Мировая литература

Выпуск # 12 от 2003-07-21

---

Количество подписчиков: 2

---

Станислав ЛЕМ

ЧЕЛОВЕК С МАРСА

     Громыхнуло. Туча пыли поглотила вибрирующий конус, провода сыпанули голубыми искрами, с грохотом выбило главные предохранители перегрузки, и все утихло. Но кто может описать мое изумление и ужас, когда я увидел, что конус по-прежнему жив, двигается, стряхнул с себя два удерживающих его кабеля, словно два пучка соломы, и одним прикосновением черного конца щупальца "заварил" просверленное напротив его механического сердца отверстие.
     Конус, казалось, размышлял. Сценка была необычная: неожиданно замершие моторы, неподвижные с широко раскрытыми глазами люди и этот смешной конус, который раскачивался и двигался, размахивая щупальцами, будто не знал, что делать со вновь обретенной свободой, с чего начать. Я чувствовал, как у меня опять лихорадочно заработал мозг. Что делать? Что делать? Я вспомнил, что в углу зала стоят газовые гранаты и гранатомет. Теперь я уже был не на стороне марсианина, о, нет! Теперь на карту была поставлена жизнь! Но это порождение ада двигалось вперед, а кто отважится попасть в пределы досягаемости трехметровых змеевиков? Вот он протягивает их вперед и - о, ужас! - пирамидка гранат разваливается, превращается в какой-то вращающийся смерч и исчезает, словно ее никогда и не было! Еще видны остатки пыли на полу в том месте, где они лежали, следы хвостовиков... Вот и все... А громыхающий конус передвигается по бетону, выписывает круги, приближается к людям!
     Люди пятятся, дым закрывает путь к двери. Сейчас марсианин движется к Фрэйзеру, Линдсею и Джедевани. Профессор стоит в стороне, у свинцового экрана.
     - Беги! - слышу я чей-то крик, и ноги сами срываются с места. - Он их отрезает от двери. Беги! Ты им не поможешь!
     И тут я как бы слышу спокойный голос профессора; "Мы не просто ученые, мы - земная делегация, в задачу которой входит знакомство с пришельцем. Следует ли говорить, как должны вести себя члены такой делегации?"
     Я чувствую, как у меня краснеет лицо. Я стою и гляжу, ощущая свое бессилие.
     Конус приближается к трем мужчинам. Линдсей стоит, прикусив губу, в лице - ни кровинки, глаза горят, мускулы напряжены, я бы сказал - кариатида, удерживающая гигантскую тяжесть.
     Крик. Это Джедевани, его коснулось щупальце, приближается второе, и я вижу повисшее в воздухе тело, дергающиеся ноги, слышу ужасный вопль - и неожиданная тишина. Тишина бьет по ушам молотом. Конус идет на профессора, а Джедевани? Ах да, он лежит у стены плоский, как воздушный шарик, из которого выпустили газ. Конус движется к профессору. Они стоят друг против друга. Как странно смотрят глаза старика. Он словно бы вырос. Что теперь будет? Щупальца извиваются по земле, я слышу их грохот. Роли поменялись: те, кто собирался исследовать, стоят у стен - бессильные, дрожащие... Дрожащие? Нет, профессор Уиддлтон скрестил руки на груди и смотрит в выпуклые сверкающие диски на панцире ареантропа. Конус двигается, отдаляется от профессора - вдруг его щупальце касается старика, и тот падает на землю, словно молнией пораженный. Конус не обращает на это внимания. Он направляется ко мне, постукивает щупальцами, колотит сегментами своих спиралей о бетон, так что вспыхивают искры и сыплются крошки цемента. Вот он останавливается передо мной - бесконечная минута. Я вижу все как в тумане, только этот конус, черный, с извивающимися щупальцами... И тут ударил гром.

     Я куда-то летел. Вокруг выло и гудело. Словно ураган. Куда я лечу? - удивлялся я. Тело ничего не весило, но это не казалось мне странным. Неожиданно начало светлеть, словно кто-то протирал большое запотевшее окно, перед которым я стоял. Что происходит?
     Пустыня. Раскинувшаяся на многие километры, серо-желтая, усыпанная обломками камней, усеянная огромными воронками и песчаными холмами пустыня, над которой висело огромное, невероятно глубокое, светло-зеленое небо. Какое странное небо! На нем - звезды, хотя было и солнце. Оно показалось мне вроде бы немного поменьше, чем обычно, но грело сильнее и висело высоко, над самой головой. Пустыня приближалась ко мне. Я летел? Где мои руки и ноги? Ни рук, ни ног. Ничего. Только глаза или, может, мозг. Но я видел! Головокружительный полет нес меня вниз. Неожиданно я увидел: подо мной двигались как бы две огромные стальные башни, глубоко врытые в песок.
     Я опускался все ниже. Башни двигались сами, шевеля тонкими горизонтальными ручками, оканчивающимися широкими блестящими дисками. И когда эти диски на гибких "руках" приближались к грунту, песок вздыбливался, лопался, словно под ним разверзалась пустота, и исчезал на глазах. Его остатки разметывал гудящий горячий пустынный ветер. Так рождался гигантской ширины канал, уходивший в бесконечность. Зачем был нужен этот канал? Кому? Как работают эти машины? Но ведь такое невозможно, говорил я себе. Куда же девается выкопанный песок? Не исчезает же? И кто управляет машинами? Они работают медленно и ритмично, при каждом движении "рук" проделывая правильной формы выемку в грунте шириной в несколько сотен метров, даже в километр. Дико ревел ветер.
