Остров Ванкувер и Ванкувер, Канада

     Дела предприятия наладились.
     В других обстоятельствах Эневек безоговорочно разделил бы радость Шумейкера. Киты вернулись. Директор только о них и говорил. Разумеется, Эневек тоже был счастлив. Но он хотел бы получить ответы на несколько вопросов - например, где они пропадали, почему их не могли нащупать ни спутники, ни измерительные зонды. К тому же у него из головы не шла его таинственная встреча, в которой он почувствовал себя подопытной крысой. Оба кита разглядывали его как под лупой, будто он лежал на столе препаратора.
     Может, то были разведчики?
     И что же они хотели разведать?
     Немыслимо!
     Он закрыл кассу и вышел наружу. Туристы столпились на пирсе. В одинаковых оранжевых брюках и куртках они были похожи на спецподразделение. Эневек вдохнул свежего утреннего воздуха и двинулся к ним.
     Позади послышались торопливые шаги.
     - Доктор Эневек!
     Он обернулся. К нему подбежала Алиса Делавэр. Свои рыжие волосы она завязала в хвост и надела модные синие очки.
     - Возьмите меня с собой!
     Эневек глянул в сторону "Голубой акулы".
     - У нас всё занято.
     - Я всю дорогу бежала бегом.
     - Мне очень жаль. Через полчаса отправится "Леди Уэксхем". Она, к тому же, комфортабельнее: отапливается, закусочный бар...
     - Я не хочу. Наверняка у вас найдётся какое-нибудь местечко. Где-нибудь сзади.
     - Нас и так в кабине двое - я и Сьюзен.
     - Мне не нужно сидячее место. - Она улыбнулась и стала похожа на веснушчатого кролика. - Ну пожалуйста! Ведь вы же не сердитесь на меня? Я правда хотела поехать с вами. Честно говоря, только с вами.
     Эневек наморщил лоб.
     - Не смотрите на меня так! - Делавэр закатила глаза. - Я читала ваши книги, и я восхищена вашей работой, только и всего.
     - Что-то я не заметил.
     - Это вы про аквариум? - Она сделала отметающее движение рукой. - Забудьте об этом. Прошу вас, доктор Эневек, мне здесь остался всего один день. Доставьте мне такую радость.
     - У нас свои правила и ограничения.
     Это прозвучало мелочно.
     - Послушайте же, вы, упрямец, - сказала она. - Я сейчас заплачу. Если вы не возьмёте меня, я на обратном пути в Чикаго в самолёте растворюсь в слезах. И за это ответите вы!
     Она смотрела на него сияющими глазами. Эневек не выдержал и рассмеялся.
     - Ну ладно. Идёмте, если хотите.
     - Правда?
     - Да. Но чур, не донимайте меня. Держите все свои теории при себе.
     - Это не мои теории. Это...
     - Лучше всего просто не раскрывайте рта.
     Она хотела ответить, но передумала и кивнула.
     - Подождите здесь, - сказал Эневек. - Я принесу вам костюм.
     Алиса Делавэр держала слово минут десять. Но едва строения Тофино скрылись за ближайшим лесистым мысом, как она подошла к Леону и протянула ему руку:
     - Называйте меня Лисия, - заявила она.
     - Лисия?
     - Ну, от Алисия, но Алисия звучит глуповато. Мне так кажется. Моим родителям, естественно, так не казалось, но ведь человека не спрашивают, какое имя ему дать, а потом мучайся всю жизнь. А вас зовут Леон, ведь так?
     Он пожал протянутую руку.
     - Очень приятно, Лисия.
     - Хорошо. А теперь нам необходимо объясниться.
     Эневек растерянно глянул на Стринджер, которая управляла катером, с мольбой о помощи. Та пожала плечами и продолжала рулить.
     - Так в чём дело? - осторожно спросил он.
     - Я вела себя в аквариуме глупо и самонадеянно, мне очень жаль.
     - Я уже забыл.
     - Но и вы должны попросить у меня прощения.
     - Да? За что же?
     Она опустила глаза.
     - То, что вы при людях поставили меня на место по поводу моих научных воззрений, это нормально, но вы не должны были говорить о моей внешности.
     - Я и не говорил.
     - Вы сказали, что белуха усомнилась бы в моём рассудке, если бы увидела, как я крашусь.
     - Это было всего лишь абстрактное сравнение.
     - Это было дурацкое сравнение.
     Эневек поскрёб свою чёрную шевелюру. Да, он тогда разозлился на Делавэр, на её предвзятые аргументы. Но, похоже, несправедливо обидел её в своём раздражении.
     - Хорошо. Я прошу прощения.
     - Принимаю.
     - Вы тогда сослались на Повинелли... - начал он. Она улыбнулась. Этими словами он подал ей сигнал, что принимает её всерьёз. Дэниэл Повинелли был самый видный оппонент Гордона Гэллапа в вопросе о разуме приматов и других животных. Он соглашался с Гэллапом, что шимпанзе, узнающие себя в зеркале, имеют представление о самих себе. Но тем решительнее опровергал их способность осознать своё ментальное состояние и, тем самым, - состояние других живых существ. Повинелли не считал доказанным, что вообще какой бы то ни было вид животного проявляет психологическое понимание, свойственное человеку.
     - Повинелли мужественный человек, - сказала Делавэр. - Его взгляды всегда оказываются вчерашними, но он мирится с этим. Гэллапу легче: куда приятнее выставлять шимпанзе и дельфинов равноправными партнёрами человека.
     - Но они и есть равноправные партнёры, - сказал Эневек.
     - В этическом смысле.
     - Независимо от него. Этика - это изобретение человека.
     - В этом никто не сомневается. И Повинелли тоже.
     Эневек поглядел на бухту. В поле зрения были маленькие островки.
     - Я знаю, к чему вы клоните, - сказал он после короткой паузы. - Вы считаете, что это ошибочный путь - приписывать животным как можно больше человеческого для того, чтобы обращаться с ними по-человечески.
     - Это заносчиво, - подтвердила Делавэр.
     - Я согласен. Это не решает проблемы. Но большинству людей необходима идея, что жизнь другого существа достойна защиты лишь в той степени, в какой это существо похоже на человека. Убить животное легче, чем человека. И будет гораздо труднее это сделать, если признать животное нашим близким родственником. Мало кого порадует мысль, что мы, возможно, не венец творения и на шкале ценности жизни находимся не над всеми, а среди всех.
     - Эй! - она захлопала в ладоши. - Да у нас же одинаковый взгляд на вещи.
     - Почти. Мне кажется, ты слегка... мессианствуешь. Сам я держусь того мнения, что душа шимпанзе или белухи имеет свои подобия с человеческой. - Он поднял руку, чтобы остановить возражения Делавэр. - Хорошо, скажем иначе: на шкале ценностей белухи мы окажемся тем выше, чем больше доверия она в нас встречает. - Он улыбнулся. - Возможно, некоторым белухам мы кажемся даже разумными существами. Ну что, так тебе нравится больше? - он решил попробовать перейти на "ты". Делавэр повертела носом.
     - Не знаю, Леон. Мне кажется, что ты заманиваешь меня в ловушку, - в тон ему ответила девушка.
     - Морские львы, - крикнула Стринджер. - Там, впереди.
     Они приближались к небольшому острову. На утёсах нежилась на солнце группа звёздчатых морских львов. Некоторые лениво приподняли головы и посмотрели в сторону катера.
     - Дело не в Гэллапе или Повинелли, правильно? - он поднёс к глазам камеру и сфотографировал животных. - Я предлагаю тебе другую дискуссию. Мы сходимся на том, что нет шкалы ценностей, но есть лишь представление человека о ней, и этот пункт мы больше не обсуждаем. Мы оба горячо возражаем против того, чтобы очеловечивать животных. Я придерживаюсь того мнения, что в известных границах всё же возможно понять внутренний мир животных. Так сказать, постичь умом. Кроме того, я верю, что с некоторыми животными у нас больше общего, чем с другими, и мы найдём пути общения с некоторыми из них. А ты веришь, что всё внечеловеческое навеки останется для нас чужим. Что у нас нет доступа к голове животного. Следовательно, и общения не будет, а будет лишь разобщение, и мы должны удовлетвориться тем, что оставим их в покое.
     Делавэр некоторое время молчала. Катер, снизив скорость, миновал остров с морскими львами. Стринджер заученно приводила научные данные об этих животных, а пассажиры фотографировали.
     - Я должна это обдумать, - сказала наконец Делавэр. И действительно сделала это. По крайней мере, за то время, пока они выходили в открытое море, она ничего не сказала. Эневек был доволен. Хорошо, что тур начался с морских львов. Популяция китов всё ещё не достигла своего обычного состава. Скалы же, полные морских львов, придавали экспедиции позитивное настроение и могли смягчить разочарование, если больше ничего не будет.
     Но его страхи оказались напрасными.
     Вскоре они встретили группу серых китов. Они были немного меньше горбачей, но достаточно крупных размеров.
     Некоторые подплывали близко и ненадолго показывались из воды, к восторгу пассажиров. Киты были похожи на ожившие глыбы цвета шифера с их пятнистыми мощными челюстями. Большинство пассажиров как одержимые снимали китов на видео и фотографировали. Другие просто смотрели или пытались дотянуться рукой. Эневек видел, как при виде всплывающих китов у взрослых мужчин на глаза наворачивались слёзы умиления.
     В некотором отдалении находились три другие моторные лодки и один довольно большой корабль. Все заглушили моторы. Стринджер по радио комментировала. Это была вполне невинная процедура наблюдения китов, но Джек Грейвольф воевал бы и против этого.
     Джек Грейвольф был идиот.
     К тому же опасный. Эневеку очень не нравилось то, что тот запланировал. Наблюдение туристов . Смешно! Но если будет поединок, пресса примет сторону Грейвольфа. Она настроит общество против их станции, и никто не посмотрит, что они ведут своё дело с научной и социальной ответственностью. Помехи со стороны экологов и прочих природозащитников, будь они даже такой сомнительной группой, как "морская гвардия" Грейвольфа, будут лить воду на мельницу расхожих предрассудков. Вряд ли кто по-настоящему задумается, что нужно различать дела серьёзной организации и лозунги фанатиков. Это придёт лишь много позже, когда пресса уже обыграет все факты и принесёт весь вред, какой только можно принести.
