Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Драматические актрисы России

  Все выпуски  

Драматические актрисы России Елизавета Боярская в Леди Макбет нашего уезда


Елизавета Боярская в Леди Макбет нашего уездаРечь, впрочем, не о любви той, в привычном нашему слуху понимании. Но о темной, неосознанной страсти, выворачивающей понятия наизнанку.

От Шекспира идущей, Лесковым переведенной на российские реалии и теперь воплощенной режиссером Камой Гинкасом в московском Театре юного зрителя. Здесь назвали спектакль Леди Макбет нашего уезда, отказавшись от географических координат. Частный случай из судебной хроники с легкостью вписался в контекст повсеместного бытия. Время вроде бы сохранено, но в весьма условном варианте.

Гинкас и художник Сергей Бархин ни на чем не настаивают, не расставляют точных, хорошо выверенных акцентов. А как иначе, ведь историю Катерины Измайловой трудно понять и уж тем более принять, идя по методу чистого разума. Не получится. Стоит дистанцироваться: и по-человечески, и в эстетическом ключе, сгустить атмосферный фон и обрушить все это на публику.


У Гинкаса есть своя система и свой метод работы. Они узнаваемы, но не рождают штампов, что случается крайне редко. Режиссер прекрасно умеет обуздать стихийную вольницу страстей, дабы не рвались в клочья по старинке. Он сочиняет для них новую партитуру, где основным мотивом становится повествовательная дистанция. Чуть отстраненный взгляд со стороны. Повесть Николая Лескова не столько инсценируется, сколько читается, с допустимыми оценками порой ироничного свойства, несмотря на общий мрак ситуации. Но речь совсем не идет об актерской иллюстрации текста, просто он не проживается впрямую, но переходит в категорию текста сценического.

Пространство, сочиненное Сергеем Бархиным, не менее узнаваемо. Покатый помост, дерево, телега, ведра, сено. Бытовых деталей немного, но они точно попадают в суть происходящего, визуально настраивая на нужный лад с его смешением конкретики и отстраненности.Из нарядных окладов вынуты лики и люди-каторжане в прологе тоже словно бы лишены лиц. Темные пальто-шинели обозначают что-то непонятное, сбившееся в темную толпу с синхронными движениями. Лица с трудом проклевываются, как птенцы из яйца, сквозь эту грубую и плотную ткань. До времени лишенные индивидуальности, которая проявится потом, когда историю начнут читать сначала, деля на главы-эпизоды.

Здесь все и всё принадлежат темному царству, где трудно дышать, потому что нет воздуха. И лампадки горят еле-еле в этом лишенном жизненного кислорода пространстве. И все как-то нелепо и некстати. Вот Борис Тимофеевич Валерий Баринов бухается лбом об пол в приступе утренней молитвы. Глядь, между полом и лбом стол с самоваром. Вот Катерина Елизавета Боярская по-семейному присела рядом с мужиками так и хлестнули недоуменными взглядами: знай, мол, свое место! Но ей только дай окорот тут же к папиросочке потянется

Речь, впрочем, не о любви той, в привычном нашему слуху понимании. Но о темной, неосознанной страсти, выворачивающей понятия наизнанку. От Шекспира идущей, Лесковым переведенной на российские реалии и теперь воплощенной режиссером Камой Гинкасом в московском Театре юного зрителя.

Здесь назвали спектакль Леди Макбет нашего уезда, отказавшись от географических координат. Частный случай из судебной хроники с легкостью вписался в контекст повсеместного бытия. Время вроде бы сохранено, но в весьма условном варианте. Гинкас и художник Сергей Бархин ни на чем не настаивают, не расставляют точных, хорошо выверенных акцентов. А как иначе, ведь историю Катерины Измайловой трудно понять и уж тем более принять, идя по методу чистого разума. Не получится. Стоит дистанцироваться: и по-человечески, и в эстетическом ключе, сгустить атмосферный фон и обрушить все это на публику.

У Гинкаса есть своя система и свой метод работы. Они узнаваемы, но не рождают штампов, что случается крайне редко. Режиссер прекрасно умеет обуздать стихийную вольницу страстей, дабы не рвались в клочья по старинке. Он сочиняет для них новую партитуру, где основным мотивом становится повествовательная дистанция. Чуть отстраненный взгляд со стороны. Повесть Николая Лескова не столько инсценируется, сколько читается, с допустимыми оценками порой ироничного свойства, несмотря на общий мрак ситуации. Но речь совсем не идет об актерской иллюстрации текста, просто он не проживается впрямую, но переходит в категорию текста сценического.

Пространство, сочиненное Сергеем Бархиным, не менее узнаваемо. Покатый помост, дерево, телега, ведра, сено. Бытовых деталей немного, но они точно попадают в суть происходящего, визуально настраивая на нужный лад с его смешением конкретики и отстраненности.Из нарядных окладов вынуты лики и люди-каторжане в прологе тоже словно бы лишены лиц. Темные пальто-шинели обозначают что-то непонятное, сбившееся в темную толпу с синхронными движениями. Лица с трудом проклевываются, как птенцы из яйца, сквозь эту грубую и плотную ткань. До времени лишенные индивидуальности, которая проявится потом, когда историю начнут читать сначала, деля на главы-эпизоды.

Здесь все и всё принадлежат темному царству, где трудно дышать, потому что нет воздуха. И лампадки горят еле-еле в этом лишенном жизненного кислорода пространстве. И все как-то нелепо и некстати. Вот Борис Тимофеевич Валерий Баринов бухается лбом об пол в приступе утренней молитвы. Глядь, между полом и лбом стол с самоваром. Вот Катерина Елизавета Боярская по-семейному присела рядом с мужиками так и хлестнули недоуменными взглядами: знай, мол, свое место! Но ей только дай окорот тут же к папиросочке потяне


В избранное