Глубокие благодарности военно-историческому форуму VIF2NE.ru и Александру "Новику" Москальцу, а также многим участникам данного форума, поименное перечисление которых съело бы половину объема книги.      Особая признательность - смолянам Григорию Пернавскому и Виталию Соколову - за исполнение обязанностей заградотряда, временами поддерживающего автора огнем.      А также знатному танковеду Василию Фофанову - за разрешение воспользоваться именем и фамилией.      Посвящается великому поколению 30-50-х годов, огромной ценой сберегшему детей, но потерявшему внуков.

"Петрович! Поискал нашу пропажу - полный глухарь. В Тайге сел (опознали местные, по описанию), в Острожске вроде не выходил. Пассажиров, что с ним ехали, хрен найдешь. В общем, либо сам объявится, либо весной где-нибудь на перегоне оттает. Продержи дело до мая и сдавай в архив. Родственникам говори - ищем".      Записка на обратной стороне ксерокопии приказа по Острожскому областному УВД от 24.12.20... (год затерт).

     - Эй, молодой-красивый, золотой-бриллиантовый! Позолоти ручку - всю правду расскажу, что было, что будет! - Андрей дернулся со сна. Закутанная в кучу платков цыганка неопределенного возраста сверкала традиционными "желтого металла" зубами, нависая над задремавшим потенциальным клиентом. Со стороны плотно расположившегося в углу зала ожидания табора уже подтягивалась группа поддержки - пара смуглых цыганят и еще одна гадалка, помоложе. Сколько Андрей ни помнил эту станцию - табор тут бывал регулярно. И то сказать - Транссиб, большая дорога, где ж им еще тусоваться, как не здесь. Он что-то буркнул, поднимаясь, гадалка не отставала.
     - Не торопись, яхонтовый, узнай судьбу. Вижу, дорога у тебя дальняя, на сердце печаль. Позолоти ручку, грусть-печаль сниму, дорога легкой будет! - Андрей, на всякий случай (цыганята вертелись под ногами) придерживая плеер за пазухой, пошел к выходу. Цыганка забежала вперед, перегородив дверь. Андрей попытался проскользнуть, не коснувшись ее - не получилось. И задел-то слегка, а визгу, проклятий! Тут тебе и дороги не будет, тут тебе и дом казенный. Ладно, на перроне патруль, их эти тетки тоже небось достали.
     Уже стоя на морозце, Андрей вспомнил, что недочитанная книжка по сорок первому осталась на лавке в зале. Возвращаться дико не хотелось, тем более что электричка уже подходила. Ладно, невелика потеря. Уже на первой странице пожалел, что взял. Думал почитать еще чего-нибудь толкового, а нарвался на очередного разоблачителя. Сколько раз читано - Сталин тупой был, разведка говорила, а он не верил типа. Автор зато умный, ага. Его бы туда - уж он бы, как Ингосстрах, "все правильно сделал". Ну, может, цыганка попросвещается. Или еще кто. Хорошо ноут не взял. А то пока он дрых - ушла бы "Тоша" налево как пить дать. Да и вообще - всю жизнь мечтал ездить налегке, еще с детства, когда родителям рук не хватало, навьючивали мелкого Андрюшенцию всякими авоськами. Все же Николай Вторый - скотина. Нет бы - провести Транссиб через Острожск - так срезал угол. Теперь мотайся из-за него на перекладных.
     В натопленной электричке, да с холода - лепота, только опять в сон клонит. Благо половина ламп то ли перегорела, то ли отключена в целях экономии. Отвалиться на изрезанный ножом диванчик, в наушниках - еле-еле слышен Ричи Блэкмор (Айрон Мэйден и Высоцкого прибережем для другого настроения). Вообще, надо бы взять наладонник - тут тебе и музыка, и книжки в одном флаконе. Так бы закачать десяток текстов да сотню мегов музыки - и на всю дорогу сенсорный голод исключен. Ну ничего. Сдадим проект - либо сайт салона красоты для домашних питомцев достроим (надо же, и в Сибирь московская зараза добралась, век бы ее не видеть), либо, что более приятно, аутсорс по флэш-движку для Роскосмоса таки заказчику пропихнем. Хотя сколько волокиты с перечислением бабок от госструктур, да еще через московскую контору, которая себя тоже обижать не хочет - это повеситься легче. Один черт - сразу берем наладонник. Дорого - но пользительно. Да и мобила встроенная. А то старый "Сименс" - машинка хорошая, но барахлит уже. И акум к нему не найдешь. В общем, решено. За пару дней добить собачий салон, а прямо завтра вечерком дернуть по аське Мишку из московской конторы и намекнуть, что очередной платеж давно пора бы и перечислить.
     На этом мысли спутались, навалилась дрема. Сидеть было неудобно, от стекла подхолаживало, но очень уж умотался. Снилась всякая фигня.
     Дремал до самого Острожска, проснулся от резкого гудка. Проснулся и остолбенел. Какого черта? Засыпал в обычном вагоне электрички, проснулся - вроде в общем, да еще и в древнем, как дерьмо мамонта. Ну ладно, можно предположить, что перешел в другой вагон и сей факт благополучно заспал - но в электричках вообще таких вагонов не бывает! Бред какой-то. "Поторапливаемся, граждане, поторапливаемся! Станция Острожек, приехали". Мимо по проходу пронеслась укутанная в миллион платков бабка с оцинкованным ведром, тоже забитым каким-то тряпьем. Увидела Андрея, замерла, перекрестилась и рванула с удвоенной скоростью. Не понял. На всякий случай оглянулся на себя, выворачивая шею. Все нормально, джинсы, красная куртка на синтепоне (между прочим, ни фига не Китай), шапка собачья обыкновенная. Ботинки. Очки. Провел рукой по лицу - вроде не испачкался. "Поторапливаемся, граждане!"
     Андрей вывалился по лестнице на заснеженный перрон. Следующая ступень шока. Что вагон был действительно времен царя Гороха - ладно. Но в двух метрах от Андрея начинался черный, тронутый инеем тендер, а за ним пыхтел самый натуральный паровоз. Освещения на вокзале практически не было - во всем, блин, опять Чубайс, что ли, виноват? - но паровоз и при таком, с позволения сказать, свете ни с чем не спутаешь. Ущипнуть себя? А смысл? Мороз и так будь здоров щиплет. Все ж таки ущипнул. Ничего не изменилось. Только паровоз свистнул, выбросив облако белесого пара, еще раз подтвердив свою тысячепудовую реальность. Да еще из окошка наверху будки вынырнул машинист, оглянулся назад. Запнулся глазами об Андрея, затем снова взглянул вдоль состава - техпроцесс такой, видимо, потом - вперед. Свистнул еще раз, затем паровоз пыхнул паром и тронул короткий, из шести вагонов всего, состав.
     Мать. Глюки какие-то. И куда эстакаду над путями подевали? Травкой вроде по жизни не баловался, да и пил с дядькой в Назарове уже больше суток назад. Не, домой, срочно. Маршрутки уже минимум час как не ходят, но тут до Карташова полчаса пешкодралом. Обойдя какой-то непривычный в темноте, хотя и узнаваемый, вокзал, Андрей вышел на площадь. И остолбенел. Ни автовокзала, ни гостиницы "Острожск", ни углового дома с магазином не было. Деревянные дома окружали площадь, на которой торчала одинокая полуторка образца тридцать лохматого года. Андрей стоял минуты три, пока сзади не послышался дружный, строевой визг снега под каблуками. На ледяную раскатанную дорожку от тлеющего сзади одинокого фонаря легли игольчатые тени штыков, и уверенный баритон за плечом произнес: "Гражданин! Будьте любезны, предъявите документы!"

"За проявленную бдительность и красноармейскую смекалку объявить младшему сержанту Фофанову В. И. БЛАГОДАРНОСТЬ. Наградить мл. серж. Фофанова именными часами. Предоставить мл. серж. Фофанову отпуск сроком на 10 дней, не считая дороги".      Приказ по Острожскому Артиллерийскому Училищу от 12 января 1941 года

