Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Интересно о Гоголе

  Все выпуски  

Интересно о Гоголе


Живой Гоголь

* * *
Проф. Н. П. Никольский заставлял учеников сочинять: это была его слабость, - и не только сочинять что-нибудь прозой, но даже и стихами. На одном уроке Гоголь подает ему стихотворение Пушкина - кажется, "Пророк". Никольский прочел, поморщился и, по привычке своей, начал переделывать. Когда пушкинский стих профессором был вконец изуродован и возвращен мнимому автору с внушением, что так плохо писать стыдно, Гоголь не выдержал и сказал: "Да ведь это не мои стихи-то". - "А чьи?" - "Пушкина. Я нарочно вам их подсунул, потому что никак и ничем вам не угодить, а вы вон даже и его переделали". - "Ну, что ты понимаешь! - воскликнул профессор. - Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше вышло".
(В. И. Любич-Романович по записи М. В. Шевлякова)
 
* * *
Не ограничиваясь первыми успехами в стихотворстве, Гоголь захотел быть журналистом, и это звание стоило ему больших трудов. Нужно было написать самому статьи почти по всем отделам, потом переписать их и, что всего важнее, сделать обертку наподобие печатной. Гоголь хлопотал изо всех сил, чтобы придать своему изданию наружность печатной книги, и просиживал ночи, разрисовывая заглавный листок, на котором красовалось название журнала: "Звезда". Все это делалось украдкою от товарищей, которые не прежде должны были узнать содержание книжки, как по ее выходе из редакции. Наконец, первого числа месяца книжка выходила в свет. Издатель брал иногда на себя труд читать вслух свои и чужие статьи. Все внимало и восхищалось. В "Звезде", между прочим, была помещена повесть Гоголя "Братья Твердиславичи" (подражание повестям, появлявшимся в тогдашних альманахах) и разные его стихотворения. Все это написано было так называемым "высоким слогом", из-за которого бились и все сотрудники редактора. Гоголь был комиком во время своего ученичества только на деле: в литературе он считал комический элемент слишком низким. Но журнал его имеет происхождение комическое. Был в гимназии один ученик с необыкновенною страстью к стихотворству и с отсутствием всякого таланта - словом, маленький Тредьяковский. Гоголь собрал его стихи, придал им название "Альманаха" и издал под заглавием: "Парнасский Навоз". От этой шутки он перешел к серьезному подражанию журналам и работал над обертками очень усердно в течение полугода или более. (П. А. Кулиш)
 
* * *
В 1825, 26, 27 годах наш литературный кружок стал издавать свои журналы и альманахи, разумеется, рукописные. Вдвоем с Гоголем, лучшим моим приятелем, хотя и не обходилось дело без ссор и без драки, потому что оба были запальчивы, издавали мы ежемесячный журнал страниц в пятьдесят и шестьдесят в желтой обертке с виньетками нашего изделия, со всеми притязаниями дельного литературного обозрения. В нем были отделы беллетристики, разборы современных лучших произведений русской литературы, была и местная критика, в которой преимущественно Гоголь поднимал на смех наших преподавателей под вымышленными именами. Нестор Кукольник издавал также свой журнал, в котором помещал первые опыты своих драматических произведений. По воскресеньям собирался наш кружок, человек 15- 20 старшего возраста, и читались наши труды, и шли толки и споры. (К.М. Базили. Воспоминания)
 
 
* * *
Еще мы знаем Гоголя в роли хранителя книг, которые выписывались им на общую складчину. Складчина была невелика, но тогдашние журналы и книги нетрудно было при малых средствах приобресть все, сколько их ни выходило. Важнейшую роль играли "Северные Цветы", издававшиеся бароном Дельвигом; потом следовали отдельно выходившие сочинения Пушкина и Жуковского, далее - некоторые журналы. Книги выдавались библиотекарем для чтения по очереди. Получивший для прочтения книгу должен был в присутствии библиотекаря усесться чинно на скамейку в классной зале, на указанном ему месте, и не вставать с места до тех пор, пока не возвратит книги. Это мало: библиотекарь собственноручно завертывал в бумажки большой и указательный пальцы каждому читателю и тогда только вверял ему книгу. Гоголь берег книги, как драгоценность, и особенно любил миниатюрные издания. Страсть к ним до того развилась в нем, что, не любя и не зная математики, он выписал "Математическую Энциклопедию" Перевощикова на собственные свои деньги, за то только, что она издана была в шестнадцатую долю листа. (П. А. Кулиш)

_______________________
Авенариус В.П. "Гоголь-студент" 

ГЛАВА ПЯТАЯ. Казус Базили-Андрущенко

Мы уже говорили (в первой повести о Гоголе), что преподавание языков в нежинской гимназии шло независимо от разделения воспитанников по классам: последних было девять, тогда как для языков имелось всего шесть отделений, пройти которые до конца не было при том обязательно. Так и в новом учебном году вступительная лекция по латинской словесности у профессора Семена Матвеевича Андрущенко была предназначена не исключительно для студентов первого курса, а и для воспитанников выше и ниже их, которые дошли до пятого отделения латинистов — п и и т о в.  Гоголь и Данилевский добрались только до звания   р и т о р о в   и собственно не имели бы права сидеть на этой лекции с товарищами-пиитами. Но так как у риторов в этот час не было другого урока, то директор Орлай попросил профессора допустить их также на свою лекцию: «чему-нибудь-де все-таки научатся».
Как все вообще знатоки той или другой науки, Андрущенко придавал своему предмету также первостепенную важность. Сегодня он взошел на кафедру с особенно торжественной осанкой и, выжидая, пока молодежь разместится по скамьям, постучал по кафедре костлявым пальцем.
— Совсем капельмейстер: оркестру знак подает, — заметил Гоголь Данилевскому, неторопливо   протискиваясь   к нему па заднюю скамейку. — Бьюсь об заклад, что нарочитое слово приготовил.
— Quousque tandem, Catilina?.. * (доколе наконец,  Катилина?..)— прозвучал глубокий баритон профессора, и из-под сдвинутых бровей недовольный взор его на минуту приковался к замешкавшемуся «Катилине» — Гоголю.
___________________
* Начало речи Цицерона против Катилины.

Затем, когда все кругом стихло, он заговорил с малороссийским мягким придыханием на г и семинарским óканьем, четко отчеканивая слово за словом:
—  Благословясь,   приступаем. Большинство из присутствующих здесь принято ныне в лоно almae matris — университетской науки и, как избранные сосуды оной, допускается к восприятию тончайшего нектара римской поэзии — Виргилия и Горация, а в свое время и к здоровой, питательной амброзии величайшего оратора всех веков и народов, Цицерона. Varietas delectat. (Разнообразие забавляет). Но ео iрsо (само собою) вы, государи мои, должны добровольно отрешиться от прежних школярных замашек, наипаче же от всех низменных вожделений невежественной черни. С Горацием каждый из вас отныне может воскликнуть:
“Odi profanum vulgus et arceo:
Favete linguis”…*
.
_________________
* «Темную чернь отвергаю с презрением:
      Внемлите напевам»… (Перев. Фета)
Буквально “lingua” – “язык”.

Читайте далее
________________

На этой неделе опубликована работа Л.П. Солнцевой "Ревизор" в Праге.

—  Favete linguis!— донеслось эхом с третьей скамьи, да так неожиданно, что все сидевшие впереди оглянулись.
—  Это кто? вопросил профессор, снова насупясь. — Вы,  ли, Яновский?
—  Я, Семен Матвеевич, — с самою простодушною миной признался Гоголь: — по вашему же призыву.

В избранное