Это сообщение номер 355 было разослано для 25 подписчиков
Модератор Татьяна Николаева - uncle-tol***@n*****.ru
Правила дискуссионного листа: http://subscribe.ru/catalog/economics.school.spadigest/rules
"Информационный дайджест "Мир управления""

1. Интервью Ольги Крыштановской "Крупный бизнес: рождённые в СССР", автор Д.Фалалеев
//Harvard Business Review Россия, май 2007г.

В интервью "Harvard Business Review Россия" директор Института прикладной политики
Ольга Крыштановская рассказывает о бизнес-элите России. Статья начинается с определения
понятия элиты как лучшей части представителей населения. Поскольку любая элита
обладает возможностью влиять на общество, журнал обратился к автору книги "Анатомия
российской элиты" с целью выяснить, какова история бизнес-элиты в России, её
состав и перспективы развития.
О. Крыштановская в самом начале интервью говорит о том, что в широком смысле
под бизнес-элитой можно понимать тех, кто преуспел в своём деле. Но существует
также и более "узкое" понимание феномена элиты - это немногочисленные представители
предпринимательской прослойки общества, способные влиять на процесс принятия
государственных решений в стране.
Известный социолог рассуждает о разнице между "олигархической элитой" 1991 и
2000 годов. Если критерием принадлежности к элите в первом случае считалось наличие
политических связей предпринимателя, а происходила она от советской номенклатуры,
то после распада СССР перед многими партийными руководителями встала дилемма.
Нужно было определиться, в каком направлении теперь действовать: либо идти в
бизнес, либо во власть. Этим и объясняет О. Крыштановская наличие такого феномена,
как "крыша" в российском бизнесе. Различие же между "путинской" и "ельцинской"
бизнес-элитами автор книги "Анатомия российской элиты" объясняет следующим образом.
До 1998 года существовала группа олигархов, которые имели множество лояльных
чиновников в различных органах власти, что, в свою очередь, и являлось инструментом
лоббирования интересов бизнеса. После 2000 года, когда один президент сменил
на посту другого, было принято решение заключить неофициальное соглашение между
бизнесом и властью, в резуль
тате которого обе структуры не вмешивались в сферу деятельности друг друга.
Поскольку со стороны бизнес-элиты условия этого "пакта" были нарушены, государству
пришлось предпринять определённые действия в отношении бизнеса. В первую очередь,
эти меры коснулись Гусинского, а также Березовского и Ходорковского, затем бизнес-элита
"раскололась" на две части: тех, кто пытался сопротивляться действиям власти,
и тех, то понимал, что рычагов влияния на решения последней уже не осталось.
Эти события, по мнению Крыштановской, привели к такой ситуации, когда "ельцинская"
элита оказалась вытеснена, а влияние государственного сектора стало стремительно
увеличиваться. В результате, появилось такое понятие, как "государственный бизнес",
имеющий свои закономерности, в отличие от частных структур. Прежде всего, это
отчётливо видно на примере кадровой политике предприятий с участием государства.
Таким образом, изучив, кто входит в состав высших руководящих органов государственных
предприятий, можно сделать вывод о том, какая из компаний имеет наиболее сильное
влияние
на принятие государственных решений. Ольга Крыштановская в интервью говорит
также о двух способах рекрутирования в современные государственные компании.
Первый вариант - это непосредственное назначение; второй - скрытый способ - переход
служащих сначала из ФСБ в "Росимущество", а затем уже их прямое назначение и
переход в качестве чиновников в советы директоров государственных компаний.
Стоит отметить тот факт, что Крыштановская не причисляет руководство госкомпаний
к числу людей, составляющий бизнес-элиту на сегодняшний день потому, что, по
её словам, "государственный бизнес лежит в сфере политики". А в государственных
компаниях сейчас происходит то же самое, что и в советской номенклатуре: предпринимательство
отсутствует, а директора утверждаются органами власти; риски отсутствуют, а после
2000 года крупный бизнес уже не является частью политической элиты страны.
Именно поэтому, по мнению автора книги "Анатомия российской элиты", правила игры
для бизнес-элиты стали намного жестче, а отсутствие инициативы стало гарантировать
выживание для бизнеса. Реакция власти на действия бизнеса стала самым крупным
риском для последнего. Пример респондент интервью видит в попытке многих компаний
выйти не фондовую биржу.
На вопрос о составе такой социальной группы как бизнес Крыштановская отвечает,
что элиту в данном случае составляют немолодые мужчины, вышедшие из советской
номенклатуры. Парадоксальным известный социолог считает тот факт, что в начале
1990-х политическая элита была моложе бизнес-элиты, сейчас всё наоборот. Средний
возраст российской бизнес-элиты составляет примерно 49 лет. Это, в свою очередь,
отражается на взаимоотношениях бизнеса и социума, поскольку предприниматели интересуются
проблемами образования и активно инвестируют в него, имея собственных взрослых
детей. Как только у бизнес-элиты появятся внуки и проблемы со здоровьем, они
начнут вкладывать деньги в медицинское обслуживание. Автор интервью при этом
делает вывод о том, что на основании интересов того или иного возраста можно
предугадывать направление активности бизнес-элиты.
Отвечая на вопрос о количестве женщин в бизнес-элите, Ольга Крыштановская называет
цифру не более 3%. Это, по её словам, связано с тем, что если в СССР существовали
квоты для женщин, то в бизнесе такого деления сейчас нет. Социолог также считает
малое количество женщин в бизнес-элите вполне естественным, поскольку по своей
природе женщина менее склонна к борьбе, в отличие от мужчины.
Если говорить о географическом происхождении элиты, то раньше Москва и отчасти
Санкт-Петербург были городами, где формировалась бизнес-элита. После дефолта
многие москвичи и петербуржцы разорились, а региональные компании начали набирать
вес благодаря расширению градообразующих предприятий. "Очаги элиты" появились
теперь и в крупных промышленных городах, что, безусловно, является положительной
тенденцией для развития России.
Рассматривая элиту с позиции образования, Крыштановская выражает мнение о том,
что существует сдвиг к увеличению процента представителей бизнес-элиты, имеющих
высшее образование с 93% в 1993 году до 96,6% в 2001 году. Также отмечается и
преобладающий характер экономического образования, и практически отсутствие гуманитарных
специалистов. Возросло и количество выпускников западных университетов.
По словам Ольги Крыштановской, влияние бизнес-элиты на общество усиливается с
каждым днём, формируя с помощью предпринимателей стандарты жизни и создавая средний
класс. Результат того, что бизнес-элита может хорошо платить своим сотрудникам
- пробки на дорогах.
Поскольку большинство олигархов зависели от PR-кампаний, их все знали. Новую
бизнес-элиту мало кто знает, в результате - они не могут воздействовать на общество.
Именно власть мешает формированию нового отношения к крупному бизнесу, а представление
о созданных капиталах искажено телевидением. Люди не знают, что не деньги, а
капитал движет бизнесом, и чтобы превратить первые в последний необходимы определённые
усилия. Власть ограничила поле деятельности для бизнеса, поэтому бизнес-элита
сознательно не пытается изменить отношение к себе, чтобы не вызывать подозрений.

