ночи и вернулся в свою квартиру. Бутылка каопектата уже стояла в аптечном шкафчике в ванной, а сувенирная подушка с вышитой золотой нитью водонапорной башней лежала на кухонном столике. Я достал нож из ящика для столовых приборов, осторожно, по диагонали, разрезал подушку и засунул в нее револьвер, глубоко, в набивку.
     Я не знал, удастся ли мне заснуть, однако заснул, и крепко. Делай все, что в твоих силах, а остальное предоставь Богу - одно из множества изречений, которые Кристи приносила с собраний АА. Я не знаю, есть ли Бог - для Джейка Эппинга присяжные еще принимают решение, - но, ложась спать в тот вечер, я имел полное право честно и откровенно заявить: "Я сделал все, что в моих силах". Оставалось только надеяться, что содеянного мной хватит для получения необходимого результата.

     На этот раз обошлось без желудочного гриппа. Однако на рассвете я проснулся с парализующей головной болью, какой не испытывал никогда в жизни. Должно быть, с мигренью. Точно сказать я не мог, потому что еще с ней не сталкивался. Даже от тусклого света в голове все гудело, а глаза слезились.
     Я поднялся (боль только усилилась), надел дешевые солнцезащитные очки, которые купил, отправляясь с севера в Дерри, принял пять таблеток аспирина. Их хватило, чтобы одеться и влезть в пальто. Я понимал, что оно мне не помешает. Утро выдалось холодным и серым, с минуты на минуту мог пойти дождь. В определенном смысле такая погода играла мне на руку. Боюсь, при солнечном свете я бы не выжил.
     Я решил не бриться, хотя на подбородке и щеках вылезла щетина. Если бы встал под яркий свет - удвоенной силы, спасибо зеркалу, - мои мозги расплавились бы. Я не мог представить, как пережить этот день, и не стал даже пытаться. Шаг за шагом, говорил я себе, медленно спускаясь по лестнице. Одной рукой я держался за перила, во второй нес сувенирную подушку, скорее всего напоминая при этом Кристофера Робина - переростка с плюшевым медвежонком. Шаг за ша...
     Стойка перил с треском переломилась.
     Меня бросило вперед, в голове загрохотало, руки взметнулись в воздух. Я выронил подушку (с револьвером внутри), царапнул рукой по стене. В последнее мгновение, прежде чем я покатился кубарем вниз ко всем вытекающим последствиям в виде сломанных костей, мои пальцы ухватились за старомодное бра, прикрученное к стене шурупами. Я вырвал их из штукатурки, но электрические провода оказались достаточно прочным, и я сумел удержаться на ногах.
     Сел на ступеньку, уткнувшись раскалывающейся головой в колени. Боль пульсировала синхронно с громовыми ударами сердца. Слезящиеся глаза не умещались в глазницах. Я мог бы сказать, что мне хотелось уползти обратно в квартиру и на все плюнуть, но это ложь. Если по правде, мне хотелось умереть прямо там, на лестнице, и покончить с миром. Неужели есть люди, которые мучаются такой головной болью не единожды, а часто? Если так, да поможет им Бог.
     Только одно могло заставить меня подняться, и я вынудил визжащий от боли мозг не только подумать об этом, но и увидеть: внезапно исчезающее лицо ползущего ко мне Тагги Даннинга. Его взлетающие в воздух волосы и мозги.
     - Все хорошо, - пробормотал я. - Все хорошо, да, все хорошо.
     Я поднял сувенирную подушку и, пошатываясь, добрался до нижней ступени. Вышел в сумрачный день, который казался мне невыносимо ярким, как полдень в Сахаре. Полез за ключами. Не нашел их. Зато нащупал здоровенную дыру в правом переднем кармане. Прошлым вечером никакой дыры не было. Я мог в этом поклясться. Маленькими шажками я развернулся. Ключи лежали на крыльце среди россыпи мелочи. Я наклонился, почувствовал, как свинцовый шар в голове покатился ко лбу. Поднял ключи и направился к "Санлайнеру". Когда повернул ключ зажигания, мой ранее надежный "Форд" отказался заводиться. Щелкнул соленоид. И все.
     Этого я в принципе ожидал. Не приготовился к другому: мне вновь предстояло подниматься наверх. Никогда в жизни я так страстно не мечтал о своем мобильнике. Будь он у меня, я смог бы позвонить, сидя за рулем, а потом, закрыв глаза, спокойно дожидаться прихода Рэнди Бейкера.
     Но каким-то образом мне удалось подняться, мимо сломанных перил и выдернутого из стены бра, повисшего на проводах, будто голова на сломанной шее. Трубку в мастерской никто не снял - слишком рано, особенно для воскресенья, - поэтому я позвонил Рэнди Бейкеру домой.
     Конечно, он умер, подумал я. Ночью его сразил инфаркт. Его убило упрямое прошлое, взяв в сообщники Джейка Эппинга.
     Мой механик не умер. Ответил сонным голосом после второго гудка, а когда я сказал, что мой автомобиль не заводится, задал логичный вопрос: "Откуда вы знали об этом вчера?"
     - У меня сильно развитая интуиция, - ответил я. - Приезжайте как можно быстрее, хорошо? Если сможете его завести, еще одна двадцатка будет вашей.

