Литературное чтиво Выпуск No 49 (474) от 2007-06-28    Сергей БЕЛОШНИКОВ "ПАЛАЧ" Глава 18    Палач      До меня не сразу дошел смысл того, что он на одном дыхании выплюнул мне прямо в лицо. А когда дошел, то на меня нахлынула какая-то мутная, первобытная волна невероятной злобы. Я кинулась в комнату, схватила со стола то, что первое попалась под руку и рванулась назад, в прихожую, где он неумело возился с дверным замком. Кажется, я стонала. Не помню.      И, выбежав в прихожую, я с размаха всадила бронзовый нож для разрезания бумаг прямо ему под правую лопатку. Мелькнуло мимолетное удивление: нож вошел легко, с едва слышным противным сухим хрустом.      От моего удара его бросило вперед и он звонко стукнулся лбом о дверную филенку. А выдернувшийся по инерции нож остался у меня в руке. Он отпустил замок. Из небольшой дырки в куртке несильно выплеснулась и потекла по черной хромированной коже куртки кровь. Она была ослепительно алой и блестящей. Она была настоящей.      А потом он повернулся ко мне - медленно, медленно - и так же медленно, ко мне лицом, пополз вниз по двери. Не отрывая от меня взгляда, он очутился на полу и тихо сказал, почему-то грустно улыбнувшись:      - Эх ты, дурочка... Боже мой, какая же ты дурочка...      И закрыл глаза, и голова его бессильно свесилась на грудь. Он не шевелился.      На двери, там, где он проехался спиной, на блестящей белой масляной краске осталась размазанная красная полоса. Словно кто-то только что начал перекрашивать дверь, попробовал-попробовал колер, да и бросил это никчемное занятие.      Я попятилась; кажется, я что-то пыталась произнести. Губы у меня онемели и во рту стало сухо и горячо. Звонко брякнул о паркетины пола выпавший у меня из руки нож.      - Господи, о, Господи, - шептала я, отступая. - Что же я наделала?..      Я зачем-то побежала на цыпочках на кухню, заметалась по ней, роняя табуретки, вернулась назад во внушающую мне - теперь - ужас прихожую. Я осторожно присела на корточки перед ним и пальцем осторожно тронула его за плечо:      - Эй... Эй, вы живы?..      Он приоткрыл глаза, с трудом приподнял голову. Он смотрел на меня мутным пустым взглядом, почти не узнавая. Пошевелился, попытался левой рукой залезть назад, за спину; видно, хотел дотянуться до того места, куда вошел нож. Скривился от боли и прошептал:      - Помоги...      Я подхватила под руки его тяжелое, непослушное тело, приподняла, поволокла из прихожей в кабинет. Он пытался помогать мне, слабо отталкиваясь от пола ногами. Он ворочался, как пьяный, как пробитый острым гарпуном глянцево-черно-красный морской краб.      - Бинт... У тебя... В доме есть бинт? - прохрипел он.      - Да... Да! Конечно есть!      Я отпустила его, помчалась на кухню. Когда я вернулась с бинтами и тампонами, он уже стянул с себя свою кожаную куртку, пытался вылезти из свитера. Он сидел, привалившись здоровым боком к дивану. Светло-синяя подкладка куртки потемнела, она была вся пропитана кровью. Когда он попытался стянуть свитер, то заскрипел зубами от боли. Откинулся назад. Лицо его прямо на глазах становилось землисто-серого цвета, покрывалось мелким потом, будто он только что вынырнул из-под воды.      - Разрезай...к матери... Разрезай, - прошептал он.      Я выхватила из ящика серванта большие портновские ножницы и торопясь, дрожащими руками стала кромсать свитер прямо вместе с рубашкой, обнажая его бок и спину. Куски ткани, набухшие от крови, влажно шлепались на пол. Он повернулся чуть на бок и я увидела рану. Она была небольшая и выглядела, словно обычный порез с припухшими синеватыми краями. Но из этого пореза по-прежнему толчками выбрасывалась кровь. В крови были и спина, и джинсы, словно кто-то вылил на него бутылку липкого красного десертного вина.      - Бинтуй, что смотришь?..      Я стала заматывать его, положив на рану несколько тампонов. И тампоны, и бинты сразу же набухали, темнели от терпко пахнущей крови. Но я продолжала, стоя перед ним на коленях, лихорадочно быстро обматывать его бинтами.      Наконец зубами я разодрала край бинта и кое-как завязала концы. Он откинулся, уронил голову на сиденье дивана. Посмотрел на меня и хотел что-то сказать, но не успел. Зрачки у него закатились и голова бессильно упала набок.      - Ты что? - схватила я его за плечо. - Ты что?.. Не умирай, слышишь?!      Я затрясла его за плечи, затормошила. Голова его безвольно моталась из стороны в сторону. Я схватила его, с трудом приподняла. Заволокла на диван и уложила почти поперек, на большее сил не хватило - ноги его свешивались вниз. Он лежал ничком и я, косясь на темное-красное пятно, расплывавшееся на белизне бинтов, подскочила к телефону и стала лихорадочно нажимать кнопки. Палец у меня плясал, не попадая на нужные цифры. Но все же я набрала тот единственный номер телефона, который мог его и меня спасти.      В трубке послышались длинные гудки. А потом грудной женский голос сказал неторопливо и вежливо:      - Я слушаю вас... Глава 19    Друг      Я стянул с рук испачканные кровью резиновые перчатки и раздраженно швырнул их в пластмассовый тазик, стоящий на табурете рядом с диваном. В тазу валялись окровавленные тампоны, перепачканные зажимы и зонды. Потом я склонился к лежащему ничком на диване раненому. Он был раздет догола, прикрыт простыней, в которой, в прорезанном неровном окошке виднелась уже зашитая и обработанная мной рана. Я пощупал у него пульс. Ничего страшного: вялый, но наполнение нормальное.      Он пока что еще был без сознания.      В ее кабинете ярко горели все лампы. Они давали резкий, беспощадно белый свет.      Я сдернул с него испятнанную кровью простыню, скомкал, бросил в тазик.      - Унеси все это, - показал я Ольге на таз.      Она безропотно подхватила таз и вышла из кабинета. С кухни донеслось позвякивание и шум идущей из крана воды. Я быстро - вроде не разучился еще, руки действовали автоматически, хотя я уж и забыл, когда в последний раз этим делом занимался, - перебинтовал его.      Да, действительно не разучился.      Я укрыл его новой чистой простынкой и верблюжьим лохматым одеялом. Потом как попало побросал в портфель свои перепачканные кровью хирургические побрякушки, - дома разберусь, - и пошел в ванную. Включил там свет и начал намыливать руки. Пышная пена хлопьями падала в раковину. Я откашлялся, сплюнул. Посмотрел в зеркало над раковиной. За моей спиной в дверях ванной стояла Ольга.      - Ну...ну как он, Сережа? - тихо спросила она.      - Жить будет, - усмехнулся я. - Крови, правда, прилично потерял. Но это в конце концов не так уж и страшно... Дай мне сигарету.      Она прикурила сигарету и сунула мне в губы. Я домыл руки, вытер их насухо и мы прошли на кухню. За окнами была непроглядная темень. Горела низко висящая лампа под сплетенным из веревок абажуром. Ольга тоже закурила. Мы молчали. Еле слышно бормотали ночные голоса из динамиков радиоприемника.      - Нда-а... Натворила ты, голубушка, делов, - пробурчал я.      Ольга не ответила.      - Я тебе оставлю шприцы, антибиотики. Будешь ему колоть. Я подробно напишу тебе, как и что.      Я посмотрел на нее исподлобья. Я был уверен, что она со всем этим справится. Она наверняка еще не забыла, что это такое - ухаживать за больным человеком. Уколы, смена повязок и постельного белья - не могла она забыть, потому что такое как правило долго или вообще никогда не забывается.      Я тоже не забыл, как три с небольшим года тому назад тяжело и мучительно умирал чудесный человек, ее отец и мой единственный друг в их сумасшедшей дворянской семейке, с трудом меня воспринимавшей и до конца так не принявшей.      Последний месяц своей жизни он провел в нашей клинике. На дворе стоял роскошный балтийский июнь, вечерами, больше похожими на полдень в окна первого этажа лезли купы сирени, заполняя его небольшую одноместную палату одуряющим запахом неистребимой жизни и любви; я сделал ему сложнейшую и в принципе уже практически бесполезную операцию, и мне все было ясно: метастазы практически по всему кишечнику, желудку и легким. Он сам тоже о многом знал, а что не знал - о том, я думаю, легко догадывался, хотя мы ни разу и словом не обмолвились на эту тему. Играли в уже давно привычную для меня, врача, игру в поддавки. Для него же все было внове и - в первый и последний раз. Но держался он блестяще. Мы ним много беседовали, играли в шахматы, когда его не скручивала боль. Он был человек блестящей эрудиции и врожденного, удивительно чуткого такта. И в то же время он был достаточно жестким и принципиальным человеком. Он был личностью. И за месяц, который он провел у нас, мне многое стало понятно и про Ольгу, и про нас с ней - ведь характер у нее был отцовский.      А еще я воровал для него морфий в последнюю неделю его жизни, когда прописанные мной же дозы уже не помогали. И сам ему колол, обнаруживая в бездонной темноте его зрачков понимание и легкий намек на благодарность. И я себя не виню - может быть, хотя бы это чуть-чуть облегчило его чудовищно несправедливую участь.      Ольга тогда дневала и ночевала у отца в клинике, забросив все свои дела. Она худела на глазах, истончалась, пряча в глубине глаз скорбь и предчувствие неотвратимой утраты. Ее красотка-мать появлялась же лишь изредка, наездами, продуктовыми набегами, время от времени и всегда неожиданно для меня вплывая в палату, и тогда благоухание ее тягучих, будоражащих воображение духов на какое-то время вытеснял из жаркого душного воздуха палаты аромат распустившейся сирени и неистребимый запах лекарств, болезни и надвигающейся смерти.      К тому времени у нас с Ольгой все уже было кончено, но я со свойственным мне ослиным упрямством почему-то - и абсолютно напрасно - надеялся на ее возвращение. Я думал, что это несчастье снова объединит нас, или по крайней мере даст мне еще один, последний шанс, но этого, увы, не произошло. Более того, каждый день отстранял ее от меня все дальше и дальше, пока она не оказалась в совсем неразличимой дали.      И теперь мне досталась - я думаю, окончательно и бесповоротно - роль благородного и великодушного друга, бесполого ангела-хранителя, каковую роль я исправно и исполняю. Не теряя, впрочем, сумасшедшей надежды (в которой сам себе боюсь признаться) на то, что в один прекрасный день-утро-вечер произойдет невероятное чудо и все вернется на круги своя, и она вернется ко мне.      Не будет этого никогда...      Я загасил окурок. Прошел в комнату и посмотрел на парня. Он дышал неровно, но спокойно. Неслышно вошла Ольга, остановилась рядом со мной, не сводя глаз с раненого.      - Этот...тоже участвовал? - спросил я.      - Нет, - тихо и как-то печально ответила она. - Он сначала был там... Но когда все началось, он исчез... Ушел, или уехал - я толком не знаю. Я уже плохо соображала. Но он орал на них, я помню. Смутно, но помню, как он орал на них, словно спятил - он был...ну, против всего... Он и не видел ничего, наверное... Как он сейчас, Сережа?      - Особенно страшного с ним ничего не произошло. Ты его достаточно удачно саданула, - я невольно хмыкнул. - Внутри я тоже все заштопал. Легкое не задето. Но все равно радости мало, Оля. Ему нужен покой. Не двигаться, лежать. Питье, бульоны. Вообще пока что поменьше шевелиться... Крови он потерял все же много.      Ольга посмотрела на меня:      - И сколько ему так вот...лежать?      - Ну, неделю - точно. Дальше уж я посмотрю. Снимем швы, поглядим, как будет себя чувствовать. Н-да-а... Полевой лазарет. Отмочила ты, милая...      - Не пей кровь, а? Я и так вся...      - Ладно, ладно, - невесело улыбнулся я. - Все раньше надо было думать.      Я присел за стол и на листе быстро написал ей подробные инструкции. Пошел в прихожую одеваться. Надел шляпу, запахнул поплотнее пальто.      - Меряй ему температуру через каждые два-три часа, - сказал я. - Пульс, дыхание, - записывай. В общем, ты все знаешь. Если вдруг что - немедленно мне звони. В любое время суток. Завтра перед работой я обязательно к тебе заеду.      - Сегодня, - поправила она меня. - Уже сегодня, Сережа.      Я посмотрел на часы - половина первого ночи. Действительно, уже наступило сегодня.      - Заеду, посмотрю его, - продолжил я. - Звонить тебе я буду с прозвонкой: два звонка, отбой - и снова два. И по телефону, и в дверь. А то ведь наверное они - остальные, могут попытаться к тебе нагрянуть, а?      Ольга вздрогнула, поежилась. Я слегка потрепал ее по плечу - осторожно, потому что любую фамильярность она на дух не переносила.      - Ну-ну! Не надо бояться. Все уже позади.      Она порывисто обняла меня и прижалась щекой к кашемиру пальто, как будто я мог ей по-настоящему чем-то пособить. Какое там! Я себе-то не в силах помочь, и еще ей?..      - Ты... - начала было она.      - Ладно, ладно, - я легко ее отстранил. - Все только через магазин, через винный отдел. Я пошел. Спокойной ночи. Я позвоню под утро.      - Ты... Ты предупреди жену...      - Уже. Уже предупредил.      Я невесело усмехнулся и, подхватив портфель быстро вышел из ее квартиры.      Я спускался по лестнице, слыша, как она за моей спиной гремит запорами и дверной цепочкой и меня охватывала неистребимая привычная горечь очередной потери. И еще промелькнула дикая мысль - хотел бы я оказаться на месте этого парня.      Кстати, я даже не знаю, как его зовут. Глава 20    Третий      - Ну что же он не звонит?.. Ну что же он не звонит?! - выкрикнул Виктор и вскочил с кресла. Забегал, забегал по комнате, словно укушенный тарантулом.      Я молча и презрительно наблюдал за его суматошными метаниями, и - мать его в душу! - эти истерики уже начинали мне действовать на нервы. Потому что мы опять сидели в его квартире - но теперь только Игорь, я и, естественно, Пухлый. Сидели уже давно и безрезультатно. За окнами стояла хмурая дождливая ночь, пепельницы были полным полны окурков, по слабо освещенной комнате пластами стелился табачный дым. Мы ждали звонка Андрея.      - Не суетись под клиентом, Пухлый, - брезгливо процедил я сквозь зубы.      Он остановился на мгновение, перестал бормотать себе под нос что-то неразборчиво-жалобное. Растерянно посмотрел на меня, на ссутулившегося в углу Игоря.      - Может, нам самим позвонить ей? - нерешительно предложил Игорь, бросив на меня короткий взгляд исподлобья.      - Ради Бога, можешь попробовать, - бросил я ему безо всякого раздумья.      Игорь взял со столика бумажку с номером телефона, сверяясь с ней, стал нажимать на кнопки.      - Только вот что ты ей скажешь? - ехидно поинтересовался я у него. - Будешь представляться? А напоминать о недавнем знакомстве будешь? Нашему милому палачу?      - Я?..      Игорь растерялся, замер. Потом быстро нажал на рычаг телефонного аппарата.      - Дай сюда трубку, - сказал я. - Набирай снова.      Я взял трубку. Виктор остановился посреди комнаты и уставился на меня с таким видом, словно я святой Франциск и сейчас же, прямо на его глазах сотворю невероятное чудо, - и все сразу развеется, как кошмарный сон.      Щелчок. Соединилось. Я сидел, глядя на ребят и слушал длинные гудки. Потом линия автоматически отключилась и в трубке заверещали прерывистые гудки отбоя.      - Не отвечает, сука поганая, - сказал я, опуская трубку на аппарат.      Игорь и Виктор молча смотрели на меня. Я обвел их взглядом.      - Ну-с, подельщики, что делать будем? Сразу в ментовскую пойдем сдаваться или как? - спросил я их.      - Может, нам всем вместе поехать к ней? - робко предложил Виктор, усаживаясь на краешек дивана.      - Ну, конечно! Она сейчас только нас и ждет, - осклабился я. - Стол накрыла, штец налила, водочка там ледяная, "Смирновская", индейку уже из духовки тащит для гостей дорогих, то да сё... А если Андрюхи там вовсе нет? А у нее в гостиной - человек пять веселых плечистых ребятишек с кастетами и пушками, которые только и ждут, чтобы мы приехали туда, прискакали, весело блея, как бараны на бойню!.. Об этом ты забыл подумать, друг Пухлый?      - Зачем же тогда ты послал к ней Андрея?! - завопил Виктор, снова вскакивая и кидаясь ко мне.      - Заткнись! - рявкнул я, с силой оттолкнув его. От толчка он плюхнулся на диван. - Уже наложил в штаны, да? Андрюха - вне игры, понял, вонючка толстая?! Сидеть! - добавил я, когда Виктор с возмущенным выражением на потном лице опять стал было подниматься с дивана.      - Да скажи хоть ты ему, Игоречек, - Виктор скривил физиономию, словно собираясь заплакать, повернулся к Игорю. - Чего он меня...      Игорь безвольно махнул рукой. Виктор умолк.      - Будем ждать, - сказал я после паузы. - Больше нам ничего не остается. Будем ждать. Иди, завари кофейку, Витя.      Виктор покорно поднялся и вышел из комнаты.      - Что ты думаешь обо всем этом? - спросил меня Игорь негромко, прислушиваясь к позвякиванию посуды, доносящемуся с кухни.      - Ничего я не думаю, - огрызнулся я. - Я знаю ровно столько же, сколько и ты... Надо ждать. Будем надеться, что переговоры ведутся и будем верить, что закончатся они удачно.      - Удачно... Для кого как, - сказал Игорь.      - Да. Именно так - удачно. И не распускай сопли, будь мужчиной, - сказал я ему. - Время еще есть. И все координаты ее тоже у нас есть.      Я снял трубку телефона и еще раз стал набирать ее домашний номер. Глава 21    Палач      Я с большим трудом отжала его потертые levi"s и бросила их в таз, где уже валялись остальные его шмотки - отстиранные и отжатые. Дернула за цепочку, выдернув пробку и розоватая пенистая вода в ванне с хлюпаньем завертелась, втягиваясь воронкой в сливное отверстие.      Я смахнула со лба мокрые волосы. В ванной было душно, как в тропическом лесу. Я стала развешивать его вещи по веревкам. Обвисшая кожаная куртка уже тяжело висела на плечиках, с нее капала вода. Я повесила его рубашку и снова наклонилась над тазом.      И тут опять пронзительно зазвонил телефон. Я замерла на месте, шепотом считая вслух звонки:      - Один, два...три...четыре...      Все было ясно.      Я выпрямилась. Повесила джинсы. Сполоснула таз, уже не обращая внимания на надрывающийся на кухне телефон. Вытерла руки и пошла по мокрому после уборки паркету через прихожую в комнату. Пол влажно мерцал и идти по нему было чуть скользко. На входной двери - тоже еще не до конца высохшей, - слава Богу, уже не было этих жутких кровавых разводов.      Я выключила в кабинете все лампы, помогавшие Сереже во время импровизированной операции. Оставила только одну - на письменном столе. Надела на нее стеклянный голубоватый абажур, а сверху набросила узорчатый платок, чтобы свет не бил ему в глаза.      Я подошла к дивану и опустилась на колени.      Он лежал на животе, чуть повернувшись под простыней на левый, здоровый бок, лицом ко мне. Вокруг закрытых глаз у него проявились синие, переходящие в черноту круги. Он прерывисто дышал приоткрытым, обметанным ртом. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу. Я осторожно отодвинула волосы. Промокнула марлевой салфеткой его лоб и виски. Он не пошевелился, не открыл глаз. А потом тихо, просяще, неразличимо произнес какое-то короткое слово.      Я наклонилась ближе к нему. И он снова его произнес. Вот что я услышала: "Ма-ма..."      - Боже мой, - прошептала я растерянно. - Боже ж ты мой... Мама...      Я медленно поднялась с колен. Залезла с ногами в кресло, стоящее рядом с диваном. Я села так, чтобы видеть его лицо. Придвинула поближе к себе телефон, убавив до минимума громкость звонка. Ноги я укутала пледом, взяла со стола и раскрыла "Manhattan Transfer" Дос Пассоса на странице, отмеченной закладкой.      Я невнимательно читала, время от времени поглядывая на него. Лицо у него обтянулось, стало выглядеть еще моложе. Какие двадцать восемь!.. Сейчас он выглядел едва-едва на двадцать. Мальчишка. Злобный испорченный мальчишка.      На кухне нудно капала вода из плохо прикрытого крана. Мирно тикающий будильник на моем письменном столе показывал начало третьего ночи. ***      Я, все время оглядываясь назад, взбежала по истертым, крошащимся под ногами бетонным ступеням, нырнула в какой-то закоулок, ведущий в глубину полуразрушенного здания. Мои шаги гулко рокотали под высокими, теряющимися в пыльном сумраке сводами. Еще поворот, еще одна лестница, теперь уже металлическая - и я выскочила в предрассветный уличный туман. Сквозь него вяло проглядывали желтые лепешки фонарей и волчьи глаза семафоров.      Я очутилась на безлюдной, длинной, убегающей во мглу платформе вокзала и остановилась. Я загнанно дышала. Никого не было видно - ни единой живой души. В вязкой тишине слышался только какой-то частый глухой стук - и я наконец поняла, что это колотится мое сердце. Матово поблескивали изогнутые нитки рельсов, уходящих в туман, между шпалами из грязного гравия торчали невысокие чахлые кустики, на которых поблескивали капли росы. Поодаль, словно давно высохшие фантасмагорические фаллосы, тянулись к почти ночному еще небу псевдоготические башенки и острые стеклянные кровли вокзальных зданий.      А потом я услышала шаги. Медленные, шаркающие. Они неотвратимо выплывали из тумана, они выплывали из тишины за моей спиной и у меня не было сил оглянуться. Меня сковал невыразимый, липкий первобытный страх. Шаги приблизились - и затихли. Снова воцарилась тишина. Но я-то прекрасно знала, что оно - это - стоит прямо у меня за спиной - близко-близко, на расстоянии вытянутой руки. Мне надо было обернуться и, превозмогая себя, я медленно обернулась.      Да, это был он - сумасшедший старик с Каменного острова. Он смотрел на меня из-под нависших кустистых бровей, смотрел, криво улыбаясь. Когтистая синюшная лапка крепко сжимала набалдашник трости. На серебряной щетине, покрывавшей впалые щеки, неярко мерцали капельки то ли утренней росы, то ли пота. У его ног жалась маленькая собачонка, время от времени приоткрывающая розовую пещерку пасти.      Я понимала, что это не старик - это пришла моя смерть под видом ужасного старика в потертой тюбетейке.      - Ольга... - тихо-тихо позвал старик, пронизывая меня иголочками непроницаемо-черных зрачков. - Ольга-а...      Я попятилась, не сводя со старика обезумевших от страха глаз. И тут же старик сделал маленький шажок следом за мной - ко мне, и собачка его злобно оскалилась.      - Ольга... - снова позвал старик. - Ольга-а...      Я сделала еще шаг назад, еще, пошатнулась и, не удержавшись на краю платформы, с отчаянным протяжным криком полетела спиной вниз, к упорно нацелившемуся прямо на мой затылок тупому стальному рельсу. ***      Я вскочила, дико озираясь по сторонам. Плед и книга со полетели на пол. Я затравленно дышала и на губах у меня еще до конца не затих хрип предсмертного ужаса.      И только тут я заметила, что он лежит с открытыми глазами и с удивлением смотрит на меня.      - Ольга-а, - еле слышно, протяжно произнес он, разлепив сухие обметанные губы. И, помолчав, медленно добавил, недоуменно шаря глазами по сторонам:      - Где я?..      - Вы у меня дома. Извините... Я сейчас.      Я быстро прошла, почти пробежала в ванную. Включила холодную воду и сунула лицо под свистящую струю. Ледяная вода обожгла меня, я зажмурилась, затрясла обалдело головой. Через несколько секунд самообладание вроде бы вернулось о мне. Я выключила воду, насухо вытерлась: руки у меня тем не менее все еще тряслись. И пошла обратно в комнату, натянув на лицо невозмутимо-холодную маску.      Он все так же и лежал, глядя на меня - чуть на боку. Глаза у него лихорадочно блестели. Я наклонилась и поправила подушку у него под головой. Стряхнула градусник и сунула ему подмышку. Он ничуть не сопротивлялся, даже взглядом не высказал недовольства.      Я отвернулась от него. Распаковала одноразовый шприц. Набрала в шприц новокаин, смешала с гентамицином. Подошла к нему, - он по-прежнему не сводил с меня взгляда горячечно сверкающих, воспаленных глаз в красных прожилках лопнувших сосудиков. Слегка неодобрительно поморщился, увидев у меня в руке наполненный шприц.      - Надо. Вам надо сделать укол. Поверьте, это абсолютно необходимо.      Я старалась, чтобы голос мой звучал сухо и строго. Как у приходящей бесплатной медсестры, у которой на сегодня еще куча адресов в разных концах города и, следовательно с десяток походов по разным больным вроде него.      Я приоткрыла одеяло - он быстро посмотрел вниз и, кажется, только сейчас сообразил, что кроме бинтов на нем ничего нет. И я с удивлением увидела, как краска стеснения проступает на его запавших щеках. Он закрыл глаза.      Укол я сделала лихо. Протерла ваткой со спиртом его ягодицу и снова укрыла его одеялом.      - Ну вот и все. Полежите пожалуйста спокойно, пока меряете температуру, - сказала я.      Я бросила использованные шприц и ампулы в картонную коробку и понесла ее не кухню.      Я немного постояла на кухне, не зажигая света. Постояла, упираясь лбом в холодное оконное стекло, за которым в ночи мигали звезды сквозь быстро несущиеся тучи - мигали, словно угасающие свечи. Курить мне не хотелось.      Вернувшись в комнату, я вытащила у него градусник.      - Сколько? - хрипло спросил он.      Помявшись, я сказала правду:      - Тридцать восемь и семь.      - Мне нужно позвонить, - с трудом выговорил он. - Я могу это сделать?..      Вместо ответа я взяла трубку радиотелефона, протянула ему. Он положил ее перед собой и медленно начал набирать номер одной рукой - здоровой. Я не делала попыток помочь ему. И деликатно выходить я не собиралась, не дождется, засранец, хоть и раненый мою собственной дланью. Наконец он набрал и той же рукой поднес трубку к уху. Прислушался. До меня донеслись редкие длинные гудки.      - Который час? - с трудом разлепил он губы.      - Половина четвертого утра.      Лицо его скривилось. Он положил трубку, повторил набор номера и опять послышались длинные гудки. Ни привета, ни ответа.      Рука с трубкой бессильно упала с дивана. Я наклонилась, вынула трубку у него из сухих горячих пальцев.      - Вам надо уснуть, - сказала я, глядя чуть вбок, чуть вскользь - стараясь не встретиться с ним глазами. Он не ответил. Облизал губы. Я взяла со стола фарфоровый чайник с длинным носиком. Присела рядом с диваном, придвинула носик к его рту. Он недовольно поморщился.      - Это морс. Он кислый. Пейте. Надо, - мягко, но весьма настойчиво сказала я ему, как бы заранее отметая любые его возражения.      Он покорно прижался к носику губами и принялся торопливо глотать. Ему было неудобно пить - лежа практически на животе. И поэтому он был похож на детеныша, сосущего матку-оленуху. Кадык быстро ходил на тонкой шее, вокруг шеи воротничком приготовишки лежала белизна бинтов.      Наконец он оторвался от чайника и упал щекой на подушку, тяжело отдуваясь. Смежил веки и прошептал:      - Спасибо...      Я поставила чайник с морсом на стол, ничего ему не ответив. Подобрала с пола свой плед и книжку, снова залезла с ногами в кресло. В ночной тишине отчетливо слышалось его дыхание - частое, прерывистое. Я искоса посмотрела на него - лицо блестит от пота, пальцы чуть вздрагивают. Глаза закрыты. Потом он что-то быстро пробормотал - я не смогла разобрать - что. И, кажется, он снова уснул.      Я проглотила таблетку сонапакса. Подумала - и бросила в рот еще две. Запила по его примеру морсом из носика чайника - сил идти за чашкой на кухню уже не было, - и откинулась на спинку кресла, прикрыв глаза. ***      Я забрала у кассирши сдачу и, подхватив набитую до отказа металлическую корзинку с продуктами, прошла мимо кассы. В универсаме смутно шумели голоса, трещали и звенели кассовые аппараты. Я раскрыла свою пластиковую сумку и стала перекладывать в нее свертки.      И вдруг сбоку появилась загорела мужская рука с небольшим платиновым перстнем, которая взяла из моей корзинки запечатанную в полиэтилен импортную курицу и аккуратно засунула в мою же сумку.      Я открыла было рот, чтобы возмутиться, подняла глаза и все слова мгновенно застряли у меня в глотке. Передо мной стоял доброжелательно улыбающийся мужчина.      На нем было надето темно-серое длинное пальто. Оно было не застегнуто и из-под него был виден неброский серый костюм и галстук в тон к костюму, купленный явно не в Гостином дворе. Только другой расцветки, иной, чем тогда в клубе. Аккуратно постриженный, нестарый и ничем в общем-то не примечательный мужчина. В левой руке он держал тонкие кожаные перчатки.      Это был Славик.      - Доброе утро, Ольга Матвеевна, - он улыбнулся, продемонстрировав два ряда безукоризненных зубов и добавил вежливым тоном, словно мы столкнулись с ним не в продуктовом магазине, а на дипломатической party:      - Какая неожиданная встреча, не правда ли?..      Я с трудом сглотнула слюну и невнятно промямлила нечто вроде "нда-нда-нда".      А он, словно и не замечая моей растерянности, продолжал перекладывать продукты из корзинки в мою сумку. Широкоплечий, спокойный, на лице - еще не сошедший летний, явно южный загар, который не был заметен тогда, в полумраке клубного ресторана. Когда все свертки перекочевали ко мне в сумку, он, не спрашивая разрешения, легко подхватил ее и только после этого легко улыбнулся:      - Надеюсь, позволите вам помочь, Ольга Матвеевна?      Я неопределенно хмыкнула. А что я могла ему ответить и тем более - сделать?      Мы вышли на улицу. Он уверенно повернул в сторону моего дома. Шел рядом, еле слышно насвистывая какую-то мелодию.      И тут же откуда-то сбоку незаметно вынырнули двое коротко стриженных крепышей в одинаковых серых пальто. Шей у них не было, покатые плечи борцов сразу переходили в затылки. Под покатыми лбами прятались бойницы узких глазок - выражение их было не понять, но в любом случае ничего дорого оно не сулило. Крепыши пристроились чуть сзади Славика, шумно топая по лужам. А за ними сразу же отвалил от тротуара, пополз за нами по улице чуть слышно, сыто урча мощным двигателем, мышиного цвета шестисотый "мерседес" с непрозрачно-черными стеклами.      Меня передернуло.      - Как ваше самочувствие? - спросил он.      Глаза серьезные, но где-то в их серо-синей глубине - или мне так казалось? - таилась все понимающая смешинка.      - Самочувствие? Ну... Нормальное... Все в порядке.      - Клиенты мои не беспокоят?      - Кто? Ах, да... Что вы, нет, нет. Спасибо, Станислав Андреевич, - я чувствовала, что несу полную ахинею, но остановиться уже не могла. - Совсем не беспокоят.      Как будто я рассуждала о купленных намедни туфлях, которые мне слегка жмут!      Я не знала, что ему говорить. Не знала, как себя с ним вести. Мне стало попросту страшно, особенно, когда я вспомнила тот подвал с бочкой.      - Правильно, - подтвердил он, слегка качнув головой. - И не будут беспокоить, можете не волноваться. Не будут. С одним из них, правда, пока что мы не можем разобраться... Что-то он никак не хочет с нами встречаться... Номер четвертый, - и тут же он быстро спросил, шаря по моему лицу зрачками. - Арсентьев Андрей, ведь верно, да?      - Не помню, - так же быстро ответила я.      - Ну-ну, - неопределенно сказал он. - Найдем, найдем. Не сомневайтесь.      - А я и не сомневаюсь, - с вызовом сказала я. - Я вам за это деньги плачу, Станислав Андреевич.      - Верно. Платите, - легко согласился он.      Он шел, на пол-шага опережая меня и снова - совершенно безошибочно, - свернул к арке моего дома.      - Вы что же это - следите за мной? В комиссара Мегрэ играете? - не выдержав, выпалила я сердито.      Он весело, искренне захохотал.      - Что вы, что вы!.. Просто ограждаем от случайных и ненужных встреч. Вы ведь наш работодатель, Ольга Матвеевна. Мои люди вовсе не хотят остаться не у дел.      Я остановилась возле своей парадной и решительно протянула руку к сумке.      - Спасибо за помощь. Я уже пришла.      - А у вас нет желания встретиться со мной, Ольга Матвеевна? Скажем, сегодня, на нейтральной почве? Да и поговорить со мной на нейтральные темы?      Он словно бы и не замечал моей протянутой к сумке руки.      - О чем же это?      - Ну, у двух умных людей всегда найдется тема для беседы. Нет, я абсолютно серьезно: сегодня вечером, в любом удобном для вас месте. А, Ольга Матвеевна? Как? Я, например, просто невероятно жажду с вами поболтать в какой-нибудь располагающе приятной обстановке.      - Благодарю вас, нет. Я не расположена...в ближайшие дни, - сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно.      - Да-а-а?.. А может быть, тогда вы меня сейчас пригласите на чашечку кофе? Все-таки я вам сколько сумку тащил.      - Давайте лучше как-нибудь в другой раз. Я, право, не могу, Станислав Андреевич. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую... Видимо, простуда начинается.      Я боялась его и он прекрасно это чувствовал. Впрочем, так же, как и мою неуклюжую ложь.      Он протянул мне сумку и продолжая обаятельно улыбаться, произнес:      - В этом случае лучше всего помогает легкая диета: фрукты, соки, лимон непременно. А вы вместо этого вон чего накупили - мясо, консервированные огурцы какие-то, курица французская... Испортиться к тому же все может. Сами понимаете, какие у нас в магазинах продукты продаются...      Он поддернул рукав пальто и посмотрел на массивные наручные часы на золотом браслете.      - Значит, говорите, простуда. Жаль... Ну, что ж... В таком случае мне, пожалуй, пора... Ах, да! Чуть было не забыл отдать вам одну занятную вещицу.      Он полез во внутренний карман пальто, глядя на меня и загадочно улыбаясь. У меня в груди захолонуло от предчувствия беды, в голове замелькали самые невероятные предположения: я ожидала от него всего, чего угодно, - любой гадости или неприятности. Он что-то вытащил из кармана. Что - я не могла разглядеть, он держал это в кулаке, не разжимая пальцев.      - Дайте-ка мне вашу руку, - весело сказал он.      Я, словно кролик, загипнотизированный взглядом удава, беспрекословно протянула руку. Он разжал пальцы и что-то положил мне на ладошку. Я посмотрела на это что-то и не поверила своим глазам.      У меня на ладони покоился небольшой овальный футляр, обтянутый слегка потершимся атласом небесно-голубого цвета. Я завороженно потянулась к футляру, щелкнула замочком и осторожно его открыла. На темном бархате ослепительно засияли платиновые с золотом ажурные серьги с бриллиантами. Мои серьги, те самые, что я недавно продала Елене.      - Ведь это ваша вещица, Ольга Матвеевна, не правда ли? Я не ошибаюсь? - Он смотрел на меня, слегка сощурив в скрытой усмешке глаза.      - Да, моя, но... Нет, я ее продала... Это, это... Откуда это у вас? - лепетала я в полной растерянности.      - Неважно. Важно другое: утраченные красивые вещи всегда должны возвращаться к своей хозяйке. Особенно, если и хозяйка тоже красива. Не правда ли?      Я не знала, что и сказать ему. Из вороха разнообразных, калейдоскопически мелькающих у меня в голове мыслей вылущилась одна, совсем параноидальная: он убил Елену, вырвал у нее из ушей и привез мне. Но на них тогда должна быть кровь!..      Приехали, что называется.      Наконец я немного пришла в себя, закрыла футляр и протянула его ему.      - Я не могу...не могу принять от вас это.      - Должны. Это - по праву ваше, Ольга Матвеевна. Берите. И никаких возражений.      Он внезапно бросил на меня жесткий, действительно не терпящий возражений взгляд и я отчетливо осознала - шуточки кончились. Он впервые показал зубы и недвусмысленно дал понять, что выбора у меня нет. Он нагло покупал меня - это было ясно, как Божий день.      И я не могла, никак не могла отказаться от этого неожиданного подношения (а как его еще назвать?), потому что больше всего сейчас боялась одного-единственного, другого: чтобы ему не пришло в голову снова увязаться за мной и войти в квартиру, где в гостиной лежал на диване тот, раненый. За которым они охотились с моей легкой руки.      - Спасибо, - только и смогла я пролепетать, непослушными пальцами запихивая футляр в карман.      - Вот и прекрасно. Тогда - до следующего раза. Я думаю, он наступит...скажем через недельку, когда вы непременно поправитесь. И мы с вами съездим в одно замечательное место, поужинаем, поболтаем. Договорились?      - Договорились, - пролепетала я снова. А что я еще могла ему сказать?! Он давал мне неделю (может быть все же чуть больше?) и я знала, что он сдержит свое обещание.      - Всего наилучшего, Ольга Матвеевна. Не смею вас более задерживать. И не волнуйтесь по поводу...номера четвертого. Все будет в порядке. Как только его найдут, я вам сразу сообщу. Думаю, что это произойдет в ближайшее время.      И он, не дожидаясь от меня ответа, резко повернулся и размашисто зашагал прочь. Я растерянно смотрела ему вслед, приоткрыв рот, как слабоумная идиотка.      Он уходил от меня, уверенно ступая по мелким лужам мягкими кожаными туфлями. Телохранители топали следом за ним.      Я увидела, как через арку они дошли до "мерседеса". Номеров я отсюда не могла разглядеть. Один из крепышей поспешно открыл дверцу, Славик нырнул на заднее сиденье. Мягко хлопнули дверцы и я уже ничего не могла разглядеть сквозь затененные стекла. "Мерседес" прыгнул с места и исчез из проема арки.      Я вбежала в подъезд, обессиленно прислонилась к холодной стене и перевела дыхание.      - Господи Вседержитель, - прошептала я. - Как я боюсь... Как же я всех их боюсь...      И тут на мое плечо легла рука.      Как в тот момент я не умерла от внезапного разрыва сердца - до сих пор не понимаю. Я не смогла даже закричать, только втянула воздух сквозь крепко стиснутые зубы и обмякнув, стала сползать по стене. Чьи-то сильные руки легко подхватили меня, потянули наверх, развернули; прямо перед собой я увидела знакомое мужское лицо и с облегчением выдохнула воздух, чуть ли не навсегда застрявший в легких.      Это был он, милиционер, который вызывал меня к себе. Старший оперуполномоченный Дементьев.      - Кого это вы так боитесь, Ольга Матвеевна? - негромко спросил он.      - Кого?! Вы что, спятили?! Вас! Вы же меня до смерти напугали! - свирепо зашипела я, приходя в себя. - Что вы тут делаете? Шпионите за мной, да?!      Я рывком освободилась от его рук, попятилась в сторону лестницы.      - Послушайте, Ольга Матвеевна, мне крайне необходимо... - начал было он, шагнув ко мне.      О, Господи! Только такого собеседника мне не хватало сегодня для полного счастья!..      - Я ни о чем не желаю с вами разговаривать! - взвизгнула я. - И не приближайтесь ко мне, я буду кричать!      - Но я...      - Я что вам сказала?!      Он остановился. Я, не сводя с него взгляда, сделала еще пару шагов назад, нащупала ногой ступени. Он не двигался с места. Только внимательно и как мне показалось, с сожалением смотрел на меня. Это-то как раз и взбесило меня еще больше.      - Если я вы еще раз ко мне пристанете, я...я пожалуюсь вашему начальству! Я прокурору напишу! И вас выгонят с работы к чертовой матери! - я истерично орала чуть ли не во весь голос, пятясь вверх по лестнице. - Взашей, понятно вам?! Понятно или нет?..      Он молчал, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Под ногами очутилась ровная поверхность площадки и я, ничуть не стесняясь, рванула вверх по лестнице к спасительной двери своей квартиры. Глава 22    Второй      Будильник, мирно тикающий на письменном столе, показывал без пяти полдень, когда в дверь моего кабинета раздался короткий требовательный стук.      - Да-да, войдите, - громко сказал я, аккуратно ставя свою подпись под текстом заявления.      Пронзительно скрипнула дверь, я поднял голову. На пороге моего кабинета вырос Саша. На его плаще темнели мокрые дождевые пятна, высокие ботинки были заляпаны грязью. Он шумно захлопнул дверь и шагнул ко мне, оставляя на светлом линолеуме жирные рубчатые следы.      - Здорово, Пухлый, - мрачно сказал он, придвигая ногой стул и усаживаясь по другую сторону моего шикарного письменного стола.      Я поспешно прикрыл свое заявление папкой с историями болезней. Оглянулся на окно.      - Что, дождь все еще идет? - глупо спросил я, пытаясь скрыть замешательство.      - Идет, идет, - проворчал он.      То ли уже смеркалось, пока я сидел, корпел над заявлением, ломал голову, - то ли просто погода была такая. По оконному стеклу вяло ползли дождевые капли.      - Ну, что будем делать, Пухлый? - грубо спросил меня Саша, доставая из кармана плаща пачку сигарет.      - У меня здесь нельзя курить, - попытался я было взять инициативу в свои руки.      Но он только пренебрежительно махнул рукой и прикурил. Поискал глазами пепельницу и не нашел, естественно. Стал сворачивать фунтик из листка бумаги. Я уставился на его пальцы - настоящие пальцы мужика, скульптора - узловатые, крепкие, с короткими плоскими ногтями.      - Так что будем делать? - повторил он вопрос.      - Он тебе звонил? - спросил я, стараясь выиграть время.      - Нет.      - А Игорю?      - И Игорю не звонил, иначе бы я сюда не приперся, - уже раздраженно сказал он. - Нет его. Понимаешь, нет. Черт знает что происходит! Просто растворился. Исчез.      - Как это - исчез? - глупо переспросил я.      - Молча.      - А ей ты не пытался позвонить? - спросил я, хотя прекрасно знал, что он мне на это может ответить, хамло провинциальное.      Но он, подлец, даже до ответа не снизошел. Только зыркнул в мою сторону своими ледяными глазищами. Я почувствовал, что невольно начинаю потеть, и как всегда - в самую неподходящую минуту. Я вытащил из кармана мятый носовой платок и торопливо, проклиная внутренне себя за эту торопливость, стал промокать лоб.      - Ссышь? - сощурился он. - Ссышь, докторишка?      - Жарко здесь у меня. Раньше времени отопительный сезон у нас начали, - криво улыбаясь, пролепетал я, ненавидя себя за страх, который испытывал при виде него.      Он криво усмехнулся. Закинул ногу за ногу, обнажив между брючиной и коротким носком белую волосатую ножищу.      - А когда сыпал ей наркоту в колу, не ссал, Пухлый? - спросил он, не сводя с меня пристального взгляда и по-прежнему глумливо ухмыляясь.      - Пьяные же мы были...все пьяные...      - Пьяные!.. С пьяных, друг Пухлый, спрос построже бывает, чем с трезвых. Уголовный Кодекс на ночь почаще читай... Что делать будем? - он задал мне этот дурацкий вопрос уже в третий раз и, не дожидаясь от меня ответа, сам же и сказал:      - Вот что. Я только что разговаривал с Игорем. Теперь ты должен будешь пойти к ней.      Я почувствовал, как льдистый холод побежал по загривку, по шее, в животе сразу неприятно забурчало и я даже привстал со своего уютного мягкого кресла.      - Я?!      - Ты, ты... Не бойся, Пухлый. Мы с Игорем будем на подстраховке. Возле ее квартиры. Если что случится - мы всегда рядом.      - Как это - случится? Что это еще должно случиться? - спросил я и чувствуя, что нервы мои не выдерживают и голос срывается на омерзительный визг, крикнул:      - Я? Почему это именно я? Почему?!      - А потому что сорок тысяч поросят и все на ниточках висят! - заржал он в голос. - Ты, ты, докторишка. Мы с Игорешей тогда все же больше твоего отличились, согласись. С нами она разговаривать не будет. А у тебя в тот вечер от страха и не стоял, по-моему.      - Что?!      - То, что слышал, Пухлый. Ты ей быстренько сунул и тут же вытащил. Как кролик Роджер. Я же рядом стоял, все видел. От волнения небось, и кончить забыл, а?.. Ладно, ладно, не заводись, я пошутил, - добавил он снисходительно, обратив наконец внимание на выражение моего лица. - Так что есть шанс, что твое... Так сказать, твое мощное присутствие в нашей групповой постельке она тогда даже и не заметила.      - Да я... Да я тебе... - начал было я.      - Заткнись. Идти надо тебе. Так риска меньше.      - Ну, так пошли все втроем, - глупо, понимая - ох, как глупо, - все же ляпнул я. - Так еще риску меньше.      - Пойдешь ты один, - ледяным тоном выговорил он и я сразу понял, что противоречить ему бессмысленно и даже опасно. - Сегодня вечером. Встречаемся у меня в мастерской ровно в семь. Свою тачку из ремонта уже забрал?      - Нет еще, не успел. Когда? - я постарался небрежно пожать плечами.      - Значит, поедем на Игорехиной. Все понял?      - Все, - ответил я после паузы.      - Ну, вот и замечательно, - с непонятным для меня удовлетворением сказал он. Смачно сплюнул на окурок, окурок зашипел. Саша запихнул его в бумажный фунтик-пепельницу, а кулек смял и ловким броском, не вставая, зашвырнул в стоящую в дальнем углу кабинета мусорную корзину.      - Значит, в семь у меня.      И, не прощаясь, исчез за дверью. Я послушал, как затихли в коридоре его шаги и прошипел, с отчаянной злобой прошипел, выставив в сторону двери кукиш:      - Вона! Видал? Хрен тебе!.. Нашли дурака...      Я вытащил из-под папки свое заявление и выскочил из кабинета, чуть не опрокинув кресло. ***      Шеф, в крахмальном халате и маленькой, сияющей белизной шапочке, лихо сидящей на лысине, наконец-то дочитал мое заявление. Положил заявление перед собой на зеленое сукно стола и снял старомодные очки. Я переминался с ноги на ногу, стоя перед стариком и незаметно вытирал за спиной вспотевшие ладони уже совсем влажным носовым платком. Я всегда сильно потею, когда волнуюсь и не вижу в этом ничего странного. Нормальная физиологическая реакция, которая почему-то часто вызывает насмешки у моих приятелей.      - А когда вы должны выйти пойти в отпуск по графику, Виктор Эммануилыч? - поинтересовался старик.      Я улыбнулся - стараясь, чтобы улыбка вышла одновременно и жалобная, и трогательная, и несчастная... Я старался, как гладиатор на арене, изо всех сил, потому что от этого в буквальном смысле зависела вся моя жизнь.      - Ха, по графику! - с пафосом воскликнул я. - В мае еще должен был уйти, в мае. Но вы ведь помните, Сан Саныч, что у нас творилось весной и летом...      - Да-да, конечно помню... Бедлам-с был, коллега, форменный бедлам-с...      Старик пожевал седую щеточку усов. Окинул меня добродушным взглядом.      - А вы неважно выглядите, Виктор Эммануилыч, неважно...      - Что есть - то есть, Сан Саныч, - развел я руками.      - А поедете куда?      - К старикам своим хочу нагрянуть, в деревню. Под Витебск. За границу, так сказать.      - За границу, хе-хе... - Он ухмыльнулся. - Так ведь у нас теперь вроде как с белоруссами союз... Машину-то вам починили?      - К счастью, да, Сан Саныч. Вчера забрал.      - Ну, что с вами поделаешь... Да и видок у вас, Виктор Эммануилыч, прямо скажу...      - Краше в гроб кладут, - поддакнул я.      Старик вытащил из подставки ручку. Вечное перо зависло, словно принюхиваясь, куда клюнуть, над листком, исписанным моим корявым почерком. И не клюнуло. Шеф нахмурился и бросил на меня острый взгляд.      - Но! - Поднял назидательно сухонький пальчик. - На две недели не могу. Никак не могу, милейший Виктор Эммануилыч. Все понимаю, вижу все - и не могу. Людей катастрофически не хватает. Не могу.      - Но, Сан Саныч!.. - только и смог выдавить я.      - Десять дней, - строго сказал он. - Извините, коллега - но это максимум.      Я кивнул с обреченным видом, изо всех сил стараясь скрыть шальную радость.      - Жа-аль, - протянул я. - Ну, что ж поделаешь. Десять, так десять.      И вечное перо вывело на бумаге, дарующей мне жизнь, витиеватую, с росчерками и завитушками подпись. ***      Я, изо всех сил стараясь сдерживаться, чтобы не рвануть бегом, не торопясь спустился по ступеням на первый этаж нашей богадельни, на ходу доставая из кармана ключи от машины.      - Уже домой, Виктор Эммануилыч? А что так рано? Никак приболели, а?      За загончиком привстал с табурета наш бессменный гардеробщик и вахтер дядя Коля, заранее протягивая мой плащ.      - Ох, и не говори, дядя Коля! - я старательно изобразил на физиономии подобающую случаю мину. - Всего ломает. Грипп, наверное, начинается.      - Ну, лечитесь, лечитесь, Виктор Эммануилович. Работа - она не волк, никуда не убежит.      