Со стороны аллеи, ведущей к терему от большой дороги, донеслось приглушенное цоканье копыт.
— Ну, кого там еще черти принесли? — покачал головой майор, первым услышавший эти звуки.
На лужайку въехала серебряная карета, запряженная тройкой белых коней. Едва экипаж остановился, возница соскочил со своего места, распахнул дверь, и из кареты вышел собственной персоной царь Дормидонт. Все, кто находился на лужайке или на веранде, склонились в почтительном поклоне, если не считать Змея Горыныча, который мирно дремал под березками и был почти неразличим в сгустившихся сумерках.
— О, да тут все, понимаешь, в сборе! — поприветствовал царь присутствующих. — И ты, боярин Владлен, здесь! А, Рыжий, и ты тут? Да ладно, не боись, я нынче в духе. — Царь двинулся к веранде. — Ага, да вы тут чаи гоняете. Налей ка и мне, эскулап. Токмо без той гадости, что ты давеча подбавил Длиннорукому.
— Да что вы, Государь! — дежурно запротестовал Серапионыч, наливая Дормидонту чашку, но тот махнул рукой:
— Ничего, боярин Владлен, не отпирайся. Не виноват же ты, что от твоего снадобья из князя вся его суть истинная поперла. Оказалось таки, что он в заговоре, понимаешь, состоит. Ну, ужо я ему покажу, башку отрублю, как пить дать! — Царь с удовольствием отхлебнул чаю. — Эх, чудная погодка. Было бы посветлее, так в лапту, понимаешь, сыграли бы…
— Какими судьбами, батюшка? — осторожно спросила Танюшка, присаживаясь за стол.
— Да в городе совсем заморочили, — вздохнул Дормидонт. — Едва только пришла весть о нашей победе, как наши бояре ко мне заявились — мол, поздравляем тебя, царь батюшка, и все такое. А сами готовы были меня со всеми потрохами Григорию сдать. И так мне, понимаешь, противно стало, что решил я на все плюнуть да и отъехать в свой терем. — Дормидонт резко повернулся к дочке: — Ну, Танюшка, довольно я наслышан от воеводничьего гонца о твоих доблестях с покойным боярином Андреем…
— Да что ты, батюшка, — смутилась царевна.
— Мы выполняли свой долг, — скромно заметил «покойный боярин Андрей».
— Ну ладно, дочка, я с тебя снимаю высылку из столицы, — продолжал царь. — Проси у меня все, чего хочешь!
— Только в разумных финансовых пределах, — поспешно добавил Рыжий.
— Тятенька, позволь мне выйти за Рыжего! — выпалила Танюшка.
— Тьфу, заладила! — топнул ногой Дормидонт. И вдруг широко, по доброму, улыбнулся: — Ну да ладно уж, ради такого случая — согласен!
— Правда, батюшка?! — Не веря своему счастью, царевна бросилась на шею к Дормидонту.
— Многая лета жениху и невесте!!! — громогласно заревел майор Селезень.
— Черт, совсем оглушил, — проворчал Чумичка.
— Только как же я вас, понимаешь, благословлю? — задался вопросом царь. — Я ж не знал, что такое дело будет, священника бы с собою прихватил, иконку чудотворную…
— Священник у нас есть, — заметила Чаликова. — Государь, позвольте вам представить: отец Александр, майор, то есть настоятель Каменской церкви.
— Ну, вы уж хватили, Надежда, — слегка опешил майор. — Пока что я еще никакой не священник…
— Ну и что? — не растерялась Надя. — Тут ведь тоже пока что еще не свадьба. А только помолвка.
— Постойте, я что то не понял, — тряхнул головой Дормидонт. — Вы что, собираетесь стать священником?
— Да, место приходского священника в Каменке оказалось вакан… то есть свободным, — выдал справку Рыжий, — и Александр Иваныч хотел бы его занять. И я прошу вас, Государь, способствовать этому назначению. Дело в том, что майор, находясь в Каменке, уничтожил обоз с тайным оружием князя Григория и теперь желает там поселиться, дабы, по его словам, крестом и мечом бороться с нечистой силой.
