Литературное чтиво Выпуск No 44 (469) от 2007-06-11    Борис АКУНИН "ТУРЕЦКИЙ ГАМБИТ" Глава 8,    в которой Варя видит ангела смерти "Правительственный вестник" (Санкт-Петербург), 30 июля (11 августа) 1877 г.      "Невзирая на мучительные приступы эпидемического катара и кровавого поноса, Государь провел последние дни, посещая госпитали, переполненные тифозными больными и ранеными. Его императорское величество относится с такою искреннею сердечностью к страдальцам, что невольно становится тепло при этих сценах. Солдатики, как дети, бросаются на подарки и радуются чрезвычайно наивно. Автору сих строк не раз приходилось видеть, как прекрасные синие глаза Государя овлажнялись слезою. Невозможно наблюдать эти сцены без особого чувства благоговейного умиления".      Эраст Петрович сказал вот что:      - Долгонько д-добирались, Варвара Андреевна. Много интересного пропустили. Сразу же по получении вашей т-телеграммы я распорядился провести тщательный осмотр палатки и личных вещей убитого. Ничего особенно любопытного не нашли. А позавчера из Букарешта доставили находившиеся при Лукане бумаги. И что вы д-думаете?      Варя боязливо подняла глаза, впервые посмотрев титулярному советнику в лицо. Жалости или, того хуже, презрения в фандоринском взгляде не прочла - лишь сосредоточенность и, пожалуй, азарт. Облегчение тут же сменилось стыдом: тянула время, страшась возвращения в лагерь, нюни распускала из-за своего драгоценного реноме, а о деле и думать забыла, эгоистка.      - Говорите же! - поторопила она Фандорина, с интересом наблюдавшего за слезинкой, что медленно катилась по Вариной щеке.      - Вы уж п-простите великодушно, что втравил вас в этакую историю, - виновато произнес Эраст Петрович. - Всякого ожидал, но т-такого...      - Что вы обнаружили в бумагах Лукана? - сердито перебила его Варя, чувствуя, что если разговор не свернет в деловое русло, она непременно разревется.      Собеседник то ли догадался о подобной возможности, то ли просто счел тему исчерпанной, но углубляться в букарештский эпизод не стал.      - Интереснейшие пометки в записной книжке. Вот, взгляните-ка.      Он достал из кармана кокетливую книжечку в парчовом переплете и открыл заложенную страничку. Варя пробежала глазами колонку цифр и букв: 19 = Z - 1500 20 = Z - 3400 - i 21 = J + 5000 Z - 800 22 = Z - 2900 23 = J + 5000 Z - 700 24 = Z - 1100 25 = J + 5000 Z - 1000 26 = Z - 300 27 = J + 5000 Z - 2200 28 = Z - 1900 29 = J + 15000 Z + i      Прочла еще раз медленней, потом снова. Ужасно хотелось проявить остроту ума.      - Это шифр? Нет, нумерация идет подряд... Список? Номера полков? Количество солдат? Может быть, потери и пополнения? - зачастила Варя, наморщив лоб. - Значит, Лукан все-таки был шпион? Но что означают буквы - Z, J, i? A может, это формулы или уравнения?      - Вы льстите покойнику, Варвара Андреевна. Все гораздо проще. Если это и уравнения, то весьма незамысловатые. Правда, с одним неизвестным.      - Только с одним? - поразилась Варя.      - Посмотрите внимательней. В первой к-колонке, разумеется, числа, Лукан ставит после них двойную черточку. С 19 по 29 июля по западному стилю. Чем занимался полковник в эти дни?      - Откуда мне знать? Я же за ним не следила. - Варя подумала. - Ну, в штабе, наверно, был, на позиции ездил.      - Ни разу не видел, чтобы Лукан ездил на п-позиции. В основном встречал его т-только в одном месте.      - В клубе?      - Вот именно. И чем он там занимался?      - Да ничем, в карты резался.      - Б-браво, Варвара Андреевна.      Она взглянула на листок еще раз.      - Так это он карточные расчеты записывал! После Z минус, после J всегда плюс. Значит буквой Z он помечал проигрыши, а буквой J выигрыши? Только и всего? - Варя разочарованно пожала плечами. - Но где ж здесь шпионаж?      - А никакого шпионажа не было. Шпионаж - высокое искусство, здесь же мы имеем дело с элементарным п-подкупом и предательством. 19 июля, накануне первой Плевны, в клубе появился бретер Зуров, и Лукан втянулся в игру.      - Выходит, Z - это Зуров? - воскликнула Варя. - Погодите-ка... - Она зашептала, глядя на цифры. - Сорок девять... семь в уме... Сто четыре... - И подытожила. - Всего он проиграл Зурову 15800. Вроде бы сходится, Ипполит ведь тоже говорил про пятнадцать тысяч. Однако что такое i?      - П-полагаю, пресловутый перстень, по-румынски inel. 20 июля Лукан его проиграл, 29-го отыграл обратно.      - Однако кто такой J? - потерла лоб Варя. - Среди игроков на J вроде бы никого не было. У этого человека Лукан выиграл... м-м... Ого! Тридцать пять тысяч! Что-то не припоминаю за полковником таких крупных выигрышей. Он бы непременно похвастался.      - Тут хвастаться было нечем. Это не выигрыш, а гонорар за измену. П-первый раз загадочный J вручил полковнику деньги 21 июля, когда Лукан проигрался Зурову в пух и прах. Далее покойный получал от своего неведомого покровителя по пять т-тысяч 23-го, 25-го и 27-го, то есть через день. Это и позволяло ему вести игру с Ипполитом. 29-го июля Лукан получил сразу пятнадцать тысяч. Спрашивается, почему так м-много и почему именно 29-го?      - Он продал диспозицию второй Плевны! - ахнула Варя. - Роковой штурм произошел 30 июля, на следующий день!      - Еще раз браво. Вот вам секрет и лукановской п-прозорливости, и поразительной т-точности турецких артиллеристов, расстрелявших наши колонны еще на подходе, по площадям.      - Но кто таков это J? Неужто вы никого не подозреваете?      - Отчего же, - невнятно пробурчал Фандорин. - П-подозреваю... Однако пока не складывается.      - Значит, нужно просто найти этого самого J, и тогда Петю освободят, Плевну возьмут и война закончится?      Эраст Петрович подумал, наморщил гладкий лоб и очень серьезно ответил:      - Ваша логическая цепочка не вполне к-корректна, но в принципе верна.      В пресс-клубе Варя появиться в тот вечер не осмелилась. Наверняка все винят ее и в смерти Лукана (они же не знают об измене), и в изгнании всеобщего любимца д'Эвре. Француз из Букарешта в лагерь так и не вернулся. По словам Эраста Петровича, дуэлянта подержали под арестом и велели в двадцать четыре часа покинуть территорию Румынского княжества.      В надежде повстречать Зурова или хотя бы Маклафлина и выведать у них, насколько сурово к преступнице общественное мнение, бедная Варя прогуливалась кругами вокруг пестревшего разноцветными флажками шатра, держа дистанцию в сто шагов. Податься было решительно некуда, а идти к себе в палатку очень уж не хотелось. Милосердные сестры, славные, но ограниченные создания, снова станут обсуждать, кто из врачей душка, а кто злюка, и всерьез ли однорукий поручик Штрумпф из шестнадцатой палаты сделал предложение Насте Прянишниковой.      Полог шатра колыхнулся, Варя увидела приземистую фигуру в синем жандармском мундире и поспешно отвернулась, сделав вид, что любуется осточертевшим видом деревеньки Богот, приютившей штаб главнокомандующего. Где, спрашивается, справедливость? Подлый интриган и опричник Казанзаки ходит в клуб запросто, а она, в сущности, невинная жертва обстоятельств, топчется на пыльной дороге, словно какая-то дворняжка! Варя возмущенно тряхнула головой и твердо решила убраться восвояси, но сзади раздался вкрадчивый голос ненавистного грека:      - Госпожа Суворова! Какая приятная встреча.      Варя обернулась и скорчила гримасу, уверенная, что за непривычной любезностью подполковника немедленно последует какой-нибудь змеиный укус.      Казанзаки смотрел на нее, растянув толстые губы в улыбке, а взгляд у него был непонятный, чуть ли не искательный.      - Все в клубе только о вас и говорят. Ждут с нетерпением. Не каждый день, знаете ли, из-за прекрасных дам клинки скрещивают, да еще с летальным исходом.      Настороженно нахмурившись, Варя ждала подвоха, но жандарм заулыбался еще слаще.      - Граф Зуров еще давеча расписал всю эскападу в сочнейших красках, а сегодня еще и эта статья...      - Какая статья? - не на шутку перепугалась Варя.      - Ну как же, наш опальный д'Эвре разразился в "Ревю паризьен" целой полосой, в которой описывает поединок. Романтично. Вас именует исключительно "la belle m-lle S". {прекрасная мадемуазель С (фр.)}      - И что же, - Варин голос чуть-чуть дрогнул, - никто меня не винит?      Казанзаки приподнял густейшие брови:      - Разве что Маклафлин и Еремей Ионович. Но первый - известный брюзга, а второй редко наезжает, только если с Соболевым. Кстати, Перепелкину за последний бой "Георгий" вышел. С каких таких заслуг? Вот что значит - оказаться в правильном месте и в правильное время.      Подполковник завистливо причмокнул и осторожно перешел к главному:      - Все гадают, куда запропастилась наша героиня, а героиня, оказывается, занята важными государственными делами. Ну-с, что там на уме у хитроумного господина Фандорина? Какие гипотезы по поводу таинственных записей Лукана? Не удивляйтесь, Варвара Андреевна, я в курсе событий. Как-никак заведую особой частью.      Вон оно что, подумала Варя, исподлобья глядя на подполковника. Так я тебе и сказала. Ишь какой резвый, на готовенькое.      - Эраст Петрович что-такое объяснял, да я не очень поняла, - сообщила она, наивно похлопав ресницами. - Какой-то "Зэ", какой-то "Жэ". Вы лучше спросите у господина титулярного советника сами. Во всяком случае, Петр Афанасьевич Яблоков ни в чем не виноват, теперь это ясно.      - В измене, возможно, и не виноват, но в преступной неосторожности наверняка повинен. - Голос жандарма лязгнул знакомой сталью. - Пусть пока посидит ваш жених, ничего с ним не сделается. - Однако Казанзаки сразу же сменил тон, очевидно, вспомнив, что сегодня выступает в ином амплуа. - Все образуется. Ведь я, Варвара Андреевна, не амбициозен и всегда готов признать свою ошибку. Взять хотя бы несравненного мсье д'Эвре. Да, признаю: допрашивал, подозревал - были основания. Из-за его пресловутого интервью с турецким полковником наше командование совершило ошибку, погибли люди. Я имел гипотезу, что полковник Али-бей - персонаж мифический, придуманный французом то ли из репортерского тщеславия, то ли из иных, менее невинных соображений. Теперь вижу, что был несправедлив. - Он доверительно понизил голос. - Получены агентурные сведения из Плевны. При Осман-паше, действительно, состоит не то помощником, не то советником некий Али-бей. На людях почти не показывается. Наш человек видел его издалека, разглядел только пышную черную бороду и темные очки. Эвре, кстати, тоже про бороду поминал.      - Борода, очки? - Варя тоже понизила голос. - Неужто тот самый, как его, Анвар-эфенди?      - Тс-с. - Казанзаки нервно оглянулся и заговорил еще тише. - Уверен, что он. Очень ловкий господин. Лихо обвел нашего корреспондента вокруг пальца. Всего три табора, говорит, главные силы подойдут нескоро. Разработка незатейливая, но элегантная. Вот мы, болваны, наживку и заглотили.      - Однако, раз в неудаче первого штурма д'Эвре не виноват, а убитый им Лукан - предатель, получается, что журналиста выдворили неправильно? - спросила Варя.      - Получается, что так. Бедняге просто не повезло, - махнул рукой подполковник и придвинулся поближе. - Видите, Варвара Андреевна, как я с вами откровенен. Между прочим, секретной информацией поделился. А вы не хотите мне поведать сущий пустяк. Я переписал себе тот листок из книжечки, бьюсь третий день, и все попусту. Сначала думал, шифр. Непохоже. Перечень или передвижение частей? Потери и пополнения? Ну скажите же, до чего додумался Фандорин?      - Скажу только одно. Все гораздо проще, - снисходительно обронила Варя и, поправив шляпку, легкой походкой направилась к пресс-клубу.      К третьему и окончательному штурму плевненской твердыни готовились весь знойный август. Хотя приготовления были окружены строжайшей секретностью, в лагере открыто говорили, что сражение произойдет не иначе как 30-го, в день высочайшего тезоименитства. С утра до вечера по окрестным долинам и холмам пехота и конница отрабатывали совместные маневры, по дорогам денно и нощно подтягивались полевые и осадные орудия. Жалко было смотреть на измученных солдатиков в потных гимнастерках и серых от пыли кепи с солнцезащитными платками, но общее настроение было мстительно-радостным: все, мол, кончилось наше терпение, русские медленно запрягают да быстро едут, прихлопнем назойливую плевненскую муху всей мощью медвежьей десницы.      