Мировая литература

Выпуск # 10 от 2003-07-14

---

Количество подписчиков: 2

---

Станислав ЛЕМ

ЧЕЛОВЕК С МАРСА

     Когда черный блестящий конус наконец замер в неподвижности под слепящим светом дуговых ламп, инженер Финк ребром руки отер пот со лба, поправил съехавший на бок галстук и, поглядывая на потные красные физиономии окружающих его мужчин, сказал:
     - Да, теперь он наш. Надо подумать, что делать дальше.
     Профессор Уиддлтон, единственный, на ком не было свинцово-асбестового скафандра, вышел из-за наспех сложенного экрана, возведенного из поставленных на попа свинцовых плит и, не отрывая глаз от своей золотой луковицы - часов, сказал:
     - Господа. Уже двенадцать минут вы подвергаетесь воздействию облучения. Соблаговолите пройти со мной.
     Мы вышли, бросая беспокойные взгляды на этот таинственный черный предмет. Выходя последним, я взглянул еще раз. Странное творение покоилось на деревянном настиле: три змеевика, выходящих из его боков, лежали неправильными кольцами. Знакомое металлическое тиканье доносилось изнутри, перемежаемое долгими промежутками молчания и прерываемое тихим шипением или, скорее, звуками трущихся одна о другую металлических поверхностей. Свет играл на блестящей черной оболочке, сильнее отражаясь в тех точках поверхности, где разместились выпуклые стекловидные вставки, как бы слепые глаза. Дрожь пробежала у меня по позвоночнику, я с облегчением прикрыл дверь. Мы шли парами по коридору, ведущему к лифту.
     - Как думаете, доктор, могут ли накапливаться дозы облучения? То есть если мы прервемся на несколько минут или, скажем, на полчаса, то вредное воздействие новой дозы облучения не належится на предыдущую? - спросил Уиддлтон.
     Доктор развел руками:
     - Не знаю, дорогой профессор, я не знаю ничего. Если проводить аналогию с радием, то надо ориентироваться на более длительные перерывы. По меньшей мере в несколько дней.
     - Скверно, - буркнул профессор. - Нам необходимо действовать немедленно.
     Через несколько минут мы уже сидели в удобных креслах библиотеки. Я с облегчением затянулся хорошей сигаретой. Мускулы еще дрожали от усилий: нам пришлось своими силами переносить обезвреженное чудовище в экспериментальную камеру, пока оно не пришло в себя.
     Профессор раскурил погасшую сигару.
     - Господа, ситуация ясна: либо мы оставим нашего милого гостя и даем драпака на сотни миль отсюда, либо приступаем к операции немедленно, сейчас же. Третьего пути не дано, если мы не хотим, чтобы он распался у нас под руками, превратив нас самих в атомную пыль...
     - Позвольте, профессор, - начал Фрэйзер. Лицо у него горело в лучах заходящего солнца. - Единственный способ, который я вижу, это разобрать машину на безвредные части, возможно, отключить "шарик", то есть регулирующий живой центр. В оконце этого центра, как мы знаем, есть несколько небольших отверстий, вероятно служащих для дыхания. Если б не это, мы не смогли бы так быстро отравить его. Так вот, повторяю, этот центр надо как-то отключить...
     - Такая попытка равносильна самоубийству, - тихо заметил профессор. - Кто согласится сделать это под руководством и по указаниям двух наших инженеров?
     Не глядя друг на друга, все мужчины поднялись. Я тоже встал, не отдавая отчета в происходящем, но тут увидел обращенные на нас черные, излучающие тепло глаза профессора.
     - Благодарю, господа. Так я и думал, но расставаться с жизнью впустую не позволю. Господин инженер, у вас есть какие-нибудь предложения?
     Финк что-то лихорадочно чертил в записной книжке, выписывая какие-то формулы, и вдруг встал:
     - Есть! Необходимо использовать фотопластинки.
     - Это ничего не даст, - сказал я. - Излучение наверняка засветит их...
     - Если даже и так, не беда. - Финка, казалось, не сбило мое возражение. - Экспонируем несколько пластинок в различных местах машины и, во-первых, найдем непосредственный источник излучения, а во-вторых, быть может, составим какое-нибудь, пусть не вполне ясное представление о внутреннем строении машины.
     - И каким же образом? - спросил доктор.
     - Очень простым: различные части аппарата поглощают генерируемые внутри него лучи в различной степени и дадут на приложенной к конусу пластинке следы, подобные рентгеновским, по которым, возможно, мы определим контуры внутренних деталей.