     И Грейвольф был далеко не единственной заботой Эневека.
     Он внимательно вглядывался в океан, держа камеру наготове. Он спрашивал себя, не страдает ли он паранойей, развязанной его встречей с двумя горбачами. Неужто он видел призраки? Или поведение животных действительно претерпело какие-то изменения?
     - Справа! - крикнула Стринджер.
     Все повернули головы туда, куда она указывала. К лодке приблизилось несколько серых китов, проводя показательные манёвры ныряния. Их хвосты, казалось, приветственно машут пассажирам. Эневек делал снимки для архива. Шумейкер в ладоши бы хлопал от радости. Киты будто решили возместить "Китовой станции" все убытки за долгое время ожидания.
     - Эй, - взмахнула руками Лисия. - Что они делают?
     Головы трёх горбачей синхронно вспарывали поверхность воды. Они широко раскрыли громадные пасти так, что было видно розовое нёбо. Мощные глоточные мешки словно надулись. Между китами взлетала бурлящая пена - и с ней что-то сверкающее, словно мишура. Крошечные вёрткие рыбёшки. Откуда-то налетели стаи чаек и гагар, совершая бреющие прыжки вниз, чтобы принять участие в кутеже.
     - Они едят, - сказал Эневек, фотографируя китов.
     - Нет! У них такой вид, будто они хотят сожрать нас .
     - Лисия! Не старайся выглядеть глупее, чем ты есть.
     - Ты не понимаешь шуток, - сказала Делавэр скучающе. - Разумеется, я знаю, что они питаются крилём и всей такой мелочью. Но никогда не видела, как они это делают. Я всегда считала, что они просто плывут себе, раскрыв пасть.
     - Гладкие киты так и делают, - сказала Стринджер через плечо. - А у горбачей свой метод. Они подплывают под стаю мелких рыб или усоногих рачков и окружают их кольцом из воздушных пузырьков. Мелкие рыбы избегают турбулентной воды, они стараются держаться подальше от пузырькового занавеса и сбиваются в кучу. Киты всплывают, расправив свои глоточные складки, и делают хлебок.
     - Ничего ей не объясняй, - сказал Эневек. - Она всё равно всё знает лучше.
     - Хлебок? - повторила Делавэр.
     - Так это называется у китов. Способ хлебка. Они могут растягивать свои глоточные мешки, превращая их в гигантский резервуар для приема пищи. Криль и рыбы всасываются одним глотком и застревают в цедильных пластинах.
     Эневек подсел к Стринджер и вполголоса спросил:
     - Как они тебе кажутся?
     - Киты? Странный вопрос. - Она немного поразмыслила. - Думаю, как всегда.
     - Ты находишь их нормальными?
     - Конечно. Они просто в ударе, у них всё прекрасно получается.
     - И они... не изменились?
     Она сощурила глаза. Солнце блестело на воде. Горбачи уже давно скрылись.
     - Изменились? - сказала она задумчиво. - Что ты имеешь в виду?
     - Я же тебе рассказывал о двух Megapterae , которые внезапно вынырнули рядом с моей лодкой. - Инстинктивно он употребил научный термин для обозначения горбачей. И без того достаточно странные идеи бродили у него в голове, а так это хотя бы звучало серьёзно и научно.
     - Да. И что?
     - Это было странно.
     - Тебе можно позавидовать. Полный отпад, и опять меня не оказалось рядом.
     - Не знаю, отпад ли. Мне скорее показалось, что они пытаются разведать обстановку... Как будто они что-то замышляют...
     - Ты говоришь загадками.
     - Это было не особенно приятно.
     - Не особенно приятно? - Стринджер недоумённо покачала головой. - Ты не в своём уме? Как бы я хотела оказаться на твоём месте.
     - Не обольщайся. Я спрашивал себя, кто тут за кем наблюдает и с какой целью...
     - Леон. То были киты. Не тайные агенты.
     Он потёр глаза и пожал плечами.
     - О'кей, забудь об этом. Должно быть, мне примерещилось.
     Портативная рация Стринджер щёлкнула. Послышался голос Тома Шумейкера.
     - Сьюзен? Перейди-ка на 99.
     Все китовые станции передавали и принимали на частоте 98. Это было практично, потому что таким образом все были в курсе вида на китов. Береговая охрана и аэропорт Тофино тоже использовали частоту 98, а ещё, к сожалению, разные рыбаки-спортсмены, чьё представление о наблюдении китов было существенно грубее. Для личных разговоров у каждой станции был собственный канал. Стринджер переключилась.
     - Леон там далеко? - спросил Шумейкер.
     - Рядом.
     Она протянула Эневеку переговорное устройство. Он выслушал.
     - Хорошо, я поеду к ним... Скажи им, я вылечу, как только мы вернёмся на берег.
     - О чём это вы? - спросила Стринджер.
     - Пароходство просит меня о какой-то консультации.
     - Пароходство?
     - Да. Позвонили из управления. Они не особенно грузили Тома подробностями. Только сказали, что им нужен мой совет. И срочно! Странно...

     Пароходство выслало за ним вертолёт. Не прошло и двух часов после разговора по рации с Шумейкером, как Эневек уже разглядывал сверху причудливый ландшафт острова Ванкувер. Лесистые холмы сменялись суровыми скалами, между ними поблёскивали реки и зелёные озёра. Но красота острова не могла скрыть того факта, что деревообрабатывающая промышленность нанесла лесам большой урон. За прошедшие сто лет она превратилась в ведущую отрасль хозяйства региона, и сплошной вырубке подвергались большие площади.
     Они оставили остров Ванкувер позади и перелетели оживлённый пролив Джорджия с его пассажирскими лайнерами, паромами, грузовыми судами и частными яхтами. Вдали тянулись величественные цепи Скалистых гор с убелёнными вершинами. Башни из голубого и розового стекла окаймляли просторную бухту, на которую приводнялись, словно птицы, гидропланы.
     Вертолёт снизился, сделал круг и завис над устройствами дока. Они сели на свободную площадку среди штабелей древесины. Чуть дальше высились кучи угля и серы. Мощный сухогруз стоял на приколе у пирса. От группы людей отделился человек, направляясь к вертолёту. Волосы его трепал ветер от винта. Эневек отстегнул привязные ремни и приготовился к выходу. Человек открыл дверцу кабины. Рослый и статный, чуть за шестьдесят, с приветливым лицом и живыми глазами.
     - Клайв Робертс, - протянул он руку. - Директор пароходства.
     Группа, к которой они направились, по-видимому, была занята инспекцией сухогруза. Там были моряки и люди в гражданской одежде. Они поглядывали на правый борт судна, шагали вдоль него, останавливались и жестикулировали.
     - Очень любезно с вашей стороны, что безотлагательно прибыли, - сказал Робертс. - Вы должны нас извинить за настойчивость.
     - Ничего, - ответил Эневек. - Что у вас случилось?
     - Авария. Возможно.
     - С этим судном?
     - Да, с "Королевой барьеров". Вернее, у нас была проблема с буксирами, которые должны были отбуксировать сухогруз сюда.
     - Вы знаете, что я являюсь экспертом по китам? Исследую поведение китов и дельфинов.
     - Именно поэтому мы вас и пригласили. Насчёт поведения.
     Робертс представил ему остальных. Трое были из дирекции пароходства, остальные - технические партнёры. Поодаль два человека выгружали из машины снаряжение аквалангистов. Эневек видел их озабоченные лица.
     - В настоящий момент мы, к сожалению, не можем говорить с командой, - сказал Робертс, отведя Эневека в сторонку. - Но я распоряжусь дать вам секретную копию показаний очевидцев, как только они поступят. Мы не хотели бы ненужной огласки происшедшего. Могу я на вас положиться?
     - Естественно.
     - Хорошо. Я коротко обрисую вам события. А после этого решайте, останетесь вы или полетите назад. В любом случае вам будут возмещены все потери вашего рабочего времени и все дополнительные неудобства, которые мы вам причинили.
     - Не надо особенных церемоний.
     Робертс взглянул на него с благодарностью.
     - Начну с того, что "Королева барьеров" новое судно. Только что прошло все проверки и испытания, образцовое во всех отношениях, сертифицированное. Грузовое судно водоизмещением 60 000 тонн, на котором мы перевозили тяжёлые грузы, преимущественно в Японию и назад. Мы вложили большие деньги в безопасность - даже больше, чем полагается. "Королева" была на обратом пути, полностью гружёная.
     Эневек молча кивал.
     - Шесть дней назад судно достигло границы 200-мильной зоны перед Ванкувером. В три часа утра. Рулевой повернул штурвал на пять градусов влево, это рутинная корректировка курса. Он даже не счёл нужным глянуть на показания приборов. Впереди были видны огни другого корабля, по которым можно было ориентироваться и невооружённым глазом, и эти огни после корректировки должны были сместиться вправо. Но они не сместились. "Королева" продолжала идти прямо. Рулевой добавил поворота, но корабль не слушался руля, так что рулевой дошёл до упора, и тут вдруг корабль послушался - к сожалению, слишком хорошо.
     - Он в кого-то врезался?
     - Нет. Другой корабль впереди был на большом расстоянии. Но вроде бы заклинило руль. Сейчас он снова в заклиненном состоянии - уже повёрнутый до отказа. Назад его не повернуть. Руль на упоре при скорости в 20 узлов... Корабль такой массы и водоизмещения не так легко остановить! "Королева" на высокой скорости попала в резкую циркуляцию. Она легла на бок, вместе с грузом. 10 градусов крена, вы представляете, что это такое?
     - Могу вообразить.
     - При таком крене и открытых трюмах корабль может затопить в мгновение ока. Слава Богу, море оставалось спокойным, но положение всё-таки было критическое. Руль не поворачивался.
     - И какова же причина?
     Робертс ответил не сразу.
