Жизнь
справедлива, и за страдания и несправедливость человек рано или поздно бывает
вознагражден. А то - "жертва аборта". Ну, я отца понимаю, это он всё сгоряча и от отчаяния,
да и от досады тоже, что я тень такую на него и на всю семью положил, и зла на него не держу, тем более что теперь всё выяснилось, и я понимаю, что и к чему, поскольку умные люди мне разъяснили, что я такое, значит, в смысле, народный герой.
Одно плохо, что эти его слова, сказанные в лихую минуту, Сенька, мой младший
брат, вынес на улицу, а деревня, она и есть деревня: если прилипнет кличка, то,
считай, это на всю жизнь, так что я, может быть, уже и почти старик, а всё одно
- жертва, мол, и всё тут. Оно, может, и жертва, да только не та, что вы про себя
думаете, а вовсе наоборот.
А всё началось, или, может, кончилось, это когда на деревню приехал корреспондент и стал выспрашивать, а нет ли где тут у вас жертвы, в смысле, большевизма. А нашим деревенским только бы поржать, им палец покажи, они смеяться будут. Показывают на меня и давай ржать: вот он, жертва.
Корреспондент, конечно, в свою очередь входит в возмущение, де, мол, вопрос этот
серьёзный, и шутки тут неуместны. А эти говорят: "Какие шутки! Сами поговорите с
ним, и увидите, что никаких шуток нет. " И разошлись.
А я вижу, что
корреспондент как бы сомневается по причине ржачки в серьёзном вопросе, и
межуется. Но так как других жертв ему не указали, он начинает тему
разрабатывать. Мол, а были ли вы, Михаил Семенович, репрессированы? Я говорю,
точно, был, отсидел. Целых семь лет отсидел, день в день. Хоть мать моя, Мария
Ивановна, считай, каждые полгода и писала товарищу Сталину письма, что, де, мол,
вьюнош, и по вьюношескому недомыслию совершил поступок сей, а не то, чтобы по
какому-нибудь злому умыслу или с задней какой-нибудь мыслью, и прошу, мол, его
помиловать и отпустить на волю. Отец матери говорит: ты допишешься, что и нас с
тобой загребут. А мать в ответ: пусть, дескать, загребают, а сердце у меня горит
за моего дитятю и молчать я не в силах. Ну, правда, никого не забрали, но и все
письма матери так и остались без ответа. Так что пришлось мне отсидеть все семь
лет целиком. Тут корреспондент говорит: "А за что же вы,
Михаил Семенович, за какой, так сказать, поступок или, лучше сказать, деяние,
были осуждены?" "Да что же, говорю, так и был осужден, и семь лет дали" - "Это я
понимаю, - говорит корреспондент,- но за какой конкретно поступок вы были
осуждены?" - "Да что же,- говорю я, - ни за какой. Просто взяли и осудили" - "Но
всё-таки повод был же какой-нибудь?" - "Повод? - говорю - Повод да, был" -"Так
какой же это был повод?" - "Да что же ,- говорю,- повод был. Работали мы на
току, зерно, значит, провеивали. Потом у нас случился десятиминутный перерыв. И
тут мне приспичило помочиться. Я зашел с другой стороны кучи зерна, и помочился
в зерно. И тут подходит ко мне какой-то незнакомый мужчина, в костюме, не
нашенский, и говорит, и я вижу, что он недоволен, и вот он недовольно высказывается в том
духе, что де мол я в зерно помочился. Тут отпираться, конечно, смысла не было,
поскольку факт был, как говорится, на лице. И я соображаю, как мне выкрутиться,
и говорю: это всё равно кормовое зерно, - в смысле, скот и с мочой его съест.
Хотя, конечно, это я только что сочинил. На это мужчина ничего не ответил и
удалился. А только к вечеру за мной приехали." - "И какое вам
предъявили обвинение?" - "Вредительство". Корреспондент что-то почеркал в своём
блокноте и спрашивает: "А почему всё-таки вы помочились в зерно, а не отошли
куда - нибудь в сторону?" -"Да что же, - говорю, - я об этом думал. И получается
так, что мне было интересно, как моча сквозь зерно протекает." - " А была ли еще
какая-нибудь причина, почему вы в зерно помочились?" - "Да что же, какая другая
причина? Никакой другой причины не было". Корреспондент опять почеркал в своём блокноте и уехал.
Только через несколько дней в центральной
прессе появилась обо мне статья. И написано было в ней о неприятии широчайшими
кругами крестьянства советской власти, доходящее до того, что советскую власть
не принимали не только сознательные, настоящие крестьяне - хозяева, но антикрестьянская направленность политики советской власти пусть и не
осознавалась, но инстинктивно ощущалась в том числе и самыми отсталыми крестьянскими
массами,
которые не могли выразить отрицание советской власти в словах, потому что и не
осознавали этого, и не знали, что они отрицают советскую власть, но верный
крестьянский инстинкт заставлял их бессознательно выступать против
советской власти. Так, в селе Коростылёвка Михаил Семенович, будучи
еще совсем юношей, почти подростком, пусть бессознательно, пусть не понимая
этого, поднял знамя борьбы против советской власти, используя для этой
цели подручные средства. Он не осознавал, что он борется, и в его
бессознательности заключалась его беда, ибо если бы сознание было привнесено в
его инстинкт, то есть если бы инстинкт крестьянина был им осознан, то
советская власть уже давным-давно рухнула бы и Великая Россия уже
давным-давно была бы капиталистической.
И только благодаря величайшим гениям русского народа в лице гениального
теоретика Егора Тимуровича Гайдара, гениального практика Анатолия
Борисовича Чубайса и
великого освободителя русских от гнёта большевизма Бориса Николаевича
Ельцина Россия, наконец, воспряла и стала в один ряд с передовыми цивилизованными
странами мира.
Но всё это стало возможно благодаря в том числе и не в
последнюю очередь тем неизвестным, невидимым миллионам героев, которые
всеми находящимися в их распоряжении средствами подтачивали, разрушали советскую
власть снизу. Да, они страдали. Да, их арестовывали. Да, они добывали золото в
лагерях Колымы, работали на строительстве каналов, на лесоповалах. И многие их
них не выжили, многие из них погибли. Но их жертвы не пропали зря. И если бы они
сегодня поднялись из лагерных могил и увидели сегодняшнюю Русь, они сказали бы:
да, наши усилия не пропали даром. Солнце свободы индивидуализма воссияло! И,
умиротворенные увиденным, их души обрели бы покой и вознеслись долу, и обрели ласку
Господа. Я прочитал статью, и подумал: так вот,
оказывается, какой я! Оказывается, я - борец за свободу. Оказывается, и я имею
значение в природе, и значение моё - плюс.
Сами понимаете, номер газеты распространился по деревне. И что вы с ними сделаете? - смеются. Но я на них не обижаюсь. Бессознательная темнота, и некому им это объяснить. Вот мне объяснили, и я горд, потому что
вижу, что имею какое-никакое, но всё же историческое значение в освобождении России.
А ведь если бы мне не объяснили, я бы и представления не имел об этом, а
продолжал бы жить совершенно так, как бы природное существо и больше ничего.