     В клубе было натоплено на совесть. Развешанные по стенам семилинейные керосинки почти не коптили, и на некрашеных сосновых стенах колыхались теплые пятна света от раскаленной печки-голландки. Вся деревенская молодежь теснилась сегодня в красном углу, под бумажными портретами Ленина и Сталина. На почетном месте сидел крепкий парень в ладной гимнастерке с артиллерийскими петлицами и комсомольским значком. Призванный в армию еще два года назад сын предколхоза Вася Фофанов нежданно-негаданно получил отпуск, и вот теперь, к вечеру поближе, молодежь подтянулась в клуб - послушать.
     Конечно, подвиги свои Василий малость приукрашивал, но, учитывая ясный взгляд сидевшей рядышком Танюши Семиной, это было вполне простительно.
     Записной гармонист Петрович тихонечко перебирал лады, но жару пока не давал, слушал, как и все. Василий, уже успевший принять в компании с батей стопку, а то и не одну, в который раз одернул и без того безупречно оправленную гимнастерку и продолжал, исполненный значительности:
     - И вот тут-то я его и увидел. Стоит, озирается, руку в кармане держит. С виду - как есть барчук и в очках. - Слово "очки" Вася подчеркнул особо, дескать, мы воробьи стреляные, нас штучками интеллигентскими не проймешь. - Курточка, смотрю, не наша, заграничная курточка-то.
     Он примолк, пыхнул "Нордом", исполненный важности момента. Девчата окончательно притихли, а Танюшка Семина уже и не моргала, не в силах оторвать от него огроменных глаз.
     - Заграничная, говорю, курточка. Для зимы-то совсем невзабошная. Мерзнет, бедолага. К зиме-то непривычный, за версту видать. Ага, думаю. Не иначе, шпиен какой. Опять таки вокзал, понимаешь, государственной важности объект. Транспортный узел, во! Подхожу это я к нему и говорю...
     Анюта Семибратова за спиной рассказчика не выдержала напряженности момента, пискнула. На нее зашикали.
     - Говорю я ему, - недовольно обернулся назад Василий, - вежливо, как нас товарищ лейтенант учил: "А будьте так добры, гражданин, предъявите документики!" Гляжу - побелел мой шпиен, задергался, давай очочки-то протирать. А я ему: "Вы пенсню-то, гражданин, оставьте, оставьте. А вот документики ваши попрошу показать". Ну, тот дрожит, а делать нечего. Полез он в карман, достает книжицу, вот как две твоих ладошки, - Вася каким-то покровительственным движением наклонился вперед и накрыл обе Танины руки своей лапищей. - Как две твоих ладошки, - повторил он, глядя ей в широко распахнутые глаза; Таня зарумянилась, - и переплет у ней кожаный. Сует он, значит, мне паспортную книжицу, а там...
     Положительно, в младшем сержанте Васе Фофанове погибал великий актер. По крайней мере, паузы он держал там, где надо, и ровно столько, сколько требовалось, чтобы довести слушателей до крайней степени нетерпения. Пустив еще одно колечко дыма (а что, не хуже старшины Неспивайко!), Василий обвел собравшихся медленным взором и уже в полной тишине - даже Петрович прекратил терзать инструмент - ПРОДОЛЖИЛ:
     - А там, на обложке прямо - орел царский.
     Девчата хором ахнули. Парни загомонили, а Николай Гостев даже пробурчал что-то мрачное под нос. Самозабвенно устремленный на Ваську Танюшкин взгляд его никак не радовал. Но сделать ничего было нельзя - мало того, что Васек отрастил себе на армейских харчах саженные плечи, так еще и вся деревня ему из-за этого чертового шпиона в рот смотрит. Ну ничего, недельку он еще тут покантуется - и все, отпуск-то его и тю-тю. А там уж посмотрим.
     - О как, думаю, - продолжал герой дня, - точно, барчук недорезанный! Не иначе в семнадцатом к буржуям за кордон сбежал, а теперь эвон вернулся терроризм против Советской нашей власти учинять! И - хвать его под локоток "А пройдемте-ка, говорю, господин хороший, в отделение, расскажете, откуда вы к нам в Советскую страну прибыли и откуда у вас такие птички на документиках!" А он ка-ак подскочит! Руку вырвал, курточка-то у него склизкая, такая шпиенская курточка специальная, что и не удержать прям! И в переулочек - порск! Но разве ж от меня убежишь! Догнал я его, хвать! А он на ногах не удержался, упал, слышу - треск! Он руку под куртку - ну, думаю, наган там или бомба!
     От былой степенности не осталось и следа, Вася махал руками, только свист стоял, девчонки отшатнулись, чтобы не получить нечаянную оплеуху.
     - Заломил я ему руку, как нас товарищ старшина учил, ага! Тут ребята подбежали, наряд, и старшой наш с ними. Подняли болезного, смотрим - а у него на поясе под курткой радио шпиенское висит. От него проводок идет, и наушнички ма-ахонькие, прямо внутрь, в ухи вставлены. Правда, техника у барчука деликатная, сломалась, когда я его наземь валил. А он стоять не может, ребята его за шкирь держат, чтоб не упал. Так и отвели мы его в дежурку, сдали кому надо. Теперь с ним пролетарский суд разбирается.
     Василий повернулся, затушил в стеклянной вазе из бывшей помещичьей усадьбы сигаретку и снова без нужды оправил гимнастерку. Собравшиеся загомонили, перебивая друг друга расспросами. Да, та книжка, что с орлом - это его паспорт. Нет, паспорт не наш, не советский. Я ж говорю - с царским орлом И карточка там была его. Нет, советских документов у него не было. А я откуда знаю? Может, его сбросили на парашюте, и он шел к кому-то. На явку, во! А там бы ему и выдали советский-то документ. Нет, револьвера у него не было. Только рация и заграничные часы. Нет, не эти. Эти часы мне лично товарищ полковник вручил перед строем. За поимку опасного шпиона. Да, и отпуск дали. Десять суток, не считая дороги. Да, в Москве был, нет, товарища Сталина не видел. Нет, не знаю. Может быть, барчук этот и товарища Сталина убить хотел. Ну и что, что револьвера не было? У него наверняка сообщники. И вообще, что-то ты, Колька, много понимать о себе стал. А то на двор пойдем, поговорим?
     Но до разговора с глазу на глаз не дошло, Петрович очнулся и прошелся сверху вниз по ладам гармоники. Да и особой охоты разбираться с нахальным Колькой не было. Василий встал, потянувшись, притопнул подкованным каблуком. Повернулся к Тане и с городским совершенно шиком предложил ей согнутую крендельком руку. Та гибким движением поднялась с лавки и чопорно положила узкую ладошку на сгиб локтя. Пальчики были горячими, это ощущалось даже через плотную ткань рукава. Музыка грянула в полную силу, Таня переступила каблучками, как-то задорно-дробно притопнув - и пошло веселье. Прочие девушки без кавалеров тоже не остались.

Милок-то мой, Телок дурной, Мы с маманей шли до бани, Ну а он за мной!

Пару часов спустя, наплясавшись да напевшись, начали расходиться. Разбирали кожушки да полушубки, девчата меняли сельповские туфли, у кого были, на валенки. Колька со своим подпевалой Алехой Сударчиком испарились первыми, кто-то подзадержался, Вася еще раз рассказал про свой подвиг, "вспоминая" новые красочные подробности. Танюшка опять слушала, распахнув глазищи, и опять раскраснелась, когда Василий снова показывал на ее ладошках, какого именно размера был шпионский паспорт. Наконец разошлись все, Петрович запер клуб и, слегка нетвердо держась на ногах, ушел в обнимку с гармошкой. Танюшка жила аж на другом конце деревни, притаявший февральский снег скрипел под подкованными сапогами и аккуратными валеночками.
     - Вась, а вот скажи - тебе страшно было? Вдруг да у него револьвер бы оказался?
     - Не. Не страшно. Ты б его видела - хлюпик такой, что соплей перешибешь. Вот бегает быстро, а так - кишка тонка. Одно слово - барчук. А потом - чего мне бояться? Это вон они пусть боятся.
     - Ага. Пусть боятся. Вась, а ты скажи - война будет?
     - Не знаю. Будет, наверное. Да и что с того? Мы же Красная Армия. Мы же - знаешь: "Но от тайги до британских морей..."
     - "Красная Армия всех сильней". Все равно. Боюсь я за тебя.
     - Да брось. Если война начнется, так их же собственный пролетариат...
     - Да не про то я. Ты вон в городе служишь. Тебе, наверное, наша Некрасовка уже скушной стала. Останешься в городе...
     - А не бойся. Даже если и останусь - ну на завод там или, может, в училище поступлю, в наше, в артиллерийское - так и ты приезжай. Вместе веселее. Батька мой тебе от колхоза направление на учебу выправит. Да и вообще...
     - Ох, Васька... Да я б и приехала. Только... Только там же своих, городских девушек полно.
     - Эх, Танюша! Да этим городским до тебя как... не знаю даже. Как Кольке Гостеву до нашего товарища полковника, вот. Да они тебе там все в подметки не годятся!
     - Правда? А Колька все говорит, что ты, мол, в городе останешься, а про меня и не вспомнишь...
     - Ну с Колькой я поговорю... Так поговорю, что мало ему не покажется... Я тебя в обиду никому ни в жисть не дам! Мне служить-то всего год остался. А там решим. Ты, Танюш, не бойся ничего. Никакие городские мне не нужны.
     - Ох, Васенька...

***

Одним из пионеров телевидения в Советской России был известный русский изобретатель Лев Термен. Свою экспериментальную установку он демонстрировал кремлевской верхушке еще в 1926 году, до своего триумфального турне по Америке (злые языки утверждают, что научные разработки и концерты он благополучно совмещал со шпионажем в пользу советской разведки), по возвращении из которого в конце тридцатых годов он был арестован НКВД. С тех пор его судьба неизвестна.      С. Прайд. "История Телевидения". Сент-Питерсберг, 1982

     Народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия выбрался из "Бьюика" и не сочетающимся с его плотным сложением быстрым, даже торопливым, шагом прошел в предупредительно распахнутую дверь неприметного особнячка возле Крестьянской заставы. Сухощавый человек в штатском по-военному вытянулся перед наркомом и лабиринтом коридоров провел его к высокой, крашенной белым двери. Щелкнул замок, дверь с неприятным визгом распахнулась.
     - Смазать, - недовольно бросил Берия, проходя мимо штатского внутрь. Нет, это в голове просто не укладывается - столько народных денег вбухано в эту лабораторию, одного оборудования лучших зарубежных марок внутри тысяч на пятьдесят фунтов, а на копеечный пузырек масла для петель ни денег, ни времени не нашлось.
     Худой остролицый человек с чаплинскими усиками, облаченный в прожженный паяльником и запятнанный канифолью лабораторный халат, подскочил с табурета у опутанного проводами стенда и обернулся к наркому. Уже открыл было рот, но Берия махнул рукой, прерывая возможные приветствия, и столь же быстро проследовал к стенду. Увиденное было... неприятно. Нарком не мог, конечно, видеть японских неприличных гравюр "хен-таи", не то громоздящаяся на стенде конструкция живо напомнила бы Лаврентию Павловичу чистенькую обнаженную девицу в объятиях какого-то обильно снабженного щупальцами неопрятного монстра.
     Центральное место на стенде занимал небольшой, сантиметров двадцать в диаметре, плоский агрегат. Был он э-э-э... ладный, металлические деталюшки приводов с фигурными вырезами сияли, серебристый корпус, тоже на первый взгляд металлический, благородно отсвечивал под лампами. Даже там, где проглядывали электрические схемы, узор зеленоватой печатной платы напоминал тонкую вышивку серебряной нитью. Маленькие черные квадратики, вырастающие из этого узора, тоже были чистенькие и ладненькие. А вот провода в грубой изоляции, соединяющие этот приборчик с осциллографами да ламповыми блоками в металлической стойке, выглядели не просто чужеродно. Эти провода, сами по себе вполне обычные, просто резали глаз, подчеркивали полную нездешность аппаратика, его кристально ясную иномирность. Эта неправильность, какая-то абсолютная несочетаемость резали глаз, но одновременно не давали отвести взгляд, обладая нездоровой, постыдной привлекательностью. Он с трудом оторвался от зрелища и поднял глаза на человека у стенда.
     - Гражданин народный комиссар...
     - Короче, - махнул рукой Берия, - что же это такое, что вы потребовали моего личного присутствия?
     - Это... устройство изъято сотрудниками органов у... предположительно, шпиона. Но дело в том, что...
     - Какая-то... рация? - прервал говорящего Берия. - Сделано очень... аккуратно. Америка? Германия?
     - В том-то и дело. Во-первых, на устройстве и его элементах очень странная маркировка. По-английски. Made in Taiwan. Сделано в Тайване.
     - Тайвань - это...
     - Это китайское название острова Формоза.
     - Значит... Япония? - полувопросительно заметил нарком.
     - В том-то и дело. На отдельных элементах маркировка Малайзии.
     - Ничего не понимаю. Малайзия... Малайя? Это вроде бы Британия... Но... Как в этих богом забытых местах можно сделать что-то... такое? Впрочем... Маркировку можно поставить любую. Хотя бы и китайскую.
     - Видите ли, гражданин народный комиссар... Я весьма неплохо ориентируюсь в уровне развития электротехники во всех ведущих державах... - Худой не лгал. Изобретатель первого в мире электронного музыкального инструмента, бывший эксперт НКВД, а ныне заключенный и сотрудник "шарашки" Лев Сергеевич Термен объехал со своим "терменвоксом" весь свет и действительно ориентировался в этих вопросах.
     - Так вот. К сожалению, с момента моего ареста я не владею свежей информацией, но... За эти три года совершить такой скачок просто невозможно. Во всем этом устройстве нет ни одной радиолампы. Принцип работы тут совершенно другой. Вроде как у детекторного приемника, но на качественно ином уровне. И за три года открыть новый принцип, разработать технологию и наладить производство (а здесь мы имеем именно массовое производство, посмотрите на качество штамповки и пайки) не смогут и двести гениев.
     - Так что же вы хотите сказать? Что эту рацию сделали марсиане?
     - Это не рация. Это... патефон.
     - Что?!
     - Это портативный электрический патефон. К счастью, он достался нам не сильно поврежденным. Вышли из строя только блоки питания, пара кнопок и усилитель сигнала. Это мы смогли восстановить... на нашей технологии. - Термен указал пальцем на массивную железную стойку, набитую радиолампами, трансформаторами и тому подобным хламом.
     - И... вы уверены? Просто патефон?
     - Убедитесь сами.
     Инженер достал из обитого замшей деревянного ящичка сверкнувший радугой диск, меньше обычной патефонной пластинки раза в два, по виду - стеклянный, и установил его в аппаратик. Потом снял с крючка большие, с пористой каучуковой обливкой наушники и протянул наркому. Поколебавшись, тот надел их Термен щелкнул тумблером. Несколько минут нарком слушал. Наушники были очень хороши, и в комнате было слышно только слабое гудение трансформатора. То, что нарком слышит что-то еще, можно было определить только по тому, как его обычно румяное, жизнерадостное лицо стремительно теряло краски, становилось серым.