     - Ну, что ж, инженер, - кивнул профессор. - Так и сделайте. - Но тут же добавил, видя, что Финк встает: - Однако пусть кто-нибудь пойдет с вами и наблюдает сквозь щель в броневых дверях, не случится ли чего-нибудь. Такой контроль на будущее обязателен. Мы же еще немного побеседуем.
     Поскольку, казалось, никто не хотел пропустить интересного совещания, пойти с инженером вызвался я. По дороге в камеру он прихватил толстую пачку фотопластинок, обернутую слоем свинцовых листов, которые весили столько, что мы едва дотащили свой груз до места. Здесь инженер оставил меня за дверью и велел наблюдать за ним через фильтр из свинцового стекла, вделанный в броневую плиту двери, а сам взял несколько пластинок и вошел в камеру. Сняв свинцовую обертку, он экспонировал одну пластинку, потом вторую и так продолжал, прижимая их всякий раз к другому месту черного конуса, двигаясь по спирали. Все происходило в абсолютной тишине, нарушаемой только далеким, тихим тиканием внутри машины.
     Когда инженер вышел, я обратил внимание на то, что лицо у него покраснело. Мне подумалось, что это первое проявление вредного воздействия излучения. Однако я ничего не сказал, чтобы не волновать его, и мы пошли в лабораторию.
     Инженер провел меня в небольшую затемненную комнатку. Зажглись маленькие рубиновые лампочки. Забулькали растворы реактивов. Я присел на табурет. Я чувствовал сильное утомление, мне казалось, что я не спал больше месяца. Но инженер наклонился над пластинками, и я мгновенно забыл и про усталость, и про бессонницу. Пластинка на просвет показала один почерневший участок, какие-то нечеткие параллельные полосы, а в самом центре была засвечена полностью. На второй была та же картина. Все остальные оказались засвеченными целиком.
     - Черт побери, впустую, - проворчал инженер. - Надо повторить. Только сократим экспозицию в два раза. У лучей очень большая проникающая способность.
     - Вы больше не пойдете, - сказал я. - Теперь моя очередь. С вас хватит. Когда вы вышли из камеры, у вас было красное лицо, а что это означает, вам известно.
     Инженер начал возражать, но я настоял на своем. Мы опять сходили за пластинками, и я вошел в камеру. Впервые я был один на один с нашим таинственным, смертоносным гостем - а его тиканье, временами напоминающее очень слабый человеческий хрип (а может, это была только игра моего воображения), тоже действовало не очень-то успокаивающе.
     Я быстро прикладывал пластинки, сверяясь с укрепленным на запястье секундомером, и выбегал из камеры с экспонированными, где их принимал у меня инженер. Покончив с последней пластинкой, мы отправились в темную комнату.
     И снова потянулись минуты ожидания, пластинки хлюпали в широких ванночках, какие-то пятна появлялись на стекле, возникали, усиливались и светлели тени... Две пластинки были засвечены. Инженер проверил их номера, сравнил с планом машины и сказал:
     - Центр излучения находится между двумя нижними стекловидными отверстиями. Именно там засветились две эти пластинки.
     - А остальные? - спросил я, пытаясь заглянуть ему через плечо.
     - Еще минута, только положу в закрепитель.
     Секундомер тикал в темноте. Было слышно наше ускоренное дыхание.
     Наконец инженер вынул пластинки из ванночки, и мы вышли в коридор.
     - Вот первая: путаница светлых и темных полос, какие-то линии, а это? Не слабая ли это овальная тень? Да, но ведь это...
     - Центральная груша, вы правы. Значит, она непроницаема для лучей, и это говорит о том, что излучение неопасно для плазмы, содержащейся в груше, так как она изготовлена из какого-то загадочного материала, не пропускающего эти лучи.
     Вторая и третья пластинки показали новые детали в виде наслаивающихся теней, темных и светлых пересекающихся полос.
     - Те, что резче, - пояснил инженер, - провода или трубки, идущие у самой поверхности, к которой вы прикладывали пластинки, я размытые - из более удаленных частей.
     - Вы что-то знаете и как-то разбираетесь? - тихо спросил я.
     - У вас слишком высокое мнение о моих знаниях, - улыбнулся инженер. - Пока что я знаю не больше вашего. Надо будет сделать несколько эскизов.
     Мы прошли в лабораторию, где Финк начал с карандашом в руке набрасывать на большой, приколотый к чертежной доске лист какие-то прямые и кривые линии, налагая их друг на друга. На белом листе возник клубок контуров, который в принципе изображал тело вращения, напоминающее конус.