     Теперь воздух подо мною начал клубиться, сгущаться, темнеть, уплотняться... Боже! Это был черный металлический конус со щупальцами, который медленно опускался, вращаясь при этом, словно лист, падающий с дерева. Он упал, маленький, рядом с машинами и заполз под них. Спустя минуту вынырнул, поднял щупальца. Рядом с ним возник, казалось из ничего, и начал увеличиваться в размерах какой-то стекловидный контур. Перед глазами у меня закружилось. Черный конус исчез в песчаном вихре. Куда он подевался? Я еще больше напряг зрение и тут вдруг обнаружил, что касаюсь грунта, продолжаю опускаться: я погружался в песок. Хотел кричать, звать на помощь, но меня охватила тьма. Я свободно дышал, но где были мои легкие? Тело? Слышал ли я? Да, слышал ритмичный, далекий, очень глухой гул: боммм - и пауза, и снова - боммм. Зажегся свет. Нет, неправда, не было никакого света. Как бы это лучше сказать? Не было света, но я видел. Собственно, я не видел освещенных предметов, но знал, что они есть. Ощущение чьего-то взгляда, вперившегося в спину, но в тысячи раз более сильное. Это вызывало страх. Я чувствовал, что вокруг меня масса предметов. Я не видел их, но знал о них. Словно в неприятном сне, словно не мог вспомнить, не понимал их назначения, смысла. Появлялись залы эллипсоидной формы, огромные, погруженные во тьму, в которых передвигались ряды конусов. Все эти конусы, одинаково держащие щупальца в виде петель, шли бесконечной чередой, шли и шли в одном направлении. И я шел туда же. Проходил мимо каких-то аппаратов, которые - я это чувствовал - находятся везде, сразу со всех сторон.
     Огромные машины, но без каких-либо движущихся частей, состоящие из одних только слившихся мех собой фрагментов тел вращения, и еще какие-то маленькие тени да черные точки, ползающие по выпуклым поверхностям. Гул нарастал. И ударил свет. Подземелья Марса? Галереи, эллипсоидные залы соединялись во все более крупные и широкие, уже тонущие в свете объемы, по которым непрерывно двигались шеренги конусов. Это было необычно, но как бы понятно. И вдруг...
     Пространство. Огромное поле, именно поле, потому что я не могу назвать его залом, раскинувшееся на много миль. Гигантское, геометрически вздутое пространство. Вздымающийся над двумя шарами длинный цилиндр с тупым, закругленным носом стоял наклонно на пологом возвышении. И тысячи, тысячи черных подвижных конусов. Теперь я увидел, что потолок пространства был образован полусферическим сводом из какого-то однородного, слабо поблескивающего, видимо металлического, материала. На середине сферы зияло отверстие, напоминающее воронку, сквозь которое светило солнце: отверстие выходило на поверхность планеты...
     Неожиданно я почувствовал, как по машинам прошла волна. Поле конусов замерло, на возвышении сгустился смерч, и там, где только что был прозрачный воздух, возник ареантроп. Он приблизился к цилиндру и слился с его тенью. Или опять улетучился? Теперь гул звучал как бы во мне самом, настырный, громкий, требовательный. Мне казалось, что надо считать удары пульса. Не знаю почему. На двадцать шестом я почувствовал легкий толчок. Вздрогнул - цилиндра не было. Осталась вздутая пустая площадка и два шара, как бы немного уменьшившиеся в размерах. Над макушками конусов вздымался дым, а может, разреженный туман... потом я уже не видел ничего. Какое-то мгновение я чувствовал, что падаю. В абсолютной темноте ощущал, что нахожусь внутри вертикальной трубы, в которой опускаюсь медленно, словно капля масла в алкоголе. Я оказался в зале с низкими сводами и наклонным полом. Свет померк. Какая-то сила принудила меня поднять глаза: над головой распахнулось красное отверстие. В глубине заискрилось море звезд Млечного Пути. На его фоне мчался длинный темный снаряд с закругленным носом, оставляющий позади себя хвост белого пламени. Снаряд падал. На него надвигался вращающийся диск планеты, увеличивающейся на глазах. Вот диск занял уже все поле зрения. Чудовищно огромная, черно-серая планета раскинулась на половину горизонта, обрамленного звездами, и мчалась навстречу мутным, бездонным водоворотом.
     И тут я почувствовал удар. Мне казалось, что он был слабым, но я услышал хруст и грохот. Меня охватил сильный жар, и я потерял сознание.

     Я открыл глаза. Было совершенно темно, и голову ломило.
     Что случилось? Я принялся шарить вокруг себя руками - бетон. А это? Это - кабель. Монтажный зал? Но как я попал сюда?
     - Эй! Профессор!
     Тишина.
     - Господин Линдсей!
     Тишина.
     - Господин Фрэйзер! Послушайте, это я, Макмур...
     Тишина. Горло болело, а голова прямо-таки раскалывалась. Что случилось? Был эксперимент, потом конус вырвался, ах да, правда... А потом? Сон? Это был сон? И где все остальные? Я пошевелился. Приподнялся на колени, встал, провел рукой по стене. Ужасная слабость.
     Где я? Упал у главного подъемника? Если так, то где-то тут, в трех шагах, выключатели освещения. Было совершенно темно, я усиленно моргал, но не видел даже собственной руки. Ага. Вот выключатели, я повернул их - тишина и тьма. Ну, конечно же, полетели предохранители, тока нет. Но где все? Я принялся шарить по карманам. Вот зажигалка, скрипнул кремень - слабый огонек осветил небольшое пространство. Зал был, кажется, пуст. Пламя зажигалки трепетало - огромные уродливые тени бегали по стенам.
     Что за темный предмет?
     Это был Джедевани. Он лежал навзничь, как упал. Я подбежал к нему... Рядом с ним, повернувшись лицами друг к другу, лежали Фрэйзер и Линдсей. У Фрэйзера предплечье было прижато к лицу, словно он хотел заслониться от удара. Я дернул Джедевани за лацкан пиджака. Он слабо застонал.
     Жив! Слава Богу. Я подошел к остальным. Сердца бились.
     Но где профессор? Я не мог его найти. Фитиль начал потрескивать, догорая.
     - Господин профессор! - крикнул я. Старичок лежал неподвижно у противоположной опоры, там, где упал. Да, конечно, он ведь стоял у экрана.
     Я потянул его за рукав, перевернул на спину. Зажигалка погасла. В темноте еще несколько мгновений светила красная искра, и опустился мрак.
     Я ощупывал шероховатое от щетины лицо профессора - дышит ли? Мне казалось, что он теплый. Сердце? Да, сердце билось. Очень слабо и замедленно, но билось.
     Я спотыкаясь кинулся к дверям. Ударился головой о какую-то невидимую преграду. В глазах вспыхнули искры - дьявольщина! - я вылетел в коридор.
     Тьма. Я побежал наверх. В малом монтажном зале должен быть фонарик... А где доктор? Может, Финк уже пришел в себя?