На вопрос о том, чем российская бизнес-элита отличается от западной, Крыштановская
говорит, что только своим особым отношением к закону. Выход российских компаний
на западные биржи меняет это отношение в сторону большей прозрачности и честности.
На Западе университеты являются критерием попадания в ту или иную элиту, либо
деловую, либо властную. В России рекрутирование политической элиты происходит
пока только из Федерального Собрания, но, возможно, скоро всё изменится, поскольку
и у нас предпринимаются попытки создать экономические ВУЗы для отбора элит. По
мнению Крыштановской, настоящий момент уникален тем, что впервые после революции
растёт второе элитарное поколение. Возможно, совсем скоро в стране появится бизнес-аристократия,
осознающая всю возложенную на неё ответственность. Для этого и необходимы специальные
школы для наследников, чтобы не просто давать деньги ребёнку, а чтобы он знал,
как их зарабатывать в России.

2. Статья "Политика как бизнес: российская версия (1)", автор
Пшизова С.Н. //ПОЛИС, 2 2007г.

В данной статье автор выделяет три группы людей, занимающихся политикой. Первая
группа - профессиональные политики, избираемые на выборах в органы государственной
власти. Вторая категория - это представители бизнес-элиты, пытающиеся влиять
непосредственно на процесс принятия государственных решений в стране. Причём,
первая и вторая категории находятся в такой форме взаимодействия, при которой
политики могут меняться местами с бизнесменами, и наоборот. "Третий сектор" российской
политики - это политтехнологи, обеспечивающие процедурно воспроизведение власти
и проведение выборов. Наиболее яркими представителями данного сектора являются
такие акторы политического рынка, как политические консультанты и журналисты.
По словам С.Н. Пшизовой, все эти три категории "занимаются политикой как бизнесом",
и именно с помощью такой модели можно рассматривать политическую ситуацию в любой
стране.
Говоря об "очередной волне демократизации", автор данной работы подчеркивает,
что новые политические режимы постсоветских стран стоит ранжировать с точки зрения
наличия в них либерально-демократических ценностей. Примером являются исследования,
проводимые центром "Фридэм Хаус" ("Freedom House"). Но, если исходить из того,
что традиционная интерпретация демократии зиждется на власти большей части населения
страны, осуществляемой через представительные институты, то вряд ли можно назвать
хотя бы одну из стран "третьей волны демократизации" соответствующей неким либеральным
стандартам. Здесь можно говорить лишь о копировании или интерпретации.
Примечательным является тот факт, что трансформации политических институтов
и моделей властеотношений представляют собой вполне обычный процесс. В подобных
ситуациях политические центры являются примером, порождая с помощью своего влияния
так называемые "символический центр" и "символическую периферию". Это стало особо
заметно в конце двадцатого века, после распада СССР, когда большинство стран
попытались перенять западные модели управления.
Если рассматривать непосредственно символическую сферу, то здесь автор статьи
выделяет два вида акторов: "изобретатели" символических образцов и "реципиенты",
перенимающие результаты деятельности первых. Причем, доминирующих субъектов всегда
меньше, чем доминируемых, поскольку они занимают ведущие позиции в различных
областях общественной жизни. Автор также подчёркивает, что заимствование, как
правило, происходит у антагонистически настроенных акторов, поскольку существует
реальная необходимость "присвоения" результатов "символического центра", а также
боязнь отстать от него. При этом представители "символического центра" очень
высоко оценивают притязания "периферии", за что и считаются высокомерными и необъективными.
Проанализировав опыт "демократизации" начала двадцатого века, С.Н. Пшизова приходит
к нескольким выводам. Во-первых, институты выборов и политических партий стали
скорее символическими, нежели практическими атрибутами власти в странах Восточной
Европы и СНГ. Во-вторых, даже самые свободные режимы "третьей волны" не смогли
достичь истинно демократического образца, в отличие от диктаторских режимов,