***

"На Ваш запрос от 12.03-1941 г. сообщаю, что согласно заключению проф. Лучкова подследственный гр-н Чеботарев находится в невменяемом состоянии (установленный диагноз - шизофрения, навязчивый бред) и в настоящее время переведен в спецблок Острожской межобластной психиатрической клиники".      Начальник УНКВД по Новосибирской области майор госбезопасности Кудрявцев 20 марта 1941 года

     ... Андрей уже отвык от следователей, но привычно сжался, увидев малиновые петлицы со "шпалой". Санитарам при всей их пакостности до румяного сержанта ГБ Люшкина было все же далеко. Но этот следователь с серым от усталости лицом был явно "добрым". Орать не стал. Только поерзал в штопаном кресле главврача и, бросив на Андрея какой-то нехарактерный для энкаведешника, неуверенный взгляд, негромко спросил:
     - Фамилия, имя, отчество?
     - Чеботарев Андрей Юрьевич.
     - Год и место рождения?
     - Город Назарово Красноярского края... - Андрей замялся, сглотнул и совсем уже тихо добавил: - 11 января 1976 года.
     Реакции не последовало. Вообще. Следователь кивнул, как будто так и надо, и так же негромко задал следующий вопрос.
     - Национальность?
     - Русский.
     - Происхождение?
     Эту фишку Андрей уже просек.
     - Из рабочих.
     - Образование?
     - Среднее.
     - Уточните.
     - Средняя школа номер четыре, поселок Бор Назаровского района.
     - Срок обучения?
     - С 1982-го по 1992 год.
     Главврач и еще какой-то профессор в стороне на кушетке тоже реагировали как-то неадекватно. Не шушукались и смотрели на Андрея... странно. Не как на пациента, а как на бомбу с часовым механизмом, тикающую и вот-вот готовую разнести всю их вселенную.
     Следующие два часа Андрей замаялся вспоминать адреса, года рождения, приметы и девичьи фамилии всех своих родственников, независимо от пола, знакомых друзей и друзей знакомых. Девушка... Хм... Ну пусть барышня с заметным уже животиком на приставном стульчике невозмутимо чиркала карандашиком по бумаге.
     Что характерно, ни о часах, ни о "белогвардейском" паспорте, ни о горячечном бреде первых допросов следователь не спрашивал.
     Наконец, когда сил у Андрея уже не оставалось даже на то, чтобы сидеть прямо, следователь вздохнул и по-прежнему негромко сказал:
     - Ну что ж, спасибо, Андрей Юрьевич. Можете идти.
     Санитара не было, и Андрей, с трудом поднявшись, САМ пошел к двери. Главврач вскочил (!), бросился следом, обогнал и что-то тихо прошептал сидевшему за дверью санитару Михалычу. Тот, нимало не переменившись в обманчиво-овечьем лице (знали бы тут "Орбит" - жевал бы не переставая), крепко, но без обычного садизма подхватил Андрея под локоть и провел не в его обычную палату, а в соседнюю, маленькую.
     За время допроса оттуда утащили все койки, кроме одной, оставшуюся застелили таким белоснежным бельем, какого Андрей и в лучшие-то времена не видел на свете. На притащенном из каптерки кастелянши столе стоял чайник, картонное блюдечко с желтым кусковым сахаром и картонный же поднос с баранками и сероватой, но восхитительно мясной по запаху колбасой. Даже неистребимый запах мочи стыдливо прятался за каким-то лавандовым ароматом.
     Дверь тем не менее защелкнули с той стороны. Через минуту за ней что-то бухнуло, и Андрей скорее чутьем, чем логикой, опознал винтовочный приклад.
     Стало понятно, что за него взялись всерьез. И это было хорошо. Шанс подохнуть у него был все эти два кошмарных месяца. Но теперь появился и иной шанс. Шанс, о котором мечтал каждый нормальный пацан послевоенных лет, читавший - у Симонова ли, у Бондарева или еще у кого - о горящих на аэродромах самолетах, о рвущихся к Москве и Волге панцерах, о двадцати или уже двадцати семи миллионах погибших - шанс назвать ДАТУ.
     И быть услышанным.

***

"Эх, была бы я добрая и справедливая, как Лаврентий Палыч... А может быть - и как Иосиф Виссарионыч..."      Ст. о/у Гоблин, пародия, которая никогда не будет создана