     Я влетел в свою комнату.
     - Господин Финк!
     Тишина.
     Я принялся ощупывать постель. Пусто. Финк встал?
     Я ничего не понимал. Выскочил в коридор. Всюду темно. Я придерживался рукой стены, почти бежал. Вот дверь монтажного зала. Я отворил ее и остолбенел. Посередине зала размещалась площадка, на которой стоял ареантроп, касаясь щупальцами большого металлического шара, блестевшего в свете рефлекторов. Но не это меня изумило, нет. Рядом с марсианином стоял Финк в пижаме, бледный, с забинтованной левой рукой и, казалось, помогал ареантропу прикреплять стальную полосу к чему-то большому и черному, что лежало позади площадки.
     - Господин Финк! - крикнул я, но из глотки вырвался лишь хрип. - Инженер!
     Он не обернулся. Медленно, со свойственной ему тщательностью затягивал какой-то винт.
     Я испугался. Я боялся его еще больше, чем марсианина.
     Неожиданно конус вроде бы заметил меня. Странно, когда марсианин обнаружил мое присутствие, Финк заметил тоже. Он глядел на меня, но лицо инженера было совершенно чужим. Чужим и безразличным. Финк наклонился и, не обращая на меня внимания, продолжал закручивать винт.
     - Господин инженер! - рявкнул я. Страх страхом, но злость меня брала. - Что вы делаете с этим проклятым железным болваном? Вы спятили?
     Финк даже не дрогнул. Зато конус повернул в мою сторону щупальце.
     Я молниеносно выскочил за дверь, хлопнул ею и сбежал вниз.
     Не знаю, гнался ли он за мной. Я влетел в большой зал на первом этаже и принялся лихорадочно собирать кусочки целлулоида, бумаги, зажег все это от зажигалки и в слабом свете "костра" нашел аккумулятор. Он дал мне ток для запасного рефлектора. Наконец-то у меня был свет. Я занялся людьми, лежавшими неподвижно. Меня охватил страх. Неужто и они спятили, как Финк? Или он сошел с ума еще от того удара током?
     Первым очнулся Фрэйзер. Он громко застонал, и его начало рвать. Джедевани лежал без сознания еще долго. Тем временем раскрыл глаза Линдсей. Больше всего меня беспокоил профессор. Я делал ему искусственное дыхание осторожно, чтобы не поломать медвежьей услугой хрупкие ребра, и проклинал отсутствие доктора. К тому же я боялся оставить их одних, так как не знал, что делают на третьем этаже проклятый конус с Финком.
     Наконец веки на бледном, похудевшем лице дрогнули, и мои глаза встретились с горящим темным взглядом старого ученого. Какое-то мгновение он глядел, потом прикрыл глаза, так что я испугался и потормошил его, может быть, слишком сильно.
     - Осторожнее, Макмур, вопреки вашим усилиям я еще жив, - дошел до меня слабый шепот. И бледная тень улыбки скользнула по лицу старика.
     Я поднял его, усадил и принес воды. Через минуту он уже смог говорить. Первое, что он сказал, было:
     - Вы тоже видели Марс?
     У меня, вероятно, была идиотская мина, потому что он нетерпеливо добавил:
     - Ну, не прикидывайтесь глупее, чей вы есть. Вы ничего не видели, или - если вам так больше нравится - вам ничего не снилось?
     - Ах, вот вы о чем! - воскликнул я. - Да, мне кое-что снилось, а может, это была галлюцинация...
     - Об этом после, - сказал профессор. - Мне думается, я могу встать. Для рассказов будет время в другой раз, как говорит синьор Джедевани. Кстати, как он, как остальные?
     - Живы.
     Подошел Фрэйзер. Он тяжело дышал, и лицо у него было зеленоватое.
     - Слава Богу, профессор, вы живы...
     Линдсей стоял, опершись о столб, и вытирал лицо платком.
     - Да, мы живы, но у меня странно кружится голова...
     - Что с ареантропом? - спросил профессор. - Это самое важное, пока мы еще, хе-хе, кудахтаем. Я перестану заботиться о нем, наверное, лишь после смерти, - добавил он, слабо улыбнувшись.
     - Эта коварная железная скотина в малом монтажном зале.
     - Что? А вы-то откуда знаете? - Мужчины сразу выздоровели. Даже Джедевани попытался встать на ноги.
     - Я был там, видел его - горят аварийные лампы. С марсианином работает Финк.
     - Вы хотите сказать, Финк работает над ним? Инженеру снова удалось его обезвредить? - быстро спросил профессор.
     - Я хочу сказать то, что сказал: Финк работает как бы под управлением ареантропа. Я окликнул его, но инженер не отвечал.
     - Может, это был не Финк? - спросил Джедевани.
     - Да, это была моя тетя. - У меня лопнуло терпение. - Профессор, вы мне верите?
     - Верю! Какой же я старый осел... Но тут и ваша вина. Не ваша, Макмур, - добавил он, не поднимая головы, когда я удивленно взглянул на него. - Вы - единственный из нас, кто сохранил трезвость ума и недоверчивость, а нам, видите ли, захотелось поэкспериментировать, этак, знаете ли, связать барашка - и на операционный стол. И вот, извольте получить барашка, - закончил он, ударив кулачком по подъемнику, около которого мы стояли. - Теперь надо крепко подумать, что делать. Есть тут хоть что-нибудь, на что можно седеть?
     Нашлось несколько треног. Профессор, морщась, примостился на одной из них.
     - О чем тут думать, это конец, - сказал Джедевани, который все еще чувствовал себя скверно. - Надо отыскать Бэрка, пусть готовит автомобиль.
     - Лишаю вас голоса, - уже пришел в себя профессор. - Надо думать не о том, как сбежать, а о том, что делать с ним дальше. Да, вот что - где доктор?
     - Я его сегодня не видел, а где он был утром?
     - Собирался провести в лаборатории какие-то опыты с центральной жидкостью, - ответил Фрэйзер.
     - Господа, - насупился профессор, - у нас нет времени на болтовню. Газовые гранаты еще есть?
     - Были внизу, только не уничтожил ли он их, - сказал я. - Там оставалось еще штук тридцать. Можно сходить.