Я толкнул тяжелую вращающуюся дверь и очутился под моросящим дождем - на свободе!      Сзади, теперь уже в бесконечно далеком прошлом остался мой проклятый наркологический диспансер, бывший государственный, а ныне уж какой год весьма удачно вплывающий в капитализм частной клиникой на правах общества с ограниченной ответственностью (без меня вплывающий на десять дней, любезные, пока что без меня!), остался вместе с великосветскими наркоманами и гордумовскими алкашами, лысым Сан Санычем, экс-гэбешником дядей Колей, ежедневными заботами и немалыми - весьма-с! - деньгами. Я поднял воротник плаща и, улыбнувшись, завернул в соседний переулок, где прямо под окнами моего кабинета (и как это Саша его не засек, змей глазастый?!), под старыми корявыми тополями стоял мой же, еще вчера чудесным образом отремонтированный (Осанна! Осанна!), мой ненаглядный спаситель, синенький "жигуль-шестерка".      В переулке я немедленно перестал сдерживаться, эдаким молодым скоком прошустрил к машине и быстро повернул ключ в замке двери.      И вот в этот счастливый момент я внезапно услышал за своей спиной твердый, раскатисто катающий в словах букву "р" мужской голос:      - Гражданин Гольднер?      Я обмер от ужаса и моментально покрылся потом с ног до головы. Мой тщательно выстроенный, казавшийся таким надежным мирок оказался на деле картонной декорацией; он рухнул с отвратительным хрустом и время остановилось для меня навсегда. Я помедлил и с трудом, через силу повернулся на вмиг одеревеневших, негнущихся ногах.      Передо мной стояли двое высоких крепких мужчин в дешевых двубортных темно-серых плащах и незаметно-стандартных шляпах. И каменные лица-хари у них были, словно отштампованные одной грубой формой - серые, угрюмо-безликие и явно не предвещавшие для меня ничего хорошего.      - Да, да, Гольднер, - сдавленно просипел я, сам не слыша своего голоса.      - Виктор Эммануилович?      Я только и смог, что кивнуть. Их лица неразличимо белели в дождливом сумраке переулка на фоне темной, обшарпанной стены моего, такого родного, такого теперь далекого заведения.      Они дружно, в ногу шагнули ко мне и правый достал из внутреннего кармана красную книжечку с золотыми тиснеными буквами, раскрыл и сунул мне под нос.      - Уголовный розыск.      Он убрал книжечку, красные лакированные лепестки только и мелькнули перед моими глазами, исчезая в темной провальной камере пазухи.      - Вам немедленно придется проехать с нами. Для выяснения ряда обстоятельств, связанных с известным вам делом.      И я, идиот недоношенный, не смог сказать ничего умнее, как прохрипеть:      - К вашим услугам...      Они немедленно подхватили меня под руки жесткими сильными пальцами - очень быстро, незаметно, профессионально и повлекли с собой так, что я едва касался ногами лежащих на асфальте листьев; и затащили меня, словно пауки муху за угол, но в противоположную от входа в мой диспансер сторону, где мне в глаза сразу бросилась "волга" черного цвета. Впереди в машине, высунув в окно локоть, вальяжно развалился с сигаретой в зубах шофер; сзади - еще некто квадратный, в таком же, как у первых двоих сером плаще и шляпе.      Я еще успел подумать только - слава Богу, это милиция, это к счастью не они, как меня, словно кутенка, схватили за воротник плаща, и за плечо, и пригнули голову и пихнули в открывшуюся бесшумно заднюю дверцу на сиденье к тому, квадратно-гнездовому. Рядом со мной шумно упал на сиденье один из моих провожатых, по-прежнему не выпуская моего плеча из своих пальцев. Второй шустро устроился впереди, синхронно захлопнулись дверцы и я прохрипел:      - А могу я узнать, по какому, собственно говоря поводу вы меня....      Это я - я начал было говорить. Но не смог закончить. Потому что прямо перед моим лицом из ниоткуда образовалась и плотно прижалась к моему носу, забивая дыхание тяжелым знакомым запахом, большая белая тряпка. И только когда я, наконец осознал, что это за запах - конечно же, конечно хлороформ! - то лишь тогда понял не разумом, а каким-то уже угасающим остатком сознания: а ведь это совсем-совсем не наша доблестная милиция...      И я провалился в звенящую черную пустоту. ***      Тьма постепенно стала прорезаться какими-то цветными пятнами, вертящимися безостановочно светлыми спиралями, извивающимися глубоководными червями и звездочками. И, кажется, мне послышались голоса, бубнящие, словно ленивый морской прибой.      Я почувствовал, что меня хлопают по щекам - весьма ощутимо, сильно, - да просто больно. Действительно было больно и голова моя моталась из стороны в сторону, как буек. Буек на волнах морского прибоя. Я с трудом разлепил глаза.      Сначала я увидел лампочку. Яркую, свечей на двести, большую и глупую. Она висела под потолком и была забрана в колпак из толстой частой сетки. Потолок был высоко-высоко - и весь в трещинах и грязных потеках. Я никак не мог понять, куда это они меня привезли.      Потом я увидел половину лица. Только половину, потому что нижнюю часть этого лица прикрывала обыкновенная марлевая медицинская повязка. А поверх повязки на меня смотрели безо всякого выражения явно мужские очень темные глаза. В них не было ничего - в этих глазах, - ни сострадания, ни интереса, даже презрения в них не было. Они были пусты и бесстрастны, как само зло. И я внутренне содрогнулся.      Я чуть повернул голову и увидел второго мужчину. Тоже в повязке. Оба они были одинаково коротко стрижены, в одинаково стертого цвета свитерах и старых джинсах. Возраст их я не смог определить. Они стояли в этом странном помещении и спокойно рассматривали меня.      Я попытался было пошевелиться, но руки и ноги меня не слушались. Я с трудом приподнял голову и увидел, что валяюсь на грязном полосатом матрасе, а матрас лежит на старой металлической кровати. Такой, из детства, с блестящими шишечками на решетчатых спинках. А руки мои были вздернуты вверх и прикованы наручниками за запястья к спинке кровати. И то же самое было с моими ногами, с которых были сняты ботинки. Плащ и пиджак с меня тоже сняли.      Я лежал навзничь, скованный по рукам и ногам словно в ожидании какой-то ритуальной казни. Я открыл было рот, пытаясь хоть что-то сказать, но тот, первый, опередив меня, неуловимо ловким движением склонился и наотмашь, со всей силы ударил меня по лицу ладонью. Я дернулся, в голове зазвенело и я почувствовал на губах кислый вкус крови.      - Заглохни, - безжизненно-серым голосом лениво произнес ударивший.      Но я даже не успел по-настоящему испугаться.      Потому что заскрежетала толстая металлическая дверь и в подвал вошел еще один мужчина, тоже в марлевой повязке. Я говорю - в подвал, потому что это и было больше всего похоже на какой-то заброшенный подвал: грязные стены, покрытые облупившейся кое-где от старости болотно-зеленой масляной краской, нигде ни малейшего намека на окна, затхлый сырой воздух, и толстые чугунные трубы, извивающиеся по стенам и потолку, с которого кое-где мерно срывались и тенькали о бетонный пол крупные капли воды.      Вошедший - третий - держал в руке маленький, матово поблескивающий предмет. Сначала я не понял - что это такое. И только когда он вплотную подошел к кровати, я догадался, что он принес.      В руке у него был шприц.      - Оклемался клиент? - глухо спросил третий.      Первый мужчина, тот, который меня ударил по лицу, утвердительно качнул головой.      Вошедший нагнулся надо мной. Второй мужчина закатал - быстро, - рукав моей рубашки на левой руке. И так же быстро и профессионально перетянул руку выше локтевого сгиба красным резиновым жгутом. В руках у вошедшего откуда-то появилась небольшая однокубовая ампула, он ловко обломил ее кончик и быстро выбрал из нее шприцом прозрачную жидкость.      И вот тогда мне стало по-настоящему страшно.      Потому что кому, как не мне, профессиональному врачу-наркологу и без прочтения названия были знакомы синенькие мелкие буковки на ее удлиненном прозрачном тельце. Это была ампула с морфином.      - Что...что вы задумали? - с трудом зашлепал я немеющими от страха губами. - Зачем это вы делаете, товарищи?! Немедленно прекратите!..      Боже, лучше бы я молчал!      Первый мужчина, не издав ни звука, снова резко хлестанул меня по носу тыльной стороной ладони. Я захлебнулся словами и слюной, и на мгновение, кажется потерял сознание. Только почувствовал, как из носа потекли по верхней губе, скатываясь к уголкам рта, две теплых струйки.      Третий наклонился над моей рукой, протер ваткой. Потянуло терпким спиртовым запахом.      - Нет, ты погляди, какие вены плохие, - вдруг озабоченно сказал он. - Кулаком поработайте, пожалуйста.      - Что? - не поняв, прогундосил я.      - Кулаком, говорю, поработайте, - настойчиво повторил он. - Ну, быстро!..      Я, оторопев от его слов, машинально стал сгибать и разгибать пальцы левой руки.      Третий помедлил секунду и ловко воткнул иглу мне в вену. Скосив влево глаза, я видел, как он потянул поршень и в шприце заклубилась темно-красная кровь. Моя кровь.      - Вы не имеете права, - подавленно шептал я. - Вы не имеете никакого права...      - Имеем, еще как имеем, - мягко сказал мне третий и стал вводить морфий в вену. - Бажбан ты, самому же в кайф будет... Просить еще потом станешь, помяни мое слово... В ногах валяться будешь, лишь бы...лишь бы я тебя еще разок-другой ширнул... Ну, вот и закончили.      Он вытащил иглу из вены. Прижал ватку к месту укола. Подержал.      - Видишь, хорошие люди морфинчик драгоценный на тебя, суку позорную, тратят. Заботятся о тебе, - ласково приговаривал он. - А ты здесь из себя целку валдайскую строишь... доктор.      Он выпрямился.      Второй выдернул из под моей руки уже распущенный жгут. И, больше не произнеся ни слова, все трое спокойно пошли к выходу из подвала.      Но я все же успел заметить главное: в самом конце своего бесшумного движения, долгого извилистого пути к металлической ржавой двери, они все трое синхронно-плавно-легко взмахнули руками, поднялись в фиолетовый жидко-кристаллический воздух и параллельно полу вылетели друг за другом из подвала. А сама дверь медленно растаяла в сиянии зелено-одуванчикового луга, по которому навстречу мне побежали маленькие, пушистые, бело-голубые кенгурята с ласковыми улыбками на прекрасных человечьих лицах.      И тогда я тихо, счастливо-успокоенно засмеялся и закрыл глаза. Глава 23    Друг      Я отпустил его запястье. Рука бессильно упала на край дивана.      - Оля, - позвал я.      - Что? - вскинулась она. Она не спускала с него взгляда.      - Температуру ему меряла?      - Да. Час назад.      - Сколько?      - Тридцать девять и четыре.      Лежащий на диване раненый невнятно забормотал, дернулся. Открыл глаза. Взгляд у него был абсолютно бессмысленный. Он облизывал губы. Ольга наклонилась к нему с поильником в руке: поддержала голову - розовые брызги морса вылетали у него изо рта, впитываясь в подушку.      Ольга осторожно опустила его голову на подушку, отошла от дивана. Повернулась ко мне. За окном тянулся нескончаемый рассвет. Утро опять было хмурым и дождливым. Я потер щеку. Щетина неприятно царапала ладонь - ведь я приехал к Ольге не из дома, а прямиком из клиники после неожиданной ночной операции. Она меня там и разыскала, по телефону, естественно. Паниковала она ужасно.      - Сережа, что же делать?.. Ведь надо что-то делать...      Она заглядывала мне в глаза.      - Поколем ему еще кое-что, - сказал я, раскрывая свой неразлучный портфель. Покопался в нем, вытащил коробку с ампулами.      - Где шприцы?      - Вот, вот. Я сразу приготовила, после того, как тебе позвонила.      Я смотрел, как антибиотик втягивается в шприц. Поменял иглу. Стянул с него одеяло и всадил ему лошадиную дозу.      - Да что же это с ним происходит? - прошептала Ольга.      Я пожал плечами, бросая использованный шприц в приготовленную ей коробку.      - Ну... Вообще-то ничего страшного, так часто бывает. Считай, что у него лихорадка. Прокапать бы его как следует, да где ж ты ее...      Я не договорил. Искоса посмотрел на Ольгу.      - Сыворотку я ему вкатил. Еще вчера, - сказал я. - Так что будем надеяться, что это не столбняк. Попала инфекция. Это бывает при ножевых ранениях. Ничего экстраординарного пока что я не наблюдаю, Оля.      Я успокаивал ее, но - чего уж скрывать - успокаивал и себя заодно с ней.      - А может быть, все-таки отвезти его в больницу, Сережа?      Она шагнула ко мне, с надеждой заглядывая в глаза. Я ничего не ответил.      - Извини, - пробормотала она, отводя взгляд. - Я полная идиотка.      - Я сегодня днем еще раз загляну. Сделаем-ка ему переливание крови. Какая у него группа?      - О, Господи, да откуда ж мне знать?      Я попытался улыбнуться.      - Извини. Я полный идиот.      Она мужественно улыбнулась. Правда, улыбка у нее получилась не очень радостная. Вдруг меня осенило.      - А документы у него какие-нибудь с собой были? - быстро спросил я.      - Да. Кажется. Сейчас. Посмотрю.      Она вышмыгнула из комнаты. Долго не возвращалась. Наконец появилась в дверях, и торопливым движением руки протянула мне паспорт и какое-то удостоверение.      - Вот.      Я быстро пролистал паспорт, нашел нужную страницу и облегченно вздохнул.      - Четвертая. Резус плюс, - сказал я. - Считай, пол-дела уже сделано... Ладно, капельницу я приволоку...      Ольга прикрыла раненого одеялом. Он по-прежнему бормотал, потише уже, правда. Но по крайней мере теперь не метался, не то что пол-часа тому назад. Только тонкие пальцы шевелились поверх простыни, искали что-то, невидимое мне и никак не могли найти. Это раздражало.      - Кофе меня напоишь? - спросил я, бросив мимолетный взгляд на часы. - А то мне уже скоро пора на работу...      - Прости, ради Бога, - суетливо встрепенулась Ольга. - Совсем я голову потеряла с этими...делами... ***      Мы сидели на кухне, молча пили кофе. Ольга - из маленькой чашечки, я - из большой, по боку которой плыл петровских времен пышногрудый фрегат сине-фиолетовых цветов. Ольга сосредоточенно курила.      - Сережа, ты на меня пожалуйста не держи зла, - сказала она после небольшой паузы.      - За что ж это? - не совсем искренне удивился я.      Она скривилась, махнула быстро рукой с зажатой в пальцах сигаретой.      - А ты не понимаешь? Тебе все это...вообще, так...      - Не вообще. Не вообще, милая и не так, - сказал я серьезно. - Раз это касается тебя, то...      Я смутился своей внезапной откровенности, резко оборвал фразу, не договорил. Потянулся сдуру к пачке сигарет, отдернул руку. Не курю ведь уже пятый год.      Ольга благодарно улыбнулась. Склонила смущенно голову и потерлась щекой мне о руку:      - Спасибо, Айболит, - сказала она.      Господи, совсем, как когда-то.      Я не шевелился, и не хотелось мне двигаться, уходить из этого места, с этой маленькой кухни: мне хотелось остаться тут навсегда.      И, словно, прочитав мои мысли, она вдруг весело засмеялась и произнесла:      - Мы с тобой - как муж и жена после одновременной ночной смены. Или операции. Смешно, да?      - Смешно, - серьезно подтвердил я. Меня рассердила ее бестактность. - Но только с маленькой корректировкой: как два сообщника. Так, пожалуй, будет вернее.      - Ну и пусть сообщники, - на удивление легко согласилась она, ничуть не рассердившись. - Супруги, сообщники - в принципе, разница-то небольшая.      Она прикурила новую сигарету, чуть отодвинувшись от меня. Я сразу пожалел о последней фразе, сказанной мной.      - Он выживет? - спросила она.      - Да ты что? - изумился я. - Что за глупые вопросы? Конечно, выживет. Подумаешь, порезали мужика немного. Бывает. До свадьбы заживет, не сомневайся...      Я отвернулся к окну. Рассвело. Крыши домов уже отсвечивали серебристо-серым, перламутровым, они блестели от дождя. Анемичные силуэты труб тянулись к пасмурному небу. Донеслось отдаленное дребезжанье трамвая - звонок, еще звонок. Пронзительно и требовательно выводил в колодце двора визгливый женский голос:      - Артем!.. Артемка, паршивец!.. Я долго тебя буду ждать? Я опять на работу опоздаю! Ты что там застрял, Артем?!      - Иду-у-у! - откликнулось, заметалось по двору.      Мы сидели, молчали, я снова взялся за чашку с кофе. И мы уже не смотрели в глаза друг другу. Минута нечаянной близости быстро миновала, все снова вернулось на круги своя и я не мог рассчитывать на какое-либо продолжение с ее стороны. А сам бы я никогда уже не решился.      Приглушенно запиликал звонок телефона. Ольга машинально взяла трубку и так же машинально и быстро - я даже не успел ее остановить, сказала:      - Да?      Лицо ее вдруг резко напряглось, стало злым. Она машинально закусила губу.      - Да, я узнала вас... Да... Нет, вы меня не разбудили, я рано встаю.      В трубке негромко и бархатно бормотал явно мужской голос - но слов я разобрать не мог.      - Что? Еще не нашли?.. Кого? Ах, номера четвертого... Надеюсь... Нет, я не упрямлюсь, Станислав Андреич. Вы же знает, что я слегка приболела...Да... Спасибо. И вам всего наилучшего.      Она повесила трубку. Лицо у нее было - как маска Пьеро. Но я не стал ее расспрашивать: слишком хорошо зная ее, я понимал, что ни к чему хорошему это не приведет.      - Я пожалуй, пойду, поднялся я. - Домой пора. И не выспался ни черта.      Она молча кивнула, не глядя на меня. И я ушел. А что мне оставалось делать?.. Глава 24    Третий      Я поддал ногой пустую ржавую жестянку. Подпрыгивая на выбоинах мокрого слежавшегося песка, она докатилась до воды и зарылась в грязно-серую пену изломанной волны, набежавшей откуда-то издалека, наверное от чухонцев.      Игорь сидел в нескольких шагах от меня на выбеленной дождями и ветром разлапистой коряге. Сидел молча, уткнувшись лицом в воротник мохнатого твидового пальто. Он сильно сдал, даже постарел за эти последние дни - я это ясно видел. Седины прибавилось, и седоватая же щетина трехдневной давности поблескивала на щеках. Он тупо уставился на свинцово-желтую, колеблющуюся гладь Маркизовой Лужи, которая вдали тонула в непрозрачной пелене тумана.      Низкий, тоскливо вибрирующий звук доносился время от времени до нас с залива: то ли проба голоса заблудившегося в тумане корабля, то ли просто отчаянный призыв о помощи.      Я сунул сигарету в зубы, протянул Игорю пачку "Мальборо". Тот отрицательно помотал головой.      - Бросил.      - Когда это? - не смог я скрыть удивления.      - Позавчера. Сердце чего-то барахлить начало...      Я внимательней посмотрел на него: мешки под глазами, нездоровый желтоватый цвет кожи лица. А ведь ему только сорок один - и он на два года моложе меня.      - Ты все точно выяснил, Игореша? - спросил я, щелкая "зиппо" и укрывая ее рваный огонь от внезапно набежавшего свирепого порыва ветра.      - Да, - кивнул Игорь. - Уехал на десять дней. Выпросил отпуск без содержания. На работе у него сказали, что куда-то под Витебск, к родителям...      - К родителям! Под Витебск!      Я зло сплюнул на песок:      - Ты о чем, Игореш! Да у него родители лет пять как в могиле лежат! Небось, говнюк, давно уже торчит где-нибудь за Уралом... Или на юге у кого-нибудь из своих дружков на дно лег... Ну, сволочь трусливая!.. Ну, говнюк!      У меня не хватило слов. Горло от бешенства сжали спазмы. Я схватил валявшийся рядом длинный пористый кусок плавника и что было силы зашвырнул в воду. Палка просвистела в воздухе, раздался тупой всплеск.      - Сволочь жирная!..      Игорь только покосился в мою сторону.      Опять в тумане застонал корабельный гудок. Я с силой выдохнул воздух. Поднял воротник куртки и уселся на корягу рядом с Игорем.      Мы были одни-одинешеньки на пустынном предзимнем пляже. Низко нависали над туманом и берегом клочковатые сплошные облака. В воздухе плавала противная липкая морось. Очертания сосен, вразнобой приютившихся на прибрежных дюнах, были расплывчаты и неясно-лохматы, - совсем как то будущее, которое явно ожидало нас двоих.      - Что делать будем? - не меняя позы, спросил Игорь.      - Ну, пока что толком и сам не знаю... Во-первых, необходимо найти Андрюху. Я не верю, что с ним что-то случилось...      - Восьмой день уже пошел... - Игорь поежился.      Я вместо ответа постучал костяшками кулака по коряге. Продолжил, скорее рассуждая вслух, чем сообщая Игорю откровение Господне:      - Где он, что с ним? Не знаю... Но я все же думаю, он непременно объявится. Это во-первых. А во-вторых...      Я полез за пазуху и вытащил из внутреннего кармана куртки конверт из плотной бумаги. Молча протянул его Игорю.      - Что это такое? - недоумевающе посмотрел он на него.      - Это путевки. В один очень хороший закрытый санаторий под Анапу. Бывший совминовский, теперь там, естественно, частная крутая контора. Это для тебя, Лиды и Жанны. На две недели, номер "люкс" - все, как полагается.      - О, Боже! А это еще зачем?!      - Надо, Игореша. Тебе сейчас необходимо уехать из Питера. И жену, и дочку увезти... От греха подальше... Тем более, я думаю, что после того, как Пухлый свалил...      Я помедлил, не зная - говорить это все или нет. Черт его знает, как он все воспримет в теперешнем своем состоянии. Игорь, не отрываясь, смотрел на меня. И я все же сказал:      - В общем, я уже больше ни за что не ручаюсь. Они вполне опять могут приняться... за тебя или, не дай Бог, за Лиду... Не перебивай меня. И не возражай. Я знаю, что делаю.      Игорь затравленно посмотрел на меня.      - Ты думаешь?.. - он не договорил.      - Да, я действительно так думаю. Но пока что не бойся. Это только мои предположения, хотя и достаточно обоснованные. Пока я не разыщу Андрюху, пока не узнаю о результатах его встречи с этой... Короче - лишняя осторожность еще никогда никому не мешала.      - Где ты их раздобыл? - спросил Игорь, доставая красочные буклеты из конверта и разглядывая их.      - А-а, пара пустяков, - я отмахнулся, делая вид, что мне очень весело. - Один богатей-заказчик порадел маленько. Я ему не так давно охренительную нимфу из мрамора заструячил. Для фонтана на его петергофской фазенде. А он в нее взял - и просто по уши втюрился, даже про любовниц думать забыл, Пигмалион пскопской... Теперь навеки мой должник. Да, чуть не забыл: вы улетаете завтра утром. А сегодня заедешь в центральные кассы Аэрофлота, подойдешь к седьмому окошку. Барышню мою зовут Марина. Хорошенькая-я... Скажешь, что от меня - билеты у нее уже приготовлены. Деньги-то у тебя есть?      - Конечно, конечно...      - Ну и замечательно... Отдыхай, ни о чем не думай, Лидуню береги. А я пока что тут без тебя сам разберусь...со всем этим говнищем...      Игорь долго сгибал, засовывал конверт в боковой карман пальто. Повернулся ко мне, шмыгая носом - на ресницах у него блестели слезы.      - Спасибо тебе, Саня... Спасибо... Я никогда этого не забуду...      Я похлопал его по плечу:      - Ничего-ничего, старичок. Я человек неженатый, бездетный. Мне терять нечего, следовательно и бояться недосуг... Все образуется, вот увидишь. Ничего. Я ведь тоже, брат, не пальцем деланый. Нашел себе на это время такую нору - ни одна живая душа не догадается, что я там.      - Господи! Ну, почему?! - отчаянно воскликнул Игорь. - Что мы тогда, без перевода не могли эти кассеты посмотреть? Что, блядей с Невского не могли свистнуть? Ну, зачем, зачем я попросил Светку позвать ее?!      - Вспомнила старушка, что девушкой была, - скривился я. - Затмение это было. Затмение.      Я поднялся и потянул Игоря за рукав пальто.      - Пошли... Время не ждет, Игореша.      Увязая в мокром песке, мы побрели по косогору вверх, где виднелся мокрый от дождя "вольвешник" Игоря, притулившийся под лапами большой сосны.      А когда мы уже сидели в выстуженной машине, и он уже включил двигатель, и щетки ползали по стеклу, он тихо сказал, глядя прямо перед собой и обращаясь даже не ко мне, а скорее к самому себе.      Вот что он сказал:      - Если бы я верил в Бога... Если бы я верил...      