Тронхейм, Норвегия

     Приглашение застало Йохансона, когда он собирался ехать к себе на озеро.
     После возвращения из Киля он рассказал Тине Лунд об эксперименте на глубоководном симуляторе. Разговор был недолгий. Лунд была по уши занята сразу несколькими проектами, а остальное время проводила с Каре Свердрупом. Йохансону даже показалось, что она не вполне вникает в тему. Но у него хватило такта ни о чём её не расспрашивать.
     Несколько дней спустя позвонил Борман, чтобы поставить его в известность о последних результатах. Они продолжали эксперименты с червями. Йохансон, уже собрав вещи, был готов к выходу, но решил отложить отъезд ещё на один звонок, чтобы поделиться новостями с Лунд. Однако она не дала сказать ему ни слова. На сей раз она была в приподнятом настроении.
     - Не можешь ли ты сейчас заглянуть к нам? - предложила она.
     - Куда? В институт?
     - Нет, в исследовательский центр "Статойла". К нам приехали руководители проекта. Из Ставангера.
     - А для чего вам я? Рассказывать им страшилки?
     - Это я уже сама сделала. Но они хотят подробностей.
     - Почему именно от меня?
     - А почему нет?
     - У вас же есть отзывы, - сказал Йохансон. - Целые штабеля. А я могу только повторить то, что выяснили другие.
     - Ты можешь больше, - сказала Лунд. - Ты можешь... выразительно передать свои чувства.
     Йохансон на мгновение лишился дара речи.
     - Они знают, что ты не эксперт в области нефтяного бурения и не специалист по червям, - горячо продолжала она. - Но ты пользуешься хорошей славой в НТНУ, ты нейтрален, на тебя не давят обязательства, как на нас. Мы судим совсем под другим углом зрения.
     - Вы судите с точки зрения исполнимости того или иного проекта.
     - Не только! Видишь ли, в "Статойле" целая куча людей, и каждый лучше всех знает что-то одно, а...
     - Короче, зашоренные узкие специалисты.
     - Совсем нет! - Она сердилась. - Зашоренным людям в нашей фирме нечего делать. Просто каждый слишком углублён в своё. Мы все, как бы это выразить, под водой. Нам необходим взгляд снаружи.
     - Я в вашем деле мало что понимаю.
     - Разумеется, тебя никто не принуждает. - Лунд постепенно начинала раздражаться.
     Йохансон закатил глаза:
     - Ну ладно-ладно. К тому же есть пара новостей из Киля...
     - Я могу считать это согласием?
     - Да. Когда состоится эта встреча?
     - Собственно, мы тут постоянно в переговорах...
     - Ну, хорошо. Сегодня пятница. На выходные я уезжаю, а в понедельник...
     - Это... - Она запнулась. - Это было бы...
     - Что? - протяжно спросил Йохансон, мучимый дурными предчувствиями.
     Она молчала ещё несколько секунд.
     - А куда ты уезжаешь на выходные? На своё озеро?
     - Правильно, умница. Хочешь со мной?
     Она засмеялась:
     - Почему бы нет?
     - Хо-хо! А что скажет Каре?
     - Мне всё равно. А что он может сказать? - Она секунду помолчала. - Ах, чёрт!
     - Была бы ты во всём так хороша, как в работе, - тихо сказал Йохансон, не стараясь, чтобы она его расслышала.
     - Сигур, пожалуйста! А ты не мог бы отложить свой отъезд? Мы встречаемся через два часа, и... это ведь недалеко. И ненадолго. Ты сегодня же уедешь.
     - Я...
     - Нам надо скорее прийти к какому-нибудь решению, время не терпит, ты ведь знаешь, чего всё это стоит, а мы топчемся на месте...
     - Хорошо, я приеду!
     - Ты просто сокровище.
     - Мне за тобой заехать?
     - Нет, я буду уже там. О, как я рада. Спасибо! - она положила трубку.
     Йохансон с тоской посмотрел на свой упакованный чемодан.
     Когда он вошёл в конференц-зал исследовательского центра "Статойла", царившее там напряжение можно было потрогать руками. Лунд сидела в обществе троих мужчин за чёрным полированным столом. Послеполуденное солнце заглядывало в окна и придавало хоть немного теплоты сдержанному интерьеру из стекла и стали. Стены были увешаны диаграммами и чертежами.
     - Вот он, - сказала дама из приёмной, передавая его присутствующим, словно рождественский подарок. Один из мужчин пошёл к нему навстречу с распростёртыми руками. Он был в модных очках и с коротко остриженными чёрными волосами.
     - Тор Хвистендаль, заместитель директора исследовательского центра "Статойла", - представился он. - Извините, что мы так бесцеремонно завладели вашим временем, но госпожа Лунд заверила нас, что вам не пришлось ничем жертвовать.
     Йохансон метнул в сторону Лунд выразительный взгляд и пожал протянутую руку.
     - Я действительно ничем не пожертвовал, - сказал он.
     Лунд ухмыльнулась. Она представила ему остальных мужчин. Как Йохансон и ожидал, один из них приехал из центрального офиса компании в Ставангере - плотный рыжий тип со светлыми, добродушными глазами. Он представлял правление.
     - Финн Скауген, - пророкотал он, пожимая руку. Третий мужчина, серьёзный и лысый, со складками в углах рта, единственный из всех был в галстуке и оказался непосредственным начальником Лунд. Его звали Клиффорд Стоун, он был родом из Шотландии и руководил проектом нефтеразведки. Он холодно кивнул Йохансону и, казалось, был не в восторге от присутствия биолога. А может, выражение озабоченности составляло неотъемлемую часть его физиономии. Заподозрить, что он когда-нибудь улыбался, не было никакой возможности.
     Йохансон выслушал несколько любезностей, отказался от кофе и сел. Хвистендаль подвинул к себе пакет документов.
     - Давайте перейдём к делу. Ситуация вам известна. Мы не можем беспристрастно оценить, то ли навлекаем на себя беду, то ли попусту осторожничаем. Вы, наверно, знаете о законах и рекомендациях, с которыми нефтедобыче приходится считаться?
     - Североморская конференция? - сказал Йохансон наугад.
     Хвистендаль кивнул:
     - Среди прочих. Мы подпадаем под множество ограничений: природоохранное законодательство, техническая исполнимость, ну и общественное мнение на всякий нерегламентируемый пункт. Короче говоря, мы принимаем во внимание всех и вся. "Гринпис" и другие подобные организации впиваются нам в загривок как клещи, и это правильно. Мы знаем риски бурения, мы примерно знаем, что нас ожидает в отношении добычи, и мы берём в расчёт время.
     - То есть, прекрасно управляемся сами, - заключил Стоун.
     - В целом, - довершил Хвистендаль. - Но не всякий замысел доходит до воплощения, и для этого есть причины. Структура осадочных пластов нестабильна, всегда есть опасность пробуриться в газовый пузырь, некоторые конструкции не приспособлены для работы на больших глубинах и при подводных течениях и так далее. Но в принципе очень быстро становится ясно, что получится, а что нет. Тина тестирует устройства в "Маринтеке", мы берём обычные пробы, смотрим, что там у нас внизу, проводим экспертизу и потом строим.
     Йохансон откинулся назад и закинул ногу на ногу.
     - И тут вдруг какой-то червь, - сказал он. Хвистендаль улыбнулся несколько принуждённо:
     - Так сказать.
     - Если это животное играет какую-нибудь роль, - сказал Стоун. - Но на мой взгляд, не играет никакой.
     - Откуда вы это знаете?
     - Этот червь не представляет собой ничего нового. Их везде полно.
     - Но не таких.
     - Отчего же? Потому что он прогрызает гидрат? - он агрессивно сверкнул на Йохансона глазами. - Да, но ваши коллеги из Киля сказали, что в этом нет никаких оснований для тревоги. Правильно?
     - Они сказали не так.
     - Они сказали, что черви не могут дестабилизировать лёд.
     - Черви его пожирают.
     - Но они не могут его дестабилизировать!
     Скауген откашлялся. Это прозвучало как извержение вулкана.
     - Я думаю, мы пригласили сюда доктора Йохансона для того, чтобы выслушать его оценку, - сказал он, бросив взгляд в сторону Стоуна. - А не для того, чтобы сообщить ему, что думаем сами.
     Стоун закусил губу и уставился в столешницу.
     - Если я правильно поняла Сигура, появились какие-то новые результаты, - сказала Лунд и ободряюще всем улыбнулась.
     Йохансон кивнул:
     - Я могу коротко обрисовать положение.
     - Проклятые червяки, - проворчал Стоун.
     - Вполне возможно. "Геомар" высадил на лёд ещё шестерых, и все они немедленно забурились внутрь. Ещё двух они посадили на ил, в котором не было гидрата, и они не проявили никакой активности. Пару высадили на ил, под которым был газовый пузырь. Они не забурились, но вели себя беспокойно.
     - И что стало с теми, которые вгрызлись в лёд?
     - Сдохли.
     - И как глубоко они зарылись?