     Предзакатное оранжевое солнце заглядывало через прикрытые тяжелыми портьерами окна в глубину большого кабинета. Редкие - убирались в кабинете ежедневно - серебристые пылинки вспыхивали в узкой полоске подобно искрам костра и тут же гасли. Купола Успенского собора и колокольни Ивана Великого пылали красным. В иной обстановке этот отсвет согрел бы темное пространство комнаты, но сейчас он создавал лишь подспудное ощущение тревоги.
     - Хм-м. Я не знал, товарищ Берия, что вы... увлеклись научной фантастикой. Может бить, вам следует немного отдохнуть? Мы распорядимся, чтобы вам предоставили путевку в какой-нибудь ха-ароший санаторий. Скажем, в Рице? - Сталин был расстроен. Жалко Лаврентия. В конце концов, работа в НКВД - не для слабонервных. Тем более в такой находящейся на крутом переломе стране. Это шизофреник Ежов мог находить удовольствие в необходимой, но кровавой и грязной работе по очистке страны от всяческой троцкистской швали. Нормальному человеку, каковым нынешний наркомвнудел являлся до своего назначения, заниматься такими делами морально тяжело. Жалко.
     На Берию вождь очень рассчитывал, знающие товарищи еще с двадцатых рекомендовали его как умного, решительного и, самое главное, надежного человека. Да и несколько лет совместной работы лишь укрепили вождя в этом мнении. Но... Не выдержал. Слишком увлекся тем, что было ему ближе по внутренней сущности. Недаром так носился со своими закрытыми институтами. Сколько ходатайствовал за Туполева, Петлякова... За прочих... Правильно ходатайствовал, надо признать. Результаты впечатляют, нет слов. Но, с другой стороны, неприятной рутины с НКВД не снимал никто. А вот к ней у Лаврентия душа не лежит. Вот и ушел, как это говорил... Ильин?.. во "внутреннюю эмиграцию". Пора думать о замене. Жаль. Очень жаль.
     - Спасибо, товарищ Сталин. Я с удовольствием отдохну. Но, если можно, немного попозже. Сейчас... Сейчас слишком неподходящий момент. А что касается научной фантастики, - Берия был готов к такому повороту, дураком был бы, не будь готов, - к сожалению, фантастика слишком часто становится былью.
     - И вы действительно можете доказать, что это... быль?
     - Так точно, товарищ Сталин. НКВД располагает убедительными доказательствами, подтверждающими мой доклад. Разрешите доложить подробно?
     - Ну что ж, - в конце концов, в жизни случается всякое. К тому же Лаврентий молодец. Сказал не: "Я располагаю", а - "НКВД располагает", сумасшедший так не скажет. А тут - официальное заявление от лица ведомства. - Ну что ж, докладывайте. Как я понимаю, доказательства у вас с собой?
     - Не вполне, товарищ Сталин. Часть проходящей по делу аппаратуры достаточно громоздка. Необходимо ваше специальное разрешение на доставку его в ваш кабинет.
     - Разрешение... - Пожалуй, следует дать такое разрешение. Вождь любил рассматривать новые образцы техники. Опытный образец лыжного бронещитка для боев в Финляндии как-то даже приносили ему в кабинет. Он тогда чуть ли не полчаса ерзал животом по ковру, прилаживаясь к бойнице, пытаясь понять, стоящая ли вещь, удобно ли будет за этой бандурой стрелку и не станет ли эта, в принципе, нужная вещь еще одним горе-прожектом типа пушек Курчевского. Сталин снял трубку телефона, соединявшего кабинет с приемной. - Товарищ Поскребышев? Лаврентий Павлович сообщил мне, что у него есть аппаратура, которую он хочет мне продемонстрировать. За какое время вы сможете доставить ее в мой кабинет? Вот как? Машина во дворе? Пять-десять минут? Отлично. Распорядитесь, пожалуйста. Начинайте, товарищ Берия. Через пять-десять минут ваши... доказательства доставят.
     Берия подошел к крытому зеленым сукном столу и, попросив позволения, выложил из портфеля последовательно серую картонную папку с надписью "Дело №..." и всевозможными служебными пометками. Затем на стол легли: еще одна папочка, потоньше, лоскут ярко-красной, "полярной", как определил для себя Сталин, материи и округлых очертаний предмет с тремя рядами кнопок и маленьким жемчужно-серым окошком. В окошке черные рубленных очертаний цифры сменились с 19:59 на 20:00. Часы?
     Из тонкой папочки на свет явились книжица в кожаном переплете с тисненым двуглавым орлом и надписью латиницей "Passport Russia", пяток купюр непривычного вида и несколько монет.
     Часы Сталина заинтересовали, но интереса своего он не проявил, до них дело и так дойдет. Берия откашлялся - нервничал, конечно - и начал:
     - Третьего января сего года в окрестностях железнодорожного вокзала города Острожска Новосибирской области комендантским патрулем Острожского Артиллерийского Училища был задержан неизвестный, назвавшийся Чеботаревым Андреем Юрьевичем. На просьбу патруля предъявить документы отреагировал нервно, предъявил вот этот интересный документ, - Берия протянул кожаную книжку Сталину.
     - При рассмотрении документа старшим патруля лейтенантом Торопцевым выяснилось, что документ представляет собой паспорт несуществующего государства под названием "Российская Федерация", выданный в две тысячи первом году на имя Чеботарева Андрея Юрьевича. 1976 года рождения. Кроме того, на обложке паспорта наличествовала контрреволюционная символика. Высокий уровень исполнения документа свидетельствует о невозможности его изготовления... хм... - Берия замялся, но решил не смягчать оценки, - сумасшедшим-одиночкой. На предложение пройти в комендатуру для выяснения личности задерживаемый отреагировал резким испугом, вырвался из рук патрульного и бросился бежать. В результате умелых действий проходящего службу в постоянном составе училища младшего сержанта Фофанова беглеца удалось быстро задержать.
     Берия на минуту замолк, поправил без нужды пенсне и продолжил:
     - На предварительном допросе задержанный показал, что он якобы действительно родился в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, то есть через тридцать пять лет после даты задержания. И... когда ему сообщили, что не стоит вводить следствие в заблуждение, так как на дворе январь 1941 года, пришел в крайнее возбуждение. Он... Он немедленно стал требовать встречи с вами... И утверждал, что двадцать второго июня сего года Германия совершит нападение на Советский Союз.
     Сталин молчал. Не потому, что ему не хотелось прерывать наркома, нет. Просто... на глупую шутку или бред спятившего от непосильной работы наркома дело походило все меньше. Провокация. Грандиозная, хорошо подготовленная провокация. Из глубин души поднимался тяжелый гнев, еще немного - и он прорвется наружу сначала искрами в желтых глазах, а потом... Когда же они все успокоятся? Наверное, никогда. Уж больно хочется старому лису Черчиллю, да и всем прочим, побыстрее стравить нас с Гитлером. Сколько самых разных дат поступало из, казалось бы, самых надежных источников. И что? Все надежнейше названные даты прошли, а Гитлер по-прежнему исправно поставляет нам станки и оружие, ведет переговоры о разделе сфер влияния. Хотя... Уж больно странна эта попытка. Подослать какого-то сумасшедшего, с совершенно неправдоподобными документами, со странными часиками... Кстати, а почему бы не полюбопытствовать, что же это, в конце концов, за часы?
     Попыхивая раскуренной для самоуспокоения трубкой, вождь мягкими шагами обошел стол. Берия продолжал отчитываться о результатах допросов - их, собственно, и результатами-то нельзя было назвать. Ни в каких связях ни с какими организациями арестованный не сознавался, продолжая упрямо талдычить о нападении немцев. Интересно, надолго ли у следователей хватило терпения выслушивать этот бред, прежде, чем они прибегли к... эффективным методам допроса? Впрочем... Если бы эти методы что-то дали, Лаврентий не стал бы так долго рассказывать о запирательстве провокатора.
     Часы вблизи оказались еще интереснее. Пожалуй, они и часами-то не были. Зачем, скажите, часам куча кнопочек с цифрами от единицы до нуля и еще какими-то значками? Ну, пусть пока будут часы. Цифры на жемчужном экранчике не наползали одна на другую, как на автомобильном спидометре, а просто... менялись. Это напомнило Сталину продемонстрированный ему недавно опытный телевизор. Экранчик там был почти такого же размера, ну чуть побольше, но... сам телевизор при этом был величиною с небольшой сейф. И такой же тяжелый. Эта же изящная вещица была легкой и... чужой. Провокация, затеянная неизвестно кем, выглядела все более и более дорогостоящей и нелепой.
     Берия заметил интерес вождя к часам, неловко скомкал рассказ о медицинском освидетельствовании подследственного и помещении его в психиатрическую клинику и перешел к вещественным доказательствам.
     - При задержании у подследственного были изъяты некоторые предметы, вызвавшие интерес наших специалистов. То, что вы, товарищ Сталин, держите в руках, как нам удалось установить, является многоцелевым электронным прибором. По словам задержанного, одной из функций этого прибора является осуществление мобильной телефонной радиосвязи.
     Сталин недобро усмехнулся.
     - И какую же дальность радиосвязи можно достичь такой... фитюлькой? Неужто до самого Лондона?
     Берия насмешки не принял.
     - По словам задержанного, этот аппарат связывается с другими подобными аппаратами через сеть мощных радиопередатчиков - так называемых базовых станций. Сигнал проходит по цепи этих станций, и связь с другим абонентом можно обеспечить, даже если он будет не то что в Лондоне, но в Рио-де-Жанейро. Лишь бы его аппарат был подключен к такой же сети и находился не дальше десятка километров от подобной же базовой станции.
     - А помимо слов?
     - Помимо слов наши ученые выяснили, что аппарат во включенном состоянии передает периодические кодированные сигналы на очень высокой частоте - девятьсот миллионов герц. Опять-таки, со слов задержанного, таким образом аппарат пытается связаться с базовой станцией. И не находит. Вы можете нажать любую кнопку, и аппарат высветит сообщение: "Поиск сети".
     - По-русски? - Сталин взял приборчик в руки. - Да, действительно, по-русски. Интересно. А ви пробовали, - грузинский акцент в речи Сталина обострился, - ви пробовали поискать эту... базовую станцию в том районе, где поймали этого... монархиста?
     - Так точно. После того, как мы решили проблему подзарядки аккумуляторов прибора, мы отправляли этот аппарат в Острожск на специальном самолете, район прочесан перекрестным поиском трижды, базовая станция не зафиксирована. Хотя наш сотрудник с этим аппаратом объехал весь город и ближайшие окрестности. Кроме того, мы провели подобный поиск на ближайшей узловой станции Тайга и в Новосибирске.