Я ничего не ответил на эту его запоздалую реплику. Я поежился, пристегивая ремень и спросил:      - Ты мне не оставишь на это время свою машину? Доверенность еще действительна. А в аэропорт я сам вас завтра отвезу.      - Конечно, оставлю. О чем ты говоришь, Саша!..      И добавил после долгой-долгой паузы, когда машина уже вывернула на асфальт:      - Если бы не ты... Прямо в петлю. Глава 25    Второй      Я медленно, словно сверкающая чешуей золотая рыбка-путешественница из спутанного вороха мягких ласковых водорослей, выплывал по извилистой переплетающейся спирали из разноцветного пространства - в нем не было ни верха, ни низа, ни сторон - и в то же время было еще множество измерений, которые я только чувствовал, но описать или просто рассказать о них никогда бы не смог. Они существовали - но их было слишком много. Много-много-многомерное пространство-время. Хотя я уже не понимал, вернее, уже забыл, что это за слово такое - пространство. Но я был золотой рыбкой, с длинными вуалевидными плавниками, роскошным павлиньим хвостом; я чувствовал неослабевающую вибрацию окружающей меня кристально-чистой зеленой воды, и шорох морского песка, и разговоры других золотых рыбок - только я их еще пока что не видел, своих любимых собратьев по чудесному плаванию.      Я возвращался.      Я слышал чей-то далекий голос, подобный невнятному подземному колебанию, пронизывающему все клетки моего ловкого рыбьего тела - раскатистый, вибрирующий, и в то же время шипящий по-змеино-ласковому:      - Эй, доктор... Ну, ка, открой бур-бур-каккалы-ыыыыы... До-до-док-то-ториш-иш-иш-шшшшша-а-а...      Глас Божий.      Я с неимоверным трудом чуть разлепил веки.      Вокруг все качалось, словно я лежал не на кровати, а в лодке посреди сверкающей глади океана, под палящим тропическим солнцем. Безумно хотелось пить. Я чувствовал, как судорожно подергиваются мои руки, и ноги, и пальцы, и все тело, и кончики нервов в раскаленном мозгу. И я понял еще, что все еще лежу несвободно - наручники больно давили на запястья. Я постарался сфокусировать зрение, почти не поднимая век - я и не смог бы их поднять - пудовые свои веки. Передо мной, словно серые змеи, покачивались изогнутые смутные фигуры - у них были белые полосы вместо низа лица. Как они называются - эти полосы? Ведь когда-то я это точно знал...      Потом разноинтонационные мужские голоса, говорящие непонятное, иностранное, но почему-то перемежающееся русскими привычными словами, голоса, сливающиеся в тягучий гул, стали мне слышны получше.      - Снимай с него браслеты...и рукава ему на бобичке закатай...давай, давай, на обеих грабках...сунь ему в правую грабку баян...пальцы, пальцы ему сожми, дубина!.. И амнухи пустые рядом побросай...да, вот так хорошо...ну и синячищи!.. Я ж говорил тебе - у него вены ни в Красную Армию!.. Это ты ни хрена ширять не умеешь!..      Обиженно:      - Сам бы и ширял ему...      Строго:      - Да ладно...эй!.. открой глаза!.. открой!..слушай, а он часом хвоста не кинул? да не-ее, просто вырубился...о, открыл!..молодец...хорошие глаза, плывет клиент...и жгут сюда...обмотай вокруг левой грабки...      Внезапно из черного непрозрачного квадратного предмета, который один из них держал в руках, вылетела ослепительная голубая молния. Я не успел прикрыть глаза, - в них потемнело, все вокруг меня исчезло, провалилось в непроглядную темень. Послышалось короткое жужжание пролетевшего шмеля. Еще голубая молния. Еще одна. И еще пара шмелей. Они на мгновение прорезали грозовую сумрачную черноту, неохотно остывая блеклой тенью на сетчатке моих глаз.      - Отлично...банкуй...теперь покрупней руки и лицо...чтобы вместе в одном кадре...ну и фингалы у него на роже, ты только погляди, погляди...      Голубая молния.      - Сколько он уже на игле?      Чужой, жесткий голос. Темнота стала понемногу рассеиваться. Голоса разделились, заворковали более внятно. Говорил кто-то еще один - третий, пятый, семнадцатый?.. А-а-а, тот, у которого в руках у него был непонятный черный предмет, извергающий голубые слепящие молнии.      - Фо-то-ап-па-ра-ат...      Это я сказал?.. Да, кажется, сказал это я.      - Чего это он там квакает?      - Да отходняк у него... Семь дней уже. Неделя.      - Та-ак... Ну, что ж. Еще три дня - и он готов. Да: увеличьте дозу на пол-кубика.      - А не опасно?      Вместо ответа тот, с черным предметом, захохотал, заухал, словно филин, раздельно, простирая надо мной свои темно-фиолетовые руки-крылья:      - Гах-гах-гах-гах!.. Да этому вольтанутому уже ничего не опасно!.. Гах-гах-гах-гах...      Я тоже заулыбался, глядя на них. Они - хорошие. Они делают мне хорошо.      - Я люблю вас, - сказал я. Губы совсем одеревенели, плохо слушались. - Я вас люблю...      - Чего он сказал?      - Любит он нас!      - А он не беса ли гонит?      - Да не-е-е, гах-гах-гах! Конечно, любит!..      Я все кое-как же сумел приподнять голову, оперся на дрожащий локоть и прошептал наклонившемуся надо мной зоркоглазому белополосочнику:      - Морфинчику... Укольчик...один...пожалуйста... Я вас умоляю... Всего один...      Тот заулыбался, заулыбался ласково, как мама - я чувствовал его улыбку, скрытую белой полосой.      - Конечно, конечно, доктор...      Я чувствовал, как холодная змея резинового жгута стягивает мою руку. И в вену входит-вливается, сладко раздирая мышцы и нервы, блаженно-прохладная острота, несущая томительно-ласковое пламя. Боли я совсем не чувствовал, я ощущал только радость и нетерпение.      - Ну-ка, открой варежку, доктор. И быстренько возьми зубами концы жгута. Да покрепче держи, покрепче, - строгим отцовским тоном приказал мне кто-то далекий.      Я послушно склонил голову, вцепился немеющими зубами в скользкие резиновые макаронины. Почувствовал, как пальцы моей правой руки аккуратно укладывают на поршень шприца, на сам шприц - пластмассово-теплый, родной.      - Держи шприц крепко, доктор, - снова приказал тот же жестко-далекий голос. - Все отвалили!      Опять полыхнула молния и еще один шмель улетел в вязкую темноту. Кто-то поднял мои руки и положил вдоль берложьей мягкости кровати. Я почувствовал, как жидкость, - теплая, горячая, огненная, любимая, - ужом скользнула и радостно растворилась в моей крови, проникая во все потаенные уголки моего нового "я". Еще одна слепяще-жужжащая молния. Я удовлетворенно закрыл глаза. Я часто дышал широко открытым ртом и ждал, когда станет совсем-совсем хорошо. Голоса таяли, дробились и скользили мимо меня... Но я их еще слышал.      - Еще-еще-е од-од-одинснимок-о-окококок... окок-ококкк-око-ккк-оти-и-ично-о-о-оно-но...      - Ултел...улетел...улелелелетел...      - По-о-ошоооошшшшшшшли-ии-лилилилилили...ли...ли...ли... Глава 26    Палач      Я вытащила иглу из вены, протерла ранку ватой и заклеила пластырем с тампоном. Оттащила в сторону от дивана дюралевый штатив с капельницей. Бутылка, прикрепленная наверху штатива была почти пуста.      Он открыл глаза.      Я смотрела на его лицо - исхудавшее, осунувшееся, с обтянутыми скулами, покрытое густой уже щетиной. Он смотрел осмысленно и явно узнавал меня.      - Пить хотите? - спросила я.      - Да, - шепнул он.      Я поднесла к его рту поильник. Он жадно, словно птенец стал глотать. Кадык на шее ходил, словно прыгающий шарик для пинг-понга. Он отвалился на подушку. Я отставила поильник, осторожно помогла ему повернуться чуть больше на спину. Подровняла сбоку подушки, отошла от него и остановилась в изножье, глядя ему прямо в глаза.      - Сколько я уже...так... А? - спросил он тихо.      - Вторую неделю, - ответила я после недолгого колебания - говорить ему правду или нет?      Окно было плотно прикрыто шторой, горела лампа на столе - все под той же узорчатой шалью. Он покосился в сторону стоявшей неподалеку раскладушки с пледом и подушкой. На ней я провела все эти ночи. И он, кажется, это понял.      - Устроил я вам... Веселую жизнь, - попытался улыбнуться он. И добавил еще тише. - Оля...      Я, не веря собственным ушам, уставилась на него. А он - он улыбнулся, - шире. И я, лишь бы что-то сделать, лишь бы скрыть странные, самой мне еще непонятные, внезапно на меня нахлынувшие ощущения, отвернулась, взяла со стола градусник. Стряхнула и сунула ему под мышку.      - Держите... Покрепче.      Теперь я старалась не смотреть на него, старалась не встретиться больше с ним взглядом. Спросила его:      - Вы есть хотите...Андрей?      Я услышала, как он шевельнулся. Скрипнули пружины моего старого дивана. Стихли. Негромко тикал будильник.      - Вы знаете, кажется, хочу... Даже очень хочу.      Я, по-прежнему не глядя на него, метнулась по коридору на кухню. Лихорадочно быстро достала и сунула в microwave большую чашку с куриным бульоном. Налила воду в ковшик, чтобы сварить яйцо. Бросила в дуршлаг под горячую проточную воду помидоры, редис, зелень.      Сунула в рот сигарету, прикурила. Пальцы у меня безостановочно дрожали.      - Прекрати истерику, - шепотом приказала я себе. - Немедленно, слышишь?      Я отбросила сигарету, вытянула вперед руки, растопырила пальцы. Собралась. Напряглась, глубоко вдыхая через нос, задерживая дыхание и потом шумно выпуская воздух через приоткрытые губы. Расслабилась. Снова напряглась и расслабилась. Постепенно дрожь исчезла. Я закрыла дверь в коридор и быстро набрала по памяти телефонный номер.      - Вторая хирургия, - послышался в трубке девичий голос.      - Добрый день. Позовите, пожалуйста, Сергея Иваныча Миллера Это очень срочно.      - Он сейчас на обходе и подойти не может, - сварливо ответил мерзкий голос.      Я выдохнула воздух вместе с подкатывающей злобой.      - Скажите ему, что это Драгомирова. Очень срочно. Пожалуйста!      После паузы:      - Ладно, я попробую...      В трубке деревянно клацнуло. Слышались какие-то отдаленные голоса, звяканье посуды, смех. Потом - приближающиеся шаги и голос Сережи сказал:      - Я слушаю вас.      - Это я.      - Да, я понял.      - Он пришел в себя. Ему лучше, гораздо лучше. Есть хочет. Улыбается.      - Вот как?      В трубке повисло молчание.      - Ты сейчас не можешь говорить, Сережа? - спросила я утвердительно.      - Совершенно верно, Ольга Матвеевна.      - Я поняла. Но я хочу, чтобы ты заехал ко мне сегодня. Посмотрел его. Заедешь?      Он подумал и ответил:      - Ну, что ж... Это не исключено. Вы, судя по всему приняли единственно верное решение.      - А когда? Вечером?      - Да.      - После шести?      - Нет, в эти сроки на симпозиум я, скорее всего, поехать не смогу, слишком много работы.      - После семи-восьми вечера?      - Да. Совершенно верно. Я рад, что конференция закончилась именно так. Рад за вас, - сухо и официально сказал он. - Всего наилучшего, Ольга Матвеевна.      И повесил трубку. ***      Мне, честно говоря, было очень неудобно кормить его бульоном - он лежал на диване так, что мне пришлось орудовать левой рукой, поднося ложку к его рту. Он, пряча глаза, жадно, словно не ел от рождения, глотал. Пальцами здоровой, левой руки он с трудом удерживал кусок хлеба - но ведь сам настоял на этом. Бульон был еще горячий и он смешно, по-детски хлюпал, вытягивая губы дудочкой.      А сам все косил, косил потихоньку на меня глазом - думал, я не замечу.      Мальчишка.      Яйцо он смолотил еще раньше. Я поднесла к его губам последнюю ложку бульона. Он выпил и, задержав ложку во рту, ловко ее облизал. Я отвернулась от него, ставя чашку на поднос и невольно не сдержала улыбки. Он откинулся на подушки. Легко поморщился, - видно потревожил рану.      - А салат? - строго спросила я.      - Я уже наелся, спасибо... Я не хочу салата, правда, не хочу, - жалобно заныл он. - Ну, Оля, не мучайте меня, я же в конце концов больной...      - Не больной, а выздоравливающий, - я поднесла к его груди блюдечко с овощным салатом.      