     - Господа, - сказал профессор, - возможно, кому-то мои указания покажутся странными, однако я решаю так: принесите сюда газовые гранаты, гранатометы и нацельте их на двери. Мы, прихватив маски, будем сидеть здесь. И пусть каждый расскажет, что видел во время своего... отсутствия. Не исключено, что это нам как-то поможет. Кто-нибудь против?
     Таковых не оказалось. Я пошел с Линдсеем, который чувствовал себя лучше других, и через пятнадцать минут мы уже сидели в зале, обложившись гранатами и держа в руках шнуры запалов. Стволы гранатометов были направлены на двери.
     - Уверен, еще до того, как мы его отравим, он исхитрится отправить нас к праотцам, - воскликнул профессор. - Не надо иллюзий. Иллюзии полезны только ко времени и в меру, кроме того, человек без иллюзий действует смелее. А теперь прошу, пусть кто-нибудь сбегает наверх за доктором, только не приближайтесь к малому залу.
     Вызвался, конечно, я. Однако в лаборатории было пусто и темно. Напрасно я кричал и искал. Вернулся я один.
     - Странно, - сказал профессор. - Ну, прежде чем мы начнем действовать, надо сориентироваться. Хотелось бы от вас кое-что услышать. Макмур, вы расскажете первым, что видели во время своей, как вы ее окрестили, "галлюцинации".
     Когда я закончил, воцарилось недолгое молчание.
     - Да, мне знакомы эти ощущения, - профессор поправил очки. - Я пережил подобное, но с гораздо большими подробностями. Ваши выводы?
     Мне что-то засветило.
     - Думаю, это была сцена отправки ракеты с Марса на Землю, а потом ее полет через межпланетное пространство... Остальное - марсианские обычаи, сооружения, технические приспособления...
     - Очень хорошо, - профессор сказал это так, словно похвалил ученика за правильный ответ. - Наблюдательный вы парень, Макмур. Когда вы принялись болтать о снах и галлюцинациях, я, честно говоря, подумал, что вы головой стукнулись. Скажу правду: я тоже... тоже родом из Шотландии... Тссс... - он, видимо, заметил, что я расплылся в улыбке, - сейчас не время лобызаться. Думаю, касаясь нас своим щупальцем, марсианин определенным энергетическим зарядом принуждал наши мозги работать в желаемом для него направлении.
     - А зачем ему понадобилась комедия с цилиндрами, волшебным порошком и прочим? - спросил Фрэйзер.
     - Это понятно: вылетая с Марса, они, думается, не знали, кого встретят здесь, на Земле. Поэтому он подготовился к любой возможности, а здесь до поры до времени вел себя так, как того хотели мы, - пока не приспособился к нашей атмосфере и не исправил нанесенных ему повреждений. Мою безграничную глупость он использовал...
     - Профессор, - прервал я, - полагаю...
     - Повторяю, мою безграничную глупость, - перебил старичок, - он использовал, чтобы освободиться, пока я с детской наивностью демонстрировал ему наш алфавит или учил началам геометрии. Вот и все. Хотелось бы, посмотреть сейчас на доктора, - добавил он раздраженно, - это он уговорил меня на такие штучки... Ну, хватит. Упреки ни к чему не приведут.
     - Господин профессор, - сказал Фрэйзер, - начни мы по-другому, он тоже воспользовался бы временем, когда в его распоряжении был ток, ведь ему хватило бы нескольких секунд. Лучше расскажите, что видели вы.
     - Что видел я? Хм, если б мы рассказывали только увеселения ради, я вообще промолчал бы. В моей голове, друзья, сейчас такая пустота... Хотя, - добавил он, сверкнув глазами, - я не поддаюсь. Для меня поддаться - значит умереть.
     И он с такой силой потянул за шнур спуска гранатомета, что Джедевани подпрыгнул.
     - Я, - тихо продолжал Уиддлтон, - как и вы, дорогие мои, видел диск Марса. Был на его поверхности. Сейчас нет времени на подробности, но я видел машины для преобразования материи в энергию, видел, каким образом они перемещаются с места на место.
     - Ну, ну? - спросил я, заинтересованный. - И как же это происходит?
     - Вы видели только одну стадию процесса и как следует не поняли. Ареантроп входит в своего рода приемную камеру из какой-то прозрачной субстанции и там распыляется на атомы... И точно такой же ареантроп в ту же (или следующую) секунду материализуется на произвольном расстоянии. Условие одно: поблизости должна присутствовать соответствующая аппаратура. Например, башни, что копают каналы, тоже выполняют роль приемников...
     - Вон оно как, - воскликнул я, - вот, значит, как они появлялись и исчезали... Но каков механизм?
     - Не знаю. Есть две возможности: либо сами атомы переносятся через пространство, либо, как я думаю, потеря энергии и материи в одном месте приводит в другой точке пространства, как-то идеально уравновешенной с первой, к возникновению точно такой же конфигурации атомов и молекул.
     - А как вы считаете, профессор, каналы-то зачем? - спросил я. - Смешно думать, что при их техническом совершенстве они занимаются возделыванием земли и ее мелиорацией. Кстати, я не видел на поверхности ничего, кроме песков. Все внизу... Наверху - лишь одна гигантская пустыня.
     - Не везде, дорогой Макмур, - странно улыбнулся профессор, - не везде пустыня. Есть там чудесные районы, рощи деревьев с пурпурными листьями, впадины, заполненные соленой черной водой. По берегам ползают мириады насекомых, вооруженных изготовленными ими же самими орудиями: рогами, челюстями, даже своего рода снарядами - есть такие, которые выбрасывают на расстояние ядовитое жало. В воде кружат флюоресцирующие тени каких-то других животных. Но все это панически убегает, скрывается, исчезает под камнями, на дне, в воздухе, когда приближается хотя бы один хозяин Марса. Areanthropos.
     - Следовательно, они тоже овладели поверхностью планеты, вытесняют и уничтожают других животных? - прервал я профессора.