     - Могли уже и убрать - после провала агента. Но вы говорили, что одно из этих устройств - многофункциональное. Одну из этих многих функций я понял - это часы.
     - Принцип действия этих часов известен. В некоторых особо точных образцах приборов, которые используют ученые, для отсчета времени тоже применяются кварцевые генераторы, - термины Берия произносил без запинки, "шарашки" всегда были его любимым детищем и общаться с учеными и инженерами, пусть и подневольными, он любил.
     - Однако эти образцы имеют в сотни раз большие размеры и вес, - нарком, казалось, извинялся. Сталин усмехнулся. Он вспомнил свою ассоциацию с телевизором и сейфом, настроение чуть поднялось. Вождь любил во всем оказываться правым. Берия продолжил:
     - Кроме того, информация о времени выводится на экран непонятным нам способом. Вообще, вывод цифр представляет собой чисто инженерную проблему, но сам принцип действия столь компактного экрана совершенно нов. Со слов Чеботарева, экран состоит из "жидких кристаллов".
     - Вот как? А почему не из жареного льда? - Сталин не имел технического образования, хотя и работал год метеонаблюдателем в Тбилисской обсерватории. Но что такое кристалл, он знал прекрасно.
     - Наш эксперт задал именно этот вопрос, именно этими словами. Как утверждает Чеботарев, жидкий кристалл - это особого рода вещество, состоящее из свободных длинных молекул. Под воздействием слабого электрического поля они ориентируются определенным образом, и вещество меняет свой цвет и некоторые другие свойства.
     - Интересно. А кто в мире ведет разработки подобного рода?
     - Мы навели справки. Впервые они были открыты еще в прошлом веке, но первый патент на их использование был выдан британской фирме "Маркони" относительно недавно, в тридцатом году.
     - Значит, британцы! - Сталин опять оказывался прав. Уши Черчилля за этой странной провокацией рисовались все явственнее.
     - Наш помощник военного атташе в Британии посетил эту фирму и попытался ознакомиться с результатами исследований по этой теме.
     - И ему это удалось?
     - Так точно. Разрешение было получено с большим трудом, но когда англичане выяснили, что наши интересы никоим образом не касаются радиолокации, которая в данный момент является основным направлением работы "Маркони" и главным военным секретом Британского правительства, они не стали чинить препятствий.
     - Совсем интересно. И что же он там увидел? - Собственно говоря, Сталин это уже знал. За десять лет с момента получения патента такого совершенства мерно-гипнотически сменяющих друг друга цифр достичь мог бы разве что сам господь бог. И все же - Британия, Британия... Как все сходится - и интересы, и возможности.
     - Ситуация полностью аналогична случаю с кварцевым генератором. Устройство, продемонстрированное нашему человеку, - всего лишь простейший экспериментальный образец. Грубо говоря, ванночка с раствором, который меняет свой цвет при прохождении электрического тока.
     - А вы... уверены, что показали вам действительное состояние дел?
     - Уверен. Поскольку основные силы "Маркони" брошены на радиолокацию, данное направление практически не финансируется. Наш человек переговорил с ведущим специалистом, и тот, считая, что мы предполагаем приобрести патент или профинансировать исследования, чуть из кожи не вывернулся. Мы с большой долей вероятности можем заключить, что это направление у англичан в данный момент не развивается.
     - Это хорошо, что вы уверены Кстати, патент имеет смысл и перекупить.
     - Уже сделано, товарищ Сталин. Кроме того, в этот прибор встроен электрический вычислитель. Разрешите, я покажу?
     Берия, держа прибор так, чтобы экран был виден вождю, нажал несколько кнопок и бодро перемножил пару четырехзначных цифр. Сталину очень хотелось испытать диковинный прибор самому, но он сдержался.
     - А это что? - Обкуренный палец Сталина указывал на ярко-красный лоскут.
     - При задержании гражданин Чеботарев был одет в ярко-красную куртку странного покроя. Материал куртки также показался странным, и было принято решение произвести его анализ.
     - И? - "Многофункциональный прибор" лег на прежнее место. Материал лоскута оказался холодным и скользким на ощупь.
     - Ткань состоит из синтетических нитей. Волокно, по всей видимости, является продуктом переработки нефти. Аналогично синтетическому каучуку, но тут совсем иной процесс. Чем-то подобным занимаются американцы, но...
     - Но это тоже далеко до технологии такого уровня, да? А вы не думаете, что те же британцы собрали свои новейшие разработки и аккуратно подвели вас к той мысли, которую вы мне и изложили?
     - Мы считаем это маловероятным, товарищ Сталин. Стоимость подобных разработок составит многие миллионы фунтов. У Британии, Германии или даже Америки сейчас есть более неотложные задачи, чем вбухивать средства в авантюру с непредсказуемым результатом. Кроме того, считая основным подозреваемым Англию, замечу, что у них сейчас очень затруднительное финансовое положение. Даже проведи они соответствующие разработки, они могли бы продать патенты или даже готовые изделия тем же Соединенным Штатам. И получили бы уже сотни миллионов, а то и миллиарды. А сейчас... Сейчас они вынуждены отдавать Америке свои стратегические базы в обмен на пять десятков устаревших эсминцев. Затевая такую провокацию, они не могут иметь никакой уверенности в успехе.
     - Убедительно. Но... Недостаточно убедительно. Но, впрочем, вы все еще не продемонстрировали свой главный аргумент, так? Надеюсь, его сейчас доставят, и он будет действительно весомым.
     И аргумент доставили. И был он действительно весом. В прямом смысле. Телефон на столе зазвонил, и после короткого разговора белобрысый лейтенант госбезопасности и остролицый человек в пошитом по фигуре, но изрядно помятом (видимо, долго лежавшем где-то стопочкой) сером костюме вкатили в кабинет громоздкий стенд на колесиках. За последнюю неделю аппарат значительно улучшил свой вид, но все равно контраст между аккуратным серебристым диском и окружающей его путаницей проводов, трансформаторов и радиоламп впечатлял.
     - А! Товарищ Термен! - Худолицый вздрогнул. От обращения "товарищ" он уже отвык, а в устах Сталина это слово означало как минимум пересмотр дела, а то и реабилитацию. - Так это вы занимались экспертизой! Что ж, Лаврентий Павлович, если у вас к этому делу привлечены ученые такого уровня, то мы очень скоро выясним, с чем же это нам пришлось столкнуться.
     Белобрысый лейтенант вытянулся в углу, прикинувшись мебелью, а Термен достал из недр стенда простую деревянную указку и начал лекцию. Иначе этот рассказ назвать было трудно. Сейчас он был не заключенным пред ликами сильных мира сего, а ученым, просвещающим заинтересованных слушателей.
     Лаборатория номер восемь получила для исследования образец неизвестного прибора, изъятого в ходе неизвестной докладчику операции сотрудниками НКВД у иностранного шпиона. В ходе операции образец получил существенные повреждения. К счастью, поврежденные блоки удалось воссоздать на имеющейся технической базе лаборатории. В результате исследования приведенного в рабочее состояние образца удалось выяснить, что исследуемый объект является аналогом портативного патефона (тут брови Сталина недоуменно поползли вверх), использующего в своей работе ряд совершенно неизвестных доселе принципов.
     Несколько дней назад удалось установить, что принцип записи звука на пластинках патефона является дискретным, а не аналоговым. Я имею в виду, что на обычной патефонной пластинке записываются колебания иглы, копирующие принимаемые микрофоном звуковые волны. При воспроизведении эти колебания просто усиливаются до уровня слышимого звука. Это - аналоговый метод. В данном случае звук записан с помощью специального цифрового кода, как в нотной записи или, скорее, шифровке. Да, дешифровальное устройство расположено в этом аппарате и является некоей арифметическо-логической машиной. Да, применение подобных устройств для зашифрованной переписки позволило бы революционным образом изменить шифровальное дело. Да, такие работы ведутся в Германии и Японии, но, по имеющимся сведениям, сложность и стойкость их шифров в тысячи и даже в миллионы раз ниже. Однако, возвращаясь к теме, после консультации с математиками из Академии Наук СССР, конкретно с товарищами Ляпуновым и Боголюбовым, выяснилось, что мощность подобного устройства должна составлять не менее полумиллиона простейших арифметических или логических операций в секунду. Современные счетные устройства позволяют достигать максимум нескольких десятков операций, то есть слабее этого в сотни тысяч раз.
     Кроме того, интересен сам способ съема информации. Чтение осуществляется сфокусированным монохроматическим световым лучом. Монохроматический - значит имеющий строго определенную длину волны. Нет, такие устройства до сих пор были неизвестны.
     Сама конструкция заводского производства На это указывает широкое применение штамповки и стандартных деталей. Все основные электрические схемы сконцентрированы вот в этих черных панельках. Мы называем их "микросхемами". Изучение одной микросхемы из сломанного блока под микроскопом выявило наличие сложной структуры с характерным размером менее микрона. Микрон - это одна тысячная миллиметра. Вот эта микросхема, судя по всему, заменяет около ста тысяч электронных ламп. А может, и больше.
     ... Когда что-то невероятное, пугающее столь буднично входит в твой дом или, как в данном случае, кабинет, остается одна надежда. Что все это - блеф или, скажем, сон. Сном это оказаться не могло.
     - Спасибо, товарищ Термен. Вы рассказали нам очень интересные вещи. Так вы утверждаете, что все эти... высокие технологии, - Сталин вслушался в звучание только что рожденного им термина; ему понравилось, - эти высокие технологии используются для такой простой вещи, как... слушать музыку?
     - Да, именно для этого, - Термен не знал, как обращаться к Сталину, назвать его "товарищем" он все же не рисковал, а "Иосиф Виссарионович" прозвучало бы непозволительной фамильярностью.
     - Ну что ж... Тогда продемонстрируйте товарищу Сталину работу этого... патефона.
     На этот раз Термен не стал подключать наушники. Щелкнул тумблером. Стеклянный диск в глубине аппарата начал раскручиваться, с тихим шелестом выходя на режим. Никакого треска от попавшей на пластинку пыли или мельчайших царапин. Только тихое гудение трансформаторов в собранном вручную взамен сломанного блоке питания, а потом - резкие гитарные аккорды из динамика и хриплый, рвущийся от благородной ярости голос, который станет (или не станет уже?) знакомым каждому пацану на одной шестой суши через три десятка лет:

От границы мы Землю вертели назад, Было дело сначала. Но обратно ее закрутил наш комбат. Оттолкнувшись ногой от Урала...

     ... После последних аккордов песни Сталин махнул рукой с зажатой в ней потухшей трубкой. Щелкнул тумблер. Тишина была полной. Через двойные двери тамбура и мощное остекление не долетало ни звука. Солнце уже ушло за крыши кремлевских зданий, и остывающие лампы усилителя мерцали в полутьме кабинета кровавыми угольками. Казалось, никто из присутствующих не дышит.
     Наконец вождь пошевелился и прошелся по кабинету. Обычно бесшумные, его шаги казались присутствующим шагами Командора.
     - Ну что ж, товарищи... Вы проделали большую работу. Надеюсь, вам понятно, что вся информация по этому делу... не должна стать известной кому-либо еще? Хорошо. Я вас больше не задерживаю. Ваши устройства можете забрать. Товарищ Берия, с вашими документами я еще поработаю. Вы свободны.

***

... и брат пойдет на брата...      Откровение Иоанна Богослова

     Флигелек на отшибе от остальных зданий не то больничного, не то санаторного комплекса оказался еще более подходящим для жизни. Еда тоже значительно улучшилась. Решетки на окнах, конечно, имелись и там, но совершенство вообще вещь абстрактная, а уж в Андреевом-то положении... Хоть высыпаться давали, да еще и днем в тихий час можно было подремать.
     Но в остальном следователь-прибалт отрывался на полную катушку. На допросы в сутки приходилось часов двенадцать-четырнадцать (мобилу с часами ему, естественно, не вернули), так что к вечеру Андрей падал в койку как убитый.
     Даже во время длинной дороги в отдельном купе спецвагона в Москву (а куда ж еще? Конечно, в Москву!) его ни на день не оставляли в покое. Только стенографистка морщила нос, когда поезд сильнее обычного подбрасывало на стрелках, и карандаш, помимо ее воли, срывался и оставлял среди потерявших обычную аккуратность строк протокола косую линию.
     Вопросы, вопросы, вопросы... Временами на Андрея накатывало отчаяние. Ну откуда, скажите на милость, средний 25-летний балбес начала XXI века, хотя и интересовавшийся немного военной историей, может не то что помнить, а вообще знать номера вермахтовских дивизий, входивших в состав 6-й армии Паулюса? Андрей-то еще про Паулюса знал, а вон кодер из их конторы, Вован Астахов, вообще думал, что Паулюс - это который Раймонд...
     Следак приносил карты, требовал указать направления германских ударов. Верил ли он сам в то, что говорил Андрей, по его лицу прочесть было нельзя. Вопросы по предстоящей войне перемежались с послевоенными. Требовали уточнений по ядерной гонке, по Корее, Вьетнаму и Израилю. Стенографистка - всегда одна и та же, как и следак - старательно фиксировала анекдоты про Брежнева, слухи об отравлении Андропова, историю космических запусков и перипетии обеих чеченских войн (Андрей боялся даже подумать, что будет с чеченцами, когда и если эта инфа дойдет до Сталина).
     Историю прихода к власти Хрущева и перестройки пришлось повторять раз по двадцать, вспоминая все новые подробности, благо последняя разворачивалась прямо на его глазах. Пусть он был тогда еще совсем пацаном, но все же...
     Ни следак, ни стенографистка не проявляли при допросах ни тени эмоций.
     - Итак, вы утверждаете, что народы Советского Союза сочувствовали контрреволюционному перевороту 1985-1993 годов?
     - Да, сочувствовали. С 85-го по 91-й год - в подавляющем большинстве. К октябрю 93-го - уже меньше.
     - Чем, по вашему мнению, была вызвана эта поддержка?
     И приходилось вспоминать, вспоминать... Как свинцовое болото брежневских времен искажало все чувства, включая пресловутое шестое, как проживавшие в республиках русские голосовали за тех, кто затем превратит их в париев, не-граждан, не-людей - и это еще в лучшем случае. Как увлеченно вспарывали друг другу животы абхазы и грузины, армяне и азербайджанцы, узбеки и киргизы. Как доктора наук либо, при удаче, уезжали за рубеж, либо, при отсутствии оной (а то и по причине наличия таких пережитков прошлого, как совесть и патриотизм), подрабатывали на прокорм семьи дворниками.
     На третьем-пятом круге в приступе какой-то особой, зэковской уже интуиции. Андрей уловил один любопытный нюанс.
     Обычно следователь задавал вопросы скучающим, однообразным голосом. От таких интонаций хотелось спать, и только яркий свет направленной практически в глаза настольной лампы позволял дождаться перерыва в допросах - на обед либо на ночь. Лица его Андрей за светом в полутемной комнате не видел, но взгляда на лице не ощущал, да и вообще энкавэдэшник предпочитал елозить глазами по вороху бумаг на столе.
     Но едва речь заходила о Прибалтике - о единственной ли его поездке в детстве на Куршскую косу, или же о роли "горячих парней" в развале Союза, - в монотонном сером голосе появлялась еле слышная вибрирующая нота, а в лицо впивался невидимый за светом лампы взгляд.
     Вообще-то, понятно. Не робот же он, в самом деле. Андрею на его месте тоже было бы интересно - что будет твориться в Сибири году эдак в 2050-м. Не придется ли, к примеру, его племянникам иероглифы под старость учить, м-да...
     Очередной круг - и опять война, до которой дай боже месяца три осталось.
     - Итак, я правильно понял вас, что уже к середине июля германские войска начали наступление на Киев?
     - Точно не помню. В июле, по-моему. Но если я не ошибаюсь, к городу они прорвались только к концу августа. А взяли город немцы только к девятнадцатому сентября.
     - Как вы можете объяснить тот факт, что расстояние от границы СССР до Киева противник прошел, по вашим словам, за одну-две недели, а непосредственно у Киева задержался на месяц?
     - Ну... Я читал, что Киев прикрывал мощный укрепрайон... Вроде бы самый мощный на всей линии Сталина.
     - Как же немцам удалось прорвать оборону?
     Это Андрей помнил хорошо. Редкий битый нацист ранга Гудериана не прошелся в своих мемуарах по "роковому" решению фюрера развернуть рвущиеся на Москву панцерные дивизии на юг. Даже в старой стратегической игрушке девяносто лохматого года это обыгрывалось. Помнится, надо было затратить тыщи полторы чего-то-там-пойнтов, чтобы отговорить симулируемого компом Гитлера не отвлекаться на Киев, а с ходу ломиться уже в августе - сентябре на незащищенную в то время Москву. Нет, о компьютерной игрушке, в которой надо было играть за немцев - Панцер Генерал, точно! - Андрей упоминать не собирался. Игра игрой, а лишний пункт обвинения в антисоветчине вешать себе на шею не хотелось. Вполне заслуженный пункт, кстати. Людям, которые вот-вот кровь проливать будут, уши виртуальным, понарошечным миром не затрешь.
     Короче, ситуацию Андрей описал, ограничившись мемуарами Гудериана да Манштейна.
     - Таким образом, окружив наши войска под Киевом, противник занял город?
     - Так и было. Вообще, это была катастрофа. Шестьсот пятьдесят тысяч человек только в плен попало. В общем, где-то в конце сентября все и кончилось.
     - То есть, согласно вашим словам... - показалось или нет? Та же вибрирующая нота в голосе следователя, то же ощущение заинтересованного взгляда сквозь светящийся ореол. - Согласно вашим словам, противник отвлек с Московского направления свои ударные части и бросил их на Киев?
     - Да, совершенно точно. И в результате они смогли двинуться на Москву только в октябре. Ну а там - зима, да и наши силы поднакопили. В результате Москву им взять не удалось.
     - Хорошо. Теперь уточните...
     Но задать вопрос следователь не успел. В дверь деликатно постучали. Энкавэдэшник с хрустом от долгого сидения поднялся и прошел к выходу. Надо отдать ему должное, рефлектор лампы он опустил. В конце концов, наблюдать за лицом подследственного нужно лишь при допросе, а мучить человека светом просто так, для сговорчивости, указаний, по всей видимости, не было. Правильный дядька. Гран мерси-с...
     Шушукался за дверью прибалт минут пять, а, вернувшись за стол, возвращать лампу в прежнее положение не торопился. Подвигал по столу бумажки, и те, что притащил пару часов назад в папке, и те, что только что положила перед ним стенографистка. Минут пятнадцать оформлял протокол допроса, дал подписать Андрею. Круги от яркого света уже не слепили глаза, и Андрей честно прочел протокол - ничего не переврали, стенографистка была классная, ухитрялась писать все риэл-тайм, не крючками-точками, а нормальным, даже разборчивым почерком. Подписался. Следователь выглядел озабоченным, да и не водилось за ним раньше такой привычки - прекращать допрос через какие-то два часа после начала, на полуфразе.
     - Можете идти, Андрей Юрьевич. На сегодня все.
     Бухнувшись на койку, Андрей закрыл глаза. Интересно, что произошло? Практика показывала - отклонения от заведенного порядка всегда предвещали перемены. В принципе, он мог бы биться об заклад, что он поднялся во взаимоотношениях с этим миром на очередной уровень.
     Левел-ап, так сказать.
     Поэтому, когда через час или около того в двери защелкал ключ и в комнату хозяйской походкой почти вбежал плотный человек в ставшем уже нарицательным пенсне, Андрей не особо и удивился. Легко (отдохнул и отъелся на медицинских-то харчах) поднялся с койки и самую чуточку нахально - а и в самом деле, больше пули не дадут - поприветствовал:
     - Добрый день, Лаврентий Павлович!

***

До сих пор остается загадкой причина резкого поворота сталинской политики. По данным доктора Рихарда Гюнце, имевшего доступ к журналу посещений диктатора, в начале мая 1941 года Сталин, по-видимому, был серьезно болен. По крайней мере, со 2-го по 4 мая не зарегистрировано ни одной встречи с другими советскими бонзами. Но после этой даты интенсивность встреч, совещаний и заседаний резко увеличивается, так что предположения некоторых американских советологов о якобы имевшем место инсульте, видимо, не соответствуют действительности.      Антон Хюбнер. "Накануне грозы". Мюнхен, 2003

     ... Товарищ Сталин не спал. О, сколько песен, картин и школьных сочинений воспевало бессонные думы Вождя о благе Советской Страны! Сколько строчек, и искренних, и липких от сочащейся с медового языка слюны воспевало горящее в Кремле окно! Ну, положим, охрана Кремля дело знала, и превращать Отца Народов в возможную мишень для засевшего где-то на крыше ГУМа с винтовкой врага никто не собирался. Настоящее окно выходило совсем в другую сторону и находилось ниже кремлевских зубцов.
     Но легенда о бдящем в ночи Вожде широко шагала по полям необъятной страны, культивируемая заботливыми агрономами с добрым прищуром глаз. Ибо была политически верной.
     В конце концов, большинству людей необходим мудрый и могучий защитник, последняя апелляционная инстанция перед лицом трудной и зачастую страшной жизни. Лучше всего на эту роль, конечно, подошел бы бог. Но поскольку наукой установлено, что бога нет, вакантное место может занять только человек. Человек, который в сознании народа сам становится богом.
     Всеблагим.
     Всезнающим.
     Всемогущим.
     И он, Товарищ Сталин (можно было бы перечислить для красоты все его многочисленные должности - но зачем?) был именно таким.
     До сегодняшнего (а точнее, уже вчерашнего) вечера.
     Лежащая на столе картонная папка, заложенная вместо закладки ярко-красным лоскутом. И часы. Сталин знал, что именно отсчитывают мерно сменяющие друг друга темно-серые цифры на жемчужном фоне. Они отсчитывают секунды его, Товарища Сталина, жизни.
     Ему была невыносима сама концепция смерти. Его собственной физической смерти. Он давно составил свое мнение о загробной жизни - в шкворчащие котлы и райские кущи он не верил ни на грош. Потому и ушел из семинарии. Он строил свою загробную жизнь иначе - она должна была продолжиться в строчках книг на библиотечных полках, в грохоте заводов и фабрик, в отблеске штыков непобедимой Красной Армии. Да, фундамент его бессмертия обильно смачивался людской кровью. Но что с того? Павшие за правое дело так или иначе отвоевывали свою долю вечной жизни, а уничтоженные враги... Кто заботится о врагах?
     К тому же сама суть его бессмертия не имела ничего общего со спрятанной за семью морями Кощеевой иглой. Она растворялась в грядущей счастливой (да, счастливой!) и гордой жизни миллионов и миллионов граждан Великой Державы. Такую основу не по силам сломать никому.
     Никому... Кроме сумасшедшего жалкого человечка со странной, нелепой, звучащей как похоронный звон профессией - "Веб-дизайнер". Даже в столь подавленном состоянии Сталин не мог не отдать должное... врагу? Нет. Никакой враг не мог бы разрушить дело всей его жизни так внезапно и надежно. Странный пришелец был посланцем иной, нечеловеческой силы, пресловутого Рока, ужасавшего еще сотни и тысячи древних мудрецов и гениев. Самое смешное - он даже и не понимал, что в доставленном им послании было самым важным.
     Та дата, которую из последних сил выкрикивал на допросах этот человек - двадцать второе июня этого, сорок первого года, - не имела никакого значения по сравнению с какого-то там марта пятьдесят третьего. То, что точный день смерти его, Сталина, этот невозможный, с точки зрения диалектического материализма, человек не запомнил, было особенно обидно, но почему-то убедительно. А что до войны... В конце концов, этот бесноватый (он сам ввел это слово в оборот, как и многие до того, но этим он гордился особо) ефрейтор когда-то все равно должен был напасть. Да и сама дата уже мелькала и в донесениях разведки, и в "доброжелательных" посланиях заклятых друзей. Правда, в некоротком списке других дат, многие из которых уже прошли.
     Собственно говоря, ОНА тоже рано или поздно приходит за всеми людьми. Но теперь он получил от НЕЕ послание. И послание это, спрессованное в папку весом едва в четыре фунта, давило на сердце весом двухметрового слоя земли над могилой. Собственно говоря, с НЕЙ можно было бы и смириться. Если бы не легион теней, неосязаемых, словно бы пришедших из ночных кошмаров (даже наедине с собой он не мог сознаться сам себе, что именно они, эти тени, заставляли его бодрствовать, до самого рассвета оттягивая забытье сна). Хрущев, Горбачев, Шеварднадзе, Ельцин - он знал только Никитку, но ни с ним, ни с остальными долго водиться не придется. Они известны, а значит - безопасны. Хрущев - уже покойник, хотя сам этого еще не знает. Хотя... Есть лучшее решение. Но это потом. Трое прочих - пацаны, разобраться с семьями и проследить, чтобы выше колхозных пастухов они не поднялись - еще проще.
     Но что делать с теми, неизвестными ему вторыми секретарями, директорами, литераторами, профессорами консерваторий, которых ни этот человечишка, ни он, Гений Всех Времен и Народов, не знает и знать не может, да которые, может, и не родились еще, но которые исподволь, капля за каплей подточили, пропили и просрали все, на что он положил всю жизнь. Да что он - миллионы и миллионы, от крестьян и стрельцов Ивана Грозного до погибших прошлой зимой в Карелии бойцов.
     С его смертью медленно, поначалу незаметно для глаза, начнет валиться под градом мелких ударов и укусов, погребая под обломками миллионы жизней, Держава. Точнее, если поверить этому "веб-дизайнеру", уже пала. А вся молодая мощь, бурлящая в его великих стройках, проходящая на первомайских парадах, исподволь копящаяся в университетах и лабораториях - не более чем мираж, мотылек-однодневка.
     И что стоит та, еще грядущая Победа, о которой тоже говорил этот растерянный, сбитый с толку, но все-таки несломленный... Чеботарев, да... Выстраданная, купленная кровью многих и многих, несмотря на ошибки - да, и на ЕГО ошибки в том числе.
     Как всегда, напоминание о собственных ошибках вызвало откуда-то из глубин души холодную, впрочем, вполне контролируемую ярость. Это им там, ничтожествам, спалившим собственный дом ради благосклонного кивка богатых соседей, просто говорить - не учел, не подготовился. Посадить бы их без этого "заднего ума" перед кипой сырых разведсводок, зачастую утверждающих прямо противоположное. Да еще и без полной уверенности в том, что кое-какие из этих сводок не написаны под диктовку противной стороны. Да что там говорить, их "аналитические способности", "историческая мудрость" и "могучий ум" ясно видны в результатах их "трудов". В обрубке могучей пока державы... которая на самом деле миф, мыльный пузырь на холодном ветру истории.
     Невыносимо.
     Такое крушение испытывал разве Николай Последний.
     И вдруг холодная, рассудочная ярость поднялась откуда-то из глубин темной, исполненной ненависти души.
     Он - не Николай.
     Он - товарищ Сталин. И отречения перед лицом поражения от товарища Сталина не дождаться. Даже ЕЙ.
     И если для того, чтобы оставить ЕЕ, безносую, с носом, нужно сделать невозможное - товарищ Сталин это сделает. Даже переступив через себя.
     Товарищ Сталин нажал на кнопку звонка.