     - Причину мы не знаем. Но беда миновала лишь сейчас. "Королева" остановила машины, передала по рации сигнал и стала ждать, оставаясь абсолютно неспособной к маневрированию. Другие корабли вокруг на всякий случай изменяли курс, а из Ванкувера вышли два буксира. Они прибыли через два дня, утром. 60-метровый океанский буксир и второй поменьше, 25-метровый. Обычно самое трудное - бросить канаты с буксира, чтобы они попали на борт. В шторм это вообще может длиться часами - сперва бросают тонкие верёвки-проводники, потом тяжёлые тросы. Но в этом случае... Вроде бы никаких препятствий, погода была хорошая, море спокойное. Но буксирам не удавалось подойти.
     - Что же мешало?
     - Ну... - Робертс скривил лицо, как будто ему было стыдно говорить об этом вслух. - Вроде бы... Вам когда-нибудь приходилось слышать о нападении китов?
     Эневек насторожился.
     - На корабли?
     - Да. На большие корабли.
     - Это большая редкость.
     - Редкость? - Робертс навострил уши. - Но такое бывало?
     - Есть один описанный случай. Это случилось в девятнадцатом веке. Мелвилл написал об этом роман.
     - А, "Моби Дик"? Я думал, это просто книга.
     Эневек отрицательно помотал головой.
     - "Моби Дик" - это история китобоя "Эссекс". Его действительно потопил кит. Сорокадвухметровый корабль, но из дерева и уже обветшавший. Кит протаранил судно, и оно затонуло за несколько минут. Команду ещё недели носило по морю в спасательных шлюпках... Ах да, ещё было два случая в прошлом году у австралийского побережья: киты перевернули рыбацкие лодки.
     - Как это произошло?
     - Разнесли хвостами. В хвосте кита таится громадная сила. - Эневек подумал. - Один человек при этом лишился жизни. Но он умер, я думаю, от слабости сердца. Когда упал в воду.
     - И что это были за киты?
     - Никто не знает. Они исчезли очень быстро. Кроме того, когда происходят такие случаи, показания очевидцев сильно расходятся. - Эневек посмотрел на могучий сухогруз. "Королева барьеров" была вроде бы целой и невредимой. - Но нападения китов на такое судно я не представляю.
     Робертс проследил направление его взгляда.
     - Они напали на буксиры, - сказал он. - Не на сухогруз. Они таранили их сбоку. Наверняка старались перевернуть, но не удалось. Потом - чтобы не дать им забросить канаты, потом...
     - Напали?
     - Да.
     - Забудьте об этом, - Эневек отмахнулся. - Кит может что-нибудь опрокинуть, но не тяжелее самого себя. На большее он не нападёт, если не будет принуждён.
     - Команда клянётся и божится, что всё было именно так. Киты...
     - Какие киты?
     - Господи, ну откуда я знаю, какие? Каждый видит своё.
     Эневек наморщил лоб.
     - Хорошо, давайте прокрутим всю сцену. Представим себе максимум. Что на буксиры напали голубые киты. Balaenopteramusculus бывают до тридцати трёх метров длиной и весом сто двадцать тонн. Самое крупное животное на земле. Допустим, голубой кит попытается потопить корабль такой же длины, как он сам. Тогда он должен как минимум держать такую же скорость, а лучше большую. На коротком отрезке он может развить пятьдесят-шестъдесят километров в час. У него хорошее гидродинамическое строение, он почти не испытывает сопротивления воды. Но какой импульс он способен развить? И какой встречный импульс разовьёт корабль? Проще говоря, кто кого столкнёт, если люди на борту направят корабль против него?
     - Сто двадцать тонн - большой вес.
     Эневек кивнул в сторону автофургона.
     - Смогли бы вы его поднять?
     - Что? Машину? Конечно, нет.
     - А ведь вы при этом могли бы опереться о землю. Плавающему телу не на что опереться. Вы не поднимете ничего, что тяжелее вас, будь вы хоть кит, хоть человек. Уравнения массы вам не обойти. Но прежде всего из веса кита надо вычесть вес вытесненной им воды. Остается немного. Только сила хвоста. В лучшем случае он сможет отклонить судно с прежнего курса. Но и сам оттолкнётся от судна на такой же угол удара. Это как в бильярде, понимаете?
     Робертс потёр подбородок.
     - Некоторые считают, что это были горбачи. Другие говорят о финвалах, а люди на борту "Королевы барьеров" считают, что видели кашалотов...
     - Три вида, различие между которыми огромно.
     Робертс помедлил.
     - Мистер Эневек, я трезвомыслящий человек. Так и напрашивается идея, что буксиры просто попали в стадо китов. Может, не киты таранили судна, а наоборот. Может быть, команда повела себя неправильно. Однако ясно, что киты потопили один из двух буксиров.
     Эневек непонимающе уставился на Робертса.
     - Это произошло, когда был натянут трос, - продолжал Робертс. - Трос между носом "Королевы барьеров" и кормой меньшего буксира. Несколько китов разом выпрыгнули из воды и бросились на трос. В таком случае из их веса не приходится вычитать вес вытесненной воды, а моряки говорят, что экземпляры были особенно крупные. - Он сделал паузу. - Буксир рвануло и опрокинуло. Он перевернулся.
     - О господи! А команда?
     - Двое пропали без вести. Остальных смогли спасти. Вы можете себе представить, почему киты сделали это?
     Хороший вопрос, подумал Эневек. Дельфины и белухи узнают себя в зеркале. Но способны ли они думать? Способны ли строить планы? Что ими движет? Знают ли киты "вчера" или "завтра"? Какой у них интерес топить буксирное судно?
     Разве что буксиры им чем-то угрожали. Или их потомству.
     Но как и чем?
     - Всё это совсем непохоже на китов, - сказал он. Робертс казался беспомощным.
     - Я тоже так думаю. Но команды кораблей думают иначе. Ведь большой буксир был атакован таким же способом. Правда, в конце концов им удалось закрепить тросы и обойтись без нападения.
     Эневек задумчиво разглядывал носки своих ботинок.
     - Случайность, - сказал он. - Ужасная случайность.
     - Вы считаете?
     - Может быть, нам поможет разгадка того, что случилось с рулём.
     - Мы для этого и пригласили аквалангистов, - ответил Робертс. - Они отправятся под воду через несколько минут.
     - Нет ли у них с собой запасного снаряжения?
     - Думаю, есть.
     - Хорошо. Я нырну с ними.
     Вода в порту была кошмарная. Как в любом порту. Грязная жижа, в которой всякой дряни не меньше, чем молекул воды. Дно покрыто метровым слоем грязи, из которой постоянно взвихривается разная органическая гадость. Когда вода сомкнулась над Эневеком, он спросил себя, можно ли тут вообще хоть что-то разглядеть. Повернулся и заметил смутные очертания двух других аквалангистов, а потом тёмную поверхность - корму сухогруза.
     Аквалангисты обернулись к нему и показали пальцами знак "о'кей". Эневек ответил тем же, выпустил немного воздуха из жилетки и поплыл вдоль кормы в глубину. Через несколько метров они включили лампы шлема. Свет сильно рассеивался, освещая главным образом плавающую вокруг взвесь. Из полутьмы выделился руль, весь в зазубринах и пятнах. Он стоял косо. Два других аквалангиста исчезли по другую сторону корпуса.
     Эневек не сразу понял, что руль порос чудовищным количеством полосатых раковин. Он подплыл ближе. В щелях и зазорах, там, где плоскость руля поворачивалась в шахте, организмы моллюсков были перемолоты в компактную, полную мелких осколков массу. Неудивительно, что руль больше не мог двинуться. Его заело.
     Он опустился глубже. Там тоже всё было в ракушках. Он осторожно дотронулся до них. Мелкие, максимум трёхсантиметровой длины моллюски плотно сидели друг на друге. Он с величайшей осторожностью, чтобы не пораниться об острые осколки, с усилием оторвал нескольких. Они были полураскрыты. Изнутри выступали свёрнутые клубочком нити, которыми моллюски могли зацепляться. Эневек погрузил их в контейнер на поясе и задумался.
     Он не очень разбирался в моллюсках. Есть среди них виды, выделяющие сильный клейкий секрет и располагающие махровой присоской. Самой известной из них была "зебра", перенесённая в здешние воды из Среднего Востока. Она широко распространилась за последние годы в американской и европейской экосистемах и начала уничтожать местную фауну. Если руль сухогруза заблокировали "зебры", то неудивительно, что они осели таким толстым слоем. Там, где они появлялись, они распространялись невообразимыми массами.
     Но "зебры" разрушали прежде всего пресноводные системы. Правда, они выживали и в солёной воде, но как они могли взять на абордаж корабль, плывущий в открытом море, где нет ничего, кроме многометровой толщи воды. Или они пристыковались к нему ещё в порту?
     Корабль пришёл из Японии. Неужто в Японии проблема с "зебрами"?
     Сбоку из водяной мути торчали лопасти винта. Эневек спустился глубже, и его охватило неуютное чувство. Винт в поперечнике был метра четыре с половиной. Это была отлитая из стали махина весом больше восьми тонн. Он представил себе винт, работающий на полных оборотах. Невообразимо, чтобы хоть что-то могло приблизиться к этому гигантскому пропеллеру. Всё тут же было бы размолото в порошок.
     Но моллюски облепили и винт.
     Отсюда напрашивались выводы, которые Эневеку совсем не нравились. Он медленно пробрался к середине винта. Его пальцы коснулись чего-то скользкого. Кусочки светлой субстанции отделились и поплыли ему навстречу. Он поймал один и поднёс к маске.
     Желевидное. Резинообразное.
     Эневек повертел растрёпанный клочок туда и сюда. Опустил его в контейнер на поясе и стал продвигаться дальше. Один из аквалангистов приблизился к нему с другой стороны. С лампой поверх маски он был похож на инопланетянина. Вместе они спустились к коленчатому валу, на который был насажен винт. Здесь было еще больше этой слизистой ткани. Она была намотана на вал. Аквалангисты попытались оторвать от неё клочки, но ткань была навёрнута слишком плотно.
     Эневеку вспомнились слова Робертса. Киты пытались оттеснить буксиры от корабля. Абсурд.