И в клубе, и в офицерской кантине, где столовалась Варя, все разом превратились в стратегов - рисовали схемы, сыпали именами турецких пашей, гадали, откуда будет нанесен главный удар. Несколько раз заезжал Соболев, но держался загадочно и важно, в шахматы больше не играл, на Варю посматривал с достоинством и на злодейку-судьбу уже не жаловался. Знакомый штабист шепнул, что генерал-майору в грядущем приступе отводится хоть и не ключевая, но очень важная роль, и под началом у него теперь целых две бригады и один полк. Оценили, наконец, Михаила Дмитриевича по заслугам.      Вокруг царило оживление, и Варя изо всех сил старалась проникнуться всеобщим подъемом, но как-то не получалось. По правде говоря, ей до смерти наскучили разговоры о резервах, дислокациях и коммуникациях. К Пете по-прежнему не пускали, Фандорин ходил мрачнее ночи и на вопросы отвечал невразумительным мычанием, Зуров появлялся только сопровождая своего патрона, косился на Варю взглядом плененного волка, строил жалостные рожи буфетчику Семену, но в карты не играл и вина не просил - в отряде Соболева царила железная дисциплина. Гусар пожаловался шепотом, что "Жеромка" прибрал к рукам "все хозяйство" и никому вздохнуть не дает. А Михаил Дмитриевич его оберегает и не дает закатить хорошую взбучку. Скорей бы уж штурм.      За все последние дни единственным отрадным событием было возвращение Д'Эвре, который, оказывается, пересидел бурю в Кишиневе, а узнав о своей полной реабилитации, поспешил к театру военных действий. Но и француза, которому Варя очень обрадовалась, словно подменили. Он больше не развлекал ее занимательными историями, о букарештском инциденте говорить избегал, а все носился по лагерю, наверстывая месяц отсутствия, да строчил статейки в свое "Ревю". В общем, Варя чувствовала себя примерно так же, как в ресторане гостиницы "Руайяль", когда мужчины, унюхав запах крови, словно с цепи сорвались и начисто забыли о ее существовании. Лишнее подтверждение того, что мужчина по самому своему естеству близок к животному миру, звериное начало выражено в нем очевидней, чем в женщине, и потому полноценной разновидностью homo sapiens является именно женщина, существо более развитое, тонкое и сложное. Жаль только поделиться своими мыслями было не с кем. Милосердные сестры на такие слова только прыскали в ладошку, а Фандорин рассеянно кивал, думая о чем-то другом.      Одним словом, безвременье и скука.      А на рассвете 30 августа Варю разбудил чудовищный грохот. Это началась первая канонада. Накануне Эраст Петрович объяснил, что помимо обычной артиллерийской подготовки турок подвергнут психологическому воздействию - это новое слово в военном искусстве. С первым лучом солнца, когда правоверным пора совершать намаз, триста русских и румынских орудий откроют ураганный огонь по турецким укреплениям, а ровно в девять канонада прекратится. Осман-паша, ожидая атаки, пошлет на передовые позиции свежие войска, но не тут-то было: союзники не двинутся с места, и над плевненскими просторами воцарится тишина. В одиннадцать ноль ноль на недоумевающих турок обрушится новый шквал огня, который продлится до часа дня. Далее - опять затишье. Противник уносит раненых и убитых, наскоро латает разрушения, подкатывает новые пушки взамен разбитых, а штурма все нет. У турков, которые крепкими нервами не отличаются и, как известно, способны на минутный порыв, но пасуют перед любым продолжительным усилием, натурально начинается замешательство, а возможно, и паника. На передовую наверняка съезжается все басурманское начальство, смотрит в бинокли, ничего не понимает. И тут, в четырнадцать тридцать, противника накрывает третья волна канонады, а еще через полчаса на измученных ожиданием турок устремляются штурмовые колонны.      Варя поежилась, представив себя на месте несчастных защитников Плевны. Ведь это ужасно - ждать решительных событий и час, и два, и три, а все попусту. Она бы точно не выдержала. Задумано хитро, этого у штабных гениев не отнимешь.      Бу-бух! Бу-бух! - ухали тяжелые осадные орудия. Бух-бух-бух! - пожиже вторили полевые пушки. Это надолго, подумала Варя. Надо бы позавтракать.      Журналисты, не извещенные о хитроумном плане артиллерийской подготовки, выехали на позицию еще затемно. Местонахождение корреспондентского пункта следовало обговорить с командованием заранее, и после долгих дискуссий большинством голосов решили проситься на высотку, расположенную между Гривицей, где находился центр позиции, и Ловчинским шоссе, за которым располагался левый фланг. Поначалу большинство журналистов хотели обосноваться ближе к правому флангу, потому что главный удар явно намечался именно с той стороны, но Маклафлин и д'Эвре переубедили, коллег. Главный аргумент у них был такой: пусть левый фланг даже окажется второстепенным, но там Соболев, а значит, без сенсации не обойдется.      Позавтракав вместе с бледными, вздрагивающими от выстрелов сестрами, Варя отправилась разыскивать Эраста Петровича. В штабе титулярного советника не оказалось, в особой части тоже. На всякий случай Варя заглянула к нему в палатку и увидела, что Фандорин преспокойно сидит в складном кресле с книгой в руке и, покачивая сафьяновой туфлей с загнутым носком, пьет кофе.      - Вы когда на позицию? - спросила Варя, усаживаясь на койку, потому что больше было некуда.      Эраст Петрович пожал плечами. Лицо его так и светилось свежим румянцем. Лагерная жизнь явно шла бывшему волонтеру на пользу.      - Неужто будете сидеть здесь весь день? Д'Эвре сказал, что сегодняшнее сражение - крупнейший штурм укрепленной позиции за всю мировую историю. Грандиозней, чем взятие Малахова кургана.      - Ваш д'Эвре любит п-приврать, - ответил титулярный советник. - Ватерлоо и Бородино были помасштабней, не говоря уж о лейпцигской Битве народов.      - Вы просто чудовище! Решается судьба России, гибнут тысячи людей, а он сидит, книжку читает! Это в конце концов безнравственно!      - А смотреть с безопасного расстояния, как люди убивают друг д-друга, нравственно? - В голосе Эраста Петровича, о чудо, прозвучало человеческое чувство - раздражение. - Благодарю п-покорно, я этот спектакль уже наблюдал и даже в нем участвовал. Мне не п-понравилось. Я уж лучше в обществе Т-тацита. - И демонстративно уткнулся в книгу.      Варя вскочила, топнула ногой и направилась к выходу, но Фандорин сказал ей в спину:      - Вы уж там поосторожней, ладно? С к-корреспондентского пункта ни ногой. Мало ли что.      Она остановилась и удивленно оглянулась на Эраста Петровича.      - Заботу проявляете?      - П-право слово, Варвара Андреевна, ну что вы там потеряли? Сначала будут долго стрелять из пушек, потом побегут вперед и п-поднимутся клубы дыма, вы ничего не увидите, только услышите, как одни кричат "ура", а другие кричат от боли. Очень интересно. Наша с вами работа не там, а здесь, в т-тылу.      - Тыловая крыса, - вспомнила Варя подходящий к случаю термин и оставила мизантропа наедине с его Тацитом.      Высотку, на которой расположились корреспонденты и военные наблюдатели нейтральных стран, найти оказалось просто - еще с дороги, сплошь запруженной повозками с боеприпасами, Варя увидела вдали белое полотнище. Оно вяло покачивалось на ветру, под ним темнело изрядное скопление людей - пожалуй, человек сто, если не больше. Дорожный распорядитель, осипший от крика капитан с красной повязкой на рукаве, распределявший, куда подвозить снаряды в первую очередь, мельком улыбнулся миловидной барышне в кружевной шляпке и махнул рукой:      - Туда, туда, мадемуазель. Да смотрите никуда не сворачивайте. По белому флагу вражеская артиллерия не бьет, а в прочие места нет-нет да и залетит снарядик-другой. Куда, куда попер, дубина стоеросовая?! Я же сказал, четырехфунтовые на шестую!      Варя тронула поводья смирного каурого конька, позаимствованного в лазаретной конюшне, и поехала на флаг, с любопытством озираясь вокруг.      Вся долина перед грядой невысоких холмов, за которыми начинались подступы к Плевне, была испещрена странными островками. Это, разбившись поротно, лежала на траве пехота, дожидаясь приказа об атаке. Солдаты вполголоса переговаривались, время от времени то отсюда, то оттуда доносился неестественно громкий хохот. Офицеры, собравшись группками по несколько человек, дымили папиросами. На Варю, ехавшую амазонкой, смотрели удивленно и недоверчиво, словно на существо из иного, ненастоящего мира. От вида этой шевелящейся, жужжащей долины стало не по себе. Варя отчетливо увидела, как над пыльной травой кружит ангел смерти, вглядываясь и помечая лица своей незримой печатью.      Она ударила конька каблуком, чтоб поскорее проехать этот жуткий зал ожидания.      Зато на наблюдательном пункте все были оживлены и полны радостного предвкушения. Тут царила атмосфера пикника, а кое-кто прямо расположился у разложенных на земле белых скатертей и с аппетитом закусывал.      - А я уж думал, не приедете! - приветствовал вновь прибывшую д'Эвре, такой же взбудораженный, как все остальные. Варя обратила внимание, что он надел свои знаменитые рыжие опорки.      - Мы тут, как идиоты, торчим с самого рассвета, а русские офицеры начали подтягиваться только к полудню. Господин Казанзаки пожаловал четверть часа назад, от него мы и узнали, что штурм начнется лишь в три часа, - весело зачастил журналист. - Я вижу, вы тоже заранее знали диспозицию. Нехорошо, мадемуазель Барбара, могли бы и предупредить по-приятельски. Ведь я в четыре утра поднялся, а для меня это хуже смерти.      Француз помог барышне спешиться и, усадив ее на складной стул, принялся объяснять:      - Вон там, на противостоящих высотах, укрепленные позиции турок. Видите, где фонтанами вздымаются разрывы? Это самый центр их позиции. Русско-румынская армия вытянулась параллельной линией километров на пятнадцать, нам отсюда можно обозреть только часть этого огромного пространства. Обратите внимание на круглый холм. Да нет, не этот, а вон тот, где белый шатер. Это командный пункт, временная ставка. Там и начальствующий Западным отрядом князь Карл Румынский, и главнокомандующий гран-дюк Николай, и сам император Александр. О, ракеты, ракеты пошли! Живописное зрелище, не правда ли?      Над пустым полем, разделявшим враждующие стороны, крутыми дугами прочертились дымные полосы - словно кто-то нарезал небесную сферу ломтями, как арбуз или каравай. Варя задрала голову и увидела высоко вверху три цветных мяча - один близко, другой подальше, над императорской ставкой, третий и вовсе над самым горизонтом.      - Это, Варвара Андреевна, воздушные шары, - сообщил подошедший Казанзаки. - С них при помощи сигнальных флажков ведется корректировка артиллерийского огня.      Смотреть на жандарма было еще неприятней, чем всегда. Он возбужденно похрустывал пальцами, ноздри нервно раздувались. Учуял запах человеческой кровушки, упырь. Варя демонстративно переставила стул подальше, но подполковник словно и не заметил ее маневра. Подошел снова, ткнул пальцем в сторону, туда, где за невысокой грядой грохотало особенно сильно.      - Наш общий знакомый Соболев, как всегда, выкинул фортель. По диспозиции, его роль - демонстрировать против Кришинского редута, в то время как главные силы наносят удар в центре. Но наш честолюбец не утерпел. Вопреки плану прямо с утра полез в лобовую атаку. Мало того, что оторвался от главных сил и отрезан турецкой конницей, так еще поставил под угрозу всю операцию! Ну, будет ему на орехи!      Казанзаки вынул из кармана золотые часы, взволнованно сдернул кепи, перекрестился.      - Три часа! Сейчас пойдут!      Варя оглянулась и увидела, что вся долина пришла в движение: островки белых гимнастерок заколыхались, быстро стягиваясь к передовой. Мимо высотки бежали бледные люди, впереди ходко прихрамывал пожилой офицер с длинными усами.      - Не отставай, штыки выше! - тонко и пронзительно крикнул он, оглядываясь. - Семенцов, смотри там! Башку оторву!      Мимо уже шли другие ротные колонны, но Варя все провожала взглядом ту, первую, с пожилым командиром и неведомым Семенцовым.      Рота развернулась в линию и медленно побежала к далекому редуту, над которым еще пуще завздыбились земляные фонтаны.      - Ну, сейчас он им даст, - сказал кто-то рядом.      Вдали на поле уже вовсю рвались снаряды, стало плохо видно из-за стелющегося по земле дыма, но Варина рота пока бежала исправно, и по ней никто, кажется, не стрелял.      - Давай, Семенцов, давай, - шептала Варя, сжав кулаки.      Вскоре за спинами развернувшихся колонн разглядеть "своих" стало уже невозможно. Когда открытое пространство перед редутом наполнилось белыми гимнастерками до середины, прямо по людской массе аккуратными кустами встали разрывы: первый, второй, третий, четвертый. Потом, чуть ближе - еще раз: первый, второй, третий, четвертый. И еще. И еще.      - Густо чешет, - услышала Варя. - Вот тебе и артподготовка. Не форсить надо было с этой дурацкой психологией, а лупить без передыха.      - Побежали! Бегут! - Казанзаки схватил Варю за плечо и сильно сжал.      Она возмущенно взглянула на него снизу вверх, но поняла, что человек не в себе. Кое-как высвободилась, посмотрела на поле.      Оно скрылось за пеленой дыма, в котором мелькало белое и летали черные комья земли.      На холме притихли. Из сизого тумана молча бежала толпа, обтекая наблюдательный пункт с обеих сторон. Варя увидела красные пятна на гимнастерках и вжала голову в плечи.      Дым понемногу редел. Обнажилась долина, вся в черных кругах воронок и белых точках гимнастерок. Приглядевшись, Варя заметила, что точки шевелятся, и услышала глухое, словно идущее из самой земли подвывание - как раз и пушки стрелять перестали.      - Первая проба сил закончена, - сказал знакомый майор, приставленный к журналистам от главного штаба. - Крепко засел Осман, придется повозиться. Сейчас еще артподготовочка, а потом снова "ура-ура".      Варю замутило. Глава 9,    в которой Фандорин получает нагоняй от начальства "Русские ведомости" (Санкт-Петербург), 31 августа (12 сентября) 1877 г.      "... Отважный юноша, помня отеческое напутствие горячо любимого командира, воскликнул: "Умру, Михал Дмитрия, но донесение доставлю!" Девятнадцатилетний герой вскочил на своего донца и понесся по овеваемой свинцовыми ветрами долине, туда, где за притаившимися башибузуками располагались главные силы армии. Пули свистели над головой всадника, но он лишь пришпоривал горячего коня, шепча: "Быстрей! Быстрей! От меня зависит судьба сражения!"      Однако злой рок сильнее отваги. Грянули выстрелы из засады, и доблестный ординарец рухнул наземь. Обливаясь кровью, он вскочил и с клинком в руке ринулся на басурман, но уж налетели на него черными коршунами жестокие враги, повалили и долго рубили шашками безжизненное тело.      Так погиб Сергей Верещагин, брат знаменитого художника.      Так увял многообещающий талант, которому не суждено было расцвесть в полную силу.      Так пал третий из гонцов, отправленных Соболевым к Государю... "      В восьмом часу вечера она вновь оказалась на знакомой развилке, но вместо хриплого капитана там распоряжался такой же осипший поручик, которому приходилось еще горше, чем предшественнику, потому что теперь приходилось управлять двумя встречными потоками: на передовую по-прежнему тянулись повозки с боеприпасами, а с поля боя вывозили раненых.      После первой атаки Варя смалодушничала, поняв, что второй раз подобного зрелища не вынесет. Уехала в тыл, а по дороге еще и поплакала - благо никого из знакомых рядом не было. Но до лагеря не добралась, потому что стало стыдно.      Мимоза, кисейная барышня, слабый пол, ругала она себя. Знала ведь, что на войну едешь, а не в Павловское на гуляние. И еще очень уж не хотелось доставлять удовольствие титулярному советнику, который, выходит, опять оказался прав.      В общем, повернула обратно.      Ехала шагом, сердце тоскливо замирало от приближающихся звуков боя. В центре ружейная пальба почти стихла и грохотали только пушки, зато с Ловчинского шоссе, где сражался отрезанный отряд Соболева, беспрерывно доносились залпы и неумолчный рев множества голосов, едва слышный на таком расстоянии. Кажется, генералу Мишелю приходилось несладко.      Варя встрепенулась - из кустов на дорогу выехал забрызганный грязью Маклафлин. Шляпа съехала на бок, лицо красное, по лбу стекает пот.      - Ну что там? Как идет дело? - спросила Варя, схватив лошадь ирландца под уздцы.      - Кажется, хорошо, - ответил он, вытирая щеки платком. - Уф, заехал в какие-то заросли, насилу выбрался.      - Хорошо? Что, редуты взяты?      - Нет, в центре турки устояли, но двадцать минут назад мимо нашего наблюдательного пункта пронесся галопом граф Зуров. Он очень торопился в ставку и крикнул только: "Pobeda! My v Plevne! Nekogda, gospoda, srochnoye doneseniye!" Мсье Казанзаки пустился за ним вдогонку. Этот господин - большой честолюбец и, верно, хочет быть рядом с носителем счастливой вести - вдруг и ему что-нибудь перепадет. - Маклафлин неодобрительно покачал головой. - Ну, а господа журналисты немедленно бросились врассыпную - ведь у каждого на такой случай есть свой человечек среди телеграфистов. Уверяю вас, в эту самую минуту в редакции газет уже летят телеграммы о взятии Плевны.      - А вы что же?      Корреспондент с достоинством ответил:      - Я никогда не суечусь, мадемуазель Суворова. Сначала надо всесторонне выяснить подробности. Вместо коротенького сообщения я пришлю целую статью, и она попадет в тот же утренний выпуск, что и их куцые телеграммы.      - Значит, можно возвращаться в лагерь? - облегченно спросила Варя.      - Полагаю, да. В штабе мы узнаем больше, чем в этой саванне. Да и стемнеет скоро.      Однако в штабе ничего толком не знали, поскольку из ставки никаких сообщений о взятии Плевны не поступало - наоборот, выходило, что наступление отбито по всем главным пунктам и потери какие-то астрономические, не менее двадцати тысяч человек. Говорили, что государь совсем пал духом, а на вопросы об успехе Соболева только махали рукой: как мог Соболев с его двумя бригадами взять Плевну, если 60 батальонов центра и правого фланга не сумели занять даже первой линии редутов?      Получалась какая-то ерунда. Маклафлин торжествовал, довольный своей осмотрительностью, а Варя злилась на Зурова: хвастун, враль, наплел невесть что, только всех запутал.      Наступила ночь, в штаб вернулись угрюмые генералы. Варя видела, как в домик оперативного отдела прошел окруженный адъютантами Николай Николаевич. Его лошадиное, обрамленное густыми бакенбардами лицо дергалось от тика.      Все перешептывались об огромных потерях - выходило, что полегла четверть армии, но вслух говорили о проявленном солдатами и офицерами героизме. Героизма было проявлено много, особенно офицерами.      В первом часу Варю разыскал хмурый Фандорин.      - Идемте, Варвара Андреевна. Нас вызывает высокое н-начальство.      - Нас? - удивилась она.      - Да. Всю особую часть в полном составе, и нас с вами тоже.      Быстрым шагом они дошли до мазанки, где располагалось ведомство подполковника Казанзаки.      В знакомой комнате собрались офицеры, сотрудники особой части Западного отряда, однако начальника среди них не было.      Зато за столом, грозно насупившись, сидел сам Лаврентий Аркадьевич Мизинов.      - А-а, господин титулярный советник с госпожой секретаршей пожаловали, - ядовито произнес он. - Ну чудненько, теперь осталось только его высокоблагородие господина подполковника дождаться, и можно начинать. Где Казанзаки?! - рявкнул генерал.      - Ивана Харитоновича вечером никто не видел, - робко ответил старший из офицеров.      - Славно. Хороши защитники секретов.      Мизинов вскочил, громко топая, прошелся по комнате.      - Не армия, а представление искейпистов. Цирк шапито! Кого ни хватишься, нету, говорят. Исчезли! Бесследно!      - Ваше высокопревосходительство, вы г-говорите загадками. В чем дело? - негромко спросил Фандорин.      - Не знаю, Эраст Петрович, не знаю! - вскричал Мизинов. - Надеялся, что вы с господином Казанзаки мне объясните. - Он помолчал и, сделав над собой усилие, продолжил уже спокойнее. - Хорошо-с. Больше никого не ждем. Я только что от государя. Присутствовал при интереснейшей сцене: генерал-майор свиты его императорского величества Соболев-второй орал и на его императорское величество, и на его императорское высочество, а государь и главнокомандующий перед ним оправдывались.      - Невозможно! - ахнул кто-то из жандармов.      - Молчать! - взвизгнул генерал. - Молчать и слушать! Выясняется, что в четвертом часу пополудни отряд Соболева, захватив лобовым ударом Кришинский редут, прорвался на южную окраину Плевны, зайдя в тыл основным силам турецкой армии, однако был вынужден остановиться за недостаточностью штыков и артиллерии. Соболев неоднократно посылал гонцов с требованием немедленно прислать подкреплений, однако башибузуки перехватывали их. Наконец в шесть часов адъютант Зуров в сопровождении полусотни казаков сумел пробиться к расположению центральной группы. Казаки вернулись обратно к Соболеву, потому что там каждый человек был на счету, а Зуров поскакал в ставку один. Подкреплений ждали с минуты на минуту, но тщетно. И неудивительно, потому что в ставку Зуров не прибыл и об успехе левого фланга мы не узнали. Вечером турки провели передислокацию, обрушились на Соболева всей мощью, и перед полуночью, потеряв большинство людей, он отступил на исходные позиции. А ведь Плевна была у нас в кармане! Вопрос к присутствующим: куда мог подеваться адъютант Зуров - среди бела дня, в самом центре нашего расположения? Кто может ответить?      - Видимо, подполковник Казанзаки, - сказала Варя, и все обернулись к ней.      Волнуясь, она пересказала то, что услышала от Маклафлина.      После продолжительной паузы шеф жандармов обратился к Фандорину:      - Ваши выводы, Эраст Петрович?      - Сражение п-проиграно, рвать волосы поздно - это эмоции, мешающие расследованию, - сухо ответил титулярный советник. - А сделать надо вот что. Разбить территорию между корреспондентским наблюдательным пунктом и ставкой на квадраты. Это п-первое. С первым же лучом солнца к-каждый квадрат прочесать. Это второе. В случае обнаружения т-трупов Зурова или Казанзаки ничего руками не трогать и землю вокруг не топтать - это третье. На всякий случай поискать того и друтого по лазаретам среди тяжело раненых - это четвертое. Пока, Лаврентий Аркадьевич, б-больше сделать ничего нельзя.      - Какие предположения? Что доложить государю? Измена?      Эраст Петрович вздохнул.      - Скорее, д-диверсия. Впрочем, утром узнаем.      Ночью не спали. Было много работы: сотрудники особой части делили по карте район на полуверстовые квадраты, определяли состав поисковых команд, а Варя объехала все шесть госпиталей и лазаретов - проверяла офицеров, привезенных в бессознательном состоянии. Такого насмотрелась, что к рассвету впала в странную, бесчувственную одурь, но ни Зурова, ни Казанзаки не обнаружила. Зато увидала среди раненых немало знакомых, в том числе Перепелкина. Капитан тоже пытался прорваться за подмогой, но получил удар кривой саблей поперек ключицы - не везло ему с башибузуками. Лежал на койке бледный, несчастный, и запавшие карие глаза смотрели почти так же тоскливо, как в незабываемый день первой встречи. Варя к нему бросилась, а он отвернулся и ничего не сказал. За что такая нелюбовь?      Первый луч солнца застал Варю на скамейке возле особой части. Фандорин усадил чуть не насильно, велел отдыхать, и Варя привалилась к стене тяжелым, онемевшим телом, погрузилась в мутную, тягостную полудрему. Ломило кости, подташнивало - нервы и бессонная ночь, ничего удивительного.      