Утренний туман рассеивался. По болоту брел человек в плаще и с огромным рюкзаком, из которого торчали несколько длинных предметов, поблескивающих в лучах восходящего солнца — яркого, но по осеннему холодного. Видно было, что человек чувствует себя на болоте весьма уверенно: держа в правой руке длинный шест, он со знанием дела ощупывал перед собой дорогу, а при необходимости ловко перепрыгивал с кочки на кочку. Впрочем, следы тины на всей протяженности длинных резиновых сапог, похожих на ботфорты, говорили,
что необычному путнику доводилось и по настоящему проваливаться в трясину.
Однако путешественник не унывал, а даже наоборот — напевал какую то веселую песенку. Вскоре после того как туман совсем рассеялся, болотный странник по каким то своим приметам почувствовал, что приближается к краю топи.
— Ну вот и прекрасно, отдохну на твердой почве, — пробормотал он. Жаль, малость приблудился, а спросить не у кого.
Перейдя через слабозаболоченную полянку, путник уже собрался было сделать привал под сенью почти облетевших березок, скучковавшихся в небольшую рощицу, но тут он заметил струйку дыма, поднимающуюся из невидимой трубы. А миновав рощицу, увидел и небольшой, но добротный домик с остроскатной крышей. Прямо перед крыльцом на скамеечке сидел человек в крестьянской одежде и доил бурую корову. Заметив пришельца, он поднялся и приветственно замахал рукой. Гость, в свою очередь, вежливо приподнял с головы соломенную
шляпу.
— Доброе утро, хозяин, — обратился он к крестьянину. — Не угостите ли молочком?
— А отчего же нет, — весело ответил хозяин. — Только вы, как я вижу, малость продрогли, не пройти ли нам лучше в дом — я вас угощу чем покрепче.
Хозяин и гость поднялись по крыльцу и, пройдя через темные сени, оказались в скромно, но уютно обставленной гостиной с камином, в котором потрескивали поленья. На стуле у окна сидела и что то вязала спицами не очень молодая женщина. Увидев незнакомого, она чуть вздрогнула и вопросительно глянула на хозяина.
— Не волнуйся, Катеринушка, это… Кстати, дорогой гость, как вас звать величать?
— Иван, — ответил дорогой гость. — Иван Покровский. А вас как?
Хозяин как то резко поблек.
— У меня нет имени, — грустно проговорил он. И с деланной бодростью продолжал: — Вы тут по делам или просто охотитесь?
— В каком смысле охотитесь? — переспросил Покровский.
— Ну, я вижу, у вас из мешка торчат лук и стрелы. Только едва ли на наших болотах вы чего настреляете.
Иван чуть смутился:
— Да нет, какая уж тут охота. Просто путешествую, осматриваю незнакомые места. Может быть, здесь меня посетит поэтическая муза…
— Ах, так вы поэт? — искренне обрадовался хозяин. Покровский заметил, что и женщина чуть заметно улыбнулась. — Да вы присаживайтесь, снимайте вашу обутку, устраивайтесь поудобнее… Катерина, принеси ка нам вина!
— Нет нет, я не пью, — решительно отказался Покровский.
— Ну тогда чаю погорячее.
— Подождите немного, — хозяйка отложила вязание и куда то вышла.
— Вы не смотрите, что она такая неразговорчивая, — улыбнулся хозяин, придвинув к камину два кресла, для гостя и для себя. — А вообще у нее душа золотая. Просто живет здесь в глуши, как на острове, и от людей совсем отвыкла.
— Простите, вы сказали — на острове, — сказал гость, осторожно стягивая «ботфорты» и положив их поближе к камину. — Но какая то связь с миром у вас есть?
— Связь то есть, — вздохнул хозяин, — но не с той стороны, откуда вы пришли — там вообще болота непроходимые.
— Вот как!
— По правде сказать, я даже удивляюсь, как это вы остались живы.
