- Вы задали очень философский вопрос. Это напоминает ситуацию с врачом, который, приехав к больному, прописывает ему проплаченное фармацевтической фирмой поддельное лекарство, после чего больной попадает прямиком в морг. Такие ситуации возникают практически ежедневно, и возмущаться бесполезно. Речь идёт не о сбое системы, а о некой закономерности, касающейся, к тому же, не только России, но и всего мира. Например, когда я был в Испании, я был поражён, что испанский водопроводчик – fontanero – повторил логику поведения русского слесаря: пришел пьяный, всё разворотил и ушёл. По этому ошибочно думать, что только у нас всё плохо, а у них всё хорошо. Свой fontanero есть везде.

Теперь, что касается отношения к реальности, исходя из наших представлений. Внедрить их в саму реальность путём дедуктивных суждений задумал в своей научной программе ещё Френсис Бэкон. Она была поострена на восприятии внешнего мира как объекта человеческого действия. Традиционная цивилизация прислушивалась к миру, поэтому была неопределённой и осторожной, внимательной, сакрально колеблющейся в своих суждениях. К Новому времени люди стали выносить жёсткие ультиматумы бытию, и каждый из них по-своему насиловал реальность. Сегодня мы живем в эпоху медиакратии - виртуальная реальность абсолютно игнорирует закономерности бытия, не слушает их и навязывает всем и всему свои представления о мире. Результат судьбы субъекта в постмодернистическом мире – тотальное безразличие. Партиям плевать на то, что думают люди, людям плевать на то, что из них делают медиа, власти плевать на всё, что её не касается, а её ничего не касается, так как она неприкосновенна. Тем не менее, сам факт, что такое происходит, не означает, что именно в России ситуация аномальна. Весь мир до этого дошёл, а мы ускоренными темпами втягиваемся во всеобщую ситуацию. На наших глазах разворачивается вся история капитализма с убийствами и ограблением, вся история постмодернистической реальности, когда партии создаются в пространстве медийных шоу-программ. На западе по сути происходит тоже самое, только у них – за триста лет, а у нас, за счёт ускорения времени – за три года. Я бы назвал это закономерным результатом реализации программы Просвещения в предельно сжатом, убыстренном виде.

Россия в течение всего советского периода пыталась отойти от этой программы, сойти с прямолинейной дистанции. СССР хитрый проект утонченной девиации с торной тропы Просвещения – тут Р.Арон и К.Поппер полностью правы… И в теперешней ситуации нет ничего необычного, ничего выпадающего за рамки нормы по отношению к тому что, можно назвать «современным либерализмом». Да, это абсолютный обман. Но начался он ни вчера, ни сегодня, ни с Путина и ни с «Единой России»... Это закономерный результат Нового времени в его постмодернистском выражении, т.е. в виде окончательно результата. Это End of History Фрэнсиса Фукуямы. А что ещё мы могли ожидать?

- Есть удивительное ощущение, что само содержание понятия обман изменилось. В 1996 году, когда у Ельцина было 3 или 5 процентов популярности, он занимался тем, что направо и налево раздавал обещания об альтернативной военной службе, подписывал контракты, которые на второй день после выборов были заморожены. Это был классический обман. То, что происходит сегодня даже нельзя назвать обманом, потому что никто никому ничего не обещает, никто никого не обманывает, ни у одной партии нет никаких обещаний, лозунги превратились в предельно абстрактные призывы: за жизнь, за спорт, за детей, за русских. А дальше выстраивается парад различных лидеров, но нет ни парада программ, ни парада обещаний, ни даже парада обманных стратегий. Однако, при всей своей формальности, эти выборы происходят в абсолютно реальной стране, у которой есть реальный народ, реальные проблемы, которые никак не отражены ни в программах партий, ни в раскладе политических сил. Фикция дошла до такой концентрации, когда абсурд вопиет. Нет ли у вас ощущения, что при кажущимся спокойствии, страна находится в преддверии колоссальных потрясений?

