- Сколько у меня времени в запасе? - спросила я, удивившись своему спокойствию. Виталик снял очки, тщательно протер и почему-то сунул их в карман халата, потом стал перекладывать папки с историями болезни из одного ящика в другой. Я наблюдала за его манипуляциями и ждала ответа…
- Ир, может, все же прооперируешься? Все не так страшно, как ты думаешь, а после операции люди по двадцать лет живут, ты же врач и должна это понимать.
- Да, я врач, именно поэтому под нож не лягу.
Мне было жалко на него смотреть. Мы знали друг друга со студенческих времен и вместе пятнадцать лет работали в этой больнице. Виталик прекрасный диагност и хирург от Бога. Смелый, решительный, творящий буквально чудеса в операционной, сейчас в своем кабинете он был похож на студента-первокурсника
на экзамене.
- Ты пойми, надо еще раз тщательно обследоваться. Нельзя, основываясь только на данных рентгенографии и УЗИ, утверждать, что это злокачественная опухоль. Полежишь у нас недельку, все посмотрим, взвесим…
Закончить я ему не дала:
- Сколько у меня осталось времени?
Он вдруг взорвался:
- Не хочешь обследоваться, ну и катись ко всем чертям! Нет у тебя времени! Почти нет! От силы месяца три. Все, не мешай работать!
Он пнул ногой стул, который оказался на его пути, и выскочил из кабинета. Милый, добрый Виталик не понимал, что у меня теперь нет времени лежать на обследовании, которое ничего не изменит. Отработанная годами привычка заботиться о ком-то и жалеть кого-то, но только не себя, сработала и на этот раз. Истерики со мной не случилось, просто не было осознания того, что этот страшный диагноз поставлен мне. Всего-навсего был определен небольшой отрезок времени для выполнения нескольких, теперь уже неотложных, дел.
Дорога домой в переполненном автобусе, по обыкновению, являлась моментом переключения внимания на домашние заботы. Как и подавляющее большинство женщин, я не имела возможности на работе думать о домашних делах, а дома не имела желания думать о работе. Двадцать лет наша семья состояла из двух членов: меня и моего мужа. Детей у нас не было, поэтому Женя для меня стал и мужем и ребенком в одном лице.
Он был инфантилен и равнодушен ко всему, что не касалось шахмат. Шахматы стали не игрой, не спортом, а образом жизни.
Мир королей, ферзей и пешек был гораздо реальнее и значимее всего, что окружало Евгения в обыденной жизни. Он помнил, на каком ходу Корчной выиграл у Карпова ладью в римском турнире, но из года в год забывал про день моего рождения. Женя был абсолютно беспомощен в быту, к примеру, он знал, что продукты лежат в холодильнике, но вряд ли задумывался над тем, как они туда попадают.
Меня это не раздражало, и я считала даже удобным для себя то, что он не треплет мне нервы по мелочам. Наша жизнь была лишена всех тех неурядиц и неприятностей, которые случаются в обычных семьях, двадцать лет она текла ровно, без подъемов и спадов. Все страсти бурлили на шахматной доске, и меня это вполне устраивало… до сегодняшнего дня. После разговора с Виталиком возник вопрос: что будет с Женей? У него,
кроме меня, никого нет.
Выход только один: надо найти моему мужу новую жену. На первый взгляд, эта мысль казалась дикой. Но только на первый. Начинать действовать нужно было немедля. В тот же вечер я обзвонила несколько посредников по найму квартир и оставила заявку на квартирантку – одинокую молодую женщину в возрасте от 27 до 32 лет, для длительного проживания и возможного ухода за одиноким мужчиной. Оплата по договоренности.
Следующие две недели были изматывающими. Я встречалась
с желающими снять комнату и пыталась составить представление об этих женщинах по отрывочным сведениям, всплывающим в разговоре. Одни казались мне слишком наглыми или вульгарными, другие – забитыми и малопривлекательными. Устав от бесконечных встреч и разговоров, я неожиданно для себя согласилась сдать комнату одинокой воспитательнице детского сада с совершенно заурядной внешностью по имени Лида. Единственным ее преимуществом перед другими претендентками было умение играть в шахматы. Посвящать
ее в то, что мной было задумано, я не стала.
- Женя, я получила письмо от моей тети из Н-ска. Она просит на время приютить ее внучку. Ты не против?
- Конечно-конечно, пусть поживет, - ответил он, внимательно глядя на шахматные фигурки. Впрочем, у него можно было и не спрашивать. Все равно ему никто не мог помешать, он просто ни на кого не обращал внимания.
Лида была аккуратной, тихой и доброжелательной. Своим присутствием она почти не изменила внешнее течение нашей жизни. Мы
с ней общались, но очень скованно, без обоюдного интереса.
Прошло еще две недели, период привыкания нашей квартирантки к новой обстановке закончился, и я решила, что пора ее кое-чему учить.
- Лида, у меня скоро отпуск. Мне предложили поехать в санаторий, но я смогу это сделать, только если вы согласитесь присматривать за Женей, пока меня не будет. Сложного в этом ничего нет. Человек он неконфликтный,
вы сами видите. Чем и как его кормить, я вам запишу, расскажу о его привычках и особенностях характера.