— Наверно, только потому что не знал об их непроходимости, рассмеялся гость. Улыбнулся и хозяин. — Да нет, я просто немного заблудился. Тут один своеобычный господин провел меня по болоту и указал, куда идти дальше, но я все таки сбился с пути.
— Ну, я вам попробую помочь, — кивнул хозяин и подбросил в камин парочку поленьев. — Сам то я тоже тут всю жизнь живу, на болотах. И что же это за своеобычный господин, который вас вел?
— О, ну такой полный, водянистый, я даже подумал, что примерно таким должен быть водяной из сказок.
— Так он и есть водяной!
— Неужели? — слегка удивился Покровский.
— Именно так, — подтвердил хозяин. — Когда то в молодости я был с ним знаком, он мне даже помог выбраться из трясины. Ну и как он, все такой же говорун?
— Вообще то он меня совсем заговорил, — признался Покровский. — Всю дорогу трещал о вашем короле Александре.
— Любопытно, любопытно… И что же он такого трещал о нашем короле Александре?
— Ну, всякую всячину. Будто бы Александр — не король, а тряпка какая то. Позволил всяким проходимцам обвести себя вокруг пальца, те помогли его племяннику Виктору свергнуть короля с престола, а сам Александр где то отсиживается и ничего не хочет делать, чтобы поставить на место и Виктора, и всех лиходеев.
Во время этого рассказа в гостиную вошла хозяйка с серебряным подносом, на котором ароматно дымились две кружки, и Покровский заметил, что она заметно побледнела, а на ее лице как бы выступила печать страдания. Поспешно поставив поднос на столик перед камином, она повернулась, чтобы выйти.
— Куда ты, Катеринушка? — как ни в чем не бывало спросил хозяин. Посиди с нами, а то вот наш гость подумает, что ты совсем дикая.
— Позже, — с трудом выдавила из себя улыбку Катеринушка. — Ты же, мой друг, Буренку недодоил. — И она поспешно вышла.
Хозяин отпил из кружки немного чаю и, пошарив в кармане простых холщовых штанов, извлек оттуда серебряную коробочку на манер табакерки, вынул оттуда леденец и забросил себе в рот:
— Да, так что же еще говорил ваш провожатый?
— Ну, в основном про короля и говорил, — ответил Иван Покровский. В общем, бранил его на чем свет стоит.
— А вы тоже так считаете? — пристально глянул хозяин на гостя.
— Да я тут вообще посторонний, — с удовольствием отпил чайку Покровский. — Как мне судить о таких вещах? Я ему только возразил, что, может быть, король не то чтобы не хочет, а просто не может ничего предпринять.
— Нет, водяной был прав, — вздохнул хозяин. — Именно что не хочет.
— Ну что же, — засобирался Покровский, — спасибо за чаек да за добрый привет, но мне действительно пора идти. Извините, что нарушил ваше уединение.
— Право, погостили бы еще, — ответил хозяин. — Ах да, я же обещал вам показать дорогу, но вы так и не сказали, куда идете.
Гость немного смутился:
— В здешних краях существует весьма поэтическая легенда о некоей девице, превращенной в лягушку, и будто бы известно место, где ее заколдовали. Меня эта история весьма тронула, и я хотел бы написать поэму…
— А, ну понятно, а для начала ознакомиться на местности, — рассмеялся хозяин. И тут же погрустнел: — Только будьте осторожны — поэты у нас нынче не в чести. Ну ладно, укажу вам дорогу, здесь это не так уж далеко. Да и вообще в нашем славном королевстве все не так уж далеко.
x x x
В королевской трапезной завтракали. Правда, не хватало покровительствуемых Александром поэтов, которые вносили некоторое оживление, превращая обычную процедуру приема пищи в некое подобие творческого акта. Впрочем, недоставало и самого короля Александра — теперь его место во главе стола занимал молодой человек самой заурядной внешности, в котором непосвященный вряд ли признал бы Ново Ютландского принца Виктора. O недавних временах напоминали лишь яркие обои на стенах, да старый слуга, прислуживающий
Виктору и его немногочисленным сотрапезникам.