     - Что значит - тоже? - спросил он. - Наши средства - ребячество... О, они умеют убивать, но в их железных футлярах скрываются более серьезные вещи... - и, отвечая на наши удивленные взгляды, добавил: - Ну, не в голове же, ведь голов у них нет. И перестаньте меня все время перебивать. Так вот, несмотря на все их возможности, это очень печальная страна, потому что я вообще не видел цели в их деятельности. Конечно, какое-то время я восхищался автоматами, иногда каким-нибудь ареантропом, который на значительном расстоянии уничтожал ненужный или мешающий каменный выступ или, наоборот, чудесным путем создавал какой-то предмет из ничего... Я осматривал их эллипсоидные залы, подземелья, в которых не видишь, но воспринимаешь все каким-то волшебным органом чувств, но я не улавливал смысла их действий, не видел цели, а одну лишь перегруженность поразительными деталями. Есть ли у них человеческие инстинкты? Чувствуют ли они? Любят ли? Ненавидят? Зачем на Землю прибыло так поразившее нас создание? Макмур, вы не задумывались над этим в своем "сне"?
     - Нет, признаться, я был слишком ошеломлен, профессор...
     - Скверно... Я не хотел поддаться страшной чуждости всего увиденного, чуждости, поражающей меня как человека, как ученого, как представителя Земли, наконец... Я хотел видеть сквозь нее, вне нее. Это было чрезвычайно трудно, ибо множество явлений я понять не мог. Как они живут? - вопрошал я. Ну, хорошо, я наблюдал, как они беззвучно передвигаются, и думал: быть может, я вижу лишь часть явлений. Ведь он, погрузив меня на Земле в свой марсианский мир, не мог наделить новыми средствами восприятия. Мы как бы видели в темноте, но я воспринимал это как некий импульс, активирующий кору моего мозга при закрытых глазах. Так происходит во сне. Но, думал я, может, они воспринимают как блаженство инфракрасное или, например, космическое излучение? Может, какое-то иное проявление материи? А если марсианину доступно чувство юмора, то ему мог бы показаться смешным вид курящего человека или пожирающего какую-то падаль, залитую вдобавок ее соусом и сваренную в грязной воде... Или, к примеру, футляры из ослиной и коровьей шкуры на ногах, все эти наши одежды, сшитые в виде мешка, рассеченного к тому же спереди, с трубами для рук и ног... и так далее и так далее. Математика - да, техника - разумеется, но эти смехотворные штучки... Наши ежедневные увеселения, вроде стаканчика водки, ну, а проблема женщины, то есть вообще пола?
     - И долго вы еще намерены пытать нас, возбуждая любопытство? - проговорил Линдсей. - Пожалуйста, профессор, ответьте наконец на этот миллион вопросов.
     - Дорогие мои, не думайте, будто я забыл о том, что наш друг, инженер Финк, сидит на третьем этаже и вынужден, похоже, выполнять приказы ареантропа, который что-то там творит... замышляет... не знаю, против ли нас, против ли человечества? Что мы можем сделать?
     - Взорвать дом, - крикнул вдруг Фрэйзер. - Мины подложены под фундаменты с позавчерашнего вечера. Главный запал по указанию профессора питается не от сети, а от аккумуляторов...
     - Только, пожалуйста, без меня, или вы хотите отправить всех на тот свет только потому, что профессору грезится героическая смерть? - с дрожью в голосе спросил Джедевани. Мне показалось, что он был в ярости.
     - Успокойтесь и сядьте, - улыбнулся профессор. - Это уже в крайнем случае. Рубильник рядом. Я не забывал о нем ни на минуту. Благодарю вас, Фрэйзер. Он ведь был у меня под рукой в ту критическую минуту, когда марсианин отшиб у меня ум, прежде чем одним прикосновением послать нас всех на Марс.
     - То есть? - крикнули мы, а я добавил: - Профессор! И вы не включили рубильник? Я б это сделал, ведь я шотландец!
     - А я ждал, - сказал профессор. - Я рассуждал просто: зачем ему нас убивать? Какая ему от этого польза? Я уже знал, что он - чертовски умное создание и ему нет нужды нас убивать, потому как корысти ему с этого никакой, ничего плохого мы ему уже сделать не могли, а убивать ради удовольствия? Увы, я верю, что такое свойственно только человеку, - добавил он тише. - Я хотел испить до конца чашу сию, и не сожалею. Не знаю, возможно, наш гость, используя несчастного Финка, готовит аппараты для уничтожения мира, возможно, они хотят всех нас прикончить, чтобы колонизировать Землю, ибо им у себя тесно.
     Я встал.
     - Хорошенькое дельце! А мы сидим себе и в ус не дуем. Нет, пока я еще могу хоть мизинцем пошевелить...
     - Садитесь, садитесь! Почему же вы не пошевелили мизинцем утром? - сказал профессор. - Что делать, он сильнее нас. Вы обратили внимание: время для него - совсем не то, что для нас. Как я установил, ему понадобилось меньше секунды, чтобы записать два металлических цилиндра... И это еще не все. Коснувшись щупальцем - а это отняло у него всего несколько мгновений, - он погрузил нас в состояние поразительного сна или гипноза, содержание которого для каждого он создал и передал почти моментально. Наши мысли, дорогие коллеги, по сравнению с интеллектуальными процессами марсианина ползут как улитки. Разве вы не понимаете, что даже при всех прочих равных условиях он способен познать тысячи истин, пока мы познаем одну?
     - Профессор, - сказал я, - мы знаем, вы правы. Он сильнее. Поэтому говорите, ответьте на вопросы, поставленные вами же.
     - Друзья мои, - ответил Уиддлтон, - мне ужасно тяжело. Так просто что-либо уничтожить и так трудно потом исправить ошибку. Существуют различные истины: есть созидающие, но есть и разрушающие. Поэтому я в нерешительности...
     - О чем вы? Я вас не понимаю. Они пьют кровь? Режут друг друга? Может быть, съедают? - сказал я. - Давайте, смело, профессор, нам это знакомо... Все это есть и на Земле, так чем же можно нас поразить? Смешно...
     - Нет, дорогой друг, не смешно, а страшно, - возразил профессор, - ибо то, что я видел, разрушило мои представления о многом, может быть, обо всем. Внешне я вроде бы остался прежним, верно? Однако я отличаюсь от вас. Я уже знаю, в чем цель и смысл жизни. - Он замялся. - Я побывал в южном полушарии Марса, - сказал он и громовым голосом добавил: - Кто-нибудь из вас еще был в южном полушарии?
     - Я видел то же, что и Макмур, - заметил Фрэйзер.