- Это снова философский вопрос. Наш мир основан на том, что в нём отсутствуют события. Это мир пост-истории, где нет ничего нового, а происходит лишь бесконечное рециклирование одного и того же. Рециклирование, вытесняющее реальность. Реальность подменена репрезентацией, означающее вытесняет означаемое, означаемое исчезает из поля внимания. Реклама начинает рекламировать рекламу, телевизор – собственные каналы, бутерброд показанный начинает быть гораздо важнее съеденного, и, в конечном итоге, реальность просто растворяется в стихии зрелища. Народ растворяется в подделке под народ, в контрафакте народа. Проблема растворяется в имитации проблемы. Партии следуют за этим процессом, и их нельзя обвинить в том, что они всё это начали по собственной инициативе. Так же нелепо сетовать на фабричных рабочих из Третьего мира, собирающих платы для телевизоров. Любая партия – это искусственное образование, основанное на разложении органических структур традиционного общества. Они некоторое время имеют смысл, а потом теряют его, становясь гаджетами. Как, впрочем, и всё остальное. Модерн всего лишь задержка между апокалипсическим концом традиционного общества и фосфорисцентной могилой постмодерна. Мы умираем не сегодня, мы умерли намного раньше, только сегодня до нас, как до не заметившего кончины монаха из параболы Лютера, удивленного странным видом рогатого служки, начинает доходить…

Сегодня Европа может задаться вопросом, куда исчезла реальность политической борьбы, которая на протяжении трехсот лет характеризовала индустриальный капитализм? Эта борьба, принявшая форму спектакля, происходит и у нас, только её гротескная виртуализация осуществляется во всё более короткие сроки. Вчера была одна партия, сегодня их много, завтра – ни одной. Сегодняшние выборы – ничто иное, как подмена реальности зрелищем, совершенно виртуальный процесс, видимое спокойствие в котором не обязательно означает скорую гибель. Законы пост-истории таковы, что мир обречён на бесконечное рециклирование перед неизбежным концом. Оно бесконечно, потому что мир, где это происходит, ни с чем себя не соотносит.

Когда мы попадаем в виртуальную реальность, нам больше не от чего оттолкнутся. Означаемое, референтная база исчезают, и мы начинаем жить по иным законам по законам чистого зрелища. Das ist ein provozierte Leben (Г.Бенн). В результате мы обращаемся к чему-то, что в любой момент может быть сымитировано. Например, вы говорите, что ни одна из парий не ставит проблем. На самом деле, постановка проблем сводится к перечислению проблем, причём такому изящному, что по ходу дела все забывают о смысле происходящего, и соотнесения с реальностью уже никто не требует, потому что всё это слишком энергоёмко и более того – идёт в противоположном направлении от хода истории. Как только дело доходит до чего-то серьёзного и реального – стоп!, сразу кончается эфирное время, кончаются ваши деньги, и вас переключают на другую программу – теперь мы наблюдаем Максима Галкина или клуб «Белый Попугай», где растворяются остатки вашего сознания. Нет сознания, нет проблемы.

В то же время, народа, который живёт по собственной логике, в модели этой виртуальной реальности может вообще не существовать. Виртуальный мир, куда мы уже давно входим вместе с глобальной цивилизацией, построен без опоры на такие категории как народ, идея, проблема, программа, мнение, выборы, система принятия решений. Всё это уже принадлежит архаике, и рассуждать об этом так же смешно, как разводить огонь с помощью двух щепочек.

Есть виртуальное пространство, где существует виртуальный Путин. Технологии, с помощью которых это пространство создавалось, вообще не предполагают знания о том, как есть на самом деле. По этому советовать Президенту – бесполезно. Мы либо должны узнать код к этой компьютерной игре и что-то там нарушить, либо ждать, пока оно само заглючит и разоблачит себя.