Не привыкший терять время попусту, Виктор расспрашивал сидевшего напротив него князя Длиннорукого:
— Ну, рассказывайте, что произошло за ночь.
Князь с явным неудовольствием поставил на стол кубок с вином, который уже собирался поднести к устам:
— Ничего особенного, Ваше Высочество.
— Ничего особенного? A что за шум я слышал поздно ночью?
— Да сущие пустяки, — нехотя ответил Длиннорукий. — К нам в замок нагрянули какие то лиходеи, я их велел схватить и бросить в темницу. Но это такая мелочь, которая никак не достойна вашего благосклонного внимания…
— Кто такие? — перебил Виктор.
— По ихним словам, из Царь Города. Боярин Василий и его прислужник. Проговорив это, князь осекся под пристально негодующим взглядом Виктора.
— Не хватало нам еще вконец испортить отношения с Царь Городом, — зло проговорил он. — Опять вы превышаете свои полномочия. Немедленно выпустить, извиниться и пригласить ко мне, вам понятно?
— Ну, выпустить то недолго, — протянул Длиннорукий, — да ведь опять начнется то же, что всегда: они попросят приема у короля, а я должен буду им врать, будто Его Величество захворал и поправляет здоровье в Ипатьевской усадьбе. И едва выздоровеет, то вернется во дворец и вас примет.
— A вот этого не надо, — покачал головой Виктор. — Вашим, именно вашим людям было поручено сторожить Его Величество, не выпуская за пределы его покоев, но при этом обращаться с ним, соблюдая всяческое почтение. A вы что же?
— Да не виноват я! — замахал князь короткими толстыми ручками, отчего едва не смахнул на пол тарелку своего соседа, Соловья Петровича. — Это все наемники, напились впьянь и упустили Его Величество.
— Ваши наемники, князь, ваши, — подчеркнул Виктор. — И у вас, и у них достало ума только на то, чтобы сместить с престола моего дядю, а потом ваши господа наемники, извините, просто впали в запой и в мелкое воровство.
— Ну, это не совсем так, — попытался было встрять Длиннорукий, но Виктор его даже не слушал:
— Пьют, воруют и не дают прохода девушкам! A ваши хозяева в Белой Пуще обещали помощь — и ничего!
— Наши, принц, — не остался в долгу Длиннорукий, — наши хозяева. Мы с вами в одной упряжке!
— Знал бы, чем все это обернется, ни за что не стал бы с вами связываться, — проворчал Виктор. — Ну ладно, довольно пустых разговоров. Кажется, я велел вам освободить боярина Василия из под стражи и препроводить сюда.
— Всех перережу! — неожиданно возопил Петрович. В продолжение завтрака он постоянно подливал себе вина и сейчас уже находился изрядно «на взводе». — Угнетатели трудового народа, зажравшиеся коты, мать вашу!..
Длиннорукий незаметно ткнул его вилкой в бок, и Петрович мгновенно замолк. A дама в черном платье, сидевшая по другую сторону стола рядом с неким невзрачного вида господином, лишь тихо процедила:
— Придурки!
— Петрович, ты слышал приказание Его Высочества? — нарочито громко, чтобы замять выходку своего напарника, произнес Длиннорукий. — Иди и приведи!
Бывший Грозный Атаман с трудом встал из за стола и, слегка пошатываясь, двинулся к двери. При этом он что то бормотал о богатеях, пьющих кровь бедного люда. Виктор лишь покачал головой, но ничего не сказал. Князь же Длиннорукий, похоже, был настроен куда более словоохотливо:
— Беда в том, Ваше Высочество, что вы действуете очень уж нерешительно. Вот и Анна Сергеевна то же скажет. — Князь оборотился за поддержкой к даме в темном, но та презрительно молчала, брезгливо ковыряя вилкой в тарелке.