     - Двигающий механизм почти ясен... - ворчал инженер, - ну и что... Как извлечь чертово ядро из скорлупы, вот в чем дело...
     - Но принцип конструкции в общих чертах вам понятен? - спросил я.
     - Все это дьявольски запутано: там есть части, несомненно имеющие что-то общее с системами трансформации, но что, черт побери, является источником энергии? Понятия не имею. Я не вижу ни одной вращающейся части.
     - Мне кажется, тиканье, скорее всего, исходит из верхней части конуса, - заметил я. - Впрочем, возможно, я ошибаюсь.
     - Ну, мне тоже это пришло в голову. Там есть подвижная часть - вот эта, - решил он, указывая на размытую тень, что-то вроде неравнобедренного треугольника, который выглядел, как...
     - Ну, конечно! - воскликнул я. - Это же копия волчка, детского волчка.
     - Вы думаете? - наморщил брови инженер. - Принцип гироскопа, а следовательно, его сердце - гироскоп. Пожалуй, вы правы, - сказал он после недолгого раздумья и нанес на рисунок несколько линий. Теперь в центре тела вращения стал виден волчок, похожий на два конуса, соединенных основаниями. Волчок находился в пробеле центральной тени - как бы трубы, которая шла посредине машины, разрываясь, чтобы принять волчок, и оканчивалась наверху розеткой, на которой размещалась таинственная груша. - Пошли, - сказал инженер, сорвал с доски несколько кнопок, державших бумагу, свернул лист в трубку и взял под мышку.
     Наше появление было воспринято с напряженным ожиданием. Инженер разложил бумагу перед профессором и принялся кратко пояснять.
     - Принцип действия мне совершенно непонятен, - сказал он. - Я вижу единственный путь: задержать излучение. Это необходимое условие.
     Уиддлтон прищурившись смотрел на него и молча слушал.
     - Поскольку - хотя и не могу это утверждать со стопроцентной уверенностью - центральным механическим элементом является этот волчок, или гироскоп, обнаруженный Макмуром, - тут все удивленно взглянули на меня, - постольку необходимо его остановить. Эта размытая тень на пластинке - единственная подвижная деталь. Напрашивается возможно не слишком умное сравнение этой детали с человеческим сердцем, но, остановив это "сердце", мы, пожалуй, сумеем заняться демонтажем...
     - И как вы намерены это сделать? - спросил профессор.
     - Я вижу единственный способ. Трагический опыт профессора Гавлея показал, что трогать центральную грушу с плазмой нельзя. За попытку извлечь ее он поплатился жизнью. Значит, надо пробить панцирь конуса в этом месте, - он бросил красный мелок на лист, - и с помощью какого-либо инструмента остановить гироскоп.
     Наступило молчание. Его прервал доктор.
     - Допустим, нам удастся тихо и безболезненно высверлить отверстие в панцире. Однако, я думаю, его так называемое "сердце" каким-то образом защищено от внешних помех и попытка остановить его может окончиться плачевно.
     - Я в этом просто уверен, - сказал инженер, - но иного пути не вижу.
     Уиддлтон внимательно рассматривал рисунок, сравнивал его со снимками, потом взглянул на часы и сказал:
     - Господа. Дело тут не в мудрости или глупости. В данном случае я уже не ваш руководитель. Давайте проголосуем, следует ли нам принять предложение инженера Финка? Прошу как следует подумать: может быть, есть другие идеи?
     - У меня есть предложение, - сказал я. - Отверстие можно просверлить управляемой на расстоянии дрелью. Это несложно сделать. А наблюдение за всем вести с помощью телевизионной камеры и действовать соответственно.
     - Соответственно - это как? - спросил Фрэйзер.
     - Может быть, удастся создать дистанционно управляемый прибор, вроде робота, который мог бы демонтировать... гостя...
     - Мысль отличная, - сказал инженер, - но, к сожалению, у нас мало времени. Аппаратов такого рода здесь нет, а чтобы доставить - даже самолетом, - потребуется как минимум три дня.
     - Столько я не дам, - сказал профессор. - До двенадцати, самое большее до половины первого мы уже должны чего-то добиться.
     - За столь короткое время такого оборудования нам не достать, - сказал Финк. - Но есть другая возможность: взорвать конус, например, экразитом.
     - Что? Уничтожить? Ни за что! - раздались голоса.
     - Я горжусь вами, господа! - Профессор Уиддлтон встал. - Спрашиваю еще раз: следует ли нам поддержать первое предложение инженера Финка?
     - Да!
     - В таком случае - за работу. - Профессор смотрел на Финка. - Каковы оптимальные условия защиты?
     Финк задумался.