     - И я, - подтвердил Линдсей. - Видел сеть каналов, заполненных какой-то жидкостью, машины... Говорите, профессор, говорите...
     Старик наклонился, лицо у него побледнело.
     - Да, я был в южном полушарии, - повторил он таким странным голосом, что мне стало не по себе.
     - И что вы там, черт побери, видели?
     Профессор раскрыл рот. В этот момент дверь отворилась и какое-то качающееся, трясущееся тело ввалилось в зал, сделало несколько шагов и повалилось на пол.
     - Доктор! - крикнул я. - Доктор!
     Он лежал без сознания. Из рассеченного лба текла кровь, рисуя темную полоску на бетоне.
     Мы пытались привести его в чувство. Я вытащил у него из кармашка футляр с ампулами - все были разбиты. Он дышал очень поверхностно, хрипло. Удивительно, как ему удалось собственными силами добраться до зала.
     - Где Бэрк? - спросил кто-то.
     Никто не ответил.
     Доктор открыл глаза и застонал. Изо рта у него вытекло немного крови.
     - У него внутреннее кровоизлияние, - испуганно сказал я. - Профессор!
     Старик стоял неподвижно.
     - Я не всесилен, Макмур, не всесилен... Боюсь, наш друг умирает.
     Дыхание доктора то и дело прерывалось. Я расстегнул ему рубашку и увидел ужасные сине-красные вздутия на груди.
     - Его душили! - крикнул я. - У него сломаны ребра!
     Доктор снова раскрыл глаза, проблеск сознания засветился в них. Он разжал губы, на подбородок снова вытекла струйка крови и сползла к вырезу рубашки.
     - Друзья... - шепнул он и сделал такое движение, словно хотел подняться.
     - Он силится что-то сказать. Вам нельзя, не напрягайтесь! - воскликнул я, но доктор взглянул на меня так, что я сам же первый приподнял его, осторожно поддерживая голову. Он начал шептать, с перерывами, вызванными все более усиливающимся кровотечением.
     - Взорвать... взорвать все... - прохрипел он. - Уничтожить его, немедленно, через минуту может быть поздно...
     - Что случилось? Что с вами случилось, - наперебой спрашивали мы.
     - Это Финк... это Финк... я видел... видел...
     Что он сказал о Финке? Я ничего не мог понять.
     Голова доктора становилась все тяжелее.
     - Все мины, одновременно, сразу же, взорвать.
     Доктор терял сознание.
     - Он бредит, - сказал Фрэйзер.
     Последняя яркая искра появилась в глазах доктора. Он выплюнул огромный сгусток крови из легких, задохнулся и произнес почти нормальным голосом:
     - Немедленно взорвать весь дом, иначе всем верная гибель, - и добавил тише: - Это Финк... Финк...
     Голова упала набок. Я взял его запястье: пульса не было.
     - Он умер.
     Мы постояли над мертвым телом. Что делать?
     - Надо пойти наверх, посмотреть, что творится с Финком, и попробовать его спасти, - сказал профессор. - Потом мы взорвем здание. После того, что я узнал... Я думал, не ошибаюсь ли я? Хотел понять, по-человечески объяснить ту страшную картину, но теперь вижу, что был не прав. Это не были призрачные галлюцинации, все гораздо хуже: это реальность.
     Он выпрямился и прежним сильным голосом сказал:
     - Господа, кто пойдет наверх?
     Вызвались мы с Линдсеем.
     - С вас на сегодня довольно, - сказал Уиддлтон. - Вы уже ходили за газовыми гранатами и доктором, вы уже виделись с ареантропом, хватит. Пойдете вы, инженер.
     Линдсей затянул потуже ремень брюк.
     - Пистолет у вас есть? - спросил профессор каким-то странным голосом.
     - Зачем мне пистолет? - поразился инженер. - Ареантропа пулей не возьмешь.
     - Конечно, марсианина нет, наверняка нет... - сказал профессор, быстро подошел к одному из шкафов, немного покопался в нем и вручил Линдсею черный плоский браунинг. - Возьмите. На всякий случай.
     Инженер минуту глядел на блестящее оружие, взвесил в руке, пожал плечами и вышел, освещая себе путь фонариком. Мы стояли в дверях. Фрэйзер остался у гранатометов, Джедевани - около "адской машины", а я и профессор вышли в коридор. Тишина стала напряженнее. Я не мог так вот просто стоять и ждать.
     - Я пройду только до лестницы, - сказал я и сделал шаг.
     Он остановил меня, сильно дернув за пиджак.
     - Под честное слово, Макмур?
     - Слово, профессор! - воскликнул я и побежал к площадке. Было видно в темноте, как слабый лучик фонарика забирается по маршам лестницы все выше и выше. Потом простучали шаги на уровне третьего этажа, я услышал, как тихо раскрылась дверь малого монтажного зала - и наступила тишина.
     Кровь пульсировала у меня в висках, мышцы напряглись, я стоял в чернильно-черной тьме и считал; сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят... Неожиданно громыхнул выстрел. Я вздрогнул, подскочил к лестнице, но проклятое честное слово удержало меня. Второй выстрел, третий. И вдруг впервые в жизни волосы встали у меня на голове дыбом. Раздался вопль ужаса, рев ошалевшего от страха человека. Громкий, быстрый топот ног, над самой лестничной клеткой прогремел выстрел, резкий, душераздирающий крик ударил в уши. Я ощутил порыв воздуха, и какая-то темная масса свалилась на бетон в метре от меня.
     Что-то мокрое и теплое брызнуло в лицо, я прыгнул вперед - из фонарика вырвался сноп света.
     В желтом круге возникло размозженное падением с третьего этажа, изуродованное, с вдавленной в плечи головой тело инженера Линдсея. Я узнал его по брюкам, а когда схватился за одежду и перевернул его навзничь, тут же отскочил, крикнув от ужаса. Глаза у Линдсея были вытаращены, из широко раскрытого рта торчал язык, который он откусил, падая, кровавая пена заливала лицо. Я услышал шаги - это был профессор.
     - Я боялся этого, - остановившись у меня за спиной, шепнул он. - Этого я боялся.
     - Что случилось, профессор? Марсианин спятил?
     Профессор долго смотрел на меня.