Если говорить о политике всерьёз, то выход видится именно в субъектной альтернативе – нужны инженеры, которые разблокируют эту матрицу и запустят в обратном направлении процесс, в который мы оказались вовлечены. Иначе, существует большая вероятность того, что прошедшие выборы декабря 2003 будут вспоминаться как самые реальные и как самые живые, когда дело дойдёт до следующих – мультипликационных выборов, где будут участвовать резиновый Чубайс и гуттаперчевый Жириновский. Их рисованные клоны.

- Нет ли предпосылок для того, чтобы вектор поменялся на противоположный? Если да, то что должно произойти – чудо, случайность или появление нового героя?

- Если права власть, и за тем процессом, который мы наблюдаем уже в течение трехсот лет, стоит нечто фундаментальное, то нет – не может быть никакой востребованности Реального, никакой случайности и никаких героев. В виртуальном пространстве исключены герои, только муляжи. Скорее всего и в дальнейшем нам предстоит столкнуться с муляжами, такими же как Бен Ладен или разрушение башен ВТЦ в прямом эфире. Для того, чтобы на сцену вышел реальный человек, нужна история, а не постистория.

К сожалению, на данном этапе развития возможность революции представляется всё менее вероятной. Хотя тема революции в постистории не закрыта. Она постоянно всплывает в качестве фрагментов самой виртуальной реальности, и в этом смысле фигура Че Гевары, рекламирующего мобильную связь, представляется мне очень показательной. Система уже содержит в себе все возможные альтернативы. Уже до нас обо всём подумали и позаботились. «Большой брат» Оруэлла непрестанно думает о нас.

В результате, ситуация, в которой находится Россия, не является специфичной. Дело не особенностях российской политической системы, не в коррупции, не в том, что Путин хуже или лучше, чем мог бы быть другой президент. Мы имеем дело с актуализацией и тотализацией тех процессов, которые происходят во всём современном мире. Россия слишком быстро туда втягивается, по этому это ещё кто-то замечает. Если бы это происходило чуть медленнее – не заметил бы никто.

Вопрос о субъекте альтернативы – это абсолютный вопрос. Это – вопрос о возможности демократии, о народе, об истории. Голосование по этому вопросу должно стать голосованием по поводу бытия вообще. Выборы, на самом деле, надо проводить в философской сфере – задуматься о соучастии, о свободе воли, о человеке, об истории. До тех пор, пока не решены эти вопросы, нельзя идти ни на какие другие выборы.

Сейчас происходит расслоение людей. Есть те, кто согласен (даже если его при этом никто не спрашивает), и те, кто не согласен. Именно те, кто не согласен, должны сгруппироваться в новую партию.

- Уже на ленинградских выборах стало ясно, что существует кандидат под названием «Против всех». За него проголосовало 12 процентов из 25 которые вообще пришли. Как вы относитесь к такой альтернативе?

- Неэффективность выборов – результат перехода от общества дисциплины к обществу контроля. От тоталитарного, жёсткого подчинения мы переходим к системе, где власть контролируют внешние по отношению к ней силы. То, как этот контроль осуществляется, и каким образом действуют агенты влияния внутри матрицы под названием «выборы», представить невозможно. Поэтому, даже если существует альтернатива голосования против всех, она всё равно подчиняется общей логике системы. Если бы она была не нужной или ставила бы под угрозу функционирование всей системы, её бы никогда не было. Речь идет об абсолютно извращённой системе, где подсчёт голосов и результаты никак не учитывают реальность. Не существует никаких источников, объективно отражающих ситуацию. ВЦИОМ отражает не более, чем предрассудки и схемы меняющих друг друга виртуальных моделей.

- Тем не менее, помимо различных социологических фальсификаций существует так называемый экспертный взгляд. Согласно вашему мнению, каков сегодня реальный рейтинг президента?