     - Все должны носить скафандры, в коридоре тоже. В камере всегда будет находиться только один человек, газовые гранаты и противогазы должны быть в полной готовности. Первый этап - сверление. Думаю, это удастся сделать так, как предложил Макмур. Только наблюдать надо будет сквозь глазок в двери. Что дальше - увидим.
     Коридор опустел. Пришла моя очередь - я стоял у стальных дверей, держа у рта трубку телефона, и напряженно глядел внутрь камеры. Я был вторым, после доктора, и видел, как в бледно-голубом электрическом свете шипела и тихо свистела дрель, подвешенная на консоли, закрепленной на козлах с таинственной машиной.
     Сверло большого диаметра из кремний-ванадиевой стали впивалось в твердую оболочку конуса. Одной рукой я сжимал трубку, другой - электровыключатель дрели, выведенный за двери камеры, и ждал. Пока ничего не происходило - сверло углублялось почти незаметно, но, уже зная способности механического чудовища, я был напряжен до предела.
     - Ну, что там? - раздался в трубке голос профессора.
     - Все по-прежнему, - ответил я. - Дырка в зубе сверлится, но чертовски медленно. Может, сменить сверло?
     Было слышно, как профессор разговаривает с кем-то, видимо с инженером, и вдруг я окаменел. Длинный - метра два, а то и больше - черный змеевик, лежавший на настиле, дрогнул, потом пошевелился второй, слабая волна спазм пробежала по стальным виткам.
     - Профессор, - сказал я и тут же рявкнул в трубку: - Он шевелится, шевелит щупальцами! Выключить дрель?
     - Ни в коем случае, продолжайте, ради Бога! - раздался слабый далекий голос.
     Я ждал. Я не трус и никогда им не был, но чувствовал, что начинаю покрываться холодным потом. Ждал и знал, что вот-вот что-то должно случиться. И то, что опасность была таинственной и неведомой, пугало меня еще сильнее, нежели угроза смерти.
     Один змеевик поднялся, свистнул в воздухе, как стальной бич, и ударил по дрели. Раздался тонкий, высокий, сверлящий звук ломающейся стали, разлетелись осколки. Я нажал кнопку выключателя - дрель остановилась.
     - Он сломал своей треклятой лапой сверло! - закричал я в трубку.
     - Я сейчас приду, - откликнулся профессор.
     Я ждал. Тем временем марсианское творение успокоилось, и я больше не замечал никаких признаков жизни.
     Профессор подошел почти беззвучно в сопровождении инженера, который нес новое сверло. Я отошел в сторону, и они заглянули в глазок.
     - Говорите, махнул змеевиком? - покачал головой профессор. - Ведь упрямая скотина, а?
     - Надо бы дать ему порцию газа. Может быть, применить какое-то новое средство - хлороформ или эфир, а?
     - Чтобы окончательно его отравить? - сказал профессор с таким возмущением в голосе, словно мы стояли у постели его больного друга.
     Финк кивнул.
     - Профессор прав. Потерю любого из нас можно восполнить, а вот уничтожив его, мы уже исправить ничего не сумеем, - сказав это, Финк отодвинул засов камеры и вошел внутрь.
     Мы ждали, затаив дыхание. Инженер медленно отодвинул ногой обломки сверла, укрепил в патроне дрели новое, установил его как следует и вышел. Внешне он был спокоен, но, выйдя в коридор, отер платком лоб.
     - Ну, поехали дальше! Макмур, включайте!
     Я нажал кнопку. Дрель завыла, сверло впилось в конус.
     Долгие минуты уходили в напряженном ожидании.
     - Вроде бы все идет хорошо, - сказал профессор. - Пошли, Финк, а вы, Макмур, еще минут десять постойте. Потом вас сменит Джедевани.
     Они ушли, а я почувствовал себя ужасно одиноким. Напряженно следил за происходящим.
     Опять волны прошли по бессильным щупальцам. Свесившиеся с настила, дергались на бетонном полу пружинистые, круглые в сечении змеевики"
     Неожиданно щупальца медленно поднялись и повисли в воздухе - только их концы мелко дрожали, раскачиваясь из стороны в сторону. Я увидел, как корпус дрели вздрогнул, сверло легко прошло внутрь. Так! Готово! Есть отверстие, подумал я и тут же совершенно автоматически нажал кнопку выключателя. Но это было уже лишним.
     Воздух прорезала голубая вспышка. Потом чудовищный порыв горячего воздуха отбросил меня к противоположной стене коридора - я почувствовал сильнейший удар по голове и потерял сознание.

