Кажется,
от чего зависит наше отношение к человеку? Иногда задумаешься и не можешь
понять. Вот он и "неправильный", а к нему испытываешь симпатию, а вполне
"правильный" вызывает раздражение. А вот, кажется, и попал в точку. Возьмите
майора Витю Дрыгина. Вполне правильный товарищ. Я хочу сказать, стандартный. И
сегодня и через сто лет он будет всё тем же: как все. Он не вызывает никаких
эмоций, потому что в нём нет неожиданностей. Существуют точки, на которых он
стоит, и эти точки у него не изменяются. Он вообще не в жизни, а где-то рядом с
ней и, кажется, все его усилия направлены на то, чтобы ей соответствовать и в
то же самое время в себе не изменяться. Поэтому он вроде бы и здесь, рядом с вами, и в то же самое время его нет, а вместо него некоторая
вполне стандартная величина. И не большинство ли людей представляют собой подобные стандартные величины со своими бзиками, самолюбиями, тщеславием, лживостью и т.д.
Это величины, отлитые жизнью, поразительные в своём постоянстве приспособления к
ней доступными ими средствами,
так что и их тщеславие, и самолюбие и всё прочее всего лишь инстинкты, отражающие
способы их приспособления.
К татарину Саулят Саимову у нас всегда относились с усмешкой. Так как имя его выговорить было сложно, его перекрестили в Сашу. Усмешка же была связана с тем, что Саша был именно не такой, как все.
Он жил сам по себе, в соответствии со своим собственным законом, ко всему же
тому, что относится к стандартизации, делающей всех нас похожими друг на друга,
он, в свою очередь, относился с хитростью, в чем я немедленно убедился, как
только начал работать с ним.
Особенностью Саши было то, что он имел
увлечение, и это увлечение относилось к здоровью. Он постоянно испытывал
всевозможные системы голодания, в том числе сухого; и, кроме прочего, ел лук и
не обращал никакого внимания на то, какого рода эмоции лучной запах вызывает в
окружающих. Сам по себе лучной запах, постоянно как аура окружающий его,
отталкивал. Но так как Саша был не русский, и поэтому свой-то он свой, однако,
чужой, то ему с его запахом не досаждали и терпели.
Я в те времена рисовал схемы, а Саша занимался их монтажом, и очень скоро я убедился, что при всём том, что в своём деле он дока, однако делал всё "лишь бы работало", то есть тут могли быть и всевозможные
и сопли, и неаккуратность, но так как во всём переплетении проводов мог разобраться только специалист,
то это сходило ему с рук, так как на заводе не до аккуратности, лишь бы всё
работало. Так что нравились мне методы работы Саши или не нравились, но мне пришлось с
ними смириться.
Тем не менее, между мной и Сашей установились отношения взаимного понимания. Почему он с пониманием относился ко мне, сказать не берусь, с моей же стороны моё понимание Саши основывалось на непроизвольном уважении: всё же в Саше была какая-то своя точка, свой собственный вектор жизни, независимый от общего стандартного вектора, против которого Саша открыто не выступал, но
на практике обманывал его. Словом, хитрый татарин.
Спецы новые времена восприняли с воодушевлением. Витя Носачев со своей командой теперь вместо работы на завод бился на системой
охранной автосигнализации, и как только они её добили, уволился с бригадой с завода и организовал фирмочку по установке автомобильной сигнализации. Фирма существует и по сей день, круг лиц в фирме остается неизменным, единственное, что изменилось, это то, что денег у ребят стало больше, но как сделали они однажды схему сигнализации, так она до сих пор и кормит их. А ведь на заводе конструировали
всевозможные системы автоматизированного управления. Милькевич организовал свою электронную фирмочку по производству электронных приборов. Занят поиском заказов и имеет торговую точку на радиорынке.
Так что всё это
воодушевление оказалось на деле маленьким, мелким и частным вместо того громадного конструкторского бюро, которое когда-то существовало.
Впрочем, что говорить о бюро, когда сегодня и когда-то громадного завода нет.
Совсем по песне "и по камешку, по кирпичику растащили кирпичный завод". Витя Носачев купил новую ауди, на мой вопрос "как живется" Витя справедливо ответил: трудно, потому что с изменением количества денег изменяются и потребности. Милькевич вместо стоящих дыбом во все стороны курчавых волос и вечно растерзанной бороды сегодня носит косичку, бороду пользует кремами, так что она приобрела вполне приличный
ухоженный вид, ходит в брюках и рубашке светлых тонов и не расстается с кейсом. Словом, приобрел вполне буржуазный вид.
Я, в свою очередь, поклялся, что больше во всю мою жизнь ни на какую падлу работать не буду, и слово своё держу.
Саша уволился с завода тихо и неприметно. Связи я с ним не терял. Выглядел он довольным, и не потому, что к нему покатили деньги, а потому, что, как он выразился, "стал свободным". Занимался переметкой трансформаторов и подобными же вещами. Денег особых его занятие не приносило, но "на хлеб и лук" хватало, "а что еще нужно свободному человеку в этой жизни". Однако после того, как однажды он вступил в конкуренцию с бомжами за выброшенные изделия с медным проводом и те его сильно избили, Саша задумался над
образом жизни, и тут произошел совершенно неожиданный поворот.
Была у Саши старенькая "Волга", и в сезон он стал покупать оптом овощи и сам же их реализовывал. Вид он приобрел унылый. При встрече со мной отводил глаза в сторону. Было самое время подначить его с его
"свободой", но я
не делал этого, да и ответ на подначку был заранее известен, потому что Саша был не из тех, кто, подобно мне, болен обидчивостью. Так что я его не подначивал. Но внутренне не переставал удивляться тому, что Саша явно насилует себя, занимаясь торговлей. Я не мог понять, в чем же тут заковыка, что именно заставляет Сашу заниматься делом, которое явно против его шерсти. Конечно, можно было бы задать этот вопрос Саше
напрямую, но я сомневался, чтобы он сам знал ответ на этот вопрос. Единственное, что я заметил, потому что ведь и было же с кем сравнивать, это то, что Саша продолжать жить на хлебе и луке, и это в отличие и от Носачева, и Милькевича, у которых увеличение количества денег влекло за собой
увеличение количества потребностей, которые необходимо было удовлетворять. Я
подходил к Саше и говорил: "Ты прямо следуешь моей клятве: работаешь на себя".
Я чувствовал, как внутренне Саша оскаливался от злобы, но Саша со своей
привычной хитростью не привык раскрывать себя и отвечал только: "Нет, это не моя
песня". Я не мог удержаться от вопроса: "Так зачем же ты тогда этим
занимаешься?" Саша стереотипно отвечал: "Да ты же знаешь, что со мной
произошло". Я также стереотипно кивал головой и отходил в сторону, но меня не
покидала мысль: "Нет, что-то здесь, да не то. Хитрит Сашка"
Между тем время шло, и у меня чем дальше, тем больше нарастало ощущение, что Саша чем-то обрастает и
что вследствие этого что-то должно произойти. Саша менялся. Было ощущение, что он чего-то ожидает.
И однажды у него вырвалось: "Ну, всё!" Но чем было это всё?
Я понимал, что у Саши скопились деньги. Скопились деньги - и что? Разве не будет
он всё также крутиться как белка в колесе, и будет их всё также копить.
Что еще может измениться?
И вот Саша сказал: "Да здравствует свобода!"
Саша и раньше намекал на то, что однажды он расширится. Я понимал, что он накопил столько денег, что может пустить их в ход, что появится что-то другое,
более широкое и мощное, и радовался за него как за человека, который прошел
определенный путь и тем самым "также и нам указал дорогу".
Человеческие мозги - довольно странная вещь. Саша уже приступил "к своей революции", а я стоял рядом, наблюдал, и не мог понять, о какого рода
"свободе" он говорит и причем здесь вообще свобода.
На днях Саша заговорил о колбасе, и почему-то в моей бедной голове, не знаю почему, возникла фантазия, что Саша будет сам её делать. И именно это я ему
удивленно и сказал, потому что чувствовал в этом какую-то несообразность, и
встретил не менее удивленные Сашины глаза: "Да ведь я её заказал". И тут словно молния пронзила мой мозг: а Саше больше не нужно ничего самому делать. Всё отныне, от начала и до конца,
могут делать его деньги,
его рабы, которые и будут исполнять его волю. И в этом и заключается его
свобода. И, кажется, я впервые
почувствовал, что такое свобода: я всегда думал, что человек,
делающий деньги, является рабом денег. Так обычно
и бывает. Знакомый мне торговец говаривает: "Не могу удержаться в праздники
дома. Постоянные мысли: сколько за это время я мог бы заработать". Но есть во всём этом еще и другая сторона: человек своей волей
организует производство, которое он сам хочет организовать и в этом проявляется его
свободная и действительная воля. В этом, в организации созидательного процесса и заключается подлинная свобода
воли человека. И я
рассудил совершенно так, как в своё время рассуждал Витя Дрыгин. "Ишь ты,
японцы, смотри ты, какая нация, чего достигла". Я подумал: "Смотри ты,
освободился Сашка!" И я не то, чтобы позавидовал
Саше, а так. Я подумал о моей клятве себе, что я никогда ни на кого
больше не буду работать", которую как-то дал себе, и почувствовал, что
сравнительно с сашиным принципом свободы она плохо пахнет.