     Бейкер подсоединил кабель, который ночью загадочным образом соскочил с клеммы аккумулятора (возможно, в тот самый момент, когда в кармане брюк появилась дыра), но двигатель "Санлайнера" все равно не завелся. Механик проверил свечи и обнаружил, что две основательно проржавели. В его большом зеленом ящике для инструментов нашлись запасные, и когда он их поставил, мой кабриолет ожил.
     - Это, конечно, не мое дело, но я думаю, что сейчас вам одна дорога - обратно в постель. Или к врачу. Вы бледны как призрак.
     - Это всего лишь мигрень. Все будет хорошо. Давайте заглянем в багажник. Я хочу проверить запаску.
     Проверили. Спущена.
     Начал моросить дождь, когда я последовал за ним к заправочной станции "Тексако". Автомобили ехали с включенными фарами, и даже с солнцезащитными очками каждый прожигал в моем мозгу две дыры. Бейкер открыл мастерскую и попытался накачать запаску. Напрасный труд. Воздух выходил из десятка дыр, крошечных, как поры человеческой кожи.
     - Ух ты, - удивился он. - Никогда такого не видел. Думаю, бракованная камера.
     - Замените на другую, - попросил я.
     Вышел из мастерской, обошел ее, привалился к стене. Стук компрессора сводил с ума. Подняв голову, я подставил лицо дождю, наслаждаясь холодным туманом, облепляющим разгоряченную кожу. Шаг за шагом, повторил я себе. Шаг за шагом.
     Когда я попытался заплатить Бейкеру за камеру, он покачал головой.
     - Вы уже дали мне половину моего недельного заработка. Брать с вас еще - это свинство. Я только волнуюсь, как бы вы не съехали в кювет или с вами не случилось чего другого. Вам обязательно ехать?
     - Больной родственник.
     - Да вы и сами больны!
     Этого я отрицать не мог.

