Оставалось три дня до отправки на Землю. Гарри был у себя дома не один. К нему в Гости пришёл Соломон, неизвестно каким чудом избежавший внеочередной отправки. Гарри лежал на тахте, в комнате, курил и вспоминал свои прошлые жизни. Соломон сидел за маленьким столом, на кухне и пил водку, которую закусывал сушёными абрикосами.

    - Да, чего только не было, - громко говорил Гарри, лёжа на тахте, так чтобы его слышал Соломон, который пил водку на кухне. - Помню, даже, как однажды, я взял свою душу, засунул её в рюкзак и пошёл к Дьяволу её продавать.

    - И что Сатана? - прокричал с кухни Соломон.

    - Сатана, тогда, молча поглядел на меня и попросил показать товар, - орал с тахты Гарри. - Я достал свою душу из рюкзака, зачем-то встряхнул её, как встряхивают пыльный мешок, и протянул к осмотру. Он взял её двумя пальцами, боясь испачкаться, поднёс к носу и долго обнюхивал. Покачав головой и, что-то бурча себе под нос, он положил её на свой письменный стол и, надев очки с толстыми стёклами, стал осматривать. Дьявол тогда был очень близорук, а потому носил очки с толстыми линзами. Внимательно осмотрев мою душу, Дьявол отрицательно покачал головой и сказал, что такого добра у него навалом.

    - Странно, - сказал я. - Вы же даже ценой не поинтересовались.

    Дьявол с интересом посмотрел в мою сторону, потом снова посмотрел на мою душу, потом опять на меня и спросил меня о цене.

    - Сорок тысяч американских долларов было бы нормально, - скромно ответил я.

    - Сколько? - удивился Сатана.

    - Сорок тысяч.

    - За вот это? - спросил Дьявол, поднимая со стола мою душу, и показывая её мне.

    - Чего ты её мне показываешь? - перешёл я на "ты" с ним. - Что я, не видел её, что ли?

    - Пошёл вон, скотина? - завизжал Дьявол.

    Он и в самом деле завизжал, как та свинья, которую режут. Мне, честно говоря, было стыдно за него.

    - Да, как же, разбежался, - смело отвечал я ему, полагая, что терять мне нечего.

    - То есть, это как? Это что значит: вот это ваше – "разбежался"? - опешил от моей наглости Сатана.

    - То и значит, что никуда я не пойду, до тех пор, пока ты мне не дашь сорок тысяч.

    - Сорок тысяч чего, я тебе не дам? - переспросил меня Сатана.

    - Долларов. Долларов. Долларов, чего ещё, - не то визжал, не то орал я. - Сорок тысяч американских долларов, пока ты мне не дашь, я никуда не пойду.

    - Ты что, спятил? Во-первых, у меня и денег таких нет. А во-вторых, - Дьявол задумался. - Тут и деньги не при чём. Я тебе сказал, что мне твоя душа даром не нужна. Можешь ты это понять. Да-ро-м.

    - Либо ты мне сейчас даёшь сорок тысяч, либо.

    - И что? - поинтересовался Сатана. - Что тогда?

    - Блин. Моё терпение лопнуло. Я тебя предупредил, - злобно кричал я ему в его морду.

    После этих моих слов Дьявол расхохотался. Смеялся он долго, час не меньше. Смеялся он до того заразительно, что я с трудом удерживался, чтобы самому не засмеяться. В конце концов, я не сдержался и последние минут десять мы ржали уже вдвоём.

    - Ну ладно. - Сатана остановился. - Хорошего помаленьку. Полагаю, что мы всё с вами выяснили и вы, наконец, покинете меня. Честное слово, мне было очень приятно с вами познакомиться, вы действительно интересный человек, но, к сожалению, ничем не могу помочь. Приди вы пораньше, лет так пятьсот назад, может, чего и вышло бы. А так... Не смею задерживать. Дел, знаете ли, много.

    - Хорошо, а если за двадцать, - снизил я цену.

    - Родное сердце, поймите, задаром не возьму, класть некуда, сами поглядите.

    Дьявол показал мне чулан, где в огромном количестве размещались купленные им ранее души.

    - Ну, сами убедитесь, - уже ласково и с какой-то грустью в голосе, сказал Сатана.

    Да. Здесь было чем полюбоваться. Я понял, что опоздал. Там было всё и гораздо более качественное, чем предлагалось мною. Я осознал, что предложенное мною, даже даром, было ему не нужно.

    - Как всё это грустно, - заметил я.

    - Ещё как, - поддержал меня он. - Ещё как. А главное что бестолку.

    - Я понимаю, - отрешенно произнёс я.

    Но его проблемы меня в тот момент волновали меньше всего. Необходимо было решать свои.

    - Ну, не смею более задерживать, - намекал мне Сатана на то, чтобы я проваливал куда подальше и не мешал ему смотреть телевизор.

    - И куда мне теперь? - спрашивал я скорее у себя самого, чем у него.

    - С этим? - спросил Сатана меня, показывая на мою душу.

    - С этим, - ответил я и тоже посмотрел на свою душу, в надежде увидеть там хоть что-то обнадёживающее.

    - Не знаю, - честно говорил Дьявол. - Но мне вас искренне жаль. Вот верите? Ни кого так жаль не было, как вас. Не знаю, что и посоветовать. А что если вы к Богу сходите?

    - Вы это серьёзно? - спросил я.

    Идея пойти к Богу мне в голову не приходила.

    - Почему нет? - уговаривал меня Сатана. - В конце концов... Попытка вас ни к чему не обязывает. Я бы на вашем месте рискнул.

    - Вы думаете? - спросил я, опять обращаясь скорее к себе самому, нежели к нему.

    - Определённо, - отвечал он.

    - Я попробую, - согласился я с его предложением.

    Хотя, конечно я прекрасно понимал, что он готов предложить мне что угодно, лишь бы я поскорее свалил от него.

    - Всего вам наилучшего, - говорил мне Дьявол и подталкивал к выходу.

    - До свидания, - отвечал я ему, упираясь и не желая уходить.

    - Душу свою забыли, - заметил он по пути. - И прощайте.

    По пути я поднял с полу свою душу, снова засунул её в рюкзак и попёрся к Господу.

    Господь принял меня лучше. Дал чаю стакан, с сахаром и лимоном, и разрешил есть пряники, коих было килограммов семь навалено в огромный зелёный таз. Таз был пластмассовым и глубоким, и стоял на самом центре стола. Я с большим трудом дотягивался до него. Пряники были старые, жёсткие. Я макал их в чай и только так мог есть.

    - Тебе чего надо? - спросил Господь.

     - Душу, вот, принёс.

    - Душу принёс? Интересно. Почём?

    - Восемьдесят тысяч.

    - Долларов США?

    - Их.

    - Недорого. Пожалуй, что и возьму. А чего продаёшь?

    - Да просто жить более так не могу.

    - Понятно. С экзистенциальной точки зрения я тебя понимаю. Жить, это да. Жить, оно - действительно так более нельзя. Это ты прав. А хватит восьмидесяти-то?

    - Хватит. Я уже всё подсчитал.

    - Ну... Раз ты всё уже подсчитал.

    С этими словами Господь достал из кармана пачку денег и стал отсчитывать мне восемьдесят тысяч. Считал он медленно, тщательно отслюнивая каждую купюру и осматривая её. В конце концов, он отсчитал ровно восемьдесят тысяч.

    - Если не передумал, то давай душу и бери деньги, - сказал Господь.

    Я достал душу из рюкзака и протянул её Господу. В этот раз я решил её не трясти. Мало ли что. Он даже не взглянул на неё, а велел бросить её в чулан, что был в коридоре сразу при входе. Так я и сделал. Забрал деньги и пошёл домой радовать жену и её маму.

    По пути я решил зайти к Сатане и похвастаться удачной сделкой. Сатана долго глядел на меня, прежде чем снова впустил в свой дом. Да и впустил только тогда, когда я клятвенно ему пообещал, что ничего ему продавать не собираюсь.

    - Ну, - спросил он, садясь в глубокое кресло и закуривая. - И чего припёрся?

    - Продал я душу-то.

    - Поздравляю. И что дальше?

    Видно было по нему, что моё сообщение его особо не потрясло

    - Ничего. Просто решил тебе сказать, что ты за сорок не взял, а он за восемьдесят купил, - сказал я.

    Я полагал, что это должно было произвести на него хоть какое-то впечатление. Однако, сильного впечатление на него моё сообщение не произвело.

    - Да хоть за сто восемьдесят, - только и сказал Сатана. - Мне-то что в том. Мне-то она задаром не нужна.

