Блэксорн прошел по палубе, спустился по сходням к маленькому японскому ялику. Он слышал сердитые голоса позади и почувствовал, как волосы у него на шее шевелятся: наверху, на корабле, было много самураев, вооруженных луками со стрелами, а некоторые - мушкетами.
     - Ты не должен об этом беспокоиться, капитан-сан, я отвечаю за это. Я, Родрига-сан, иши бан Анджин-сан, клянусь Святой Девой. Вакаримас ка? - перекрыл он все другие голоса, но те становились все сердитее.
     Блэксорн уже почти был в лодке и увидел, что там не было уключин.
     "Я не могу грести как они, - сказал он себе. - Я не могу воспользоваться лодкой. И плыть слишком далеко. Или поплыть?"
     Он колебался, определяя расстояние. Если бы он был здоров, он бы не ждал ни минуты. А теперь?
     Послышались шаги вниз по сходням, и он поборол в себе желание обернуться.
     - Садись на корму, - услышал он, как требовательно произнес Родригес. - Поторопись!
     Он сделал, как ему было сказано, и тут же быстро в лодку прыгнул Родригес, схватил весла и, все еще стоя, с большой ловкостью оттолкнулся от корабля.
     У входа на трап стоял самурай, очень возмущенный, два других были сбоку с луками наготове. Командир самураев позвал их: несомненно, приказав им отойти.
     В нескольких ярдах от корабля Родригес обернулся.
     - Прямо идем туда! - прокричал он ему, указывая на "Эразмус". - Пусть самураи будут на борту! - Он твердо повернулся спиной к своему кораблю и продолжал грести, работая веслами по японскому обычаю, стоя в середине корабля.
     - Скажи мне, если приготовят стрелы к стрельбе, англичанин! Смотри за ними внимательно. Что они делают сейчас?
     - Их капитан очень сердит. Ты ищещь неприятностей, да?
     - Если мы не выплывем вовремя. Старый Лизоблюд будет иметь повод для недовольства. Что делает лучник?
     - Ничего. Они слушают его. Он, кажется, не может решиться. Нет. Сейчас один из лучников вынул стрелу. Родригес приготовился к остановке.
     - Мадонна, они чертовски аккуратны, чтобы рисковать чем-нибудь. Она еще в луке?
     - Да, но подожди немного! К капитану кто-то подошел, - я думаю, моряк. Похоже, он что-то спрашивает у него о корабле. Капитан смотрит на нас. Он что-то говорит человеку со стрелой. Теперь лучник убирает ее. Моряк указывает на что-то на палубе.
     Родригес украдкой бросил быстрый взгляд, чтобы удостовериться в этом, и задышал легче.
     - Это один из моих людей. Он займет его на добрых полчаса, чтобы получить указания, как разместить своих гребцов. Блэксорн подождал, дистанция увеличивалась.
     - Капитан опять смотрит на нас. Нет, с нами все в порядке. Он уходит. Но один из самураев следит за нами.
     - Пусть следит, - Родригес расслабился, но не сбавил темпа гребли и не посмотрел назад. - Не нравится мне, когда я спиной к самураю или когда у него в руках оружие. Или когда я вижу этих негодяев даже безоружными. Они все мерзавцы!
     - Почему?
     - Они любят убивать, англичанин. Это их обычай, они даже спят со своими мечами. Это великая страна, но самураи опасны, как змеи, и гораздо больше.
     - Почему?
     - Я не знаю, почему, англичанин, но они таковы, - ответил Родригес, радуясь, что может поговорить с равным себе. - Конечно, все японцы отличаются от нас - они не чувствуют боли или холода так, как мы, но самураи намного хуже. Они ничего не боятся, по крайней мере смерти. Почему? Один Бог знает, но это правда. Если их господин говорит "убей" - они убивают; если он говорит "умри" - они все падают на свои мечи или распарывают себе животы. Для них убить или умереть так же легко, как для нас помочиться. Женщины тоже бывают самураями, англичанин. Они будут убивать, чтобы защитить своих хозяев, так они называют здесь своих мужей, или они убивают себя, если им прикажут. Они делают это, разрезая себе горло. Здесь самурай может приказать своей жене покончить с собой, и она по закону обязана это сделать. О Мадонна, женщина значит кое-что еще, и здесь, англичанин, некоторые могут быть лучше всех на земле, но мужчины: Самураи - это пресмыкающиеся, и самое безопасное - обращаться с ними как с ядовитыми змеями. Ты в порядке теперь?
     - Да, благодарю. Немного слаб, но все нормально.
     - Как проходило ваше плавание?
     - Плохо. А самураи - как стать одним из них? Просто достать два меча и выбрить волосы, как они?
     - Ты должен родиться самураем. Конечно, есть разные ранги самураев, от дайме наверху этой кучи дерьма до того, что мы называем пехотинцем в ее основании. В основном это наследственное, как у нас. В старые времена, как мне говорили, было как сейчас в Европе - крестьяне могли быть солдатами и солдаты становиться крестьянами, наследственными князьями и дворянами, до короля наверху. Некоторые солдаты из крестьян поднимались до самых высоких рангов. Тайко был таким.
     - Кто он?
     - Великий деспот, правитель всей Японии; величайший убийца всех времен. Я расскажу тебе о нем когда-нибудь. Он умер год назад и теперь горит где-нибудь в аду... - Родригес сплюнул за борт. - Сегодня самураем можно стать, только родившись им. Это все наследственное, англичанин. Мадонна, ты не представляешь, сколько средств они тратят на наследство, положение в обществе и тому подобное, - ты посмотри, как Оми кланяется этому дьяволу Ябу и оба они пресмыкаются перед старым Лизоблюдом-сама. "Самурай" идет от японского слова, означающего "служить". Но пока они все кланяются и раболепствуют перед вышестоящим, они все равные самураи, с особыми самурайскими привилегиями. Что там происходит на борту?
     - Капитан что-то быстро говорит другому самураю и указывает на нас. Что такое с ними?
     - Здесь самурай управляет всем, владеет всем, у них собственный кодекс чести и свой свод правил. Высокомерные? Мадонна, ты и не представляешь! Самый низкий из самураев может законно убить любого несамурая, любого мужчину, любую женщину или ребенка, по любому поводу или без повода. Они могут убить законно, чтобы проверить остроту своего поганого меча, - я видел, как они делают это, - а они делают лучшие в мире мечи. Лучше, чем дамасская сталь. Что этот негодяй делает теперь?
     - Просто наблюдает за нами. Его лук сейчас за спиной, - Блэксорн передернул плечами. - Я ненавижу этих негодяев даже больше, чем испанцев.
     Родригес опять рассмеялся, не переставая грести.
     - Если говорить правду, у меня от них моча свертывается! Но если ты хочешь быстро разбогатеть, ты должен сотрудничать с ними, потому что они владеют всем. Ты уверен, что у тебя все нормально?
     - Да, спасибо. Что ты говоришь? Самураи владеют всем?
     - Да, вся страна разделена на касты, как в Индии. Самураи наверху, крестьяне следующие по важности, - Родригес сплюнул за борт. - Только крестьяне могут владеть землей. Понимаешь? Но самурай владеет всем, что тот получает. Они владеют всем рисом - это единственный важный вид сельскохозяйственной продукции - и отдают часть обратно крестьянам. Только самураю позволяется носить оружие. Для любого, кроме самурая, напасть на другого самурая - преступление, наказуемое немедленной смертью. И каждый, кто видит такое преступление и не сообщает о нем сразу же, тоже отвечает за него вместе с женами и даже детьми. Вся семья приговаривается к смерти, если кто-то не донес. Клянусь Мадонной, они все сатанинское отродье, эти самураи! Я видел детей, изрубленных в котлетный фарш. - Родригес откашлялся и сплюнул за борт. - Даже при этом, если ты знаешь пару таких вещей, это место - небо на земле. - Он оглянулся на галеру, чтобы видеть, что там происходит, потом ухмыльнулся. - Ну, англичанин, ничего себе прогулочка по гавани на лодке, да?
     Блэксорн засмеялся. Годы слетели с него, когда он стал ощущать близкое колебание волн, запах морской соли, чаек, кричащих и играющих над ним, чувство свободы, чувство надежной земли после долгого отсутствия.
     - Я думал, ты не хочешь помочь мне попасть на "Эразмус"!
     - Ох, и зануды эти англичане. Никакого терпения. Слушай, здесь ты не проси японцев ни о чем - самураев или еще кого, они все одинаковые. Если ты попросишь, они начнут колебаться, потом запросят вышестоящего. Здесь ты должен действовать. Конечно, - его сердечный смех разнесся по волнам, - иногда тебя будут убивать, если ты делаешь что-то не так.
     - Ты очень хорошо гребешь. Я ломал голову, как пользоваться этими веслами, когда ты пришел.
     - Не думал же ты, что я позволю тебе уйти одному. Как твое имя?
     - Блэксорн. Джон Блэксорн.
     - Ты когда-нибудь бывал на севере, англичанин? На крайнем севере?
     - Я был с Киисом Веерманом на "Дер Лифле". Восемь лет назад. Это было его второе путешествие в поисках Северо-Восточного прохода. А что?
     - Я хотел бы послушать об этом - и о всех местах, где ты был. Ты думаешь, этот проход когда-нибудь найдут? Северный путь в Азию, с востока или запада?
     - Да. Вы и испанцы блокировали южные пути, поэтому мы пройдем там. Или голландцы. А что?
     - Ты был кормчим на судах, плавающих у берегов Берберии? А?
     - Да. А что?
     - И ты знаешь Триполи?
     - Многие кормчие там побывали. Ну и что?
     - Я думал, я тебя уже где-то видел. Да, это было в Триполи. Мне тебя показывали. Известный английский кормчий. Тот, кто ходил с путешественником Киисом Веерманом в Полярные моря, был капитаном у Дрейка, а? В Армаде? Сколько тебе тогда было лет?
     - Двадцать четыре. Что ты делал в Триполи?
     - Я был кормчим на английском капере. Мой корабль был разбит в Индии этим пиратом, Морроу, Генри Морроу - его имя. Он сжег мой корабль до ватерлинии после того, как захватил его и предложил мне работать у него кормчим - его кормчий был бесполезен, так он говорил, - ты знаешь, как это бывает. Он хотел плыть оттуда - мы плавали в районе Испаньолы, когда он захватил нас - на юг вдоль Мейна, потом назад через Атлантику, пытаясь перехватить испанский корабль с ежегодным грузом золота около Канарских островов. Потом через проливы в Триполи, если мы его пропустим, пытаясь найти другую добычу, потом на север в Англию. Он дал мне обычное обещание освободить моих товарищей, дать им пищи и лодки для возвращения, если я присоединюсь к нему. Я сказал: "Конечно, почему бы и нет? При условии, что мы не будем нападать на португальские суда и вы высадите меня на берег у Лиссабона и не украдете мои руттеры". Мы спорили так и эдак - ты знаешь, как это обычно бывает. Потом я поклялся Мадонной, мы оба поклялись на кресте, и вот что вышло. Мы плавали удачно и захватили несколько испанских купцов. Когда мы были в районе Лиссабона, он попросил меня остаться на борту, дал мне обычное письмо королевы Елизаветы: она заплатит целое состояние любому португальскому кормчему, который примет ее подданство и обучит других своему искусству в Тринити Хаус, она обещала также дать пять тысяч гиней за описание пути через Магелланов пролив или мимо мыса Доброй Надежды.
     У него была широкая улыбка, зубы белые и крепкие, черные усы и борода аккуратно подстрижены.
     - У меня их не было. По крайней мере, я ему так сказал. Морроу сдержал свое слово, как обычно делают все пираты. Он высадил меня на берег вместе с моими руттерами - конечно, он их скопировал, хотя сам не умел ни читать, ни писать, и даже дал мою долю денег из добычи. Ты когда-нибудь плавал с ним, англичанни?
     - Нет. Королева несколько лет назад дала ему звание рыцаря. Я никогда не служил ни на одном из его кораблей. Я рад, что он был честен с тобой.
     Они приблизились к "Эразмусу". Самурай насмешливо смотрел на них сверху.
     - Это второй раз я работал кормчим у еретиков. Первый раз я был не так удачлив.
     - Да?
     Родригес положил весла в лодку, и она вплотную подошла к борту. Он повмс на причальном канате.
     - Поднимайся иа борт, а разговаривать предоставь мне. Блэксорн начал карабкаться наверх, пока другой кормчай надежно привязывал лодку. Родригес первым оказался на палубе. Он поклонился, как придворный.
     - Конничи ва всем землеедам-сама!
     На палубе было четыре самурая. Блэксорн узнал одного из них, сторожа у двери погреба. Они невозмутимо низко поклонились Родригесу. Блэксорн последовал примеру Родригеса, чувствуя себя неуютно и стараясь поклониться как можно правильней.
     Родригес направился сразу прямо к трапу. Печати были аккуратно поставлены в нужных местах. Один из самураев остановил его.
     - Киндзиру, гомен насай. - Запрещено, извини.