     Я выехал из города по шоссе 7, сбавляя ход у каждого перекрестка, чтобы посмотреть в обе стороны, независимо от приоритета проезда. Как выяснилось, только благодаря этому и остался цел и невредим, потому что на пересечении шоссе 7 и Старой деррийской дороги большой грузовик с гравием проскочил на красный свет. Не остановись я, хотя передо мной горел зеленый, мой "форд" превратился бы в лепешку, а я - в гамбургер внутри ее. Я посигналил, несмотря на дикую головную боль, но водитель грузовика и бровью не повел. Он напоминал зомби за рулем.
     Мне никогда этого не сделать, подумал я. Но если я не сумею остановить Фрэнка Даннинга, куда мне замахиваться на Освальда? Не стоило и ехать в Техас.
     Впрочем, не это заставляло меня продвигаться к поставленной цели. Я не отступался из-за Тагги. Не говоря уже о трех остальных детях. Если бы я не смог спасти их вновь, меня бы до конца жизни не отпустила мысль, что я стал соучастником их убийства, инициировав очередной сброс на ноль.
     Я подъехал в автокинотеатру Дерри, свернул на подъездную дорогу, ведущую к еще закрытой кассе. Вдоль дороги росли ели. Я припарковался за ними, заглушил двигатель. Попытался выйти из кабины. Не смог. Дверь не открывалась. Я пару раз толкнул ее плечом, но она все равно не открылась, и тут я заметил, что кнопка блокировки дверного замка нажата, хотя до эры автоблокировки оставалось еще много лет, а сам я к кнопке не прикасался. Потянул ее вверх. Она не желала подниматься. И как я ни старался, ничего не вышло. Я опустил стекло, высунулся, вставил ключ в замочную скважину под хромированной дверной ручкой, повернул. На этот раз кнопка поднялась. Я вылез, потом вновь сунулся в кабину за сувенирной подушкой.
     Сопротивление возрастает пропорционально масштабу изменения будущего, которое может вызвать то или иное вмешательство, говорил я Элу хорошо поставленным лекторским голосом - и был прав. Только я понятия не имел, какую цену приходится платить тому, кто вмешивается в ход времени. Теперь узнал.
     Я медленно шел по шоссе 7, подняв воротник, чтобы защитить шею от дождя, надвинув шляпу на уши. Когда проезжали автомобили, а такое случалось не часто, уходил под деревья, растущие с моей стороны шоссе. Думаю, пару раз коснулся головы руками, чтобы убедиться, что ее не раздуло. По внутренним ощущениям она точно увеличилась в размерах.
     Наконец деревья отступили от шоссе. Их сменила глухая стена. За стеной на засеянных травой и аккуратно выкошенных склонах пологих холмов поднимались памятники и надгробные камни. Я добрался до кладбища Лонгвью. Перевалил гребень холма и увидел цветочный киоск на другой стороне дороги. Закрытый и темный. Обычно по уик-эндам многие приходили на могилы близких, но в такую погоду число посетителей кладбища, конечно же, сокращалось, и старушка, которой принадлежал киоск, решила, что утром можно и поспать лишний часок-другой. Но я знал, что киоск еще откроется. Видел собственными глазами.
     Я забрался на стену, ожидая, что она рухнет подо мной, но этого не случилось. А когда оказался на территории кладбища, произошло удивительное: головная боль начала стихать. Я сел на надгробие под раскидистым вязом, закрыл глаза и прикинул уровень боли. Вызывающая крик десятибалльная боль ослабла до восьми баллов.
     - Думаю, я прорвался, Эл, - сказал я. - Пожалуй, теперь я на другой стороне.
     Тем не менее двигался я крайне осторожно, в ожидании новых подвохов: падающих деревьев, грабителей могил, может, пылающего метеорита. Ни с чем таким не столкнулся. Когда подошел к стоящим бок о бок надгробиям с надписями "АЛТЕЯ ПИРС ДАННИНГ" и "ДЖЕЙМС АЛЛЕН ДАННИНГ", головная боль тянула только на пять баллов.
     Я огляделся и увидел мавзолей со знакомой фамилией, выбитой в розовом граните: "ТРЕКЕР". Попытался открыть железную калитку В 2011 году ее бы непременно заперли, а в 1958-м она легко распахнулась, хотя, как и в любом фильме ужасов, со скрежетом ржавых петель.
     Я вошел, раскидывая ногами жухлые прошлогодние листья. Середину мавзолея занимала каменная скамья. По обеим сторонам стояли каменные саркофаги с усопшими Трекерами. Самый старый датировался 1831 годом. В нем, согласно медной табличке, покоились кости месье Жана-Поля Треше.
     Я закрыл глаза.
     Лег на скамью и задремал.
     Уснул.
     Проснулся перед самым полуднем. Подошел к калитке мавзолея Трекеров, поджидая Даннинга... точно так же, как пятью годами позже Освальд будет ждать кортеж Кеннеди в снайперском гнезде, устроенном на шестом этаже Хранилища школьных учебников.
     Головная боль полностью прошла.