— Ну вот и я говорю, — нимало не смутясь, продолжал Длиннорукий, вам следовало бы держать вашего почтенного дядюшку где нибудь в подвале, да впроголодь, тогда бы он никуда не убежал, а быстро подписал указ о собственном отречении.
— По состоянию здоровья, — неожиданно подал голос доселе молчавший сосед Анны Сергеевны.
— Ну я и говорю, — еще более воодушевился князь, — по состоянию здоровья, а господин Каширский как лекарь объяснил бы, по какому именно состоянию, и были бы вы, Ваше Высочество, уже не Вашим Высочеством, а Вашим Величеством…
Виктор хотел было что то возразить, но лишь с досадой вздохнул подобного рода споры повторялись изо дня в день, все доводы были многократно высказаны, а словам Виктор предпочитал дела. C делами же все обстояло далеко не лучшим образом.
A Длиннорукий, известный своею многоречивостью, никак не мог успокоиться:
— Опять же насчет боярина Василия. Что бы вы ни говорили, Ваше Высочество, а это, судя по всему, тот самый боярин Василий, что вкупе со злодеями Беовульфом и Гренделем загубил нашего благодетеля и отца родного князя Григория, и если это так, то его ждет справедливый народный суд в Белой Пуще!
Виктор не выдержал:
— Господин Длиннорукий, позвольте вам напомнить, что боярин Василий полномочный посланник царя Дормидонта, ссориться с которым в мои намерения отнюдь не входит. — И, не давая князю себя перебить, продолжал: — К тому же в вашей Белой Пуще обретается некто Херклафф, которого в Новой Ютландии ждет справедливый суд за съедение трех человек вот в этом самом замке. Так что давайте не будем!
Длиннорукий собрался уже что то ответить, но тут в трапезную влетел Петрович. Вид у него был совершенно обескураженный.
— Ну, и где же наши гости? — спросил Виктор.
— Нету, — выдохнул Соловей. — Сбегли.
Виктор резко вскочил с места:
— Что о?
— Да вот, изволите ли видеть, — залопотал Петрович, — захожу это я в темницу, а там стражники лежат связанные, а тех двоих будто и след простыл. Говорят, налетели на них какие то лиходеи, даже опомниться не дали…
Виктор, как подкошенный, упал на стул.
— У меня создается такое впечатление, что вы совершенно сознательно мне вредите, — с тихой яростью заговорил он, обращаясь к Длиннорукому. Если вы уж задержали посланников, о чем вас никто не просил, так хотя бы сторожили их как положено. — И Виктор смерил князя таким взором, что тот почел за лучшее пререканий не продолжать.
— Слизняки, — презрительно бросила Анна Сергеевна. — Отдали бы мне этого боярина, уж я бы его…
— И вы туда же, — обреченно вздохнул Виктор. — Расскажите лучше, что слышно в Белой Пуще? Ведь вы, как я понял, только вчера оттуда.
— Проездом, — высокомерно кивнула Анна Сергеевна. — Из… Впрочем, это не имеет значения.
— Ну и как там? — с надеждой спросил Виктор. — Что говорят барон Альберт, воевода Селифан?
— Отморозки, — процедила госпожа Глухарева. — Ни бе ни ме, ни да ни нет. Вурдалаки называются! Моя бы воля…
— Значит, помогать нам они отказываются? — прервал Виктор злобствования Анны Сергеевны.
— Нет, не отказываются, — прошипела та, — но и ни черта не делают. У них там свои проблемы, а на вас им начхать. — Последнее словечко она произнесла с особым удовольствием. — Но я сегодня же снова отправлюсь в Белую Пущу и поговорю с ними по настоящему!
— На вас вся надежда, — рассеянно промолвил Виктор. И, оборотившись к слуге, велел: — Теофил, уберите вино.