- Я думаю, что очень значительный. Во-первых, потому что сегодня Путин является фигурой консенсуса. Он отражает усталость людей от непонятных трансформаций при Ельцине. Они не обязательно были негативными, но их формат и их скорость, их эстетика угнетали людей. Формат управления, существующий при Путине, воспринимается населением гораздо менее конфликтно. Они столь же непонятны, но при этом смутным образом соответствуют представлению о том, как должно быть, чтобы не было ещё хуже. Путин является некой точкой покоя существующей при нём системы. Он не правит, так как страна живёт в самостоятельном режиме. Тем не менее, он популярен. Люди не могут ответить на вопрос, как бы было без Путина. В их фрагментированном сознании существуют лишь два полюса – «так, как есть сейчас» и «так, как было бы невыносимо». Если «сейчас» оказывается невыносимым, то рейтинг Путина падает. Если «сейчас» ещё выносимо, то рейтинг Путина растёт. Поэтому Путин – это показатель выносимости status quo. Я думаю, что этот status quo для россиян в их состоянии является очень даже выносимым. Никому не отрывают головы, перестрелки на улицах происходят не ежедневно. В этом смысле Путин – крайне популярный президент. Люди настолько устали, у них не сформированы ни сознание, ни воля. Их субъектность распылена. И Путин, который не навязывает никаких субъектных стратегий, не насилует, не пытается ни ускорить процесс распада, ни затормозить его, не может восприниматься как садистичсекий персонаж. Предельно политизированные круги ещё могут воспринимать его как некоего авторитарного субъекта, но серьёзен он тем, что является зеркалом именно для лишенного субъективности большинства.

- Когда он возник, очень у многих сработали контрастные ассоциации. Молодой, непьющий, спортивный, дисциплинированный, говорит на иностранных языках, не пьёт, не ругается матом, не дирижирует оркестром. Очень многого ждали. Теперь ждать нечего. Отношение людей всё больше и больше выражается словами «царь ненастоящий».

- Царь настоящий, но ненастоящий герой. Путин не спаситель и не царь ужаса. По Нострадамусу 11 августа 1999 года – в день, когда Ельцин объявил Путина своим приемником, должен был прийти царь ужаса. Путин это status quo, а не ужас. Он лучше Ельцина, так как ему удалось снять все его негативные аспекты. Поэтому он представляет собой законченное, совершенное ничто. Он настоящий царь даосского типа, пребывающий в состоянии манипуляций с ничто. Даже его занятия восточными единоборствами неслучайны. Он осуществляет деяние в недеянии. Он что-то делает и при этом ничего не происходит. На мой взгляд, эта форма горбачёвщины с обратным знаком. Горбачев позволил всему распадаться. Путин этого не делает, потому что дальше распадаться невозможно. При Горбачеве релаксация была тождественна распаду империи, при Путине она тождественна задержке распада государства-нации.

- По этому можно сказать, что появляется добавочный смысл, когда у русского спрашивают «как дела?» а он отвечает «ничего». В этом смысле это «ничего» уже характерно для русского менталитета. Является ли Путин его олицетворением?

- Вполне. Дело в том, что в разное время даже это «ничего» можно проинтерпретировать по-разному. Ничто многомерно. И Путин представляет собой именно современное российское постсоветское ничто.

- А когда он обратился к партии «Единая Россия», что это значит с точки зрения силы? Значит ли это что он захотел её укрепить своим политическим авторитетом, или наоборот он сам опирается на некую силу, которую он выбрал в качестве ведущей?

- Дело в том, что абсолютизация status quo была заложена в начале правления Путина его «семейным» окружением. Ничего не происходит, олигархи спокойно занимаются своими делами, народ смотрит фильм Брат-2 и так до бесконечности. «Единая Россия» стала символом систематизации этого ничто. С созданием этой системы ничто приобрело бесконечные перспективы. Олигархи всегда будут кататься на яхтах, народ всегда будет смотреть Брата-2, и это «всегда» называется «Единая Россия». Этот проект 4 года разрабатывался, и Путин должен был своим соучастием легитимизировать его. А дальше наступал конец истории.