Поисковые команды еще затемно разошлись по квадратам. В четверть восьмого прискакал нарочный с 14 участка, вбежал в хату, и сразу же, застегивая на ходу китель, вышел Фандорин.      - Едемте, Варвара Андреевна, Зурова нашли, - коротко бросил он.      - Убит? - всхлипнула она.      Эраст Петрович не ответил.      Гусар лежал ничком, вывернув голову вбок. Еще издали Варя заметила серебряную рукоятку кавказского кинжала, намертво засевшего в левой лопатке. Спешившись, увидела профиль: удивленно открытый глаз отливал красивым стеклянным блеском, развороченный выстрелом висок чернел окаемом порохового ожога.      Варя снова бесслезно всхлипнула и отвернулась, чтобы не видеть этой картины.      - Ничего не трогали, господин Фандорин, как приказано, - докладывал жандарм, руководивший командой. - Всего версту до командного пункта не доскакал. Тут ложбина, вот никто и не увидел. А выстрел что - такая пальба стояла... Картина ясная: ударили кинжалом в спину, врасплох, неожиданно. Потом добили пулей в левый висок - выстрел-то в упор.      - Ну-ну, - неопределенно ответил Эраст Петрович, склонившись над трупом.      Офицер понизил голос:      - Кинжал Ивана Харитоновича, я сразу признал. Он показывал, говорил, подарок грузинского князя...      На это Эраст Петрович сказал:      - Славно.      А Варе стало еще хуже, она зажмурилась, чтобы отогнать дурноту.      - Что следы к-копыт? - спросил Фандорин, присев на корточки.      - Увы. Сами видите, вдоль ручья сплошная галька, а повыше все истоптано - видно, вчера эскадроны прошли.      Титулярный советник выпрямился, с минуту постоял подле распростертого тела. Лицо его было неподвижным, серым - в тон седоватым вискам. А ему едва за двадцать лет, подумала Варя и вздрогнула.      - Хорошо, поручик. П-перевезите убитого в лагерь. Едемте, Варвара Андреевна.      По дороге она спросила:      - Неужто Казанзаки - турецкий агент? Невероятно! Конечно, он противный, но все же...      - Не до такой степени? - невесело хмыкнул Фандорин.      Перед самым полуднем нашелся и подполковник - после того, как Эраст Петрович велел еще раз, потщательней, прочесать рощицу и кустарник, расположенные неподалеку от места гибели бедного Ипполита.      Судя по рассказам (сама Варя не ездила), Казанзаки полусидел-полулежал за густым кустом, привалившись спиной к валуну. В правой руке револьвер, во лбу дырка.      Совещание по итогам расследования проводил сам Мизинов.      - Прежде всего должен сказать, что крайне недоволен результатами работы титулярного советника Фандорина, - начал генерал голосом, не предвещавшим ничего хорошего. - Эраст Петрович, у вас под самым носом орудовал опасный, изощренный враг, нанесший нашему делу тяжкий вред и поставивший под угрозу судьбу всей кампании, а вы его так и не распознали. Разумеется, задача была нелегкой, но ведь и вы, кажется, не новичок. Какой спрос с рядовых сотрудников особой части? Они набраны из разных губернских управлений, прежде в основном занимались рядовой следовательской работой, но уж вам-то с вашими способностями непростительно.      Варя, прижимая ладонь к ноющему виску, искоса посмотрела на Фандорина. Тот имел вид совершенно невозмутимый, однако скулы едва заметно (кроме Вари никто, пожалуй, и не разглядел бы) порозовели - видно, слова шефа задели его за живое.      - Итак, господа, что мы имеем? Мы имеем беспрецедентный в мировой истории конфуз. Секретной частью Западного отряда, главного из соединений всей Дунайской армии, руководил изменник.      - Это можно считать установленным, ваше высокопревосходительство? - робко спросил старший из жандармских офицеров.      - Судите сами, майор. Ну, то что Казанзаки по происхождению грек, а среди греков много турецких агентов, это еще, разумеется, не доказательство. Но вспомните, что в записях Лукана фигурирует загадочный J. Теперь понятно, что это за J такой - "жандарм".      - Но слово "жандарм" пишется через G - gendarme, - не унимался седоусый майор.      - Это по-французски gendarme, a по-румынски пишется jandarm, - снисходительно разъяснило высокое начальство. - Казанзаки - вот кто дергал румынского полковника за ниточки. Далее. Кто кинулся сопровождать Зурова, следовавшего с донесением, от которого зависела судьба сражения, а возможно, и всей войны? Казанзаки. Далее. Чьим кинжалом убит Зуров? Вашего начальника. Далее. А что, собственно, далее? Не сумев извлечь застрявший в лопаточной кости клинок, убийца понял, что ему не удастся снять с себя подозрение, и застрелился. Между прочим, в барабане его револьвера не хватает как раз двух пуль.      - Но вражеский шпион не стал бы себя убивать, а попытался бы скрыться, - все так же несмело вставил майор.      - Куда, позвольте узнать? Линию огня ему было не пересечь, а в наших тылах на него с сегодняшнего дня объявили бы розыск. У болгар ему бы не спрятаться, до турок не добраться. Лучше пуля, чем виселица - тут он рассудил верно. Кроме того, Казанзаки не шпион, а именно изменник. Новгородцев, - обернулся генерал к адъютанту, - где письмо?      Тот достал из папки сложенный вчетверо белоснежный листок.      - Обнаружено в кармане у самоубийцы, - пояснил Мизинов. - Читайте вслух, Новгородцев.      Адъютант с сомнением покосился на Варю.      - Читайте, читайте, - поторопил его генерал. - У нас тут не институт благородных девиц, а госпожа Суворова - член следственной группы.      Новгородцев откашлялся и, залившись краской, стал читать.      "Милый Ватик-Харитончик серцо мое... " Тут такая орфография, господа, - вставил от себя адъютант. - Читаю, как написано. Жуткие каракули. Хм. "...серцо мое. Жизне бэз тебя будет такая что руки на себя положить ито луче чем такое жизне. Цаловал-милавал ты мине а я тибе а судба подлец сматрел-завидавал и нож за спину прятал Бэз тибе я пыл, гроз земной. Очен прошу вернис скорей. А если кто другой вместо Бесо в твой паршивый Кышынов найдош-приеду и клянус мамой кышки вон. Твой на тыща лет Шалунишка".      - В смысле "твоя"? - спросил майор.      - Нет, не "твоя", а именно "твой", - криво усмехнулся Мизинов. - В том-то вся и штука. Перед тем, как попасть в Кишиневское жандармское управление, Казанзаки служил в Тифлисе. Мы немедленно послали запрос, и ответ уже получен. Прочтите телеграмму, Новгородцев.      Новый документ Новгородцев читал с явно большим удовольствием, чем любовное послание.      - "Его высокопревосходительству генерал-адъютанту Л. А. Мизинову в ответ на запрос от августа 31 дня, полученный в 1 час 52 минуты пополудни. Сверхсрочно. Сверхсекретно.      Докладываю, что за время службы в Тифлисском жандармском управлении с января 1872 г. по сентябрь 1876 г. подполковник Иван Казанзаки проявил себя дельным, энергичным работником и официальных взысканий не имел. Напротив, получил по выслуге орден Св. Станислава 3 степени и две благодарности от Е. И. Высочества кавказского наместника. Однако, согласно поступившей летом 1876 г. агентурной информации, имел странные пристрастия и якобы даже состоял в противоестественной связи с известным тифлисским педерастом князем Виссарионом Шаликовым, по прозвищу Шалун Бесо. Я бы не придал значения подобным сплетням, не подтвержденным доказательствами, однако с учетом того, что, невзирая на зрелый возраст подполковник Казанзаки холост и в связях с женщинами не замечался, решил провести секретное внутреннее расследование. Удалось установить, что с Шалуном подполковник Казанзаки, действительно, знаком, однако факт интимных отношений не подтвержден. Все же я почел за благо ходатайствовать о переводе подполковника Казанзаки в другое управление без каких-либо последствий для его послужного списка.      Начальник Тифлисского жандармского управления полковник Панчулидзев.      - Вот так, - горько резюмировал Мизинов. - Сплавил другим сомнительного сотрудника, да еще и причину от начальства утаил. А результат расхлебывает вся армия. Из-за измены Казанзаки мы два месяца торчим под этой чертовой Плевной и неизвестно, сколько провозимся с ней еще! Высочайшее тезоименитство испорчено! Государь сегодня говорил про отступление, представляете!? - Он судорожно сглотнул. - Три неудачных штурма, господа! Три! Вы помните, Эраст Петрович, что первый приказ о занятии Плевны в шифровальный отдел относил Казанзаки? Уж не знаю, каким образом ему удалось поменять "Плевну" на "Никополь", но без этого иуды тут явно не обошлось!      Встрепенувшись, Варя подумала, что в Петрушиной судьбе, кажется, наметился просвет. А генерал, пожевав губами, продолжил:      - Полковника Панчулидзева в назидание прочим молчальникам я, разумеется, отдам под суд и буду добиваться полного разжалования, однако его телеграмма позволяет нам дедуктивно восстановить всю цепочку. Здесь все достаточно просто. Про тайный порок Ивана Казанзаки наверняка узнала турецкая агентура, которой кишит весь Кавказ, и подполковник был завербован посредством шантажа. История вечная, как мир. "Ванчик-Харитончик"! Тьфу, пакость! Добро б еще из-за денег!      Варя открыла было рот, чтобы заступиться за приверженцев однополой любви, которые, в конце концов, не виноваты, что природа сотворила их не такими, как все, но тут поднялся Фандорин.      - Позвольте взглянуть на письмо, - попросил он, повертел листок в руках, зачем-то провел пальцем по сгибу и спросил: - А где к-конверт?      - Эраст Петрович, вы меня удивляете, - развел руками генерал. - Какой может быть конверт? Не по почте все подобные послания шлют.      - П-просто лежало во внутреннем кармане? Ну-ну - И Фандорин сел.      Лаврентий Аркадьевич пожал плечами.      - Вы лучше вот чем займитесь, Эраст Петрович. Не исключаю, что кроме полковника Лукана предатель успел завербовать кого-то еще. Ваша задача - выискать, не осталось ли в штабе или вокруг штаба драконьих зубов. Майор, - обратился он к старшему из офицеров, тот вскочил и вытянулся. - Вас назначаю временно заведовать особой частью. Задача та же. Титулярному советнику оказывать всемерное содействие.      - Слушаюсь!      В дверь постучали.      - Разрешите, ваше высокопревосходительство? - просунулась в щель голова в синих очках.      Варя знала, что это секретарь Мизинова, тихий чиновничек с труднозапоминающейся фамилией, которого почему-то не любят и опасаются.      - Что такое? - насторожился шеф жандармов.      - Чрезвычайное происшествие на гауптвахте. Явился комендант. Говорит, у него арестант повесился.      - Вы что, Пшебышевский, с ума сошли! У меня важное совещание, а вы лезете со всякой дребеденью!      Варя схватилась за сердце, и в следующую секунду секретарь произнес те самые слова, которые она так боялась услышать:      - Так ведь это шифровальщик Яблоков повесился, тот самый. Оставил записку, имеющую прямое касательство... Вот я и осмелился... Однако если не ко времени, прошу извинить и удаляюсь. - Чиновник обиженно шмыгнул носом и сделал вид, что хочет исчезнуть за дверью.      - Сюда письмо! - рыкнул генерал. - И коменданта сюда!      У Вари все плыло перед глазами. Она силилась встать, но не могла, скованная диковинным оцепенением. Увидела склонившегося Фандорина, хотела ему что-то сказать, но лишь жалко зашлепала губами.      - Теперь ясно, как Казанзаки подправил приказ! - воскликнул Мизинов, пробежав глазами записку. - Слушайте. "Снова тысячи убитых, и все из-за моей оплошности. Да, я смертельно виноват и больше запираться не стану. Я совершил непоправимую ошибку - оставил на столе шифровку о занятии Плевны, а сам отлучился по личному делу. В мое отсутствие кто-то заменил в депеше одно слово, а я отнес шифровку, даже не проверив! Ха-ха, истинный спаситель Турции вовсе не Осман-паша, а я, Петр Яблоков. Не трудитесь разбирать мое дело, господа судьи, я вынес себе приговор сам". Ах, как все элементарно! Пока мальчишка бегал по своим делам, Казанзаки быстренько подправил депешу. Минутное дело! Генерал скомкал записку и швырнул на пол, под ноги вытянувшемуся в струнку коменданту гауптвахты.      - Эр... Эраст Пет... рович, что же... это? - с трудом пролепетала Варя. - Петя!      - Капитан, что с Яблоковым? Мертв? - спросил Фандорин, обернувшись к коменданту.      - Какой там мертв, петли толком затянуть не умеют, - гаркнул тот. - Вынули Яблокова, откачивают!      Варя оттолкнула Фандорина и бросилась к двери. Ударилась о косяк, выбежала на крыльцо и ослепла от яркого солнца. Пришлось остановиться. Рядом опять возник Фандорин.      - Варвара Андреевна, успокойтесь, все обошлось. Сейчас сходим туда вместе, только отдышитесь, на вас лица нет.      Он осторожно взял ее за локоть, но это вполне деликатное прикосновение почему-то вызвало у Вари приступ непереносимого отвращения. Ока согнулась пополам, и ее обильно вырвало прямо Эрасту Петровичу на сапоги. После этого Варя села на ступеньку и попыталась понять, отчего земля стоит диагонально, но никто с нее не скатывается.      На лоб ей легло что-то приятное, ледяное, и Варя даже замычала от удовольствия.      - Хорошие дела, - раздался гулкий голос Фандорина. - Да ведь это тиф. Глава 10,    в которой государю преподносят золотую саблю "Дейли пост" (Лондон), 9 декабря (27 ноября) 1877 г.      "Последние два месяца осадой Плевны фактически руководит старый и опытный генерал Тотлебен, хорошо памятный британцам по Севастопольской кампании. Будучи не столько полководцем, сколько инженером, Тотлебен отказался от тактики лобовых атак и подверг армию Османа-паши правильной блокаде. Русские потратили массу драгоценного времени, за что Тотлебена подвергали резкой критике, однако ныне приходится признать, что осторожный инженер прав. С тех пор, как месяц назад турок окончательно отрезали от Софии, в Плевне начался голод и нехватка боеприпасов. Тотлебена все чаще называют вторым Кутузовым (русский фельдмаршал, измотавший силы Наполеона бесконечным отступлением в 1812 году - прим. редакции). Со дня на день ожидается капитуляция Османа со всем его 50-тысячным войском".      Холодным, противным днем (серое небо, ледяная морось, чавкающая грязь) Варя возвращалась на специально нанятом извозчике в расположение армии. Целый месяц провалялась в Тырновском эпидемическом госпитале на больничной койке и даже вполне могла умереть, потому что от тифа умирали многие, но ничего, обошлось. Потом еще два месяца изнывала от скуки, дожидаясь, пока отрастут волосы - не ехать же стриженой под татарина. Проклятые волосы отрастали медленно, они и теперь не столько лежали, сколько стояли бобриком. Вид был жутко нелепый, но терпение кончилось - еще неделя безделья, и Варя просто сошла бы с ума от вида горбатых улочек опостылевшего городишки.      Один раз вырвался проведать Петя. Он все еще числился под следствием, но уже не сидел на гауптвахте, а ходил на службу - армия разрослась, и шифровальщиков не хватало. Петя сильно изменился: оброс жидкой, ужасно ему не шедшей бороденкой, отощал и через слово поминал то Бога, то служение народу. Больше всего Варю потрясло то, что при встрече жених поцеловал ее в лоб. Что это он, как покойницу в гробу? Неужто до такой степени подурнела?      Тырновское шоссе было запружено обозами, и коляска еле ползла, поэтому Варя на правах знатока здешних мест велела извозчику свернуть на проселок, что вел к югу, в объезд лагеря. Так хоть и дальше, но доедешь быстрей.      По пустой дороге лошадка затрусила живей, да и дождь почти прекратился. Еще часок-другой и дома. Варя фыркнула. Ничего себе "дома". Это в сырой-то палатке, под семью ветрами!      За Ловчей стали встречаться одиночные всадники - все больше фуражиры да деловитые ординарцы, а вскоре Варя увидела и первого знакомого.      Долговязая фигура в котелке и рединготе, нескладно сидевшая на понурой рыжей кобыле, - обознаться невозможно. Маклафлин! У Вари возникло ощущение deja-vu: во время третьей Плевны она точно так же возвращалась к расположению армии, и точно так же на дороге ей повстречался ирландец. Только тогда было жарко, а теперь холодно, да и выглядела она, наверно, получше.      И очень даже удачно, что первым ее увидит именно Маклафлин. Он человек прямой, бесхитростный, по его реакции сразу поймешь, можно ли показываться в обществе с такими волосами или лучше повернуть обратно. Да и новости опять же узнать...      Варя мужественно сдернула шляпку, обнажив свой постыдный бобрик. Проверка так проверка.      - Мистер Маклафлин! - приподнявшись на сиденье, звонко крикнула она, когда коляска догнала корреспондента. - А это я! Куда направляетесь?      Ирландец оглянулся и приподнял котелок.      - О, мадемуазель Варя, очень рад видеть вас в добром здравии. Это вас из гигиенических соображений так обстригли? Прямо не узнать.      У Вари внутри все так и оборвалось.      - Что, ужасно? - упавшим голосом спросила она.      - Вовсе нет, - поспешил уверить ее Маклафлин. - Но сейчас вы гораздо больше похожи на мальчика, чем во время нашей первой встречи.      - Нам по пути? - спросила она, - Так садитесь ко мне, поболтаем. Лошадь-то у вас не очень.      - Ужасная кляча. Моя Бесси умудрилась нагулять брюхо от драгунского жеребца, и ее разнесло, как бочку. А штабной конюх Frolka меня не любит, потому что я никогда из принципиальных соображений не даю ему взяток (то что у вас называется nа chai), и подсовывает таких одров! Где он их только берет! А ведь я спешу по крайне важному, секретному делу.      Маклафлин многозначительно умолк, но было видно, что его всего распирает от важности и секретности.      При всегдашней сдержанности альбионца это выглядело необычно - похоже, журналист и в самом деле разузнал нечто из ряда вон выходящее.      - Да присядьте на минутку, - вкрадчиво произнесла Варя. - Дайте отдохнуть несчастному животному. У меня тут и пирожки с вареньем, и термостатическая фляга. А в ней кофе с ромом...      Маклафлин достал из кармана часы на серебряной цепочке. - Half past seven... Another forty minutes to get there... All right, an hour. It'll be half past eight..., - пробормотал он на своем невразумительном наречии и вздохнул. - Ну хорошо, разве что на минутку. Доеду с вами до развилки, а там сверну на Петырницы.      Привязав поводья к коляске, он уселся рядом с Варей, один пирожок проглотил целиком, от второго откусил половину и с удовольствием отхлебнул из крышечки горячего кофе.      - В Петырницу-то зачем?-небрежно спросила Варя. - Снова встречаетесь со своим плевненским осведомителем, да?      Маклафлин испытующе посмотрел на нее, поправил запотевшие от пара очки.      - Дайте слово, что никому не расскажете - по крайней мере до десяти часов, - потребовал он.      - Честное слово, - сразу же сказала Варя. - Да что за новость такая?      Поколебленный легкостью, с которой было дано обещание, Маклафлин запыхтел, но отступать было поздно, да и, похоже, очень уж хотелось поделиться.      - Сегодня, 10 декабря, а по вашему стилю 28 ноября 1877 года - исторический день, - торжественно начал он и перешел на шепот. - Но об этом во всем русском лагере пока знает только один человек - ваш покорный слуга. О, Маклафлин не дает nа chai за то, что человек выполняет свои прямые служебные обязанности, но за хорошую работу Маклафлин платит хорошо, можете мне поверить. Все-все, об этом больше ни слова! - вскинул он ладонь, предупреждая вопрос, уже готовый сорваться с Вариных губ. - Источник информации я вам не назову. Скажу только, что он неоднократно проверен и ни разу меня не подводил.      Варя вспомнила, как кто-то из журналистов с завистью говорил, что сведениями о плевненской жизни корреспондента "Дейли пост" снабжает не какой-нибудь там болгарин, а чуть ли даже не турецкий офицер. Впрочем, в это мало кто верил. А вдруг правда?      - Ну говорите же, не томите.      - Помните, до десяти часов вечера никому ни слова. Вы дали честное слово.      Варя нетерпеливо кивнула. Ох уж эти мужчины со своими дурацкими ритуалами. Ну конечно, она никому не скажет.      Маклафлин наклонился к самому ее уху.      - Сегодня вечером Осман-паша сдастся.      - Да что вы! - вскричала Варя.      - Тише! Ровно в 10 часов вечера к командиру гренадерского корпуса генерал-лейтенанту Ганецкому, чьи войска занимают позицию по левому берегу Вида, явятся парламентеры. Я буду единственным из журналистов, кто окажется свидетелем этого великого события. А заодно предупрежу генерала - в половине десятого, не ранее, - чтобы дозоры по ошибке не открыли по парламентерам огонь. Представляете, какая получится статья?      - Представляю, - восхищенно кивнула Варя. - И что, никому-никому нельзя рассказать?      - Вы меня погубите! - в панике воскликнул Маклафлин. - Вы дали слово!      - Хорошо-хорошо, - успокоила его она. - До десяти буду молчать, как рыба.      - А вот и развилка. Стой! - корреспондент ткнул извозчика в спину. - Вам направо, мадемуазель Варя, а мне налево. Предвкушаю эффект. Сидим с генералом, пьем чай, болтаем о всякой ерунде, а в половине десятого я достаю часы и как бы между прочим: "Кстати, Ivan Stepanovich, через полчаса к вам приедут от Осман-паши". А, каково?      Маклафлин возбужденно расхохотался и сунул ногу в стремя.      Через минуту Варя его уже не видела - скрылся за серым пологом набиравшего силу дождя.      Лагерь за три месяца изменился до неузнаваемости. Палаток не осталось - ровными шеренгами выстроились дощатые бараки. Повсюду мощеные дороги, телеграфные столбы, аккуратные указатели. Все-таки хорошо, когда армией командует инженер, подумала Варя.      В особой части, которая теперь занимала целых три дома, сказали, что господину Фандорину выделен отдельный коттэдж (дежурный произнес новое слово с явным удовольствием) и показали, как пройти.      "Коттэдж" нумер 158 оказался сборной щитовой избушкой в одну комнату и находился на самой окраине штабного городка. Хозяин был дома, дверь открыл сам и посмотрел на Варю так, что внутри у нее потеплело.      - Здравствуйте, Эраст Петрович, вот я и вернулась, - сказала она, отчего-то ужасно волнуясь.      - Рад, - коротко произнес Фандорин и посторонился, давая пройти. Комната была самая простая, но с шведской стенкой и целым арсеналом гимнастических снарядов. На стене висела трехверстная карта.      Варя объяснила:      - Вещи оставила у милосердных сестер. Петя занят на службе, так я сразу к вам.      - Вижу, здоровы. - Эраст Петрович осмотрел ее с головы до ног, кивнул. - П-прическа новая. Это теперь такая мода?      - Да. Очень практично. А что тут у вас?      - Ничего. Сидим, осаждаем турку. - В голосе титулярного советника прозвучало ожесточение. - Месяц сидим, два сидим, т-три сидим. Офицеры спиваются от скуки, интенданты воруют, казна пустеет. В общем, все нормально. Война по-русски. Европа вздохнула с облегчением, наблюдает, к-как из России уходят жизненные соки. Если Осман-паша продержится еще две недели, война будет п-проиграна.      Тон у Эраста Петровича был такой брюзгливый, что Варя сжалилась, шепнула:      - Не продержится.      Фандорин встрепенулся, пытливо заглянул в глаза.      - Что-то знаете? Что? Откуда?      Ну, она и рассказала. Уж Эрасту Петровичу можно, этот не побежит рассказывать всякому встречному-поперечному.      - К Ганецкому? П-почему к Ганецкому? - нахмурился титулярный советник, дослушав до конца.      Он подошел к карте и забормотал под нос:      - Д-далеко к Ганецкому. Самый фланг. Почему не в ставку? Стоп. Стоп.      С исказившимся лицом титулярный советник рванул с крючка шинель и кинулся к двери.      - Что? Что такое? - истошно закричала Варя, бросаясь за ним.      - Провокация, - сквозь зубы, на ходу бросал Фандорин. - У Ганецкого оборона тоньше. И за ним Софийское шоссе. Это не капитуляция. Это прорыв. Ганецкому зубы заговорить. Чтоб не стрелял.      - Ой! - поняла она. - А это будут никакие не парламентеры? Вы куда? В штаб?      Эраст Петрович остановился.      - Без двадцати девять. В штабе долго. От начальника к начальнику. Время уйдет. К Ганецкому не поспеть. К Соболеву! Полчаса галопом. Соболев не станет командование запрашивать. Да, он рискнет. Ударит первым. Завяжет бой. Не поможет Ганецкому, так хоть во фланг зайдет. Трифон, коня!      Надо же, денщик у него, растерянно подумала Варя.      Всю ночь вдали громыхало, а к рассвету стало известно, что раненый в бою Осман капитулировал со всей своей армией: десять пашей и сорок две тысячи войска сложили оружие.      