     - Киндзиру, да? - сказал Родригес, на вид нисколько не испугавшись. - Я Родригес-сан, кормчий Тода Хиро-Мацу-сама. Это печать, - сказал он, показывая на красную печать со странной надписью на ней, - Тода Хиро-Мацу-сама, да?
     - Нет, - сказал самурай, покачав головой, - Касиги Ябу-сама!
     - Нет? - спросил Родригес. - Касиги Ябу-сама? Я от Тода Хиро-Мацу-сама, который более важный князь, чем ваш педераст и лизоблюд Касиги Ябу-сама, который самый большой пидор-сама во всем мире. Понял? - Он сорвал печать с двери, опустил руку на один из своих пистолетов.
     Мечи были наполовину вынуты из ножен, и он спокойно сказал Блэксорну:
     - Готовься покинуть корабль. И грубо самураю:
     - Торанага-сама! - Он указал своей левой рукой на флаг, который развевался над его фок-мачтой. - Вакаримас ка?
     Самураи колебались, мечи их были наготове. Блэксорн приготовился нырять с борта.
     - Торанага-сама! - Родригес ударил ногой по двери, планка сломалась, и дверь распахнулась. - Вакаримасу ка?
     - Вакаримас, Анджин-сан. - Самураи быстро убрали мечи в ножны, поклонились, извинились и снова поклонились. Родригес сказал хрипло:
     - Так-то лучше, - и спустился вниз.
     - Боже мой, Родригес, - сказал Блэксорн, когда они оказались на нижней палубе. - Ты каждый раз так делаешь и выкручиваешься?
     - Я делаю так редко, - сказал португалец, утирая пот с бровей. - И даже тогда хочется, чтобы это никогда не начиналось. Блэксорн прислонился к переборке.
     - Я чувствую себя, как если бы меня лягнули в живот.
     - Это единственный путь. Ты должен действовать как король. И даже так ты никогда не сможешь говорить с самураем. Они опасны, как священник, сидящий со свечой на пороховой бочке.
     - Что ты сказал им?
     - Тода Хиро-Мацу - главный советник Торанаги - он более важный дайме, чем местный. Вот почему они позволили войти.
     - На что он похож, этот Торанага?
     - Длинный рассказ, англичанин. - Родригес сел на ступеньке, вытянул ногу в сапоге и растер колено. - Я чуть не сломал ногу о вашу вшивую дверь.
     - Она не была закрыта. Ты мог легко открыть ее.
     - Я знаю. Но это было бы не так эффектно. Клянусь Святой Девой, тебе еще много чему надо учиться!
     - Ты будешь учить меня?
     Родригес убрал ногу.
     - Посмотрим, - сказал он.
     - От чего это зависит?
     - Посмотрим, не так ли? Я много всего рассказал честно - пока я, не ты. Скоро будет твоя очередь. Где твоя каюта?
     Блэксорн на мгновение задержал на нем взгляд. Запах под палубой был густой и влажный.
     - Спасибо, что ты помог мне попасть на борт. Он пошел на корму. Его дверь была не заперта. Каюта носила следы обыска, все было сдвинуто с места, что можно унести - исчезло. Не осталось книг, одежды, инструментов или гусиных перьев для письма. Его ящик для документов также был открыт. И пуст.
     Побелев от гнева, он прошел в кают-компанию. Родригес внимательно наблюдал за ним. Даже тайник был найден и вынесен.
     - Они забрали все. Сыновья чумной воши!
     - Чего ты ожидал?
     - Я не знаю. - Блэксорн прошел в комнату с сейфом. Она была пуста. Так же и со складом. В трюмах были только тюки с шерстяной одеждой. - Проклятые Богом японцы! - Он вернулся в свою каюту и захлопнул ящик для карт.
     - Где они? - спросил Родригес.
     - Что?
     - Твои бумаги? Где твои журналы?
     Блэксорн внимательно посмотрел на него.
     - Ни один кормчий не будет волноваться из-за одежды. Ты пришел за руттером. Не так ли? Почему ты так удивлен, англичанин? Зачем, по-твоему, я поднялся на борт? Помочь тебе вернуть свои тряпки? Они изношены, и тебе потребуются другие. У меня их много. Но где твои журналы?
     - Они исчезли. Они были в моем ящике для карт.
     - Я не собираюсь красть их, англичанин. Я только хотел прочитать их и скопировать, если потребуется. Я бы берег их, как свои собственные, так что тебе нечего беспокоиться. - Его голос стал тверже. - Пожалуйста, забери их, англичанин, у нас осталось мало времени.
     - Не могу. Их нет. Они были в моем ящике для карт.
     - Тебе не следовало оставлять их там, входя в иностранный порт. Тебе не следовало забывать главное правило кормчих - надежно прятать их и оставлять только фальшивые. Поторопись!
     - Они украдены!
     - Я тебе не верю. Но я допускаю, что ты спрятал их очень хорошо. Я искал здесь целых два часа - и никаких следов.
     - Что?
     - Почему ты так удивлен, англичанин? У тебя голова на месте? Конечно, я пришел сюда из Осаки, чтобы посмотреть твои бортовые журналы.
     - Ты уже был на борту?
     - Мадонна! - сказал Родригес нетерпеливо, - Да, конечно, два или три часа назад с Хиро-Мацу, который хотел сам посмотреть. Он сломал печати, и потом, когда уезжал, этот местный дайме запечатал все снова. Поторопись, ради Бога, - добавил он. - Время идет.
     - Они украдены! - Блэксорн рассказал ему, как они попали сюда и как он проснулся уже на берегу. Потом он швырнул свой ящик для книг, взбешенный, как человек, который нашел свой корабль разграбленным. - Они украли! Все мои карты! Все мои журналы! У меня в Англии есть несколько копий, но журнал этого плавания пропал.
     - А португальский журнал? Давай, англичанин, признавайся, должен быть еще и португальский.
     - А португальский: он тоже исчез. - "Поберегись, - подумал он про себя. - Они исчезли, и это конец. У кого они? У японцев? Или они отдали их священнику? Без бортового журнала и карт ты не сможешь проложить путь домой. Ты никогда не вернешься домой: Это неправда. Ты сможешь найти дорогу домой, если будешь осторожен и если очень сильно повезет: Не глупи! Ты прошел половину пути вокруг света, через враждебные земли, через вражеские руки, и вот у тебя нет ни бортового журнала, ни карт. О, Боже, дай мне силы!"
     Родригес внимательно следил за ним. Через какое-то время он сказал:
     - Извини, англичанин. Я знаю, что ты чувствуешь - со мной так тоже однажды было. Он тоже был англичанин, тот вор, может быть, его корабль разбился и он горит в аду и будет гореть вечно. Давай вернемся обратно.

***

     Оми и остальные ждали на пристани, пока галера не обогнула мыс и исчезла. На западе ночные облака уже заволакивали малиновое небо. На востоке ночь соединила небо и море, горизонт исчез.
     - Мура, сколько времени займет погрузка всех пушек обратно на корабль?
     - Если работать всю ночь, завтра к середине дня, Оми-сан. Если мы начнем на рассвете, мы кончим до захода солнца. Безопасней работать днем.
     - Работайте ночью. Сейчас приведи священника к яме. Оми глянул на Игураши, главного заместителя Ябу, который все еще смотрел в сторону мыса, его лицо вытянулось, синевато-багровый шрам на пустой глазнице мрачно темнел.
     - Мы рады, что вы остались, Игураши-сан. Мой дом беден, но, может быть, мы сможем сделать его удобным для вас.
     - Спасибо, - сказал старик, отворачиваясь от него, - но мой хозяин приказал вернуться сразу же в Эдо, поэтому я вернусь сразу. - Заметно было, что он озабочен. - Хотел бы я быть на галере.
     - Да.
     - Мне не нравится мысль о том, что Ябу-сама на ее борту только с двумя людьми. Мне это очень не нравится.
     - Да.
     Он показал на "Эразмус".
     - Чертов корабль, вот что это! Правда, много сокровищ.
     - Конечно. Разве господин Торанага не обрадуется подарку господина Ябу?
     - Этот набитый деньгами грабитель провинций так переполнен собственной важностью, что он даже не заметит того серебра, которое отнял у нашего хозяина. Где твои мозги?
     - Я думаю, что только беспокойство о возможной опасности для нашего господина вынудило вас сделать такое замечание.
     - Ты прав, Оми-сан. Я не хотел обидеть. Ты был очень умен и помог нашему хозяину. Может быть, ты прав и в вопросе о Торанаге тоже, - сказал Игураши, а сам подумал: "Наслаждайся своим вновь обретенным богатством, бедный глупец. Я знаю своего хозяина лучше, чем ты, и твое увеличение владений совсем не принесет тебе добра. Твоя удача была платой за корабль, драгоценности и оружие. Но теперь они исчезли. И из-за тебя мой хозяин в опасности. Ты послал письмо и сказал: "Первым осмотри чужеземцев", соблазнив его. Мы должны были уехать вчера. Да, тогда мой хозяин был бы в безопасности сейчас, с деньгами и оружием. Ты предатель? Ты действуешь для себя, или своего глупого отца, или для врагов? Для Торанаги, может быть? Это неважно. Ты можешь верить мне, Оми, ты молодой дурак, ты и твоя ветвь клана Касиги недолго продержитесь на этой земле. Я должен был сказать тебе это прямо в лицо, но тогда я должен был бы убить тебя и лишиться доверия моего господина. Он сам должен сказать, когда это сделать, а не я".
     - Спасибо за ваше гостеприимство, Оми-сан, - сказал он. - Я загляну вас повидать, но сейчас у меня свои дела.
     - Вы не могли бы оказать мне услугу? Пожалуйста, передайте привет моему отцу. Я был бы очень благодарен.
     - Я буду счастлив сделать это. Он прекрасный человек. И я не поздравил еще вас с увеличением ваших владений.
     - Вы слишком добры.
     - Еще раз благодарю вас, Оми-сан. - Он поднял руку в дружеском приветствии, подозвал своих людей и повел группу всадников на выезд из деревни.
     Оми подошел к погребу. Священник был уже там. Оми мог видеть, что тот был в гневе, и надеялся, что он сделает что-нибудь открыто, публично, так, чтобы он мог избить его.
     - Священник, скажи чужеземцам, чтобы они вышли из ямы. Скажи им, что господин Ябу разрешил им опять жить среди людей, - Оми говорил намеренно простым языком. - Но малейшее нарушение правил - и двое из них будут снова отправлены в яму. Они должны хорошо вести себя и выполнять все приказы. Ясно?
     - Да.
     Оми заставил священника повторить ему все, как делал и раньше. Когда он удостоверился, что священник все делает правильно, он приказал ему говорить с моряками.
     Люди выходили один за другим. Все были испуганы. Некоторые помогали друг другу. Один был в плохом состоянии и стонал, когда кто-нибудь касался его руки.
     - Их должно быть девять.
     - Один мертв. Его тело лежит там внизу, в яме, - сказал священник.
     Оми минуту размышлял.
     - Мура, сожги труп и держи золу вместе с прахом другого чужеземца. Размести их в том же доме, что и прежде. Дай им много овощей и рыбы. И ячневый суп, и фрукты. Вымойте их. Они воняют. Священник, скажи им, что, если они будут себя хорошо вести и слушаться, их будут продолжать кормить.
     Оми следил и внимательно слушал. Он видел, что все они реагируют с благодарностью, и с презрением подумал: "Какие глупцы! Я освободил их только на два дня, потом верну их в скудные условия, и тогда они будут есть дерьмо, действительно будут есть дерьмо".
     - Мура, научи их правильно кланяться, а потом убери отсюда.
     Потом он повернулся к священнику:
     - Ну?
     - Теперь я уйду. Поеду домой, уеду из Анджиро.
     - Лучше уезжай и не возвращайся никогда, и ты, и другие, такие, как ты. Может быть, в следующий раз, когда один из вас придет в мои владения, некоторые из моих крестьян или вассалов-христиан будут считаться изменниками, - сказал он, используя скрытую угрозу и классический прием, который самураи, настроенные против христианства, применяли для контроля за неограниченным распространением чуждых догм в своих владениях, поскольку в отличие от иноземных священников их японские новообращенные не были ничем защищены.
     - Христиане - хорошие японцы. Всегда. Хорошие вассалы. Никаких плохих мыслей.
     - Я рад слышать это. Не забудьте, мои владения протянулись на двадцать ри во всех направлениях. Вы поняли?
     - Я понимаю.
     Он проследил, как священник с усилием поклонился - даже чужеземные священники должны иметь хорошие манеры - и ушел.
     - Оми-сан, - обратился к нему один из самураев. Он был молод и очень красив.
     - Да?
     - Пожалуйста, извините меня, я знаю, что вы не забыли, но Масиджиро-сан все еще в яме.
     Оми подошел к крышке люка и посмотрел вниз на самурая. Мужчина там сразу встал на колени, уважительно кланяясь.
     Два прошедших дня состарили его. Оми взвесил его прошлую службу и будущую судьбу. После этого он взял с пояса молодого самурая кинжал и бросил его в яму.