     - Все, кроме одного, прорылись до газового пузыря. - Йохансон посмотрел на Стоуна, который слушал, нахмурив брови. - Но это лишь приблизительно даёт возможность проводить аналогии с их поведением на воле. На материковом склоне слой гидрата поверх газовых пузырей имеет толщину в сотни метров. А слой в симуляторе - всего два метра. Борман считает, что едва ли червь зароется на глубину больше трёх-четырёх метров, но в условиях симулятора этого не выяснить.
     - А почему, собственно, черви подыхают? - спросил Хвистендаль.
     - Им нужен кислород, а его в тесном отверстии мало.
     - Но зарываются же другие черви в дно, - вставил Скауген. И добавил с улыбкой: - Видите, мы подготовились к разговору, чтобы не сидеть перед вами полными идиотами.
     Йохансон ответно улыбнулся. Скауген становился ему всё симпатичнее.
     - Осадочный слой рыхлый, - объяснил он. - В нём достаточно кислорода. Гидрат же - как бетон. Рано или поздно задохнёшься.
     - Понятно. А известны ли вам какие-то другие животные, которые вели бы себя подобным образом?
     - Кандидаты на самоубийство?
     - А разве это самоубийство?
     Йохансон пожал плечами:
     - Самоубийство предполагает намерение. У червей намерения не предусмотрены. Их поведение обусловлено.
     - А вообще есть животные, кончающие жизнь самоубийством?
     - Конечно, есть, - сказал Стоун. - Те же лемминги бросаются в море.
     - Не бросаются, - сказала Лунд.
     - Ещё как бросаются!
     Лунд тронула его за локоть.
     - Ты путаешь, Клиффорд. Долгое время считалось, что лемминги совершают коллективное самоубийство, поскольку это эффектно звучало. Но потом присмотрелись и обнаружили, что они просто дуреют.
     - Дуреют? - Стоун посмотрел на Йохансона. - Доктор Йохансон, как вам нравится это глубоконаучное объяснение, что животные дуреют?
     - Они дуреют, - невозмутимо продолжала Лунд. - Как и люди, когда выступают большой группой. Передние лемминги видят, что перед ними обрыв, но сзади на них напирают, как на поп-концерте. И они сталкивают друг друга в море, пока не дойдёт до последнего.
     Хвистендаль сказал:
     - Всё же есть животные, которые приносят себя в жертву.
     - Да, но это всегда имеет смысл, - ответил Йохансон. - Пчёлы после ужаливания гибнут, но само ужаливание служит защите роя и, в конечном счёте, - матки.
     - А в поведении червей нет какого-либо внятного намерения?
     - Нет.
     - Урок биологии, - вздохнул Стоун. - Боже мой! Вы пытаетесь сделать из этих червей каких-то монстров, из-за которых нельзя устанавливать на морском дне фабрику. Это глупо!
     - И ещё, - добавил Йохансон, не обращая внимания на руководителя проекта. - "Геомар" хотел бы провести собственные полевые исследования на эту тему. Разумеется, в контакте с вашей компанией.
     - Интересно, - Скауген подался вперёд. - Они хотят кого-то послать туда?
     - Научное судно "Солнце".
     - Благородно с их стороны, но мы могли бы провести опыты с борта "Торвальдсона".
     - Они всё равно планируют экспедицию. Кроме того, "Солнце" технически оснащено лучше "Торвальдсона". Их задача заключается только в том, чтобы перепроверить результаты, полученные на симуляторе.
     - Что они хотят замерять?
     - Повышенную концентрацию метана. Черви своим бурением высвобождают газ, он попадает в воду. Ещё они хотят взять со дна несколько центнеров гидрата. Вместе с червями. Хотят увидеть это в реальном масштабе.
     Скауген кивнул и сцепил пальцы.
     - До сих пор мы говорили только о червях, - сказал он. - А вы видели эту зловещую видеозапись?
     - Эту штуку в море? Не знаю, надо ли связывать червей с этим... существом.
     - Как вы думаете, что это было? Вы биолог. Есть ли какой-нибудь напрашивающийся ответ?
     - Биолюминесценция. После того, как Тина обработала материал, можно сделать такое заключение. Но оно исключает любое из известных крупных живых существ.
     - Госпожа Лунд говорила, что это может быть глубоководный кальмар.
     - Да, мы обсуждали это, - сказал Йохансон. - Но маловероятно. Поверхность тела и структура не позволяют сделать такое заключение. Кроме того, регион - неподходящий для спрутов.
     - Тогда что же это?
     - Не знаю.
     Все замолчали. Стоун нервно играл шариковой ручкой.
     - А могу я спросить, - неторопливо возобновил беседу Йохансон, - какого типа фабрику вы планируете установить?
     Скауген бросил взгляд в сторону Лунд. Она пожала плечами:
     - Я рассказала Сигуру, что мы предполагаем подводное сооружение. Но пока точно не знаем, будет ли оно.
     - А вы представляете себе, что это такое? - спросил Скауген, повернувшись к Йохансону.
     - Я знаю кое-что про установки "Субсис", - сказал Йохансон.
     Хвистендаль поднял брови.
     - Это уже много. Вы становитесь специалистом, доктор Йохансон.
     - "Субсис" - это вчерашний день, - тявкнул Стоун. - Мы продвинулись дальше. Мы пойдём глубже, и системы надёжности у нас, несомненно, выше.
     - Новая система разработана фирмой "FMC" из Конгсберга, это следующий шаг в развитии глубоководных технологий, - объяснил Скауген. - То, что мы их установим, вопрос решённый. Но мы пока не знаем, куда вести нефтепровод - к имеющимся платформам или на сушу. В любом случае нам придётся преодолевать большие расстояния и разность высоты.
     - А нет ли третьей возможности? - спросил Йохансон. - Например, корабль, плавающий прямо над фабрикой?
     - Да, но добыча всё равно будет идти на дне, - сказал Хвистендаль.
     - Как уже говорилось, мы можем оценивать риски, - продолжал Скауген, - пока они определимые . А в случае с червями или с той тварью, которая есть на видео, в игру вступают факторы, которых мы не знаем и не можем объяснить. Может, это и перестраховка, как считает Клиффорд, но мы хотим достичь определённости. Вы не обязаны брать на себя это решение, доктор Йохансон, но всё же: что бы сделали на нашем месте вы?
     Йохансону стало не по себе. Стоун смотрел на него с неприкрытой враждебностью. Хвистендаль и Скауген казались заинтересованными, а выражение лица Лунд было совершенно безмятежным.
     Надо было с ней заранее обо всём условиться, подумал он. Может, она хотела, чтобы он воспрепятствовал проекту? А может, и нет.
     Йохансон положил ладони на стол.
     - В принципе, я бы строил станцию, - сказал он. Скауген и Лунд озадаченно воззрились на него. Хвистендаль наморщил лоб, а Стоун откинулся с победной миной.
     Йохансон выждал несколько секунд и добавил:
     - Но я бы построил её только после того, как "Геомар" проведёт дальнейшие испытания и даст зелёный свет. Сведения о том лох-несском чудовище на видео мы вряд ли получим. И я не уверен, что оно должно нас особо занимать. Решающим является то, какое действие может оказать на стабильность материкового склона массовое нашествие червя неизвестного вида, пожирающего гидрат. Пока это не выяснено, я бы посоветовал отложить проект.
     Стоун сжал губы. Лунд улыбнулась. Скауген переглянулся с Хвистендалем и сказал:
     - Благодарю вас, доктор Йохансон, что вы не пожалели для нас времени.
     Позднее, когда он уже погрузил свой чемодан в джип и обходил дом в последний раз, проверяя, не забыл ли чего, в дверь позвонили.
     На пороге стояла Лунд. Начался дождь, и её волосы прилипли к голове.
     - Всё было хорошо, - сказала она.
     - Ой ли? - Йохансон отступил, впуская её внутрь. Она вошла, отвела с лица мокрые пряди и кивнула.
     - В принципе, Скауген уже принял решение. Ему требовалось только твоё благословение.
     - Кто я такой, чтобы благословлять проекты "Статойла"?
     - Я уже говорила, ты пользуешься доброй славой. Но Скаугену важно другое. Он ответственное лицо, и каждый, кто работает на компанию или ещё как-то связан с нею, ангажирован. А ты у нас специалист по червям и совершенно не заинтересован в строительстве каких бы то ни было фабрик.
     - Значит, Скауген отложил проект в долгий ящик?
     - До тех пор, пока "Геомар" не прояснит ситуацию.
     - Надо же!
     - Ты ему, кстати, понравился.
     - Он мне тоже.
     - Да, компании повезло, что в руководстве есть такие люди. - Она стояла в прихожей, опустив руки. Для человека, постоянно пребывающего в целеустремлённом движении, она казалась странно нерешительной. - А где твой багаж?
     - А что?
     - Разве ты не хотел поехать на озеро?
     - Багаж в машине. Тебе повезло, ты могла уже не застать меня. - Он осмотрел её с головы до ног. - Могу я ещё что-нибудь сделать для тебя, прежде чем предамся уединению? И уж на сей раз я поеду! Больше никаких отлагательств.