— Недурственно, — Дормидонт с симпатией оглядел Селезня. — Хоть рукоположение священников — это не моя епархия, но, в конце то концов, царь я али не царь? Отныне будешь священником.
— Ну так приступим к благословению? — будто боясь, что отец передумает, напомнила Танюшка.
— Погоди, а как же иконка? — нахмурился царь. — Тут, в тереме, и всякой еды, и особливо пития довольно, а благодати — никакой…
— Государь, — выступил вперед боярин Андрей, — может быть, мой крест заменит икону? Намедни он меня спас от смерти лютой, а нынче помог поднять наше воинство на врага! — С этими словами боярин снял с себя крест и протянул его майору.
— А годится ли такая замена? — засомневался царь.
— Давайте спросим у духовенства, — предложил Рыжий.
— Годится, не извольте беспокоиться! — великодушно прогудел майор, принимая крест от боярина Андрея.
— Ну так благословляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! — с пафосом произнес Дормидонт. — Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение!
Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел:
— Многая, многая, многая лета, аллилуйя!
И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности.
— Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, — заявил Дормидонт. Тащите из подвала вино и пенные меды!
— Государь! — предостерегающе поднял палец Серапионыч.
— А для меня — квас, — продолжал царь, — там должен быть жбан… И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать!
— Батюшка, здесь веселее! — возразила Танюшка.
— Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, — поддержал ее Серапионыч.
— Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, — предложил Дормидонт. — И будем, понимаешь, веселиться!
x x x
Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу.
— Вы бежали, как зайцы, — тихо сказал князь Григорий.
Тон был таков, что спорить охотников не нашлось.
— Вы не солдаты — вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах.
— Я только… — попытался встрять маг.
— Вас, недоносков, — продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, — вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты — вы разбойники.
И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос:
— Князь, не вели казнить!…
— Это еще кто? — брезгливо спросил Григорий.
Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках.
— Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб!
— Откуда он здесь взялся? — процедил сквозь зубы князь.
— С войском прибежал, — услужливо доложил Каширский.
— Так ведь все бежали, — развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший.
— Херр Григорий, — зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, — отдайте его мне. Их бин его кушать.
— Ведьму с котом надо было кушать. — небрежно бросил князь и продолжил уже громче: — Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. — Григорий выдержал паузу. — Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, — он произнес это слово, как выплюнул, — мне даже и на это не нужны.
Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью.
— А ты мне понравился, — шепнула она, — там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню.
Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом.
x x x
Несмотря на то, что стрелки на «Командирских» часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей — главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей.
Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом.
— Ты мужик, и я мужик, — говорил Селезень, — сладим!
— Конечно, сладим, — радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот — чувствовал прилив новых идей: Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня — я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать.
— Будет сделано, Полкаша, — деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. — Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать!
Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку — среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется «во чужом пиру похмелье».
Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад.
— Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, говорила Ольга, — лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива.
— А я уж и так счастлива! — чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: — Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу.
— А ведь и я тоже могла быть счастлива, — тяжко вздохнула Ольга. — И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог… А у меня был другой жених — умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. — С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. — Но и его постигла столь же страшная участь…
— Он? — догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы.
— Да, — кивнула княжна. — Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно…
Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ — он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране.
— По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, — отвечал Перемет. — Мы туда вообще то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона… Хотя на что нам такая жизнь? — вздохнул Перемет. Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть
не во всем ему подчиняться.
— Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория?
— Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы.
Василий что то черкнул себе в блокнот.
— А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? — продолжал расспросы Василий. — Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел.
Перемет задумался:
— Вообще то замок не очень старый — при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да — Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как то говорила, что из замка ведет какой то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки
окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу — бог весть… — Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: — А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван царевич. И мой вам совет — постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория
в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь.