     У подножия лестницы Масиджиро с недоверием смотрел на нож. Слезы потекли по его щекам.
     - Я не заслужил такой чести, Оми-сан, - сказал он жалко.
     - Да.
     - Благодарю вас.
     Молодой самурай рядом с Оми сказал:
     - Пожалуйста, можно попросить, чтобы вы разрешили ему совершить сеппуку здесь, на берегу?
     - Он провинился. Он останется в яме. Прикажите крестьянам засыпать ее. Уничтожьте все следы. Чужеземцы осквернили ее.

***

     Кику засмеялась и покачала головой.
     - Нет, Оми-сан, извините, пожалуйста, но не надо мне больше саке, а то волосы растреплются, я упаду, и где мы тогда будем?
     - Мы упадем вместе, будем любить друг друга, - с удовольствием сказал Оми, его голова кружилась от выпитого вина.
     - Но я бы стала храпеть, а вы не сможете любить храпящую, противную пьяную девушку. Поэтому извините. Ой, нет, Оми-сама, хозяин нового огромного владения, вы заслуживаете большего, чем это! - Она налила еще одну порцию теплого вина не более наперстка в изящную фарфоровую чашку и протянула ее обеими руками: указательный и большой пальцы левой руки аккуратно держали чашку, указательный палец правой руки касался донышка. - Вот, потому что вы великолепны!
     Он принял чашку и выпил, наслаждаясь ее теплотой и вкусом выдержанного вина.
     - Я так рад, что смог убедить вас остаться еще на день, вы так красивы. Кику-сан.
     - Вы тоже красивы и нравитесь мне. - Ее глаза мерцали в свете свечи, помещенной в бумажный фонарь среди цветов, свисающих с кедровой балки. Это была лучшая из комнат в чайном домике у площади. Она наклонилась, чтобы помочь ему взять еще риса из простой деревянной мисочки, стоящей перед ним на низком столике, покрытом черным лаком, но он покачал головой.
     - Нет, нет, спасибо.
     - Такому сильному человеку, как вы, нужно больше есть.
     - Я сыт, правда.
     Он не предлагал ей ничего, потому что она едва притронулась к салату - тонко нарезанному огурцу и изящно нашинкованной редиске, маринованной в уксусе, - это все, что она съела за ужином. Были еще ломтики сырой рыбы на шариках, рис, суп, салат и немного свежих овощей, приготовленных с пикантным соусом из сои и имбиря.
     Она мягко хлопнула в ладоши, седзи тут же раздвинула ее личная служанка.
     - Да, госпожа?
     - Сьюзен, убери все это и принеси еще саке и новый чайник зеленого чая. И фрукты. Саке должен быть теплее, чем в прошлый раз. Торопись, бездельница! - Она постаралась, чтобы это звучало строго.
     Сьюзен было четырнадцать лет: это была милая, старающаяся угодить девушка, ученица-куртизанка. Уже два года Кику отвечала за ее подготовку.
     Кику с трудом отвела глаза от чистого белого риса, который она так любила, и подавила свой голод.
     "Ты ела до прихода сюда и поешь позже, напомнила она себе. - Да, но даже тогда было слишком мало".
     - Госпожа должна иметь умеренный аппетит, очень умеренный аппетит, - говорила обычно ее учительница. - Гости едят и пьют - чем больше, тем лучше. Госпожа так не делает и, конечно, никогда не делает этого с гостями. Как госпожа может говорить или развлекать гостей, играть на сямисене или танцевать, если у нее набит рот? Ты поешь позднее, будь терпелива. Сконцентрируйся на своем госте.
     Следя за Сьюзен, критически оценивая ее искусство, она рассказывала Оми истории, которые заставили его смеяться и забыть про все на свете. Юная девушка стала на колени сбоку Оми, расставила маленькие мисочки и палочки для еды на лаковом подносе в том порядке, как ее учили. Потом она взяла пустую бутылку из-под саке, попробовала налить, чтобы убедиться, что она пустая, - считалось дурным тоном встряхивать бутылку - потом встала с подносом, бесшумно подошла к двери из седзи, стала на колени, поставила поднос, открыла седзи, встала, прошла через дверь, опять стала на колени, подняла поднос и перенесла через порог, так же бесшумно положила его и совсем закрыла за собой дверь.
     - Мне, правда, скоро придется искать другую служанку, - сказала Кику, не очень расстроившись. "Этот цвет ей идет, - подумала она. - Надо послать в Эдо еще за шелком. Что за стыд думать, что это дорого! Неважно, при тех деньгах, которые заплатят Дзеко-сан за прошлую ночь и за сегодняшнюю, моей доли будет более чем достаточно, чтобы купить маленькой Сьюзен двадцать кимоно. Она такой приятный ребенок и действительно очень грациозная".
     - Она создает столько шума на всю комнату - извини.
     - Я не заметил ее, только тебя, - сказал Оми, допивая вино. Кику обмахивалась своим веером, улыбка осветила ее лицо.
     - Вы делаете мне приятно, Оми-сан. И позволяете чувствовать себя любимой.
     Сьюзен быстро принесла саке. И зеленый чай. Ее хозяйка налила Оми вина и передала ему. Девушка беззвучно наполнила чашки. Она не пролила ни капли и подумала, что звук, который издает жидкость, льющаяся в чашку, напоминает тихий звонок, после чего вздохнула задумчиво, но с огромным облегчением, опустилась на пятки и стала ждать.
     Кику рассказала занимательную историю, которую она слышала от одной из подруг в Мисима, и Оми рассмеялся. Рассказывая, она взяла один из маленьких апельсинов и с помощью своих длинных ногтей раскрыла его, как цветок-дольки апельсина напоминали лепестки.
     - Вам нравится апельсин, Оми-сан?
     Первым порывом Оми было сказать: "Я не могу разрушить такую красоту". "Но это было бы неуместно, - подумал он, пораженный ее артистизмом. - Как мне похвалить ее и ее безымянного учителя? Как могу я вернуть счастье, которое она дала мне, позволив следить, как ее пальцы создавали нечто столь прекрасное, сколь и эфемерное?"
     Он подержал цветок в руках, потом быстро отделил четыре дольки и съел их с наслаждением. Остался новый цветок. Он удалил еще четыре дольки, получилась третья цветочная композиция. Тогда он взял одну дольку и отодвинул вторую, так что оставшиеся три превратились в еще один цветок.
     После этого он взял две дольки и заменил оставшиеся в сердцевине апельсина, в центре со своей стороны, словно полумесяц в солнце.
     Одну он очень медленно съел. Затем он положил еще одну дольку на ладонь и предложил ей.
     - Это должна съесть ты, потому что это предпоследняя. Это мой подарок тебе.
     Сьюзен дышала с трудом. Для кого же была последняя?
     Кику взяла дольку и съела. Это было самое вкусное из того, что она когда-либо пробовала.
     - Это последняя, - сказал Оми, с серьезным видом кладя ее на ладонь правой руки, - это мой подарок богам, кто бы они и где бы они ни были. Я никогда не съем этой дольки, - разве что из твоих рук.
     - Это слишком, Оми-сама, - сказала Кику. - Я освобождаю вас от вашего обета! Это было сказано под влиянием ками, который живет во всех бутылках с саке.
     - Я отказываюсь освободиться от обета. Они были очень счастливы вместе.
     - Сьюзен, - сказала она, - теперь оставь нас. И пожалуйста, пожалуйста, дитя, сделай это грациозно.
     - Да, госпожа. - Молодая девушка вошла в соседнюю комнату и проверила, чтобы футоны были удобны, любовные инструменты и бусы для удовольствий были под рукой и цветы в полном порядке. Незаметная складка на и без того уже гладком одеяле была разглажена. После этого, удовлетворенная, Сьюзен села, вздохнула с облегчением, обмахнула жар с лица своим сиреневым веером и, довольная, стала ждать.
     В соседней комнате, которая была самой приятной из всех комнат чайного домика, потому что только она одна имела собственный выход в сад, Кику взяла сямисен с длинной ручкой. Это был трехструнный, похожий на гитару инструмент, и первая парящая нота заполнила комнату. Потом она начала петь. Сначала мягко, потом возбуждающе, снова мягко, потом более громко и, сладко вздыхая, она пела о взаимной и неразделенной любви, о счастье и печали.

***

     - Госпожа? - Шепот не разбудил бы самого чутко спавшего, но Сьюзен знала, что ее хозяйка предпочитает не спать после Облаков и Дождя, как бы они ни были сильны. Она предпочитает отдыхать в спокойной полудреме.
     - Да, Сью-чан? - спокойно прошептала Кику, используя "чан", как говорят с любимым ребенком.
     - Вернулась жена Оми-сана. Ее паланкин только что пронесли по дорожке к его дому.
     Кику взглянула на Оми. Его шея удобно покоилась на обитой войлоком деревянной подушке, руки переплетены. Его тело было сильным и чистым, кожа твердой и золотистой, местами блестящей. Она нежно приласкала его, достаточно, чтобы он почувствовал это сквозь сон, но недостаточно, чтобы разбудить его. Потом она выскользнула из-под стеганого одеяла, собирая свои раскиданные вокруг кимоно.
     Кику потребовалось немного времени, чтобы обновить макияж, пока Сьюзен причесывала и укладывала ей волосы в стиле Шимода. После этого хозяйка и служанка бесшумно прошли по коридору, вышли на веранду и через сад на площадь. Лодки, как светлячки, курсировали от корабля чужеземцев к пристани, где еще оставалось семь пушек. Все еще была глубокая ночь, до рассвета было далеко.
     Две женщины проскользнули вдоль узкой аллеи между скоплением домов и начали подниматься по тропинке.
     Покрытые пятнами пота и усталые носильщики стояли вокруг паланкина на вершине холма у дома Оми. Кику не постучала в садовую дверь. В доме горели свечи и слуги бегали туда и сюда. Она сделала знак Сьюзен, и та сразу же подошла к веранде около передней двери и постучала. Через мгновение дверь открылась.
     Кровать матери Оми еще не была разобрана. Она сидела, неподвижно прямая, около маленького алькова. Окно было открыто в сад. Мидори, жена Оми, сидела напротив нее.
     Кику стала на колени. Неужели всего лишь вчера она была здесь, напуганная Ночью Стонов? Она поклонилась сначала матери Оми, потом его жене, чувствуя напряжение между этими двумя женщинами, и спросила себя, почему неизбежно такое недоброжелательство между свекровью и невесткой. Разве невестка в свое время не станет свекровью? Почему она потом всегда обращается со своей невесткой так зло и делает ее жизнь несчастной и почему эта девочка потом делает то же самое?
     - Я сожалею, что беспокою вас, госпожа-сан.
     - Милости просим. Кику-сан, - ответила старуха. - Ничего не случилось, я надеюсь?
     - О нет, я просто не знала, хотите вы или нет, чтобы я разбудила вашего сына, - сказала она, уже зная ответ. - Я думала, лучше спросить вас, как вы, Мидори-сан, - она повернулась, улыбнулась и слегка поклонилась Мидори, которая ей очень нравилась, - как вы добрались?
     Старуха сказала:
     - Вы очень добры. Кику-сан, и очень предусмотрительны. Нет, оставьте его в покое.
     - Очень хорошо. Пожалуйста, извините меня за то, что я так надоедаю вам, но я подумала, что лучше всего спросить. Мидори-сан, я надеюсь, ваше путешествие было не очень тяжелым?
     - Прошу прощения, но это было ужасно, - сказала Мидори. - Я рада, что вернулась, я не люблю уезжать. С моим мужем все в порядке?
     - Да, все хорошо. Он много смеялся в этот вечер и казался счастливым. Он ел и пил умеренно и крепко спит.
     - Госпожа-сан начала рассказывать мне об ужасных вещах, которые произошли, пока меня не было:
     - Тебе не следовало уезжать. Ты была нужна здесь, - прервала ее старуха с ядом в голосе. - Или, может быть, нет. Может быть, тебе постоянно следует отсутствовать. Может быть, ты привела к нам плохого ками в дом вместе со своим постельным бельем.
     - Я никогда не делала этого, госпожа-сан, - сказала Мидори терпеливо. - Пожалуйста, поверьте мне, что я скорее бы покончила с собой, чем бросила мельчайшее пятно на ваше доброе имя. Пожалуйста, простите мне мое отсутствие и мои ошибки. Простите меня.
     - С того времени, как сюда пришел этот чертов корабль, у нас одни неприятности. Это все злой ками. Очень плохой. А где ты была, когда ты так нужна здесь? Сплетничала в Мисима, объедалась и пила саке.
     - Умер мой отец, госпожа-сан. За день до моего приезда.
     - Ну, у тебя даже не хватило вежливости или предчувствия, чтобы быть у смертного одра твоего собственного отца. Чем скорее ты навсегда уедешь из нашего дома, тем лучше для всех нас. Я хочу чаю. У нас здесь гостья, а ты даже не вспомнила о своем воспитании, не предложила ей освежиться!
     - Чай заказан сразу же, в тот момент, как она:
     - Но он не подан сразу же!