В августе-сентябре 2003 г. эта система начала давать сбои. Идиотизм этого проекта, его диссонансный потенциал стал настораживать какие-то струны души Президента, созерцающего ничто. Для того, чтобы дать сомнениям ход, было снято несколько политических табу. Первое - укрепление Партии Жизни партией Селезнёва. Второе – создание из Глазьева голема КПРФ. Третье – светлый путь гугнивому Райкову, четвёртое – малое – раскупоривание Пал-Палыча после периода антиваххабитского карантина. Таким образом был расконсервирован целый ряд искусственных проектов, который на фоне стагнирующей «Единой России» отбирали голоса у КПРФ и попутно привносили новые мотивы в общую повестку дня. В этом призрачном режиме проекты существовали ровно до того момента, как Путин пришёл на съезд «Единой России». Я думаю, что питерские чекисты, сам Владимир Владимирович и вообще все вменяемые люди в управлении этой матрицы ужаснулись тому, что они увидели. Ведь речь шла о том, чтобы придать возможность существования полу-реальным големам. Но, увидев, что из себя представляет их список, Путин видимо впал в обморок и решил, кажется, что будет лучше, если всё останется по-старому – пусть будет ничто, которое планировалось изначально. Ничто вернулось на исходные позиции. И теперь рейтинг Путина – это рейтинг стабильного несуществования, а «Единая Россия» – попытка уловить и систематизировать это ничто.

Ужас возникает, когда встаёт вопрос о том, какие реально в стране существуют проблемы… Страна наводнена огромными пластами тщеславных политиков, абсолютно иррелевантных по отношению к сложившейся ситуации и тем самым закрывающих реальные проблемы эшелонированными клонами псевдо-проблематики. Безусловно, это путь в бездну. Но путь, от которого никто по настоящему не отказывается, потому что это общий стабильный сон. А «Единая Россия» – знак того, что сон продолжается. Идёт тихое затухание. Подводная лодка под названием «Россия» тихо тонет. И при этом наступает абсолютный status quo, победа стабильности.

- Ситуацию действительно можно характеризовать как стабильное ухудшение. Но кто то делает акцент на слове ухудшение, а кто то – на слове стабильность.

- Это верно, но дело в том, что если оно будет достаточно стабильным, то его просто не заметят. Поэтому таким важным моментом становится стирание памяти – как в фильме X-men. Ощущение ухудшения – это всегда память о том, что «раньше было лучше». Если это происходит незаметно для большинства, то есть все основания его отрицать – отныне можно говорить лишь о восприятии ухудшения на субъективном уровне – но всегда на это есть ответ – «ваш компьютер глючит». А объективные параметры – то есть соотношение означаемого с означающим – стёрты, упразднены. По этому акцент, о котором Вы говорите, можно поставить как в ту, так и в другую сторону. Но рассмотрение процесса именно как ухудшения ситуации требует либо героизма, либо пародии. Если пойти по пути героизма, то сразу возникает дикое количество коммунальных проблем, вплоть до оплаты счетов и заблокирования кредитной карты. Поэтому вызов невозможно бросить открыто. Впрочем, попробуйте сами, и столкнётесь со многими приятными моментами, из которых лично я не вылезаю… Наши выборы – самые реальные и самые демократические, уже потому, что мы не помним предыдущих. Сегодняшний день мыслится вне связи со вчерашним и с завтрашним. Сказать, что завтрашний день будет хуже, чем сегодняшний, нельзя – за это могут забрать. Сказать, что завтрашний день просто будет – это уже пересечь некую грань. Это почти революционное заявление, утверждающие, что есть история, время и всё остальное, что нам запрещает говорить телевизор. В этом смысле я считаю, что наша страна находится в оккупационном состоянии. Это оккупация войсками ничто.