Она молча кивнула и сосредоточенно посмотрела на меня. Мне показалось, что она понимает больше, чем я могу ей сейчас рассказать. Я продолжила:
- Теперь он готовится к важному турниру, победа в турнире – это довольно большие деньги, поэтому бытовыми мелочами его обременять не нужно, важно создать наиболее благоприятные условия для его жизни.
Я говорила сухо и официально,
будто лекция читала, а не посвящала чужую женщину в мельчайшие детали жизни своего мужа.
- Деньги лежат в секретере. Там же и все документы, которые могут понадобиться вам в ближайшее время. Хорошенько запомните, где и как лежат его вещи. Он любит порядок и нервничает, если не находит нужной ему вещи на привычном месте.
Я возвращалась к этой теме еще несколько раз, пока не убедилась, что Лида
действительно все запоминает. По моим подсчетам, до начала болей у меня оставалось месяца полтора. Три недели я собиралась провести в санатории, а потом… Наверное, незачем говорить: врач всегда знает, что может явиться причиной внезапной смерти, не похожей на самоубийство.
За несколько дней до отъезда я вернулась домой позже обычного. Открывая дверь квартиры, неожиданно услышала музыку и смех. Не было привычной спокойной тишины. Раскрасневшаяся Лида пыталась учить Женю танцевать.
- Ирочка, хорошо, что ты пришла. Лидочка уже хочет кушать.
Я не могла поверить собственным ушам. Впервые за двадцать лет Женя выразил не свое, а чье-то желание! Все было настолько невероятно, что у меня перехватило дыхание.
- Через двадцать минут все будет готово, - ответила я прошла в ванную. Колючие, злые слезы катились по лицу, а мое зеркальное отражение издевательски говорило: «Ну что ты ревешь, разве не ты привела ее сюда, разве не хотела сама этого? Ты заигралась своим
эгоизмом. Это ведь ты сделала мужа инфантильным, безынициативным существом. Ты загнала его в тот шахматный мирок, что оторвал Женю от реальной жизни. Тебе хотелось сытого, обеспеченного и спокойного существования. Даже детей не хотела иметь именно ты, а не он. Они могли бы испортить твою размеренную жизнь. Тебе нравилось выставлять мужа напоказ перед своими знакомыми как чудаковатого гения, а себя представлять мученицей, несущей тяжкий крест. Не было никакого креста! Был обыкновенный трезвый
расчет. Тебе нужны были призовые деньги, и поэтому ты лишила его всех радостей человеческого бытия, ограничив жизнь шахматной доской. Скоро твой муж поймет, что ты сделала с его судьбой, и пока этого не случилось, тебе лучше убраться из дома!»
На вокзал меня никто не провожал. С Женей я попрощалась в квартире, пообещав написать ему и вернуться отдохнувшей. На лестничной клетке Лида тихо сказала: «Ключи оставьте». «Какие ключи?» - не поняла я. «От квартиры. Они
ведь вам больше не нужны?»
Я молча передала ей футляр с ключами. В санатории было совсем немного народа. В такое время года Крым - не лучшее место для отдыха. Но моему настроению эта слякотная серая зима вполне соответствовала. Впервые в жизни я ощутила абсолютную пустоту и в душе, и в мыслях. Не хотелось даже читать. Наличие пятидесяти человек вместо трех сотен позволило медперсоналу санатория уделять гораздо больше внимания каждому отдыхающему. Я не особенно жаждала встречаться с врачами,
но скрыться от них было невозможно. Дабы не привлекать внимания к своей персоне, мне пришлось ходить на совершенно бесполезные процедуры. Каждый отдыхающий обязан был пройти УЗИ, я не стала исключением.
Здоровый дядька с волосатыми руками, больше похожий на мясника, чем на доктора, поводив по моему телу датчиком, бодро воскликнул: «Здорова! Следующий!» «А правая почка?»
- спросила я. «На месте ваша правая почка. И левая тоже. А все, что не так, я здесь описал». Он сунул мне в руки листочек с описанием. С места я двинуться не могла.
- Послушайте, давайте еще раз посмотрим мою правую почку, - жалобно попросила врача.
- Понравилось, голубушка! Увольте, увольте. Мне еще человек шесть принять надо.
- Но мне сказали, что у меня опухоль на правой почке?
- Кто сказал? Шутники, голубушка, шутники!
Теряя остатки
терпения, я постаралась ему все объяснить и подкрепила слова медкартой, которую взяла с собой. Он внимательно посмотрел документы, после чего позвал коллегу, и они уже вдвоем детально обсудили все, что видели на мониторе прибора.
- Нет у вас никакой опухоли и не было, голубушка. Если сомневаетесь, я дам вам направление на консультацию к нашему ведущему онкологу.
- Ну а как же показания УЗИ в нашей клинике? – Я все еще боялась поверить ему.
- Эх, голубушка. К этому умному
японскому прибору еще бы такую же умную голову иметь неплохо. Так и передайте в своей клинике. По всей вероятности, у вас был отек почки в результате воспалительного процесса. Сейчас воспаления нет, нет и отека.
Консультация у онколога окончательно убедила в том, что совершенно здорова. Я шла по чужому городу, загребая ногами сырой снег и не знала, что же буду делать с такой длинной и никому не нужной жизнью. По пятам брел дрожащий щенок. Я взяла на руки этот мокрый комочек и с казала: «Теперь
будем с тобой жить друг для друга».
1778
9
69