     Седзи открылись. Служанка нервно внесла зеленый чай и сладкие кексы. Сначала Мидори подала старухе, которая резко обругала служанку и стала грызть кекс, прихлебывая питье.
     - Вы должны извинить служанку, Кику-сан, - сказала старуха. - Чай безвкусный. Безвкусный! И горячий. Чего еще можно ожидать в этом доме.
     - Вот, пожалуйста, возьмите мой, - Мидори аккуратно подула на чай, чтобы охладить его. Старуха недовольно взяла его.
     - Почему нельзя было сразу дать хороший чай?
     - Что вы думаете обо всем этом? - спросила Мидори Кику. - О корабле и Ябу-сама и Хиро-Мацу-сама?
     - Я не знаю, что думать. Что касается чужеземцев, кто знает? Они, конечно, сборище очень необычных людей. И этот великий дайме, Железный Кулак? Очень интересно, что он приехал почти в то же время, что и господин Ябу, да? Ну, вы должны извинить меня. Пожалуй, я должна идти.
     - О нет, Кику-сан, я не могу и слышать об этом.
     - Но ты же видишь, Мидори-сан, - старуха нетерпеливо прервала ее, - нашей гостье неудобно, и чай ужасный.
     - О нет, чай мне понравился, хозяйка-сан, правда. Вы извините меня, я ведь немного устала. Может быть, завтра перед отъездом вы позволите мне навестить вас? Мне так приятно беседовать с вами.
     Старуха позволила обмануть себя, и Кику с Мидори вышли на веранду и прошли в сад.
     - Кику-сан, вы такая предусмотрительная, - сказала Мидори, держа ее за руку и любуясь ее красотой. - Это очень мило с вашей стороны, спасибо.
     Кику на мгновение оглянулась на дом и вздрогнула:
     - Она всегда такая?
     - Сегодня вечером она была вежлива по сравнению с другими днями. Если бы не Оми и мой сын, клянусь, я отряхнула бы пыль этого дома с моих ног, обрила голову и стала монахиней. Но у меня есть Оми и мой сын, и я все терплю. К счастью, она предпочитает Эдо и не может долго оставаться здесь. Я только благодарю всех ками за это, - Мидори печально улыбнулась, - просто привыкаешь не слушать, вы знаете, как это бывает. - Она вздохнула, очень красивая в лунном свете. - Но это все пустяки. Расскажите мне, что произошло здесь с тех пор, как я уехала.
     Именно для этого Кику так быстро пришла в этот дом, так как было очевидно, что ни мать, ни жена не захотят, чтобы Оми разбудили. Она рассказала милой госпоже Мидори все, что могло помочь ей защитить Касиги Оми, так же как она сама пыталась защищать его. Она рассказала ей все, что знала, за исключением того, что происходило наедине с Ябу. Она добавила слухи и рассказы, которые дошли до нее от других девушек или были придуманы ими. И все, что ей рассказал Оми, его надежды, страхи и планы, - все о нем, за исключением того, что произошло у них сегодня вечером. Она знала, что это неважно для его жены.
     - Я боюсь, Кику-сан, боюсь за моего мужа.
     - Все, что он советовал, было разумно, госпожа. Я думаю, что он все делал правильно. Господин Ябу нелегко награждает кого-либо, и три тысячи коку повышения платы он заслужил.
     - Но корабль теперь у господина Торанаги, и все эти деньги у него.
     - Да, но для Ябу-сама предложить корабль в качестве подарка было гениальной идеей. Оми-сан подал идею Ябу, - конечно, за это уже плата достаточная, не так ли? Оми-сан должен был зарекомендовать себя как преданный вассал. - Кику немного исказила правду, зная, что Оми-сан был в большой опасности, а с ним и его близкие. "Что будет, то будет, - напомнила она себе. - Но невредно облегчить опасения приятной женщины".
     - Да, я могу это видеть, - сказала Мидори. "Пусть это будет правдой, - молилась она. - Пожалуйста, пусть это будет правдой". Она обняла девушку, ее глаза наполнились слезами. - Спасибо. Ты так добра, Кику-сан, так добра, - Ей было семнадцать лет.

     - О чем ты думешь, англичанин?
     - Я думаю, будет шторм.
     - Когда?
     - Перед закатом. - Дело было около полудня, они стояли на юте галеры под серыми облаками. Шел второй день, как они вышли в море.
     - Если бы это был твой корабль, что бы ты сделал?
     - Как далеко нам до места? - спросил Блэксорн.
     - Прибудем после заката.
     - Как далеко до ближайшей земли?
     - Четыре или пять часов, англичанин. Но заход в укрытие будет стоить нам полдня, и я не могу решиться на это. Что бы ты сделал?
     Блэксорн подумал минуту. Первую ночь галера шла на юг к восточному берегу полуострова Изу, используя большой парус на мачте в середине корабля. Когда они вышли на траверз самого южного мыса, мыса Ито, Родригес взял курс запад-юго-запад и ушел от безопасного берега в открытое море, направляясь к мысу Шинто, что был в двухстах милях.
     - Обычно на таких галерах мы держались побережья - для безопасности, - сказал Родригес, - но это занимает слишком много времени, а время важно. Торанага просил меня свозить Лизоблюда в Анджиро и обратно. Быстро. Меня ждет награда, если мы сделаем это очень быстро. Один из их кормчих хорошо плавает на такие короткие расстояния, но бедный сукин сын до смерти напуган перевозкой такого важного дайме, как Лизоблюд, особенно в открытом море. Они не привыкли плавать по океанам, эти японцы - великие пираты и воины, но только прибрежные мореплаватели. Глубина их пугает. Старик Тайко издал закон, чтобы на тех немногих океанских кораблях, которыми владеют япошки, на борту всегда был португальский кормчий. Этот закон еще действует в стране и по сей день.
     - Зачем он издал такой закон?
     Родригес пожал плечами.
     - Может быть, кто-нибудь надоумил его.
     - Кто?
     - Твой краденый бортовой журнал, англичанин, был португальский. Чей он был?
     - Я не знаю. На нем не было ни подписи, ни имени.
     - Где его взяли?
     - У главного купца голландской Восточно-Индийской компании.
     - А он откуда взял его?
     Блэксорн пожал плечами. Родригес засмеялся, но невесело.
     - Ну, я и не ожидал, что ты мне скажешь, но, кто бы ни украл, надеюсь, он горит в аду!
     - Торанага тебя нанял, Родригас?
     - Нет, только приплыли в Осаку, мой капитан и я. Мой капитан предложил меня. Я кормчий. - Родригес замолчал. - Я забываю, что ты враг, англичанин.
     - Португальцы и англичане были союзниками много веков.
     - А сейчас нет. Пошли вниз, англичанин. Ты устал, и я устал, а усталые люди ошибаются. Поднимемся на палубу, когда ты отдохнешь.
     Так Блэксорн оказался внизу, в каюте кормчего, и лег у него на койке. Бортовой журнал Родригеса с описанием маршрута лежал на морском столе, который был прикреплен к переборке, как стул кормчего ка юте. Книга была в кожаном переплете и имела подержанный вид, но Блэксорн не стал смотреть ее.
     - Почему ты оставил ее? - спросил он сначала.
     - Если бы я не оставил, ты бы искал ее. Но ты не тронул ее - даже не поглядел на нее без приглашения. Ты кормчий - не солдат или купец, вор или проститутка со свиным брюхом.
     - Я посмотрю его, если позволишь.
     - Но не без разрешения, англичанин. Кормчий так не сделает. Даже я бы не сделал!
     Блэксорн мгновение смотрел на книгу, а потом закрыл глаза. Он спал крепко весь этот день и часть ночи, и проснулся перед рассветом, как всегда. Потребовалось время, чтобы приспособиться к непривычному ходу галеры и дроби барабана, который заставлял весла двигаться как одно. Он удобно лежал в темноте на спине, положив руки под голову. Блэксорн думал о своем корабле, он отбросил в сторону все беспокойство о том, что случится, когда они достигнут берега и придут в Осаку. Всему свое время. Думай о Фелисите и Тюдоре и о доме. Нет, не сейчас. Думай, что если другие португальцы похожи на Родригеса, у тебя появляется хороший шанс. Ты получишь корабль. Кормчие - не враги, и черт со всеми остальными! Но ты не можешь сказать этого, парень. Ты англичанин, ненавистный еретик и антихрист. Католики владеют этим миром. Пока владеют им. Мы и голландцы собираемся разгромить их.
     Ну что за вздор все это! Католики и протестанты, кальвинисты и лютеране и прочее дерьмо. Ты родился католиком. Это просто твой рок привел отца в Голландию, где он встретил женщину, Аннеке ван Дрост, которая стала его женой, и он увидел испанских католиков, священников и инквизицию в первый раз.
     "Я рад, что у него открылись глаза, - подумал Блэксорн. - Я рад, что у меня они тоже открылись".
     После этого он пошел на палубу. Родригес был в своем кресле, его глаза покраснели от бессонной ночи, два японских моряка, как и прежде, стояли около штурвала.
     - Можно я постою эту вахту за тебя?
     - Как ты себя чувствуешь, англичанин?
     - Отдохнул. Могу я постоять на вахте вместо тебя? - Блэксорн видел, что Родригес рассматривает его. - Я разбужу тебя, если ветер изменится или еще что.
     - Спасибо, англичанин. Да, я немного посплю. Держись этого курса. При повороте бери на четыре градуса западней, а при следующем еще на шесть градусов западней. Ты показывай рулевому новый курс на компасе. Вакаримаска?
     - Хай! - Блэксорн засмеялся. - Четыре точки западней. Спускайся вниз, кормчий, твоя койка очень удобная.
     Но Васко Родригес не пошел вниз. Он только натянул пониже свой морской плащ и глубже уселся в свое кресло. Как раз перед следующим переворотом склянок он мгновенно проснулся, проверил изменение курса, не тронувшись с места, и сразу опять заснул. Еще раз, когда ветер переменил направление, он проснулся и, увидев, что нет никакой опасности, снова уснул.
     Хиро-Мацу и Ябу вышли на палубу утром. Блэксорн заметил их удивление, когда они поняли, что он ведет корабль, а Родригес спит. Они не разговаривали с ним, а продолжили свой разговор и позже снова ушли вниз.
     Около полудня Родригес поднялся со своего кресла и посмотрел на северо-восток, проверил направление ветра, все его чувства были напряжены. Оба кормчих посмотрели на море, небо и несущиеся облака.
     - Что бы ты делал, англичанин, если бы это был твой корабль? - снова спросил Родригес.
     - Я бы поплыл к берегу, если бы я знал, где он, - в ближайшую точку. У этого судна небольшая осадка, и в шторм все бы обошлось. Шторм начнется через четыре часа.
     - Тайфуна не будет, - пробормотал Родригес.
     - Что?
     - Тайфун. Это огромные ветры - самые сильные штормы, которые ты когда-либо видел. Но сейчас не сезон тайфунов.
     - Когда это будет?
     - Не теперь, противник, - Родригес засмеялся. - Нет, не теперь. Но могло быть очень плохо, поэтому я не воспользуюсь твоим хреновым советом. Правь на северо-восток.
     Как только Блэксорн указал новый курс и рулевой аккуратно повернул судно, Родригес подошел к поручням и закричал капитану:
     - Изоги! Капитан-сан. Вакаримаска?
     - Изоги, хай.
     - Что это значит? Скорее?
     Уголки глаз Родригеса сморщились от удовольствия.
     - Тебе не вредно знать японский язык, а? Конечно, англичанин, "изоги" значит скорее. Все, что нужно здесь, это около десяти слов, и тогда ты можешь заставить педераста обосраться, если захочешь. Если им найти нужные слова, конечно, и если они в настроении. Я спущусь и поем.
     - Ты и готовишь тоже?
     - В Японии каждый культурный человек должен либо готовить сам, либо лично обучить этому одну из этих обезьян, либо умереть с голоду. Они все едят сырую рыбу, сырые овощи в сладком уксусном маринаде. Но жизнь здесь может быть "писскутер", если ты знаешь, как это сделать.
     - "Писскутер" - это хорошо или плохо?
     - В основном это очень хорошо, но иногда ужасно плохо. Это все зависит от того, как себя чувствуешь, а ты задаешь слишком много вопросов.
     Родригес спустился вниз. Он закрыл дверь своей каюты на засов и тщательно проверил замки на своем ящике для карт. Волос, который он положил так осторожно, все еще был там. И такой же волос, одинаково невидимый всем, кроме него самого, который он положил на обложку своего журнала, также не был тронут.
     "Ты не можешь быть слишком осторожным в этом мире, - думал Родригес. - Что страшного в том, чтобы знать, что ты кормчий "Нао дель Трато" - самого большого Черного Корабля того года из Макао? Может, и нет, потому что тогда ты должен объяснить, что это крупное судно, одно из самых богатых, крупнейших судов в мире, более чем в шестнадцать сотен тонн. Ты можешь соблазниться и сказать им все о своем грузе, о торговле и о Макао и всяких вещах, проливающих свет на многое, очень и очень личное, очень и очень секретное. Но мы воюем, мы воюем против Англии и Голландии".
