Елена Федина

Белая тигрица

Предыдущие главы книги можно прочитать в архиве рассылки.

Если вам хочется прочитать сразу все произведение целиком, можно не дожидаться следующего выпуска рассылки, а зайти на сайт www.fedina.victum.ru. Там опубликованы почти все книги этого автора.

 

Глава 15

Я пошел пешком, впрочем, это было и лучше, потому что мне предстояло лазить по пещерам, а такого роскошного коня было страшно оставлять надолго одного.

К полудню я подошел к Сонному озеру, в те места, где встречался с моей тигрицей. Только тогда была осень, опавшая листва, серое небо, талый снег... и была она.

- Ты мне все  перепутала, - говорил я ей, погружая пальцы в белую шкуру, - я уже не знаю, чего я хочу! Я люблю тебя... Но я же не могу жить с тобой в лесу! Я поэт, я музыкант, мне нужна публика, люди... много людей! Понимаешь?

И я видел в ее зеленых глазах пронзительное одиночество, которое выворачивало душу наизнанку

Больше я ее не встречал. Никогда. Она отпустила меня, а я сам не знал, хочу ли я этого! Я опять метался по лесу, искал ее целыми днями, кричал, ломал ветки, бил кулаками землю. Я почему-то был уверен, что никогда уже никого не полюблю, кроме нее. Да разве могла хоть одна женщина с ней сравниться? В каждой женщине есть что-то от кошки, но в кошке собрана вся женственность, какая может быть.

Помню, на третий день бесплодных поисков я был похож на живой труп. Темнело. Я уныло брел из леса к замку. Проходя мимо тех четырех окон, которые никогда не горели, и за которыми прятался барон Оорл, я заметил, что туда кто-то карабкается по стене. Очевидно, не один я страдал любопытством в этом замке.

По узкой спине и черным локонам я даже в темноте узнал Нарцисса. И не удивился ни капли. От этого типа с алмазной серьгой можно было ожидать чего угодно.

Он свалился, не дотянувшись до подоконника, и так и остался сидеть в липкой жиже, потирая ушибленное колено и тихо постанывая. Я подошел поближе.

- Вам помочь?

Нарцисс обернулся.

- Это ты, Энди?

- Скорее, это мой труп.

Он пожаловался.

- Проклятая стена! Представляешь, третий раз падаю!

- Зачем вам это надо?

- Он негодяй! У него от меня какие-то тайны! Три часа оттуда не выходит!

Нарцисс встал и к моему удивлению опять направился к стене.

- Подсади-ка меня.

- Может, хватит?

- Подсади, я сказал!

Он карабкался и падал с непостижимым упорством. У него уже дрожали руки и ноги, окоченели пальцы и промокло всё, что может промокнуть, но он снова вставал, потирая то колено, то локоть, и шел к стене. Я понял, что этот упрямый мальчишка  успокоится только тогда, когда свернет себе шею. По-моему, он уже просто отупел от своего упрямства. В очередной раз я не выдержал и отодрал его от стены.

- Хватит!

- Не твое дело!

- Да перестань же, это безнадежно!

- Он негодяй!.. Пусти меня!

- Ну, куда ты лезешь, черт возьми! Посмотри на себя! Посмотри на свои руки!

Боюсь, мне не удалось бы его уговорить, и он все-таки свернул бы свою лебединую шею, если бы прямо над нами не распахнулось окно. Черное окно.

Мы молча попятились в лопухи  и  присели на корточки. Из окна вылез человек. Он был в капюшоне и двигался очень ловко, словно всю жизнь только по этой стене и лазил. Человек спрыгнул на землю, жижа чавкнула под его сапогами, не глядя под ноги, он быстро скрылся за углом. Потом мы слышали только конский топот.

- Ах,  вот  как, - прошептал  Нарцисс, - а я, значит, ничего не должен знать? Энди, помоги мне.

Он еле встал и еле шел, ноги у него не сгибались, длинный шарф размотался и волочился по земле. Я проводил его к нему в покои. Нарцисс сбросил грязную куртку на пол, самолично снял сапоги и, шлепая мокрыми носками по паркету, принес из буфета бутылку вина и два бокала.

- Давай согреемся?

Я согласно кивнул. Вино было крепкое и сладкое как конфета, оно сразу разлилось по уставшему, измученному телу и закружило больную голову.

Мы сидели на полу и сушили у камина ноги. За окном было уже совсем темно, там был черный, мокрый лес, серое небо над ним, и ни одной звезды в нем. И я вдруг услышал мелодию этого леса и этого старого мрачного замка, которая давно уже зрела во мне, но никак не могла вырваться наружу. К ней не было слов, да и не могло быть, просто грустная мелодия, в которой всё. Это было озарение.  Божественное. Непредсказуемое. И оно означало, что я уже со всем смирился, осталось только положить эту историю на нотные знаки и забыть.

Душа моя не умела долго страдать, любая мука превращалась, в конце концов, в стихи или музыку, обретала вполне материальное воплощение, которое можно подержать в руках, смять, порвать, передать другому или выбросить на помойку.

Я  подошел к окну, чтоб еще раз взглянуть на черный лес. Теперь все это было уже в прошлом. Я смирился, я от нее отрекся, я больше не буду искать ее и ждать, зачем она мне со своим диким лесом, со своим вселенским одиночеством, со своей тигриной любовью? Только сердце еще щемит, а руки хотят обнять ее, но это пройдет.

- Как поживает твоя тигрица?

Я вздрогнул, мне показалось, что этот тип читает мои мысли. Он спрашивал так, словно всё про меня знает.

- Хорошо поживает, - ответил я неохотно.

- Слушай... ну и как это с тигрицей, а?

Я усмехнулся, вспомнив его гарем.

- Тебе бы понравилось.

- То-то ты ни на одну женщину не смотришь! Я уж думал, ты святоша не от мира сего. А ты – вон что! Нам до тебя далеко, Энди! Знаешь, как это называется?

- Мне плевать, как это называется.

- Это ты правильно сказал. Тебе всё можно. И знаешь, почему?

- Почему?

- Потому что ты гений. Это я тебе говорю. А других не слушай, эти болваны тебя не понимают.

Чумазый, всклокоченный, в мокрых полуспущенных носках и с синяком на лбу, он выглядел особенно смешно, когда по привычке сбивался на высокомерный тон. Я его не боялся, мне было его почему-то жалко. Наверно, потому что в нем было еще слишком много детства, оно задержалось в нем дольше времени, и в его подростковом теле, и в его исковерканной душе.

- А ты меня понимаешь, Нарцисс?

- Я не глупей твоей тигрицы. Что ты ей пел? Спой мне тоже.

- У меня нет настроения.

- А если я очень попрошу?

- Хорошо. Но это будет не то, что ты думаешь.

- Пой, что хочешь. Только мне одному!

Нарцисс обнял острые коленки и смотрел  на меня с благоговейным вниманием. Я понял, что он будет слушать. Будет слушать всё, что бы я ни спел, что бы ни сказал, и не перебьет.

- Не по силам мне вздорная птица любви,

  Слишком когти остры, слишком крылья сильны,

  И жесток ее нрав, и укусы больны!

  Не по силам мне вздорная птица любви!

  Не пропеть мне прекрасную песню любви,

  Только горло сорву, только сдавит в груди,

  Только с болью в душе прохриплю: «Уходи!»

  Не пропеть мне прекрасную песню любви!

  Не вскормить мне могучего тигра любви,

  Он сожрал уже все, даже сердце мое,

  Моей крови не хватит ему на питье!

  Не вскормить мне могучего тигра любви!

  Не хочу я жестокого счастья любви!

  Это сильным дано и бездонным дано,

  Я устал, я иссяк, я уж мелок давно...

  Не хочу я жестокого счастья любви!

- А ты злой, Энди!

- Ну почему же? Просто было такое настроение... Еще?

- Конечно.

- Уж город спал, а ты ушла из дома

  Искать свою волшебную страну.

  Та ночь была глубокой и бездонной,

  Ты уходила в эту глубину.

  В ту ночь был сильный дождь и сильный ветер,

  Такой, что и окна не отвори,

  И в этой суе город не заметил,

  Как простучали туфельки твои...

  Вчера зашел к нам сказочник бродячий,

  Ты очень долго слушала его,

  Ты доливала чай ему горячий,

  Волнуясь непонятно отчего.

  Он говорил, что счастье есть на свете,

  Что, в общем, счастлив может быть любой,

  Что есть любовь, внезапная как ветер,

  Прекрасная и вечная любовь!

  Что мир не ограничен нашим домом,

  Да и кирпичной городской стеной,

  Что радостно встречаться с незнакомым,

  Что интересно мир открыть иной,

  Что скучно жить, об этом не мечтая,

  И не увидеть в жизни ничего!

  И на меня косился, допивая

  Свой чай он из стакана моего.

  Не верь ему!  Не верь, как я не верю!

  Героев нет, и нет волшебных стран!

  И нет любви!  Понятно даже зверю,

  И остальное тоже все обман!..

  И долго ты сидела молчаливо,

  Растерянно посуду собрала,

  Ты поняла, что хочешь быть счастливой,

  А может, ничего не поняла.

  И город спал, а ты ушла из дома

  Искать свою волшебную страну,

  И ночь была глубокой и бездонной,

  Ты уходила в эту глубину.

  И город спал, огнями не мерцая,

  И я, не веря в сказки, крепко спал.

  Не потому что ничего не знаю,

  А просто потому что я устал.

  Куда идешь?!  Ведь я тебя не встречу!

  И не смогу помочь, случись беда,

  И не взвалю твой груз себе на плечи,

  И не увижу больше никогда...

  Уж город спал, а ты ушла из дома

  Искать свою волшебную страну...

  А, знаешь, это было мне знакомо!

  Но я сумел найти тебя одну.

Через час или через два я остановился, но не потому что иссяк, а потому что мне надоело. Нарцисс за это время не проронил ни слова, кто бы он ни был, но у меня не было лучшего слушателя, чем этот истеричный мальчишка. Мне было интересно, что он во всем этом понял.

- Боги не должны страдать, - сказал он, когда перестала дрожать последняя струна, и тишина внезапно заполнила огромную пустую комнату, голос у него был тихий и вкрадчивый, - но, по-моему, тебе плохо, Энди.

- Сказать по правде, тошно, - усмехнулся я, - но кого это интересует?

- Меня.

- Тогда дай мне вина, в горле пересохло.

- Как прикажешь.

Нарцисс с трудом поднялся с пола, подошел к столу и застыл в задумчивости. Я смотрел ему в спину.

- Пожалуй... на этот случай у меня найдется кое-что получше, - проговорил он, оборачиваясь, - пошли со мной, Энди Йорк.

Бутылку он взял с собой. Мы прошли в другую комнату, поменьше, с пятнистыми шкурами на полу. Там он достал из бюро шкатулку, в которой лежала всего одна хрустальная горошина, маленький прозрачный шарик на черном бархате.

- Последняя. Но для тебя не жалко.

- Что это? - спросил я, чувствуя, как холодеет спина, я прекрасно знал, что это такое, только никогда не пробовал.

- Это не для простых смертных. Но ты же бог!

Вино он налил в хрустальный фужер, потом бросил туда горошину. Она растворилась мгновенно, превратив содержимое фужера в красную пену, даже не в красную, а в сверхкрасную, я в жизни не видел более яркого красного цвета!

- Пей, не бойся. Знаешь, сколько стоит один такой шарик? - он усмехнулся и протянул мне фужер, - не бойся, Энди, тебе понравится.

Я старался пить медленно, хотя рука дрожала, и вкуса я от волнения все равно не разобрал. И ничего не произошло.

- Ну? И что?

- Сядь в кресло. Свитер лучше сними, будет жарко...

Я пребывал в трезвом рассудке, я всё понимал и видел как никогда, я вполне отдавал себе отчет, где я, и что со мной происходит. Это было наслаждение тела в чистом виде, одного только тела, несчастного, уставшего, несовершенного, беспомощного, жадного... Я бился в волнах наслаждения, и каждая моя клеточка вопила о восторге!

Нарцисс стоял у стола с моим фужером. Он взболтал то, что осталось на дне, и вылил себе в рот.

Я устал, я был истощен бесконечным удовольствием, у меня не осталось на это сил, и оно уже стало превращаться в муку. Тогда меня охватил страх, я вцепился в подлокотники, словно под ногами была пропасть, и застонал. Нет, я зарычал, я завопил! Меня трясло на грани наслаждения и муки!

Потом всё это откатило как волна, я сидел смертельно усталый, истощенный, не в силах пошевелить даже пальцем и разомкнуть век. Но слышал я прекрасно. Нарцисс стоял где-то рядом.

- Тебе понравилось?

Ответить я просто не мог, да он и не ждал ответа.

- Ты спи, ни о чем не беспокойся. Я пойду скажу твоему графу, чтоб не искал тебя...

Граф пришел ко мне сам. Утром, когда я отрешенно приплелся в свою комнату и тупо уставился в зеркало. Я не узнавал своего лица. Что-то изменилось в нем со вчерашнего вечера, хотя шрам был на месте, и так же пробивалась щетина, и волосы оставались черными, а глаза серыми. Обыкновенные скучные, серые глаза. И совершенно пустые, как будто смотрят со сторожевой вышки на степь, гладкую как стол.

- Дурак, - сказал граф, - дурак, что ты делаешь?

- Я знаю, что я делаю, - сказал я.

- Ты погибнешь.

- Посмотрим...

Это было давно. Я почти забыл об этом. Но никуда это не делось. Это было моей жизнью, моей ошибкой, моим выбором. И стоило мне только приблизиться к этим местам, как всё возвращалось!

Я вышел к Сонному озеру. Было жарко, но от воды веяло свежим ветерком, вода на солнце казалась совсем прозрачной. Я шел по правому берегу, заваленному валунами, я с удовольствием прыгал с камня на камень, и от моей тени шарахались в разные стороны стаи перепуганных мальков. Мне казалось, что это мое озеро! Что оно понимает меня и радо моему приходу, что у нас с ним есть своя тайна и своя история. Мне казалось, что я тут один, мальчишка Энди из Озерии, из глухой лесной деревни.

Потом я услышал голоса. Кто-то пришел сюда до меня, кто-то купался в заливе, кто-то развел костер на краю леса, кто-то привязал коней к маленькой ветвистой сосне. Я остановился.

Из воды вышла девушка с телом морской богини. Если б я мог вылепить совершенство, я вылепил бы ее! Если бы меня не притягивало в женщинах нечто совсем другое, необъяснимое, я влюбился бы в нее без памяти, сразу и навеки! Это была она, самая красивая девушка Лесовии, я сразу узнал ее по распущенным черным косам, по гибким рукам, по лебединой шее, прекрасную Данаю Доминицци.

Она осторожно ступала по траве, как будто никогда в жизни не ходила босиком. Она вела себя так странно, словно для нее всё тут впервые: и вода, и солнце, и дым костра, она была как в раю, спокойная и счастливая, вместе с одеждой скинувшая все заботы и условности.

Возле костра, засучив рукава, сидел Ольвин. Он встал ей навстречу, завернул ее в полотенце, но когда я уже собрался ретироваться, он и не подумал ее поцеловать. Нет, тут была не любовь, как мне вначале показалось, а что-то доселе невиданное. Похоже, он и впрямь был святой, и Даная Доминицци в этом нисколько не сомневалась.

Однажды я набрался наглости и спросил его, были ли у него вообще женщины. Он улыбнулся как всегда и ответил с той же легкостью, с какой говорил о своем уродстве: «Случалось. Из тех, кому уж совсем всё равно...» Я прекрасно видел, что женщины к нему тянутся. Я и сам его горба уже не замечал. «Ольвин, ты плохо думаешь о женщинах». «Я о них вообще не думаю», - ответил он тогда.

Даная Доминицци оказалась той женщиной, о которой не думать невозможно. Ольвин что-то рассказывал ей и вертел над огнем на прутике кусочек колбасы. Даная радостно смеялась.

Я не стал им мешать и свернул в сторону леса. Я уступил им свое озеро.

Информация об авторе - Елене Фединой есть на сайте www.elenafedina.name