Все, кончилось плевненское сидение.      Убитых было много, корпус Ганецкого, захваченный врасплох нежданной атакой, полег чуть не целиком. И у всех на устах было имя Белого Генерала, неуязвимого Ахиллеса - Соболева-второго, который в решительный момент, на свой страх и риск, ударил через оставленную турками Плевну, прямо Осману в неприкрытый бок.      Пять дней спустя, 3 декабря, государь, отбывавший с театра военных действий, устроил в Парадиме прощальный смотр для гвардии. На церемонию были приглашены доверенные лица и особо отличившиеся герои последнего сражения. За Варей прислал свою коляску сам генерал-лейтенант Соболев, чья звезда взмыла прямо к зениту. Не забыл, оказывается, старую знакомую блистательный Ахиллес.      Никогда еще Варя не оказывалась в столь изысканном обществе. От сияния эполетов и орденов можно было просто ослепнуть. Честно говоря, она и не подозревала, что в русской армии такое количество генералов. В первом ряду, ожидая выхода высочайших лиц, стояли старшие военачальники, и среди них неприлично молодой Мишель в неизменном белом мундире и без шинели, невзирая на то, что день выдался хоть и солнечным, но морозным. Все взгляды были устремлены на спасителя отечества, который, как показалось Варе, стал гораздо выше ростом, шире в плечах и значительнее лицом, чем ранее. Видно, правду говорят французы, лучшие дрожжи - слава.      Рядом вполголоса переговаривались два румяных флигель-адъютанта. Один все косился черным, маслянистым глазом на Варю, и это было приятно.      -... А государь ему: "В знак уважения к вашей доблести, мушир, возвращаю вам вашу саблю, которую вы можете носить и у нас в России, где, надеюсь, вы не будете иметь причины к какому-либо недовольству". Такая сцена - жалко тебя не было.      - Зато я дежурил на совете 29-го, - ревниво откликнулся собеседник. - Собственными ушами слышал, как государь сказал Милютину: "Дмитрий Александрович, испрашиваю у вас как у старшего из присутствующих георгиевских кавалеров разрешения надеть георгиевский темляк на саблю. Кажется, я заслужил... " "Испрашиваю"! Каково?      - Да, нехорошо, - согласился черноглазый. - Могли бы и сами догадаться. Не министр, а фельдфебель какой-то. Уж государь проявил такую щедрость! Тотлебену и Непокойчицкому - "Георгия" 2-й степени, Ганецкому - "Георгия" 3-й степени. А тут темляк.      - А что Соболеву? - живо спросила Варя, хотя с этими господами была незнакома. Ну да ничего, военные условия, да и случай особенный.      - Уж верно что-нибудь особенное получит наш Ак-паша, - охотно ответил черноглазый. - Если уж его начальник штаба Перепелкин сразу через звание скакнул! Оно и понятно - не может же капитанишка на такой должности состоять. А перед Соболевым нынче такие горизонты открываются, что дух захватывает. Везуч, ничего не скажешь. Если б его не портили страсть к вульгару и дешевой эффектности...      - Тсс! - прошипел второй. - Идут!      На крыльцо неказистого дома, гордо именуемого "походным дворцом", вышли четверо военных: император, главнокомандующий, цесаревич и румынский князь. Александр Николаевич был в зимнем форменном пальто, на эфесе сабли Варя углядела яркое оранжевое пятнышко - не иначе как пресловутый темляк.      Оркестр грянул торжественный Преображенский марш.      Вперед лихо выкатился гвардейский полковник, отсалютовал и звонким, подрагивающим от волнения басом зачеканил:      - Ваше им-ператорское величчество! Па-азвольте от офицеров вашего личчного конвоя пре-паднести ззза-латую саблю с надписью "За храбрость"! В оз-намено-вание са-авместной рратной службы! Куплена на личные средства офицеров!      Один из флигель-адъютантов шепнул Варе:      - Вот это ловко. Молодцы!      Государь принял подарок, вытер перчаткой слезу.      - Благодарю, господа, благодарю. Тронут. Всем вышлю от себя по сабле. Полгода, так сказать, из одного котелка...      Он не договорил, только махнул рукой.      Вокруг растроганно засморкались, кто-то даже всхлипнул, а Варя внезапно увидела в чиновной толпе, стоявшей подле самого крыльца, Фандорина. Этот-то как сюда попал? Невелика фигура - титулярный советник. Однако тут же разглядела рядом с Эрастом Петровичем шефа жандармов, и все разъяснилось. В конце концов, истинный-то герой пленения турецкой армии - Фандорин. Если б не он, здесь бы сейчас парадов не устраивали. Тоже, наверно, награду получит.      Эраст Петрович поймал Варин взгляд и состроил ипохондрическую гримасу. Всеобщего воодушевления он явно не разделял.      После парада, когда она весело отбивалась от черноглазого флигель-адъютанта, все пытавшегося найти общих петербургских знакомых, Фандорин подошел и, слегка поклонившись, сказал:      - Прошу извинить, господин п-полковник. Варвара Андреевна, нас с вами хочет видеть император. Глава 11,    в которой Варя проникает в высшие сферы политики "Таймс" (Лондон), 16(4)декабря 1877 г.      Дерби и Карнарвон грозят отставкой      Вчера на заседании кабинета министров граф Биконсфильд предложил потребовать от Парламента чрезвычайного кредита в 6 миллионов фунтов стерлингов на снаряжение экспедиционного корпуса, который в скором времени может быть отправлен на Балканы, дабы защитить интересы империи от непомерных притязаний царя Александра. Решение было принято, несмотря на противодействие министра иностранных дел лорда Дерби и министра колоний лорда Карнарвона, выступающих против прямой конфронтации с Россией. Оба министра, оказавшиеся в меньшинстве, подали ее величеству прошения об отставке. Реакция королевы пока неизвестна.      Для парада в высочайшем присутствии Варя надела все самое лучшее, поэтому краснеть перед государем за свой наряд (да еще со скидкой на походные условия) ей не придется - вот первое, что пришло в голову. Бледно-лиловая шляпа с муаровой лентой и вуалью, фиолетовое дорожное платье с вышивкой по корсету и умеренным шлейфом, черные ботики на перламутровых пуговках. Скромно, без аффектации, но прилично - спасибо букарештским магазинам.      - Нас будут награждать? - спросила она по дороге у Эраста Петровича.      Он тоже был при параде: брюки со складочкой, сапоги начищены до зеркального блеска, в петлице отутюженного сюртука какой-то орденок. Ничего не скажешь, смотрелся титулярный советник совсем неплохо, только больно уж молод.      - Вряд ли.      - Почему? - изумилась Варя.      - Слишком много чести, - задумчиво ответил Фандорин. - Еще г-генералов не всех наградили, а наш номер шестнадцатый.      - Но ведь если бы не мы с вами... То есть, я хочу сказать, если бы не вы, Осман-паша непременно бы прорвался! Представляете, что бы тогда было?      - П-представляю. Но после победы о таком обычно не думают. Нет, здесь пахнет политикой, уж поверьте опыту.      В "походном дворце" было всего шесть комнат, поэтому функцию приемной выполняло крыльцо, где уже топтались с десяток генералов и старших офицеров, дожидавшихся приглашения предстать пред высочайшие очи. Вид у всех был глуповато-радостный - пахло орденами и повышениями. На Варю ожидавшие уставились с понятным любопытством. Она надменно взглянула поверх голов на низкое зимнее солнце. Пусть поломают голову, кто такая эта юная дама под вуалью и зачем явилась на аудиенцию.      Ожидание затягивалось, но было совсем не скучно.      - Кто это там так долго, генерал? - величественно спросила Варя у высокого старика в косматых подусниках.      - Соболев, - со значительной миной сказал генерал. - Уж полчаса как вошел. - Он приосанился, тронул на груди новенький орден с черно-оранжевым бантом. - Простите, сударыня, не представился. Иван Степанович Ганецкий, командующий гренадерским корпусом. - И выжидательно замолчал.      - Варвара Андреевна Суворова, - кивнула Варя. - Рада познакомиться.      Но тут Фандорин с не свойственной ему в обычных обстоятельствах бесцеремонностью вылез вперед, не дал договорить:      - Скажите, генерал, был ли у вас п-перед самым штурмом корреспондент газеты "Дейли пост" Маклафлин?      Ганецкий с неудовольствием взглянул на штатского молокососа, однако, должно быть, рассудил, что к государю черт-те кого не вызовут, и учтиво ответил:      - Как же, был. Из-за него все и произошло.      - Что именно? - с туповатым видом спросил Эраст Петрович.      - Ну как же, вы разве не слыхали? - Генерал, видно, уже не в первый раз принялся объяснять. - Я Маклафлина знаю еще по Петербургу. Серьезный человек и России друг, хоть подданный королевы Виктории. Когда он сказал, что с минуты на минуту ко мне сам Осман сдаваться пожалует, я погнал на передний край вестовых, чтоб упаси Боже пальбу не открыли. А сам, старый дурак, кинулся парадный китель надевать. - Генерал конфузливо улыбнулся, и Варя решила, что он ужасно симпатичный. - Вот турки и сняли дозоры без единого выстрела. Хорошо хоть, мои молодцы-гренадеры не подвели, продержались, пока Михал Дмитрич в тыл Осману не ударил.      - Куда делся Маклафлин? - спросил титулярный советник, глядя на Ганецкого в упор холодными голубыми глазами.      - Не видел, - пожал плечами генерал. - Не до того было. Такое началось - не приведи Господь. Башибузуки до самого штаба добрались, насилу я от них ноги унес в своем парадном кителе.      Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел раскрасневшийся Соболев, глаза его горели каким-то особенным блеском.      - С чем поздравить, Михаил Дмитриевич? - спросил кавказского вида генерал в черкеске с золочеными газырями.      Все затаили дыхание, а Соболев не торопился с ответом, держал эффектную паузу. Обвел всех взглядом. Варе весело подмигнул.      Но она так и не узнала, как именно одарил император героя Плевны, потому что за плечом небожителя возникла будничная физиономия Лаврентия Аркадьевича Мизинова. Главный жандарм империи поманил Фандорина и Варю пальцем. Сердце забилось часто-часто.      Когда она проходила мимо Соболева, тот тихонько шепнул:      - Варвара Андреевна, я непременно дождусь.      Из сеней попали сразу в адъютантскую, где за столами сидели дежурный генерал и двое офицеров. Направо были личные покои государя, налево - рабочий кабинет.      - На вопросы отвечать громко, отчетливо, обстоятельно, - инструктировал на ходу Мизинов. - Подробно, но не уклоняясь в сторону.      В простом кабинете, обставленном походной, карельской березы мебелью, находились двое: один сидел в кресле, другой стоял спиной к окну. Варя, конечно, сначала взглянула на сидевшего, но то был не Александр, а сухонький старичок, в золотых очках, с умным, тонкогубым личиком и ледяными, не пускающими внутрь глазами. Государственный канцлер князь Корчаков собственной персоной - точно такой же, как на портретах, разве только посубтильней. Личность в некотором роде легендарная. Кажется, был министром иностранных дел, когда Варя еще и на свет не родилась. А главное - учился в лицее с Поэтом. Это про него: "Питомец мод, большого света друг, обычаев блестящий наблюдатель". Однако в восемьдесят лет "питомец мод", скорее, заставлял вспомнить другое стихотворение, включенное в гимназическую программу. ... Кому ж из вас под старость день Лицея Торжествовать придется одному? Несчастный друг! средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой, Он вспомнит нас и дни соединений, Закрыв глаза дрожащею рукой... Рука у канцлера и впрямь подрагивала. Он достал из кармана батистовый платочек и высморкался, что отнюдь не помешало ему въедливейшим образом рассмотреть сначала Варю, а потом Эраста Петровича, причем на последнем взгляд легендарной личности застрял надолго.      Однако, завороженная видом царскосельского лицеиста, Варя совсем забыла про главное из присутствующих лиц. Она смущенно обернулась к окну, немного подумала и сделала книксен - как в гимназии при входе в класс директрисы.      