     Он открыл хорошо смазанный замок и вынул личный журнал, чтобы, проверить некоторые азимуты на ближайшую гавань. Его глаза наткнулись на запечатанный пакет, который священник, отец Себастьян, дал ему перед тем, как он покинул Анджиро.
     "А не в нем ли лежат бумаги англичанина?" - спросил он себя опять.
     Он взвесил пакет и поглядел на печати иезуита, очень желая сломать их и посмотреть самому. Блэксорн сказал ему, что голландская эскадра прошла через пролив Магеллана и еще немного. "Англичане задают массу вопросов и не охотники отвечать, - подумал Родригес. - Он проницателен, умен и опасен".
     "Это его бумаги или нет? Если это они, зачем они святым отцам?"
     Он пожал плечами, думая об иезуитах, францисканцах и остальных монахах, священниках и инквизиции. "Есть хорошие священники и плохие священники, и в основном среди них плохие, но они все же священники. Церковь должна иметь священников, и без них, если бы они не вступались за нас, мы заблудшие овцы в сатанинском мире. О Мадонна, защити меня от всех дьяволов и плохих священников!"
     Родригес был в своей каюте с Блэксорном в Анджирской гавани, когда дверь открылась и без приглашения вошел отец Себастио. Он кинул взгляд на остатки пищи.
     - Ты преломляешь хлеб с еретиком? - спросил священник. - Есть с ними опасно. Они все заразные. Он сказал тебе, что он пират?
     - Христианин должен быть великодушен со своими врагами, отец. Когда я был в их руках, они были благородны со мной. Я только возвращаю им их милосердие. - Он стал на колени и поцеловал крест священника. После этого встал и, предлагая вино, сказал: - Как я могу помочь вам?
     - Я хочу попасть в Осаку. Вашим кораблем.
     - Я пойду и сразу спрошу их. - Он ушел спросить капитана, и просьба постепенно дошла до Тода Хиро-Мацу, который ответил, что Торанага ничего не говорил о доставке иностранного священника из Анджиро, поэтому он сожалеет, что не может взять его на борт.
     Отец Себастио хотел поговорить с Родригесом наедине, поэтому он выслал англичанина на палубу и потом, в тишине каюты, вынул запечатанный пакет.
     - Мне хотелось бы, чтобы вы передали этот пакет отцу-инспектору.
     - Я не знаю, будет ли еще его преосвященство в Осаке, когда я попаду туда, - Родригесу не хотелось быть носителем иезуитских секретов. - Я, может быть, вернусь обратно в Нагасаки. Мой адмирал может оставить для меня приказы.
     - Тогда отдайте его отцу Алвито. Необходимо быть абсолютно уверенным, что вы отдадите это только в его руки.
     - Непременно, - пообещал Родригес.
     - Когда вы в последний раз были на исповеди, сын мой?
     - В воскресенье, отец.
     - Вам не хотелось бы исповедаться мне сейчас?
     - Да, благодарю вас, - Он был благодарен священнику, что тот спросил его об этом, так как жизнь на море опасна, и впоследствии он будет, как всегда, чувствовать себя намного лучше.
     Теперь, в каюте, Родригес положил пакет обратно, чувствуя большое искушение. "Почему отец Алвито? Отец Мартин Алвито был главный торговец и личный переводчик Тайко в течение многих лет, и следовательно, близок к большинству влиятельных дайме. Он курсировал между Нагасаки и Осакой и был одним из немногих людей и единственным из европейцев, кто имел доступ к Тайко в любое время, - очень умный человек, который в совершенстве говорил по-японски и больше знал о них и их образе жизни, чем любой другой человек в Азии. Сейчас он был самым влиятельным португальским посредником Совета регентов, и Ишиды и Торанаги в частности.
     Довериться иезуитам, чтобы получить одного из их людей, - подумал Родригес со страхом, - Конечно, если бы не общество иезуитов, поток ереси никогда бы не прекратился, португальцы и испанцы могли бы стать протестантами, и мы навсегда потеряли бы свои бессмертные души. Мадонна!"
     "Почему ты все время думаешь о священниках? - вслух спросил себя Родригес. - Ты знаешь, это же нервирует тебя! Даже если так, то почему отец Алвито? Если в пакете лежат корабельные журналы, значит ли это, что пакет предназначен для одного из христианских дайме, или Ишиде, Торанаге, или просто его преосвященству самому отцу-ревизору? Или для моего адмирала? Или их отправят в Рим для передачи испанцам? Почему отец Алвито? Отец Себастио легко мог отдать это любому другому иезуиту.
     И зачем Торанаге нужен англичанин?
     В глубине души я знаю, что мне нужно бы убить Блэксорна. Он враг, он еретик. Но есть и еще кое-что. Я чуствую, что этот англичанин опасен нам всем. Почему я так думаю? Он кормчий - и великий кормчий. Сильный. Умный. Хороший человек. Здесь не о чем беспокоиться. Так почему же я боюсь? Он дьявол? Он мне очень нравится, но я чувствую, что мне следует быстро его убить, и чем скорее, тем лучше. Дело не в гневе. Просто защитить других. Зачем?
     Я боюсь его.
     Что же мне делать? Оставить все на волю Бога? Идет шторм, и это будет сильный шторм.
     Боже, покарай меня и мою глупость! Почему я не знаю, что лучше сделать?"

***

     Шторм пришел до захода солнца и застал их в море. Земля была в десяти милях. Бухта, куда они так стремились, была хорошо укрыта и далеко впереди, когда они рассматривали горизонт. Там не было отмелей или рифов, которые надо было бы преодолевать, чтобы оказаться в безопасности, но десять миль были десять миль, и волны росли все быстрее, вздымаемые ветром с дождем.
     Шторм шел с северо-востока, как обычно, с правого борта, и часто менял направление, шквалы менялись на восточные и северные, без системы, волны были зловещими. Курс галеры лежал на северо-запад, так что они шли правым бортом к волне, сильно качаясь, то попадая в яму, то с ужасным ощущением вылетая на гребень. Галера была судном с мелкой осадкой, построенным для больших скоростей в спокойных водах, и хотя гребцы были мужественны и дисциплинированны, им было трудно удерживать весла в воде и грести с полной отдачей.
     - Надо поднять весла и плыть по ветру, - прокричал Блэксорн.
     - Может быть, но не сейчас. Где твои конджоне, англичанин?
     - Там, где им следует быть, ей-Богу, и где я хочу, чтобы они оставались.
     Оба понимали, что если бы они повернули на ветер, они никогда бы не выплыли против него, так как прилив и ветер относят их от укрытия и выносят в море. А если бы они плыли по ветру, прибой и ветер тоже относили бы их от убежища дальше в море, как и в первом случае, но только быстрее. На юге были большие глубины. На юге не было земли на тысячи миль, а если вы неудачник, то и на тысячу лиг.
     Они были привязаны к нактоузу спасательными веревками, и это было очень хорошо, потому что палуба качалась с кормы на нос и с боку на бок. Они висели также и на планширах, как бы сидя верхом.
     Все-таки вода в корабль не попадала. Он был сильно нагружен и шел, сидя в воде гораздо глубже, чем когда-либо. Родригес подготовился соответствующим образом в часы ожидания. Все было задраено, люди предупреждены. Хиро-Мацу и Ябу сказали, что они некоторое время побудут внизу, а потом придут на палубу. Родригес пожал плечами и ясно сказал им, что это будет очень опасно. Он был уверен, что они не поняли.
     - Что они будут делать? - спросил Блэксорн.
     - Кто знает, англичанин? Но они не будут вопить от страха, в этом ты можешь быть уверен.
     В кокпите главной палубы с усилием трудились гребцы. Обычно на каждом весле было по два гребца, но Родригес приказал поставить троих, чтобы увеличить усилие, безопасность и скорость. Остальные ждали в трюме, чтобы сменить гребцов, когда он отдаст приказ. На фордеке следил за греблей старший над гребцами, его отбивание такта было медленным, в соответствии с ритмом волн. Галера все еще двигалась вперед, хотя каждый раз качка казалась все более сильной и возвращение в горизонтальное положение все более медленным. Потом шквалы стали более неравномерными и сбили старшину гребцов с ритма.
     - Смотреть вперед! - Блэксорн и Родригес прокричали это в одно и то же мгновение. Галера сильно накренилась, двадцать весел ударились о воздух вместо волн, и на борту начался хаос. Ударила первая сильная волна, и орудийный планшир был смыт. Они стали спотыкаться.
     - Идем вперед, - приказал Родригес. - Пусть они уберут половину весел с каждой стороны. Мадонна, быстрее, быстрее!
     Блэксорн знал, что без спасательных линий он легко мог быть смыт за борт. Но весла необходимо было положить на палубе, иначе бы они были потеряны.
     Он развязал узел и устремился по вздымающейся грязной палубе, потом вниз по коротким мосткам на главную палубу. Галера резко отклонилась от курса, и его пронесло вниз, ноги его отпихивали гребцы, которые также развязали свои спасательные веревки и пытались выполнить приказ и положить весла. Планшир был под водой, и одного моряка несло за борт. Блэксорн понял, что его тоже несет. Он ухватился рукой за планшир, почувствовал, как растягивается сухожилие, но держался, потом другой рукой уцепился за поручень и, оглушенный, подтянулся обратно. Ноги почувствовали палубу, и он встряхнулся, благодаря Бога, и подумал, что ушла его седьмая жизнь. Альбан Карадок всегда говорил, что хороший кормчий похож на кошку, за исключением того, что кормчий живет по крайней мере десять жизней, в то время как кошка удовлетворяется девятью.
     Моряк был у его ног, и он вытащил его из объятий моря, держал его, пока тот не оказался в безопасности, потом помог ему занять его место. Он обернулся назад, на ют, чтобы обругать Родригеса, который выпустил штурвал из рук. Родригес махнул, показал рукой и что-то прокричал, но крик был поглощен шквалом. Блэксорн заметил, что их курс изменился. Теперь они шли почти против ветра, и он знал, что это отклонение было намеренным. "Мудро, - подумал он. - Это даст нам время для того, чтобы организоваться по-другому, но этот негодяй мог бы предупредить меня. Мне не нравится без необходимости терять людей".
     Он махнул рукой в ответ и бросился на перераспределение гребцов.
     Вся гребля прекратилась, за исключением двух весел впереди, которые держали их строго против ветра. Знаками и воплями Блэксорн заставил всех поднять весла в лодку, удвоил число гребущих и опять перешел на корму. Люди держались стойко, и хотя некоторые из них очень ослабли, они оставались на местах и ждали приказов.
     Бухта была близко, но все еще казалась на расстоянии в миллион лиг. На северо-востоке небо было темным. Дождь хлестал, порывы ветра усилились. На "Эразмусе" Блэксорн не имел бы оснований для беспокойства. Они легко добрались бы до гавани и могли бы спокойно повернуть на нужный курс. Его корабль был построен и укреплен для любой бури. А эта галера нет.
     - Что ты думаешь делать, англичанин?
     - Ты будешь делать что захочешь, что бы я ни думал, - прокричал он против ветра. - Но корабль не выдержит, и мы пойдем ко дну как камень, а в следующий раз, когда я пойду вперед, скажи мне, если ты соберешься поставить корабль против ветра. Лучше спокойно поставь корабль по ветру, пока я не привяжусь, и тогда мы оба доберемся до порта.
     - Это была рука Бога, англичанин. Волны бросили корму задом наперед.
     - Это чуть не отправило меня за борт.
     - Я видел.
     Блэксорн измерил их дрейф.
     - Если мы останемся на этом курсе, мы никогда не вернемся в бухту. Мы пройдем в миле или более от мыса.
     - Я хочу остаться на курсе против ветра. Потом, когда подойдет нужный момент, мы попытаемся добраться до берега. Ты умеешь плавать?
     - Да.
     - Хорошо. А я никогда не учился. Слишком опасно. Лучше утонуть быстро, чем медленно, да? - Родригес непроизвольно поежился. - Святая Мадонна, защити меня от водной могилы! Этот сучий потрох, проститутка, наш корабль, собирается попасть в гавань сегодня вечером. Ты тоже. Мой нос говорит, если мы повернем и поднажмем, то будем сбиваться с курса. Мы к тому же слишком перегружены.
     - Нужно облегчить корабль. Сбрось груз за борт.
     - Князь Лизоблюд никогда не согласится. Он должен прибыть с грузом или вообще не приплывать.
     - Спроси его.
     - Мадонна, разве ты глухой? Я же тебе сказал! Я знаю, что он не согласится, - Родригес подошел поближе к рулевому и проверил, понял ли тот, что нужно держать точно против ветра.
     - Следи за ними, англичанин. Ты должен вести судно. - Он развязал свой страховочный линь и спустился по трапу, уверенно ступая. Гребцы внимательно следили за ним, пока он шел к капитану-сан на палубу полуюта, чтобы объяснить ему знаками и словами план, который он наметил. Хиро-Мацу и Ябу поднялись на палубу. Капитан-сан объяснил этот план им. Оба они были бледны, но спокойны, их не тошнило. Они посмотрели сквозь дождь в сторону берега, пожали плечами и спустились обратно вниз.