     "Понтиак" Даннинга появился на кладбище примерно в то время, когда удар Реда Шондиенста вылился в круговую пробежку и принес победу "Милуокским храбрецам". Даннинг припарковался неподалеку от могил родителей, вылез из автомобиля, поднял воротник, наклонился, чтобы достать корзинки с цветами. С корзинкой в каждой руке направился вниз по склону.
     Теперь, когда пришло время действовать, я полностью пришел в норму. Прорвался через барьер, который пытался меня сдержать. Сувенирную подушку я держал под пальто. Руку сунул в разрез. Влажная трава заглушала мои шаги. Небо затянули плотные облака, так что тени я не отбрасывал. Даннинг не знал, что я сзади, пока я не позвал его по имени. Тогда он обернулся.
     - Когда я навещаю родителей, компания мне не нужна, - прорычал он. - Да и кто ты такой, черт бы тебя побрал? И это что? - Он смотрел на подушку, которую я вытащил из-под пальто. Моя рука скрывалась в ней, как в боксерской перчатке.
     Я решил ответить только на первый вопрос.
     - Меня зовут Джейк Эппинг. Я пришел, чтобы задать вам вопрос.
     - Так задай и оставь меня в покое. - Капли дождя падали с полей его шляпы. С полей моей - тоже.
     - Что самое главное в жизни, Даннинг?
     - Что?
     - Я хочу сказать, для человека.
     - Ты что, чокнутый? И зачем тебе эта подушка?
     - Доставь мне удовольствие. Ответь на вопрос.
     Он пожал плечами.
     - Полагаю, его семья.
     - И я так думаю, - согласился я с ним и дважды нажал спусковой крючок. После первого выстрела раздался глухой хлопок, словно по ковру ударили выбивалкой для пыли. Второй прозвучал чуть громче. Я подумал, что подушка вспыхнет - видел такое в "Крестном отце-2", - но она лишь чуть обуглилась. Даннинг повалился, раздавил корзинку цветов, поставленную им на могилу отца. Я опустился на колено - штанина тут же набухла от воды, - приставил вышитую сторону подушки к виску Даннинга и выстрелил еще раз. На всякий случай.

     Я оттащил Даннинга в мавзолей Трекеров и бросил обугленную подушку ему на лицо. Когда уходил, пара автомобилей медленно ползла по кладбищу, несколько человек стояли под зонтами у могил, но никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Я неторопливо продвигался к каменной стене, время от времени останавливался, чтобы посмотреть на надгробие или памятник. Перемахнул через стену и под прикрытием растущих у дороги деревьев трусцой побежал к "Форду". Если слышал шум приближающегося автомобиля, уходил глубже в лес. В одно из таких отступлений спрятал револьвер, зарыв его в землю и накидав сверху опавшей листвы. "Санлайнер" ждал в целости и сохранности там, где я его и оставил. На этот раз двигатель завелся с полоборота. Я поехал домой, дослушал по радио окончание бейсбольного матча. Думаю, немного поплакал. От облегчения, а не от угрызений совести. Что бы теперь ни случилось со мной, Даннингов я уберег.
     В ту ночь я спал как младенец.

