В течение 5 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На Истринском направлении наши войска ночной атакой выбили противника из поселка Куркино и в течение дня отразили четыре атаки немецких войск. Вечерняя сводка Совинформбюро от 5 ноября 1941 года

     Давид уже давно перешел на ночной образ жизни, как и вся танковая бригада. Погрузка - ночью, движение, начиная от Воронежа - только и исключительно ночью, днем состав отстаивался на полустанках и разъездах. Ночью же разгрузка в Раменском, и марш к Подольску - тоже ночью. И шли они далеко не одни. Дороги разнесло гусеницами до состояния полного изумления. Утром загоняли танки в рощи с полностью вытоптанным гусеницами подлеском, принимались за профилактику.
     - Ну что?
     - Нормально, командир. Не скажу, что как новенький, но коробка и фрикционы в порядке.
     Командир недоверчиво помотал головой. "Тридцатьчетверкам" он не доверял с тех пор, как в июле был вынужден собственноручно спалить новенький танк под самыми Бродами - полетела трансмиссия. А потом на своих двоих, с "ДТ" на плече прошагал сто двадцать километров на восток. Давид, сам повидавший в бытность еще водителем не одну вставшую на фронтовых дорогах "тридцатьчетверку", полностью разделял его опасения, отчего при первом удобном случае залазил "примадонне" в потроха. Это, да и схожие скитания по вражеским тылам, если и не сблизили их, то заставили проникнуться изрядным уважением друг к другу.
     - Ладно. Иди, поспи. А то одни глаза остались.
     - Не, командир. Если я машину не вылижу до гайки - боюсь, как бы один пепел не остался.
     - Отставить, Гольдман. Это приказ. Птичка на хвосте донесла - завтра последний на пока переход. А там - ждать. Сколько, не знаю, но двое суток обещают точно. Будет время гайки повылизывать.
     - Шоб я так жил, как ты говоришь, командир, - Давид провел замасленными руками по и так черному от недосыпа лицу. - Ладно. Против приказа не попрешь. Спасибо.
     Давид устроился на теплых жалюзи, завернувшись в три слоя брезента. Нормально. Провалился в сон сразу.
     Снилось грязное поле, дорога с глубокими кюветами. На дороге - короткий строй бойцов, без ремней, без оружия. Перед строем - немецкий офицер с неразличимым лицом. Рядом - несколько совсем уж расплывающихся в глазах фигур - тоже немцы, конечно. Офицер что-то говорит коротко, ноги несут Давида из строя. И уже на излете из задних рядов - тычок в спину, недобрый тычок - давай-давай, дескать, иди. Он и еще десяток бойцов встают спиной к кювету, немцы поднимают оружие, на кончиках стволов вспыхивает огонь:
     Давида подбросило, он чуть не скатился вниз, под гусеницы. Крепкая рука схватила под локоть, втянула обратно.
     - Что, приснилась гадость какая-то? - Командир сидел, прислонившись к башне, дымил самокруткой. Не дождавшись ответа, продолжил:
     - А мне вот собаки снятся. Я бегу по лесу, они за мной. С ног сбивают, начинают рвать.
     Он затянулся, отщелкнул бычок.
     - Даже не знаю, что после войны делать. Вернусь домой - первым делом Лайку удавлю. Плакать буду, а удавлю. А потом в город подамся. Все одно в тайге без собаки не жить. А ты не переживай, Давид. У меня как началось, в июле еще - первое время каждую дневку во сне собаки рвали. Ребята, как по тылам брели, чуть не прибили. В паре сотен метров шоссе, немцы прут валом, а я ору во сне: Потом реже стало, а сейчас - совсем редко. И у тебя пройдет.
     Давид молчал. Потом завернулся обратно в брезент и лег. Уснул не сразу. Спал, к счастью, без сновидений. Завывание автомобильных моторов на проходящей рядом с лесом дороге помешать сну, разумеется, не могло.

     Полуторка мелко тряслась на "лежневке". Если в аду и есть дороги, то устроены они именно так. Длинные бревна кладутся одно к другому, от одной обочины до другой и скрепляются скобами. Если таковые есть. Два бревна - полметра, четыре - метр. И на каждом метре машин) четыре раза бросает вверх-вниз на деревянной "гребенке". Люди еще выдерживают, а вот подвеска - никак. Рессоры как бы не раз в неделю менять приходится. Неописуемое удовольствие. Точнее, неописуемое в рамках нормативной лексики.
     Зубы стучали не то от тряски, не то от холода. Дул ледяной северо-западный ветер, кидались на лобовик одинокие снежинки - разведчики огромной армии Генерала Мороза.
     Генерал, по мнению Андрея, задерживался с развертыванием основных сил, и не сказать, чтобы лично Андрея это расстраивало.
     Оно конечно - то, что вермахту зимой будет хреново - душу грело. Но только душу. Тело в настоящий момент грелось только неверным теплом от сорокасильного движка, пробивающимся в щели из-под капота в кабину и моментально выдуваемым холодным воздухом из других щелей, которых было намного, намного больше. Ни привычного по фильмам полушубка, ни валенок. Ботинки с обмотками (даже не сапоги с байковыми портянками - что-то такое помнилось из "Теркина"), да телогрейка на вате. Пока терпимо, а ну минус сорок? Ну ладно, водители - тыловые крысы по фронтовой табели о рангах, но и на передовой - шинели да те же ватники. И сапоги только у командиров. Так что шарахнет Генерал Мороз из всех своих снегометов - "Френдли Файр", точнее "Френдли Фрост" будет ого-го.
     За поворотом на неразъезженном островке грязюки обозначилась фигура регулировщика. Опять привычный облом - вместо укоренившихся в подсознании симпатичных веселых девах с флажками, как правило, махали злые на весь свет пожилые мужики. Фильмов надо меньше смотреть, чтобы не разочаровываться, ага. Следуя сигналу, Андрей притормозил, благо ехал один и сзади не подпирали, съезжать с "лежневки" в бурое месиво не пришлось.
     По обочине подошли двое заградотрядовцев (заградотряды приказом Ставки ввели как бы не месяц назад) в зеленых пограничных фуражках и с ними какой-то мужик с сержантскими петлицами. Что-то было в нем не так, но Андрею было не до копаний в ощущениях. Один из погранцов заглянул в водительское окно, проверил путевку, потом красноармейскую книжку. Другой стоял поодаль, страховал. Вообще, работали "зеленые" профессионально, напоминая северокавказский ОМОН в самые горячие деньки второй чеченской - занесло Андрея к родственникам на юга как раз в то время. Так что манеры погранцов были и знакомы, и понятны. И что характерно, пережив здесь уже несколько отступлений, Андрей у "заградовцев" пулеметов "для стрельбы в затылок своим" так и не увидел. Может, повезло, а скорее - приходящие на ум ассоциации с омоновцами на Ставрополье были оправданы на все сто. Делом люди заняты, тыл охраняют. На войне у каждого своя работа.
     Погранец проверил путевой лист, козырнул.
     - Младший сержант Чеботарев, возьмете сержанта, подкинете до поворота на хозяйство Смирнова, - конечно, заградотрядовец ему не указ, можно было пойти на принцип, сославшись на приказ не брать пассажиров, но попутчик в дороге лишним не бывает. Вдруг толкать придется, за нехваткой людей его отправили на склад в одиночку. А от картошки в кузове помощи не дождешься.
     Сержант ловко, с шиком запрыгнул в машину, прислонив к дверце карабин. Бывалый дядька. Сверхсрочник, что ли? Для младшего комсостава староват, а для призванного из запаса выправка чересчур военная. "Андрей". - "Семен". - "Ну, погнали". Попутчик минут пятнадцать ерзал, приноравливаясь к зубодробительному ритму "лежневки", потом вроде привык. Через узкие конуса чистого стекла, прорезанные ручными дворниками, смотрел с интересом, цепко. Разговор - любимую забаву водителей дальних рейсов, не поддерживал, ограничивался однословными ответами. Ну, пару раз выдавил подряд аж слова три, причем с неудовольствием, свойственным ни разу не сержанту, но капитану, как минимум. Как раз по возрасту кстати, да. Но даже в этих односложных ответах что-то: не то чтобы царапало, нет. Скорее, как и манеры пограничников, было каким-то домашним. Да он же с Сибири! "Подкидыват", "Заметат", вместо "Подкидывает" и "Заметает" - точно сибиряк. Блин! Только что ведь об это думал! Да он в полушубке!!!
     Сибиряк, причем явно кадровый военный в полушубке под Москвой - это же: Рановато вроде? "В тот раз" сибирские дивизии подтянулись вроде как к декабрю или нет? Панфиловцы с Казахстана, да, еще в обороне отметились. А дальневосточные дивизии, которых привыкли сибиряками называть? Они вроде как раз под контрнаступление подошли. Неужели шарахнем? По слухам, немец плотно завяз на западной окраине Москвы и под Тулой, так что же - время? Похоже, время! Время, Андрюха!
     И уже у поворота с указателем на "хозяйство Смирнова" Андрей повернулся к ссаживающемуся сибиряку и, улыбнувшись во все оставшиеся зубы, подмигнул:
     - Вы бы, товарищ командир, полушубочек-то пока заменили на что-то более неприметное. У нас такое богачество в редкость, а немец - он, сволочь-то, глаза имет и наблюдат, зараза. Так что как бы вас не срисовали раньше времени. Привет землякам! - И прежде чем ошарашенный начальник разведки разгружающейся в неглубоком тылу дальневосточной дивизии успел открыть рот. вдарил по газам.