     - Я не собиралась тебя задерживать. Я только приехала рассказать, что решил Скауген, и...
     - Очень мило с твоей стороны.
     - И спросить тебя, в силе ли ещё твоё предложение.
     - Какое? - спросил он, хотя было ясно, какое.
     - Ты предложил мне поехать с тобой.
     Йохансон прислонился к стене у вешалки. Он вдруг увидел, какая надвигается на него гора проблем.
     - Но я спросил, что скажет Каре.
     Она сердито тряхнула головой.
     - Я ни у кого не должна спрашивать разрешения.
     - Я не хотел бы вносить ненужные недоразумения.
     - Ты ни при чём, - упрямо сказала она. - Если я хочу на озеро, то это исключительно моё решение.
     - Ты уклоняешься от ответа на мой вопрос.
     Вода капала с её волос.
     - Зачем ты тогда предложил? - спросила она. Действительно, зачем, подумал Йохансон.
     Потому что мне бы хотелось этого. Но так, чтобы это ничему не навредило. Он не чувствовал никаких обязательств перед Каре Свердрупом. Но внезапная готовность Лунд ехать с ним смущала его. Спорадические совместные ужины - это было частью их иронично инсценированного затяжного флирта, который ни к чему не вёл. Сейчас это был уже не флирт.
     - Если вы поссорились, - сказал он с внезапной догадкой, - то увольте меня от ваших разборок. Договорились? Ты можешь поехать со мной, но ты не должна использовать меня для того, чтобы оказывать на Каре давление.
     - Тебе не надо вникать в подробности. Впрочем, ты прав. Ладно, забудем об этом.
     - Да.
     - Просто я должна немного подумать.
     - Да уж, подумай.
     Они продолжали нерешительно переминаться в прихожей.
     - Ну ладно, - сказал Йохансон. Он наклонился, чмокнул её в щёку и мягко выставил за дверь. Потом закрыл её за собой. Уже темнело. Накрапывал дождь. Большую часть пути ему придётся проделать в темноте, но так было даже лучше. Он будет слушать Сибелиуса. Сибелиус и темнота. Хорошо!
     - В понедельник вернёшься? - спросила Лунд.
     - Думаю, даже в воскресенье вечером.
     - Созвонимся?
     - Конечно. Что ты собираешься делать?
     Она пожала плечами:
     - Дел всегда хватает.
     Он не стал задавать лишних вопросов, но Лунд сама сказала:
     - Каре уехал на выходные. К своим родителям.
     Йохансон открыл дверцу и застыл.
     - Тебе тоже не надо всё время работать, - сказал он. Она улыбнулась:
     - Конечно.
     - И, кроме того... ты же не можешь поехать со мной. У тебя ничего нет для выходных на озере.
     - А что для этого нужно?
     - Ну, удобную обувь, прежде всего. И что-нибудь тёплое.
     Лунд глянула себе на ноги. На ней были шнурованные ботинки на толстой подошве.
     - Что ещё?
     - Ну, ещё свитер... - Йохансон почесал бороду. - Впрочем, у меня там есть.
     - На всякий случай?
     - Да, на всякий случай.
     Он взглянул на неё. И засмеялся.
     - О'кей, госпожа Сложность. Последний рейс.
     - Это я-то Сложность? - Лунд открыла пассажирскую дверцу и улыбнулась. - Обсудим это по дороге.
     Когда они добрались до просёлка, ведущего к озеру, было уже темно, и джип вразвалочку ковылял по корневищам деревьев. Озеро лежало перед ними, словно небо, опрокинутое в лес. В просветах облаков сияли звёзды.
     Йохансон внёс чемодан в дом и встал рядом с Лунд на веранде. Половицы тихо скрипели. Его всякий раз заново очаровывала здешняя тишина, тем более явственная, что она была полна звуков: шорохов в подлеске, потрескиваний, цвирканья сверчка, далёкого крика птицы и чего-то ещё неопределимого. Крыльцо с веранды вело на поляну, спускавшуюся к воде. Там был покосившийся причал и лодка, на которой он иногда выезжал поудить рыбу.
     - И всё это для тебя одного? - спросила Лунд.
     - В основном.
     - Должно быть, ты в ладу с собой.
     Йохансон тихо засмеялся.
     - Почему ты так считаешь?
     - Когда больше никого нет, тебе должно нравиться собственное общество.
     - О да. Тут я могу обращаться с собой как хочу. Любить себя, питать отвращение...
     Она повернулась к нему:
     - И так тоже бывает?
     - Редко. И если бывает, то я питаю к себе за это отвращение. Заходи в дом. Сейчас я приготовлю нам ризотто.
     Они вошли внутрь.
     Йохансон нарезал лук, протомил его в оливковом масле, добавил riso di carnaroli - венецианский рис для ризотто. Перемешал деревянной ложкой, подлил кипящего куриного бульона и продолжал помешивать, чтобы масса не пригорела. Между делом нарезал белые грибы, разогрел их в сливочном масле и поставил жариться на медленном огне.
     Лунд заворожённо наблюдала за его действиями. Йохансон знал, что она не умеет готовить. Ей для этого не хватало терпения. Он открыл бутылку красного вина и наполнил два бокала. Обычная процедура. Но срабатывает всегда. Есть, пить, говорить, придвинувшись близко друг к другу. А будет то, что бывает, когда стареющий богемный представитель научного мира и молодая женщина едут в уединённое романтическое место.
     Проклятый автоматизм!
     И чего ему вздумалось взять её с собой?
     Лунд сидела на кухне в его свитере и казалась такой размякшей, какой он её давно не видел. Это сбивало Йохансона с толку. Раньше он часто пытался внушить себе, что она - не его тип: слишком быстрая, слишком беспокойная. Но теперь он должен был признаться самому себе, что всё не так.
     Ты мог бы провести чудные, спокойные выходные, думал он. Но тебе, идиоту, зачем-то понадобилось всё усложнить.
     Ужинали они на кухне. И с каждым бокалом Лунд становилась всё раскованнее. Они болтали о разном и открыли ещё одну бутылку вина.
     В полночь Йохансон сказал:
     - Снаружи не очень холодно. Хочешь прокатиться на лодке?
     Она подперла подбородок и улыбнулась ему.
     - А купаться будем?
     - Я бы на твоём месте воздержался. Разве что месяца через два. Тогда будет теплее. Нет, мы просто выедем на середину озера, возьмём с собой бутылку и...
     Он помедлил.
     - И?
     - Посмотрим на звёзды.
     Они заглянули друг другу в глаза. Каждый по свою сторону кухонного стола, упершись локтями, они смотрели друг на друга, и Йохансон чувствовал, как его внутреннее сопротивление сдавалось. Он говорил такие вещи, которые не собирался говорить, он пустил в ход все средства и задействовал все рычаги, чтобы привести машину в движение. Он будил воспоминания, заставлял себя и Лунд делать то, ради чего уезжают вместе на заброшенное озеро; он хотел бы вернуть её назад в Тронхейм и вместе с тем хотел бы видеть её в своих объятиях, он придвигался к ней ближе, чтобы ощутить на своём лице её дыхание, проклинал ход судьбы и вместе с тем едва мог дождаться её исхода.
     - Хорошо. Поехали.
     Снаружи было тихо и безветренно. Они прошли по причалу и сели в лодку. Йохансон поддержал Лунд за руку и чуть не посмеялся вслух над самим собой. Как в кино, подумал он, как в этом дурацком - название он забыл - фильме с Мэг Райэн. Спотыкаясь, поневоле сближаешься. О, боже мой.
     Это была маленькая деревянная лодка, которую он купил у прежнего владельца вместе с домом. Нос был крытый, прибитые планки образовывали небольшой трюм. Лунд уселась на носу в позе портного, а Йохансон завёл подвесной мотор. Шум мотора не нарушил окружающий покой, а гармонично вплёлся в дивно оживлённую лесную ночь. Такое тарахтение и низкий гул мог бы производить какой-нибудь гипертрофированный шмель.
     В продолжение короткой поездки они не проронили ни слова. Потом Йохансон заглушил мотор. Они были довольно далеко от берега. На веранде остался свет, и он отражался в воде волнистыми полосами. То и дело слышался какой-нибудь тихий всплеск, когда рыба выскакивала из воды, чтобы схватить насекомое. Йохансон, балансируя, пробрался к Лунд, держа в руке початую бутылку. Лодка мягко покачивалась.
     - Если ляжешь на спину, - сказал он, - то весь мир твой. Со всем, что в нём есть. Попробуй.
     Её глаза светились в темноте.
     - Ты уже наблюдал здесь звездопад?
     - Да. И не раз.
     - И что? Загадал желание?
     - Для этого у меня маловато романтической субстанции. - Он опустился на планки рядом с ней. - Мне хватало того, что я им любовался.
     Лунд захихикала.
     - Ты ни во что такое не веришь?
     - А ты?
     - Я-то меньше всех.