     Чего хотел кит, мешая стыковочным манёврам буксира? Чтобы "Королева барьеров" затонула? При сильном волнении моря это было бы возможно с сухогрузом, неспособным маневрировать. Если бы волны хорошенько разгулялись. Неужто животные хотели воспрепятствовать кораблю успеть найти убежище в спокойных водах?
     Он бросил взгляд на финиметр.
     Кислорода было ещё достаточно. Он большим пальцем показал обоим аквалангистам, что хочет проверить корпус. Они ответили знаком "о'кей". Все вместе они оставили винт и поплыли вдоль борта, Эневек ниже всех, там, где обводы корпуса переходят в киль. Свет его лампы скользил по стальной обшивке. Краска выглядела достаточно новой, лишь в нескольких местах виднелись царапины или изменения цвета. Эневек спускался всё ниже ко дну, становилось всё сумрачнее.
     Тяжёлое чувство сдавило ему грудь. Он замолотил ногами и поплыл вдоль корпуса. В следующий момент свет его лампы померк. Но дело было не в лампе, а в том, что она освещала. Окраска корпуса отражала свет равномерно. А тут он вдруг стал поглощаться тёмной, выщербленной массой ракушек, под которой обшивка сухогруза вообще исчезала.
     Откуда здесь взялись такие несметные орды моллюсков?
     Эневек соображал, не примкнуть ли ему к остальным двум аквалангистам. Но потом передумал и стал погружаться ещё ниже. К килю наросты ракушек прибывали. Если дно "Королевы барьеров" обросло равномерно, то нарост составлял изрядный дополнительный вес. Невозможно, чтобы никто этого не заметил. Такие массы способны существенно замедлить скорость судна в океане.
     Он был уже достаточно далеко под килем, и ему пришлось перевернуться на спину. В нескольких метрах под ним уже начиналась грязная пустыня портового дна. Вода здесь была такая мутная, что он почти ничего не видел, только ракушечные наросты прямо над собой. Быстро отталкиваясь ластами, он плыл в сторону носа корабля, как вдруг нарост закончился так же внезапно, как и начался. Только теперь Эневек увидел, каким массивным этот нарост был на самом деле. Он свисал с днища корабля чуть ли не на два метра.
     Что это было?
     На краю нароста зияла щель.
     Эневек нерешительно завис перед ней. Потом потянулся к голени, где в специальном держателе у него был нож, достал его и вонзил в ракушечную гору.
     Корка лопнула.
     Что-то трясущееся метнулось к нему, шмякнулось ему в лицо и чуть не сорвало дыхательный аппарат. Эневек отпрянул, ударившись головой о корпус корабля. Перед глазами вспыхнул яркий свет. Он хотел всплыть, но над ним был киль. Он заставил себя успокоиться и попытался в окружающей мути разглядеть, что это его атаковало.
     Но оно исчезло. Ничего, кроме причудливо нагромождённой ракушечной корки, не было видно.
     Только сейчас он заметил, что держит в руке нож. Он его не выпустил. Что-то болталось на лезвии, какой-то клочок прозрачной белёсой массы. Эневек сунул и его в свой контейнер. Потом осмотрелся, чтобы понять, как выбраться отсюда. Приключений на первый раз хватило. Контролируя движения, следя за сердцебиением, он стал подниматься, пока не различил вдали слабый свет ламп других аквалангистов. Даже на последних метрах вода всё ещё была мутной, потом Эневек сощурился на солнце. Стянул с лица маску и благодарно вдохнул свежий воздух. На пирсе стояли Робертc и остальные.
     - Что там, внизу? - склонился к нему директор. - Нашли что-нибудь?
     Эневек откашлялся и выплюнул портовую воду.
     - Пожалуй, да.

     Они все собрались у задней дверцы автофургона. По согласованию с аквалангистами Эневек взял роль докладчика на себя.
     - Моллюски, заклинившие руль? - недоверчиво переспросил Робертc.
     - Да. "Зебры".
     - Как такое могло произойти?
     - Хороший вопрос. - Эневек открыл контейнер с находками и осторожно поместил клочок желейной ткани в банку с морской водой. Состояние ткани вызвало его беспокойство. Вид у неё был такой, будто она уже начала разлагаться. - Я могу только предполагать, но, по-моему, всё случилось следующим образом: рулевой повернул штурвал на пять градусов влево. Но руль не сдвинулся с места. Он был блокирован раковинами, которые его плотно облепили. В принципе, это не так трудно - вывести из строя рулевую машину, это вы знаете даже лучше меня. Просто это очень редко случается. И рулевой даже не подумал о том, что руль может быть заблокирован. Он подумал, что недостаточно повернул штурвал, и вот он стал его доворачивать, а руль по-прежнему не слушается. На самом деле рулевая машина работала вовсю. И тут наконец перо руля высвобождается, начинает поворачиваться, моллюски перемалываются, но не отлепляются. Каша из моллюсков снова блокирует руль, это как песок в коробке передач. Перо руля заедает, и оно уже не может вернуться назад. - Он убрал со лба мокрые волосы и посмотрел на Робертса. - Но не это внушает мне основную тревогу.
     - А что же?
     - Кингстонные ящики свободны, а вот винт тоже облеплён. Он весь в ракушках. Я не знаю, как эти существа вообще могли попасть на корпус, но одно я могу сказать с уверенностью: о вращающийся винт даже самые прочные моллюски обломали бы себе зубы. Поэтому либо моллюски прицепились ещё в Японии, что бы удивило меня, потому что вплоть до двухсотмильной зоны перед Канадой руль работал безупречно, либо они явились непосредственно перед тем, как машины были остановлены.
     - Вы хотите сказать, что они облепили корабль в открытом море?
     - "Взяли на абордаж" было бы точнее. Я пытаюсь себе представить, что произошло. Гигантская стая моллюсков облепляет руль. Когда плоскость руля блокирована, корабль ложится в крен. Машины останавливаются. Винт стоит. Моллюски продолжают прибывать, облепляют руль дальше, чтобы, так сказать, зацементировать блокаду, попадают при этом на винт и на остальной корпус.
     - Откуда же взялись тонны взрослых моллюсков? - спросил Робертс и беспомощно огляделся. - Посреди океана!
     - А почему киты оттесняли буксиры и прыгали на тросы? Вы первым начали рассказывать эти странные истории, а не я.
     - Да, верно, но... - Робертс кусал губу. - Всё это произошло одновременно. Я тоже не знаю, но звучит так, будто между этими явлениями была взаимосвязь. Однако такое предположение абсурдно. Моллюски и киты?
     Эневек помедлил.
     - Когда в последний раз осматривали дно "Королевы барьеров"?
     - Его контролируют регулярно. И судно имеет специальную окраску-"необрастайку". Не беспокойтесь, она экологически безвредна. Но много моллюсков на неё не налипнет.
     - Как видите, налипло, и много. - Эневек замолчал и уставился в пустоту. - Но вы правы! Этой штуки там не должно быть. Впечатление такое, будто корабль в течение недель подвергался нашествию личинок моллюсков, и кроме того... эта штука в ракушках...
     - Какая штука?
     Эневек рассказал о существе, которое выломилось из ракушечной горы. Рассказывая, он пережил всю сцену заново. И шок, и как он ударился головой о киль. Его череп и сейчас ещё гудел от этого удара. Из глаз искры посыпались...
     Нет, то была вспышка света.
     Внезапно ему в голову пришла мысль, что сверкнуло вовсе не в его голове, а в воде перед ним.
     Сверкнула молнией эта штука.
     На какое-то время он в буквальном смысле лишился дара речи. До него стало доходить, что это существо люминесцировало. Если так, то оно, возможно, происходит из глубоководных слоёв. Но тогда как оно добралось на корпусе корабля до порта? Должно быть, оно попало на обшивку корабля вместе с моллюсками, в открытом море. Возможно, его привлекли моллюски, поскольку служили ему пищей. Или защитой. И если это был спрут...
     - Доктор Эневек?
     Да, спрут. Скорее всего, он. Для медузы он был слишком быстр. И слишком силён. Он прямо-таки взорвал ракушки - как единый эластичный мускул. Потом Эневек вспомнил, что эта штука вырвалась, когда он ткнул ножом в щель. Должно быть, он задел его. Неужто он сделал ему больно? Или укол ножа вызвал у него рефлекс...
     Только не надо преувеличивать, подумал он. Что уж ты мог там увидеть в этой мутной жиже? Просто напугался.
     - Закажите обследование дна порта, - сказал он Робертсу. - А пока отправьте эти пробы, - он указал на закрытые ёмкости, - как можно скорее в исследовательский институт Нанаймо для анализа. Отправьте на вертолёте. Я полечу вместе с грузом, я знаю, в чьи руки это передать.
     Робертс кивнул. Потом отвёл Эневека в сторонку.
     - Проклятье, Леон! Что вы на самом деле думаете обо всём этом? - спросил он шёпотом. - Это же невозможно, чтобы метровые наросты возникли за такое короткое время. Ведь корабль не простаивал неделями без движения.
     - Эти моллюски - чума, мистер Робертс...
     - Клайв.
     - Клайв, эти бестии не подкрались постепенно, а напали разом, по команде.
     - Но не так же быстро.
     - Каждый из этих проклятых моллюсков может за год принести до тысячи голов потомства. Личинки принесло течением, или под чешуёй рыбы, или в перьях морских птиц. В американских озёрах находили места, где их было по 900 000 на одном квадратном метре, и они там появились действительно чуть ли не за одну ночь. Они облепили все очистные сооружения питьевой воды, системы водоснабжения, забили и разрушили трубопроводы; и в солёной воде они чувствуют себя, по-видимому, так же вольготно, как в озёрах и реках.
     - Ну хорошо, но вы говорите о личинках.
     - Миллионах личинок.
     - Да хоть о миллиардах, и пусть хоть в Японии, хоть в открытом океане. Это уже не играет роли. Но вы что, всерьёз хотите мне рассказать, что все они выросли за несколько дней, вместе с раковинами? Вернее, уверены ли вы, что мы вообще имеем дело с моллюсками-"зебрами"?
     Эневек глянул в сторону автофургона аквалангистов. Они убирали в кузов оборудование. Ёмкости с пробами, запечатанные на скорую руку, стояли снаружи.