     - Милый мой мальчик, - сокрушенно сказал он наконец, - не от марсианина бежал Линдсей так, что потерял ориентацию и упал с лестницы, пролетев два этажа... И не марсианин поломал доктору ребра.
     - А кто? - спросил я, чувствуя, как замирает сердце.
     - Финк, - сказал профессор, развернулся и пошел во тьму. Я - за ним. В зале профессор объяснил Фрэйзеру и Джедевани, что произошло.
     - Финк? Не может быть! Он обезумел?
     - Нет, он не сошел с ума. С ума может сойти человек. Мальчики мои дорогие, - не сердитесь, что так называю вас, - Финк уже не человек. Давайте устанавливать взрывные капсюли, добавим газовые гранаты, пусть все разнесет в клочья. Так надо.
     - Значит, сдаемся, профессор?
     - Не думайте, что из-за потери друзей. Нет. Только потому, что я уже знаю это существо на третьем этаже. Оно и ему подобные не имеют права на существование. Не нужна нам ни их мудрость и знания, ни их холодное, страшное совершенство.
     - Я не понимаю, профессор.
     - Сейчас не время для разъяснений, Макмур. Подсоединяйте провода.
     Под руководством Фрэйзера мы подвели дополнительные взрыватели ко всем газовым гранатам и бризантным снарядам и вышли из зала, разматывая за собой шнур электрозапальника.
     Мы покинули здание через парадный подъезд - я ждал на ступенях с катушкой провода, а Джедевани побежал в служебный домик за шофером. Это был первый приказ, который он выполнил с величайшим желанием и быстротой. Уже через минуту подъехал знакомый мне черный "бьюик", которому предстояло отвезти нас в город.
     - Бэрк, - распорядился профессор, - подъезжайте к концу пруда и ждите нас там.
     Шофер, который, казалось, ничему не удивлялся, включил стартер. Мотор заворчал, и вскоре задние красные огоньки лимузина исчезли в ночном мраке.
     Было довольно холодно и влажно. Профессор шел первым, мы трое - за ним, причем я нес катушку, с которой сматывался провод.
     Когда мы отошли метров на триста, провод кончился. Мы залегли в сухой меже, разделяющей поля. Я включил фонарик, а Фрэйзер подсоединил концы проводов к специальному ключу с широкой рукояткой и молча, не произнеся ни слова, подал его профессору. Я глянул в сторону дома. Он был совершенно темный, почти невидимый, только крыша с горбом купола выделялась на фоне более светлого неба. На третьем этаже, в крыле, виднелись три слабо освещенных окна. При мысли, что там находится ареантроп и Финк - какой-то совершенно незнакомый, страшный инженер Финк, который не сошел с ума, но убивал своих друзей, я почувствовал, как по спине прошла дрожь. Профессор велел нам прижаться головами к земле и повернул рукоятку.
     Гигантская красная вспышка расцвела во тьме. Раздался глухой рокот взрыва, а вслед за ним дробью посыпались очереди других, хруст и треск ломающихся перекрытий, скрежет и лязг падающих машин, грохот разваливающихся и рушащихся в языках пламени стен. Наконец огромное, прекрасное здание превратилось в колоссальную, все еще дымящуюся, стреляющую в небо языками пламени осыпь.
     Потом наступила тишина. Лишь с тихим шумом падали на траву мелкие капли дождя.
     Профессор медленно поднялся.
     - Друзья, мы закончили свою работу. Какой же это печальный конец! Трое крупных ученых заплатили за нее жизнью. Узнали мы что-нибудь? Да, одну, мне кажется, истину. Планеты - чужды друг другу. Не так чужды два человека - один из жаркой Австралии, другой - с полярных льдов. Не так чужды друг другу человек и зверь, птица и насекомое. Их нечто объединяет и связывает. Они выросли под одним небом. Дышат одним воздухом. Их обогревает одно солнце. Общие истины? Да, есть и общие истины. Но у каждого есть и своя, пригодная только для него. Тут суть, дорогие мои, не в цене открытия. Суть в его высшем смысле. Что еще мы узнали? Вырвали мы у пришельца тайну преобразования материи? Нет. Так, может быть, мы узнали что-то о нас самих? Какую-то новую истину? Увы, да. Я ее познал, И зачем она мне, эта истина? Друзья мои, я изменил решение: я не скажу вам ничего. И вы должны чувствовать не любопытство, обычное несчастное человеческое любопытство, а испытывать благодарность ко мне. Благодарность за то, что я ничего не сказал и не скажу. Ибо марсианин - чудовищное существо. Он знал, что я руковожу вами, знал, что я - самый сильный. И подумал: "Чтобы его уничтожить, мне достаточно захотеть. Но какой мне от этого прок? Никакого! Нет, я его сломаю. Открою ему глаза на то, о чем он даже и подозревать не мог". Так он и поступил. Друзья мои, я хочу верить, что Марс уже никогда больше не покусится на овладение Землей. Там вылупился и вырос в плазме, экранированной сталью, разум, которому чуждо любое чувство. Да, им чужды ненависть, уныние, злость, гнев, ярость, но столь же чужды и добро, дружба, радость, любовь. А что влечет человека к науке, к познанию, если не любовь - любовь к истине? Что может сделать человек, не знающий любви? Земными словами рек апостол Павел: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий". Да, это слова человеческие. И я горжусь этим. Друзья, нам необходимо забыть. Невозможно объяснить людям то, что вы пережили, так как же могу сделать это я, тот, кого подверг тягчайшему испытанию пришелец из другого мира?
     Профессор замолчал. Наши одежды намокли от дождя. Влажный ветер донес запах гари. Небо на востоке начало сереть.
     - Профессор Уиддлтон, - сказал я, - если не хотите сказать, какие страсти продемонстрировал вам этот тип с Марса на своей планете, то скажите хотя бы одно: он одержал над вам верх? Одолел вас? И ради Бога, что произошло с Финком?
     - Одолел ли он меня... - тихо сказал профессор. - Два эти вопроса связаны так тесно, как вы даже не подозреваете. Вот Финка он действительно одолел. Там, наверху, действовал ведь не Финк под гипнозом, не Финк в каталептическом состоянии, не Финк безумный... Внешне это был Финк - не наш друг-инженер, а нечто с его телом, его руками и ногами, в его одежде. И при этом "оно" не было инженером Финком.