     Блэксорн смотрел на вход в порт. Он знал, что план опасен. Они должны были ждать, пока не пройдут точно за ближайший мыс, потом им нужно уйти от ветра, повернуть к северу и бороться за свои жизни. Парус им не поможет. Они должны рассчитывать только на свои силы. Южная сторона бухты была вся в камнях и рифах. Если они ошибутся во времени, то потерпят аварию и будут выброшены на берег.
     - Англичанин, иди вперед! Родригес поманил его к себе. Он прошел вперед.
     - А что ты думаешь, если поставить парус? - прокричал Родригес.
     - Нет. Это больше повредит, чем поможет.
     - Тогда оставайся здесь. Если капитан не справится с барабаном или мы его лишимся, ты займешь его место, хорошо?
     - Я никогда не плавал на таких кораблях - я никогда не командовал гребцами. Но я попытаюсь.
     Родригес посмотрел в сторону земли. Мыс появлялся и исчезал в пелене дождя. Скоро он сможет попытаться. Волны становились все больше, и на гребнях уже появились срывающиеся с них буруны. Течение между мысами казалось дьявольски быстрым. "Проход здесь не получится", - подумал он и решился.
     - Иди на корму, англичанин. Возьми штурвал. Когда я посигналю, иди на восток-северо-восток к этой точке. Ты видишь ее?
     - Да.
     - Не мешкай и держи этот курс. Внимательно следи за мной. Этот знак обозначает круто на левый борт, этот - круто на правый, а этот - так держать.
     - Очень хорошо.
     - Поклянись Святой Девой, что ты будешь ждать моих приказов и будешь их выполнять?
     - Ты хочешь, чтобы я взял штурвал, или нет?
     Родригес знал, что он в западне.
     - Я должен доверять тебе, англичанин, а мне не хочется доверять тебе. Иди на корму, - сказал он. Он увидел, что Блэксорн понял, что у него на уме, и ушел. Потом он передумал и позвал его: - Эй ты, надменный пират! Иди с Богом!
     Блэксорн повернулся назад и с благодарностью произнес:
     - Ты тоже, испанец!
     - Ссать я хотел на всех испанцев, и да здравствует Португалия!
     - Так держать!

***

     Они пришли в гавань, но без Родригеса. Его смыло за борт, когда порвался страховочный линь.
     Корабль был близок к спасению, когда с севера налетела огромная волна, и хотя до этого начерпали много воды и уже потеряли японского капитана, сейчас их захлестнуло и отбросило к скалистому берегу.
     Блэксорн видел, как унесло Родригеса, как он задыхался и боролся со вспененным морем. Шторм и прилив отнесли корабль далеко в южную часть бухты, почти на скалы, и все на борту знали, что корабль погиб.
     Как только Родригеса смыло, Блэксорн бросил ему деревянный спасательный круг. Португалец бросился к нему, молотя руками по воде, но тот был недосягаем. Сломанное весло ткнулось в Родригеса, и он вцепился в него. Хлынул такой сильный дождь, что последнее, что видел Блэксорн, - это как рука Родригеса сжимала сломанное весло и точно над ними прибой, бьющий об изрезанный берег. Он мог нырнуть с борта, и плыть к нему, и спасти, может быть, было время, но его первой обязанностью было быть с кораблем, и последней его обязанностью было быть с кораблем, а корабль был в опасности.
     Поэтому он повернулся спиной к Родригесу.
     Волна смыла нескольких гребцов, другие пытались занять их места за веслами. Один из матросов смело отвязал свой страховочный линь. Он прыгнул на палубу полуюта, привязался и возобновил барабанную дробь. Старший запел, задавая ритм, гребцы пытались установить порядок в гребле среди этого хаоса.
     - Исоги! - закричал Блэксорн, вспомнив слово. Он всем весом навалился на штурвал, ставя нос против ветра, потом подошел к поручням и, пытаясь ободрить команду, начал отсчитывать: - Раз-два, раз-два. Ну, вы, мерзавцы, давай!
     Галера была на камнях, по крайней мере камни были точно за кормой, с левого борта и с правого борта. Весла опускались и толкали галеру, но она пока еще не двигалась, ветер и прилив сопротивлялись, заметно оттаскивая ее назад.
     - Ну, давай, мерзавцы! - снова прокричал Блэксорн, - его руки отбивали ритм.
     Сначала они сопротивлялись морю, потом победили его. Корабль сдвинулся со скал. Блэксорн держал курс на подветренный берег. Скоро они были в более спокойном месте. Ветер тут был еще силен, но преодолим. Здесь еще свирепствовала буря, но они уже были не в море.
     - Отдать правый якорь!
     Никто не понял его слов, но все моряки знали, что нужно делать. Они бросились выполнять его приказание. Якорь с плеском погрузился в воду. Он дал кораблю немного пройти, чтобы проверить, тверд ли морской грунт, моряки и гребцы поняли его маневр.
     - Отдать левый якорь!
     Когда корабль оказался в безопасности, он оглянулся на корму.
     Резко очерченная береговая линия была едва видна сквозь дождь. Он оглядел море и прикинул свои возможности.
     "Португальский журнал внизу, полузатопленный. Я могу довести судно до Осаки. Я могу привести его обратно в Анджиро. Но будут ли они правы, не выполняя моих приказаний? Я не ослушался Родригеса. Я был на юте. Один".
     - Правь на юг, - прокричал Родригес, когда ветер и прилив несли их в опасной близости к скалам. - Поворачивай и иди по ветру!
     - Нет! - прокричал Блэксорн в ответ, веря, что их единственный шанс - попытаться попасть в гавань и что в открытом море они будут залиты водой. - Мы можем пройти туда!
     - Разрази тебя Господь. Ты убьешь всех нас!
     "Но я никого не убил, - подумал Блэксорн. - Родригес, ты знал и я знал, что это была моя обязанность решать - если бы там было время решать. Я был прав. Корабль спасен. Остальное не имеет значения".
     Он поманил к себе моряка, который бросился с полуюта. Оба рулевых были ранены, их руки и ноги были почти вырваны из суставов. Гребцы были подобны трупам, беспомощно упавшим на свои весла. Другие с трудом поднимались снизу на палубу, чтобы помочь им. Хиро-Мацу и Ябу, оба сильно пострадавшие, были выведены на палубу, но, ступив на нее, оба дайме сразу стали прямо.
     - Хай, Анджин-сан? - спросил моряк. Он был среднего возраста, с крепкими белыми зубами и широким обветренным лицом. Свежий синяк красовался у него на щеке в том месте, где волна ударила его о планшир.
     - Ты вел себя очень хорошо, - сказал Блэксорн, не заботясь о том, что его слова не будут поняты. Он знал, что его тон говорит сам за себя, так же как и его улыбка. - Да, очень хорошо. Ты теперь капитан-сан. Вакаримас? Ты! Капитан-сан!
     Человек уставился на него с открытым ртом, потом поклонился, чтобы скрыть удивление и радость.
     - Вакаримас, Анджин-сан. Хай. Аригато годзиемашита.
     - Слушай, капитан-сан, - сказал Блэксорн. - Дай морякам поесть и выпить. Горячей пищи. Мы останемся здесь на ночь. - Знаками Блэксорн добился, чтобы тот понял.
     "Хотел бы я говорить на вашем варварском языке, - подумал он с удовольствием. - Тогда я мог бы поблагодарить тебя, Анджин-сан, за спасение корабля и вместе с кораблем жизни нашего господина Хиро-Мацу. Ваше могущество дает нам всем новые силы. Без вашего искусства мы бы погибли. Ты, может быть, и пират, но ты великий моряк, и пока ты кормчий, я буду слушаться тебя во всем. Я недостоин быть капитаном, но я попытаюсь заслужить твое доверие".
     - Что ты хочешь, чтобы я делал дальше? - спросил он. Блэксорн огляделся по сторонам. Морского дна не было видно. Он мысленно взял пеленги и, когда убедился, что якоря держат и море неопасно, сказал:
     - Спусти ялик. И возьми хорошего рулевого. Опять словами и знаками Блэксорн добился, чтобы его поняли.
     Ялик был спущен и подготовлен мгновенно. Блэксорн подошел к планширу и собирался спуститься с борта в шлюпку, но хриплый голос остановил его. Он огляделся. Там стоял Хиро-Мацу, сбоку от него Ябу. У старика были сильно ушиблены шея и плечи, но он все равно держал свой длинный меч. У Ябу текла кровь из носа, лицо было ушиблено, кимоно в пятнах крови, и он пытался остановить кровотечение небольшим лоскутом. Оба были бесстрастны, казались нечувствительными к своим травмам и холодному ветру. Блэксорн вежливо поклонился:
     - Хай, Тода-сама?
     Снова раздалась хриплая речь, старик указал на ялик своим мечом и покачал головой.
     - Там Родригес-сан! - ответил Блэксорн, показав на южный берег. - Я поеду искать!
     - Ие! - Хиро-Мацу опять покачал головой и долго говорил, очевидно, отказывая ему в разрешении из-за опасности.
     - Я кормчий этого сучьего корабля, и если я хочу на берег, то я еду на берег, - Блэксорн продолжал говорить очень вежливо, но твердо, и было очевидно, что он имеет в виду. - Я знаю, что ялик не продержится на такой волне! Хай! Но я собираюсь попасть на берег - вон туда. Тода Хиро-Мацу, вы видите это место? К той маленькой скале. Потом я собираюсь обойти вокруг полуострова. Я не тороплюсь умереть, и мне некуда теперь бежать. Я хочу найти тело Родригес-сана. - Он поднял ногу над бортом. Меч немного выдвинулся из ножен. Поэтому он тут же замер. Но его взгляд был прежним, лицо спокойно.
     Хиро-Мацу стоял перед дилеммой. Он мог понять, что пират хочет найти тело Родригеса, но плыть было опасно, опасно было даже идти пешком, а господин Торанага велел привезти чужеземца в целости и сохранности, что он и собирался сделать. Но было столь же ясно, что собирался сделать этот человек.
     Он видел его в разные периоды шторма, стоящего посреди кренящейся палубы как дьявольский дух моря, бесстрашного, и мрачно думал, что лучше встретиться с этим чужеземцем и всеми чужеземцами, подобными ему, на земле, где можно иметь с ними дело на равных. На море они не в нашей власти.
     Он мог видеть, что пират терял терпение. "Как они невежливы, - сказал он себе. - Даже при этом мне следует поблагодарить тебя. Все говорят, он один привел судно в гавань, что Родригес растерялся и повел нас от земли, и мы бы наверняка утонули, и тогда бы я провинился перед моим господином. О, Будда, защити меня от этого!"
     Все его суставы болели, геморрой воспалился. Он был измучен попыткой стоически держаться перед своими людьми, Ябу, командой, даже этим чужеземцем. "О, Будда, я так устал. Я хочу, чтобы я мог лечь в ванну, и отмокать, и отмокать, и иметь один день на отдых от боли. Только один день. Оставь свои глупые женские мысли! Ты все время испытываешь боль. Вот уже почти шестьдесят лет. Что такое боль для мужчины? Привилегия! Скрывать боль - показатель мужества. Спасибо Будде, ты пока еще жив, чтобы защитить своего господина, хотя уже мог быть мертвым сто раз. Я должен благодарить Будду. Но я ненавижу море. Я ненавижу холод. И я ненавижу боль".
     - Стой где стоишь, Анджин-сан, - сказал он, показывая для ясности своим мечом, мрачно наслаждаясь ледяной голубизной огня в глазах этого человека.
     Когда он убедился, что кормчий его понял, он глянул на матроса.
     - Где мы? Это чье владение?
     - Я не знаю, сэр. Я думаю, мы где-то в провинции Изу. Мы могли бы послать кого-нибудь на берег в ближайшую деревню.
     - Ты можешь провести нас в Осаку?
     - При условии, что мы будем плыть близко к берегу, господин, медленно и с большой осторожностью. Я не знаю этих вод и не могу гарантировать вашу безопасность. У меня нет нужных знаний, и на борту нет никого, кто бы их имел, господин. За исключением этого чужеземца. Если бы это зависело от меня, я бы посоветовал вам спуститься на берег. Мы могли бы достать для вас лошадей или паланкин.
     Хиро-Мацу раздраженно покачал головой. Сойти на берег для него было неприемлемо. Это заняло бы слишком много времени - путь шел через горы, а дорог было мало, и следовало идти через многие территории, контролируемые сторонниками Ишидо, врага. Кроме этой опасности, там было много бандитских групп, которые занимали перевалы. Это означало, что он должен был бы взять всех своих людей. Конечно, он мог бы с боями пройти весь этот путь через территории, занятые бандами, но он никогда бы не смог пробиться, если бы Ишидо или его союзники решили блокировать его. Все это задержало бы его, а у него был приказ доставить груз, чужеземцев и Ябу быстро и безопасным способом.