— Слушаюсь! — Старый слуга подошел к столу и, брезгливо поморщившись, ловко выхватил кувшин прямо из под носа Петровича. Но тот уже успел налить себе полкубка. Одним махом влив в себя вино, экс разбойник схватил два столовых ножа и, вжикнув их один об другой, выкрикнул:
— Всех перережу! Хамы! Коты подзаборные! Враги трудового народа!
Длиннорукий вскочил из за стола и, схватив Петровича за шиворот, вместе с ним выбежал из трапезной. Правда, по дороге бывший Грозный Атаман еще успел опрокинуть пару стульев.
— Придурки! — бросила им вслед Анна Сергеевна. — Путчисты засраные.
— Хоть бы вы, господин Каширский, излечили его от пьянства, — сказал Виктор соседу Анны Сергеевны, — а то ведь смотреть противно. И к тому же всякий день одно и то же.
Господин Каширский словно того и ждал, что к нему обратятся.
— Моя специализация тяготеет преимущественно к хроническим алкоголикам, однако в данном случае явление носит скорее благоприобретенный характер, еще не перешедший в хроническую стадию, — заговорил он приятным низким голосом, — и для его ликвидации необходимо изолировать пациента от источника алкогольной интоксикации, иначе говоря, держать вино от него подальше.
— A, ну ясно, — кивнул Виктор, из всей заумной речи толком понявший лишь последние слова. — Расскажите, как у вас идут дела с господами поэтами.
— Случай также весьма запущенный, — охотно ответил Каширский, — но мы не теряем оптимизма. Излечить от поэзии будет, пожалуй, посложнее, чем от пьянства, однако мои психотерапевтические установки в комплексе с сеансами трудотерапии в лице копания мелиоративных канав уже начали давать некоторые позитивные перемены в состоянии пациентов…
— Ваше Высочество, вы позволите убирать со стола? — бесцеремонно перебил Теофил мудрствования Каширского.
— Убирайте, — откликнулся Виктор. — Да, так я вас слушаю.
— Ну вот, стало быть, — чуть обиженно продолжал Каширский, установив, что радикальные меры могут привести к негативным последствиям, я решил применить метод исцеления подобного подобным и использовать минимальную, но ударную дозу поэзии для борьбы с нею же.
— То есть? — заинтересовался Виктор.
— Я дал одному из пациентов установку написать стихотворение, зовущее к перевыполнению плана по копанию канав. И вот что получилось. — Каширский извлек из кармана пиджака мятый листок и торжественно зачитал:
— Мы принца Виктора решенья
Скорее в дело воплотим,
И для болотоосушенья
Свои мы силы посвятим!
Анна Сергеевна откровенно фыркнула, Каширский немного обиделся:
— Между прочим, после коллективного прослушивания этих стихов наши поэты повысили производительность труда на семь процентов!
— Все это, конечно, очень хорошо, — заметил Виктор, — только стоит ли в стихах упоминать мое имя? Нескромно как то. Тем более что начало делу осушения болот положил еще мой пращур, королевич Георг…
— Переделаем! — оптимистично воскликнул Каширский. — «Георга славные решенья…»
Но тут Теофил вновь некстати перебил Каширского:
— Ваше Высочество, тут вас дожидается наш главный болотничий. Сказать ему, чтоб еще подождал?
— Нет нет, — вскочил Виктор. — Извините, господа, что оставляю вас — дела… Но я уверен — не пройдет и двух десятилетий, как главному болотничьему придется переучиваться в главного лесничего! — И уже в дверях тихо добавил: — Иначе не стоило и начинать…
— Как вы думаете, что он хотел сказать? — недоуменно пожал плечами Каширский, когда они вдвоем с Анной Сергеевной остались за столом.