открывших своей успешной трансформацией эту волну. В-третьих, произошёл сдвиг
системы координат в условиях глобальной неопределённости. Увеличилось число демократических
моделей, изменились их типы и виды. И, наконец, в-четвёртых, на данный момент
достаточно трудно предсказать, как будут выглядеть новые политические институты,
можно только предположить, что они не будут воспроизводить известную всем нам
систему представительной демократии.
Рассматривая российские демократические реформы, автор данной статьи говорит
о том, что это привело к разделению на центр и периферию, политическую и экономическую
элиты, деливших власть и пытавшихся влиять на процесс принятия государственных
решений в стране. Особо отмечается, что никаких принципиальных противоречий между
данными группировками не существовало, а политическая борьба носила имитационный
характер, что и позволило достаточно быстро консолидироваться бывшим противникам
после выборов. Победа федеральной политической элиты ознаменовалась приходом
к власти В. Путина, реформой Совета Федерации и законодательными инициативами,
изменяющими регулирование деятельности общественных организаций и политических
партий. Во время второго срока Президента обострилась борьба между политической
и экономической элитами, что, в свою очередь привело к неформальному пересмотру
итогов постсоветской приватизации. Произошло оформление новой номенклатурной
системы, включающей представите
лей бизнеса и чиновников в качестве руководителей.
С.Н. Пшизова, говоря о политическом плюрализме, считает, что у общества есть
возможность для "реального социально-политического представительства в форме
так называемой электоральной демократии". Но не в случае консолидации политической
элиты, когда появляется тотальное централизованное управление политикой как корпорацией.
Таким образом, новый этап трансформации российской политической системы представляет
собой ни что иное, как "имитацию в квадрате", поскольку происходит конкуренция
между политиками, поддерживающими исполнительную власть. Если этот проект успешно
реализуется, то правящая элита получит идеальную модель для самовоспроизводства,
сохранив форму представительных институтов, но изменив их содержание.
Говоря о маркетизации политической жизни страны, автор данной работы имеет в
виду не "метафору рынка" используемую при описании выборов довольно широко, но
"процесс, отражающий современный этап развития политических отношений". Стоит
отметить тот факт, что речь здесь идёт о превращении политической сферы жизнедеятельности
в ориентированную на рыночные цели. Поскольку политика является "суперсферой",
регулирующей деятельность всех остальных сфер жизни, эта трансформация очень
существенна для всего общества. Существует две точки зрения на эту проблему.
Одни исследователи полагают, что процесс маркетизации охватывает только институт
выборов; другие, напротив, считают, что необходимо учитывать присутствие рыночных
механизмов в политической сфере.
Рассматривая рынок как механизм соединения политического спроса и предложения,
С.Н. Пшизова говорит о том, что политики активно стали использовать технологии
массовых коммуникаций при проведении избирательных кампаний. Здесь главной особенностью
функционирования политического рынка является то, что технологии, выработанные
для просвещения, используются для пропаганды. Граждане современного общества,
освобождённые от чувства принадлежности к какой-либо общности, выступают на политическом
пространстве в качестве свободных потребителей, а это, в свою очередь, означает
возникновение рынка. Именно поэтому, политики прибегают к использованию результатов
исследований спроса на политическую продукцию с целью генерации соответствующего
ему предложения. Пропаганда теперь заменяется маркетингом, который отличается,
главным образом, отсутствием идеологической компоненты.
Итак, на смену политическим партиям, создающим "продукт", пришли партии, которые
нацелены изначально на "продажу", а затем и на потребителя. Поэтому, действие
рыночных механизмов в политической сфере не исчерпывается избирательными кампаниями,
распространяясь на "деятельность групп интересов".