     - Я знаю. Тебя не обрадуешь ни цветами, ни звездопадом. Трудно приходится бедному Каре. Самое романтичное, что он мог бы тебе подарить, это анализ стабильности подводной конструкции.
     Лунд не сводила с него глаз. Потом запрокинула голову и медленно легла на спину. Свитер задрался, обнажив пупок.
     - Ты правда так считаешь?
     Йохансон оперся на локоть и смотрел на неё сверху.
     - Нет. Неправда.
     - Ты думаешь, что во мне совсем нет романтики.
     - Я думаю, ты просто не задумывалась над тем, как функционирует романтика.
     Их взгляды снова встретились. Надолго.
     Слишком надолго.
     Его пальцы оказались в её волосах, медленно пробежали по прядям. Она смотрела на него снизу вверх.
     - Может, ты мне покажешь это, - прошептала она.
     Йохансон клонился над ней всё ниже, пока между их губами не завибрировала лишь тонкая прослойка горячего воздуха. Она обвила его шею. Глаза её были закрыты.
     Поцеловать. Сейчас.
     Тысячи шорохов и мыслей вспорхнули в голове Йохансона, уплотнились в вихрь и нарушили его концентрацию. Оба замерли в напряжённой позе, будто ждали знака, сигнала, разрешения: теперь можете поцеловать друг друга, теперь можете быть страстными.
     Будьте же страстным , мужчина!
     Что такое? - думал Йохансон. - Что здесь не так?
     Он ощущал тепло тела Лунд, вдыхал её аромат, и это был чудесный, зовущий аромат.
     Но ничто в нём не шелохнулось в ответ на этот зов.
     - Не функционирует, - в ту же минуту сказала Лунд. На протяжении вздоха, на границе между капитуляцией и настойчивостью, Йохансон чувствовал себя так, будто упал в холодную воду. Потом короткая боль прошла. Что-то погасло. Остаток жара растворился в ясном воздухе над озером, уступив место громадному облегчению.
     - Ты права, - сказал он.
     Они оторвались друг от друга, медленно, с трудом, будто их тела ещё не взяли в толк то, что головам уже было ясно. Йохансон увидел в её глазах вопрос, который, возможно, читался и в его взгляде: что мы натворили? Сколько всего испортили?
     - Всё в порядке? - спросил он.
     Лунд не ответила. Он сел перед нею, спиной к борту. Потом заметил, что всё ещё держит в руке бутылку, и протянул ей.
     - Совершенно очевидно, - сказал он, - что наша дружба слишком сильна для любви.
     Он знал, что это звучит плоско и патетично, но это подействовало. Она начала хихикать, сперва нервно, потом с облегчением. Взяла бутылку, отпила глоток и громко рассмеялась. Провела ладонью по лицу, будто хотела стереть этот громкий, неуместный смех, но он пробивался сквозь её пальцы, и Йохансон в конце концов тоже рассмеялся вместе с ней.
     - Ох, - вздохнула она. Они помолчали.
     - Ты огорчился? - спросила она тихо.
     - Нет. А ты?
     - Я... нет, я не огорчилась. Нисколько. Просто это... - Она запнулась. - Это так запутано. На "Торвальдсоне" тогда, помнишь, вечер в твоей каюте. Ещё бы минута, и... всё могло бы произойти, но сегодня...
     Он взял у неё из рук бутылку и выпил.
     - Нет, - сказал он. - Давай будем честными, всё бы кончилось тем же.
     - А в чём причина?
     - Ты его любишь.
     Лунд обняла руками колени.
     - Каре?
     - А кого же ещё?
     Она уставилась прямо перед собой, а Йохансон снова приложился к горлышку, поскольку это было не его дело - копаться в чувствах Тины Лунд.
     - Я думала, что могу уйти от него.
     Пауза. Если она ждёт ответа, подумал он, то ей придётся ждать долго. Она сама должна это понять.
     - Мы с тобой всегда были готовы к этому, - сказала она. - Никто из нас не хотел себя связывать, а ведь это идеальная предпосылка. Но мы так и не осуществили этой возможности. У меня никогда не было уверенности, что это должно произойти именно сейчас... Я никогда не была влюблена в тебя. Я не хотела быть влюблённой. Но представление, что это когда-нибудь произойдёт, волновало. Каждый живёт своей жизнью, никаких обязательств, никаких уз. Я даже была уверена, что это скоро случится, я считала, что давно пора! И вдруг появляется Каре, и я думаю: боже мой, это путы! Любовь обязывает, а это...
     - Это любовь.
     - Я думала, скорее, что это другое. Как грипп. Я больше не могла сосредоточиться на работе, я мысленно была где-то в другом месте, у меня почва уходила из-под ног, а это не для меня, это не я.
     - И тут ты подумала, что надо наконец осуществить возможность, пока не окончательно потеряла над собой контроль.
     - Нет, ты всё-таки обиделся!
     - Я не обиделся. Я тебя понимаю. Я тоже никогда не был в тебя влюблён. - Он задумался. - Я тебя вожделел. Впрочем, лишь с тех пор, как ты вместе с Каре. Но я старый охотник, я думаю, меня просто злило, что добыча уходит из рук, это ранило моё тщеславие... - Он тихо рассмеялся. - Знаешь этот чудесный фильм с Шер и Николасом Кейджем? "Очарованные луной". Там кто-то спрашивает, почему мужчины хотят спать с женщинами? И ответ такой: потому что они боятся смерти. М-м. Почему я об этом вспомнил?
     - Потому что страх присутствует во всём. Страх остаться одному, страх быть ненужным, но ещё хуже страх иметь выбор и ошибиться. У нас с тобой никогда не было ничего, кроме отношений, а с Каре... с Каре у меня никогда не будет ничего, кроме влечения. Я это быстро поняла. Ты хочешь кого-то, кого ты, собственно, совершенно не знаешь, ты хочешь его во что бы то ни стало. Но ты получаешь его только вместе с его жизнью впридачу. И тебе становится страшно.
     - Что это окажется ошибкой?
     Она кивнула.
     - А ты была вообще с кем-нибудь вместе? - спросил он. - Ну, по-настоящему?
     - Один раз, - ответила она. - Уже давно.
     - Твой первый?
     - М-м.
     - И что случилось?
     - То, что случилось, неоригинально. Правда. Он меня просто бросил, и мне это тяжело далось.
     - А потом?
     В лунном свете, подперев подбородок, с морщинкой между бровями, она была хороша. Но Йохансон не чувствовал ни следа сожаления. Ни о том, что они сделали попытку, ни о том, чем она быстро закончилась.
     - Потом бросала всегда я.
     - Ангел мщения.
     - Ну что ты. Нет, временами парни просто действовали мне на нервы. Слишком медлительные, слишком несообразительные, слишком милые. Иногда я убегала просто, чтобы вовремя спастись, прежде чем... Ну, ты знаешь, я скора на руку.
     - Ну да, не будем строить дом, а то налетит ураган и разрушит его.
     Лунд скривила рот.
     - Есть и другие возможности. Например, дом всё-таки строишь, но, прежде чем его кто-то разрушит, ты разрушаешь его сама.
     - Каре - дом.
     - Да. Каре - дом.
     Где-то засвистел сверчок. Вдали отозвался другой.
     - Тебе это чуть было не удалось, - сказал Йохансон. - Если бы мы сегодня переспали, у тебя было бы достаточно причин расстаться с Каре.
     - Да, я бы твёрдо себе сказала, что это гораздо больше отвечает моему жизненному стилю - иметь отношения с тобой, чем отдаться влечению, которое надолго выбьет меня из колеи. Постель бы это как-то... подтвердила.
     - Ты бы, так сказать, заспала себе путь к отступлению.
     - Нет. - Она гневно сверкнула глазами. - Ты мне нравился, хочешь верь, хочешь нет.
     - Ну ладно.
     - Ты вовсе не вспомогательное средство для побега, если ты это имеешь в виду. Я тебя не просто так...
     - Ну ладно, ладно! - Йохансон поднял руки. - Ты влюблена в меня.
     - Да, - сказала она брюзгливо.
     - Не с таким отвращением. Скажи ещё раз.
     - Да. Да-а!
     - Вот, уже лучше. - Он усмехнулся. - А теперь, после того, как мы тебя вывернули наизнанку и увидели, какая ты трусиха, мы, наверное, должны выпить остаток за Каре.
     Она криво усмехнулась.
     - Не знаю.
     - Ты всё ещё не уверена?
     - То да, то нет. Я... запуталась.
     Йохансон перекидывал бутылку из руки в руку. Потом сказал:
     - Я тоже однажды разрушил дом, Тина. Уже много лет назад. И жители были ещё внутри. Они еле выбрались оттуда. По крайней мере, один из двоих. Я и по сей день не знаю, правильно ли это было.
     - И кто же был другой житель? - спросила Лунд.
     - Моя жена.
     Она подняла брови.
     - Ты был женат?
     - Да.
     - Об этом ты не рассказывал.
     - Мало ли чего я не рассказывал. Мне в кайф чего-нибудь не рассказать.
     - А что случилось?
     - Что всегда случается. - Он пожал плечами. - Развод.
     - Почему?
     - Да так. Без особенных причин. Никакой назревшей драмы, никаких летающих тарелок. Только чувство тесноты. И правда, страх, что это может... сделать меня зависимым. Уже надвигалось: семья, дети, пёс, роющийся в палисаднике, ответственность, а дети, собака и ответственность по частям уничтожают любовь... Тогда мне казалось очень разумным расстаться.
     - А сейчас?
     - Сейчас я иногда думаю, что это, может быть, была единственная ошибка в моей жизни. - Он задумчиво смотрел на воду. Потом снова поднял бутылку. - В этом смысле: "То, что хочешь сделать, делай скорее!"
     - Я не знаю, что делать, - прошептала она.
     - Не поддавайся страху. Ты правда скорая на руку. Так будь быстрее своего страха. - Он посмотрел на неё. - Я тогда не смог этого. Всё, что решаешь без страха, решаешь правильно.
     Лунд улыбнулась. Потом наклонилась вперёд и взяла бутылку.
     К удивлению Йохансона, они остались на озере до конца выходных. После их неудавшегося романа он думал, что на следующее же утро они вернутся в Тронхейм, но уезжать им не захотелось. Что-то в их отношениях просветлело. Не нужно стало поддерживать их вечный флирт. Они гуляли, болтали и смеялись, выкинув из головы весь мир со всеми его университетами, буровыми вышками и червями, и Йохансон готовил лучшие в своей жизни спагетти.
     В воскресенье вечером они вернулись, и Йохансон высадил Лунд у её дома. Войдя наконец в свою квартиру в Киркегате, он впервые за много лет ощутил разницу между уединением и одиночеством. Но это чувство он оставил в прихожей. Дальше порога не допускались ни грусть, ни сомнения в себе.
     Он внёс чемодан в спальню. Там тоже, как и в гостиной, был телевизор. Йохансон включил его и перещёлкивал каналы, пока не наткнулся на запись концерта из лондонского "Ройял Альберт Холла". Кири Те Канава пела арии из "Травиаты". Йохансон разбирал вещи, тихонько подпевая и раздумывая, чего бы выпить на ночь.
     Через некоторое время музыка прекратилась.
     Складывая непослушную рубашку, он не сразу отметил начало новостей.
     - ...как стало известно из Чили. Нет никаких подтверждений, что исчезновение норвежской семьи как-то связано с похожими событиями, произошедшими в это же время на побережье Перу и Аргентины. Там тоже несколько рыбацких лодок либо бесследно исчезли, либо были впоследствии обнаружены в море пустыми. Норвежская семья из пяти человек выехала на траулере в хорошую погоду и при спокойном море.
     Сложить рукав вправо, подогнуть. Что это там сказали по телевизору?
     - В Коста-Рике тем временем отмечено небывалое нашествие медуз. Тысячи так называемых "португальских галер" появились у самого побережья. Как стало известно, уже четырнадцать человек погибли от соприкосновения с этими чрезвычайно ядовитыми существами, множество людей получили ожоги, среди них двое англичан и один немец. Неизвестно число пропавших без вести. Министерство туризма Коста-Рики проводит кризисное совещание, но опровергает сведения, что пляжи закрыты для туристов. В настоящее время непосредственной опасности для купания нет, заявил представитель министерства.
     Йохансон замер, держа в руках сложенную рубашку.
     - Вот мерзавцы, - пробормотал он. - Четырнадцать погибших. Давно пора закрыть все пляжи.
     - Вызывают беспокойство и большие стаи медуз у австралийского побережья. Особенную угрозу представляют "морские осы", также отличающиеся повышенной ядовитостью... Ряд несчастных случаев на море со смертельным исходом произошёл также на Западе Канады. Точные причины гибели туристических кораблей пока неизвестны. Возможно, суда столкнулись в результате отказа навигационного оборудования.
     Йохансон повернулся. Дикторша как раз отложила свои листки и с пустой улыбкой смотрела в объектив камеры.
     - А теперь в нашем обзоре - другие новости дня.
     "Португальские галеры", подумал Йохансон.
     Он вспомнил женщину в Бали - как она кричала на песке, корчась в судорогах. А ведь она даже не коснулась "галеры". Просто, прогуливаясь по пляжу, выудила её палкой из мелководья - полюбоваться необычайной красотой эфирного паруса. Женщина всего лишь перевернула медузу палкой, вываляв её в песке, как в панировке. А потом допустила ту роковую ошибку...
     "Португальские галеры" относятся к виду, до сих пор представляющему для науки загадку. Строго говоря, "галера" не является классической медузой, это плавучая колония одноклеточных, сотен и тысяч полипов с разными функциями. Её голубой или пурпурный переливчатый парус, торчащий из воды оттого, что он наполнен газом, позволяет колонии двигаться по ветру подобно яхте. А что под парусом, того не видно.
     Но очень ощутимо, если дотронуться. "Галеры" волочат за собой шлейф из щупальцев, достигающих в длину пятнадцати метров и усеянных сотнями тысяч крошечных обжигающих клеток. Строение и функция этих клеток представляют собой мастерское достижение эволюции - высокоэффективный арсенал оружия. Каждая клетка содержит внутри капсулу со свёрнутым шлангом, который завершается гарпунным остриём, втянутым до поры до времени внутрь. Легчайшее прикосновение приводит в действие процесс умопомрачительной точности. Шланг распрямляется и мощно выбрасывается наружу. Тысячи гарпунов пробивают кожу жертвы, словно шприцы, и впрыскивают такую смесь белков и протеинов, которая разом поражает нервные клетки и кровяные тельца. Следствие - немедленное сокращение мускулатуры. Боль - как от раскалённого металла, шок, остановка дыхания, паралич сердца. Если повезёт находиться в этот момент у берега, чтобы сразу вытащили, то останется надежда выжить. Пловцы и ныряльщики, попавшие в сеть такой медузы вдали от берега, шансов не имеют.
     Та женщина в Бали всего лишь задела кончиком палки палец своей ноги. На палке оставался обжигающий яд. Даже такого количества было достаточно, чтобы она уже никогда не забыла об этой встрече.
     И всё же "португальская галера" была безобидной тварью по сравнению с "кубической медузой" Chironex fleckerei - австралийской "морской осой".
     В части ядовитых смесей природа достигла в своей эволюционной истории впечатляющих высот. В случае "морских ос" она создала настоящий шедевр. Яда одной особи хватило бы, чтобы убить двести пятьдесят человек. Мгновенный паралич нервов вызывает потерю сознания. Большинство жертв тут же захлёбываются в воде.
     Всё это пронеслось в голове Йохансона, пока он смотрел на экран телевизора.
     Людей просто дурачили. Четырнадцать смертельных случаев и множество обожжённых за такой короткий срок - разве это не чрезвычайная ситуация? А что значат все эти истории с исчезновением кораблей?
     "Португальские галеры" у берегов Южной Америки. "Морские осы" у берегов Австралии.
     Нашествие щетинковых червей у берегов Норвегии.
     Нет, какая же тут связь, засомневался он. Медузы часто появляются стаями по всему миру. Ни одно лето не обходится без медузной напасти. А черви - это совсем другое.
     Он разложил одежду по полкам, выключил телевизор и отправился в гостиную, чтобы поставить компакт-диск или почитать.
     Но вместо этого стал ходить из угла в угол, потом подошёл к окну и выглянул на улицу, освещённую фонарём.
     До чего же спокойно было на озере.
     И здесь, в Киркегате, всё спокойно.
     Это неспроста - значит, готовится что-то недоброе.
     Что за чушь, подумал Йохансон. Киркегата-то при чём?
     Он налил себе граппы, отпил глоток и вспомнил, кому можно позвонить.
     Кнут Ольсен. Он работал, как и Йохансон, в НТНУ и был специалистом по медузам, кораллам и морским анемонам.
     - Ты уже спал? - спросил Йохансон.
     - Дети не дают уснуть, - сказал Ольсен. - У Марии день рождения, ей сегодня исполнилось пять лет. Ну, как ты отдохнул на озере?
     Ольсен был примерным семьянином с постоянно ровным хорошим настроением и вёл упорядоченную бюргерскую жизнь, чуждую Йохансону. Они никогда не встречались вне работы, за исключением обеденных перерывов. Но Ольсен был славным парнем с чувством юмора. Да без юмора он бы и не выжил, по мнению Йохансона: с пятью-то детьми и кучей родственников.
     - Поедем как-нибудь со мной, - предложил он.
     - Непременно, - ответил Ольсен. - Как-нибудь обязательно съездим.
     - Ты смотрел новости?
     Возникла небольшая пауза.
     - Ты имеешь в виду медузы?
     - Именно! Я так и знал, что это тебя заинтересует. Что там случилось?
     - Да что там может случиться? Такие нашествия - обычное дело. То саранча, то медузы...
     - Я имею в виду "португальские галеры" и "морские осы".
     - Вот это необычно.
     - Ты уверен?
     - Необычно то, что разом появились оба опаснейших вида медуз. Ну, в Австралии всегда были проблемы с саркодовыми, и именно с "морскими осами". Они нерестятся к северу от Рокгемптона в устьях рек. Три минуты - и человек готов.
     - А время года соответствует?
     - Для Австралии - да. С октября по май. В Европе эта дрянь донимает людей в жару. Мы в прошлом году были на Менорке, и детям даже покупаться вдоволь не удалось, потому что кругом тоннами валялись велеллы...
     - Кто-кто валялся?
     - Velella. Парусные медузы. Очень красивые, пока не начнут вонять на солнцепёке. Маленькие фиолетовые штучки. Весь пляж был лиловый, их сгребали лопатами и граблями и вывозили мешками, ты представить себе не можешь, а в море их всё прибывало и прибывало. Ты же знаешь, я обожатель медуз, но даже мне было многовато. И всё равно очень странно то, что происходит сейчас в Австралии.
     - А что именно странно?
     - "Морские осы" появляются на мелководье. А вдали от берега их не встретишь. Тем более, у островов Большого Барьерного рифа. А теперь, я слышал, они есть и там. С велеллами всё иначе. Они обычно болтаются в открытом море. Мы до сих пор не знаем, чего им надо на пляжах, мы вообще очень мало знаем о медузах.
     - А разве пляжи не защищены сетями?
     Ольсен расхохотался.
     - Да, их ставят, но они ничего не дают. Медузы застревают в сетях, но щупальца отрываются и проникают сквозь ячейки. Тогда ты их вообще не заметишь. - Он сделал паузу. - А почему, собственно, ты так заинтересовался этим?
     - Хочу знать, действительно ли мы имеем дело с настоящей аномалией.
     - Можешь спокойно держать пари, - прорычал Ольсен. - Видишь ли, появление медуз всегда сопряжено с жарой и размножением планктона: медузы им питаются. Поэтому поздним летом набегают целые стада этих тварей, но через пару недель они снова исчезают. Таков ход вещей... Погоди-ка.
     На заднем плане слышался громкий рёв. Йохансон спросил себя, когда же дети Ольсена ложатся спать и ложатся ли вообще. Всякий раз, когда ему приходилось говорить с Ольсеном по телефону, в доме орали дети.
     К детским крикам добавились крики Ольсена, потом он снова подошёл к телефону.
     - Извини. Передрались из-за подарков. Итак, если ты хочешь знать моё мнение, то такие нашествия медуз происходят из-за разжижения моря. А виноваты мы. Разжижение активизирует рост планктона. После этого стоит ветру подуть с запада или северо-запада - и они у нас под носом.
     - Да, но это касается нормальных нашествий. А мы говорим о...
     - Погоди. Ты хотел знать, имеем ли мы дело с аномалией. Ответ гласит: да! Правда, мы не можем признать её как аномалию. У тебя дома есть растения?
     - Что? А, да.
     - Наверняка это юкка-пальма?
     - Да, целых две.
     - А они - аномалия. Ты понимаешь? Юкка-пальму к нам завезли, и угадай кто?
     Йохансон нетерпеливо закатил глаза.
     - Надеюсь, ты не сведёшь наш разговор к нашествию юкка-пальм? Мои пальмы ведут себя вполне миролюбиво.
     - Я не это имею в виду. Я просто хочу сказать, что мы уже не в состоянии судить, что естественно, а что нет. В 2000 году я вёл исследование медузных нашествий в Мексиканском заливе. Гигантские студенистые стаи угрожали местным рыбным запасам. Они обрушились на нерестилища Луизианы, Миссисипи и Алабамы и пожирали икру и рыбных мальков, но ещё до этого они оставили их без надежды на выживание, потому что сожрали у них весь планктон. Самый большой урон нанёс один вид, которому там вообще нечего было делать: австралийская медуза из Тихого океана. Её туда случайно притащили.
     - Биология нашествий.
     - Правильно. Они нарушили цепочку питания и привели к сокращению улова. А несколько лет назад экологическая катастрофа угрожала Чёрному морю, потому что в восьмидесятые годы какое-то торговое судно завезло в своих балластных водах рифлёных медуз. И Чёрное море просто зашилось. - Ольсен вошёл в раж. - Теперь перейдём к "португальским галерам". Они появились у берегов Аргентины, а это не их область. Центральная Америка - да. Может быть, ещё Перу и Чили, но чтобы ниже? Четырнадцать трупов за один раз! Это похоже на атаку. Как будто их там кто наколдовал.
     - Меня озадачивает, что объединились два самых опасных вида.
     - Только не поддавайся на теорию заговора, мы же не в Америке. Есть и другие объяснения. Некоторые считают, что виноват Эль-Ниньо, другие говорят, что виновато потепление. В Малибу нашествия медуз, каких не видели десятки лет, в Тель-Авиве появились какие-то просто гиганты. И потепление климата, и зараза из чужих мест - всё может служить объяснением.
     Йохансон почти не слушал. Ольсен сказал нечто такое, что уже не шло из головы.
     "Как будто их там кто наколдовал".
     А черви?
     "Как будто их там кто наколдовал".
     - ...спариваться идут на мелководье, - как раз говорил Ольсен. - И всё это вышло из-под контроля. Там погибло не четырнадцать человек, а гораздо больше, это я тебе гарантирую.
     - М-м.
     - Да ты меня вообще слушаешь?
     - Ещё как. Я думаю, теперь ты впадаешь в теорию заговора.
     Ольсон засмеялся.
     - Ну что ты. Но это аномалия. На первый взгляд имеет вид циклически возникающего феномена, но я вижу за этим нечто другое.
     - Нутром чуешь?
     - Нутром я чую, что съел сегодня говяжий рулет. Больше моё нутро ни на что не годится. Нет, я чую это головой.
     - Хорошо. Спасибо. Я хотел услышать твоё мнение.
     Он раздумывал, не сказать ли Ольсену о червях. Но "Статойл", пожалуй, не особенно стремится к публичному обсуждению темы, а Ольсен немного болтлив.
     - Увидимся завтра в обед? - спросил Ольсен.
     - Да. С удовольствием.
     - А я пока постараюсь разузнать для тебя побольше. Есть у меня кой-какие источники.
     Йохансон положил трубку и спросил себя, насторожили бы его эти медузы, не знай он о червях?
     По-видимому, нет. Его насторожили не медузы. Его насторожила взаимосвязь. Если она есть.

     На следующее утро Ольсен с утра заглянул к нему в кабинет.
     - Ну, как тебе это понравится? Одна печальная весть за другой. Слышал новости?
     - Ты имеешь в виду пропавшие лодки? Я, кстати, хотел тебя о них спросить.
     - Только если дашь кофе, - сказал он, с любопытством озираясь. Любопытство было одной из основных черт Ольсена - в равной степени полезной и докучливой.
     - Кофе в соседней комнате, - сказал Йохансон. Ольсен выглянул в секретарскую и громко потребовал себе кофе. Потом сел и продолжал разглядывать кабинет. Вошла секретарша, со стуком поставила перед ним чашку кофе и окинула его уничтожительным взглядом.
     - Чего это она? - с недоумением спросил Ольсен, когда она вышла.
     - Я наливаю себе кофе сам, - посмеиваясь, сказал Йохансон. - Там всё наготове: кофейник, молоко, сахар, чашки.
     - Ну, какая чувствительная дама! Сожалею. В другой раз принесу ей домашний кекс. Моя жена печёт замечательные кексы. - Ольсен шумно прихлебнул. - Ну, так ты слышал новости?
     - Да, в машине.
     - Десять минут назад было экстренное спецсообщение по CNN. У меня в кабинете есть маленький телевизор. - Ольсен подался вперёд. Верхний свет отразился в его намечающейся лысине. - У берегов Японии взорвался и затонул газовый танкер. В то же самое время в Малаккском проливе столкнулись два контейнеровоза и фрегат. Один из контейнеровозов тонет, другой на плаву, а фрегат горит.
     - О, боже мой. - Йохансон грел руки о свою чашку. - Но что касается Малаккского пролива, то странно, что там этого раньше не случилось.
     Три пролива конкурировали в борьбе за звание самого оживлённого морского коридора - Ла-Манш, Гибралтар и Малаккский, часть морского пути из Европы в Юго-Восточную Азию и Японию. Через один только Малаккский пролив за день проходило по 600 больших танкеров и грузовых судов. А в иные дни - до 2000 кораблей, хотя ширина его в самом узком месте не больше двадцати семи километров. Индия и Малайзия настаивали на том, чтобы танкеры проходили южнее по проливу Ломбок, но их никто не хотел слышать. Окольный путь снижал прибыль.
     - Кто-нибудь знает, из-за чего они столкнулись?
     - Нет. Прошло всего несколько минут.
     - Ужасно. - Йохансон отпил глоток. - Так что там с исчезновением лодок?
     Ольсен подался вперёд и понизил голос.
     - Судя по всему, у Южной Америки уже давно исчезают пловцы и рыбацкие лодки. Со стороны Тихого океана. А началось, пожалуй, с Перу. Сперва исчез один рыбак, его лодку нашли спустя несколько дней. Она плавала в открытом море, плетёная тростниковая лодка. Думали, его смыло волной, но погода стояла совершенно тихая. Потом такие же случаи пошли один за другим. В конце концов, исчез небольшой траулер.
     - Почему же про всё это ничего не было слышно?
     Ольсен развёл руками.
     - Об этом не любят трезвонить. Для них слишком важен туризм. И потом, ведь всё это происходит где-то в дальних краях, где живут темнокожие черноволосые люди, которые для нас все на одно лицо.
     - Но о медузах-то они сообщают, а ведь это тоже в дальних краях.
     - Ой, я тебя умоляю! Это же разные вещи. Тут же погибли американские туристы, немец и ещё несколько белых. А теперь у берегов Чили исчезла норвежская семья. Они вышли в море порыбачить. Раз - и нету! Норвежцы, боже правый, полноценные белые люди, об этом как же не сообщить?!
     - Ну хорошо, я понял. - Йохансон откинулся на спинку стула. - И что, не было никаких радиограмм?
     - Нет, дорогой Шерлок Холмс. Ведь у большинства исчезнувших лодок весь бортовой хай-тек исчерпывается подвесным мотором.
     - И не было никакого шторма?
     - Ничего, что могло бы опрокинуть лодку.
     - А что происходит у берегов Западной Канады?
     - Ты про корабли, которые якобы столкнулись? Понятия не имею. Вроде бы их с горя потопили киты. Мир причудлив и страшен, да и ты со своими расспросами представляешь для меня загадку. Дай мне ещё кофе... нет, стой, я сам налью.

     Ольсен засел в кабинете Йохансона плотно, как домовый гриб. Когда он вдоволь напился кофе и наконец ушёл, до лекции Йохансона оставалось несколько минут.
     Он позвонил Лунд.
     - Скауген связался с другими компаниями, ведущими нефтеразведку, - сказала она. - По всему миру. Он хочет знать, не сталкивались ли они со сходным феноменом.
     - С червями?
     - Да. Он подозревает, что азиаты знают про эту живность не меньше нашего.
     - Откуда?
     - Сам же говорил, Азия пытается разрабатывать гидрат метана, тебе об этом в Киле сказали. Скауген решил закинуть пробный шар.
     Сама по себе идея неплохая, подумал Йохансон. Если полихеты действительно так падки до гидрата, они должны появиться всюду, где человек со своей стороны рвётся к метану.
     - Вряд ли азиаты станут распускать язык, - сказал он. - Они не глупее его.
     Лунд примолкла.
     - Ты хочешь сказать, Скауген бы тоже скрыл от них?
     - Ну... - Йохансон подыскивал подходящее слово. - Я не хочу вас ни в чём обвинять, но допустим, что кому-то придёт в голову форсировать строительство подводной фабрики, хоть там и копошатся какие-то неведомые твари.
     - Мы не сделаем этого.
     - Я же сказал: допустим.
     - Ты же слышал, Скауген последовал твоему совету.
     - Это делает ему честь. Но ведь на кон поставлены огромные деньги, разве не так? И тогда рискнувшие будут отпираться до конца: какие такие черви? Ничего про них не знаем, ничего не видели.
     - Чтобы, невзирая ни на что, строить?
     - Да, а чего опасаться? Если что случится, можно будет прищучить кого-нибудь за технические недоработки, но никак не за животных, пожирающих метан. Кто сможет задним числом доказать, что на червей наткнулись ещё до начала работ?
     - "Статойл" не пойдёт на то, чтобы скрыть это.
     - Давай пока отвлечёмся от вашего "Статойла". Для японцев, например, экспорт метана был бы равносилен нефтяному буму. Более того! Они бы на нём озолотились. Ты думаешь, азиаты будут играть с открытыми картами?
     Лунд помедлила.
     - Надо узнать это от них раньше, чем они узнают от нас. Нам нужны независимые наблюдатели. Люди, которые не связаны со "Статойлом". Например... - Казалось, она раздумывает. - Не мог бы ты немного порасспрашивать?
     - Что, я? У нефтяных компаний?
     - Нет, у институтов, университетов, у людей вроде тех, что работают в Киле. Не ведутся ли по всему миру исследования в части гидрата метана?
     - Да, но...
     - И у биологов. У морских биологов! У любителей-аквалангистов! Знаешь что? - загорелась она. - А не взять ли тебе на себя всю эту часть работы? Да, это правильно, я позвоню Скаугену и попрошу для тебя ставку! Мы бы тогда смогли...
     - Эй, полегче.
     - Это будет хорошо оплачиваться, а работы не слишком много.
     - Работы будет до чёрта. Но вы и сами могли бы справиться.
     - Лучше, если возьмёшься ты. Ты нейтральный человек.
     - Ах, Тина.
     - За то время, что мы тут с тобой дискутируем, ты мог бы уже трижды позвонить в Смитсониевский институт. Ну, пожалуйста, Сигур, это ведь так просто... Пойми же, если мы как концерн выступаем в части наших жизненных интересов, на нас тут же обрушиваются тысячи природозащитных организаций. Они только того и ждут.
     - Ага! Значит, вы хотите действовать втихаря?!
     Лунд вздохнула.
     - А что нам, по-твоему, делать? Да весь мир тут же обвинит нас в самом худшем. Я тебе клянусь, "Статойл" ничего не будет предпринимать до тех пор, пока мы не разберёмся с этими червями. Но если мы официально начнём стучаться во все двери, то и пальцем больше не сможем шевельнуть без пристального надзора.
     Йохансон взглянул на часы. Стрелка уже минула десять. Его лекция.
     - Тина, я вынужден прерваться. Я после перезвоню.
     - Так я могу сказать Скаугену, что ты согласен сотрудничать?
     - Нет.
     Молчание.
     - Хорошо, - кротко сказала она.
     Прозвучало так, будто её на эшафот повели. Йохансон глубоко вздохнул:
     - Могу я хотя бы подумать немного?
     - Да. Конечно. Ты просто сокровище.
     - Я знаю. Оттого и мучаюсь. Я тебе перезвоню.
     Он схватил свои бумаги и побежал в аудиторию.

***

Роанн, Франция

     В то самое время, когда Йохансон в Тронхейме начал свою лекцию, в двух тысячах километров от него Жан Жером осматривал бретонских омаров.
     Жером был предельно критичен. Ресторан "Труагро" пользовался непоколебимой славой во всей Франции, и Жером не хотел войти в историю разрушителем этой славы. Он отвечал за всё, что поступало из моря. Он был, так сказать, рыбный владыка и потому с раннего утра на ногах.
     День торговых посредников, у которых Жером покупал товар, начинался в три часа утра в Рунги, местечке в четырнадцати километрах от Парижа. Рунги снабжал продуктами и торговцев, и рестораторов. Там была представлена вся страна. Молоко, сливки, масло и сыры из Нормандии, отборные бретонские овощи, ароматные фрукты с юга. Поставщики устриц из Белона, из Марена и из бассейна Аркашона, тунцовые рыбаки из Сен-Жан-де-Лю и сотни других торговцев мчались по скоростным шоссе со своим нежным грузом именно сюда. Нигде в столице и вокруг неё нельзя было получить деликатесные продукты раньше, чем здесь.
     Решающим фактором здесь было качество. И посредникам надо было постараться, чтобы удовлетворить такого покупателя, как Жан Жером из Роанна.
     Он одного за другим брал омаров в руки и поворачивал, осматривая со всех сторон. Животные лежали в стиропоровых ящиках, устланных папоротником, по шесть штук. Они едва шевелились, но были, естественно, ещё живые, как им и полагалось. Клешни их были связаны.
     - Хорошо, - одобрил Жером.
     В его устах это была высшая похвала. На самом деле омары понравились ему как никогда. Они были скорее мелкие, но тяжёлые, с блестящим синим панцирем.
     Все, кроме двух.
     Торговец озадачился, взял в руки одного из омаров, одобренных Жеромом, и одного из забракованных и сравнил их на вес.
     - Вы правы, месьё, - огорчённо сказал он. - Я весьма сожалею, - он развёл руками. - Но разница не так уж велика?
     - Да, невелика, - сказал Жером, - для рыбной забегаловки. Но мы не забегаловка.
     - Мне очень жаль. Я могу привезти вам других.
     - Не беспокойтесь. Мы сами прикинем, у кого из посетителей желудок поменьше.
     Вскоре Жером уже был на кухне своего "Труагро" и составлял меню на вечер. Омаров он пока что опустил в ванну со свежей водой, и они там апатично замерли.
     Минул час, и у Жерома подошёл черёд омаров. Он велел поставить большой котёл воды. Живых омаров рекомендуется обрабатывать как можно скорее. В неволе животные склонны к самопоеданию. Бланшировать - это значит не варить, а лишь умертвить их в кипятке. До готовности их доведут позднее, непосредственно перед подачей на стол. Жером брал омаров из ванны, быстро опускал их в кипяток и вскоре вынимал. Из полостей панциря со свистом выходил воздух. Расстались с жизнью девятый, потом десятый омар. Жером взялся за одиннадцатого - ах, правильно, этот легче! - и опустил его в кипящую воду. Десяти секунд достаточно. Не глядя, он снова выудил животное большой шумовкой...
     И у него вырвалось сдавленное ругательство.
     Что же, чёрт возьми, произошло с животным? Весь панцирь разворотило, одна клешня полопалась. Жером запыхтел от негодования. Он выложил омара, вернее, его непригодные к употреблению останки на рабочий стол. Брюхо тоже было повреждено, а внутри - там, где должно было скрываться тугое мясо, - виднелся лишь грязный, белёсый налёт. Он в недоумении глянул в котёл. В кипящей воде плавали какие-то ошмётки, которые - даже если напрячь фантазию - не могли сойти за мясо омара.
     Ну, хорошо. На самом деле ресторану достаточно и десяти омаров. Жером никогда не покупал продукты в обрез, он славился своим чувством меры. Только он один мог угадать, сколько на самом деле понадобится, и покупал так, чтобы соблюсти интересы рентабельности, но и иметь на всякий случай резерв.
     Тем не менее, он разозлился.
     Он подумал, не больное ли было животное, и глянул в ванну. Один омар ещё оставался там. Второй из тех, которыми он остался недоволен при покупке. Может, они уже начали поедать себя изнутри, а может, там какой-нибудь вирус или паразит. Жером взял из ванны двенадцатого омара и выложил на стол, чтобы получше рассмотреть.
     Длинные, направленные назад усики-антенны дрожали. Связанные клешни слабо шевелились. Омары, как только их извлекали из естественной среды, становились вялыми. Жером слегка подтолкнул животное и склонился над ним. Омар подвигал лапками, будто хотел уползти, и снова замер. В том месте, где его сегментированный хвост переходил в панцирь, наружу вылезло что-то прозрачное.
     Жером присел, чтобы разглядеть это поближе.
     Омар слегка приподнял верхнюю часть корпуса. На секунду Жерому показалось, что животное смотрит на него своими чёрными глазками.
     Потом омар лопнул.

     Ученик, который чистил рыбу, находился в трёх метрах от него. Правда, полка с инструментами и приправами перегораживала ему вид. Поэтому сперва он услышал душераздирающий крик Жерома и от испуга выронил нож. Потом увидел, как Жером валится от плиты, закрыв лицо руками, и успел подскочить к нему. Вместе они рухнули на рабочий стол. Загремели кастрюли, что-то упало и разбилось.
     - Что с вами? - в панике воскликнул ученик. - Что случилось?
     К ним подбежали другие повара. Кухня представляла собой фабрику в лучшем смысле слова. Здесь каждый выполнял свою функцию. Один занимался дичью, другой соусами, третий фаршем, четвёртый салатом, пятый овощами и так далее. В мгновение ока у плиты возникла суматоха, никто не мог ничего понять, пока Жером не отнял ладони от лица и не показал, весь дрожа, на рабочий стол у плиты. С его волос капала какая-то прозрачная слизь. Она налипла на его лицо и, тая, стекала за воротник.
     - Он... он взорвался, - простонал Жером.
     Ученик подошёл к рабочему столу и с отвращением уставился на развороченного омара. Ему ещё не приходилось видеть ничего подобного. Клешни валялись на полу, хвост разорвало, будто от высокого давления, а спинной панцирь топорщился острыми обломками.
     - Что это вы с ним сделали? - прошептал он.
     - Я? Сделал? - вскричал Жером с гримасой омерзения. - Да он сам лопнул! Сам!
     Ему принесли салфетки, чтобы вытереться, а ученик тем временем кончиками пальцев потрогал вещество, размётанное вокруг. Оно было вязкое, но быстро таяло и текло по рабочему столу. Следуя какому-то импульсу, ученик взял с полки стеклянную банку с герметичной крышкой, столовой ложкой сгрёб туда кусочки желе, собрал и жидкость и вылил её сверху. Потом плотно закрыл банку.
     Успокоить Жерома было не так легко. В конце концов кто-то принёс ему бокал шампанского, и только после него мастер немного пришёл в себя.
     - Уберите эту гадость, - приказал он придушенным голосом. - А я пойду умоюсь.
     Кухонные помощники мигом привели рабочий стол Жерома в порядок, почистили плиту, помыли котёл и, разумеется, слили в канализацию и ту воду, в которой дюжина омаров провела последний час своей жизни. Вода побулькала в трубах и смешалась со всем тем, что город сливал, чтобы затем снова вобрать в себя после очистки.
     Банку с желе ученик показал Жерому, когда тот снова появился на кухне, помыв голову и переодевшись.
     - Наверное, хорошо, что ты сберёг эту гадость, - мрачно сказал Жером. - Чёрт его знает, что это такое. Пошлём на анализ. Только, пожалуйста, не распространяясь насчёт деталей, понял? Ничего подобного в "Труагро" никогда не случалось. И не должно случаться.

     Эта история действительно не просочилась за пределы ресторанной кухни. Иначе бы это бросило тень на "Труагро". Хотя в происшедшем никто не был виноват, нашлись бы охотники поговорить о том, что в "Труагро" взлетают в воздух омары, разбрызгивая зловещую слизь. Ничто не могло бы сказаться на добром имени ресторана так дурно, как сомнение в гигиене.
     Ученик внимательно рассмотрел содержимое банки. После того, как сгустки начали растворяться, он добавил внутрь воды, рассудив, что это не повредит. Вещество напоминало ему - если его вообще можно было с чем-нибудь сравнить - медузу, а медузы сохраняются только в воде, поскольку из неё в основном и состоят. Это была хорошая мысль. Менеджер "Труагро" сделал несколько телефонных звонков, и банку отправили в университет близлежащего Лиона для анализа.
     Там она попала в руки профессора Бернара Роше, специалиста по молекулярной биологии. Между тем процесс разложения желе продолжался, несмотря на добавление воды, и в банке уже почти не было сгустков. То, что ещё оставалось, Роше немедленно подверг всевозможным тестам, но не успел провести их все, как последние остатки распались. Роше удалось выявить некоторые молекулярные соединения, которые его совершенно озадачили. Среди прочего он наткнулся на нейротоксин, но уже нельзя было определить, принадлежал ли он растворившемуся желе или содержался в воде.
     Эта вода оказалась насыщенной органической материей и различными веществами. Поскольку у него пока не было времени их исследовать, Роше принял решение законсервировать содержимое банки, и вода перекочевала в холодильник.

     В тот же вечер Жером заболел. Началось с того, что он почувствовал лёгкую дурноту. Ресторан был полон, поэтому он махнул на недомогание рукой и, как обычно, занимался своим делом. Десять нелопнувших омаров были безупречного качества, а других не понадобилось. Несмотря на неприятный утренний инцидент, всё шло как по маслу, что было естественно для такого знаменитого ресторана, как "Труагро".
     Часов в десять дурнота усилилась, и к ней добавилась головная боль. Вскоре он заметил ослабление концентрации: он забыл вовремя поставить одно блюдо на огонь и дать кое-какие указания, вследствие чего элегантный, безукоризненный процесс на кухне затормозился.
     Жан Жером был достаточно профессионален для того, чтобы тут же всё уравновесить, но чувствовал себя действительно плохо. Он передал бразды правления в руки своей заместительницы, перспективной и талантливой поварихи, которая училась в Париже у досточтимого Дюкаса, и вышел подышать в сад, примыкавший к кухне. В хорошую погоду туда приглашали погулять посетителей с аперитивом в руках и проводили их через кухню, что тоже представляло собой небольшую рекламную акцию. Теперь сад был пуст и мало освещён.
     Жером прошёлся по нему, наблюдая через окна оживлённую суету на кухне, но заметил, что ему трудно фокусировать взгляд дольше нескольких секунд. Он тяжело дышал и чувствовал тяжесть в груди, несмотря на свежий воздух. Ноги казались ему резиновыми. Он присел на скамью и вспомнил утреннее происшествие. И то, что содержимое омара было разбрызгано по его лицу и волосам. Наверняка он чем-то надышался, а что-то могло попасть и в рот - например, когда он облизывал губы.
     То ли от неприятного воспоминания, то ли уже вследствие болезни Жерома внезапно вырвало. Корчась над растениями и откашливаясь, он подумал, что теперь наверняка исторг из себя эту заразу. Сейчас просто выпьет воды - и ему станет лучше.
     Он выпрямился, но всё вокруг завертелось. Голова раскалилась, поле зрения сузилось и пошло спиралью. Надо встать, подумал он, и посмотреть, как дела на кухне. Нельзя допустить, чтобы в "Труагро" что-то было не в порядке.
     Он с усилием поднялся и побрёл, но совсем в другую сторону. Через два шага он уже ничего не помнил и ничего не видел.
     Он рухнул под деревьями, окружавшими лужайку.

Продолжение следует...