***

Я не понимала, чем мы провинились перед отцом. Он стал раздражительным и резким. Он страшно наорал на Василия, а потом... выгнал его из дома. Брат переехал в общежитие летчиков, и больше мы не виделись. Со мной же он просто перестал разговаривать. Я как будто перестала существовать для него. Совсем.      Светлана Мартынова-Сталина. "Двадцать писем внуку". Красноярск, 1973

     Белый "ГАЗ" с красными крестами на задних и боковых стеклах, закрашенных белым, въехал в Боровицкие ворота и, немного покрутившись по кремлевским закоулкам, наконец остановился. Подбежавший сержант ГБ (от их обилия в его новой жизни Андрея уже тошнило) распахнул дверцу. Второй, держа руку на кобуре "ТТ", страховал его с трех шагов.
     Жлоб справа вышел из машины первым, предъявил встречающему какие-то бумаги. Тот шелестел ими при свете раскачивающегося на ветру жестяного фонаря минут пять, после чего заглянул в машину и сличил свежевыбритую больничным парикмахером физиономию Андрея с фотокарточкой.
     - Гражданин Чеботарев? Прошу вас выйти из машины. Вы пройдете со мной.
     Его передавали из рук в руки как эстафетную палочку. Причем с каждой передачей звание провожатого повышалось, и к дубовой двери, перед которой что-то записывал в гроссбух сидящий за канцелярским столом человек с сияющей лысиной, Андрея провел уже целый капитан ГБ - считай, армейский полковник. Положив пакет, сопровождавший Андрея всю дорогу, на стол, он козырнул (человек с пробором, не отрываясь от письма, кивнул) и вышел. Андрей остался стоять посреди приемной аки телеграфный столб в выданном ему несуразном плаще.
     Дверь приемной хлопнула, и в нее быстрой походкой вошел Берия. Он старался держаться уверенно, но получалось это неважно. Человечек с пробором поднял голову от гроссбуха и столь же бесцветным, как он сам, голосом, приказал:
     - Гражданин Чеботарев. Снимайте плащ. Вешалка в углу.
     Андрей негнущимися пальцами расстегнул пуговицы и повесил плащ на указанный агрегат - явный подарок Вождю от какого-то механического завода, вполне, впрочем, функциональный и подходящий к обстановке. И замер. Он совсем забыл, что перед выходом из флигеля его переодели в его собственные вещи - джинсы, серый жилет с энным количеством карманов и молний, "бронетанковые" ботинки "мэйд ин чайна под фирму" и майку с оскаленным черепом "Iron Maiden". От одежды жутко несло дезинфекцией. Куртку синтетического волокна, мобилу и остатки плеера, видимо, сейчас где-то усиленно изучали. Но все равно - более чужеродного предмета обстановки, чем он сам, в этой комнате представить было практически невозможно.
     На столе секретаря звякнул телефон. Он вышел из-за стола, открыл массивную дубовую дверь и скрылся в маленьком тамбуре, не забыв, впрочем, притворить дверь за собой.
     Через минуту он вернулся, дверь закрывать не стал. Указал на нее Андрею - вас ждут. Проходите.
     Берия попытался было пройти первым, но человек с пробором покачал головой и попросил товарища народного комиссара задержаться для уточнения некоторых вопросов. Андрей на подгибающихся ногах прошел в тамбур, а затем и в кабинет. Двери за ним мягко захлопнулись, подобно крышке дорогого братанского гроба.
     ... Кабинет был ему, как ни странно, хорошо знаком - по всему комплексу ассоциаций, вызываемых многочисленными книгами и фильмами о войне. Полумрак, лишь в дальнем углу - круг света от настольной лампы на зеленом сукне стола. За столом сидел ОН. Дымящаяся трубка, венчик почти совсем уже седых волос, обрамляющий только намечающуюся пока рябую лысину. Естественно, Сталин что-то писал. Андрей знал по книгам, что Сталин хорошо разыгрывал такие вот мизансцены, и был готов к долгому ожиданию. Но не настолько долгому. Прошла вечность, прежде чем хозяин кабинета оторвался от своей работы и посмотрел на Андрея с холодным интересом, напоминающим интерес энтомолога к новой разновидности мухи дрозофилы.
     Потом Сталин встал, бесшумно ступая, подошел к Андрею и, странное дело, независимо от своего невеликого роста посмотрел на Андрея сверху вниз, как, собственно, энтомологу и положено.
     - Ну что ж, уважаемый потомок. Садитесь. - Он указал Андрею на одинокий дерматиновый стул, стоящий у ближайшей к двери стене. - Садитесь. И расскажите нам, как вы там живете... в вашем светлом будущем. А то товарищ Берия прислал мне, понимаете ли, какой-то странный доклад... Вы можете себе представить - он пишет, что вы там решили, что вам совсем не обязательно быть... великой державой. Более того. Он говорит, что вы ударными темпами строите капитализм. Причем настолько ударными, что уже достигли уровня 1913 года. Правда... не во всем. Вот что касается территории страны, тут вы, пожалуй, скоро Ивана Грозного догоните, да... Ну это поправимо... Еще десять-пятнадцать лет - и вы сократите территорию до размеров, скажем, Московского княжества. Есть мнение, территория Московского княжества более отвечает вашим... способностям.
     Андрей, не ожидавший такого начала разговора, не мог промолвить ни слова.
     - А может бить, мы неправильно вас поняли, а? Может бить, вы объясните нам, что же товарищ Берия напутал в своем докладе?
     Андрей молчал. В горячечном бреду он тысячи раз представлял, как выкрикивает Сталину ДАТУ, как сообщает ему, как тот ошибался, не веря сообщениям разведки о нападении немцев, как предупреждает... Но такого поворота событий он не ждал.
     - Ну же, говорите! Вы же так долго добивались встречи с товарищем Сталиным. Вы же собирались объяснить нам, где же мы, дураки, ошиблись. Мы-то думали, что вы нас поправите.
     Молчание продолжалось.
     - Что же вы, засранцы, натворили? - тихо, даже ласково, спросил Сталин. - Мы строили державу. Мы недоедали ради вас... Мы создавали армию... Мы воевали... И еще будем воевать... Страшно воевать, если вы нам не врете... А вы? Что же вы такое сделали? Поменяли великую страну на телефончики с цифирками? На собачьи парикмахерские поменяли? - Видно было, что приведенный на одном из допросов список клиентов конторы Андрея его потряс.
     - Молчите? Не хотите говорить с товарищем Сталиным? А с Чеботаревым Михаилом Никифоровичем, старшим сержантом Красной Армии, поговорить не хотите? Он ведь ваш прадед, если я не ошибаюсь? Посмотрите ему в глаза и скажете то, что не решились сказать товарищу Сталину. Он недалеко сейчас, в Белоруссии. Можем и вызвать. Нам проще. У нас - одна большая страна... пока. Не хотите? И правильно делаете, что не хотите. Потому что вы промотали все. Все, что смогли. И правильно, что к вам относятся во всем мире как к недоумкам. И слушать вас никто не будет. Потому что вам нечего сказать. А может быть, есть? А? Ну, говорите... гражданин веб-дизайнер!
     И совсем уже тихо, так, что кровь застыла в жилах.
     - А мы вас послушаем.
     - Послушаете? Послушаете?! - таки сорвался, все, хана, хлопнут и будут правы, но говорить как хотел - просто, спокойно и убедительно - сил не было, истерика захлестнула сразу и насовсем. - А когда вы кого-то слушали? Пол-армии в лагерях сгноили, пол-страны немцу сдали, а потом еще двадцать миллионов народу положили, чтобы обратно отвоевать. А потом, после войны - продолжили народ по лагерям да стенкам размазывать, да так, что ни одного приличного человека наверх пролезть не могло. Всех, кто свое мнение имел, - в лагерную пыль, одни слизняки остались. Троцкий вас Красным Бонапартом назвал? Чести много. Скорее, из вас Людовик какой-то там получился. После вас - хоть потоп, ага.
     - Понятно. Решили свалить все на... Сталина, - видимо, вождь привычно хотел сказать "на товарища Сталина", но счел неуместным. - Удобная позиция. Очень удобная. Ничего не делать и сваливать вину на хм... давно умерших людей. Вот только эти давно умершие люди, когда их переставало устраивать правительство - это правительство меняли. Иногда - силой. А вы сидели по углам. И досиделись. А когда все рухнуло само, без вашего участия - умудрились доверить выбор правительства доброму дяде из-за океана. Очень удобная позиция... - Сталин уперся взглядом в Андрея: - А как нужно относиться к советам людей, которые сами способны только на переваливание ответственности? Мы думаем, что советы таких людей следует игнорировать. Потому что ничего хорошего такие люди посоветовать не могут.