— Постараемся, — кивнул Василий.
x x x
Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял опревратностях разбойничьей судьбы.
Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой то странной лампадки, которую держал в руке некий господин.
— О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! — сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам.
— Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, — радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. — Пошелайте мне приятнофо аппетита!
Петрович дрожал, как осиновый лист — спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка — ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева.
Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф:
— Либе фройляйн, што фам здесь надо?
— Его! — решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже — быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало.
— Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, — учтиво раскланялся Херклафф.
— А мне плевать! — надменно процедила Глухарева. — Прочь с дороги!
С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало — она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку.
Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом.
И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо.
— Что за шум? — грубо спросил старший.
— А мы тут разфлекаемся, — нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. — Не так ли, фройляйн?
— Так, — буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича.
— Развлекайтесь потише, — подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник.
— А а, ну так мы уше заканчифаем, — елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню.
Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза.
x x x
А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя.
В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали.
— Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, говорила Чаликова. — Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли?
— Да, разумеется, — согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено.
— А мне вот интересно — что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации?
— Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, — чуть подумав, ответил Рыжий. — Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра… то есть Санкт Петербурге. В нашей действительности Москва это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота.
— А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, сказала Надя. — Ну, в Москве то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург… Знали бы вы, какая это красота, какое величие — одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…
В глазах Рыжего промелькнула какая то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку:
— Да, должно быть, это весьма красивый город.
— И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. — И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: — Некие Веревкины. — Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: — Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек
— ну там читать «Новый Мир», ходить в музеи, на выставки, в театр…
— И где они живут? — разомкнул уста Рыжий.
— Да там же, где и раньше, на Литейном, — ответила Надя. — Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт Петербургом.
— Весьма любопытно, — заметил Рыжий. — Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете?
— Да, действительно, — согласилась Чаликова. — Совершенно не для чего.
Неожиданно Рыжий вскочил:
— Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему.
А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь:
— Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по царски!
— Но в пределах реальных возможностей, — добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду.
— Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, — продолжал царь, — дал добро на замужество.
— Благодарю тебя, батюшка! — низко поклонилась Танюшка.
— А ты чего, понимаешь, желаешь? — оборотился царь к боярину Андрею.
Тот поднялся:
— Государь, если я и принес какую то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград!
Царь нахмурился:
— Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу!
Боярин Андрей поклонился:
— На все твоя воля, царь батюшка. Готов принять любое наказание.
— А наказание будет такое, — продолжал Дормидонт. — Назначаю тебя царь городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого.
У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался:
— Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем — не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся…
— Ну, заладила сорока, — вздохнул царь. — А ты помолчи, зятек любезный. — И обернулся к Дубову: — Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич?
Детектив несколько смутился:
— Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил…
— А, помню, — подхватил Дормидонт, — когда то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь.
— Ну ладно, — решился Василий. — Государь, не могли бы вы написать для меня рекомендательное письмо к вашему коллеге, королю Новой Ютландии Александру?
— Чего чего? — удивился царь. — Хочешь, я тебе пожалую шубу со своего плеча?
— Да нет, мне бы письмецо…
— А может, терем в Царь Городе? Это я могу.
— Да нет, Государь, на что мне терем? Письмо бы…
— Ну ладно, будь по твоему, — вздохнул царь. — Чую, тут какой то подвох, да что с тобой поделаешь… Чего писать то?
— Так уже все готово, — подскочил к нему Рыжий, на ходу вытаскивая из под кафтана мелко исписанную грамоту.
— О, так вы уже все сговорились, — хмыкнул Дормидонт, — принимая бумагу. — Что ж тут написано? «Прошу принять подателей сего и оказать всяческое содействие…» А, ну это другое дело! — Царь, с подозрением осмотрев шариковую ручку, поспешно поданную ему Чаликовой, все таки украсил письмо своим автографом. — А вам, сударыня, чего хотелось бы? — повернулся царь к Наде. — Хотите я вас назначу, понимаешь, боярыней?