     Когда я проснулся, было утро. Я лежал в своей комнате, а доктор сидел на моей кровати и раскладывал на одеяле пасьянс.
     - Ага! Итак, мы снова живы. Ну, как чувствуем себя? - спросил он, собирая карты.
     - Доктор, - с трудом открыл я пересохший рот, - как там? Он снова сбежал?
     - Вас интересует не дырка в собственной голове, а только судьба нашего любимчика с Марса? Так, что ли? Нет, не сбежал. Это была его последняя шуточка. Сверло угодило в тот хитроумный механизм, в то квазисердце, и он в своем квазиумирании наделал, ох, наделал дел. Что там творилось, ого-го! Вы, вероятно, этого не видели, да и как могли? - качал головой доктор. - Мы прибежали, коридор полон пыли, штукатурка осыпалась... Ну, думаю, конец нашему репортеру. Двери в камеру почти вырваны, висят на одной петле, помост сломан, их превосходительство марсианин лежат на полу, а дрель, уму непостижимо, расплавлена - ничего от нее не осталось. Инженер утверждает, что в течение минуты температура там держалась на уровне шести-семи тысяч градусов... Как вы себя чувствовали в этой баньке?
     - Помню только вспышку и страшный удар по голове, а до того волну кипятка - вероятно, это был воздух.
     - Вас спасли двери и то, что вы целиком завернулись в асбестовую дорожку, когда падали. Благодарите Финка: дорожки из асбеста - его идея. Порыв воздуха завернул вас в асбест, как драгоценную покупку, и не стукнись вы слегка головой...
     - Как там? - я вытянул из-под одеяла руку в синяках и дотронулся до головы. Она немного шумела, но была цела. Только узкий бинт пересекал лоб.
     - Была дырочка, а как же! - не переставал болтать доктор. - Но шотландцы, ох уж эти шотландцы! У вас крепкие головы, да и похороны тоже обходятся недешево, верно? Ха-ха-ха! - смеялся он. - Так что вы решили еще пожить.
     - Послушайте, доктор. Бога ради, что происходит? Что они делают?
     - Так, вы вспоминаете Бога, да? А позавчера, когда вы от нас вырывались... Ну, ну, все, молчу, молчу, - добавил он. - Понемногу его разбирают. Металлическое сердце остановилось от удара сверлом. Камера с плазмой уже, вероятно, ждет меня в лаборатории. - Он взглянул на часы. - Я ведь, между нами говоря, врач так себе, в шутку, а в действительности-то я биолог. Биолог по убеждениям, - чуть не пропел он, собираясь уходить.
     - Я с вами!
     - Да вы сдурели! Лежать! И точка!
     Я встал с постели. Ноги были ватные в коленях, в голове немного шумело, но в остальном я чувствовал себя неплохо.
     Я быстро оделся, взял доктора под руку, и мы вышли в коридор. Часы показывали десять. Уже или еще?
     - Ясно, сейчас будет совещание, - сказал я. - Пойду в библиотеку. - Доктор кивнул и двинулся к лестнице, ведущей в лабораторию. Я спустился лифтом на второй этаж и был там встречен с энтузиазмом.
     - О-о! Герой дня! Как вы себя чувствуете?
     Я пожимал всем руки. Профессор, улыбнувшись, кивнул мне.
     У окна сидел инженер Линдсей. Он был бледен, но каких-либо признаков слабости не проявлял.
     - Приветствую друга по несчастью! - сказал он.
     Инженер Финк отсутствовал.
     - Как дела у нашего гостя? - спросил я.
     - Интересные вещи, дорогой мой, интересные. Все идет неплохо. Плазма, похоже, в порядке - в груше наблюдается нормальная пульсация.
     - А что с излучением?
     - Прекратилось. Сразу же после взрыва. Сейчас он безопасен, как старая пустая консервная банка. - Профессор рассмеялся мелким хохотком. - Теперь план прост: надо изъять все, что связано с генерацией излучения, ликвидировать возможность этих безобразий - потоков огня, кипения воды в пруду, всего этого цирка. А потом постараемся его собрать и начнем с ним болтать.
     - Что значит - "болтать"? - удивленно спросил я.
     - Ну, как-то он, наверное, нас воспринимает. Поместим его в атмосферу Марса. Думаю, весь шум, который он устраивал, вся эта чехарда явились результатом ядовитого воздействия нашего воздуха, а может, и повышенного земного тяготения.
     В этот момент вошел инженер.
     - Господа... О, Макмур уже здесь, очень рад, - он поздоровался со мной. - Господа, перед нами твердый орешек. Коллега, - обратился он к Линдсею, - насколько я понимаю, машина приводится в движение атомной энергией, которую она черпает из небольшого кусочка урана, помещенного в нижней части конуса. Эта энергия в виде электрического тока используется для передвижения, а специальная аппаратура позволяет передавать ее на расстояние в виде тепловой либо магнитной энергии. Эту аппаратуру, я думаю, можно демонтировать, но сама радиоактивность - условие жизни машины. Ликвидировав радиоактивное излучение, мы тем самым остановим функционирование всего устройства, выключим его. Конечно, можно просто ослабить машину, убрав специальные приспособления для усиления энергии, управления и передачи.
     Профессор задумался.
     - А нельзя ли запустить машину без центральной груши? Я имею в виду запуск стального сердца...
     - Попытаюсь, но не уверен. Я не знаю деталей конструкции: эта чертовски сложная машина построена, кстати, совершенно поразительно, совершенно не по-человечески.
     - Еще бы, - улыбнулся профессор. - И как же оно выглядит, это совершенно нечеловеческое поразительное устройство?
     - Не смейтесь, основные части сменные, но добраться до них невозможно. У меня здесь самый лучший комплект инструментов, о каком только может мечтать техник, и он не справляется. Вместо винтов там очень остроумные соединения. - Инженер вынул из кармана два кусочка металла. - Взгляните, профессор.
     Это было что-то вроде двух болтов. Инженер составил их плоскими концами и повернул на сто восемьдесят градусов.
     - А теперь попытайтесь разъединить.
     Лицо старика покрылось румянцем.
     - Что еще за колдовство!
     Инженер снова повернул "болты" вокруг длинной оси и легко разъединил их.
     - Какая-то разновидность притяжения. В таком положении, - продемонстрировал он, - не действуют никакие силы. Однако если повернуть болты вот так, разорвать их невозможно.
     - Невозможно руками, но в тисках... - заметил Фрэйзер.
     - У меня уже есть такая пара. Я пробовал, - ответил инженер. - В разрывной машине я подверг их растяжению силой в пятьдесят тысяч килограммов, и они разорвались, но не в месте соприкосновения, а рядом с головкой. Однородный материал лопнул, а место простого соприкосновения выдержало! - Он бросил обломки на стол. - Вот это изобретение! Не надо никаких винтов и гаек, одно движение - и все держится, словно сваренное.
     - Как вы думаете, каков механизм действия? - спросил Джедевани.
     - Это, скорее всего, ваша область. Я думаю, что-то вроде магнита, двух магнитов... Да что там, - он махнул рукой, - тысячи подобных мелочишек упрятаны в дьявольской машине, и нам не известно, с чего начать. Где доктор?
     - Сказал, что пойдет в лабораторию, - ответил я.
     - Ах да, центральная груша... Вот это - настоящая загадка. Все его механические фокусы еще можно в конце концов понять...
     - Господа, - сказал профессор, - теперь мы разделимся на группы. Инженеры и доктор попытаются изучить элементы конструкции, функционирование машины и ее живого организма, а мы, - он повернулся к Фрэйзеру, Джедевани и ко мне, - подумаем о том, как добиться взаимопонимания с нашим гостем, если, конечно, нам удастся после обезвреживания его оживить...
     Когда мы удобнее устроились в креслах, профессор взглянул на нас и сказал:
     - Друзья мои, нам кажется, будто мы уже обуздали пришельца с Марса. Возможно, вы так именно и думаете. Однако я считаю, что та часть работы, которая выпала на нашу долю, окажется сложнее первой, хотя, может быть, не столь опасной. Уничтожать всегда легче, нежели создавать. Это первое. А второе - проблема общего языка. Что вы об этом думаете? - обратился он ко мне.
     Я удивился.
     - Я польщен, профессор, вашим обращением ко мне, но, по-моему, не я должен быть первым...
     - К чему красивые слова, дорогой, к чему! Именно то, что вы не предубеждены и, возможно, не столь перегружены балластом знаний, как мы, наверняка облегчит вам принятие нетривиального решения. Я наблюдал за вами в различных ситуациях и видел, что вам свойственны свежие суждения, что вы обладаете, я бы сказал, весьма оригинальным мышлением.
     Я поклонился.
     - Думаю, начать следует с геометрического языка: концентрические окружности, какие-то простые уравнения типа тех, что создал великий Пифагор. Вот возможный путь к контакту.
     - Мне это приходило на ум, - заметил Фрэйзер, - но такова может быть первая стадия. А дальше?