     Понятно, по возвращении в часть о чересчур глазастом шоферюге был поставлен в известность начальник особого отдела дивизии. Понятно, какое-то время заняло выяснение имени-фамилии этого самого глазастика. А потом - завертелось, закрутилось, и висящие по всем особым отделам контрольки на фамилию "Чеботарев" остались нетронутыми просто за недостатком времени.

***

Парашюты рванулись, приняли вес, Земля колыхнулась едва. А внизу - дивизии "Эдельвейс" И "Мертвая голова". М. Анчаров. "Баллада о парашютах"

     Железное брюхо старого, первых еще выпусков, "ТБ-3" дрожала от рева работающих почти на полной мощности "М-17". Другим повезло - более новые машины с "М-34" ревели не так сильно, а в "Ли-2" десант вообще летел почти что первым классом. Впрочем, эта разница в комфорте ненадолго. Земля уравняет всех.
     Десантники были похожи на медвежат, причем белых - в маскхалатах с поддетыми под них и под ватники меховыми безрукавками, в ватных штанах и привязанных веревочками к штанинам валенках. Запасного парашюта не было ни у кого - высаживаться группа должна была плотно, внизу, возможно, ждал бой, так что самолеты шли низко, сотнях на четырех метров. Благушинский хулиган Мишка Анчар наклонился к уху соседа и, скаля зубы, проорал:
     - Боишься, старшой? - Лемехов усмехнулся и заорал в ответ:
     - А ты думал? Это вон они, - он кивнул в сторону двух контейнеров, лежащих рядом со створками бомболюка, - ничего не боятся. А нам положено. А кстати - знаешь, как от страха верней всего избавиться?
     - Как?
     - Да очень просто. Надо побольше страху на немца нагнать. Чтоб на тебя не хватило.
     Оба заржали, немного нервно. Из прямоугольного люка между кабиной и бомбоотсеком выглянул краснорожий штурман, показал три пальца. Неуклюжие белые фигуры на скамьях зашевелились, закрепляя карабины вытяжных систем на тросах под потолком. Штурман показался снова, створки бомболюка поползли вниз, открывая проносящуюся внизу бездну. Сигнализации, как на более новых транспортах, на "ТБ" не было, и поэтому штурман просто махнул рукой. Двое крайних бойцов споро швырнули контейнеры вниз и нырнули в люк сами, за ними - остальные. На земле горели три костра, длинный конец треугольника указывал направление ветра. Свист потока в ушах на три долгих секунды заглушил рев моторов, потом хлопок, рывок - и тишина, нарушаемая лишь удаляющимся ревом моторов.
     Земля набегала быстро, прыгнувшие раньше уже взрывали ногами снежные фонтаны, гасили парусящие на ветру купола. Кого-то протащило аж до недалекой стены леса, и повисший на ветвях купол светился на черном фоне, как гигантская бледная луна, восходящая над снежным полем.
     Старший сержант погасил парашют, скинул "упряжь". Собирать купола времени не было, как, впрочем, не было и смысла. Ели немцы еще не узнали про десант - то к утру узнают точно. Ниче, если кто из деревенских найдет - будет бабам счастье. Достал из-за пазухи оптический прицел, успевшими закоченеть пальцами прикрутил к винтовке. Костры горели метрах в трехстах. У одного из них несколько раз мигнул фонарик - красным, зеленым, потом опять красным. Значит, встречали свои.
     Он поковылял по глубокому снегу на свет. Метров через пятьдесят догнал еще двух десантников, тащивших объемистый тюк.
     - Ну что, братва, помочь?
     - Помогай-помогай, старшой, - недавний сосед по алюминиевому брюху коротко улыбнулся. Сзади проломился по целине Славка Иванченко по кличке Кузнец, кабан еще тот, и дело пошло веселее. Гул моторов уже стих, где-то на западе глухо ухало - бомбардировщики что-то обрабатывали, а может, просто кидали бомбы в чисто поле, чтобы замаскировать высадку.
     При свете костра распотрошили тюк, явив свету связку дубоватых армейских лыж. Из второго тюка, оттащив его подальше от костра, освободили огнемет, ротный миномет и два ящика с минами.
     Из темноты к костру подкатились еще фигуры, у двух других также наблюдалось шевеление. На импровизированных носилках из парашюта и двух жердин подтащили скрежещущего зубами лейтенанта - приземлился неудачно, бывает. Почти сразу из лесу подкатили запряженные мохнатой лошаденкой сани, на которые погрузили страдальца.
     Разобрали лыжи, построились. Подходили другие группы, слышались переклички взводов. Дальние костры уже загасили, около ближнего комбат и бородатый мужик, впрочем с выправкой кадрового командира, шаманили над картой. Наконец капитан взглянул на часы и повернулся к строю.
     - Батальо-он! Слушай мою команду! Нам поставлена боевая задача - совместно с партизанским отрядом товарища Бялого в ночном бою овладеть деревней Троицкое и удерживать ее до подхода наших войск. Приказываю - выдвинуться в точку сбора к четырем ноль-ноль. Порядок движения...
     Сержант мысленно присвистнул. За оставшиеся пять часов предстояло протропить почти десять километров по снежной целине. А потом в бой. И даже если штурм пройдет гладко - вряд ли немцы здесь, в тылу, ожидают нападения регулярных частей, - то уж очухаются-то они быстро. И сколько придется держаться до подхода наших - знает только бог и товарищ Сталин. Впрочем, насчет второго старший сержант Лемехов, снайпер двести первой воздушно-десантной бригады, бывший командир заставы Брестского погранотряда, разжалованный в рядовые и вновь дослужившийся за какой-то месяц до старшего сержанта, был не вполне уверен. Хотя, какая разница?

     Ночью как следует подморозило, казалось, все проблемы со снабжением остались позади. Но эта проклятая страна не исчерпала своего коварства. Грязь схватило льдом, на уклонах образовались настоящие ледяные горки. Танки буксовали в снегу, пробираясь по обочинам. Машины второй танковой группы, ныне - второй же танковой армии, шли на север. Тула оказалась в полукольце, оставалось всего одно-единственное усилие - и этот город-арсенал будет сначала отрезан, а затем и занят.
     - Герр генерал-полковник! - Подбежавший майор-танкист мерз в своей куртке. - Герр генерал, дальше нельзя. Русская артиллерия ведет обстрел.
     - Не беспокойтесь, майор. Я не собираюсь вести танки в атаку лично: если в этом не будет необходимости. Что там?
     - Мы перерезали железную дорогу Тула - Узловая. Сейчас ожидаем заправщики, чтобы продолжать наступление на Сталиногорск.
     - Русские?
     - Ведут артобстрел, но не слишком интенсивный. Передвижений войск не замечено. Захвачены пленные, прибытие новых частей не подтверждают.
     - Как вы находите их?
     - Все так же, герр генерал. Они достаточно стойкие: До тех пор, пока против них не сосредоточены подавляющие силы. Впрочем, даже в такой ситуации они теперь отходят в полном порядке.
     - Да, они быстро учатся.
     - Так точно, repp генерал. Разрешите задать вопрос?
     - Спрашивайте, майор.
     - Что с зимним снабжением? Господин генерал, ситуация ухудшается. Наши солдаты мерзнут без зимнего обмундирования. Наша техника с большим трудом заводится на морозе. Боже праведный, да мы вынуждены на ночь сливать из радиаторов воду, чтобы их не разорвало к дьяволу.
     - В ближайшее время вы получите необходимое снабжение, майор.
     "Проклятье! Если бы это было так!" - Гудериан уже устал бомбардировать ОКХ, ОКБ, лично фюрера своими требованиями о теплой зимней форме, зимней смазке, антифризе, окопных печках... О сотнях или даже тысячах мелочей, необходимых для войны зимой. Но тыловым крысам застили глаза снимки с Воробьевых гор - башни Кремля (уже большей частью разрушенные артиллерией, разумеется), панорама кварталов... Кто мог знать, что русские вцепятся в каждую избу, в каждый цех, каждую рощу... Точнее, кто из тыловиков мог знать это?!
     - Это был ваш единственный вопрос, майор?
     - Так точно, герр генерал!
     - Отлично. Где командир?
     - Генерал-майор Брайт на НП, герр генерал. Разрешите проводить? Только придется пройти пешком. Машинам трудно подняться - лед.
     Снега было не очень много - сантиметров тридцать. Они поднялись по склону, по протоптанной сотнями армейских сапог тропке. В небольшой рощице был оборудован наблюдательный пункт, стояли палатки, несколько штабных вездеходов. Майор провел Гудериана к одной из ощерившихся антеннами машин.
     - Герр генерал-полковник!
     - Здравствуйте, Брайт! Вам все равно не удастся щелкнуть каблуками в этом чертовом снегу, - оба засмеялись, - но, по крайней мере, после разгрома русских можно будет поиграть в снежки.
     - Увы, я не особо верю, что нам удастся покончить с ними до весны.
     - Я тоже.
     - Ну что же, если медведя не получается съесть сразу - придется есть его кусочек за кусочком. Только сначала нужно поразить его в сердце.
     - Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, Брайт. Насколько прочна ваша рогатина?
     - Она слегка потрескивает на морозе, - опять этот мороз! - но достаточно прочна для того, чтобы пробить медведю шкуру. У меня осталось сорок пять танков, включая три трофейных русских "Т-34". Берем пример с соседей - генерал невесело усмехнулся, - "Великая Германия", как и все СС, вынуждены использовать русские танки достаточно широко. Мы даже посылали к ним людей обмениваться опытом.
     - И какого мнения ваши люди о русских танках в деле?
     - У них есть три достоинства, герр генерал-полковник, все остальное - недостатки.
     - И что же это за достоинства? По вашему мнению?
     - Мощная пушка, прочная броня и широкие гусеницы.
     - Хм. Всего-то. Впрочем, я вас понимаю.
     - Это действительно хорошая заготовка для танка - но это не танк Обзор, оптика, радиооборудование - все это ниже всякой критики. Двигатель и трансмиссия, кстати, заметно улучшились с августа. Впрочем, главный недостаток русских танков - это русские экипажи и, что еще важнее, русское командование.
     - Они все так же плохи?
     - Они учатся, герр генерал. Быстро учатся. И экипажи, и командование. Пожалуй, командование учится даже быстрее. И если мы не покончим с ними за год:
     - Значит, придется добивать их сейчас, причем быстро. Поэтому не будем терять времени. Покажите мне их оборону.
     - Пройдемте на НП, герр генерал.
     Передний край русских просматривался плохо, маскироваться они умели всегда, а зимой - особенно. Без пояснений майора - весьма, надо сказать, четких и толковых, разобраться было бы сложно. Русские опорные пункты были достаточно подробно нанесены на карту. Прорвать оборону было трудно, но, как считал Брайт, возможно. Вопрос тщательной подготовки и концентрации усилий. Генерал был уверен в успехе. За спиной послышался торопливый скрип снега - от радиостанции бежал адъютант.
     - Герр генерал-полковник! Прошу вас пройти к машине. Русские нанесли мощный удар по флангам третьей и четвертой танковых армий! Генерал-фельдмаршал фон Бок полагает ситуацию критической!