Государь, в отличие от Корчакова, проявил к ее особе больше интереса, чем к Фандорину. Знаменитые романовские глаза - пристальные, месмеризующие и заметно навыкате - смотрели строго и требовательно. Проникают в самую душу - это так называется, подумала Варя и немножко рассердилась. Рабская психология и предрассудки. Просто имитирует "взгляд василиска", которым так гордился его папенька, чтоб ему в гробу перевернуться. И она тоже принялась демонстративно рассматривать того, чьей волей жила вся восьмидесятимиллионная держава.      Наблюдение первое: да он совсем старик! Набрякшие веки, бакенбарды и подкрученные усы с сильной проседью, пальцы узловатые, подагрические. Да ведь и то - в следующем году шестьдесят. Почти бабушкин ровесник.      Наблюдение второе: не такой добрый, как пишут в газетах. Скорее, равнодушный, усталый. Все на свете повидал, ничему не удивится, ничему особенно не обрадуется.      Наблюдение третье, самое интересное: несмотря на возраст и порфироносность, неравнодушен к женскому полу. А иначе зачем, ваше величество, по груди и талии взглядом рыскать? Видно, правду говорят про него и княжну Долгорукову, которая вдвое моложе. И Варя окончательно перестала бояться Царя-Освободителя.      - Ваше величество, это титулярный советник Фандорин. Тот самый. С ним его помощница девица Суворова. - Так их представил шеф жандармов.      Царь не сказал "здравствуйте" и даже не кивнул. Не спеша закончил осмотр Вариной фигуры, потом повернул голову к Эрасту Петровичу и негромко молвил по-актерски поставленным голосом:      - Помню, Азазель. И Соболев только что говорил.      Он сел за письменный стол и кивнул Мизинову:      - Приступай. А мы с Михайлой Александровичем послушаем.      Мог бы предложить даме стул, хоть и император, не одобрила Варя, окончательно и бесповоротно разуверившись в монархическом принципе.      - Сколько у меня времени? - почтительно спросил генерал. - Я знаю, государь, как вы сегодня заняты. Да и плевненские герои ждут.      - Времени столько, сколько понадобится. Тут вопрос не только стратегический, но и дипломатический, - пророкотал император и с ласковой улыбкой взглянул на Корчакова. - Вон Михайла Александрович специально из Букарешта приехал. Тряс в карете старые косточки.      Князь привычно растянул рот в лишенной малейших признаков веселья улыбке, и Варя вспомнила, что у канцлера в прошлом году была какая-то личная трагедия. Кто-то там у него умер - не то сын, не то внук.      - Да уж не обессудьте, Лаврентий Аркадьевич, - унылым голосом сказал канцлер. - Испытываю сомнения. Слишком авантюрно получается, даже и для господина Дизраэли. А герои подождут. Ожидание награды - приятнейшее из времяпрепровождений. Так что излагайте, а мы послушаем.      Мизинов молодцевато расправил плечи и, вопреки ожиданиям, обратился не к Фандорину, а к Варе:      - Госпожа Суворова, расскажите подробно про обе ваши встречи с корреспондентом газеты "Дейли пост" Шеймасом Маклафлином - во время третьего плевненского штурма и накануне прорыва Османа-паши.      Что ж - Варя рассказала.      Оказалось, что и царь, и канцлер хорошо умеют слушать. Корчаков перебил только два раза. Сначала спросил:      - Это какой же граф Зуров? Не Александра Платоновича сын?      А во второй раз:      - Так, значит, Маклафлин с Ганецким хорошо знаком, если назвал по имени-отчеству?      Государь же раздраженно ударил ладонью по столу, когда Варя объясняла про информаторов, которыми обзавелись в Плевне многие из журналистов:      - Ты мне еще не объяснил, Мизинов, как вышло, что Осман всю армию для прорыва в кулак стянул, а твои лазутчики вовремя не донесли!      Шеф жандармов заволновался, готовясь оправдываться, но Александр махнул рукой:      - Потом. Продолжай, Суворова.      "Продолжай". Каково? В первом классе, и то на "вы" называли. Варя демонстративно выдержала паузу, но все-таки довела рассказ до конца.      - По-моему, картина ясная, - сказал царь, взглянув на Корчакова. - Пускай Шувалов готовит ноту.      - А я не убежден, - ответил канцлер. - Послушаем выводы почтеннейшего Лаврентия Аркадьевича.      Тщетно Варя силилась понять, из-за чего у императора и его главного дипломатического советника возникли разногласия. Ясность внес Мизинов.      Он достал из-за обшлага несколько листков и, откашлявшись, заговорил, очень похожий на зубрилу-отличника:      - Если позволите, я от частного к общему. Итак. Прежде всего должен повиниться. Все время, пока армия осаждала Плевну, против нас действовал хитрый, жестокий враг, которого моя служба не сумела вовремя выявить. Именно из-за козней этого тщательно законспирированного врага мы потеряли столько времени и людей, а 30 ноября чуть и вовсе не лишились плодов всех наших многомесячных усилий.      При этих словах император осенил себя крестным знамением.      - Уберег Господь Россию.      - После третьего штурма мы - а точнее, я, ибо выводы были мои - совершили серьезную ошибку. Сочли за главного турецкого агента жандармского подполковника Казанзаки, и тем самым предоставили истинному виновнику полную свободу действий. Ныне не вызывает сомнений, что нам с самого начала вредил британский подданный Маклафлин. Это несомненно агент высшего класса, незаурядный актер, готовившийся к своей миссии долго и обстоятельно.      - Как этот субъект вообще попал в действующую армию? - недовольно спросил государь. - У вас что, давали корреспондентам визу безо всякой проверки?      - Разумеется, проверка была, и претщательная, - развел руками шеф жандармов. - На каждого из иностранных журналистов запрашивали в редакциях список публикаций, согласовывали с нашими посольствами. Каждый из корреспондентов - человек известный, с именем, в враждебности к России не замечен. А уж Маклафлин особенно. Я же говорю, очень обстоятельный господин. Он сумел завязать дружеские отношения со многими русскими генералами и офицерами еще во время среднеазиатской кампании. А прошлогодние репортажи о турецких зверствах в Болгарии составили Маклафлину репутацию друга славян и искреннего приверженца России. Между тем, все это время он наверняка действовал по тайной инструкции своего правительства, которое, как известно, относится к нашей восточной политике с неприкрытой враждебностью.      До поры до времени Маклафлин ограничивался чисто шпионской деятельностью. Он, конечно же, передавал в Плевну сведения о нашей армии, для чего сполна воспользовался свободой, которая была опрометчиво предоставлена иностранным журналистам. Да, многие из них имели не контролируемые нами контакты с осажденным городом, и это не вызывало у наших контрразведовательных органов никаких подозрений. Впредь сделаем соответствующие выводы. Тут опять моя вина... Пока мог, Маклафлин действовал чужими руками. Ваше величество, конечно, помнит инцидент с румынским полковником Луканом, в книжке которого фигурировал загадочный J. Я опрометчиво решил, что речь идет о жандарме Казанзаки. Увы, я ошибся. J означало "журналист", то есть тот же британец.      Однако, когда в ходе третьего штурма судьба Плевны и всей войны повисла на волоске, Маклафлин перешел к прямой диверсии. Уверен, что действовал он не на свой страх и риск, а имел на сей счет инструкции от начальства. Сожалею, что с самого начала не установил негласное наблюдение за британским дипломатическим агентом полковником Веллсли. Я уже докладывал вашему величеству об антироссийских маневрах этого господина, которому турецкий интерес явно ближе нашего.      Теперь восстановим события 30 августа. Генерал Соболев, действуя по собственной инициативе, прорвал турецкую оборону и вышел на южную окраину Плевны. Это и понятно - ведь предупрежденный своим агентом о плане нашего наступления, Осман стянул все силы в центр. Удар Соболева застал его врасплох. Но и наше командование вовремя об успехе не узнало, а Соболев имел недостаточно сил, чтобы двигаться дальше. Маклафлин с прочими журналистами и иностранными наблюдателями, среди которых, замечу мимоходом, находился и полковник Веллсли, случайно оказались в самой ключевой точке нашего фронта - между центром и левым флангом. В шесть часов через турецкие заслоны прорывается граф Зуров, адъютант Соболева. Проезжая мимо журналистов, которые ему хорошо знакомы, он кричит об успехе своего отряда. Что происходит дальше? Все корреспонденты бросаются в тыл, чтобы поскорее сообщить по телеграфу о том, что русская армия побеждает. Все - но только не Маклафлин. Суворова встречает его примерно полчаса спустя - одного, забрызганного грязью и почему-то выезжающего из зарослей. Безусловно, у журналиста было и время и возможность догнать гонца и убить его, а заодно и подполковника Казанзаки, на свою беду увязавшегося за Зуровым. Ведь оба они хорошо знали Маклафлина и вероломства от него ожидать никак не могли. Ну, а инсценировать самоубийство подполковника было несложно - оттащил тело в кусты, пальнул два раза в воздух из жандармова револьвера, и довольно. Вот я на эту удочку и попался.      Мизинов сокрушенно потупился, однако, не дождавшись от его величества очередного упрека, двинулся дальше:      - Что же касается недавнего прорыва, то здесь Маклафлин действовал по согласованию с турецким командованием. Он был, можно сказать, козырной картой Османа. Расчет у них был прост и верен: Ганецкий - генерал заслуженный, но, прошу извинения за прямоту, не семи пядей во лбу. Он, как мы знаем, и не подумал усомниться в информации, переданной журналистом. Надо благодарить решительность генерал-лейтенанта Соболева...      - Да это Эраста Петровича надо благодарить! - не сдержавшись воскликнула Варя, смертельно обидевшаяся за Фандорина. Стоит, молчит, за себя постоять не может. Что его сюда, в качестве мебели привели? - Это Фандорин поскакал к Соболеву и убедил его атаковать!      Император изумленно уставился на дерзкую нарушительницу этикета, а старенький Корчаков укоризненно покачал головой. Даже Фандорин, и тот, кажется, смутился - переступил с ноги на ногу. В общем, всем Варя не угодила.      - Продолжай, Мизинов, - кивнул император.      - С позволения вашего величества, - поднял сморщенный палец канцлер. - Если Маклафлин затеял столь ответственную диверсию, зачем ему понадобилось извещать о своем намерении сию девицу? - Палец качнулся в сторону Вари.      - Но это же очевидно! - Мизинов вытер вспотевший лоб. - Расчет был на то, что Суворова немедленно разнесет такую сногсшибательную новость по всему лагерю. Сразу же дойдет до штаба. Ликование, сумбур. Дальнюю канонаду сочтут салютом. Возможно даже, на радостях первому донесению от атакованного Ганецкого не поверят - станут перепроверять. Мелкий штрих, импровизация ловкого интригана.      - Пожалуй, - согласился князь.      - Но куда делся этот Маклафлин? - спросил царь. - Вот кого бы допросить, да очную ставку с Веллсли устроить. Ох, не отвертелся бы полковник!      Корчаков мечтательно вздохнул:      - Да-а, такой, как говорят в Замоскворечье, компрометаж позволил бы нам полностью нейтрализовать британскую дипломатию.      - Ни среди пленных, ни среди убитых Маклафлин, к сожалению, не обнаружен, - тоже вздохнул, но в другой тональности Мизинов. - Сумел уйти. Уж не ведаю, каким образом. Ловок, змей. Нет среди пленных и советника Осман-паши пресловутого Али-бея. Того самого бородача, который сорвал нам первый штурм и который, как мы предполагаем, является alter ego самого Анвара-эфенди. О сем последнем я представлял вашему величеству докладную записку.      Государь кивнул.      - Ну что вы скажете теперь, Михайла Александрович?      Канцлер прищурился:      - А то, что интересная может получиться комбинация, ваше величество. Если все это правда, то на сей раз англичане зарвались, переусердствовали. Хорошо отработать - так еще и в выигрыше окажемся.      - Ну-ка, ну-ка, что вы там замыслили? - с любопытством спросил Александр.      - Государь, с взятием Плевны война вступила в завершающий фазис. Окончательная победа над турками - дело нескольких недель. Подчеркиваю: над турками. Но не получилось бы, как в пятьдесят третьем, когда мы начинали войной против турок, а ввязались в схватку со всей Европой. Наши финансы подобного противостояния не выдержат. Сами знаете, во что нам стала эта кампания.      Царь поморщился, как от зубной боли, а Мизинов сокрушенно покачал головой.      - Меня очень встревожила решительность и грубость действий этого самого Маклафлина, - продолжил Корчаков. - Она свидетельствует о том, что в своем нежелании пускать нас к проливам Британия готова идти на любые, даже самые крайние меры. Не будем забывать, что их военная эскадра стоит в Босфоре. А тем временем в тыл нам целит милейшая Австрия, однажды уже вонзившая нож в спину вашему батюшке. По правде говоря, пока вы тут воевали с Осман-пашой, я все больше про другую войну задумывался, про дипломатическую. Ведь мы проливаем кровь, тратим огромные средства и ресурсы, а в результате можем остаться ни с чем. Проклятая Плевна съела драгоценное время и подмочила репутацию нашей армии. Вы уж, ваше величество, простите старика, что в такой день вороной каркаю...      - Бросьте, Михайла Александрович, - вздохнул император, - мы не на параде. Неужто я не понимаю?      - До разъяснений, сделанных Лаврентием Аркадьевичем, я был настроен весьма пессимистически. Спроси вы меня час назад: "Скажи-ка, старая лиса, на что мы можем рассчитывать после виктории?" - я бы честно ответил: "Автономия Болгарии да кусочек Кавказа - вот максимум прибытка, жалкая цена за десятки тысяч убитых и потраченные миллионы".      - А теперь? - чуть подался вперед Александр.      Канцлер выразительно посмотрел на Варю и Фандорина.      Мизинов понял смысл взгляда и сказал:      - Ваше величество, я понимаю, куда клонит Михаил Александрович. Я пришел к тому же умозаключению, и привел с собой титулярного советника Фандорина неслучайно. А вот госпожу Суворову мы, пожалуй, могли бы отпустить.      Варя вспыхнула. Оказывается, ей здесь не доверяют. Какое унижение - быть выставленной за дверь, да еще на самом интересном месте!      - П-прошу прощения за дерзость, - впервые за все время аудиенции разомкнул уста Фандорин, - но это неразумно.      - Что именно? - насупил рыжеватые брови император.      - Нельзя доверять сотруднику наполовину, ваше в-величество. Влечет за собой ненужные обиды и вредит делу. Варвара Андреевна знает так много, что об остальном все равно без т-труда догадается.      - Ты прав, - признал царь. - Говорите, князь.      - Мы должны воспользоваться этой историей, чтобы опозорить Британию перед всем миром. Диверсия, убийства, сговор с одной из воюющих сторон в нарушение нейтралитета - это неслыханно. Честно говоря, я поражаюсь неосторожности графа Биконсфильда. А если б мы сумели взять Маклафлина, и он дал показания? Скандал! Кошмар! Для Англии, разумеется. Ей пришлось бы уводить свою эскадру, оправдываться перед всей Европой и еще долго зализывать раны. Во всяком случае, в Восточном конфликте сент-джемсский кабинет был бы вынужден сказать "пас". А без Лондона наши австро-венгерские друзья сразу бы присмирели. Вот тогда мы могли бы воспользоваться плодами победы в полной мере и...      - Мечты, - довольно резко прервал старика Александр. - Маклафлина у нас нет. Спрашивается, что делать?      - Добыть, - невозмутимо ответил Корчаков.      - Но как?      - Не знаю, ваше величество, я не начальник Третьего отделения. - И канцлер умолк, благодушно сложив ручки на тощем животе.      - У нас есть уверенность в виновности англичан и есть косвенные доказательства, но нет прямых, - принял эстафету Мизинов. - Значит, их надо раздобыть... или соорудить. Хм...      - Объяснись, - поторопил его царь. - И не мямли, Мизинов, говори напрямую. Не в фанты играем.      - Слушаюсь, ваше величество. Маклафлин сейчас или в Константинополе или, что вернее всего, держит путь в Англию, поскольку его миссия выполнена. В Константинополе у нас целая сеть секретной агентуры, и похитить мерзавца будет не так уж сложно. В Англии это сделать труднее, но при толковой организации...      - Я не желаю этого слышать! - вскричал Александр. - Что за гадости ты говоришь!      - Сами же велели не мямлить, - развел руками генерал.      - Привезти Маклафлина в мешке, конечно, не дурно бы, - задумчиво произнес канцлер, - да уж больно хлопотно и ненадежно. Как бы самим в скандал не вляпаться. В Константинополе еще ничего, а вот в Лондоне я бы не рекомендовал.      - Хорошо, - с горячностью тряхнул головой Мизинов. - Если Маклафлин обнаружится в Лондоне, мы его не тронем. Но поднимем в тамошней прессе скандал по поводу неблаговидного поведения британского корреспондента. Английской публике проделки Маклафлина не понравятся, ибо в рамки пресловутой fair play {Честная игра (англ.)} они никак не вписываются.      Корчаков одобрил:      - А вот это дельно. Чтобы связать Биконсфильду и Дерби руки, хватит и хорошего скандала в газетах.      Все время, пока шло это обсуждение, Варя незаметно, по четверть шажочка, перемещалась поближе к Эрасту Петровичу и вот, наконец, оказалась в непосредственной близости от титулярного советника.      - Кто это Дерби? - шепотом спросила она.      - Министр иностранных дел, - почти не шевеля губами, прошелестел Фандорин.      Мизинов оглянулся на шептунов и грозно двинул бровями.      - Ваш Маклафлин, видно, тертый калач, без особых предрассудков и сантиментов, - продолжил канцлер свои рассуждения. - Если разыскать его в Лондоне, то можно еще до всякого скандала провести с ним конфиденциальную беседу. Предъявить улики, пригрозить оглаской... Ведь случись скандал, он конченый человек. Я британские обычаи знаю - в обществе ему никто руки не подаст, хоть обвесься орденами с головы до ног. Опять же два убийства - это не шутки. Уголовным процессом пахнет. Человек он умный. Если еще и хороших денег предложить, да поместьем где-нибудь в Заволжье пожаловать... Может дать необходимые сведения, а Шувалов использует их для давления на лорда Дерби. Пригрозит разоблачением, и британский кабинет немедленно станет шелковым... Как, генерал, клюнет Маклафлин на комбинацию угрозы и подкупа?      - Никуда не денется, - уверенно пообещал генерал.      - Я этот вариант тоже рассматривал. Для того и привел с собой Эраста Фандорина. Без высочайшего одобрения назначить человека на такое тонкое дело не посмел. Уж больно многое на карту поставлено. Фандорин находчив, решителен, оригинального строя мысли, а главное, уже бывал в Лондоне с секретным, наисложнейшим заданием и блестяще справился. Знает язык. С Маклафлином знаком лично. Надо - похитит. Нельзя похитить - договорится. Не договорится - поможет Шувалову организовать хороший скандал. Может свидетельствовать против Маклафлина и сам как непосредственый очевидец. Обладает незаурядным даром убеждения.      - А Шувалов кто? - прошептала Варя.      - Наш посол, - рассеянно ответил титулярный советник, думавший о чем-то своем и, кажется, не очень-то слушавший генерала.      - Как, Фандорин, справишься? - спросил император. - Съездишь в Лондон?      - Съезжу, ваше в-величество, - сказал Эраст Петрович. - Отчего же не съездить...      Самодержец испытующе посмотрел на него, уловив недосказанность, но Фандорин больше ничего не присовокупил.      - Что ж, Мизинов, действуй по двум направлениям, - подытожил Александр. - Ищи и в Константинополе и в Лондоне. Времени только не теряй, мало его осталось.      Когда вышли в адъютантскую, Варя спросила генерала:      - А если Маклафлин вообще не отыщется?      - Уж поверьте моему чутью, милая, - вздохнул генерал. - С этим джентльменом мы еще непременно встретимся. Окончание следует... ЧИТАЙТЕ В РАССЫЛКЕ: Борис Акунин "Турецкий гамбит"      1877 год, русско-турецкая война. Принимавший участие в военных действиях в качестве сербского волонтера титулярный советник Эраст Фандорин пробирается в главный штаб русского командования с важным секретным сообщением. По пути он знакомится с очаровательной барышней, Варваровй Андреевной Суворовой, направляющейся в расположение русских войск, чтобы повидаться с женихом Петей Яблоковым - шифровальщиком генерального штаба.      Добравшись до своих, Фандорин сообщает генералу Соболеву о хитром фланговом маневре, задуманном турками. Из него следует, что русским надо срочно занять Плевну, ибо туда движется корпус Османа-Паши. У генерал-адъютанта Мизинова, бывшего шефа Фандорина, уже заготовлен на этот счет приказ главнокомандующего, который Петр Яблоков срочно шифрует и отправляет. К тому же у Мизинова есть для Фандорина еще одна задачка не из простых. Речь идет об Анваре-эфенди, секретаре султана Абдул-Гамида. Сей интересный турок лично возглавляет секретную операцию против русских. Господин отчаянный, с авантюрной жилкой. Вполне может сам появиться в русской ставке и сойти за "своего" благодаря европейской внешности и безупречному владению несколькими языками. Необходимо срочно вычислить турка. Но как? Ведь подозреваются все... АНОНСЫ Сергей Белошников "Палач"      История женщины, готовой на все ради мести компании насильников. На союз с "крестным отцом" мафиозного клана. На жестокие интриги и циничные преступления.     Но принесет ли счастье такая месть? Месть, которая, идя по нарастающей, с каждым эпизодом уничтожает еще одну частицу ее души?     Остановиться - необходимо. Остановиться - невозможно... Чак Паланик "Бойцовский Клуб"      Культовый роман Чака Паланика "Бойцовский клуб", впервые издающийся на русском языке, уже получил громкую известность в России благодаря не менее культовому одноименному фильму Дэвида Финчера и сценарию Джима Улса, опубликованному в журнале "Киносценарии". И вот наконец читатель может познакомиться с романом, положившим начало созданию аналогичных "бойцовских клубов" по всему миру, в том числе и у нас, в России. Так что же такое "Бойцовский клуб"? Но - тсс! Первое правило бойцовского клуба гласит: "Никогда не говори о бойцовском клубе". Лучше читай! Тем более что роман Ч.Паланика еще глубже высвечивает филосовские проблемы, поставленные в экранизации Д.Финчера, проблемы "поколения Х", "столкнувшегося с переизбытком рациональной информации при полном пересыхании ручейка эмоциональной жизни". Кен Кизи "Над кукушкиным гнездом "      Роман Кена Кизи (1935-2001) "Над кукушкиным гнездом" уже четыре десятилетия остается бестселлером. Только в США его тираж превысил 10 миллионов экземпляров. Роман переведен на многие языки мира. Это просто чудесная книга, рассказанная глазами немого и безумного индейца, живущего, как и все остальные герои, в психиатрической больнице.      Не менее знаменитым, чем книга, стал кинофильм, снятый Милошем Форманом, награжденный пятью Оскарами. Владимир Богомолов "Момент истины (В августе сорок четвертого)"      "Момент истины" - самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны. Этой книгой зачитывались поколения, она пользовалась - и продолжает пользоваться бешеной популярностью. Она заслуженно выдержала девяносто пять изданий и в наши дни читается так же легко и увлекательно, как и много лет назад. Гастон Леру "Призрак оперы"      Знаменитый роман французского писателя Гастона Леру (1868-1927), одного из основоположников детективного жанра, послуживший основой для нескольких экранизаций и знаменитого бродвейского мюзикла на музыку Эндрю Ллойда Уэббера. Роберт Ладлэм, Филип Шелби "Заговор Кассандры"      Роберт Ладлэм блестяще подтверждает свою репутацию короля политического триллера. На этот раз темой его романа стала страшная и, увы, вполне реальная угроза XXI века - бактериологическое оружие в руках злоумышленников. Цепочка смертей в России и США, мучительная агония экипажа `Дискавери` - это лишь первые результаты деятельности заговорщиков, решивших, во что бы то ни стало отомстить исламским террористам за гибель своих близких. Но стоит ли это месть жизни населения целых стран? Роман впервые публикуется на русском языке. Лоуренс Блок "Взломщик, который изучал Спинозу"      Берни Роденбарр снова идет в бой! На этот раз он задумал выкрасть знаменитую коллекцию монет. Он владеет информацией, которая может помочь... а может и не помочь. Но Берни - далеко не единственный, кто имеет виды на эту коллекцию. А она, между прочим, состоит из одной единственной монеты, стоящей целого состояния...     Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения 406