Он обреченно вздохнул и открыл рот, снова напомнив мне голодного прожорливого птенца. Белобрысого худого птенца с выступающими из-под бинтов ключицами. После третьей ложки он отодвинулся и промямлил:      - Все, спасибо... Ей-Богу больше не могу.      Я составила посуду на поднос. Уже было подхватила его, но тут он сказал:      - Мне надо позвонить. Можно?      - Конечно, можно. Но только учтите - о том, чтобы вам отсюда уйти - и речи не может быть. Ясно?      Он кивнул. Я положила ему на постель трубку радиотелефона и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.      На кухне я услышала - по звонкам параллельного аппарата, как он набирает номер. Один раз набрал - и сбросил. Второй раз. Кажется, у него - там - никто не брал трубку.      Я закурила, стоя у окна. Свет я не зажигала. Смотрела привычно-бездумным взглядом на мокрую крышу дома напротив, слабо освещенную уличными фонарями. Все так же мерно вспыхивали разноцветные буквы рекламы. И снова шел дождь. Просто какой-то вселенский потоп, а не осень.      Я зябко поежилась, прислушиваясь. Он никак не мог дозвониться. Короткое треньканье звонка - и тишина. Судя по всему, он прекратил свои попытки. Я обхватила себя руками за плечи. Очень мерзко и холодно было на улице и - у меня в квартире. Или, быть может, мне все это только казалось?..      Я нашла на подоконнике початую бутылку, налила в стакан минералки и запила ей таблетку сонапакса. Это была последняя таблетка в упаковке. Я снова обхватила себя за плечи.      Мне было холодно. Глава 27    Свидетель      Я с превеликим трудом опустил ноги с дивана на мягкий ворсистый ковер. Меня резко шатнуло вбок. Я посмотрел вниз и сделал два замечательных открытия. Первое - что на мне, кроме бинтов ничего не было. А второе - из-под дивана нагло высовывалась стеклянная шея медицинской утки. Я невольно поморщился от смущения, от неловкости сразу нахлынувших при виде этого предмета бредовых полувоспоминаний.      Встал я вроде бы только с третьей попытки - толком я не считал. Первая-то и вторая закончились ничем: голова закружилась и я повалился обратно на диван, невольно застонав от боли в спине. Но третья попытка закончилась более ли менее удачно: я все-таки встал. Стянул с постели простыню и кое-как укутался в нее.      Я добрел до стены и, придерживаясь за нее дрожащей рукой, поволок непослушное тело из комнаты. Миновал одну дверь, вторую - входную. Налево, на кухню уходил короткий коридор. В кухне свет не горел. И через стеклянную дверь я увидел ее. Она стояла, обхватив себя руками, смотрела в окно. Я, пошатываясь, вглядывался в ее тонкий профиль - темные короткие волосы обхватили плотным шлемом голову, матово поблескивали в вечернем полумраке и на них слабо плясали блики уличных рекламных огней.      Она была одна. Гордо выпрямленная спина, королевская осанка. Мой несостоявшийся убийца. Я на секунду представил себе - что могло произойти, невольно зажмурился от яркости этой мысли, а когда открыл глаза, то она уже обернулась.      Она выскочила в коридор, обхватила меня рукой и подставила свое острое плечо под мое здоровое.      - Вы что это?! Вы что, совсем с ума сошли? - бормотала она заполошно и я совсем рядом вдруг увидел ее - клянусь! - искренне испуганные глаза, обведенные темными кругами от постоянного недосыпа.      - Вы с ума сошли, Андрей!..      - Я это... Мне надо... - промямлил я.      - О, Господи! А позвать меня нельзя было?..      Она подвела меня ко двери в туалет, включила свет и мягко подтолкнула вовнутрь.      - Спасибо, - глупо пролепетал я. ***      Я лежал на диване на животе, обнаженный по пояс. Ее друг-хирург возился у меня за спиной, снимал швы. Не скажу, что эта процедура доставляла мне большое удовольствие.      - Прекрасно, - бормотал он себе под нос. - Дивно... Да ты посмотри, Оля, какой шовчик...косметический прямо, просто пластика... Все!      Краем глаза я увидел, как он швырнул пинцет в маленький эмалированный тазик, который она держала перед ним на вытянутых руках. Мелькнул другой пинцет, с намотанной на него ватой. До меня донесся запах йода, спину резко защипало. Я прикусил губу, чтобы сдержать разные нехорошие слова, активно рвущиеся на волю.      - Та-ак... А теперь присядем.      Он помог мне усесться. Она уже протягивала ему тампоны и пластырь. С моей спиной доктор разобрался довольно быстро.      - Можете ложиться, - сказал он.      Я лег и она укрыла меня одеялом.      - Пойдем, - сказал он и повел ее из комнаты. На пороге обернулся и без тени улыбки произнес:      - Прощайте.      - Всего доброго. Спасибо, - сказал я.      Я сказал это искренне. Ведь он-то действительно ни в чем не был виноват. В отличие от всех нас.      Доктор плотно закрыл за ней дверь в комнату и я уже больше ничего не мог толком разобрать, кроме еле-еле доносящегося из прихожей глухого бормотания.      Ватно хлопнула входная дверь.      Она появилась на пороге комнаты. Приостановилась на миг, потом решительно и ловко стала собирать постельное белье с раскладушки. Я следил за ней. Она вынесла белье, матрас. Стала собирать раскладушку. Встретилась со мной глазами, но ничего не сказала. Вынесла раскладушку и недолго погрохотала ею в коридоре.      Вернулась, села - напротив меня в кресло. Помолчала, старательно не глядя на меня. У нее вообще была привычка смотреть на собеседника как-то вскользь: вроде на тебя, а вроде бы и не на тебя.      - Сережа... Сергей Иваныч, то есть доктор... Он сказал, что самое серьезное уже позади. Но еще требуется как минимум неделя покоя. Никаких физических нагрузок, - сказала она. - А потом... В общем, вы практически здоровы.      - Я завтра же уеду, - сказал я. Помолчал. - Спасибо вам за все.      Это прозвучало весьма двусмысленно и я внутренне покривился за ляпнутую мной глупость.      - Нет, - покачала она головой. - Неделя.      Я помолчал. Отвернулся, уставился на потолок и с усилием - для себя - сказал:      - Простите меня, Оля, если сможете. Простите.      Я не слышал ни звука. Она молчала и никак не отреагировала на мои слова. Я медленно повернул голову и встретился с ней взглядом.      В нем не было равнодушия, в ее взгляде; но он был какой-то отрешенный, спокойный и мерцающий. И еще я не прочитал в нем ожидаемой мной ненависти.      - Бог простит, - сказала она как-то устало. - Чего у меня-то просить... Я не Бог.      И в этот момент пронзительно затрезвонил телефон. Раздались два звонка и он умолк. Она внимательно смотрела на телефонный аппарат. Он снова ожил. Еще два звонка - и только тогда она сняла трубку.      - Я тебя слушаю, Сережа, - сказала она.      И тут же выражение ее лица резко изменилось.      - Извините, я перейду в другую комнату, что-то здесь сигнал плохо проходит, - сказала она и быстро вышла, закрыв за собой дверь.      Я посмотрел на другую телефонную трубку, лежащую неподалеку от меня на автоответчике. Чего и говорить, искушение было просто гигантское. Я даже было потянулся к трубке, но вовремя отдернул руку, словно она уже вошла в комнату и застукала меня за этим непристойным занятием.      - Подонок, - прошипел я сам себе.      Вместо трубки я взял из пачки, валявшейся рядом с автоответчиком, сигарету. Поискал глазами зажигалку. Ее не было. Я, покряхтывая, поднялся, доплелся до письменного стола. Рядом с компьютером обнаружил спичечный коробок с этикеткой какого-то голландского отеля. Прихватил помимо коробка и девственно чистую пепельницу, вернулся и сел на диван.      Первая затяжка была подобна нокдауну.      Меня словно ударом кулака отбросило к твердой спинке дивана, я нечаянно задел рану и зашипел от боли, закашлялся. Перед глазами все поплыло. Я согнулся в три погибели, продолжая кашлять, разбрызгивая слюни и сопли.      Сигарета внезапно исчезла у меня из пальцев.      - Вы что, спятили?!      Она стояла передо мной, разъяренная, как фурия.      - Немедленно ложитесь! Я кому говорю?! Немедленно!      Я заполз под одеяло, судорожно откашливаясь. Она была уже одета - плащ, высокие шнурованные ботинки, длинный, замотанный вокруг шеи шарф.      - Вы что же, уходите? - сипло пролаял я.      - Ухожу. Я не надолго. Лежите. Через час температуру обязательно померяйте. И вот что: ни на какие телефонные звонки не отвечать. Ни на какие, вы меня слышите? К двери не подходить, никому не открывать, хоть сам папа римский придет! И не курить!      Последнюю фразу она произнесла, уже стоя в дверях.      - Постойте, - вымолвил я. - Что-то случилось? Что?      Она не ответила. Мелькнула пола плаща, простучали каблуки и прощально бухнула дверь. Окончание следует... ЧИТАЙТЕ В РАССЫЛКЕ: Сергей Белошников "Палач"      История женщины, готовой на все ради мести компании насильников. На союз с "крестным отцом" мафиозного клана. На жестокие интриги и циничные преступления.     Но принесет ли счастье такая месть? Месть, которая, идя по нарастающей, с каждым эпизодом уничтожает еще одну частицу ее души?     Остановиться - необходимо. Остановиться - невозможно... АНОНСЫ Чак Паланик "Бойцовский Клуб"      Культовый роман Чака Паланика "Бойцовский клуб", впервые издающийся на русском языке, уже получил громкую известность в России благодаря не менее культовому одноименному фильму Дэвида Финчера и сценарию Джима Улса, опубликованному в журнале "Киносценарии". И вот наконец читатель может познакомиться с романом, положившим начало созданию аналогичных "бойцовских клубов" по всему миру, в том числе и у нас, в России. Так что же такое "Бойцовский клуб"? Но - тсс! Первое правило бойцовского клуба гласит: "Никогда не говори о бойцовском клубе". Лучше читай! Тем более что роман Ч.Паланика еще глубже высвечивает филосовские проблемы, поставленные в экранизации Д.Финчера, проблемы "поколения Х", "столкнувшегося с переизбытком рациональной информации при полном пересыхании ручейка эмоциональной жизни". Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом "      Роман Кена Кизи (1935-2001) "Над кукушкиным гнездом" уже четыре десятилетия остается бестселлером. Только в США его тираж превысил 10 миллионов экземпляров. Роман переведен на многие языки мира. Это просто чудесная книга, рассказанная глазами немого и безумного индейца, живущего, как и все остальные герои, в психиатрической больнице.      Не менее знаменитым, чем книга, стал кинофильм, снятый Милошем Форманом, награжденный пятью Оскарами. Владимир Богомолов "Момент истины (В августе сорок четвертого)"      "Момент истины" - самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны. Этой книгой зачитывались поколения, она пользовалась - и продолжает пользоваться бешеной популярностью. Она заслуженно выдержала девяносто пять изданий и в наши дни читается так же легко и увлекательно, как и много лет назад. Гастон Леру "Призрак оперы"      Знаменитый роман французского писателя Гастона Леру (1868-1927), одного из основоположников детективного жанра, послуживший основой для нескольких экранизаций и знаменитого бродвейского мюзикла на музыку Эндрю Ллойда Уэббера. Роберт Ладлэм, Филип Шелби "Заговор Кассандры"      Роберт Ладлэм блестяще подтверждает свою репутацию короля политического триллера. На этот раз темой его романа стала страшная и, увы, вполне реальная угроза XXI века - бактериологическое оружие в руках злоумышленников. Цепочка смертей в России и США, мучительная агония экипажа `Дискавери` - это лишь первые результаты деятельности заговорщиков, решивших, во что бы то ни стало отомстить исламским террористам за гибель своих близких. Но стоит ли это месть жизни населения целых стран? Роман впервые публикуется на русском языке. Лоуренс Блок "Взломщик, который изучал Спинозу"      Берни Роденбарр снова идет в бой! На этот раз он задумал выкрасть знаменитую коллекцию монет. Он владеет информацией, которая может помочь... а может и не помочь. Но Берни - далеко не единственный, кто имеет виды на эту коллекцию. А она, между прочим, состоит из одной единственной монеты, стоящей целого состояния...     Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения 400