     - Все зависит от его реакций. Например, от того, каким образом он даст нам знать о себе? И вообще, видит ли он в нашем понимании этого слова? Какие участки видимого спектра он воспринимает и каковы его реакции, то есть способы проявления происходящих в нем жизненных процессов?
     Профессор протер платочком очки, нацепил их на нос и долго глядел на меня. Я вспомнил школьные годы и скуксился. Может, ляпнул глупость?
     - Видимо, я вас недооценил, - проговорил старик. - Да, да, начинаю стареть... Вы напомнили мне то, что я сказал вчера: слова Ньютона. Не перебивайте. Тут дело не в намерениях. Прежде чем мы пожелаем с ним познакомиться, необходимо его познать. Это самая настоящая "вещь в себе" Канта. Вот в чем секрет.
     В этот момент на полочке камина замигал красный сигнал. Фрэйзер подошел к нише и снял трубку телефона.
     - Доктор вызывает нас в лабораторию. Может, какие-то новости. Мы спускаемся, - бросил он в трубку.
     Все встали. Синьор Джедевани вынул из кармана щеточку, почистил пиджак, изучающе глянул в зеркало, висевшее между шкафами, и направился к двери. Мы последовали за ним.
     В лаборатории находился только доктор. На длинном столе стояло несколько аппаратов, а таинственная черная груша была укреплена на штативе словно какой-то ядовитый, но уже безопасный фрукт, и, как я заметил, соединялась с чувствительным гальванометром.
     - Интересное дело: она испускает слабые токи, словно возбужденная живая плазма, - повернулся к нам доктор. - Подобные тем, какие излучает возбужденный человеческий мозг. Надо достать хороший и чувствительный регистрирующий прибор. Быть может, это путь к пониманию. Взгляните.
     Доктор взял в руку небольшой электрический фонарик и, включив его, поднес к той части груши, на которой было прозрачное оконце. В тот момент, когда на оконце упал луч света, стрелка гальванометра несколько раз довольно сильно качнулась.
     - Типичная фототропическая реакция, - сказал доктор.
     Профессор не проявлял особого воодушевления.
     - Я думаю, такой путь потребует множества длительных опытов. Что вы собираетесь делать?
     - Буду помещать перед оконцем свет различной интенсивности, различных цветов и оттенков - может быть, какие-то рисунки - и изучать реакцию.
     - Электрическую?
     - Ну да, пока что иное невозможно. Вы видите: у груши внизу двадцать семь тонких проволочек, которые связаны с соответствующими гнездами розетки в машине. Я исследовал ток в этих проводках и обнаружил интересную вещь: некоторые реагируют на свет, другие - нет.
     - Сколько из них реагируют на свет? - спросил я.
     - Кажется, три.
     Доктор соединил два других проводка с гальванометром и показал, что теперь свет не вызывает никакой реакции. Я подошел и приложил руку к груше. Стрелка гальванометра дрогнула.
     - Ого, может быть, действует тепло вашей руки? Значит, таким путем можно регистрировать термические изменения? Попробуем иначе.
     Он начал новые опыты. Из хаоса фактов он, казалось, создавал все более ясную картину: тоненькие проволочки служили рецепторами физических изменений в окружающей среде. Мы один за одним выявили рецепторы напряженности электрического поля и его частоты, но это было всего несколько проволочек. Подавляющее же их число оставалось загадкой. Мы применяли химические, тепловые, магнитные и звуковые раздражители - никакого результата.
     - Трудное дело, - сказал наконец доктор. - Может быть, эта самодостаточная груша вовсе не "вещь в себе"? Что, если организованная плазма на Марсе пошла иным путем, нежели на Земле: у нас ей пришлось на путях эволюции создавать себе и из себя двигательный аппарат, систему питания и нервную систему, а на Марсе было иначе, гораздо проще. Создалась мыслящая, но очень беспомощная плазма, которая ускорила эволюцию, создав себе машину для перемещения, зрения, слуха и защиты от опасности. В таком случае, исследование самой груши мало что даст.
     Профессор слушал его и кивал.
     - Да, да... Это-то как раз и есть нечеловеческая поразительная штука, как кто-то из нас выразился вчера, с которой может встретиться человек... - повернулся он к доктору. - Ничего страшного, не отчаивайтесь, продолжайте опыты. А теперь мы отправимся к нашим конструкторам.
     В большом монтажном зале, который я видел впервые, стоял дикий лязг. На длинных шинах из прессованного эбонита медленно, хотелось бы сказать, "величественно", передвигались две огромных фарфоровых колонны, на которых покоились большие никелированные шары. Между шарами извивалась светло-фиолетовая громыхающая и трепещущая молния, которая то и дело пыталась сорваться с гигантского искрового разрядника. Эхо грома отражалось от стеклянного потолка.