3. Статья "Нетипичный французский: Саркози предлагает другой вид президента",
автор Софи Педдер // Foreign Affairs, май-июнь 2007г.
< http: // www.foreignaffairs.org/author/sophie-pedder/index.html >

Николя Саркози в разгар своей политической кампании написал книгу "Доказательство:
Франция в 21 веке". Каким он будет президентом?
Автор статьи говорит о том, что выборы президента во Франции не вызывают такого
интереса со стороны Соединённых Штатов, поскольку за последние годы кандидаты
на пост президента Франции были настроены анти-американски. На этот раз, ситуация
в корне изменилась. Ни Саркози, ни его главный противник на выборах Сеголен Рояль,
никогда не участвовали в президентской гонке. Они пообещали модернизировать и
оборудовать Францию соответственно двадцать первому столетию. Но Рояль традиционно
следует анти-американизму социалистической партии, выступая "за" сильную Европу
в противовес американской гипервласти, как и Хьюберт Ведрин, бывший министр иностранных
дел, состоявший в социалистической партии. Николя Саркози, по словам автора статьи,
ведёт себя в этом отношении так, как никто до этого.
"Доказательство" - это первая книга Саркози, изданная на английском языке, с
помощью которой он пытается завоевать американскую аудиторию. Две его книги,
изданные до этого на французском языке, демонстрируют нескрываемое восхищение
Соединёнными Штатами Америки, что само собой неестественно для французского политика,
а также откровенно повествуют о неудачах Франции. Уважение США Саркози демонстрирует
ещё в своей первой книге, говоря о том, что не собирается извиняться за близкие
отношения с самой демократичной страной в мире, и называя французов завистливыми
по отношению к успехам американцев.
Автор статьи убеждён, что в своём "Доказательстве" Николя Саркози утверждает,
что французов и американцев объединяет революционная история, борьба за свободу
личности и республиканизм. Сегодня, по словам Саркози, эти две страны сталкиваются
с общими угрозами: терроризм, наращивание ядерного потенциала и увеличение мощи
таких стран, как Китай, Индия и Бразилия. К этим историческим связям он добавляет
также и собственный антикоммунизм, унаследованный от отца, который эмигрировал
во Францию после победы коммунизма в Венгрии.
Восстанавливая доверительные отношения между Францией и США, Николя Саркози не
устраняет открытых разногласий между этими странами. Таким образом, он с готовностью
критикует неудачную политику США, связанную с охраной окружающей среды, но не
хочет, чтобы эта критика повлияла на дальнейшие дипломатические отношения между
странами. Эти и другие аргументы, по словам Софи Педдер, отделяют Саркози от
сторонников принципов Шарля де Голля, склонным к независимости и исповедующих
политику поддержки арабов в дипломатических отношениях. Саркози призывает к поддержке
Израиля, говоря о том, что нельзя строить отношения с ним в зависимости от взлётов
и падений арабской политики Франции. Он выступает за окончание отношений с африканскими
странами до тех пор, пока они не начнут использовать прозрачные и не основанные
на личных связях методы взаимодействия с Францией. По словам автора данной статьи,
Саркози не только отказывается от альтернатив в ситуации с ядерным положением
Ирана, но и го
тов мириться с незащищённостью французского языка, поскольку считает, что французам
стоит употреблять английский более часто. Софи Педдер считает также, что для
французского политического деятеля всё это является крайне смелыми заявлениями
в ходе избирательной кампании.
И всё же, автор работы отмечает, что Саркози довольно много критикует внутреннюю
политику Франции. По его словам, за прошедшие 25 лет французское общество перешло
в состояние застоя, разрушив ценность работы и заблуждаясь насчёт жизнеспособности
данной системы. В течение последних лет безработица ни разу не опустилась ниже
восьми процентов, и это при том, что французы имеют одну из самых коротких рабочих
недель в мире. Валовый национальный продукт Франции сейчас меньше, чем у Соединённого
королевства на 5%, тогда как в семидесятые был значительно больше. Государственный
долг составляет 66% от валового национального продукта, по сравнению с 42% Великобритании.
В то время, как весь мир приспосабливался к глобализации, Франция, по мнению
автора данной статьи, отвергала её. Кроме того, Саркози считает, что Франция
закрывает глаза на существующее положение меньшинств, пять миллионов из которых
- мусульмане. Саркози считает, что они недостаточно представлены в органах власти,
что,
в свою очередь, мешает идентификации этих меньшинств. Итак, Саркози считает,
что Франции необходимо заново построить социальную модель для того, чтобы обеспечить
себе экономический рост. Его взгляд на решение этой проблемы - доказать, что
работа оплачивается, увеличить уровень благосостояния и снизить подоходные налоги;
поощрение создания рабочих мест в частном секторе путём ослабления ограничений,
например, обязательной 35-часовой рабочей недели, а также усиленный контроль
над расходованием средств республики и уменьшение государственного долга Франции,
упразднив бюрократию.
"Экономический либерализм" Николя Саркози, по словам Софи Педдер не безграничен.
Возможно, он чрезмерно оптимистичен в отношении перспектив сокращения налогового
бремени. Но всё же, его идеи являются более свежими, новыми и последовательными,
чем заявления любого другого французского лидера последних лет.
Большая часть идей Саркози, по мнению автора данной статьи, найдёт сторонников
в США и Великобритании. Но что это принесёт для французских избирателей? Жак
Ширак был политическим наставником Саркози, но доверие между ними исчерпало себя
после 1995 года, когда Николя Саркози поддержал конкурента действующего президента
Франции на выборах. А Саркози теперь осуждает политические меры человека, в чьём
правительстве он работал с 2002 года. Однако, в отличие от Ширака, Саркози всё
время говорит о том, что французская элита недооценивает готовность народа к
изменениям и его проамериканские настроения. Однако Софи Педдер считает, что
Саркози, безусловно, прав в одном: французская политическая элита действительно
потеряла связь со своим электоратом. Это показали предыдущие выборы 2002 года,
когда большая часть населения проголосовала в первом круге за крайне-правого
Ле Пэна.
Автор статьи акцентирует внимание на том, что некоторые из популистских предложений
Николя Саркози, например, создание министерства иммиграции и национальной идентичности,
или его нападки на переоценку Центральным Европейским Банком значения обращения
евро, кажутся специально сгенерированными для крайне-правых избирателей, то
есть рабочего класса. В то же время, Саркози посчитал более опасным противостояние
с Байроу, чем конкуренцию с Сеголен Рояль, которая старомодно выступает против
"власти денег".
Итак, Николя Саркози, возможно, сможет решить многие проблемы Франции, однако,
на деле он оказывался не всегда либеральным политиком. Однако, не стоит забывать,
что десятилетие Ширака, часто называемое "застоем", пятнадцать лет назад обещало
быть радикально реформаторским временем. Саркози, возможно, сможет провести реальные
реформы, если будет соответствовать тому идеалу, который он описывает в своей
книге "Доказательство: Франция в 21 веке", в которой нет экстравагантных рассуждений
и лирической прозы, а есть только активные глаголы и манера диалога. По мнению
автора статьи, Саркози на страницах книги - это более жесткий политический деятель,
чем в реальной политической кампании, и возможно именно этот Саркози гораздо
лучше отражает идеи реального политического деятеля Франции начала двадцать первого
века.

Суханова Мария Леонидовна:
ICQ: 258-118-946;
ml_suhano***@m*****.ru;
8.903.527.6999.

Это сообщение номер 354 было разослано для 25 подписчиков
Модератор Татьяна Николаева - uncle-tol***@n*****.ru
Правила дискуссионного листа: http://subscribe.ru/catalog/economics.school.spadigest/rules
"Информационный дайджест "Мир управления""