     В понедельник "Дерри дейли ньюс" выделила немало места под материалы о Сериях и поместила отличную фотографию Шондиенста, прибегающего в "дом" после ошибки Тони Кубека. Из колонки Рыжего Барбера следовало, что с "Бронкскими бомберами" покончено. "Можете насаживать их на вилку, - писал он. - "Янкиз" умерли, да здравствуют "Янкиз"".
     В первый день рабочей недели о Фрэнке Даннинге не упомянули, зато во вторник его фотография попала на первую полосу: он улыбался той самой улыбкой, которая так очаровывала женщин. И глаза весело поблескивали, совсем как у Джорджа Клуни.
     БИЗНЕСМЕН НАЙДЕН УБИТЫМ НА МЕСТНОМ КЛАДБИЩЕ
     Даннинг участвовал во многих благотворительных проектах
     По словам начальника полиции Дерри, детективы рассматривают различные версии случившегося, и арест преступника ожидается в самое ближайшее время. Дорис Даннинг, с которой связались по телефону, заявила, что она "потрясена и безутешна". О том, что она и убитый жили отдельно, не упоминалось. Многочисленные друзья и работники "Супермаркета на Центральной" также пребывали в шоке. Все сходились в том, что Фрэнк Даннинг был абсолютно замечательным человеком, и никто даже представить себе не мог, у кого возникло желание застрелить его.
     Особенно разъярился Тони Трекер (вероятно, потому, что труп нашли в его семейном могильнике). "Ради этого можно вернуть смертную казнь", - поделился он своим видением ситуации с репортером.
     В среду, восьмого октября, "Янкиз" сравняли счет в Сериях, когда с трудом, с перевесом в одно очко, вырвали победу у "Храбрецов" на Окружном стадионе. В четверг, при счете два - два, в восьмом иннинге "Янкиз" резко рванули вперед, выиграв подряд четыре очка, и одержали окончательную победу. В пятницу я заглянул в "Русалочьи залоги и ссуды", ожидая встретить миссис Брюзгу и мистера Уныние. Дородная дама оправдала мои ожидания: увидев меня, поджала губы и крикнула: "Чеззи! Пришел мистер Денежный Мешок!" - после чего удалилась за портьеру и из моей жизни.
     Фрати появился с все той же бурундучьей улыбкой, которую я увидел на его лице при нашей первой встрече в "Фонарщике" в мой первый визит в Дерри давно ушедших ярких дней. В одной руке он держал плотно набитый конверт с надписью "Д. АМБЕРСОН".
     - А вот и вы. Явился не запылился, и такой красавчик. Вот ваша добыча. Не стесняйтесь, пересчитывайте.
     - Я вам верю, - ответил я, засовывая конверт в карман. - Вы больно веселы для человека, только что лишившегося трех штук.
     - Не могу отрицать, вы уменьшили мою прибыль от бейсбольного сезона, - ответил он. - Сильно уменьшили, хотя несколько баксов я все-таки заработал. Я всегда зарабатываю. Но в игре я в общем и целом лишь потому, что - как там это называется - оказываю услугу обществу. Люди всегда делают ставки, а я всегда выдаю им выигрыш, если таковой полагается. А кроме того, мне нравится принимать ставки. Для меня это в некотором роде хобби. И знаете, что мне нравится больше всего?
     - Нет.
     - Когда приходит такой, как вы, ставит на то, чего по-хорошему быть не может, и выигрывает. Благодаря этому я и дальше могу верить, что во Вселенной есть место случайности.
     Я задался вопросом, что бы он сказал о случайности, если бы увидел шпаргалку Эла.
     - Точка зрения вашей жены, похоже, не столь... э... примиренческая.
     Он рассмеялся, и его маленькие черные глаза сверкнули. Выигрыш, проигрыш или ничья - этот коротышка с русалкой на предплечье все равно наслаждался жизнью. Меня это восхищало.
     - Ох, Марджори. Когда какой-нибудь печальный неудачник приходит сюда с обручальным кольцом жены и трогательной историей, она тает как воск. Но ставки на спортивные игры - совсем другая история. Проигрыщ она воспринимает как личную обиду.
     - Вы ее очень любите, мистер Фрати, да?
     - Как луну и звезды, браток. Как луну и звезды.
     Марджори читала сегодняшнюю газету и оставила ее на стеклянном прилавке с часами и кольцами. Заголовок гласил: "ОХОТА ЗА ТАИНСТВЕННЫМ УБИЙЦЕЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ФРЭНКА ДАННИНГА ПРОВОДИЛИ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ".
     - И что все это значит? - спросил я.
     - Не знаю, но могу вам кое-что сказать. - Он наклонился вперед, и улыбка слетела с его лица. - Он не был тем святым, в которого его превращает местная газетенка. Я мог бы вам кое-что рассказать, браток.
     - Так рассказывайте. У меня целый день.
     Улыбка вернулась.
     - Нет. В Дерри мы держим наши истории при себе.
     - Это я уже заметил.