     - Что такое? - остолбенел я. - Что это значит?
     - Да, да, вы удивлены...
     - Ну, хорошо, тогда что марсианин с ним сделал?
     - Не знаю точно, только догадываюсь на основании увиденного. Ареантроп что-то изменил в нем, что-то отнял, а взамен дал что-то другое.
     Я был совершенно заморочен.
     - Так что же он отнял и что дал? - спросил я. - Может быть, это была душа? И он переправил ее на Марс?
     - Напрасно вы с такой язвительностью произносите слово "душа", - тихонько сказал профессор. - Нет, это была не душа. Я не могу сказать, дорогой мой, ибо это как раз и относится к тому, о чем мне говорить нельзя. Но отвечу так; во-первых, он меня не одолел, не сломал. В самую тяжелую, самую трудную минуту я вспомнил, кто я есть и кого люблю. Может быть, это меня спасло. Необходимо, чтобы в тебе было хоть немного веры... Хотя лучше, чтобы она была и в тебе, и в других. Только тогда можно что-либо совершить. А во-вторых, попытаюсь пусть не объяснить, но сделать чуть-чуть понятнее проблему инженера Финка. Вы знаете, что можно по собственному желанию приводить в движение мускулы тела. Верно?
     - Конечно.
     - Ну, хорошо, а как это делается?
     - Разные есть теории, - ответил я, - но, насколько я знаю, механизм "желания", воли не известен.
     - Не известен вам, но не мне, чтобы быть точным, - сказал профессор. - И слава Богу. Но иногда, когда вы спокойно лежите, бывает, что" тот или иной мускул нет-нет да самопроизвольно сократится, вздрогнет, и вы можете это видеть. Так?
     - Случалось, - ответил я. - Думаю, такое бывало с каждым.
     - И кто же действует в этом случае?
     - О, знаю, - сказал я. - Возможно, молочная кислота образовалась в какой-то мышце или в коре головного мозга какой-нибудь приблудный ток пощекотал соответствующий центр...
     Профессор кивал и улыбался.
     - Неплохо, неплохо. Но все далеко не так просто... Если вы знакомы с различными теориями, объясняющими деятельность мозга, то должны знать, что некоторые ученые именно в таких токах и раздражениях усматривают причины произвольных движений.
     - Ну, да, конечно. Но есть и другие...
     - Оставим их в стороне, чтобы не разбрасываться. Итак, то, что некоторые именуют произвольным механизмом, иногда действует не только помимо нашей воли, но даже наперекор ей. Я, конечно, говорю не о сокращении утомленных мышц, тут дело ясное, а о колебаниях мышц совершенно нормальных во время отдыха...
     Стало быть, все выглядит так: если эту произвольно сокращающуюся мышцу считать как бы аналогом инженера Финка до произошедшего с ним несчастья, то ту, другую, которую вы видите в действии, удивляясь, что она ни с того ни с сего сжимается, работу которой вы чувствуете, хотя происходит это совершенно помимо вашего желания, - такую мышцу можно назвать аналогом Финка после всего случившегося.
     И глядя при свете наступающего утра мне в лицо, видимо не очень-то отмеченное мудростью, он добавил:
     - Понимаете, Макмур, я не могу вам сказать ничего больше, не сказав при этом всего... А этого мне делать нельзя.
     Уже почти совсем рассвело. Профессор обратился к нам:
     - Прежде чем пойти к машине, надо осмотреть развалины. Если даже, как я надеюсь, конус уничтожен, то не исключено, что центральный шар, пузырь, уцелел. А это как раз и есть то страшное творение... Мертвая-то материя в чем виновата?
     - Профессор, - спросил я, - вы считаете, что шар сам, без аппарата-носителя, способен восстанавливать все ему необходимое? Такой бессильный... пузырь?
     - Не хотел бы я иметь такого "бессильного" противника, даже если б за мной стояла вся армия Соединенных Штатов, - сказал профессор. - И перестаньте у меня выпытывать, все равно ничего больше не скажу.
     Мы двигались по тяжелой, мокрой траве. Я первым прошел через разрушенный взрывом подъезд и стал карабкаться по обломкам. Чудовищная сила взрыва погнула тяжеленные профилированные фермы из массивной стали, размозжила головки моторов, разбила на части монолитные блоки железобетона.
     Неожиданно я увидел под обломками что-то черное - и подошел ближе.
     Это было оторванное щупальце чудовища.
     - Не прикасаться! - крикнул профессор. - Его плазма - смертна, его злость - нет.
     Я продолжал искать. Увидел что-то вроде погнутого колпака конуса, но не был уверен, что это действительно он. Потом нас окликнул Фрэйзер - втиснутый между кирпичами, торчал обрывок пиджака Финка. Мы бродили по развалинам, от которых все еще несло хлором газовых гранат. Наконец профессор сказал:
     - Все это впустую. Я прикажу залить руины несколькими сотнями галлонов бензина и поджечь. Тогда, если даже ядро выжило при взрыве, оно будет уничтожено пламенем, - и маленький, черный, сутулый, он двинулся к выходу. Перепрыгивая с камня на камень, мы шли за ним по осыпающимся под ногами обломкам.

     Мы молча отправились в путь, поглядывая по сторонам. Неподалеку, справа, раскинулись зеленые непрозрачные воды пруда. Наконец за поворотом появился автомобиль - черная точка на серой ленте автострады. В тот же момент небо на востоке вспыхнуло красным и золотым и первый сноп солнечных лучей, словно торжественный огненный салют, пронзил голубизну. Низкие тучи быстро разбежались, отсвечивая кремовым и белым. Лица овевал ветер, насыщенный водяной пылью из пруда.
     - И он хотел все это у нас отнять... - шепнул профессор.
     Верно ли я его понял? Спрашивать не было смысла.
     Мы молча добрались до черного тяжелого "бьюика". Бэрк выскочил из машины и отворил нам дверцы. Мы сели. Дверцы захлопнулись. Несколько секунд скрежетал стартер, пахнуло дымом.
     Машина дрогнула и покатилась в сторону Нью-Йорка.

Конец

Содержание предыдущих выпусков рассылки:

Выпуск	Дата	Содержание
1-7	09.06.03-06.07.03	Сидни Шелдон "Лицо без маски"

Подпишитесь: