В Михайлов. Произведения

ЛАБИРИНТЫ ДВУНОГОЙ КРЫСЫ


…и все, что с нами происходит, - просто фазы следственного эксперимента. Подумай
разве Богу сложно на несколько секунд создать из ничего весь этот мир со  всей
 его вечностью  и  бесконечностью,  чтобы испытать одну единственную стоящую
перед ним душу?
В. Пелевин. «Поколение «П».


Нет ни цели, ни пути к цели.
Ошо. «Дхаммапада. Из хаоса рождаются звезды.»


МИФ ПЕРВЫЙ


Тусклый серый коридор. Серый грязный пол, полностью заглушающий звук шагов. Серые
стены с отвалившейся местами штукатуркой, плесенью и сочащейся водой. Грязный
серый потолок с обязательными атрибутами всех киношных подвалов – паутиной и
грязными тусклыми лампочками в грязных патронах, свисающих на давно потерявших
цвет проводах. Большая часть лампочек перегорела еще в прошлом веке, а иных и
вообще не было. Кое-где были выдраны даже патроны и с потолка сиротливо свисали
оборванные оголенные провода. В воздухе стоял тяжелый запах пыли, гниющих овощей
и помойки.
ПОВОРОТ


АВТОПОРТРЕТ КИСТЬЮ МАЛЯРА. СОЛНЦЕ


Не люблю блондинок. Не тех, которые белые, а тех, так называемых, о которых ходят
всевозможные анекдоты. Причем не люблю блондинок обоих полов, всех национальностей,
вероисповеданий и так далее. Хорошо это? Скорее всего, плохо. Особенно в провинции.
В провинции вообще плохо иметь вкус. Элементарную ручку на дверь, и ту приходится
искать по всему городу, не говоря уже о таких вещах, как музыка, фильмы или книги.
В этом плане мы все еще белые парни. Увы. 
Немаловажную роль в моей жизни играют сны. Во-первых, во сне я умею летать, а
это далеко не последнее дело. Летаю я, чуть ли не каждую ночь, причем по собственной
воле, и так ясно, словно наяву. А еще мои сны сбываются. Тоже практически все.
Кроме сюжетных. Иногда снятся настоящие рассказы, которые я стараюсь записывать
сразу, как проснусь. Здесь тянуть нельзя. Может улетучиться атмосфера сна, и
тогда ничего путного уже не напишешь. 
Я пишу. Хотя это и так понятно: кто-то должен был написать этот текст. Пишу давно,
лет с семнадцати. Раньше писал стихи, но потом, когда перешел на прозу, стихи
писать разучился. Прозу я пишу последние года три. За это время написал пару
романов, пару повестей и несколько дюжин рассказов, издал сборник за свой счет,
был напечатан в паре-тройке некоммерческих изданий и даже заработал сто с чем-то
рублей гонорара. К сожалению, я убедился в том, что хочу быть настоящим модным
писателем. Не для того, чтобы на меня показывали пальцем на каждом углу, а девочки
побатальонно кидались ко мне в постель, а чтобы больше нигде не работать. Но,
увы, такая перспектива более чем нереальна или, лучше сказать, маловероятна.
Поэтому приходится работать. Немного в одной богадельне за символическую зарплату
и немного с алкоголиками. 
-Раз уж вы пришли ко мне, значит, алкоголь превратился в проблему. У нас в стране
иначе не приходят. А раз так, пить, как все нормальные люди вы уже никогда не
сможете. Для вас возможны только два пути: либо продолжаете пить… что тогда вы
и сами знаете. Бомжей на помойках видите довольно часто. Либо полный отказ от
спиртного навсегда. Одна капля алкоголя даже через триста лет воздержания приведет
к тому, что вы начнете пить. Это как открыть книгу там, где когда-то прекратили
читать. Третьего не дано, что бы там ни болтали. Таковы свойства этой дряни.
Это я говорю на предварительной беседе, а потом, провожу курс, основанный на
трансе. Этим и живу. Скучно? Мне нет. 


-Знаешь, я прочла твою книгу буквально за пару дней.
Это Эвелина Михайловна. Семейный психолог. Достаточно неплохой. Мы с ней одно
время вместе служили. Милая, я бы даже сказал красивая женщина чуть старше меня.
Разговаривали мы в кафе. Две чашечки кофе. У нее сигарета, у меня ничего. Я не
курю. Несколько дней назад я подарил ей свою книгу.
-У тебя хоть и отдельные рассказы, но написаны в едином ключе с достаточно четкой
позицией автора. Ты мне напомнил Стивена Кинга. У него тоже совершенно спокойная,
размеренная жизнь, и совершенно жуткие произведения. За всем этим стоит тяга
к сильным эмоциям, которых в реальной жизни тебе не хватает. Не сидеть же вот
так всю жизнь и нажимать клавиши.
-А почему бы и нет?
-Ну знаешь ли… - она сделала глубокую затяжку, - как у тебя кстати на личном
фронте?
-Развод.
-Вы поссорились?
-Нет. Но мы больше не спим, хотя регулярно пьем чай. Странные отношения… По-моему,
она всеми силами хочет уйти, но не может.
-А ты?
-Что я?
-Чего хочешь ты?
-Не знаю. Я готов к любому финалу этой пьесы.
-Тебе все равно?
-Нет, но я не хочу барахтаться.
-Что значит барахтаться?
-Это из буддизма. Жизнь – поток. Можно плыть с потоком, можно с ним бороться.
В этом случае просто растрачиваются силы, потому что поток можно победить только
одним способом: слиться с ним, стать с ним одним целым. Это как в префе. Не играла?
-Нет.
-Там надо играть, когда пришла карта, и уходить с минимальными потерями, когда
ее нет. 
-Слушай, ты весь такой продуманный. Все у тебя по полочкам, все как надо… Тебе
не скучно?
-Я не такой уж и продуманный. Это я так пытаюсь объяснить. В жизни я стараюсь
больше чувствовать, чем думать.
-Вот чувств я у тебя и не вижу.
-Не знаю.
-Поэтому ты и пишешь свои книги, что не хочешь сам жить настоящей жизнью.
-А это и есть настоящая жизнь. Ты не представляешь, какой появляется кайф, когда
вот так погружаешься на год в очередной роман.
-Но ведь это уход.
-Возможно.
-Ладно, извини. Мне надо работать…
-Удачи.
-Спасибо. 
Она залпом допила остывший кофе и поднялась из-за столика. 


Для одних писательство - это акт творческого вдохновения, откровение, разговор
с Господом за чашкой чая или, еще лучше, за бутылочкой чего-нибудь более располагающего
к общению. И можно прямо на кухне, выбросив предварительно часы, (чтобы завтра
не вставать, достаточно сегодня не ложиться) вслушиваться в его откровения, тем
более что сосуд хмельного красноречия, разбавленного дымом папирос (я не оговорился)
никогда не оскудеет полностью, как бы к нему не припадали жаждущие уста вдохновленного
литератора. К тому же время, как и его пространственная составляющая, есть ни
что иное, как иллюзия, порожденная скукой одинокого бога с индийским именем.

Для других, и таких, безусловно, большинство, это тяжелый физический труд, нечто
напоминающее старательство, когда приходится перелопачивать тонны земли, чтобы
добыть несколько драгоценных крупиц. Эти пишут по столько-то страниц в день,
перевыполняют план по сбору макулатуры или насилуют перо, мутировавшее в наш
век до состояния пластиковой планки с №-м количеством кнопок и прилагающимися
монитором и системным блоком. Они гордятся своим упорным трудом, о чем и любят
витиевато и не очень распространяться перед читателями. Вспоминают тех, кто столько-то
раз переписывал свой роман, пока… Успех – это сколько-то там таланта (без микроскопа
не видно) и горы и горы труда. Таких в писатели надо ссылать по решению суда
и давать молоко за вредность одновременно. Несчастные (на мой взгляд) люди. С
одной стороны, конечно, гарантии, а с другой столько-то страниц в день, это как
супружеский долг, когда никто не спрашивает, хочешь ты того или нет, до тошноты,
до отвращения, до сыпи и зуда по всему телу. Непосильный труд на благо Родины,
как известно, подрывает здоровье вождей… 
Мое сочинительство (писатели, это те, кто несут людям… и прочее, прочее, прочее…)
похоже, скорее, на попрошайничество, но не занудливое с хватанием за руки на
паперти и вонючими язвами в качестве аксессуаров, а скорее на сидение под деревом
Бодхи модификации конца ХХ века с чашей для подаяния работы Майкрософт и сотоварищи,
в которую перепадали крохи из поднебесья или других приличествующих положению
мест. 
Без предупреждения, без стука, как снег на голову, в мое сознание врывается уже
готовый фрагмент будущего текста, единственный и неповторимый кубик «Лего», проявляющий
все свойства летучей жидкости или редкого трансуранового элемента. И прийти это
норовит в самый неподходящий момент. В туалете, например. А чем писать в туалете?
Пальцем (понятно в чем) на бумаге. Правда, ничего столь гениального, что нужно
было бы сохранить любой ценой, меня в туалете не посещало, а если честно, то
не посещало вообще. Не судьба, наверно. 