     Я хотел вернуться на Коссат-стрит. Знал, что копы наблюдают за домом, чтобы посмотреть, а вдруг кто-то проявит необычный интерес к семье, но желание все равно не отпускало. И хотел я увидеть не Гарри, а его маленькую сестру, чтобы кое-что ей сказать.
     Что на Хэллоуин она должна отправиться на охоту за сладостями, как бы ни горевала о своем папочке.
     Что она будет самой красивой, самой волшебной индейской принцессой, какую только видели люди, и вернется с огромной добычей.
     Что впереди у нее - как минимум пятьдесят три долгих, заполненных разнообразными делами года, а возможно, много больше.
     Но прежде всего, что когда ее брат Гарри захочет стать солдатом и надеть форму, она должна очень, очень, очень постараться и отговорить его от этого.
     Только дети забывают. Это известно всем учителям.
     И они думают, что будут жить вечно.

     Пришла пора покинуть Дерри, однако у меня оставалось еще одно маленькое дельце, которое следовало завершить. Поэтому я задержался до понедельника. Тринадцатого октября, во второй половине дня, положил чемодан в багажник "Санлайнера" и, сев за руль, сочинил короткое письмо. Сунул в конверт, запечатал и написал на лицевой стороне имя получателя.
     Поехал в Нижний город, припарковался, направился в "Сонный серебряный доллар". В зале нашел только Пита, бармена, как, собственно, и ожидал. Он мыл стаканы и смотрел по телику "Любовь к жизни". С неохотой повернулся ко мне, одним глазом поглядывая на Джона и Маршу, или как там их звали.
     - Что вам налить?
     - Ничего, но вы можете оказать мне услугу, за которую я выплачу вам компенсацию в размере пяти американских долларов.
     Его лицо осталось бесстрастным.
     - Правда? И что это за услуга?
     Я положил на стойку конверт.
     - Передайте его, когда получатель заглянет к вам.
     Он глянул на фамилию на лицевой стороне.
     - А чего вы хотите от Билла Теркотта? И почему бы вам самому не передать ему этот конверт?
     - Это достаточно простое поручение, Пит. Нужна вам пятерка или нет?
     - Конечно, нужна. Если не будет вреда. Билли очень хороший человек.
     - Вреда ему не будет никакого. Возможно, это письмо принесет пользу.
     Я положил пятерку на конверт. Стараниями Пита она исчезла, и он вновь вернулся к "мыльной опере". Я ушел. Теркотт скорее всего получил конверт. Предпринял он какие-то меры или нет, это другой вопрос, один из многих, ответа на которые мне не узнать. А написал я следующее:

Дорогой Билл!      С Вашим сердцем какие-то нелады. Вы в самом скором времени должны обратиться к врачу, или будет поздно. Возможно, Вы подумаете, что это шутка, но это не так. Вам может показаться, что я не могу такого знать, но я знаю. Знаю точно так же, как Вы знаете, что Фрэнк Даннинг убил Вашу сестру Клару и Вашего племянника Майки. ПОЖАЛУЙСТА. ПОВЕРЬТЕ МНЕ И ОБРАТИТЕСЬ К ВРАЧУ!      Друг.

     Я сел в "Санлайнер" и, выезжая из расположенной под углом к тротуару парковочной клетки, увидел худое недоверчивое лицо мистера Кина, уставившегося на меня через витрину аптечного магазина. Я опустил стекло, выставил руку и показал ему палец. Потом взобрался на Подъем-в-милю и в последний раз уехал из Дерри.

Продолжение следует...