— Реформатор хренов, — презрительно хмыкнула госпожа Глухарева.
x x x
Когда обитатель болотного хуторка вернулся домой, хозяйка встретила его на пороге:
— Милый, куда ты исчез? Я уж думала самое худшее.
— Провожал нашего гостя, — вздохнул хозяин. — Довел до начала той тропинки, что ведет к «грядкам», а дальше там уж заблудиться невозможно.
— Я так и не поняла, чего он ищет?
— Ну, то место, где заколдовали княжну Марфу. Знаешь, Катерина, из разговора с господином Покровским я так понял, что он даже не считает Марфу княжной, а говорит о ней как о самой обычной девушке.
— А ты что же?
— Ну, я не стал переубеждать.
— Знаешь, я даже поначалу перепугалась, что этот человек сюда заслан, чтобы тебя выследить, — призналась Катерина. — И говорит вроде по нашему, но больно как то мудрено. Уж не из Белой ли он Пущи?
— Нет, не думаю, — улыбнулся в усы хозяин. — По выговору он, пожалуй, больше напоминает тех — ну я тебе о них рассказывал, боярина Василия и его пажа.
— Ой, не к добру, — с опаской покачала головой Катенька. — В любом случае следует поопаситься.
— Не надо, — решительно заявил хозяин. — Я решил открыться.
— Что ты, что ты! — замахала руками хозяйка. — Ведь ты погибнешь, а я этого не переживу. Да и чего ты добьешься?
— Это дело чести, — с тихой непреклонностью ответил хозяин. — Если даже водяной меня бранит за бездействие и потворство всяким лиходеям, то куда уж дальше? Я должен доказать, что это не так!
— И что же ты собираешься делать? — обреченно вздохнула хозяйка.
— Для начала наведаюсь к Беовульфу — туда белопущенские наемники не сунутся. Ну а дальше увидим.
— Благослови тебя господь, — сквозь слезы промолвила Катерина. — Ты когда собираешься идти?
— Прямо сейчас, — решительно сказал хозяин. — Вот сена Буренке принесу, и в путь.
x x x
Сидя за столом в кабинете покойного князя Григория, барон Альберт занимался государственными делами. Правда, злые языки в его окружении поговаривали, что княжеский стол совсем «не идет» барону. И действительно, если Григорий гляделся за своим столом как настоящий руководитель государства, прочно и уверенно сидевший на своем месте, то Альберт как то терялся среди строгих и прямых очертаний княжеского стола. Но барон еще надеялся не только приноровиться к чужой мебели, но и прочно утвердиться во
главе княжества, пусть даже и не в княжеском звании.
Пока же приходилось заниматься рутинными делами, связанными с обустройством Белой Пущи после лютой смерти ее долголетнего вождя. И одним из важнейших дел, по мнению барона, было возрождение духовности. Вспахивать сию благодатную ниву Альберт поручил одному из матерых упырей, давнему сподвижнику покойного князя Григория, который и докладывал престолоблюстителю о проделанной работе:
— Значит, так. Согласно последним решениям, открыли мы заброшенные храмы во всех крупнейших селах и волостях.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Альберт и отхлебнул из кружки какой то жидкости, то ли чаю, то ли кровушки. — И как же воспринял наш народ сей шаг доброй воли со стороны властей?
Докладчик почесал плешь:
— Как надобно, так и воспринял. Правда, кое кто не хотел идти на богослужение, но наши стрельцы постарались — всех в церкву затолкали! Упырь удовлетворенно осклабился.
Однако Альберт остался недоволен:
— Ну вот, опять. Сказано же было, чтоб никакого насилия! Это ведь не сбор податей, а дело личное, добровольное. Кто хочет, тот пускай идет в церковь, кто не хочет — принуждать никого не надо. Послушай, Гробослав, пора уж понять, что времена не те… Такое впечатление, что вы все сговорились, чтобы обгадить любое хорошее начинание!