     Андрей молчал. Все рушилось. Сталин обошел стол, покачал головой и нажал на кнопку. Дверь скрипнула, и кто-то профессионально-крепко взял Андрея за плечо. Все. Конец. Все зря, все напрасно. Уже разворачиваясь за ведущим его захватом, под безнадежной волной внезапно нахлынувшего спокойствия, Андрей, вывернув шею, даже не сказал, а прохрипел:
     - Вы... Вы хотя бы Якова на фронт не пускайте. Один нормальный человек в семье, и того...
     Сталин резко вздернул подбородок.
     - Что вы там сказали про Якова? Товарищ лейтенант, подождите за дверью еще несколько минут, - хватка с руки исчезла, тихий толчок воздуха от бесшумно закрывшейся двери. - А вы говорите. Не бойтесь. Вы не должны испытывать иллюзий, раз уж... владеете информацией. Хуже вам уже не будет. Говорите!
     - Погиб Яков. В первые дни войны в плен попал. Застрелили его... При попытке к бегству. - Андрей опускал подробности, не до подробностей было. Смерть смотрела на него через желтые глаза на перекошенном лице вождя. Потом... глаза погасли, стали неживыми. Сталин в несколько секунд постарел и стал, наверное, таким, каким в той жизни выглядел только перед смертью.
     - При попытке к бегству, - эхом повторил Сталин.
     - Он-то достойно умер... А вот Василий... Василий Сталин... Генерал-лейтенант, блин! Спился он, ваш генерал-лейтенант, как последняя пьянь подзаборная, спился. В одних подштанниках из генеральского пистолета ворон стрелял! Мне врать незачем, чем скорее вы меня кончите, тем мне же лучше! - Истерика опять захлестнула Андрея с головой. - Светлана ваша вообще в Англию сбежала! И написала о вас... Многое написала.
     - Что! - Сталин вздрогнул, как от удара хлыстом, и рванулся к нему, как будто хотел задушить. Но рывка не вышло, из вождя как будто вытащили пружину. Андрей, наконец, испугался. Испугался не за себя, тут уж поздно пить боржоми, испугался того, что Сталин рухнет прямо тут, на месте, и умрет, и никто ему больше не поверит, и в создавшейся неразберихе грызни за наследство бравые панцергренадиры промаршируют гусиным шагом по залитой сентябрьским солнцем Красной площади. И он торопливо пробормотал:
     - А вот Артем Сергеев...
     - Артем? - Сталин ждал последнего удара. Что с того, что Артем, сын его старого друга, был приемным - он тоже был его сыном - Артем?
     - Он жив был еще... когда меня... сюда перебросило. Генерал-майор артиллерии. Тоже попал в плен, но сбежал, партизанил, ранен был, вывезли его на самолете. Всю войну прошел. Я сайт его делал. На "Комстаре".
     - Сайт? Вы имеете в виду... он тоже... собачий парикмахер?
     - Да нет же! Какой к черту парикмахер! Говорю же - генерал-майор. Передачу смотрел, он там про войну рассказывал. Железный мужик. Да вы что думаете, - догадался он, - что в Сети одни уроды собрались? Там дерьма, конечно, хватает, но и в реале тоже разное попадается. Мы вон для нашего сегмента ну... орбитальной космической станции... сайт ваяли... - О том, что станция, хотя и сделана больше чем наполовину в России, но контролируется американцами, Андрей почел за благо не напоминать. Но Сталину было не до космоса и не до сайтов, по большому-то счету.
     - А Яков? - Сталина чуть отпустило, но лишь чуть. - Он... он не...
     - Он держался сколько мог. Немцы предложили обменять его на Паулюса, на фельдмаршала. Его наши под Сталинградом взяли. Но вы тогда сказали, - Андрей попытался вспомнить точную формулировку, - "Мы фельдмаршалов на лейтенантов не меняем". И он... тоже пытался бежать... Но его убили.
     Странным образом напоминание о собственной стойкости в других обстоятельствах, которых как бы и не было еще, придало Сталину сил. Он несколько бесконечных минут ходил по кабинету, закурил, сломав две или три спички. На лицо возвращалось всегдашнее бесстрастное выражение. Лишь приопущенные плечи напоминали о том беспомощном старике, которого Андрей видел несколько минут назад.
     - Мы... мы тоже можем совершать ошибки... - Услышать такое признание от Сталина было, скорее, дурным знаком. Хотя тот был прав - хуже быть уже не могло. - Вы в чем-то правы. Часть вины... да. Часть вины лежит и на нас. Но сколько прошло времени с... моей смерти? Полвека? Вы что думаете, ми, ваши деды... даже - прадеды... что мы будем вытирать вам сопли вечно? Вы что думаете, что вам так и придется жить на всем готовом?
     Андрей молчал. Говорить было нечего.
     - Впрочем... что касается вас лично. Я прочитал все ваши показания. И протоколы допросов - тоже. Я знаю, что наши сотрудники... не всегда придерживались... законности. Мы разберемся с этими сотрудниками, - вождь улыбнулся, одним ртом, лицо все еще напоминало посмертную маску. - И... мне понравилось, как вы держались. Вы могли пойти по легкому пути... не настаивать на своем. Вы могли согласиться с тем, что вы - английский шпион, который... хочет спровоцировать войну между Советским Союзом и Германией. Вы знаете, Черчилль очень рассчитывает на войну между СССР и Германией. Вы получили бы срок, а когда - в пятьдесят третьем, да? В пятьдесят третьем вы могли бы выйти на волю.
     Андрей вымученно улыбнулся. Как он сам не скатился на указанный Сталиным путь, он и сам понимал с трудом. Видимо, цифра "двадцать миллионов" слишком прочной занозой сидела в его мозгу, такой прочной, что сержанту Люшкину со товарищи все-таки не хватило старания.
     - Но вы выдержали. И добились, чтобы на вас... обратили внимание. А это значит... Это значит, что на что-то вы еще годитесь. Так что... Давайте поговорим немножко подробнее. О том, что, как вы говорите, нам вскоре предстоит. И не вскоре - тоже. Тем более, что товарищ Берия кое-что, как выяснилось... упустил. Но вот об этом - о моих детях... О МОИХ детях ему знать... не обязательно. Вы - поняли?
     Сталин подошел к выходу и открыл сначала внутреннюю, а потом и внешнюю двери тамбура.
     - Товарищ Берия! Заходите!

     Сталин еще раз прошелся по комнате, совсем как в виденных еще в той жизни, в детстве, фильмах.
     - И последний вопрос, товарищ... дизайнер. Как вы видите свою дальнейшую судьбу?
     Слово "последний" резануло по нервам не хуже бензопилы из "Дума", но Андрей постарался ответить спокойно.
     - Ну, первый вариант напрашивается сам собой. Это ведь вы сказали - нет человека, нет проблемы. Или я ошибаюсь?
     Сталин улыбнулся в усы (нет, все же была в том социалистическом реализме правда жизни, была!) и коротко махнул трубкой - я, не я - продолжай, мол.
     - Жить, конечно, хочется, но бояться я уже устал. А если вы мне хоть чуть поверили - так хоть не зря пропаду. Глядишь, не двадцать миллио... - Сталин резким движением руки с трубкой оборвал его. Видно было, что ему неприятно. - Второй вариант - спрятать меня куда-нибудь подальше, типа Железной Маски.
     - Людовик (усмешка) четырнадцатый, - уточнил сам себе Сталин с чувством глубокого удовлетворения.
     - Немного хлопотно, конечно, но вдруг возникнут вопросы, в которых я могу помочь. Допросили меня, конечно, качественно, - сломанные ребра тут же напомнили о себе ноющей болью, - но что-то ведь обязательно упустили. Камеру найдете. Тем более, что приговор уже имеется, - Андрей криво усмехнулся, пытаясь унять нервную дрожь.
     - И наконец? - Сталин явно забавлялся.
     "Это даже не кошка, а тигр с мышом", - подумал Андрей.
     - И наконец, вы можете меня просто отпустить. Не думаю, что вы с товарищем Берией потеряете меня из виду, но я на сто процентов уверен, что начни я рассказывать мою историю - и в лучшем случае попаду в психушку, а в худшем - прямиком к Лаврентию Павловичу. - Берия поморщился от фамильярности, но Андрею было уже не до тонкостей общения, нервы звенели, вот-вот лопнут. Тем более что совсем уже было покинувшее его ощущение нереальности, выбитое сапогами сержанта Люшкина и безыскусным электрошоком профессора Лучкова, снова кружило голову. Личная встреча с товарищами Берией и Сталиным этому чувству весьма способствовала.
     - Честертон, хороший английский писатель, - заметил Сталин, выбивая трубку, - верно заметил, что лучше всего прятать лист в лесу. Но я не понимаю одного. Как вы собираетесь ходить по улице вот... в этом? - И он ткнул трубкой в оскалившуюся харю Железной Девы на черной футболке Андрея.

Продолжение следует...