     - Если мы пойдем берегом, сколько это займет времени?
     - Я не знаю, господин. Четыре или пять дней, может быть, и больше. Я не уверен в себе, я не капитан, так что прошу прощения.
     "Это значит, - подумал Хиро-Мацу, - что я должен сотрудничать с этим чужеземцем. Чтобы не дать ему сойти на берег, я должен был бы связать его. И кто знает, будет ли он сотрудничать, если его связать?"
     - Сколько времени мы должны оставаться здесь?
     - Кормчий сказал, до утра.
     - Шторм к тому времени кончится?
     - Наверное, господин, но этого никто и никогда не знает. Хиро-Мацу посмотрел на гористый берег, потом на штурмана, колеблясь.
     - Могу я высказать предположение, Хиро-Мацу-сан? - спросил Ябу.
     - Да, да. Конечно, - сказал тот раздраженно.
     - Как мы видим, для того, чтобы попасть в Осаку, нам нужна помощь пирата, так почему бы не отпустить его на берег, но послать с ним человека, чтобы защитить его, и приказать им вернуться до темноты. Что касается пути по суши, я согласен, что это было бы слишком опасно для вас - я бы никогда себе не простил, если бы что-нибудь случилось с вами. Как только шторм кончится, вам будет безопаснее плыть на корабле, и вы окажетесь в Осаке намного быстрее, не так ли? Наверняка к завтрашнему вечеру.
     Хиро-Мацу неохотно кивнул.
     - Очень хорошо. - Он подозвал самурая. - Такаташи-сан! Возьми шесть человек и отправляйся со штурманом. Привези обратно тело португальца, если вы его найдете. Но если пострадает хоть одна ресница этого чужеземца, ты и твои люди немедленно совершат сеппуку.
     - Да, господин.
     - Пошли двух человек в ближайшую деревню и узнай точно, где мы и на чьих землях.
     - Да, господин.
     - С вашего позволения, Хиро-Мацу-сан, я поведу на берег этот отряд, - сказал Ябу. - Если мы прибудем в Осаку без пирата, я буду так опозорен, что буду вынужден покончить с собой. Мне хотелось бы удостоиться чести выполнять ваши приказы.
     Хиро-Мацу кивнул, внутренне удивленный, что Ябу сам сунулся в такое опасное дело. Он спустился в трюм.
     Когда Блэксорн понял, что Ябу собирается с ним на берег, сердце его забилось чаще. "Я никогда не забуду Пьетерсуна, или мою команду, или этот погреб - ни крики, ни Оми, ничего из этого. Опасайся за свою жизнь, негодяй".

     Они быстро достигли земли. Блэксорн собирался править лодкой, но Ябу занял место рулевого и задал быстрый темп, который он выдерживал с трудом. Другие шесть самураев внимательно следили за ним. "Я никуда не сбегу, глупцы", - думал он, не понимая их сосредоточенности, в то время как глаза его автоматически рыскали по всем направлениям, отыскивая мели или спрятанные рифы, измеряя пеленги, его ум фиксировал детали, важные для будущего описания.
     Их путь шел сначала вдоль покрытого галькой берега, потом короткое карабканье по выглаженным морем скалам на тропинку, которая окаймляла утес и причудливо тянулась вокруг мыса с южной его стороны. Дождь прекратился, но ветер продолжал дуть. Чем ближе они подходили к открытому участку, тем выше был прибой, обрушивавшийся внизу на скалы, вода каплями стояла в воздухе. Вскоре они промокли.
     Хотя Блэксорну было холодно, Ябу и остальные, которые были только в легких кимоно, небрежно заткнутых за пояс, казалось, не чувствовали холода или сырости. Он подумал, что Родригес прав, и его страх вернулся. Японцы устроены не так, как мы. Они не чувствуют холода или голода, ран или ударов, как мы. Они больше похожи на животных, их нервы притуплены по сравнению с нашими.
     Утес вздымался на двести футов. Берег был в пятидесяти футах внизу. Вокруг были одни горы. Не видно было никакого жилья. Прибрежная галька переходила в утесы, гранитные скалы с редкими деревьями на вершинах,
     Тропинка нырнула вниз и поднялась по передней части утеса - очень опасный путь, с ровной поверхностью. Блэксорн тащился, наклонясь против ветра, и заметил, как сильны и мускулисты ноги у Ябу. "Ползи, сукин сын, - думал он. - Ползи, свалишься на скалы вниз. Заставит ли это тебя закричать? Что заставит тебя закричать?"
     Напряжением воли он отвел глаза от Ябу и вернулся к обследованию берега. Каждой трещины и расщелины. Ветер с пеной налетал порывами и выбивал слезы из глаз. Волны неслись, кружась и образуя водовороты. Он знал, что почти нет надежды найти Родригеса, - слишком много пещер и укромных мест, которые никогда не удастся осмотреть. Но он сошел на берег, чтобы попытаться. Он должен сделать для Родригеса такую попытку. Все кормчие безнадежно молятся о смерти и захоронении на берегу. Все они видели в море слишком много раздутых, полуобъеденных и изуродованных крабами трупов.
     Они обогнули мыс и с удовольствием остановились в затишье. Идти дальше не было необходимости. Если тела не было на подветренном берегу, то оно было затеряно, или ушло под воду, или было унесено в открытое море, на глубину. На расстоянии в полмили на пенящемся берегу приютилась рыбацкая деревушка. Ябу подозвал двух самураев. Они тут же поклонились и вприпрыжку побежали в сторону деревни. Последний обзор окрестностей, потом Ябу вытер дождь с лица, взглянул на Блэксорна и поманил его. Блэксорн кивнул, и они снова двинулись.
     Потом, возвращаясь обратно, они увидели Родригеса.
     Тело застряло в расщелине между большими камнями, выше прибоя, но частично омывалось им. Одна рука была вытянута вперед. Другая все еще сжимала сломанное весло, которое слабо двигалось под действием прибоя и течения. Это движение и привлекло внимание Блэксорна, когда он боролся с ветром, устало тащась вслед за Ябу.
     Единственный путь вниз был по невысокому утесу. Карабкаться предстояло всего пятьдесят или шестьдесят футов, но это было точно по прямой вниз и почти без зацепок для ног и рук.
     "А как прилив? - спросил себя Блэксорн. - Вода поднимается, а не убывает. Она опять вынесет его в море. Боже, это, кажется, уж слишком подло. Как быть?"
     Он подошел ближе к краю, и Ябу немедленно встал у него на дороге, качая головой, и другой самурай тоже подошел к нему.
     - Я только попробую получше разглядеть, ради Бога, - сказал он. - Я не пытаюсь убежать. Куда, к черту, я могу здесь убежать?
     Он отступил немного и наклонился. Они проследили за его взглядом и затараторили. Ябу говорил больше всех.
     "Надежды никакой, - решил он. - Это слишком опасно На рассвете мы вернемся сюда с веревками. Если он будет здесь, то я похороню его на берегу". Нехотя он повернулся, и как только он сделал это, край утеса обрушился, и он начал падать. Ябу и остальные тут же схватили его и вытащили назад, и он сразу понял, что они думали только о его безопасности. "Они только пытались защитить меня!"
     "Почему они хотят, чтобы я уцелел? Из-за Тора: как его там? Торанаги? Из-за него? Да, но также, может быть, и потому, что на борту нет никого, кто мог бы вести корабль. Вот поэтому они дали мне сойти на берег. Да, это, должно быть, так. Так что теперь я имею власть над этим кораблем, над этим старым дайме и над этим негодяем. Как мне воспользоваться всем этим?"
     Он высвободился и поблагодарил их, его глаза устремились вниз.
     - Мы должны попробовать достать его, Ябу-сан. Единственный путь - здесь. Через этот утес. Я достану его, Ябу-сан, сам, я, Анджин-сан!
     Он снова подался вперед, как если бы собирался спуститься вниз, и опять они удержали его, и он сказал с притворной обеспокоенностью:
     - Мы должны достать Родригес-сан. Смотри! Времени немного, темнеет.
     - Ие, Анджин-сан, - сказал Ябу. Он стоял, нависая над Ябу.
     - Если ты не позволяешь мне идти, Ябу-сан, тогда пошли одного из своих людей. Или иди сам. Ты!
     Ветер метался вокруг них, воя перед утесом. Он увидел, что Ябу поглядел вниз, прикидывая, как спуститься по утесу и сколько осталось светлого времени, и понял, что тот поддается. "Ты попался, негодяй, твое чванство погубило тебя. Если ты начнешь спускаться, ты покалечишься. Но, пожалуйста, не убивай себя, только сломай себе лодыжку или колено, а потом утопись".
     Самурай начал спускаться вниз, но Ябу приказал ему вернуться.
     - Вернись на корабль. Принеси немедленно несколько веревок, - приказал он. Человек убежал.
     Ябу скинул свои сандалии, сплетенные из кожаных ремней. Он снял мечи и надежно укрыл их.
     - Следи за ними и чужеземцем. Если что-нибудь случится, я посажу тебя на твои собственные мечи.
     - Пожалуйста, дайте мне спуститься, Ябу-сама, - сказал Такаташи. - Если вы пострадаете или потеряетесь, я буду...
     - Ты думаешь, ты сможешь пробраться там, где мне не удастся?
     - Нет, господин, конечно, нет.
     - Хорошо.
     - Пожалуйста, подождите тогда веревок. Я никогда не прощу себе, если с вами что-то случится. - Такаташи был низенький и полный, с густой бородой.
     "Почему не подождать веревок? - спросил себя Ябу. - Это имело бы смысл. - Он взглянул на чужеземца и коротко кивнул. Он знал, что получил вызов. Он ожидал и надеялся, что это произойдет. - Вот почему я вызвался на это дело, Анджин-сан, - сказал он себе, молча развлекаясь. - Вы действительно очень просты, Оми был прав".
     Ябу скинул свое промокшее кимоно и, одетый в одну набедренную повязку, подошел к краю утеса и пощупал его подошвами своих хлопчатобумажных таби. "Лучше не снимать их", - подумал он. Его воля и тело, закаленные жизнью, которую ведут самураи во время подготовки, превозмогали холод. Таби позволяли более твердо опираться - какое-то время. "Тебе потребуются все твои силы и искусство, чтобы спуститься туда живым. Стоит ли?"
     Во время шторма и попытки пробиться в бухту он выходил на палубу и, не замеченный Блэксорном, занимал место на веслах. Он с радостью работал наравне с гребцами, ненавидя и запах внизу, и боль, которую он чувствовал. Он решил, что лучше умереть на воздухе, чем задохнуться в трюме.
     Сидя вместе с другими на подгоняющем их холоде, он начал следить за кормчими. Он ясно увидел, что на море корабль и все на его борту были во власти этих двух людей. Кормчие были в своей стихии, расхаживая по качающейся палубе так же небрежно, как сам он ездил на галопирующей лошади. Ни один японец на борту не смог бы быть как они. Ни по умению, ни по мужеству, ни по знаниям. И постепенно это понимание переросло в удивительную концепцию: современный корабль чужеземцев, заполненный самураями, управляемый самураями, с капитаном-самураем, с моряками-самураями. Его самураями.
     "Если я сначала достану три корабля чужеземцев, я смогу легко контролировать морские пути между Эдо и Осакой. Базируясь в Изу, я могу держать все судоходство в своих руках. Почти весь рис и весь шелк. Не буду ли я тогда судьей между Торанагой и Ишидо? Или, на худой конец, уравновешивать их?
     Ни один дайме никогда не выходил в море.
     Ни один дайме не имел судов или кормчих.
     За исключением меня.
     Я имею судно, имел судно, и теперь оно снова будет моим, судно снова - если окажусь достаточно умен. У меня есть кормчий, и следовательно, учитель кормчих, если я смогу забрать его у Торанаги. Если я смогу командовать им.
     Если он станет моим вассалом добровольно, он будет учить моих людей. И строить корабли.
     Но как сделать из него преданного вассала? Яма не сломила его дух.
     Сначала отделить его от остальных и держать его одного - разве не так советовал Оми? Тогда он будет обучен хорошим манерам и выучится говорить по-японски. Да. Оми умный человек. Может быть, даже слишком умный, - я подумаю об Оми позже. Сконцентрируюсь на кормчем. Как управлять чужеземцем-христианином-дерьмоедом?
     Что сказал Оми? "Они ценят жизнь. Это их главное божество. Иисус Христос учит их любить друг друга и ценить жизнь." Могу я вернуть ему обратно его жизнь? Спасти ее, да, это будет очень хорошо. Как согнуть его?"
     Ябу был так поглощен своими мыслями, что почти не замечал движения корабля и волн. Волна обрушилась на него. Он увидел, как она накрыла и кормчего. Но у того не было и тени страха. Ябу был поражен. Как мог человек, который смиренно позволил врагу мочиться себе на спину, чтобы спасти жизнь мелкого вассала, как мог этот человек иметь силы забыть такое огромное бесчестие и стоять там на юте, бросая вызов всем богам моря, подобно легендарному герою, - чтобы спасти тех же самых врагов? И потом, когда громадная волна смыла португальца и они попали в такое трудное положение, Анджин-сан удивительным образом смеялся над смертью и дал им силы стянуть судно со скал.