     - Уравнение с множеством неизвестных, - сказал он. - Если киты действительно пытались оттеснить буксиры, то спрашивается, почему. Потому что с кораблём происходило нечто, что необходимо было довести до конца? Или потому, что он должен был затонуть, парализованный моллюсками? А ещё этот неведомый организм, который я задел. Как всё это звучит, по-вашему?
     - Леон! Неужто вы правда считаете...
     - Подождите. Возьмём то же самое уравнение. Стадо слегка нервозных серых китов и горбачей чувствует непонятную обиду на "Королеву барьеров". И тут ещё являются два буксира и оскорбительно толкают их. Киты их отпихивают. По чистой случайности корабль к тому же подвергся биологической заразе, притащив эту заразу из-за границы, как турист оспу, а в открытом океане кальмар запутался в горе ракушек.
     Робертс уставился на него.
     - Знаете, я не верю в научную фантастику, - продолжал Эневек. - Всё это - вопрос интерпретации. Пошлите туда, вниз, нескольких человек. Пусть соскоблят наросты, пусть последят, не затаился ли там ещё какой-нибудь внезапный гость, и поймают его.
     - Как вы думаете, когда мы получим результаты из Нанаймо?
     - Через несколько дней, наверное. Кстати, было бы невредно и мне послать сообщение.
     - Только без разглашения, - подчеркнул Робертс.
     - Само собой разумеется. На этих же условиях я хотел бы поговорить с командой.
     Робертс кивнул:
     - Решающее слово не за мной. Но я посмотрю, как это устроить.
     Они вернулись назад, к автофургону, и Эневек влез наконец в свою куртку.
     - А у вас что, обычная практика - привлекать в таких случаях учёных? - спросил он.
     - Такие случаи - вообще не обычная практика. А я читал вашу книгу и знал, что вас можно найти на острове. Комиссия по расследованию была не в восторге от моего решения. Но я думаю, оно оказалось правильным. Мы не так много знаем о китах.
     - Я сделаю всё, что смогу. Давайте погрузим пробы в вертолёт. Чем быстрее мы доставим их в Нанаймо, тем лучше. Мы передадим их Сью Оливейра. Она руководит лабораторией. Её специальность - молекулярная биология, она очень одарённая женщина.
     Зазвонил мобильный телефон Эневека. Это была Стринджер.
     - Приезжай, как только сможешь, - сказала она.
     - Что случилось?
     - Мы получили радиограмму с "Голубой акулы". Они в море, и у них неприятности.
     Эневек предположил худшее:
     - С китами?
     - Ну что ты, нет, - Стринджер сказала это так, будто он был не в своём уме. - Какие могут быть с китами неприятности? Этот негодяй опять устраивает нам неприятности. Мерзавец.
     - Какой мерзавец?
     - Ну, какой же ещё! Джек Грейвольф.

Киль, Германия

     Спустя две недели после того, как он передал Тине Лунд заключение анализа червей, Сигур Йохансон ехал на такси к институту "Геомар".
     Всякий раз, когда возникает вопрос о строении, возникновении и истории морского дна, прибегают к консультациям учёных из Киля. Сам Джеймс Камерон тоже не раз бывал в этом институте, чтобы получить последнее благословение для съемок "Титаника". Зато общественное мнение мало интересовала работа института. Рыться в осадочных слоях и измерять содержание соли в воде - какое отношение это могло иметь к насущным проблемам человечества? Но что взять с общественного мнения, если даже многие учёные в начале девяностых годов не верили, что на дне морей, вдали от солнечного света и тепла, вовсе не простирается голая скалистая пустыня, а кипит бурная жизнь. Правда, уже давно было известно об экзотическом сообществе видов вдоль глубоководных вулканических жерл. Но когда в 1989 году в "Геомар" был приглашён из университета штата Орегон геохимик Эрвин Сьюсс, он рассказал о ещё более удивительных вещах: об оазисах жизни у холодных глубоководных источников, о таинственных химических энергиях, которые поднимаются из глубин Земли, и о массовых залежах субстанции, которая до этого едва привлекала к себе внимание, - гидрата метана.
     С этого времени геоучёные вышли из тени, в которой они - как и большинство учёных - пребывали слишком долго. Они попытались кое о чём рассказать. Они питали надежду в будущем предвидеть природные катастрофы, климатические и природные изменения и даже воздействовать на них. К тому же метан мог дать ответ на энергетическую проблему завтрашнего дня. Пресса оживилась, а исследователи учились - поначалу робко, потом всё увереннее, на манер поп-звёзд, - использовать пробудившийся интерес с выгодой для себя.
     Таксист, который вёз Йохансона к фьорду Киля, мало что знал обо всём этом. Вот уже двадцать минут он выражал своё непонимание, как это исследовательский центр, пожирающий бюджетные миллионы, мог оказаться в руках безумцев, которые каждые несколько месяцев устраивают дорогостоящие экспедиции, в то время как нормальные люди едва сводят концы с концами. Йохансон, прекрасно говоривший по-немецки, не испытывал желания обсуждать с ним это, но шофёр не умолкал. При этом он так размахивал руками, что машина то и дело оказывалась в опасном положении.
     - Хоть бы кто-нибудь знал, чем они там занимаются, - возмущался таксист. И, не получив ответа, спросил: - Вы из газеты?
     - Нет. Я биолог.
     Шофёр тут же сменил тему и пустился разглагольствовать о продовольственных скандалах. Он явно видел в Йохансоне человека, который был в ответе за овощи с изменённой генной структурой и сверхдорогие биопродукты.
     - Значит, вы биолог. А вы хоть знаете, что можно есть? Вернее, что можно есть без сомнений? Я этого не знаю. Ничего больше нельзя есть. Лучше ничего не есть, что продаётся. Нельзя отдавать им ни цента.
     Машину вынесло на встречную полосу.
     - Если вы ничего не будете есть, то умрёте с голоду, - заметил Йохансон.
     - Ну и что? Какая разница, от чего умирать? Ничего не ешь - умрёшь от голода, ешь что-то - умрёшь от еды.
     - Вы, конечно, правы. Но я лично предпочёл бы умереть от допингового куска мяса, чем от радиатора этого бензовоза.
     Водитель невозмутимо взялся за руль и ловко обогнал бензовоз. Но он, видно, обиделся на последнее замечание Йохансона и больше не удостоил его ни одним словом, пока они не въехали на территорию института.
     - Мне правда интересно было бы узнать, чем они там занимаются, - сказал напоследок таксист.
     Йохансон, уже выйдя из машины, нагнулся к дверце:
     - Они пытаются спасти вашу профессию таксиста.
     Водитель беспомощно моргал, не понимая.
     - Но не так уж часто мы возим сюда пассажиров, - неуверенно сказал он.
     - Но чтобы делать это, автомобили должны ездить. Если не будет бензина, ваша машина либо заржавеет, либо её переплавят на сковородки. А топливо залегает под морским дном. Метан. Горючее. Они пытаются сделать его доступным.
     Таксист наморщил лоб:
     - Но ведь никто нам этого толком не объяснил.
     - Это пишут во всех газетах.
     - Но никто не потрудился объяснить это мне.
     Йохансон захлопнул дверцу. Такси развернулось и уехало прочь.
     - Доктор Йохансон? - К нему подошёл загорелый молодой человек. Йохансон пожал протянутую руку.
     - Герхард Борман?
     - Нет. Хейко Салинг. Биолог. Доктор Борман опоздает на четверть часа, у него сейчас доклад. Я могу отвести вас туда. Кстати, ваши черви оказались очень интересными.
     - Вы ими занимались?
     - Мы тут все ими занимались.
     Они вошли в просторное, со вкусом оформленное фойе. Салинг повёл его вверх по лестнице и затем через три стальных подвесных мостика. В "Геомаре" слишком увлекаются дизайном, подумал Йохансон, для научного института это даже подозрительно.
     - Вообще-то лекции читаются в аудитории, - объяснил Салинг. - Но сегодня у нас в гостях школьники. Мы водим их по институту, и они могут всюду сунуть нос. Литотеку мы всегда оставляем напоследок. Герхард там рассказывает им сказки.
     - О чём?
     - О гидрате метана.
     Салинг раздвинул дверь, ведущую в литотеку. Она занимала помещение размером с ангар. Вдоль стен стояли приборы и ящики.
     - Сюда свозят все пробы, - сказал Салинг. - Преимущественно стержни, вырезанные из осадочных пластов, и пробы морской воды. Заархивированная история Земли. Мы очень гордимся этой коллекцией.
     Он помахал рукой, снизу на приветствие ответил рослый человек и снова повернулся к группе подростков, которые с любопытством толпились вокруг него. Йохансон облокотился о перила и стал слушать доклад Бормана.
     - ...один из самых волнующих моментов, какие нам пришлось пережить, - говорил доктор Борман. - Грейфер на глубине почти восемьсот метров нагрёб несколько центнеров осадочного слоя, пронизанного белым веществом, и вывалил эту массу на рабочую палубу.
     - Это было в Тихом океане, - тихо пояснил Салинг. - В 1996 году на корабле "Солнце", километрах в ста от Орегона.
     - Нам пришлось торопиться, поскольку гидрат метана очень неустойчивая и ненадёжная штука, - продолжал Борман. - Я думаю, вы знаете об этом не особенно много, поэтому попытаюсь объяснить это так, чтобы никто не заснул от скуки. Что происходит глубоко в море? Среди прочего образуется и газ. Биогенный метан, например, уже миллионы лет образуется при разложении растительных и животных остатков, когда водоросли, планктон и рыба перегнивают, высвобождая большое количество органического углерода. Разложение обеспечивают главным образом бактерии. Но на глубине царят низкие температуры и чрезвычайно высокое давление. Каждые десять метров увеличивают давление воды на один бар. Аквалангисты могут нырнуть на пятьдесят, максимум на семьдесят метров. Считается, что рекорд погружения со сжатым воздухом - сто сорок метров, но повторять его я бы никому не советовал. Такие попытки кончаются, как правило, смертью. А мы здесь говорим о глубинах от пятисот метров и больше! Там совсем другая физика. Если, например, метан в большой концентрации поднимается из глубины Земли к поверхности морского дна, там происходит нечто чрезвычайное. Газ соединяется с холодной глубинной водой, превращаясь в лёд. В газетах вам могло встретиться понятие метановый лёд. Это не совсем точное определение. Замерзает не метан, а окружающая его вода. Молекулы воды кристаллизуются в крошечные структуры в виде клетки, внутри которой находится молекула метана. Вода сжимает газ.