Деревня Большие Бздища, раскинувшая свои несколько хаток где-то глубоко в заднице
нашей необъятной Родины, звалась Андреевкой. Испокон веков здесь жили Андреи.
Есть же среди необъятных просторов соответствующего органа деревни, где все однофамильцы.
Во дворе одной из сельских изб, не хуже не лучше других сидят люди и пьют самогон.
Их четверо: Андрей Андреевич Петров, Андрей Андреевич Степанов, Андрей Андреевич
Ильин, и Андрей Андреевич Савельев. 
Я сидел за компьютером и доводил мозги до кипения. Кипеть было от чего. Эта идея
возникла или появилась у меня еще в те самые времена, когда вся страна, все прогрессивное
человечество оплакивала (ли, ло) доллар по шесть рублей. Тогда и всплыло название
«Спаситель Отечества» со дна моего подсознания. Я воспринимал творящийся в стране
бардак, как костюмированный бал, спектакль, пьесу. Нависшая над нашей многострадальной
Родиной очередная беда, которую мы все, стиснув зубы и взявшись за руки… Прекрасный
повод отправить в мусоропровод несостоявшихся тиранов, а на волне народного недовольства
помазать спасителя отечества, который наведет, уж будьте уверены, в стране порядок.
Спаситель, как ему и положено, уже за кулисами. Он курит, смотрит в зал, пьет
кофе и ждет свой выход. 
Сюжет, а точнее его идея появились несколько позже. Сам я новости не смотрю,
газет не читаю и больше всего в жизни хочу не знать: Фамилию президента, название
страны, собственное гражданство и в том же духе. Но разве ж дадут. Всклокоченные
друзья и родственники так и норовят устроить мне политинформацию. Того посадили;
того расстреляли; что будет; наконец-то или доколе; немцы-гады (это о Чечне)
и прочий пересказ «Вестей», «Итогов» и иже с ними. 
Закормленный до тошноты, я должен был куда-то все это срыгнуть, дабы не отравлять
зловонными миазмами свой и без того не очень крепкий организм. Так появилась
Андреевка. 
Пьеса должна была начаться вестью о смерти Брежнева. Мы, в отличие от взрослых,
восприняли известие о его кончине с весельем и в приподнятом настроении. Растерянные
лица взрослых делали ситуацию еще более комичной. Наше веселье никто не замечал.
По регламенту его быть не могло, поэтому для всех остальных его не было. На какое-то
время мы превратились в невидимок. И только учительница истории, убедившись,
что посторонних нет, сказала тогда: 
-А чему вы радуетесь? С чего вы взяли, что теперь будет лучше? 
Андреевка вместе со всей нашей необъятной Родиной плывет в потоке времени, как
дерьмо в мутных канализационных водах. Родину трясет и лихорадит. Надежды сменяются
страхами и наоборот. Андреи, как и весь народ спорят до тошноты, до мордобоя,
зачитывают до дыр газеты, круглосуточно смотрят новости сразу по всем каналам,
опять спорят, пьют самогон, спорят, пьют самогон…Но реальная жизнь в принципе
остается все той же, как было со дня сотворения. 
Савельев гонит самогон. Петров вспоминает своих баб. Ильин смотрит телевизор
и пьет валидол. Он коммунист и борец за правду. Никто его не любит, кто нынче
любит коммунистов, а тем более правдолюбцев. Степанов каждый раз собирается перекрыть
крышу, который год течет, и каждый раз засыпает под гостеприимным хозяйским столом.
Тот же стол, та же постылая серость не прописанных декораций, те же стаканы.
В очередной раз подняли цены? Так давно пора бы привыкнуть, как и к мерзнущим
приморцам, голодным учителям и врачам-садистам (а что вы от них хотите на такую
зарплату). 
Дальше замысла я не пошел. Пьеса… хотя какая это пьеса, одно драматургическое
беззаконие, да и только. Каждый раз, возвращаясь к ней, я тихо медитировал на
экран монитора. Что-то во мне требовало продолжения затянувшихся тяжелых родов,
хотя плод, скорее всего, давно уже был мертв, и отравлял мое чрево тлением. Отказаться
от затеи я тоже не мог. Не знаю даже почему. Наверно, из-за природного упрямства,
которое заставляло меня доводить начатое до конца. В данном случае это только
мешало: меня ждал новый роман или повесть, или рассказ. Я, если честно, иную
разницу, кроме размеров, между ними не вижу.
Из-за писательства меня и покинула Солнце. Конечно, я понимаю, что Солнце среднего
рода, но писать в среднем роде о красивой женщине…
-Ты не мужчина, - таков был лейтмотив ее объяснения. 
Я не мужчина… Согласен. Я не зарабатываю денег,  не хочу строить дома, сажать
деревья, а уж тем более выращивать детей. Лучше выращивать, например, клубнику…
или розы – тоже ведь цветы. Можно, на худой конец, выращивать дождевых червей
в аквариуме на подоконнике. А что? Те же рыбки, только хлопот значительно меньше.
И главное: я не хочу жениться. Даже за деньги. Это она смогла бы еще проглотить,
но тот факт, что вместо того, чтобы заниматься нормальными делами, я сижу целый
день за компьютером и пишу свои идиотские книжки, для нее было слишком. В общем,
она во мне разочаровалась. Правда, после десяти лет любви и согласия.
С Солнцем мы познакомились на дне рожденья Юрки. Помню, я тогда не хотел идти,
собирался чем-то заняться дома, но в последний момент передумал и все-таки пошел.
Опоздав примерно на час, я умудрился прийти слишком рано. Гости были еще в предстартовом
состоянии. За столом или, лучше сказать, вокруг стола разговор шел о погоде на
Темзе. Ничего интересного. Надо было опоздать еще на часок другой. Не знал я
только двоих. Она: высокая, стройная, огненно рыжая бестия с идеально красивыми
ногами, маленькой, упругой грудью и чертями в глазах. Он: обычный, ничем не примечательный…
одним словом, муж.
-Знакомьтесь.
-Денис, - это я.
-Солнце. 
Конечно, она назвала свое настоящее имя, которое… пусть останется за пределами
этой книги.
-Сергей, - это муж. 
Сергей – сослуживец Юрки. В городе у нас они недавно, никого почти не знают…
и так далее. Обычный вежливый разговор в стиле знакомства. Наконец заваливают
последние гости под торжественное восхождение на стол запеченной птицы, я думаю,
курицы, и пюре. Курица и пюре - это знамя любого застолья. Без них праздник считается
недействительным, и застолье расформировывают... 
Следующая пара часов напоминала кормление капризного ребенка. За тебя, за папу,
за маму, за бабушку, за дедушку, за друзей... Старые анекдоты, выдержанные сплетни...
Неудачный ремейк Уайльда. 
Солнце, захватив пульт, врубает музыку на всю катушку и тащит мужа танцевать.
Он недовольно отмахивается. У них с Люсиком важный разговор: что-то там о карбюраторах.

-Ну и пошел ты! - Кричит Солнце отчасти из-за грохочущего магнитофона, а отчасти
разозлившись на мужа. 
Солнце танцует сама. Хорошо танцует, красиво. Так танцует, что и себя показывает,
и не заступает за грань пошлости. Никогда еще не видел такой обаятельной, изящной
женщины, которую вполне можно отправить в палату мер и весов в качестве эталона
понятия шарм. Мое восхищение не остается незамеченным, и я получаю поощрительный
приз. Легкий, почти телепатический призыв к действию. Я ощущаю себя подростком,
встретившим свою первую любовь. Но за столом сидит муж, поэтому я стараюсь вести
себя предельно прилично. Муж, тем временем, очень оживленно обсуждает с Люсиком
тему карбюраторов и инжекторов и как бы занят. 
-Какой у тебя животик! Можно подержаться? – ко мне подсаживается Люська (не путать
с Люсиком) с нескрываемым выражением «хочу» на лице.
-Нет. 
-Противный, ну что тебе, жалко? 
-У тебя злой и ревнивый Джордж. Я его боюсь. 
-Что? - Удивляется Джордж, милое существо. 
-Вот видишь. 
-Да, я такой. 
Люська изводит меня своим вниманием еще с незапамятных времен. Тогда мы почти
каждый день собирались у Джорджа. Пили чай, играли в преф, валяли дурака. Как
раз посреди двадцаточки ей приспичивало домой. 
-Идешь? - Спрашивала она меня. Нам было по пути, но ей немного дальше. 
-Я играю. 
-Но мне домой надо. 
-А я причем? 
-Ты меня не проводишь? 
-Не провожу. 
-Я с тобой не дружу. Жора, давай ты меня проводишь. 
-А почему я? 
-Ну ты хороший, и потом, ты же хозяин. 
Минут через двадцать нытья Джордж одевался и шел ее провожать. Когда же (а такое
бывало довольно часто) она заходила за мной по пути к Джорджу, она требовала,
распуская сопли, чтобы я ее проводил чуть ли не до кровати, - ты же меня привел,
- да и Джордж (в случае моего отказа Люська обрушивалась на него) частенько присоединялся
к ней, играя роль общественной поддержки. 
-Ну и зачем она мне? – спрашивал я у Джорджа прямо при Люське. 
-А мне? 
-Ну не провожай. 
-Ты же ее привел. 
-Если на то пошло, то это она меня привела. 
-Вот она тебя и проводит.
-Ты согласна?
Люська была согласна на все, лишь бы не идти одной. 
-Пошли. 
-Куда ты так торопишься? Мы еще не доиграли. 
-Жорик! - Она умоляюще смотрела на него. 
-У меня нога болит, - отнекивался он. 
Люська начинала ныть и стонать, как противный маленький ребенок, которого так
и хочется придушить.
-Мы играем. Не брошу же я друзей. 
-Но мне домой надо. 
-А я при чем? Знаешь же, что мы играем. 
Люська с видом обреченной на мученическую смерть девственницы ждала конец игры.

-Пока, - говорил я ей возле своего подъезда.
-А проводить? 
-Ты меня уже проводила. 
-А меня? 
-Ты же сама захотела проводить меня. 
-А если на меня нападут? 
-Тем более. Так нападут на тебя, а так и на меня. Вдруг я не убегу? 
-Какой же ты! Я с тобой не дружу! 
Она демонстративно поворачивалась и уходила, ожидая, что я кинусь следом. Я же
спокойно шел домой.
Как-то сидели у меня. Хорошо сидели. Под водочку, с закусочкой. Люська тоже была
- должно же что-то оттенять безоблачность бытия. 
-Мне домой пора. 
-Ну а я тут причем? 
-Ты как хозяин должен меня проводить. 
-Я не брошу пьяную толпу в квартире. 
-Какой же ты! 
-Костик! - Костя о чем-то спорит с Димой. 
-Подожди, - Костя окидывает комнату взглядом, - во! Люси! Это про тебя. Почитай,
- он дает ей книжку "Люси" с обезьяньим лицом на обложке. Люси была обезьяной.



Отделаться от нее невозможно, а тут еще медленный танец. Люська жмется ко мне
всеми своими прелестями, отчего я испытываю дикое желание дать ей пинка. Ненавижу
таких баб. Это как алкоголик, которому один раз дали в долг.
-Джордж соскучился! - я насильно соединяю их руки. У Люськи рожа, будто она нажралась
тараканов. 
-Можно с тобой потанцевать?
Солнце согласно кивает. Хорошо, кто-то выключил свет. Я, наверно, красный, как
рак. Танец, другой, третий…
-Послушай, я не слишком навязчив?
-Да нет, все нормально.
Солнце милая, очень милая и одновременно отстраненная. Я же… 
Только мы останавливаемся, Люська тут как тут, опять приходится с ней танцевать.
Блин! Слава богу, Джорджу рано на работу. Люська еще раз называет меня противным,
и Джордж уводит ее домой. Напоследок Люська обливает водкой мой пиджак, благо,
спичек ей никто не дал. Ну да это мелочи.
-Он не кусается? – спрашиваю я у Солнца, кивая в сторону мужа, который, исчерпав
карбюраторную тему, смотрит на наш вполне безобидный танец, если бы не то обстоятельство,
что это как минимум десятый наш танец в подряд. 
-В наморднике нет. 
-Как часто он у тебя в наморднике? 
-Всегда. 
-И даже на ночь не снимаешь? 
-Еще чего! 
-В цирке выступать не пробовала?
К сожалению, Солнцу тоже пора. Завтра рабочий день, а на часах давно уже заполночь.


С того самого дня она превратилась в мою паранойю. Я познакомился с мужем, подружился
с ее друзьями, стал бывать там, где бывала она. Увы, мы становились друзьями,
а из этого положения намного трудней перейти в любовники. 
Ну и, конечно, не обошлось без НЕГО (Треугольник – не единственная любовная фигура).
Высокий, стройный, немного, правда, лысоватый, но не лишенный привлекательности,
на белом коне, роль которого выполняли белые «Жигули» (ничего не понимаю в моделях)
к которым в виде бесплатного приложения прилагался малый гусарский набор: цветы,
ресторан, интим, подношения… Все, что нужно для счастливой любви. Правда, как
я узнал намного позже, любовник из него был никакой: «всунул-высунул». Но об
этом тогда ни я, ни она не знали, а по сравнению со мной – среднестатистическим
неудачником (даже непохожим на героев Вуди Аллена), помешанным на литературе,
музыке и анаше (тогда я плотно курил дурь) он выглядел молодцом, и мне ничего
не оставалось, как тренировать волю, делая вид, что все хорошо. Показывать свою
боль я считал недостойным. Пахнущий ногами шофер Тузик, окрестил я его в душе,
хотя надо признаться, ногами он не пах.
С мужем у нее было из рук вон плохо. Давняя обида, помноженная на измены сначала
с его, а потом и с ее стороны, периодическое рукоприкладство совсем не способствовали
укреплению семейных уз. В душе она не чувствовала себя замужней, поэтому и позволяла
себе такое поведение. Это не было местью, не было и б…ством. Скорее, это было
глубоким подсознательным стремлением забыть, что у нее есть муж. 
Моей она стала только через пол года. Долгих шесть месяцев я добивался ее любви
изо дня в день. И я победил. Несмотря на миллион «но», она пришла. В тот день
у меня не получилось. Я был перевозбужден, да и она нервничала. Помнится, тогда
она психанула…
На следующий день она вновь была у меня. Неожиданно. Тогда уже все свершилось
самым наилучшим образом.
Наш медовый месяц продлился около десяти лет. Мы встречались практически каждый
день. Я ждал, готовил еду. Она приходила, я снимал с нее туфли, помогал раздеться,
надевал тапочки. Мы шли в спальню, потом под душ, потом обедать… Причем это не
было чем-то однообразным, наоборот, каждый раз она была немного новой, немного
другой. Каждая наша встреча была приключением, экспромтом (с ней нельзя было
планировать заранее) все десять лет. 
Мы не ссорились, не изменяли, не делали друг другу гадостей. Просто в один далеко
не прекрасный момент она решила расстаться. Решила, но так и не смогла довести
свое решение до конца.
-Знаешь, благодаря тебе я поняла, что у меня идеальный муж, - сказала она во
время очередной попытки уйти раз и навсегда.
-В таком случае, он должен мне как минимум бутылку.
-А больше ты ничего не хочешь?
-Хочу.
-…?
-Ты вообще должна быть мне благодарной. 
-За что?
-За успешно проведенную семейную терапию. И заметь, совершенно бесплатно.
-А ты хотел, чтобы я тебе платила?
-Можно подумать, ты заплатишь, если я скажу да.
-Размечтался.
-Даже и не пытался.
В общем, мы вновь стали просто друзьями…