— Да нет, с меня довольно и того, что побыла Бабой Ягой, — уклонилась от столь заманчивого предложения Чаликова. — И потом, без Чумички я бы ничего не добилась. А без Змея Горыныча не смогла бы выбраться из замка князя Григория.
— Да не нужно мне ничего, — буркнул Чумичка. — А ежели чего и понадобится, так я колдовством добуду.
— Постойте! — вскочил со стула Рыжий. Все с удивлением уставились на него. — Кажется, я знаю, что делать с Горынычем!
— И что же? — благожелательно спросил Дормидонт.
— В народе бытуют суеверия, будто в районе Холма Демонов, или Горохового городища, находится край земли, где обитает страшный Змей Горыныч. Так почему бы нам, пока Чумичка не найдет способа расколдования, не принять его на государеву службу и не поселить возле городища, дабы там не ходили все кому не положено?
— Неплохая мысль, — согласился Дормидонт. A Василий воскликнул:
— Гениальная!
— Ну так я пойду, поговорю с ним, — заявил Рыжий. — Вернее, с ними. — И он скрылся во тьме в направлении березок.
— Ну а тебе чего желается, эскулап? — обратился Дормидонт к Серапионычу.
Тот как раз в это время доставал скляночку, чтобы подлить себе в чай.
— Мне желалось бы, — заговорил доктор, с сожалением пряча скляночку во внутренний карман сюртука, — чтобы вы, Государь, гм, не подвергали князя Длиннорукого ампутации головы, а ограничились более гуманными методами наказания.
— Что то ты больно мудрено изъясняешься, боярин Владлен, — покачал головой царь.
— Доктор хочет сказать, чтобы вы не рубили Длиннорукому голову, пояснила Чаликова.
— Ну ладно, голову рубить не буду, — нехотя согласился Дормидонт. Хотя надо бы, ох как надо бы…
Но тут воротился Рыжий:
— Горыныч согласен. Мы сошлись на ведре самой чистой водки и некотором весьма скромном количестве еды в день. Ну, еще надо будет еще построить в районе городища сарай с крытым навесом — все это вполне в разумных пределах.
— Ну вот и прекрасно, — подытожил Дормидонт.
— Но все таки я его расколдую, — заявил Чумичка, — дайте только срок.
А Рыжий отвел в сторонку Чаликову:
— Надя, вы тут рассказывали об одной семье из Санкт Петербурга, как их, забыл…
— О Веревкиных, — напомнила Надя.
— Да да. Надо бы помочь хорошим людям. — Рыжий пошарил в кармане своего кафтана и извлек несколько золотых монет. — Если снова попадете в Питер, то передайте им. Эти деньги, конечно, в вашем мире недействительны в качестве дензнаков, но там все же чистое золото…
— Хорошо, обязательно передам, — ответила Чаликова, бережно пряча монеты в сумочку.
x x x
Таким князя Григория господин Каширский не видал никогда, а начальник его Тайного приказа — очень давно. Оставшись с ними в своей рабочей горнице, князь уже не считал нужным сдерживаться, а напротив — дал полную волю чувствам.
— Вы что, сговорились выставить меня перед усем белым светом на позоришче?! — кричал князь Григорий, топая ногами и стуча кулаком по огромному столу. — Я на тебя положился, как на себя, а ты мне уместо воинов подсунул каких то полудурков! — Последние слова относились к Каширскому, который стоял перед князем, смиренно потупив голову и мысленно посылая ему установки к спокойствию и сбалансированности. Но, видимо, не слишком удачные. — Ну чего ты молчишь? — продолжал разоряться
князь Григорий. Или тебе сказать нечего?!
— Ваша Светлость, я предпринял все, что мог, — разомкнул уста Каширский, — но объективные обстоятельства…
— Вечно у вас какие то обстоятельства! — выкрикнул князь. — Ладно, с тобой позже разберемся. И с твоими обстоятельствами тоже.