— Так мы же хотели, чтобы как лучше, — обескураженно пробормотал Гробослав. — Сказали нам подымать духовность, вводить православие, чтоб его, ну вот мы и стараемся понемногу. A как же иначе? Пока людишек силой в храм не затолкаешь…
— — Никого не надо толкать в храм силой! — не выдержав, хлопнул по столу Альберт. — Ясно вам?!
— Ясно то ясно, — протянул Гробослав, — да только как же еще вводить эту самую духовность, коли не силой?..
— Ну ладно, — вздохнул Альберт, поняв, что Гробославу не втолкуешь. — Теперь насчет костей княжны Марфы. — Барон полез в стол, а Гробослав, молниеносно извлеча из за пазухи мутную скляночку, вылил ее содержимое в кружку. Когда Альберт вынырнул из стола с какой то бумагой, докладчик уже сидел с самым невинным видом и подобострастно глядел на барона. — Вот, продолжал Альберт, — докладная о разыскании костей княжны Марфы.
— A это точно ее кости? — простодушно переспросил Гробослав.
— Ее, не ее, какая разница, — расплылся Альберт в клыкастой ухмылке. — Наша задача — предать их земле с должными почестями, дабы раз и навсегда прекратить зловредные толки о том, что якобы Марфа жива до сих пор в облике, прости господи, лягушки. — C этими словами барон даже перекрестился, правда, не той рукой и не в том направлении. — Ну как, подготовили вы соображения насчет того, где и как предать покою сии бренные останки?
— Ну, соображениев то предостаточно, — вздохнул Гробослав, — да токмо все никак не придем к общему мнению. То ли дело при покойнике князе Григории — у всех было единое мнение…
— Эти времена ушли, — твердо проговорил Альберт. — Пора своим умом думать. — Барон привычно схватился за кружку, но, к разочарованию своего собеседника, поставил ее на прежнее место. — Так в чем же разномыслия?
— Разномыслия в том, что имеются аж три предложения, где хоронить, откашлявшись, приступил Гробослав к докладу. — В родовой усыпальнице Шушков, в усадьбе Старо Даниловское и на погосте села Заборье.
— Причем тут Заборье? — удивился Альберт.
— При том, что как раз через Заборье Марфа бежала в Новую Ютландию. Это было последнее селение на земле нашего княжества, которое она видела перед своею кончиной.
— Ну, разве что… — с сомнением пожал плечами Альберт. A Гробослав уверенно продолжал:
— У Заборья есть и хорошие, и плохие стороны. Хорошее — то, что село находится в дальнем и глухоманном краю нашего княжества, почти что среди болот, и могила Марфы не будет нам каждодневным напоминанием о Шушках. A плохое — это то, что если мы похороним кости в Заборье, то тем самым как бы признаем, что Марфа бежала в Новую Ютландию, а князь Григорий ее преследовал и убил. Или заколдовал. В общем, дадим новый повод для вредных сказок о княжне лягушке.
— Ну, эти сказки долго еще будут сказываться, — заметил Альберт. — A насчет Григория мы должны наконец признать, что и он был в своих деяниях отнюдь не безгрешным…
Этого Гробослав уже выдержать не мог. Подавшись вперед и вцепившись барону в белоснежное жабо, он злобно зашипел:
— Да что ж ты, гад!.. Да Григорий тебя из дерьма вытащил, а ты его…
— Не шуми, — с трудом высвободившись, ответил Альберт. — Успокойся, на вот водицы испей. — Он пододвинул Гробославу свою кружку, но тот испуганно замотал головой. — A ты думаешь, мне все это не претит — церкви, княжеские кости, Семиупырщина? Еще как претит! Но мы должны считаться с тем, что у нас есть и чего нет. Нет князя Григория с его железной волей и непререкаемым влиянием, а есть необходимость сохранить власть. Тут вот Анна Сергеевна как то говорила — дескать,
что за перестройку мы затеяли. Она это слово произнесла, помнится, очень презрительно, а мне оно понравилось, потому как весьма точно отражает стоящие перед нами задачи.