***

При двухстах орудиях на километр фронта о противнике не запрашивают и не докладывают.      Докладывают о достижении намеченных рубежей и запрашивают о дальнейших задачах. A.M. Василевский

     Откуда командование взяло эту цифру - двести орудий на километр фронта, майор Джугашвили не знал. Но артиллерию отщипывали по кусочкам отовсюду, откуда могли, везли ночами, с драконовскими предосторожностями, прятали по лесам и перелескам. Леса и рощи были величайшим сокровищем, за которое насмерть дрались артиллеристы, танкисты, пехота. И, кажется, не зря.
     Артиллерийский налет оказался для противников полной неожиданностью. Взлетающие в воздух бревна ДЗОТов и блиндажей, разлетающиеся колеса грузовиков и телег, засыпаемые заживо в окопах солдаты - все это было только прелюдией. Скинувшие телогрейки артиллеристы таскали снаряды как заводные. От горячих гимнастерок шел пар, редкие снежинки таяли, не успев долететь до согнутых спин. Когда не осталось ни сил у подносчиков, ни снарядов в ровиках, сзади раздался страшный, никогда не слыханный ранее ни своими, ни немцами скрежет.
     В километре справа и сзади другой майор, Флеров, смотрел на часы. Уханье гаубиц справа и слева подбадривало пехоту, но профессиональный артиллерист понимал, что этого мало, мало. Немцы окопались качественно, так, как им не приходилось окапываться с восемнадцатого года. Майора бил мандраж. Его полк еще не принимал участия в бою, даже под Оршей его первую батарею внезапно отозвали с боевых позиций. Затем - вызов в Москву, Кремль, сам Сталин. "Мы, товарищ Флеров, очень рассчитываем на вас. Вы уж нас не подведите:" Подводить товарища Сталина не хотелось совершенно. И закрутилось. Лихорадочное развертывание сразу в полк, минуя дивизион. Учебные стрельбы, тренировки. Перезарядку установки его бойцы теперь проводили с закрытыми глазами за время, втрое меньшее первоначальных нормативов. Флеров понимал, что все это - ради нескольких минут вот этого залпа. И если этот залп не даст нужного эффекта: Хуже всего, что успех зависел не только от него, но и от тех, кто проектировал и производил установки, которые через пятнадцать минут должны были впервые вступить в дело.
     Канонада замолкла, красные хвосты сигнальных ракет устремились в небеса за туманной рощей. Еле слышный вой, доносящийся с севера, для поднимающихся сейчас в атаку батальонов был громовым "ура". Но здесь, в двух километрах от передовой он был слабым, уязвимым эхом, которое уже рвал на части треск очередей уцелевших при артподготовке немецких пулеметов.
     Майор следил за секундной стрелкой. Словно следуя ее движению, все новые и новые очереди рвали слабый отголосок - немцы вылезали из полузасыпанных блиндажей, трясли головами, пытаясь вернуть слух, и припадали к прицелам, выцеливая бегущие на них фигурки в рыжих шинелях. Стрелка коснулась цифры "12", майор выдохнул застоявшийся за последнюю минуту в легких воздух и сказал простое и даже, вроде бы, обыденное для военных слово: "Огонь". Одновременно с этим впереди поднялся еще один рой ракет, на этот раз - черного дыма. Там, впереди, с внутренним облегчением подчинившись команде, передовые батальоны залегли, уткнувшись лицами в сухой снег. А из-за спины майора, справа и слева, с оглушительным воем и шипением взмыли в небо огненные стрелы. Первый гвардейский минометный полк дал первый боевой залп в своей истории. Подивизионно: первый дивизион - двенадцать машин по двадцать четыре направляющих. Второй такой же - еще двести восемьдесят восемь "эрэсов" - реактивных снарядов, примерно соответствующих по могуществу стапятимиллиметровым снарядам немецкой гаубицы. Третий дивизион - на шасси артиллерийских тягачей - "Сталинцев", восемь по шестнадцать, сто двадцать восемь ракет. И через считаные минуты снова - первый и второй, успевшие перезарядить машины за рекордный промежуток времени. Третий дивизион также принял на направляющие очередной боекомплект, но огня не открыл. Да этого пока и не требовалось. Одна тысяча двести восемьдесят снарядов, рухнувших на передний край немцев меньше, чем за минуту, не могли бы просто выжечь дотла оборону. Все-таки общий вес залпа был для такого дела сравнительно небольшим. Но моральный эффект: Вновь поднявшиеся в атаку батальоны, с диким ревом преодолевшие разделяющее окопы пространство, вступили на черную от вывороченной почвы и гари землю. Между засыпанных окопов и отдельных фрагментов тел временами попадались раскачивающиеся в трансе или безумно смеющиеся фигуры.
     Рыжий фельдфебель с белыми глазами на закопченном до черноты лице опорожнял один магазин за другим в серое от дыма небо. Патроны кончились, и вслед за щелчком затвора стал слышен вопль: "Feuerteufels! Feuerteufels!".
     Вынести это зрелище было невозможно. Усатый старшина на бегу прошил немца короткой очередью из "ППШ". Тот завалился навзничь и замер с умиротворенным, счастливым лицом.
     Вал пехоты следовал дальше, на флангах переваливались через брустверы окопов тяжелые "KB", сопровождаемые бронированной мелочью, облепленной десантом.
     За второй волной пехоты двигались хищные "тридцатьчетверки" - тоже с десантом на броне. Изредка то один, то другой танк останавливался, выпуская один-два снаряда по видимой только им цели. Впрочем, то было в основном так, для проформы. Сопротивление было парализовано огненным шквалом.
     Машины полка, уже со снарядами на направляющих, медленно ползли вслед за валом наступающих войск. Бывшее шоссе, обезображенное воронками, все еще годилось для "ЗиСов", тем более что заблаговременно подтянутый отдельный дорожный батальон уже наспех засыпал образовавшиеся на дорожной насыпи воронки. За "ЗИСами" шли машины приданного автобата с дополнительными ракетами.
     Во главе колонны и параллельно ей, справа и слева, двигались "тридцатьчетверки", еще чуть дальше - кавалерия, резерв атакующей армии. Пока им велено было держаться в тылу, оберегая заодно бесценные установки от всяческих случайностей.
     Пыль и дым делали видимость у земли почти нулевой, смотреть следовало в оба. В полосе синего неба слева блеснули крылья. Немцы использовали каждую возможность задействовать свой авиационный козырь, благо еще - таких возможностей было мало. Несколько - десятка полтора, что ли - "Юнкерсов" пытались выйти на цель, но были перехвачены неполным полком на "ишаках". Очереди пулеметов с такого расстояния казались детскими трещотками. Выше шла своя свадьба - новые "ЛаГГи" и "Яки" разбирались с прикрытием "худых". Несколько черных полос отмечали последний путь тех, кому не повезло. Кто кого - было неясно, но, по крайней мере, к вламывающемуся в глубь немецких позиций клину "лаптежники" не прорвались. В принципе, хватило бы одной бомбы - и фейерверк до неба был бы обеспечен. Но, видимо, фрицам было не до них - шестым чувством все ощущали, что паника во вражьих штабах та еще.
     До второго огневого рубежа, рядом с хилой рощицей на бывшей нейтралке, добирались почти полчаса. Небритый младший лейтенант из пешей разведки встретил колонну сразу за линией наших окопов и всю недолгую дорогу до рощицы трясся на подножке головного "ЗиСа". Вдоль дороги сидели и курили группки саперов, кое-где рядышком был свален "улов" - противотанковые "тарелки" и маленькие ящички противопехотных мин.
     На выбранном месте развернулись быстро, но затем дело застопорилось. Как всегда, тормозила связь. Наконец координаты были переданы, расчеты закончены. Бог войны - артиллерия, и сегодня именно он, майор Флеров, был Его Пророком. На крыльях взлетающих из-за его спины огненных змей на вторую линию обороны врага рушились смерть и безумие.
     Наблюдая за валом огня и дыма, закрывшим горизонт в четырех километрах южнее, части немецкой второй линии уже были немного деморализованы. А когда, обогнав русские танки всего на пятнадцать минут, примчался на "Цундапе" обожженный лейтенант, орущий что-то совсем невообразимое, безотказный солдатский телеграф молниеносно привел окопную публику в состояние тягостного ожидания. Надо сказать, ненадолго. Так что огненные зерна упали на хорошо подготовленную и унавоженную страхом почву. Местами - унавоженную в буквальном смысле.