— Я вам все объясню, — начал было Каширский, но князь Григорий уже переключился на главу Тайного приказа:
— А ты, бездарь, куда смотрел? Мало того что ко мне в дом лезут усе кому не лень, так еще и с Новой Мангазеей полный провал! Я ж тебе тышчу раз говорил — особое внимание и особое тщание приложь, но чтобы мангазейцы ждали меня как дорогого гостя и освободителя! Да если бы я захватил Мангазею, то они бы все вот где у меня сидели! — Князь продемонстрировал сжатый кулак.
— Ваша Светлость, мы делали все строго по вашим указаниям, и я даже не понимаю, что случилось с нашим тамошним человеком, — печально проговорил глава приказа. Это был тот самый барон Альберт, который несколько лет назад вел переговоры о выкупе царь городских скоморохов. Разумеется, тогда он и представить не мог, что именно эти скоморохи помогут вывести на чистую воду «нашего тамошнего человека».
— Я вижу одно, — князь Григорий зло пробуравил барона холодным взглядом, — что с такими работничками, как вы, я никакого толку не добьюсь.
Князь уселся за стол и несколько минут сидел молча, будто изваяние.
«Мои установки подействовали», радостно подумал Каширский. Барон же Альберт, давно знавший князя, понял, что Григорий уже почти успокоился и готов к новым славным делам.
— Ну что же, — прервал князь долгое молчание, — пролитую воду не соберешь. Теперь мы должны загладить у глазах народа горечь поражения после неудачного похода. Надеюсь, с этим вы согласны? — Каширский и Альберт молча закивали. — Какие будут предложения?
Так как предложений не последовало, то князь Григорий, еще немного помолчав, продолжал сам:
— Есть тут поблизости от нас одно королевство — зовется Новая Ютландия. Все у меня до него руки не доходили, но теперь, пожалуй, случай самый подходяшчий.
— Сказать воеводе, чтобы дружину собирал? — спросил повеселевший Альберт.
— Да погоди ты, — устало махнул рукой князь Григорий. — Не будем разменивать нашу славную дружину на такие пустяки. — Князь понизил голос. — Имеется тут у меня одна задумка…
Однако речь князя прервал какой то шум за неплотно закрытым окном.
— Ну что там такое? — недовольно поморщился князь. — Даже ночью покоя нет.
Барон Альберт выглянул в окно и увидал два удаляющихся и при этом выразительно жестикулирующих силуэта.
— А, да это ж наша дорогая гостья Анна Сергеевна вместе с господином Херклаффом. Видать, чего то не поделили.
(Барон оказался бы немало изумлен, если бы узнал, что именно не поделили госпожа Глухарева и господин Херклафф).
— Нечего им тут бездельничать, — заметил по этому поводу князь Григорий. — Что ж, и для них в Новой Ютландии дельце найдется.
— Не будет ли Вашей Светлости угодно ввести нас в курс ваших намерений? — напомнил Каширский.
— Придет пора — введу, — хмуро отрезал князь. — Спешки покудова нету. И вообще, ступайте ка вы обое вон отсюда…
Оставшись один, правитель Белой Пущи вновь впал в неподвижное молчание. Но в это время его злой разум вырабатывал новые, куда более изощренные замыслы.
x x x
А через несколько дней весь Царь Город гулял на свадьбе Рыжего и Татьяны Дормидонтовны. Царевна была диво как хороша в расшитом золотом сарафане. Да и жених гляделся хоть куда. И гости нестройно, но с задором, кричали «горько!». И жених лобзал невесту в жаркие уста с превеликим чувством. И были песни и пляски. А как свечерело — большой фейерверк, организованный майором Селезнем. И столы ломились от яств, и гости пили вина и бражку хмельную в количествах немереных. Один лишь Великий Сыщик
медов пенных не пил, все размышлял о предстоящем ему путешествии. А если что по усам и текло, то, как известно, в рот не попало.
x x x
Сказка ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок.
-----