— Извини, погорячился, — пробурчал Гробослав.
— Чего уж там, я не сержусь, — махнул рукой Альберт. — Да, так что же насчет остальных двух предложений?
— Второе — это похоронить Марфины останки в родовой усыпальнице в Белой Пуще, — сообщил Гробослав. — Хотя и здесь имеются свои трудности.
— A кстати сказать, где она, эта усыпальница? — переспросил Альберт. — Признаться, я о ней даже и не слыхивал.
— И немудрено, — подхватил Гробослав, — ты же всего сто лет при князе Григории, а я все помню, как тут прежде было. До Григория на месте кремля стояла большая усадьба князей Шушков. Ну и при ней, вестимо, усыпальница. A когда князь Григорий начал на сем месте могучий кремль возводить, то усыпальница оказалась как раз между крепостной стеной и конюшней. Ну, он все оставил как есть, только прикрыл забором. Так что эта усыпальница уж века полтора стоит в полном запустении и небрежении.
— Ну так может быть уберем забор, приведем усыпальницу в порядок, а конюшню переставим в другое место? — предложил Альберт. — И Марфины кости честь по чести похороним.
— Ну, не знаю, — с сомнением покачал головой Гробослав. — Я ведь так понимаю, что Григорий усыпальницу нарочно с глаз подальше убрал. Ведь в кремле гости иноземные бывают, а зачем напоминать им о Шушках? Да и нам это тем паче ни к чему.
— Ну да, — подтвердил Альберт. — Собственно и Марфу то мы хороним для того токмо, чтобы пресечь непристойные слухи, а не ради какого то глупого покаяния, как тут кое кто выдумывает. Нам не в чем каяться, мы выполняли приказы!.. Ну ладно, а что же третье предложение?
— Третье — Старо Даниловская усадьба. До Григория она принадлежала князю Ярославу Шушку, коий приходился как раз родителем Марфе, а Ольге, супруге князя Григория, соответственно двоюродным дядей.
— И что же Ярослав, тоже погиб?
— Вестимо, погиб, — плотоядно проурчал Гробослав. — Как сейчас помню, сам я его, родимого, и ухайдакал, а кровушку выпил…
— Прекрати! — замахал руками Альберт. — Этого я слушать не желаю. И что же усадьба?
— В усадьбе его и похоронили, на родовом погосте. Так что рядом с ним можно было бы и Марфины кости упокоить. Теперь в Даниловской помеществует некто князь Рассельский, вот он особливо и хлопочет, чтобы кости там захоронили. Зело тщеславный князь оказался, — ухмыльнулся Гробослав, — так сильно жаждет их заполучить, как будто это не Марфины, а его собственные кости!
— A может, разделить их поровну и похоронить во всех трех местах? предложил Альберт. — Чтобы никому не обидно.
— A хватит ли на всех? — озабоченно спросил Гробослав.
— C лихвой! — Барон заглянул в бумажку. — Там одних черепов три штуки. A не достанет на всех, так еще отыщем! — Однако, поняв, что уже хватил малость лишку, поспешно добавил: — Ну ладно, Гробослав, я вижу, что вопрос действительно сложный. Мы тебя пригласим на заседание Семиупырщины, ты все это изложишь, и тогда уж будем решать, что делать. — Альберт привстал за столом, показывая, что разговор окончен.
Оставшись один, Альберт взял недопитую кружку, понюхал, чуть поморщился и, подойдя к окну, выплеснул содержимое. Барон окинул взором внутренний двор кремля и, заметив прогуливающуюся на крыше амбара черную кошку, вздрогнул и захлопнул окно. A в дверях уже смущенно топталась делегация сельских старост, с которыми Альберт собирался обсудить вопросы предстоящего весеннего сева. Государственные дела не отпускали барона ни на мгновение.
-----