     Под ногами дрожал бетонный пол. В первый момент мне показалось, что зал пуст, но тут же я увидел, что между платформами, на которых были смонтированы колонны и шары разрядника, стоял изготовленный из матового металла прибор, похожий на перевернутую гигантскую грушу, а рядом с ним - маленькая фигурка в асбестовом скафандре. Когда она повернулась, я увидел за оконцем из свинцового стекла блеск зубов. Это нам улыбался инженер Финк. Он поднял вверх обе руки и скрестил их. По этому знаку молния исчезла, и мои уши наполнились гулким звоном неожиданно возникшей тишины. Инженер сбросил с головы капюшон и принялся вытирать вспотевшее лицо.
     - Все идет хорошо, - сказал он. - Мы пытаемся "завести" машину, не прибегая к атомной энергии, которой еще не умеем управлять, а для этого требуется от двух до трех миллионов вольт.
     - Удастся вам к вечеру создать хотя бы примерный эскиз машины, понять принцип ее действия, обнаружить отдельные органы и, самое важное, постичь конструктивную идею, в ней заключенную?
     - Вы слишком многого требуете, профессор, - покачал головой инженер. - Я попытаюсь, но предупреждаю: не питайте особых иллюзий. Хуже всего, что машина чертовски проста и в то же время в ней так много всего происходит без участия каких-либо ясных для меня устройств преобразования энергии - страх берет... Например, атомная энергия переходит непосредственно в электрическую либо тепловую... Взгляните.
     Он провел нас в затемненный угол зала. Там стоял Линдсей, который в этот момент укреплял внутри неподвижного черного конуса марсианина два толстых кабеля, унизанных фарфоровыми бусами изоляторов.
     Инженер подтолкнул нас к небольшой камере из свинца, молча указал на визир и вышел. Я еще не видел, как он подошел к мраморному распределительному щиту на стене и передвинул большой рубильник. Воздух снова разорвал оглушительный грохот искусственной молнии. Фиолетовые вспышки осветили все уголки зала. Призрачный свет играл на наших лицах. Я взглянул на конус - инженер Линдсей, стоявший рядом с ним, прикрепил что-то и вдруг сунул руку, одетую в огромную красную перчатку, в отверстие, просверленное дрелью.
     Кажется, я крикнул. Беспорядочно лежавшие змеевики конуса задрожали, зашевелились и стали, словно в приступе бешенства, биться о пол. Инженер продолжал манипулировать. Теперь щупальца медленно поднялись - дрожали у них только концы - и повисли в воздухе. Наконец один из них приблизился к свисающей на веревке стальной плите. Я не понимал, зачем там висит эта штука, но очень скоро все стало ясно. Тупой черный конец змеевика подошел вплотную к стальному блоку. Быть может, мне это только показалось, но центр плиты налился красным. Неожиданно веревка задрожала, стальная плита начала раскачиваться на манер огромного маятника, и тут в ее центре возникло отверстие, сквозь которое щупальце свободно проникло на другую сторону, а затем снова отступило. Линдсей поднял левую руку - молния с треском оборвалась и погасла, и щупальца бессильно упали на землю, прервав необычное представление, иллюзию жизни.
     Мы вышли из кабины.
     - Линдсей не ошибся, - сказал Финк, провожая нас к двери. - А это только одна из многих возможностей...
     - Вы все время только и говорите о технических возможностях, - бросил профессор.
     - О чем же еще говорить? - Инженер, казалось, не понял.
     - Я понимаю, это ваша область, но ведь и доктор тоже... Дело-то в том, как нам подойти, приблизиться... А то, что делаете вы, только отдаляет. Не смею давать каких-либо указаний, но прошу учесть: нам важен синтез. Анализ тоже необходим, но нельзя плутать в его деталях. Насколько проще будет, если он сам нам все объяснит.
     Инженер беззвучно рассмеялся.
     - Нет, не зря вас называют старым метафизиком, пожалуйста, не обижайтесь, профессор...
     - Потому что я верю в Бога и в другие странные в вашем понимании вещи, которые у тупоголовых не могут уместиться на грядках мозговых извилин? - тихо спросил профессор. - Разве можно на это обижаться? Так понимаемое прозвище "метафизик" - просто комплимент.
     Он пожал руку инженеру и вышел из зала.

Продолжение следует...

Содержание предыдущих выпусков рассылки:

Выпуск	Дата	Содержание
1-7	09.06.03-06.07.03	Сидни Шелдон "Лицо без маски"

Подпишитесь: