Все чудесным образом переменилось. Прежде я просыпался и обнаруживал, что Маши
больше нет рядом; теперь же бодрствовал подле нее до рассвета, а когда, наконец,
заснул, остался один. В какой-нибудь из жизней я всегда буду один, очевидно.
Так почему-то надо.
Утреннее солнце растопило мне веки, опалило ресницы, огненными пятнами и полосами
исчертило сладкую, дремотную тьму. Поэтому, наверное, мне снилось, что я - не
то полено в огромном костре, не то саламандра, пляшущая на раскаленных угольях,
не то колдун, приговоренный к сожжению, и лишь за чертой неизбежного, по ту
сторону ужаса и боли, вдруг осознавший свою истинную, огненную природу. Я жил
в пламени, или сам был огнем; словом, учился иному способу бытия, хотя даже
тогда, в самом дальнем тупике лабиринта сновидений, не представлял, в каких
обстоятельствах может понадобиться это странное умение.