    - Это как так? Ему значит за восемьдесят нормально, а тебе, значит, задаром не нужна? - удивился я.

    - Вот так и значит, - сказал Сатана, гася в пепельнице уже пятую папиросу, которую успел скурить с того времени как сел в кресло, и, прикуривая шестую. - И оставь меня, устал я от тебя, честное слово. Ну, продал и продал. Чего тебе ещё-то надо?

    - Ничего мне не надо. Однако странно всё это.

    Я вышел от Сатаны и, не спеша, пошёл к своему дому. По дороге я всё думал о том, что со мною произошло. Всё это казалось мне несколько странным. Не скажу, что жизнь моя после этого стала лучше. Однако тогда более мне продать уже было нечего, а потому, оставалось только терпеть и ждать своего конца.

    Когда же это было? - вспоминал Гарри. - Нет, уже и не вспомнить. Может в прошлую жизнь, а может в позапрошлую?

2.

    Гарри встал с тахты и пошёл к Соломону на кухню пить чай. Соломон, в свою очередь, пошёл в комнату, лёг на тахту и закурил. На кухне Гарри опять стал думать о своих прошлых жизнях. Ему нравилось вспоминать их. Нравилось, что память была в состоянии вспомнить абсолютно любой эпизод из его полного, почти что в миллиард лет, существования.

    Гарри вспомнил, как он, в одной из жизней, сидел дома: один, голодный, необразованный, сорока двух лет. Гарри вспоминал и громко сообщал обо всём, что вспоминал, Соломону, который с интересом слушал рассказы Гарри.

    - Где денег взять, - думал я тогда. - Денег совсем нет. Мне уже еды не на что купить. Думал, позвоню брату, он даст денег. Нет, брат не даст, ему жена не разрешит. Позвоню лучше матери, мать точно даст. Хотя и мать не даст, мать померла восемь лет назад. Где же взять денег? А где я раньше брал? Где раньше я брал деньги? Вот зараза. И не вспомню, где раньше деньги брал. У меня же были деньги? Или нет? Может у меня их и не было никогда? Да нет... Точно были... Или, всё же, не было? Подождите, надо подумать.

    Так, что я делал вчера? Вчера я спал. Если я вчера спал, значит, деньги мне были не нужны. А позавчера? Что я делал позавчера? Позавчера я тоже спал. И позапозавчера спал. Выходит, я спал три дня? Да, именно так и выходит. Если я спал, значит, мне деньги были не нужны? Ну да. Всё верно. Зачем мне деньги, если я спал. Уже хорошо. Уже что-то припоминаю.

    Так. Теперь надо вспомнить, почему я спал три дня. А почему три? Я уже месяц сплю. Точно, месяц. Сегодня первое января, а я начал спать первого декабря, поэтому и месяц. Тогда вспоминаем - почему я сплю уже месяц? Потому что денег нет. Ведь когда я сплю, то деньги мне не нужны. Так может ещё поспать? Нет, спать я больше не хочу. Надо еды купить. Надо купить каши гречневой. Каша гречневая вкусная, когда её со сливочным маслом сделаешь. Интересно, а сколько сейчас каша гречневая стоит? А сколько она раньше стоила? Не помню. А почему я сижу в темноте? А потому, что свет выключен, а на улице темно.

    Интересно, сейчас ночь или утро, или вечер? Ночь, скорее всего. Я всегда ночью просыпаюсь. А холодно-то как. Чего так холодно? Так батареи не топят. Чего их не топят? Холодно ведь. Зимой надо батареи топить, иначе холодно. А может они не топят, потому что думают, что меня здесь нет? Подумали, что месяц меня уже не видно и перестали топить. Точно. Надо будет сказать управдому, чтобы стали топить, а то холодно. А что, сейчас управдомы есть? Не знаю. Есть, наверное. Раньше были. Когда они были- то? Выдумаешь тоже.

    Холодно и есть хочется. Каши бы гречневой с маслом сливочным - как было бы хорошо, а?

    Да, каша гречневая хорошо. Помню, мама кашу варила - во, как здорово. Но, померла мама-то. Чего она померла-то? Так от старости и померла. Ей же, сколько тогда было-то? Восемьдесят? Не помню. Да, где-то, наверное, восемьдесят.