     Один из школьников робко поднял руку.
     - Хочешь что-то спросить?
     Мальчик помялся:
     - Пятьсот метров - это ведь не так уж и глубоко?
     Борман несколько секунд молча смотрел на него.
     - Тебя мои жуткие истории не особенно впечатлили?
     - Нет, почему же. Просто я думал... Вот, например, Жак Пикар опускался в батискафе в Марианскую впадину, а это ведь одиннадцать тысяч метров. Вот там действительно глубоко! Почему же этот лёд не возникает там?
     - Шапки долой, ты изучил историю глубоководных погружений. Но что ты думаешь сам?
     Мальчик задумался и втянул голову в плечи.
     - Но это же ясно, - ответила за него одна девочка. - На большой глубине слишком мало живого. Глубже тысячи метров разлагается слишком мало органической материи, поэтому и метана возникает мало.
     - Я всегда знал, - пробормотал на мостике Йохансон, - что женщины умнее.
     Борман дружески улыбнулся девочке:
     - Правильно. Конечно, всегда есть исключения. И фактически гидрат метана есть и на больших глубинах, даже на глубине три километра, если туда намыло осадочный слой с большим содержанием органического материала. Такое встречается в некоторых окраинных морях. Кстати, мы отмечаем на картах накопления гидрата и в очень мелких водах, где давления, собственно говоря, не хватает. Но пока температура достаточно низкая, это приводит к образованию гидрата, например, в полярном шельфе. - Он снова обращался ко всем: - И всё-таки, основные залежи находятся на материковых склонах на глубине между пятьюстами и тысячей метров. Сжатый метан. Неподалёку от североамериканского побережья мы недавно обследовали подводные горы высотой полкилометра и протяжённостью двадцать пять километров, и эти горы состоят главным образом из гидрата метана. Часть его залегает глубоко в камнях, а часть лежит на открытом дне. Океан полон его, но мы знаем ещё больше: подводные континентальные склоны держатся вообще только гидратом метана! Это вещество как цемент. Если представить, что весь гидрат удалили, то континентальные склоны станут пористыми, как швейцарский сыр. С той лишь разницей, что швейцарский сыр и с дырками сохраняет форму. А склоны рухнут, их сплющит! - Борман дал им время прочувствовать его слова. - Но это ещё не всё. Гидрат, как я уже сказал, устойчив только при высоком давлении в соединении с очень низкими температурами. Это значит, замерзает не весь газ метан, а только верхние слои. Потому что к глубине Земли температура снова поднимается, и глубоко в осадке находятся большие пузыри метана, который не заморожен. Он остаётся в газообразном виде. Но поскольку замёрзшие слои лежат сверху как крышка, метан не может улетучиться.
     - Я об этом читала, - сказала девочка. - Японцы пытаются его разрабатывать, правильно?
     Йохансона это позабавило. Он вспомнил свои школьные годы. В каждом классе есть такой ученик, подготовленный лучше других, он всегда уже знает половину из того, что ему задали выучить. Наверно, эту девочку в классе недолюбливают.
     - Не только японцы, - ответил Борман. - Весь мир с удовольствием бы его разрабатывал. Но это трудно. Когда мы извлекали комья гидрата с глубины восемьсот метров, уже на половине высоты началось газоотделение. До палубы мы донесли только малую часть взятого на глубине. Я ведь говорил, гидрат быстро становится неустойчивым. Стоит температуре воды на глубине пятьсот метров повыситься на один градус, как весь тамошний гидрат может разом стать нестабильным. Мы это быстро сообразили и поместили комья гидрата в жидкий азот. Давайте подойдём сюда.
     - Хорошо у него получается, - заметил Йохансон, пока Борман подводил группу школьников к стальным стеллажам, где стояли контейнеры разной величины. Борман вытащил один серебристый контейнер, натянул перчатки и открыл герметичную крышку. Послышалось шипение. Изнутри выполз белый дым. Некоторые подростки непроизвольно отступили на шаг.
     - Это всего лишь жидкий азот. - Борман сунул руку внутрь и извлёк кусок грязного льда. Лёд начал тихо шипеть и потрескивать. Он подозвал к себе девочку, отломил кусочек и протянул ей.
     - Не бойся, - сказал он. - Лёд холодный, но в руках держать можно.
     - Он воняет, - сказала девочка. Некоторые школьники засмеялись.
     - Правильно. Воняет тухлыми яйцами. Это газ. Он улетучивается. - Он раздробил кусок на более мелкие обломки и раздал их. - Видите, что происходит. Грязь во льду - это частицы осадка. Через несколько секунд от этого ничего не останется, кроме грязи и лужиц. Лёд тает, и молекулы метана вырываются из своих клеток и улетучиваются. Можно описать это так: то, что только что было стабильным куском морского дна, в короткое время превращается в ничто. Вот это я и хотел вам показать.
     Он сделал паузу. Школьники отвлеклись на шипящие, тающие на глазах комочки льда. Там и сям раздавались двусмысленные комментарии по поводу вони. Борман подождал, пока комочки растают, и затем продолжил:
     - Только что произошло ещё кое-что, чего вы не могли заметить. А это имеет определяющее значение для того заслуженного уважения, какое мы питаем к гидратам. Я уже говорил вам, что ледяные клетки способны сжимать метан. Из каждого кубического сантиметра гидрата, который вы держали в руках, высвободилось сто шестьдесят пять кубических сантиметров метана. Когда гидрат тает, его объём увеличивается в 165 раз. Причём разом. Всё, что остаётся, - это лужица в ваших руках. Попробуй языком, - предложил Борман девочке. - И скажи нам, каково это на вкус.
     Школьница посмотрела на него недоверчиво.
     - Попробовать эту вонючку?
     - Ничего больше не воняет. Газ улетучился. Но если ты трусишь, давай лизну я.
     Подростки захихикали. Девочка медленно нагнула голову и лизнула лужицу.
     - Пресная вода, - ошеломлённо сказала она.
     - Правильно. Когда вода замерзает, соль, так сказать, вытесняется. Поэтому вся Антарктида представляет собой самый большой в мире резервуар пресной воды. - Борман закрыл контейнер с жидким азотом и снова задвинул его на стеллаж. - То, что вы сейчас видели, и есть причина, по которой добыча гидрата метана - дело очень противоречивое. Если наше вмешательство приведёт к тому, что гидраты станут нестабильными, следствием может стать цепная реакция. Что может произойти, если сойдёт на нет цемент, скрепляющий континентальные склоны? Какое воздействие будет оказано на мировой климат, если глубоководный метан улетучится в атмосферу? Метан - парниковый газ, он может разогреть атмосферу, тогда опять согреются моря и так далее, и тому подобное. Над всеми этими вопросами мы здесь думаем.
     - А зачем вообще пытаться его добывать? - спросил другой школьник. - Почему не оставить его там, где он есть?
     - Потому что он мог бы решить энергетическую проблему, - горячо воскликнула девочка и шагнула вперёд. - Об этом писали в статье про Японию. У японцев нет собственного сырья, им всё приходится импортировать. Метан мог бы им помочь.
     - Ерунда, - ответил мальчик. - Если проблем становится больше, чем при этом решается, то это никакое не решение проблемы.
     Йохансону всё больше нравилось тут.
     - Вы оба правы, - Борман поднял руки. - Это могло бы стать решением энергетической проблемы. Вот почему это тема уже не только науки. К исследованиям подключаются энергетическое концерны. По нашим оценкам, в морских гидратах связано столько метан-углерода, сколько его во всех известных залежах природного газа, нефти и угля вместе взятых. Только в гидратном хребте около Америки на площади в двадцать шесть тысяч квадратных километров залегает тридцать пять гигатонн метана. Это в тысячу раз больше того природного газа, который потребляют Соединённые Штаты за год!
     - Звучит эффектно, - тихо сказал Йохансон Салингу. - А я и не знал, что его так много.
     - Его ещё больше, - ответил биолог. - Я не запоминаю цифр, но он всё знает точно.
     Борман, будто услышав эти слова, сказал:
     - Может быть, в море залегает свыше десяти тысяч гигатонн замороженного метана. Сюда можно добавить резервуары метана на суше, глубоко в вечной мерзлоте Аляски и Сибири. Чтобы у вас было представление о количестве, скажу: все доступные сегодня залежи угля, нефти и природного газа составляют вместе пять тысяч гигатонн, то есть ровно половину. Неудивительно, что энергетики ломают голову над тем, как можно разрабатывать гидрат. Один его процент мог бы удвоить резервы горючего Соединённых Штатов, а ведь они расходуют значительно больше, чем любая другая страна мира. Но это как всегда и повсюду: индустрия видит колоссальный энергетический резерв, а наука видит бомбу замедленного действия. Но мы пытаемся по-партнёрски объединить усилия, разумеется, в интересах человечества. М-да. На этом мы закончим нашу экспедицию. Спасибо, что слушали.
     - И кое-что намотали на ус, - пробормотал Йохансон.
     - Будем надеяться, - довершил Салинг.

     - А я представлял вас иначе, - сказал Йохансон спустя несколько минут, пожимая руку Бормана. - В интернете у вас усы.
     - Сбрил сегодня утром. - Борман потрогал свою верхнюю губу. - И даже по вашей вине.
     - Как это?
     - Я размышлял над вашими червями, стоя перед зеркалом. Червь ползал перед моим мысленным взором и совершал такое вращательное движение, которое моя рука с бритвой почему-то непроизвольно повторяла. Я невзначай сбрил уголок и принёс в жертву науке и остальное.
     - Значит, ваши усы на моей совести, - повинился Йохансон.
     - Не беспокойтесь. В экспедиции вырастут. На море все обрастают. Не знаю, правда, почему. Может быть, нам нужно походить на искателей приключений, чтобы не страдать морской болезнью? Идёмте в лабораторию. Хотите перед этим чашку кофе? Мы могли бы заглянуть в нашу столовую.
     - Нет, мне не терпится увидеть. Кофе подождёт. А что, вы снова собираетесь в экспедицию?
     - Осенью, - кивнул Борман, шагая по стеклянным переходам и коридорам. - Мы хотим исследовать субдукционные зоны и холодные источники Алеутов. Вам повезло, что застали меня в Киле. Я всего две недели назад вернулся из Антарктиды после почти восьми месяцев, проведённых в море. И на следующий же день позвонили вы.
     - Что вы делали в Антарктиде восемь месяцев, если это уместно спросить?
     - Зимовщиков морозил. Учёных и техников. Они высверливают изо льда стержни, из глубины четыреста пятьдесят метров. Разве это не удивительно? Этот древний лёд содержит климатическую историю последних семи тысяч лет!
     Йохансон вспомнил сегодняшнего таксиста.
     - На большинство людей это не производит никакого впечатления, - сказал он. - Они не понимают, как история климата поможет победить голод или выиграть в очередном чемпионате мира по футболу.
     - В этом есть и наша вина. Наука большую часть времени замкнута на себя.
     - Ваша сегодняшняя лекция не имела ничего общего с замкнутостью.
     - Но я не знаю, есть ли толк от всей этой публичности, - сказал Борман, шагая вниз по лестнице. - Среди всеобщего отсутствия интереса даже дни открытых дверей мало чего могут изменить. Недавно был один такой день. Народу было не протолкнуться, но если бы вы потом спросили кого-нибудь, выделять ли нам следующие десять миллионов на исследования...
     Йохансон помолчал. Потом сказал:
     - Я думаю, проблема скорее в барьерах, которые отделяют нас, учёных, друг от друга. Как вы считаете?
     - Потому что мы мало общаемся друг с другом?
     - Да. Или взять науку и промышленность. Или науку и оборону. Все мало сообщаются друг с другом.
     - Или наука и нефтяные концерны? - Борман посмотрел на него долгим взглядом.
     Йохансон улыбнулся:
     - Я здесь потому, что кому-то нужен ответ, - сказал он. - Но не для того, чтобы выжимать его из вас.
     - Промышленность и оборона зависят от науки, нравится им это или нет, - сказал Салинг. - Мы-то как раз общаемся друг с другом. На мой взгляд, проблема в том, что мы не можем одинаково взглянуть на вещи.
     - И не хотим!
     - Правильно. То, что люди делают во льдах, может помочь победить голод. Но с таким же успехом может привести и к созданию нового оружия. Мы смотрим на одно и то же, а видим разное.
     - И опускаем всё остальное. - Борман кивнул. - Эти черви, которых вы нам прислали, доктор Йохансон, как раз хороший пример. Я не знаю, будут ли из-за них поставлены под сомнение планы дальнейшего освоения континентального склона. Но я бы из осторожности отсоветовал им. Может, в этом и состоит главное различие между наукой и промышленностью. Мы говорим: пока неизвестно, какую роль играет этот червь, мы не можем рекомендовать им бурение. Промышленность же исходит из тех же предпосылок, но приходит к другим выводам.
     - Пока неизвестно, какую роль играет этот червь, или он не играет никакой роли. - Йохансон посмотрел на него. - А как считаете вы? Играет он роль?
     - Я пока не могу сказать. То, что вы нам прислали... ну, мягко говоря, это очень необычно.
     Они дошли до тяжёлой стальной двери. Борман нажал выключатель на стене, и дверь бесшумно отодвинулась. В центре зала за дверью находился гигантский резервуар высотой с двухэтажный дом. В его стенки были равномерно встроены иллюминаторы. Стальные лестницы вели к галереям, расположенным по периметру резервуара. Вокруг было множество аппаратуры, связанной с ним трубопроводами.
     Йохансон подошёл ближе.
     Он видел в интернете снимки этой штуки, но оказался не готов к её размерам. При мысли, какое чудовищное давление царит внутри наполненного водой цилиндра, ему стало не по себе. Человек не выжил бы в таком давлении и минуты. Собственно, из-за этого резервуара Йохансон и прислал в институт города Киля партию червей. Это был глубоководный симулятор, - в нём заключался искусственно созданный мир с морским дном, континентальным склоном и шельфом.
     Борман закрыл за собой дверь.
     - Есть люди, которые сомневаются в смысле и цели этого сооружения, - сказал он. - Симулятор может лишь приблизительно передать картину происходящего, но это всё же лучше, чем всякий раз выезжать на места. Проблема океаногеологического исследования как состояла, так и состоит в том, что мы можем видеть лишь крошечные участки действительности. Но здесь мы в состоянии выработать хотя бы общие тезисы. Например, исследовать динамику гидратов метана при различных условиях.
     - У вас там есть и гидраты?
     - Мы неохотно говорим об этом. Промышленность предпочла бы, чтобы мы поставили симулятор целиком ей на службу. И мы, признаться, с удовольствием получили бы от промышленности деньги. Но мы не хотим лишить себя возможности свободных исследований.
     Йохансон задрал голову: на верхнем ярусе галереи собралась группа учёных. Сцена сильно смахивала на старый фильм про Джеймса Бонда.
     - Давление и температура в этом резервуаре регулируется ступенчато, - продолжал Борман. - Сейчас они соответствуют морской глубине в восемьсот метров. На дне резервуара лежит слой стабильного гидрата толщиной два метра, что соответствует двадцати-тридцатикратной природной реальности. Под этим слоем мы симулируем теплоту, идущую из недр Земли, - и получаем свободный газ. Итак, мы имеем полноформатную модель морского дна.
     - Замечательно, - сказал Йохансон. - Но что именно вы здесь делаете, помимо наблюдений?
     - Мы пытаемся смоделировать тот период истории Земли, который она проходила 55 миллионов лет назад. Где-то на границе палеоцена и эоцена на Земле произошла, судя по всему, масштабная климатическая катастрофа. Семьдесят процентов живых существ морского дна погибли, преимущественно одноклеточные. Целые области глубоководья превратились в зоны, враждебные жизни. На континентах же, наоборот, началась биологическая революция. В Арктике появились крокодилы, из субтропиков в Северную Америку перекочевали приматы и современные млекопитающие. Получилось феноменальное столпотворение.
     - Откуда вы всё это знаете?
     - Из вертикальных стержней, извлечённых из осадка. Все сведения о климатической катастрофе получены благодаря стержневому бурению на глубине две тысячи метров.
     - А стержни что-нибудь говорят о причинах?
     - Метан, - сказал Борман. - Море к этому моменту настолько разогрелось, что большие количества гидрата метана стали нестабильны. Как следствие поползли континентальные склоны и высвободились дополнительные месторождения метана. За несколько тысячелетий, а то и столетий миллиарды тонн метана улетучились в океан и атмосферу. Замкнутый круг. Метан вызывает парниковый эффект, в тридцать раз больший, чем углекислый газ. Он разогревает атмосферу, от этого снова разогревается океан, распадается ещё больше гидрата, и всё это бесконечно. Земля превращается в духовку. - Борман взглянул на него. - Вода с температурой в пятьдесят градусов против сегодняшних наших двух-четырёх градусов - согласитесь, это нечто.
     - Да, для кого-то катастрофа, а для кого-то... ну, в известной мере тепловой старт. Понимаю. В следующей главе нашей маленькой содержательной беседы мы, по-видимому, перейдём к гибели человечества, верно?
     Салинг улыбнулся:
     - Она состоится не так скоро. Но действительно есть некоторые признаки, что мы находимся в фазе чувствительных колебаний равновесия. Резервы гидрата в океане чрезвычайно лабильны. Это основание, почему мы уделяем вашим червям столько внимания.
     - А что может червь изменить в картине стабильности?
     - Да, собственно, ничего. Ледяной червь населяет поверхность ледяных слоёв, толщина которых - несколько сотен метров. А он растапливает всего несколько сантиметров и довольствуется бактериями.
     - Но у этого червя есть челюсти.
     - Этот червь - создание, которое не имеет смысла. Будет лучше всего, если вы взглянете сами.
     Они подошли к полукруглому пульту управления в конце зала. Пульт напоминал командный центр "Виктора", только масштабнее. Большая часть мониторов была включена и показывала внутренность симулятора. Один из обслуживающих техников поприветствовал их.
     - Мы наблюдаем происходящее двадцатью двумя камерами; кроме того, каждый кубический сантиметр подвергается постоянным замерам, - объяснил Борман. - Белые площадки на мониторах верхнего ряда - это гидраты. Видите? Здесь, слева, поле, на которое мы высадили двух полихет. Это было вчера утром.
     Йохансон сощурил глаза.
     - Я вижу только лёд.
     - Присмотритесь внимательнее.
     Йохансон изучил каждую подробность картинки. И заметил два тёмных пятнышка.
     - Что это? Углубления?
     Салинг обменялся с техником несколькими словами. Картинка изменилась. Стали видны оба червя.
     - Пятна - это дырки, - сказал Салинг. - Мы прокрутим фильм с начала в ускоренном варианте.
     Йохансон смотрел, как черви, трепеща, ползают по льду, словно пытаясь обнаружить источник запаха. В ускоренном темпе их движения казались противоестественными. Мохнатые кустики по бокам розовых тел дрожали, как наэлектризованные.
     - А теперь следите!
     Один из червей остановился. Пульсирующие волны пронизали его тело.
     Потом он скрылся в глубине льда. Йохансон тихонько присвистнул.
     - Вот это да! Он зарылся внутрь.
     Второй червь всё ещё оставался на поверхности. Голова его двигалась будто в такт неслышной музыки. И вдруг хоботок с хитиновыми челюстями выдвинулся вперёд.
     - Он вгрызается в лёд, - воскликнул Йохансон.
     Он смотрел на видеокартинку как зачарованный. Что тебя так удивляет, подумал он в тот же момент. Они живут в симбиозе с бактериями, которые разлагают гидрат метана, и тем не менее у них есть челюсти для рытья.