***

Ноябрь 1941 года стал началом звездного часа советских танковых войск. Накопленный в период отступлений и неудачных попыток контрударов опыт командиров, длительные тренировки экипажей и доведенная, наконец, до требуемых показателей надежность сплавились воедино, предоставив Советскому командованию грозное оружие, способное на равных противостоять немецким танковым клиньям. Д. Пелед. "Красная Броня". Латрун, 1960

     Давида бросало на водительском месте взад-вперед, артиллерия поработала на совесть. Здесь их не ждали - то ли немцы забыли, что зимой реки и прочие водоемы имеют свойство замерзать, то ли они двигались достаточно быстро - но сопротивление было не по-немецки малоубедительным. Справа между вздыбленных бревен капонира мелькнула разметавшая колеса противотанковая пушка, вокруг, раскиданные попаданием гаубичного снаряда, валялись останки расчета. Под еле слышное за прочими звуками завывание электромотора башня поехала вправо. "Короткая!" - Давид плавно тормознул, грянул выстрел, и без дополнительной команды танк снова рванулся вперед. Впереди, на линии окопов мелькали огоньки винтовок и пулеметов. Не задерживаясь, танк перевалил траншею и рванулся дальше. По броне застучало - может, какой ошалевший немец садит из пулемета, а может, кто-то из сзади идущих снял с брони особо борзого фрица с теллер-миной. Ну и краску попутно попортил спасаемому товарищу, не без того. Насколько можно было разобрать из невнятицы в шлемофоне, потерь пока не было.
     Линия окопов осталась позади, слева показалась колонна кавалерии - кони продирались через глубокий снег, мотали головами, но несли седоков параллельно лавине "тридцатьчетверок".
     Через полчаса стремительной гонки полная везуха кончилась: то ли черт занес в попавшуюся на пути деревеньку немецкую часть, то ли они тут давно сидели - но идущая справа "тридцатьчетверка" дернулась и встала, получив в бок что-то достаточно крупное с полукилометра. Танки развернули башни, засыпая околицу снарядами, но командирский голос в рациях гнал железное стадо вперед - деревенькой займутся другие, ваша задача впереди. Еще один танк задымил, но остальные вышли из-под обстрела, продолжая рывок.

     К цели первого дня наступления вышли только вечером. Поселок невелик, но по зимнему морозу немцы без гарнизона оставить ее не могли никак. Так что бригаду "тридцатьчетверок" придержали до подхода батальона усиления на "KB", лыжного полка и реактивных установок в поддержку.
     Пока следовавшие на марше за танками "Катюши" разворачивались, танкисты успели покурить по кучкам и обменяться впечатлениями. Зрелище разгрома, отмечающего путь ударной армии, согревало душу, одновременно наполняя ее веселой злостью. "Совсем, уроды, матчасть не учат. На арапа взять хотели. Книжки умные почитали б, что ли: Коленкура там: Про наполеоновский поход!" - Комвзвода Кошкин был в мирное время школьным учителем где-то под Мурманском. Мужик был правильный, бывший кавалерист, а впечатление такое, что в танковой башне родился. Начитан был до невозможности. Догрызая сухпай, дружно пришли к выводу, что Гитлеру остров Святой Елены не светит. Два квадратных дециметра под осиновый кол в центре Берлина всегда найти можно. Город большой, Европа, блин.
     Давид щенячьего оптимизма товарищей не разделял, но пока все шло достаточно гладко:

     Сержант Фофанов остановил переоборудованный тягач, не доходя пару сотен метров до жидкой рощицы, и опустил на стекла бронещитки, после чего выскочил из машины. Во-первых, находиться в кабине во время залпа - сомнительное удовольствие, а во-вторых, при перезарядке ни одна пара рук, тем более таких здоровенных, лишней не будет. Расчет рассеялся на безопасном расстоянии, командир установки, поколдовав с маховичками, полез в кабину. "Лучше вы, товарищ командир, чем я". Фигура на правом фланге строя "Сталинцев" махнула флажком, полтора десятка рук повернули ручки коммутаторов. Казалось, машины присели, выплевывая в небо ракеты. Это, конечно, было, иллюзией, как и то, что в пяти километрах, на окраине огрызающейся деревеньки, разверзся настоящий ад. Пехота второго эшелона, "чистильщики", поднималась в атаку еще два раза, и раз пришлось перезаряжать установки и накрывать деревеньку огнем, прежде чем фигуры в белых халатах ворвались на окраину.
     Два залпа с одной позиции, конечно, риск - но погода, как на заказ, действиям авиации не способствовала. Сворачивались, на всякий случай, быстро, в темпе вальса. Танки головной бригады ушли вперед, полк, сопровождаемый десятком трофейных "ганомагов", потеснил пехоту на обочину относительно целой дороги.
     Пехтура с завистью поглядывала на трофейные полугусеничники - но им ничего не светило. Машины были по обрез бортов нагружены ракетами и еще пара несла что-то счетверено-крупнокалиберное. Зенитное прикрытие было, конечно, хиленьким, но больше выделить просто не смогли. И так, видимо, трофеи со всего фронта подбросили.
     Ничего, ребята. Мы своим огнем сбережем ваши шкуры понадежнее, чем миллиметры брони. Хватило бы ракет.

***

Лучшее средство ПВО - наши танки на аэродроме противника. Автор неизвестен

     Танки шли по звенящей от внезапно наступивших морозов, чуть припорошенной снегом земле. Когда-то это было дорогой, за всю прошедшую осень сновавшие туда-сюда машины - сначала наши, потом немецкие, превратили вполне приличное "в среднем по больнице" шоссе в реку грязи. Потом грязевые волны выстудило, и танки раскачивались на них, как лодки на перекате. Десантники держались за обжигающие руки ледяные скобы, стараясь не сверзиться под траки следующей машины. Кое-кто прихватился ремнями и дремал. Конники из приданного кавполка тоже, похоже, дрыхли прямо в седлах. Солдат умеет спать в любом положении, если по нему не стреляют.
     Стрелять было некому. Не ожидавшие подобного нахальства от истекающих кровью в кварталах собственной столицы большевиков, немцы проморгали удар под Молодями и позволили танковой бригаде и кавалеристам уже на второй день наступления прорваться в глубокий тыл. Сейчас колонна шла пустошами и проселками между железкой и рокадой, по которой немцы лихорадочно стягивали к участку прорыва снимаемые из Москвы и с других участков фронта резервы. Калужское шоссе форсировали с ходу, чему немало поспособствовали шедший в голове трофейный "Pz-III", захапанный командиром бригады ради лучшего обзора и связи. По крайней мере, раньше, чем пост на перекрестке успел разглядеть на бортовой броне красные звезды, десант "привел к молчанию" и пост, и караулку. Наро-Фоминск обошли с востока, попутно разнеся в хлам немецкий ремонтный поезд, занимавшийся не тем делом, не в том месте и не в то время. Идеально было бы обойтись без шума - но время уже поджимало. До утра оставалось всего ничего.
     Давид до рези в глазах пялился в люк, ловя обветренным лицом весь снег, который успело накопить небо. Колонна повернула на запад и шла по известной только комбригу, прослужившему на полигоне в Кубинке как бы не десяток лет, просеке. Внезапно ритм движения сломался, мимо проплыли замыкающие танки первого батальона бригады, сдавшие влево и дожидающиеся остальных. Повинуясь взмаху фонарика, Давид тоже затормозил. Командир грохнул каблуками по броне и побежал в голову колонны. Третий батальон проходил справа, ревя и воняя дизелями. Стрелок-радист, извернувшись, ткнул Давида кулаком в бок. Говорить было трудно - полсотни с гаком моторов, пусть и крутящихся на холостых, забивали все звуки внутри железной коробки.
     - Я что заметил, - орал стрелок, - смотри, остальные бригады как? Первый батальон - на "KB" или "тридцатьчетверках", остальные - легкие, так?
     - Ну?
     - А у нас - только "немка" командирская, остальные все "красавицы", - откуда взялось это слово применительно к почти тридцатитонной махине танка, никто не знал, но на языке прижилось. Правда, "старики", успевшие хлебнуть лиха, предпочитали настороженное "примадонна".
     - Выпуск развернули? Вот и хватает на всех теперь.
     - Не, шестьдесят вторая тоже нового формирования, а у нее два батальона на БТ. Что-то нашу бригаду откормили. Не к добру.
     - А ты-то что жалуешься? Мы во втором, так что радуйся. Не на бэтэхе за жестянкой сидишь, а за нормальной броней в нормальном танке.
     - То-то оно то. Да только нормальную броню сверх штата по нонешним временам просто так не дают. Отработать надо.
     - А и отработаем. Даром, что ли, в самое гнездо пришли. О, глянь!
     В просветах между известково-белыми танками на фоне темного леса скользили призрачные фигуры конников. Им навстречу из вяло падающего снега, после остановки как по волшебству ставшего мягким и пушистым, появились несколько фигур в черных танковых комбинезонах. Командир Давидовой "тридцатьчетверки" запрыгнул на лобовой лист, уцепился за пушку и влетел в башенный люк: "Мы идем к аэродрому. Первый и третий атакуют поселок и станцию, - буркнул он, едва подключив колодку ТПУ, - говорят, туда пикировщиков нагнали. Есть шанс поквитаться". - Вот это дело! - "Батя приказал сыграть под немцев. Идем колонной, не скрываясь. Фары зажечь!" Колонна осветилась огнями фар, десант морщился от слепящего глаза света. Над передней машиной взметнулись флажки, кто-то из ее десанта запрыгнул обратно на броню (отливал, шельмец), и колонна тронулась, оставляя первый и третий батальон за спиной.