     "Я никогда не пойму их", - подумал он.
     На краю утеса Ябу оглянулся последний раз.
     "Ах, Анджин-сан, я знаю, ты думаешь, я иду на смерть, ты подловил меня. Я знаю, ты бы сам туда не полез. Я внимательно следил за тобой. Но я вырос в горах, здесь, в Японии, мы лазим по горам ради удовольствия и из-за гордости. Так что я поставил себя теперь в мои условия, а не в твои. Я попытаюсь, и если я умру, то это неважно. Но если мне все удастся, тогда ты, как мужчина, поймешь, что я лучше тебя. Ты будешь у меня в долгу тоже, если я принесу тело обратно. Ты будешь моим вассалом, Анджин-сан!"
     Он с большим искусством спускался вниз по боковой стороне скалы. На полпути вниз он поскользнулся. Его левая рука задержалась на выступе камня. Это остановило его падение, и он повис между жизнью и смертью. Его пальцы глубоко впивались в землю, в то же время он чувствовал, что его захват не держит, и вжимал кончики пальцев в расщелину, ища другую зацепку. Когда его левая рука соскочила, кончики пальцев ноги нашли расщелину и зацепились, он отчаянно держался за утес, все еще не находя равновесия, прижимаясь к нему и ища зацепку. Потом опора для кончиков пальцев исчезла. Хотя он сумел ухватиться за другой выступ обеими руками, десятью футами ниже, и на мгновение повис на нем, этот выступ тоже не удержал его. Остальные двадцать футов он падал.
     Он приготовился к падению как мог, и приземлился на ноги, как кошка, кувыркаясь по наклонной поверхности скалы, чтобы смягчить удар. Он обхватил ободранными руками голову, защищаясь от каменной лавины, которая могла пойти за ним. Но камни не посыпались. Он покачал головой, чтобы отряхнуться, и встал. Одно колено было вывихнуто. Жгучая боль прострелила от ног до внутренностей, и его прошиб пот. Подошвы и ногти кровоточили, но к этому он был готов.
     "Боли нет. Ты не будешь чувствовать боли. Стой прямо. Чужеземец наблюдает за тобой".
     Струя брызг окатила его, холод помог преодолеть ооль. С большой осторожностью он проскользнул по облепленным морскими водорослями камням, пробрался через расщелины и оказался у тела.
     Внезапно Ябу понял, что этот человек все еще живой. Он еще раз удостоверился в этом, потом на мгновение присел. "Нужен ли он мне живым или мертвым? Что лучше?"
     Краб поспешно выскочил из-под камня и бултыхнулся в воду. Волны обрушились на него. Он чувствовал, что соль разъедает его раны. Что лучше, живой или мертвый?
     Он осторожно поднялся и прокричал:
     - Таката-сан! Этот кормчий все еще жив! Отправляйся на корабль, принеси носилки и позови доктора, если на корабле есть хоть один!
     Ветер почти заглушил ответ Такатаси: "Да, господин". Ябу посмотрел на галеру, мягко покачивающуюся на якорях. Другой самурай, которого он послал за веревками, был уже около яликов. Он следил, как человек прыгнул в один из них и отплыл. Тут он улыбнулся про себя и оглянулся. Блэксорн подошел к краю обрыва и что-то настойчиво кричал ему.
     "Что он пытается сказать?" - спросил себя Ябу. Он увидел, что кормчий указывает на море, но не понял, что это означает для него. Волны были крутые и очень высокие, но ничем не отличались от тех, что были прежде.
     В конце концов Ябу перестал пытаться понять Блэксорна и обратил внимание на Родригеса. С трудом он вытащил его вверх на скалы, подальше от прибоя. Дыхание португальца было затрудненное, но сердце билось ровно. Ушибов было много. Расщепленная кость торчала из левой икры. Его правое плечо казалось смещенным. Ябу поискал, нет ли где кровотечения, но не нашел. "Если нет внутренних повреждений, тогда он, может быть, и будет жить", - подумал он.
     Дайме был ранен слишком много раз и видел слишком много умирающих и раненых, чтобы не иметь опыта в диагностике таких вещей. "Если Родригеса положить в тепло, - решил он, - дать саке, и лекарственных трав, и много теплых припарок, он будет жив. Может быть, он не будет снова ходить, но он будет жить. Да. Я хочу, чтобы этот человек выжил. Если он не сможет ходить, неважно. Может быть, это даже к лучшему, у меня будет запасной кормчий - этот человек, конечно, обязан мне жизнью. Если пират не захочет сотрудничать, я смогу использовать этого человека. Может, стоит притвориться христианином - это привлечет их ко мне? А что бы сделал Оми? Этот человек умен - Оми. Да, Слишком умен? Оми слишком многое и слишком быстро видит. Если он дальновидный, он должен понять, что его отец станет вождем клана, если я исчезну - мой сын слишком неопытен пока, чтобы выжить одному, - а после отца Оми сам станет вождем клана. Так? Что делать с Оми? Скажем, я отдам Оми чужеземцам? Как игрушку? Что тогда?"
     Сверху донеслись тревожные крики. Тогда он понял, на что указывает чужеземец. Прилив! Прилив наступал очень быстро. Он уже захватывал его скалу. Он вскарабкался повыше и поморщился, когда боль молнией пронзила колено. Он увидел, что отметки прибоя над основанием скалы были выше человеческого роста.
     Он посмотрел на ялик. Тот был около корабля. По берегу все еще быстро бежал Такатаси. Веревки вовремя не принесут, сказал он себе.
     Его глаза внимательно осмотрели местность. Вверх на утес пути не было. Убежища в скалах не было. Никаких пещер. В море были выходы скал, но до них нельзя было добраться. Плавать он не умел, и нечего было использовать как плот.
     Люди наверху следили за ним. Чужеземец показал на скалы в море и сделал движения, как будто плавая, но он покачал головой. Он снова все внимательно осмотрел. Ничего.
     "Выхода нет, - подумал он, - Теперь ты умрешь. Готовься".
     "Карма", - сказал он себе и отвернулся от них, устраиваясь более удобно, наслаждаясь великой истиной, пришедшей к нему. Последний день, последнее море, последний свет, последняя радость, последнее все. Как красиво море и небо, холод и соль. Он начал думать о последней песне-поэме, которую он сейчас по привычке сочинял. Он чувствовал себя счастливым. У него было время все хорошо обдумать.
     Блэксорн кричал:
     - Слушай, ты, сукин сын! Найди уступ - там должен быть где-нибудь уступ!
     Самураи стояли у него на дороге, глядя на него как на сумасшедшего. Им было ясно, что выхода нет и что Ябу просто готовится к хорошей смерти, как сделали бы и они на его месте. И они относились к этому буйству чужеземца так, как они знали, относился бы к этому Ябу.
     - Смотрите все вниз, все вы. Может быть, там есть какой-нибудь выступ!
     Один из них подошел к краю обрыва и посмотрел вниз, пожал плечами и поговорил со своими товарищами, они тоже пожали плечами. Каждый раз, когда Блэксорн пытался подойти ближе к краю обрыва, чтобы найти способ спасти Ябу, они останавливали его. Он легко мог столкнуть одного из них и отправить на смерть, ему хотелось этого. Но он понимал их и их проблемы. Думай о том, как помочь этому негодяю. Ты должен спасти его, чтобы спасти Родригеса.
     - Эй вы, дрянь, поганые япошки! Эй, Касиги Ябу! Не сдавайся. Сдаются только трусы! Ты человек или баран? - Но Ябу не обращал внимания. Он был так же неподвижен, как скала, на которой он сидел.
     Блэксорн поднял камень и с силой бросил в него. Тот незамеченным ушел в воду, а самурай сердито закричал на Блэксорна... Он знал, что они в любой момент могут навалиться и связать его. Но как они это сделают? У них нет веревок.
     "Веревки! Нужны веревки! Ты можешь их достать?"
     Его глаза наткнулись на кимоно Ябу. Он начал рвать его, пробуя на прочность: то, что надо.
     - Давай! - приказал он самураям, скидывая собственную рубашку. - Делайте веревки, ну?
     Они поняли, быстро развязали пояса, сняли кимоно и последовали его примеру. Он начал связывать концы, используя также и пояса. Пока они заканчивали с веревками, Блэксорн осторожно лег на землю и подвинулся к краю, заставив двух самураев держать его за лодыжки. Он не нуждался в помощи, просто хотел успокоить их.
     Он высунул голову как можно дальше, понимая их беспокойство. После этого он стал осматриваться, как если бы смотрел в море. Участок за участком.
     Все гладко. Ничего.
     Еще раз.
     Ничего.
     Снова.
     Что это? Как раз выше линии прилива? Это не трещина в утесе? Или тень? Блэксорн передвинулся, остро осознавая, что море почти покрыло скалу, на которой сидел Ябу, и почти все скалы за ним и основание утеса. Теперь он мог видеть лучше.
     - Там! Что это?
     Самурай встал на четвереньки и посмотрел за пальцем Блэксорна, вытянутым вперед, но ничего не увидел.
     - Там! Это не выступ?
     Руками он изобразил уступ и двумя пальцами показал человека, стоявшего на нем, и еще одним пальцем сделал длинный узел на плече человека, так что теперь человек стоял на уступе - этом уступе - еще с одним человеком на плече.
     - Быстро! Исоги! Объясните это ему - Касиги Ябу-сама! Вакаримасу ка!
     Самурай вскочил, быстро заговорил с другими, и они тоже посмотрели. Теперь они все увидели выступ. И начали кричать. От Ябу не было никакого отклика. Он казался похожим на камень. Они продолжали кричать, и Блэксорн почти кричал, но казалось, что никто не издавал ни звука.
     Один из самураев коротко поговорил с другими, они все кивнули и поклонились. Внезапно с криком "Банзааай!" он бросился с утеса и полетел к своей смерти. Ябу с усилием вырвался из своего транса, повернулся вокруг и встал.
     Другой самурай кричал и что-то показывал, но Блэксорн ничего не слышал и не видел, кроме разбитого тела внизу, уже увлекаемого морем. "Что это за люди? - думал он беспомощно. - Было ли это мужество или помешательство? Этот человек явно совершил самоубийство, без всякого шанса спастись, чтобы привлечь внимание другого, который уже отказался от борьбы за жизнь. Это не имело смысла! Они не признавали смысла".
     Он увидел, как Ябу, шатаясь, поднимается. Он ожидал, что тот полезет, оставив Родригеса. "А что бы сделал я? Я не знаю". Но Ябу наполовину полз, наполовину скользил, таща бесчувственного человека с собой через мелкие места, на которые накатывал прибой, к подножию утеса. Он нашел уступ, который был всего в один фут шириной. Чувствуя сильную боль, он втолкнул Родригеса на уступ, чуть не упав при этом, потом взгромоздился сам.
     Веревка получилась короче на 20 футов. Самураи тут же добавили свои набедренные повязки. Теперь, если Ябу будет стоять, он достанет конец.
     Несмотря на всю свою ненависть, Блэксорн восхищался мужеством Ябу. Полдюжины раз волны почти поглощали его. Дважды Родригес срывался, но каждый раз Ябу вытаскивал его. Где ты берешь мужество, Ябу? Или ты просто дьявол? Как и все вы?
     Чтобы спуститься вниз на первую площадку, требовалось мужество. Сначала Блэксорн думал, что Ябу действует так из-за бравады, но вскоре понял, что человек бросил вызов скале и почти выиграл. Потом он разбился при падении так же сильно, как и любой упавший. И с достоинством отказался от борьбы.
     "Боже мой. Я восхищаюсь этим негодяем и ненавижу его".
     Почти час Ябу противостоял морю и своему обессиленному телу. В сумерках вернулся Такатаси с веревками. Они сделали люльку и спустились с утеса с искусством, о котором Блэксорн и не подозревал.
     Тут же был поднят Родригес. Блэксорн попытался помочь ему, но японец с густыми волосами уже опустился около него на колени. Он смотрел, как этот человек, очевидно доктор, осматривал сломанную ногу. После этого самурай поддержал плечи Родригеса, пока доктор всем телом налег на ногу, и кость скользнула обратно в тело. Его пальцы ощупали и правильно поставили ее, после чего привязали к шине. Он начал оборачивать вокруг раны травы, когда вытащили Ябу.
     Дайме отказался от помощи, махнул рукой доктору, направив его к Родригесу, сел и стал ждать.
     Блэксорн глядел на него. Ябу почувствовал его глаза. Два человека смотрели друг на друга.
     - Спасибо, - сказал наконец Блэксорн, указывая на Родригеса. - Спасибо, что ты спас ему жизнь. Спасибо, Ябу-сан, - Он почтительно поклонился, - Это за твое мужество, ты, черноглазый сын дерьмовой проститутки.
     Ябу чопорно ответил на поклон. Но в глубине души он улыбался.

Продолжение следует...