     Всё это вело лишь к одному концу. Черви стремились к бактериям, которые сидели в глубине льда. Он напряжённо смотрел, как щетинистые тела червей шевелились в гидрате. В ускоренном прогоне дрожали их хвостики. Потом и они скрылись из виду. Только дырки остались тёмными пятнышками на льду.
     Нет никаких причин для тревоги, подумал он. Есть и другие роющие черви. Это они любят. Иные изгрызают в труху целые корабли.
     Но для чего они вгрызаются в гидрат?
     - И где эти животные теперь? - спросил он. Салинг глянул на монитор.
     - Околели. Они задохнулись. Червям необходим кислород.
     - Я знаю. В этом и смысл всего симбиоза. Бактерии питают червя, а червь снабжает их кислородом. Но что произошло в данном случае?
     - Здесь произошло то, что черви зарылись в собственную погибель. Они прогрызали во льду дыры, как в сладкой каше, пока не добрались до газового пузыря, в котором задохнулись.
     - Камикадзе, - пробормотал Йохансон.
     - Выглядит действительно как самоубийство.
     Йохансон поразмыслил.
     - Или что-то ввело их в заблуждение.
     - Возможно. Но что? Внутри льда нет ничего, что могло бы вызвать такое поведение.
     - Может, свободный газ подо льдом?
     Борман потёр подбородок.
     - Об этом мы тоже думали. Но это всё равно не объясняет, почему они идут на самоубийство.
     Йохансон вспомнил, как они кишмя кишели на морском дне. Его тревога росла. Если миллионы червей вроются в лёд, что будет?
     Борман будто разгадал его мысли.
     - Эти животные не могут дестабилизировать лёд, - сказал он. - В море гидратные поля несравнимо толще, чем здесь. Эти обезумевшие твари роются только поверху, проникая максимум на десятую часть толщины. Потом они неизбежно подыхают.
     - И что теперь? Будете тестировать других червей?
     - Да. У нас есть ещё несколько. Может, воспользуемся случаем посмотреть их на местности. Я думаю, "Статойл" будет только приветствовать это. На следующей неделе в Гренландию отправляется "Солнце". Мы могли бы передвинуть начало экспедиции и завернуть к тому месту, где вы нашли этих полихет. - Борман поднял руки: - Однако решение не за мной. Определять будут другие. Мы с Хейко пришли к этой идее спонтанно.
     Йохансон глянул через плечо на гигантский резервуар. Он думал о мёртвых червях внутри.
     - Идея хорошая, - сказал он.

     Позднее Йохансон отправился в свой отель, чтобы переодеться. Попытался дозвониться до Лунд, но она не подходила к телефону. Он мысленно представил себе её в объятиях Каре Свердрупа и положил трубку.

     Борман пригласил его поужинать в бистро, очень популярном в Киле. Йохансон отправился в ванную и осмотрел себя в зеркале. Бороду следовало немного постричь. Миллиметра на два. Всё остальное было в порядке. Всё ещё густая шевелюра, некогда тёмная, а теперь всё обильнее пронизанная проседью, зачёсана назад. Под густыми чёрными бровями сверкали живые глаза. Бывали ситуации, когда он сам ясно видел собственную привлекательность. Потом всё это опять куда-то исчезало, особенно в утренние часы. Пока достаточно было нескольких чашек чая и обычных гигиенических процедур, чтобы снова привести себя в порядок. Одна студентка недавно сравнила его с немецким актёром Максимилианом Шеллом, и Йохансон чувствовал себя польщённым, пока не сообразил, что Шеллу уже за семьдесят. После этого он перешёл на другой крем.
     Он перерыл свой чемодан, выбрал футболку с открытым воротом, сверху надел пиджак, а вокруг шеи обернул шарф. В таком виде нельзя было назвать его хорошо одетым, но именно так он и любил: быть не очень хорошо одетым. То, что он носил, по-настоящему не подходило ни к какому стилю. Он культивировал изысканную небрежность в одежде и наслаждался своим пренебрежением модой. Лишь в моменты глубокого самоанализа он готов был признаться, что его небрежный облик - точно такая же приверженность моде, как у других - следование диктату "от кутюр", и на поддержание своей непричёсанности он тратит не меньше времени, чем другие - на тщательную причёску.
     С удовлетворением осмотрев в зеркале своё отражение, он вышел из отеля и взял такси.
     Борман уже ждал его. Какое-то время они болтали о разном, пили вино и ели морской язык. Потом беседа опять вернулась к проблемам глубоководных морей.
     За десертом Борман спросил как бы между прочим:
     - Как я понимаю, вы знакомы с планами "Статойла"?
     - Лишь в общих чертах, - ответил Йохансон. - Я не особенно разбираюсь в нефтяных делах.
     - Какие у них намерения? Строить платформы так далеко от берега вряд ли разумно.
     - Нет. Не платформы.
     Борман отхлебнул эспрессо.
     - Извините, если спрашиваю лишнее. Я ведь не знаю, насколько это секретно...
     - Ничего, не беспокойтесь. Я широко известен как болтун. Поэтому то, что мне доверяют, никак не может быть особо секретной информацией.
     Борман засмеялся.
     - Так что же, на ваш взгляд, они собираются строить вне шельфа?
     - Они раздумывают над подводным решением. Полностью автоматизированная фабрика.
     - Как "Субсис"?
     - А что такое "Субсис"?
     - "Subsea Separation and Injection System". Подводная фабрика. Она работает уже несколько лет на Тролльфельде.
     - Никогда о ней не слышал.
     - Спросите у своих заказчиков. Это добывающая станция. Она стоит на глубине 350 метров на морском дне и прямо там отделяет нефть и газ от воды. Такой же процесс идёт на платформах, но там эта вода сливается в море.
     - Да-да! - Он вспомнил разговоры с Лунд. - Производственная вода. Есть такая проблема, рыба от неё становится бесплодной.
     - Именно эту проблему и могут решить "Субсис". Грязная вода тут же принудительно закачивается в скважины, выдавливает нефть, её снова отделяют от нефти, снова закачивают вглубь и так далее. Нефть и газ по трубопроводу поступают прямо на берег - само по себе красота.
     - Но?
     - Даже не знаю, есть ли какие-нибудь "но". Кажется, "Субсис" работают без проблем и на полуторатысячной глубине. Производитель считает, что и на двух тысячах справится, а нефтяные концерны хотят пять тысяч.
     - А это реально?
     - По-моему, да. Я думаю, всё, что работает в маленьком масштабе, может работать и в большом, а преимущества очевидны. В скором времени автоматические фабрики оттеснят платформы. Меня тревожат не сами фабрики. А наивность подхода.
     - Станция управляется на расстоянии?
     - Полностью. С суши.
     - Это значит, возможный ремонт и обслуживание ведут роботы?
     Борман кивнул.
     - Понимаю, - сказал Йохансон через некоторое время.
     - Есть тут свои "за" и "против", - сказал Борман. - Если вы вторгаетесь в неведомую область, это всегда рискованно. А глубоководная зона - неведомая область, ничего не попишешь. И пока это так, мы правильно делаем, что пытаемся автоматизировать своё внедрение, не ставя под удар человеческие жизни. Правильно, что мы запускаем на глубину робота, чтобы вести наблюдение за процессом или взять пробы. Но фабрика - это другое. Как вы возьмёте под контроль аварию, если нефть под давлением вырвется из скважины на глубине пять тысяч метров? Ведь вы даже не знаете толком эту территорию. Всё, что у вас есть, - это измерения. В глубоководной зоне мы действуем вслепую. Мы можем составить морфологическую карту морского дна при помощи спутников, веерного сонара или сейсмических волн, и карта будет точной с погрешностью в полметра. Мы научились разведывать залежи нефти и газа так, что карта в точности указывает нам, где бурить, где нефть, где гидраты, а где нужен глаз да глаз... Но что там внизу на самом деле - этого мы не знаем.
     - И я о том же говорю, - пробормотал Йохансон.
     - Мы не видим результатов своей деятельности. Мы не сможем сунуть туда нос, если фабрика будет делать что-то не так. Не поймите меня неправильно, я совсем не против добычи сырья. Но я против того, чтобы повторять прежние ошибки. Когда разразился нефтяной бум, никто не задумывался о том, что потом делать со всем этим металлоломом, который мы так радостно понавтыкали по всему морю. Сбрасывали в озёра и реки химикалии в уверенности, что они всё стерпят, топили в океане радиоактивные отходы, истощали ресурсы и истребляли формы жизни, не задумываясь, насколько сложна взаимосвязь.
     - Но автоматические фабрики ведь появятся?
     - Без сомнения. Они рациональны, они дадут доступ к месторождениям, куда человеку и не подступиться. А на следующем этапе мы переключимся на метан. Потому что он сгорает чище, чем другие ископаемые горючие вещества. Это точно! И переход от нефти и угля к метану замедлит парниковый эффект. Тоже правильно. Всё верно, пока процесс развивается в идеальных условиях. Но промышленность охотно подменяет действительность идеальным случаем. Она из всех прогнозов выбирает самый оптимальный, чтобы можно было поскорее приступить к добыче, хотя нам ничего не известно о мирах, в которые мы вторгаемся.
     - Но как быть? - спросил Йохансон. - Как добывать гидрат, если он разлагается ещё на пути к поверхности?
     - Тут на помощь снова приходят автоматические фабрики. Гидрат растопят на большой глубине - например, разогревом, - изловят в воронку высвободившийся газ и направят его наверх. Звучит хорошо, но кто гарантирует, что эти акции разогрева не вызовут цепную реакцию и катастрофа палеоцена не повторится?
     - Вы думаете, что это возможно?
     Борман развёл руками:
     - Любое необдуманное вторжение - самоубийство. Но оно уже ведётся. Индия, Япония и Китай очень активны. - Он безрадостно улыбнулся. - И они тоже не знают, что там, внизу.
     - Червяки, - пробормотал Йохансон.
     Он вспомнил о видеосъёмке той кишащей толкотни, которую сделал на морском дне "Виктор". И о том зловещем существе, которое так стремительно исчезло во тьме.
     Черви. Монстр. Метан. Климатическая катастрофа.
     Надо было срочно чего-нибудь выпить.

Продолжение следует...