    А чего я спал-то месяц? Так потому и спал, чтобы есть не хотелось. Точно. Я же уже месяц назад есть захотел. Помню, пошёл на кухню, кашу хотел сварить гречневую, а крупа кончилась. Может ещё поспать? Когда человек спит, то есть ему не надо. Я где-то читал, что человек может три месяца ни есть, при условии, что он спит и пьёт. А где я это читал? У Кастанеды наверное, или у Блаватской, нет, я читал это в Розе мира. Хотя нет. В Розе мира я это не читал. Тогда где? В Диагностике кармы, точно. Ты уверен? Нет. Сейчас я ни в чём не уверен.

    Да не хочу я ещё два месяца спать. А чего не хочешь? Наоборот, здорово. Проснёшься, уже весна.

    Ну и что? Что, оттого что весна, у меня деньги появятся? Месяц спать - ещё куда ни шло. Но три... Слишком, пожалуй, будет.

    Блин. Чего я мучаюсь. Надо у жены спросить. А где моя жена? Может, её дома нет? Точно, нет её дома. Жена моя, наверное, на работу пошла. Как на работу пошла? А детей на кого оставила? А на меня и оставила. Хотя нет. Детей, вроде, тоже дома нет. Выходит, что я один дома. Как в кино: "Один дома". Очень смешно. Что делать будем? А что я делаю, когда дома один? Стихи пишу я, когда дома один. Ну, иди и пиши. Что-то не пишется. От голода, наверное.

    Пойду на улицу, погуляю.

    Холодно-то как на улице. Конечно, будет холодно, когда я без шапки, в одних тренировочных и свитере. А снегу-то сколько? Господи, неужели кошелёк валяется? Точно, кошелёк. Гляди ка, кожаный, коричневый, наверное, пустой. Сейчас посмотрим... Сейчас посмотрим... Нет, не пустой. Восемнадцать тысяч рублями и семь тысяч долларами. Можно сходить в универсам, купить еды. Хорошо, что универсамы теперь и по ночам работают.

    А где у нас здесь универсам? Да вон же он. Вижу.

    Давненько я здесь у вас не был в универсаме. Здесь тепло, светло. Вот бы здесь поспать. Да, поспать в универсаме хорошо. Только, сперва поесть надо. А в универсаме классно - поел и спи, проснулся, опять поешь и можно дальше спать.

    Куплю я побольше гречи. Куплю двадцать килограммов гречи и масла пачек восемь. Надолго хватит.

    Слушай, тяжело-то как. Много, пожалуй, я каши взял. Надо было кассиршу послушать и взять поменьше. Масло ещё тут. Ладно, зато надолго.

    Вот и квартира, вот и кухня. Сейчас сварю стакан гречи. Может два стакана гречи сварить? Сварю два стакана гречневой крупы. Поем. Что не съем, то в холодильник спрячу, потом разогрею на сливочном масле - как вкусно-то, а?

    У-уу. Ка-а-ша. Гречневая. Много получилось каши. Целая кастрюля каши. Наваристая. Надо масла туда побольше, сливочного. Положу ка я пол пачки масла сливочного туда. Вкуснотища.

    Всё. Наелся. И всё съел. Надо чаю попить. Крепкий чай с сахаром да после каши гречневой - вещь. А где же у меня чай? Чай-то я и не купил. Нету у меня чая. И сахару нет. Попью воды сырой. Водичка, холодненькая, из-под крана. Тоже - вещь. Теперь можно и стихи пописать. Чего-то не пишется на полный желудок. На пустой не пишется и на полный тоже не пишется. Жалко. Может тогда поспать? Или почитать? Так я уже всё прочитал. Тогда спать.

    Гарри вспоминал, как он тогда разделся и лёг спать и как его разбудил шум, что раздавался с лестничной площадки.

    Он вышел из квартиры. На площадке увидел, как несколько человек били кого-то бейсбольными битами. Когда все успокоились, он втащил бедолагу в свою квартиру, перевязал ему голову и положил на свою кровать.

3.

    Соломон дослушал Гарри, встал и прошёл на кухню.

    - Гарри, - спросил Соломон,- а ты был когда-нибудь в мире грёз и сбывшихся желаний?

    - Нет, - ответил Гарри. - Всё как-то недосуг было.

    - Я бы на твоём месте рискнул, - сказал Соломон.

    - А сам ты был там? - поинтересовался Гарри.

    - Мне смелости не хватает, - честно признался Соломон, - вот если бы ты побывал там, да после ещё и сумел бы вернуться оттуда и рассказал всё, что видел, то я ещё может и подумал бы.

    - Соломон. Я слышал, что оттуда уже не возвращаются?

    - Были случаи, что и возвращались, хотя, если честно, то я с такими не встречался. Но, что-то мне подсказывает, что ты сможешь вернуться.

    - Ты уверен? - спросил Гарри.

    - Если честно, то нет, - ответил Соломон.

    - Можно успеть, - подумал Гарри. - Можно успеть. Ещё три дня, и можно многое успеть.

    Главное, что хотел успеть Гарри, так это попасть в мир грёз и сбывшихся желаний в течение этих трёх дней. Это, единственный мир, в который Гарри так и не смог пока попасть. Сложно, конечно. Ведь надо не просто успеть попасть туда, но и вернуться. И всё это надо успеть в течение трёх дней. Всё это надо успеть до отправки его на Землю.

    Гарри помчался на пункт распределения по мирам. Через час он уже был в мире грёз и сбывшихся желаний.

4.

    Когда архангел Гавриил прознал о выходке Гарри, то впал в ярость. Он вызвал к себе все ответственные чины Верховного мира и часа три крыл их отборным матом. После, половину из них отправил на Землю, а вторую - понизил в должностях. Тут же им был отдан приказ: в срочном порядке командировать в мир грёз своего человека, лучше всего писателя, который будет следить за всем, что там будет происходить. Внешняя Верховная разведка уже оповестила, что Гарри находится в мире грёз под именем Свен и что у него есть жена Луара. Пока - это всё, что удалось установить.

5.

    Верховный мир пребывал в сильнейшем возбуждении. Предстоящий отъезд Господа и его свиты на Землю взбудоражил все сектора. Все хотели принять хоть какое-то участие в планируемом мероприятии. Слались запросы в вышестоящие органы с просьбой привлечь к экспедиции, сотни тысяч резюме ежедневно принимала Верховная канцелярия по трудоустройству. Особое оживление шло в экспериментальной лаборатории по управлению неудачниками и в службе дальнейшего распределения.

    Меня, придворного писателя восьмой категории, известного почти во всех положительных секторах, меня, кого сам Господь неоднократно и внимательно выслушивал, меня - Лекса, допрашивал какой-то рядовой сотрудник СДР - службы дальнейшего распределения.

    - Скажите, - говорил он спокойно и твёрдо - как так получилось, что вы умерли раньше срока?

    - Наверное, потому что я курил много? - отвечал я то, что первое приходило мне в голову.

    Вы понимаете, что моё задание было секретным, и я не имел права раскрывать его никому, а уж тем более службе дальнейшего распределения, куда меня прислали, как только что умершего досрочно.

    Я не придавал особого значения данной процедуре, полагая её простой формальностью.

    - Подумаешь, курил, - он явно не был удовлетворён моим ответом. – Тоже мне причина. Никто не говорит о вашем долгожительстве, но тридцать пять лет... Согласитесь, что это мало. Итак... Может вы, всё-таки подумаете?

    - Чего мне думать? - спрашивал я.

    - Вы поймите, - убеждал он меня. - Вам было отведено как минимум шестьдесят лет, а вы умерли в тридцать пять.

    - Ну и что? - спросил его я.

    - Вас это не удивляет?

    - Я не думал...

    Действительно я не думал о том, почему умер так рано. Меня эта проблема мало интересовала. Жизнь была мне не интересна и я не испытывал особого сожаления по поводу её скоротечного окончания.

    - Поэтому я и прошу вас подумать... Понимаете? Попробуйте сосредоточиться, - просил меня он.

    - Я попробую, конечно... Вот только...

    - Что.

    - Не уверен, что у меня получиться.

    - Надо, милый мой, надо, чтобы у вас получилось. Надо вам понять, что мы здесь не от праздного любопытства интересуемся. Нам необходимо точно причину знать. Понимаете? Знать причину, чтобы по возможности предотвращать подобные случаи. Понимаете?

    - Я постараюсь.

    - Уж постарайтесь. Огромная будет вам за то от нас благодарность. А то, что время потратите, не беспокоит пусть вас. Со временем мы уж как-нибудь разберёмся и по возможности компенсируем потери.

    - Потери меня мало волнуют, - резко заявил ему я.

    Я не претендовал ни на какую компенсацию, а уж тем более на компенсацию во времени. Это первое. А второе, то, что я совершенно не понимал, о чём это он говорит, когда говорит о компенсации.

    - Не скажите. Это сейчас вы такой добрый. Вот погодите, побудите здесь, тогда узнаете... - он говорил спокойно и всё, что говорил, записывал.

    - Что, простите, узнаю? - поинтересовался я.

    Тогда он впервые посмотрел на меня если и не серьёзно, то с любопытством.

    - Узнаете, что? - уточнил он мой вопрос. - Да всё, что надо, то и узнаете, - ответил он и записал всё это.

    - И о компенсации? - серьёзно спросил я, стараясь сдерживаться и не рассмеяться.

    - Уж о ней-то в первую очередь, - отвечал он.

    Мне кажется, что он заметил тогда всю несерьёзность моего отношения к нему и к его работе. Однако он вида не подавал, но спокойно задавал мне вопросы и также спокойно отвечал на мои.

    - Ну хорошо, коли так, - заметил я.

    - Давайте всё же вернёмся к тому, с чего начали, - предложил он.

    - Давайте.

    - Итак. Вы умерли на тридцать шестом году жизни...

    - Всё верно. Умер.

    - Почему?

    - Сердце не выдержало.

    Он поднялся со стула и подошёл к окну. Минут тридцать он смотрел туда и молчал. После вернулся на своё место и продолжил наш разговор:

    - Вы, по-видимому, всё-таки до конца так и не поняли сути моего вопроса. Я не спрашиваю вас о состоянии ваших внутренних органов и об их способности справляться с той или иной нагрузкой.

    - Наверное, да. Наверное, я не так что-то понял. Вы не могли бы уточнить свой вопрос.

    - Что значит, уточнить?

    - Ну, спросите как-нибудь иначе?

    - Как иначе?

    - Ну не знаю как. Ну, как-нибудь иначе. Сформулируйте его иначе, что ли, - говорил я, вспоминая различные логические модусы, позволявшие иначе формулировать одни и те же мысли.

    Он снова встал. Какое-то время, минут пятнадцать он просто стоял. По нему было видно, что он о чём-то напряжённо думает. Потом он сел. Посмотрев на меня, он опять встал и подошёл к окну. Я понял, что в моём распоряжении есть ещё минут тридцать. Я успел сходить в столовую на первом этаже и выпить там стакан кофе с молоком, и съесть пирожок с жареной капустой. Когда, через двадцать пять минут, я вернулся в его кабинет, он всё ещё стоял у окна. Минут через десять он вернулся на своё место, и мы продолжили.

    - Хорошо. Спросим по другому. Почему вы не умерли на шестьдесят втором году своей жизни, а предпочли умереть на тридцать шестом?

    После такой формулировки я действительно призадумался. Честно говоря, я не ожидал, что вопрос будет поставлен именно так. Агент по приёму внимательно смотрел на меня и с готовностью ждал моего ответа на свой вопрос. Он был так добр со мной, что мне не хотелось его огорчать. Тем более что теперь я чувствовал себя прекрасно, и мне хотелось всем делать только добро. Я был счастлив, и я хотел видеть вокруг себя только счастливых. И уж если мне не хотелось огорчать его, то я решил, что правильно будет с моей стороны, прежде чем отвечать, сперва обдумывать каждый свой ответ.

    - Можно мне подумать? - спросил я.

    - Подумать? - искренно удивлён был моим вопросом специалист по приёму. Ему действительно было чему удивиться. За те восемь веков, что он пребывал на этом посту, его никто о подобном не просил. Всё это было странно, однако он разрешил мне подумать. Правда, он настаивал, чтобы я думал не долго, а иначе ему будет не интересно. Я думал не долго. Прошло, без малого, лет семьсот, прежде чем мы продолжили нашу беседу.

    - Итак. Вижу, что вы наконец-то созрели? Нет? - радостно спросил он, видя меня вновь, после столь продолжительной разлуки

    - Созрел, ваше сиятельство, - отвечал ему я.

    - Ну-с, я слушаю вас.

    - Не могли бы вы напомнить вопрос.

    - Господи. Что у вас с памятью?

    - На всякий случай, напомните, а. Чтобы, после, не было каких недоразумений. Для вашей же пользы, - сказал я и записал всё сказанное в блокнот.

    После моих слов о его пользе и, видя, что я записываю свои же вопросы, он как-то странно посмотрел на меня и что-то пометил в своём большом зелёном альбоме. Я подумал, что сейчас он, наверное, направиться к окну, но я ошибся. Он продолжал:

    - Нет, конечно, о чём речь, я напомню. Вопрос прост. Почему Вы умерли так рано?

    - По-моему, в прошлый раз, вы как-то иначе сформулировали? Нет? - деликатно спросил я, опять вспоминая.

    Он опять внимательно посмотрел на меня и опять что-то пометил в своём зелёном альбоме. А я снова подумал о том, что он пойдёт к окну. Но он снова обманул мои ожидания и продолжал:

    - Верно, помните... Сформулировал тогда я иначе. А вы, я вижу, не так просты, как хотите казаться.

    Я не стал отвечать ему. Боялся испортить впечатление. Он хитро посмотрел на меня и, как мне показалось, даже слегка ухмыльнулся.

    - Ладно. Спросим иначе. Почему умерли не на шестьдесят первом году жизни, а на тридцать шестом? - он говорил тихо.

    - Мне показалось, что тридцать шесть будет вполне достаточно.

    - Вам так показалось?

    - Показалось.

    - Это не ответ. Тем более что тогда вам ещё ничего подобного казаться не могло. Вы понимаете? Это сейчас вы можете говорить о том, что вам показалось, но только не тогда. Уйти добровольно, раньше положенного срока, есть серьёзное нарушение. И вы знаете, что за подобные нарушения следуют серьёзные наказания.

    - Протестую, - я вскочил и направился, было, к окну, но он схватил меня за воротник и посадил на место. - Мне прекрасно известно, что за самоубийство наказывают, но я не кончал жизнь самоубийством. И прошу мои слова занести в протокол, - потребовал я на полном серьёзе.

    Он на полном серьёзе всё мною сказанное запротоколировал. После чего, ласково посмотрел на меня и сказал:

    - Тогда уточните, что вы имеете в виду под понятием – "показалось".

    - Наверное, вы меня не так поняли, - оправдывался я, как мог.

    - Наверное, вы не так выразились, - помогал он мне находить новые пути.

    - Возможно, я выразился не так. Однако это не даёт вам повода обвинять меня в преступлении.

    С этими словами я встал.

    - Помилуйте, - спокойно говорил он. - Вас никто не обвиняет... пока. Пока вас только спрашивают. Но, видимо, разговор у нас с вами не получится. Вероятно, мне придётся передать вас службе дознания.

    После его слов о службе дознания я непроизвольно сел.

    - Подождите, я всё скажу, - предложил я ему.

    - Надеюсь, - ухмыльнулся он.

    От его усмешки у меня на душе заскребли кошки.

    - Я признаю, что действительно ушёл из жизни раньше положенного срока.

    - Умерли. Умерли, а не ушли из жизни. Согласитесь, что это совсем разные слова, с совсем разными значениями.

    - Согласен. Я умер раньше положенного срока.

    - Уже лучше. Продолжайте.

    - Неужели вам этого не достаточно? - сказал я, как мне казалось, достаточно убедительно и искренно.

    - Мне? При чём здесь я? Мне вы, простите, конечно, за прямоту и резкость, абсолютно безразличны. Скажу вам честно - меня больше женщины волнуют. А вы... Вы уж извините, конечно, но... Это не мне, а вам надо.

    - Вот верите, - я опять встал, - честно вам заявляю, что мне это не надо.

    В тот момент я был рад хотя бы тому, что его мужчины не интересовали.

    - Мне вызвать службу дознания? - опять предложил он.

    - Нет, - ответил я и сел. - Всё понял. Уж и пошутить нельзя.

    - Продолжайте. Я внимательно вас слушаю.

    - Я умер раньше срока потому, что сознательно вредил своему существованию. Но я со своей стороны требую компенсации за потерянное с вами время.

    - Конечно, конечно. О чём речь. Компенсация. В каком виде желаете получить?

    - Сухим пайком можно?

    - Вы шутник. Но почему нет. Сухим так сухим.

    Мне отвесили двадцать пять килограммов сухарей ржаных, восемь килограммов чипсов, дали большую кастрюлю с варёной фасолью, флягу пересоленного томатного сока и, отослали в мир грёз и сбывшихся желаний, сильным ударом правой ногой под зад.

... Продолжение следует.

Copyright © Михаил Лекс 2003 - 2007 год, Санкт-Петербург