     На аэродроме Кубинка царила предрассветная суета. Аэродром был полностью готов к работе. Саперы оттащили в сторонку обломки взорванных русскими при отступлении плит, воронки засыпали гравием и крошкой и залили бетоном. Стоящие крыло к крылу транспортники и перелетевшие три дня назад на аэродром пикировщики 8-го авиакорпуса прогревали моторы. Русские воспользовались плохой погодой и нанесли удары по флангам московской группировки вермахта, почти не встречая сопротивления со стороны немецкой авиации. Но сегодня все изменится - синоптики обещали скорое прекращение снегопада. Пилот выпил свой ежеутренний, почти ритуальный стакан молока и перемигнулся со стрелком. Жалко, что пока не удастся слетать на Кремль - но Кремль никуда не денется. Сначала остановим вклинившихся в германскую оборону большевиков, а потом добьем их в самом их логове. Интересно, Сталин еще в Кремле? Или сбежал в Сибирь? Ничего, не сбежал, так побежит.
     В привычный звон моторов "штук" вмешался какой-то чуть более грубый тон, напоминающий рычание. Пилот со стрелком переглянулись и вышли посмотреть. За мягкой стеной снежинок в темноте двигались яркие огни. В рычание моторов вплетался лязг гусениц. Часовой у шлагбаума бросился наперерез колонне, размахивая руками, его проклятий заблудившимся танкистам не было слышно за ревом и лязгом. Головной танк и не подумал останавливаться. Стальной монстр снес бронированной грудью шлагбаум, с кормы прозвучала первая очередь - и отпрыгнувший было в сторону часовой сложился, падая в снег. С несущихся обезумевшим стадом туш спрыгивали белые признаки, стреляя на бегу. Пилот вышел из ступора, дернул стрелка за руку, увлекая того под прикрытие стен. До самолета было метров двести, техники прогревают двигатель, так что можно успеть прорваться.

     Грохнула пушка, и стоящая в окопчике неподалеку зенитка подпрыгнула, завалившись набок. Давид, не закрывая люка, чуть довернул и проехался по гнезду счетверенного автомата. Стрелок орал, поливая из "ДТ" стоящие рядком самолеты, над ухом бухала пушка, щедро рассылая трехдюймовую смерть. Танки кружили по полю жутким балетом. Кому-то не повезло, закопченная "тридцатьчетверка" нелепо развернулась поперек полосы, изрыгая черный соляровый дым, рядом факелом догорал кто-то из экипажа. Заныл электромотор, башня поворачивалась в поисках опасности. Судя по вздыбленной корме, снаряд прилетел справа. Давид, не дожидаясь команды, рванул рычаг. Вовремя. Тяжелый снаряд прошил воздух в каком-то полуметре, и тут же звонко шарахнули сразу несколько танковых орудий, приведя к молчанию еще одну зенитку.
     Кто-то из летчиков то ли сидел в кабинах с самого начала, то ли прорвался к самолетам через этот страшный броневой вальс. Один "Юнкерс" дрогнул и, вынося вперед левое крыло, начал выкатываться из строя с явным намерением взлететь. "На таран!!!" - Давид с изумлением понял, что хрип в наушниках шлемофона - его собственный вопль, а руки уже бросили тяжелую машину в лоб пикировщику. В споре танка и самолета на земле танк всегда прав, это его жизнь, его стихия - стремительным рывком прорваться к мягкому, нежному где-нибудь в тылу и грубой правдой брони превратить его в сломанное и неопасное. Винт "Юнкерса" рубанул по броне, оглушив звоном весь экипаж, срывая закрепленные на броне инструменты и ящики с ЗИПом. Потом скошенный нос танка поддел крыло самолета, перевалив его через себя, опрокинув набок. Железное самбо. "Бей их всех!" - Давид довернул и пошел вдоль шеренги самолетов, сминая мягкие хвосты в алюминиевый хлам. Белые тени десанта слетались к казармам и служебным постройкам, трещали "ППШ" и "ДП", щелкали карабины. Фыркнул огнемет, и из здания штаба послышался многоголосый ор, заглушающий рев дизелей и заполошную стрельбу.
     В кабине сложенного набок пикировщика добежавший-таки до своего самолета пилот лихорадочно пытался вытащить зажатую смятой стенкой кабины ногу. Из скомканного бака вытекал бензин, кругом все горело и взрывалось. Массивные тени проносились взад-вперед, доламывая то, что в спешке или по недосмотру пропустили. Чьи-то грубые руки выдернули пилота из кабины, протащили метров десять, бросили на снег. В затылок уперся ствол. Пилот скосил глаза и увидел совсем рядом, сантиметрах в тридцати, приминаемую огромными катками опасно блестящую ленту траков. До конца своей жизни пилот "штуки" возненавидел русские танки, которые сейчас уходили, уходили, уходили дальше на север.

***

И сказал Господь - Эй, ключари! Отворяйте ворота в сад! Команду даю - от зари до зари В рай пропускать десант! М. Анчаров. "Баллада о парашютах"

     Гореть в деревне было уже нечему. Закопченные остовы печей укоризненно тянули пальцы труб к небесам. Лемехов пробежал по отрытому в плотном снегу ходу сообщения (вгрызться в промерзшую землю было невозможно) к устроенной в развалинах одного из домов огневой точке. Трофейный "МГ" прятал дырчатый ствол в щели между бревен, выглядывая на белой равнине своих недавних хозяев.
     - Как дела, Слава?
     - Нормально, командир. Патроны есть пока, спасибо фрицам, - пулеметчик кивнул на тянущуюся правее страшноватую баррикаду из заледеневших трупов в серых шинелях, нимало не смущаясь соседством, - на пару атак хватит.
     - Что немцы?
     - Пока сидят в роще, носа не высовывают. Одно не в радость - вроде моторы у них там подвывали. Как бы по нам танками не проехались. Сбегали бы вы к партизанам, хоть какая - а все же артиллерия.
     - Где вы слышали моторы? - Лемехов сразу помрачнел. Танки - это серьезно, десант танки, когда они по ту сторону стволов, не любит совершенно.
     - Роща справа тридцать. Точнее сказать не могу.
     - Хорошо. Благодарю за службу, красноармеец Иванченко. - Тот не ответил, приникнув к прицелу. Лемехов, не обращая внимания на нарушение субординации, пригнулся и побежал дальше. Трофейная противотанковая пушечка укрывалась за ледяным бруствером, чуть в сторонке от домов. Трое партизан - в полушубках, в армейских шапках со звездочками, привалились к брустверу, дымили трофейными же, оставшимися от былого гарнизона, сигаретами. На новость о танках отреагировали спокойно. Танки так танки, для того, мол, здесь и стоим. Сектор обстрела подходящий, снаряды в наличии. Не беспокойтесь, товарищ командир.
     Мишка Анчар со своим "ДП" лежал за чудом уцелевшей жердевой оградой. Не сказал ни слова, одновременно показав большой палец и оскаленные в шпанистой улыбке зубы.
     Обежав позиции батальона - хотя какой уж там батальон, максимум рота осталась, старший сержант спустился в погреб, оборудованный под лазарет. Раненых было мало - после первого боя ночью кого-то увезли на лошадях партизаны, а иные умерли.
     - Как комбат?
     - Плохо, товарищ старший сержант. Бредит.
     - А Васильев?
     - Помер Васильев. Так что вы теперь, товарищ старший сержант, командир батальона и есть. Больше некому.

     Серия минометных разрывов прошлась по пепелищу, вздымая снежные фонтаны, сажу и щепки. Кто-то заорал страшно, затем умолк. Под аккомпанемент взрывов из рощицы показались серые фигуры, нетяжело продвигающиеся по пояс в снегу. Иванченко повел стволом, примериваясь и выжидая.
     Очередной разрыв пришелся прямо на кирпичах разваленной до основания печи справа-сзади. Осколки вжикнули, впиваясь в ноги и спину, голова в парашютном шлеме уткнулась в казенник, короткая очередь ушла вверх, сбив снег с верхушек сосен.
     Идущий к деревне большак изрядно подзавалило, однако глубина снежного покрова все-таки была не той, что на полях вокруг. Узкие гусеницы плохо цепляли грунт, так что отмеченные крестами машины могли двигаться только по дороге. Шесть "двушек" и "единичка" - несерьезно по фронтовым меркам, но для истекающего кровью батальона десанта, сведенного за два дня и три ночи боев до неполной роты - более чем достаточно.
     В ледяном редуте артиллерист-окруженец, а ныне партизан отряда Вялого, повидавший за четыре с гаком месяца войны значительно больше, чем хотелось бы, прильнул к прицелу. Головная "двушка" повела башней, очередь прошла по равнине с недолетом, вздымая фонтанчики снега. Дорога слегка изгибалась, обходя деревенский погост. Танк крутанулся на гусенице, следуя изгибу колеи, подставляя борт. Артиллерист криво усмехнулся, выжимая кнопку спуска. Бронебойный снаряд трофейной пушки пробил соплеменную броню, заклинив мотор. Второй вошел в бок не успевшей развернуться башни, послышался треск рвущихся внутри снарядов.
     Выучка немецких танкистов поражала, реакция была мгновенной. Второй в колонне танк ушел вправо, третий - влево. Буксуя, ревя перегруженными моторами, машины с крестами разворачивались фронтом, охватывая позиции русских. Третий снаряд отрикошетил от лобовой брони танка, и сразу несколько пушек и пулеметов прошлись по ледяному брустверу. Наводчика отшвырнуло, сломанной куклой бросило на снег.
     По целине танки шли значительно медленнее, часто пробуксовывали, ерзали вперед-назад. Приотставшая было пехота подтянулась, сгруппировалась за броней. Со стороны деревни стучали редкие очереди.
     Лемехов, пристроившись за присыпанным снегом бревном, выжидал. Все приказы розданы, да и перемещаться по обороняемой десантниками деревне под градом пуль и снарядов было невозможно. Откуда-то слева звонко бухнуло "ПТР", росчерк рикошета заставил танки остановиться. Пушки и пулеметы шевелились, посылая короткие очереди в сторону его десантников. Ясно - сейчас на зачистку пойдет пехота. Точно. Лемехов выцелил машущую пистолетом фигуру, мягко потянул за спуск.
     Офицер сложился. Ствол переместился вправо, но он опоздал - длинная очередь из "дегтяря" уложила и вторую фигуру в высокой фуражке, и несколько немцев рядом с ним. Надо же, выжил зубоскал. Пехота залегла, танки опять двинулись вперед. "ПТР" выстрелило еще пару раз, безуспешно - и замолкло. "Единичка" вырвалась вперед, на зажатую между двух пепелищ улицу. Фыркнул огнемет, танкетка вспыхнула и, горя, врезалась в печной остов, обрушив его на себя. Очередь двадцатимиллиметровки прошлась по позиции огнеметчика, с неясным результатом. Лемехов отложил винтовку, потянул заготовленную связку гранат. Метров тридцать еще...

     - Короткая! - Давид рванул рычаги на себя, "тридцатьчетверка" клюнула носом и остановилась. Пушка рявкнула, звякнула падающая в брезентовый мешок гильза. Серая угловатая коробка на белом снегу пыхнула бледным бензиновым пламенем. Танки рассыпались веером, пропахивая глубокие борозды в целине. За лесом тоже грохотало - там попали под раздачу минометчики и еще кто-то случайно подвернувшийся. Двадцать минут грохота схватки - и тишина. Из развалин, из-за черных остовов печей, из ледяных редутов на флангах поднимались фигуры в бело-черных (от копоти) маскхалатах, ошалелыми глазами смотрели на проносящуюся мимо свою - свою! - броню. На колонну лыжников, огибающую пепелище с запада, на сбившихся в небольшую кучку немцев с поднятыми руками.
     И уж совсем изумленно смотрели они на конную лаву, вырвавшуюся из леса с другой стороны снежного поля и с криком "ура" летевшую навстречу танкам.

***

В последний час.      Успешное наступление наших войск в районе столицы нашей Родины - города Москвы.      На днях наши войска, расположенные на подступах Москвы, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада и с юга от Москвы. Прорвав оборонительную линию противника протяжением 20 километров на северо-западе (в районе Крюкова), а на юге от Москвы - протяжением 30 километров в районе Молоди, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на 60-70 километров. Нашими войсками заняты гор. Истра, станция Кубинка, станция и город Наро-Фоминск. Таким образом, все железные дороги, снабжающие войска противника, расположенные на подступах к Москве, оказались прерванными. Сообщение Совинформбюро от 11 ноября 1941 года

     - Значит, соединились. Поздравляю, товарищ Рокоссовский. Сколько немцев в кольце?
     - Почти все, что осталось от третьей и четвертой танковых групп, плюс пехотные части. По нашим оценкам, примерно триста тысяч солдат и офицеров.
     - Впечатляет. Такого, как мне кажется, еще не случалось... С немцами. Вы уверены, что сможете удержать кольцо окружения?
     - В этом я не могу быть уверен, товарищ Сталин. Опыта все-таки маловато, - главнокомандующий кивнул. - Но мы делаем все возможное. Сейчас танковые соединения продвигаются вперед, вынося внешний фронт окружения подальше, а пехотные части отжимают немцев внутрь, к востоку - в тех же целях.
     - Что Гудериан?
     - Ушел, подлец. Не успел зарваться, - с некоторым даже сожалением сказал Рокоссовский, - одним рывком выдернул свои танки из-под Тулы. Не иначе, не сегодня-завтра начнет взламывать кольцо снаружи. Правда, южной группировке жаловаться грех, полторы сотни километров прошли почти без сопротивления. Курск и Орел взяли, как немцы осенью, - с ходу. И линия фронта на южном участке нравится мне теперь гораздо больше.
     - Да вы, товарищ Рокоссовский, прямо художник. "Нравится". Хм. Вернемся к попыткам немцев прорвать кольцо.
     - Я уверен в их неизбежности. По расчетам штаба, удар состоится уже завтра. Вероятно, в секторе от Серпухова до Малоярославца. Но возможен также Можайск Вскрыть намерения немцев досконально разведке пока не удается. Главная проблема в том, что у нас осталось очень мало танков, а противотанковые части мы подтянуть не успеваем. И если немцы нанесут скоординированный удар извне и изнутри:
     - Мы никоим образом не собираемся вмешиваться в ваши решения, товарищ Рокоссовский, - деликатный Сталин! Что происходит в этом мире?! - но мы рекомендуем вам учесть не только военные, но и политические факторы. Есть мнение, - Сталин смотрел на карту с неким сомнением, как будто не до конца верил нанесенной обстановке, - мнение, да: Что для Гитлера - да, именно для Гитлера, оставление немцами той части Москвы, которую им удалось занять, будет серьезным политическим поражением. Они широко оповестили весь мир, что Москва ими уже занята. Так?
     - Так, товарищ Сталин.
     - А если немцы нанесут встречный удар - они будут вынуждены оставить занимаемые позиции. Так?
     - Так точно.
     - И их генералы это понимают. И, полагаю, они также понимают, что, удерживая уже занятую ими часть города, они не смогут собрать достаточно сил для встречного удара. Думаю, что генералы, основываясь на положениях стратегии, будут проталкивать идею встречного прорыва. А вот Гитлер - Гитлер, есть такое подозрение, это им запретит. Уже из соображений политики. Чем очень осложнит им жизнь. Согласны?
     - Согласен, товарищ Сталин. Но...
     - Но?
     - Но я бы не исключал такую возможность.
     - Хм. Тогда прошу учесть еще один фактор. Товарищ Сталин несколько отличается от господина Гитлера. Товарищ Сталин понимает, что всякая наука, в том числе и военная, имеет свои непреложные законы. И если эти законы требуют учитывать вероятность встречного удара немцев из кольца - товарищ Сталин не будет уподобляться господину Гитлеру и ставить генералам палки в колеса. От вас требуется одно - разгромить немцев так, чтобы не просто отогнать их от Москвы. Ваша задача в том, чтобы подорвать силы немецкой армии. Чтобы лишить их возможности вести активные операции минимум до следующего лета. Вот что является целью вашей операции, товарищ Рокоссовский. И отвечать за нее вам.

     Гальдер чувствовал себя препаршиво. Отдуваться пришлось одному. Гудериан остался в войсках - предпочел русский мороз ледяному тону фюрера. И правильно сделал.
     - Меня не устраивает продвижение по два-три километра в сутки! Совершенно не устраивает! Такими темпами Гудериан пробьется к окруженным войскам через два месяца! Это совершенно неприемлемо. Уже сейчас, пользуясь затруднительным положением оказавшихся в кольце войск, большевики оттесняют наши части от важнейших точек города.
     - Мой фюрер! Низкие темпы продвижения объясняются совершенно объективными причинами. Русские перебросили под Москву свежие силы, наши части страдают от недостатка снабжения и отсутствия зимнего снаряжения.
     - Эти отговорки я слышу уже давно! Я приказал отправить зимнее обмундирование в войска еще в сентябре! А окопные печки? Я лично одобрил их конструкцию и приказал развернуть производство! Только не говорите, что войска их до сих пор не получили!
     Не говорить, так не говорить. Когда фюрер входил в раж, аргументы становились бесполезными. Что толку от наскоро собранных, причем в недостаточном количестве, шинелей и канистр с антифризом, если они так и лежат на варшавских складах из-за перегрузки железных дорог спешно перебрасываемыми подкреплениями, топливом и боеприпасами?
     - Мой фюрер! Солдаты вермахта делают все возможное и невозможное. Однако соотношение сил крайне неблагоприятно. Сил одной танковой армии Гудериана явно недостаточно. Я еще раз прошу вашего разрешения на встречный прорыв кампфгруппы Гота из кольца окружения!
     - Не разрешаю. Мы не можем оставить Москву. Это будет грандиозным поражением германского оружия. Мы не можем допустить этого. Какие части мы можем перебросить в помощь Гудериану?
     - Практически никаких, мой фюрер. Линия фронта, - указка Гальдера прошлась по гигантской дуге, прихотливо выгнутой к востоку, - сковывает огромное количество войск Впрочем, как наших, так и русских. Кроме того, операции против Ленинграда и Киева требуют большого количества сил.
     - Прекращайте эти операции. Я приказываю. Судьба Германии сейчас решается под Москвой и только под Москвой. Все танковые и мотопехотные части, всю артиллерию, кроме необходимой для удержания фронта, - перебрасывайте к Москве. Румынские, итальянские, венгерские части используйте для замены германских войск на спокойных участках фронта. Я поручу Риббентропу договориться с союзниками.
     Фюрер вновь был воодушевлен, простые решения трудных вопросов вводили его в экстаз. Он снова был прав, он покажет этим задравшим нос генералом, что значит быть вождем нации, величайшим полководцем мира, ведущим германскую нацию к сияющим вершинам могущества.
     - Рейхсмаршал! Немедленно перебрасывайте к Москве максимум авиации. Как ударной, так и транспортной. Все остальные участки фронта подождут, Роммель: Роммель тоже подождет. Москва сейчас важнее Каира и Суэца. Наши войска в кольце врагов не должны испытывать недостатка ни в чем - ни в боеприпасах, ни в снаряжении. Гальдер! Сообщите люфтваффе суточную потребность войск в предметах снабжения. Я приказываю люфтваффе обеспечить все заявки ОКХ в полном объеме.
     Геринг важно кивнул. Он был уверен в успехе.
     - Гальдер! Когда вы сможете перебросить под Москву танковую армию фон Клейста?
     - Первые части начнут прибывать в район Можайска через две недели, двадцать шестого - двадцать седьмого ноября. Полагаю, мы сможем начать наступление через сутки после их прибытия.
     - Ускорьте переброску, насколько это возможно. Если русские партизаны постараются помешать перевозкам - безжалостно выжигайте все жилье в радиусе пятидесяти, нет, ста километров от дорог! - Гальдер, державший карту европейской России в уме, хотел было заметить, что тогда придется уничтожить вообще все русские деревни. Не то чтобы он имел возражения морального плана, но на такую грандиозную "операцию умиротворения" (кстати, записать! Удачный термин!) у него просто не хватит фойеркоманд. Даже если бросить на уничтожение все тыловые войска, СС и вспомогательные части. Однако озвучивать свои сомнения он не стал, чтобы еще больше не распалять фюрера.

***

Союзник - это тот, кто пока не нашел удобного момента для того, чтобы нанести удар вам в спину. Дж. Кларк. "25 лет в разведке"

     Товарищ Сомов был счастлив. Шутка ли - его деятельностью были довольны все. Буквально все. Материальные блага лились рекой. Казалась, вся деятельность отдела вращается вокруг товарища Сомова. Вся необходимая документация поставлялась товарищем Сомовым точно в срок и в полном объеме, причем всем интересующимся ею корреспондентам. Жизнь удалась, думал товарищ Сомов, изображая деятельное внимание на очередном совещании. Скоро, скоро в его жизни наступит новый этап. За последний месяц в отделе появилась масса новых лиц, по сведениям из надежных источников, вскоре намечалась реорганизация. И уж, конечно, товарищ Сомов никак не может быть обойден повышением в ее ходе. Разумеется, это открывало новые перспективы. Поэтому товарищ Сомов совершенно не удивился, когда, по окончании совещания, начальник отдела, перекивнувшись с прибывшим из самой Москвы приятным молодым человеком, представленным в качестве инструктора ЦК, обратился к нему:
     - Товарищ Сомов! Пожалуйста, задержитесь!

     - А вас я больше не задерживаю, адмирал, - взгляд фюрера был ледяным, у Канариса засосало под ложечкой, - полагаю, вы слишком перетрудились. Я рекомендую вам отдохнуть пару недель. Желательно, где-нибудь в горах. - Адмирал щелкнул каблуками, развернулся и вышел из кабинета. Мозг лихорадочно работал - и во время подъема в лифте, и весь недолгий путь до ожидающего на стоянке автомобиля.
     Автомобиль величаво вырулил на шоссе. Адмирал приказал ехать не спеша, юркий синий "Опель-Кадет", долго не решавшийся обогнать лимузин, наконец, осмелился и без труда скрылся за поворотом. Адмирал размышлял.
     Это еще не конец. Но конец уже близок. Все, все пошло не так с того самого чертова доклада, с этой чертовой коробки из будущего. "Бойтесь данайцев" - в блестяще рассчитанный, логичный и рациональный план вторжения было внесено нечто, совершенно чуждое стратегии - иррациональность. Бумаги из испорченной водой папки были невозможны, иррациональны: Но они, вкупе с поразившей Гитлера коробочкой телефона - инженеры "Сименса" уже научили коробочку устанавливать какое-то подобие связи, правда, для этого понадобилось два десятка шкафов с оборудованием - стали тем аргументом, который убедил Гитлера начать наступление на Москву, не дожидаясь разгрома русских армий под Киевом и Ленинградом.
     Эта авантюра уже обернулась концом рейха, и неважно, что от этого конца его отделяют несколько лет и несколько тысяч километров, которые предстоит пройти русским. Впрочем, его конец, конец адмирала Канариса, пока еще (ненадолго, он знал это) шефа абвера, наступит значительно раньше. Фюреру был нужен козел отпущения - фельдмаршалы и генералы уже летели со своих постов взводами и ротами, но ни один из них не делил с фюрером ответственность с самого начала, с того рокового дня, когда что-то не объяснимое рациональным германским умом вмешалось в железную работу военной машины рейха.
     Если бы не эта чертова коробка, если бы фюрер не отложил начало войны, если бы он не послушал этого сумасшедшего Гудериана и разделался бы с Ленинградом и Киевом, прежде чем идти по стопам Наполеона: Впрочем, что толку сожалеть об упущенных возможностях.
     Нужно было действовать, причем быстро. Других кандидатур на роль козла отпущения, кроме самого адмирала, у рейхсканцлера и фюрера германской нации не было. И эта роль Канариса не устраивала. Впрочем, адмирал был готов всегда. Иначе он был бы недостоин своего поста начальника военной разведки.
     Войдя в свой кабинет, адмирал вызвал секретаря.
     - Эрвин, приготовьте мой "Хорьх". Позвоните в пансионат, я прибуду туда на две недели, пусть подготовят номер. И: позаботьтесь о связи. Я хочу быть в курсе событий.
     Секретарь, ничуть не похожий на плакатную белокурую бестию, обычное неприметное среднеевропейское лицо, козырнул и вышел. Канарис сел в кресло и закрыл лицо руками. Теперь все зависело не от него. Если в заготовленном им плане есть изъяны или кто-то из "конкурентов" - СД, СС - переиграл его, да если просто вмешается какая-то случайность - останется только не попасть в лапы этих самых конкурентов живым. Из потайного ящика стола адмирал достал небольшую продолговатую капсулу. Покачал на ладони, бросил обратно в ящик. Все равно, если что - не успеть. Да и слишком театрально. Оставалось только надеяться.
     Через полтора бесконечно длинных часа секретарь открыл двойную дверь кабинета и вошел, держа в руке небольшой стальной чемоданчик.
     - Машина подана, герр адмирал!
     - Эксцессы?
     - Никаких, repp адмирал. Ваша предусмотрительность поражает. Однако осмелюсь доложить, через три часа - смена караула. Нам нужно успеть.
     - Хорошо. Подождите пять минут, - отсылать Эрвина смысла не было. Адмирал достал из потайного сейфа ключ, набрал код, отключая систему пиропатронов, щелкнул замком и открыл крышку чемоданчика.
     Все было в порядке. Жемчужная коробочка телефона в специальном гнезде, коробка зарядного устройства втрое большего размера - тоже "Сименс", но, естественно, современный. Отчеты сименсовских инженеров, желтоватые протоколы русских допросов в матерчатом кармашке. Все на месте. Поднять голову он не успел:
     Эрвин, уже в перчатке на правой руке, поднес к виску адмирала компактный "вальтер ППК" и спустил курок. Выстрел почти игрушечного пистолета прозвучал также почти игрушечно. В любом случае, охрана в коридоре за двойными дверями ничего не услышит. Эрвин вложил "вальтер" в руку адмирала, снял перчатки, закрыл чемоданчик. Сунул ключ в карман и вышел в коридор, плотно затворив за собой дверь.
     Выйдя из особняка, секретарь подошел к адмиральскому "Хорьху", шелестящему мотором у подъезда. Водитель опустил стекло.
     - Шеф выйдет минут через двадцать, Генрих. Счастливо отдохнуть в Альпах!
     - А ты? Или шеф тебя на хозяйстве оставил?
     - Я - городская крыса, природа навевает на меня тоску. Сейчас заброшу почту - и свободен. Прошвырнусь по девочкам, посижу в казино.
     - Удачи, камрад.
     Эрвин улыбнулся и быстрым шагом скрылся за углом. Пройдя два квартала, он свернул в подворотню и распахнул дверь маленького синего "Кадета", лениво пофыркивающего на холостых.
     - Все здесь!
     - Хай! - чья-то рука из глубины салона приняла чемоданчик.
     - У нас пятнадцать минут, не больше! - Он быстро юркнул внутрь "Опеля", тот скрипнул шинами, выскочил из подворотни и затерялся в лабиринте улиц. Через полчаса машина выехала из города и понеслась на юг. Эрвин, уже с усиками и новой прической, сразу придавшими ему восточный вид, в дорогом штатском костюме, откинулся на спинку сиденья и, казалось, спал. Его спутник вел машину с истинно японской невозмутимостью.

***

От Москвы до Бреста Нет такого места, Где бы не скитались мы в пыли. С "лейкой" и с блокнотом, А то и с пулеметом Сквозь огонь и стужу мы прошли. К. Симонов, музыка М. Блантера. "Песня военных корреспондентов"      Работа под журналистской "крышей" - один из наиболее удобных способов действий для сотрудника секретных служб. Если вас не очень волнуют вопросы свободы прессы, разумеется. Дж. Кларк. "25 лет в разведке"

     Давид сидел на "фрицкой лавочке" и курил. Закурил он не так давно и как следует втянуться не успел. Так, развеяться в спокойную минуту. Лавочка была местной достопримечательностью - положенная на два чурбачка гофрированная консоль от немецкого трехмоторного транспортника грязно-песочного колера, дикого для подмосковной черно-белой палитры, накрытая сложенным немецким же брезентовым чехлом - чтоб задницы не застудить, на морозе-то.
     Лавочка прилетела к ним сама - вместе с упавшим немецким самолетом. Летуны вели настоящую охоту за "коровами", таскавшими окруженным немцам снабжение, только в ближайших окрестностях нароняли штук пять, а этого сбили особенно (для танкистов) удачно. Грохнулся он метрах в двухстах от пополняющейся и приводящей себя в порядок бригады и еще до прибытия трофейщиков был оприходован "по самое не могу".
     За каким чертом фрицы таскали в котел красное вино, было решительно непонятно - но уцелевшие бутылки испарились из черно-желтого брюха почти мгновенно. И как бы ни бесилось командование - настроение у большинства танкистов держалось на семь-восемь градусов выше нормы - закоулков и ящичков, способных вместить пузырь, в танке предостаточно. На часы с приборной панели наложил лапу командир Давидовой роты, за что вскорости получил кличку Полвторого, ремонтники поставили на крышу кабины летучки турельный пулемет. Снимки из пилотской кабины - верблюды, пальмы, немцы в пробковых шлемах и то ли коротких штанах, то ли длинных, до колена, форменных трусах, были использованы комиссаром для наглядной агитации, пока бригадный особист не устроил скандал и не отправил фото "куда надо".
     Ну а почти целая консоль была утащена в курилку, вящего комфорту для. Причем каждый куряка считал своим долгом, откинув угол брезента, пошкрябать выделяющийся на желтом фоне черный крест чем-нибудь пожелезнее, так что осталось от креста к текущему моменту меньше половины. Давид такими глупостями не страдал - и так времени для отдыха не хватало категорически. Уж лучше посидеть, спокойно подымить, подумать: Скрип тяжелых сапог по снегу заставил его поднять голову и вскочить, вытягиваясь в струнку.
     - Товарищ капитан!
     - Вольно, сержант! - Комбат-два Жилин, похожий на изрядно отощавшего на нервной почве медведя-шатуна, потер широченную физиономию ладонями. - Отдыхаете?
     - Так точно, товарищ капитан! Машина в порядке, только подкрасить не успел.
     - Это хорошо, что не успел. Не каждый день, знаешь ли, танком в лобовую на самолет ходят. Так что, к нам в бригаду из "Правды" корреспонденты приезжают. По твою, Гольдман, душу. Снимут тебя на фоне брони. Прославишься. Я тут, кстати, на тебя представление написал, к "звездочке". Красной, не золотой, не лыбься.
     - Служу трудовому народу, товарищ капитан!
     - Служи давай. А сейчас - дуй к своей машине, корреспонденты уже туда умчались.
     Около стоящей под стеной ангара "тридцатьчетверки" с рядом косых, сверкающих металлом, царапин припарковалась высоко посаженная "эмка"-вездеход. Как водится, из-под боковой дверцы капота торчала шоферская задница, а сбоку размашисто жестикулировал длинный парень в щегольской комиссарской шинели, что-то объясняя статной, вроде бы знакомой - со спины не разобрать - женщине, тоже в шинельке и армейской ушанке.
     - Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар!
     - Здравствуйте, товарищ сержант. Вы, как я догадываюсь, Гольдман?
     - Дави-ид! - Женщина обернулась, и на ошарашенного танкиста налетел немаленьких размеров вихрь, знакомо пахнущий "Красной Москвой".
     - Наташка? Хромова? Ты! Как тебя занесло-то сюда? - Вопрос остался без ответа, Наташка щебетала и щебетала, между делом ставя Давида на фоне оставленных винтом "Юнкерса" царапин, щелкая затвором "лейки" (ну да, она же еще на заводе по фото с ума сходила). Затем затребовала весь экипаж, расставляя его с тем же тщанием, что когда-то для групповых фото для стенгазеты. Потом за Давида взялся длинный. Расспрашивал он долго, во всех подробностях. Сначала про бой на аэродроме, про таран, потом про войну вообще. Когда Давид упомянул о выходе к своим, вертящаяся вокруг со своей камерой Наташка замерла.
     - Андрей? Андрей Чеботарев? - Батальонный зыркнул в ее сторону тяжелым взглядом, она умолкла, но теперь сидела как на иголках, слушала. Только тихо ойкнула, когда Давид рассказал про спланированную Андреем засаду на связистов. Наконец корреспондент кончил писать, спрятал блокнот в планшетку и пошел беседовать с остальным экипажем. Тут-то Давиду и была кончина. Едва батальонный отвлекся, Наташка вцепилась в него со страстью, Давиду вполне понятной, - о ее романе с Андрюхой знал весь завод и его окрестности.
     Про все, связанное с Андрюхой - учебку, налет на колонну, засаду на связистов, выход к своим, - рассказывать пришлось как бы ни три раза еще.
     - Представляешь - три выстрела и все в яблочко. Как Андрюха стреляет, ты помнишь. Ну и я один раз попал. Завалили гадов за две секунды. Оружие собрали и ходу.
     - А теперь он где?
     - Не знаю. Нас почти сразу на сборный пункт отправили, а там разметало. Меня на курсы мехводов, а его не взяли, хотя просился. Опять за баранку, наверное. Так что мы даже почтой обменяться не смогли. Слушай, Наташка, может, ты его найдешь?
     - Найду. Обязательно найду, - Давид поверил ей сразу и бесповоротно.

     Вездеходная "эмка" - кто понимает, командармовского уровня машина, тряслась по рокаде в сторону Наро-Фоминска.
     - Значит, вышел, - задумчиво сказал "корреспондент", - вышел - и опять воевать.
     - Он такой. Я его еще с довойны знаю, - Наталья задумчиво смотрела в запотевшее окно. Ей было в общем-то неважно, почему простого военного водителя в свое время поручили ее персональной опеке, почему по всем фронтам огромной войны его ищет специальная группа военной контрразведки, да еще с такими предосторожностями. Она искала бы его и в одиночку. И она его действительно найдет.

Окончание следует...