| ← Январь 2011 → | ||||||
|
1
|
||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
4
|
||||||
|
15
|
16
|
|||||
|
17
|
19
|
20
|
21
|
22
|
||
|
25
|
26
|
30
|
||||
|
31
|
||||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://japanesedolls.ru/
Открыта:
14-06-2009
Статистика
0 за неделю
Рождественские стихи или Нахрена нам война
|
Рождественские стихи или Нахрена нам война Рождественские стихи или Нахрена нам война  Вот и заканчиваются Новогодние и Рождественские праздники. Если в Европе и Америке рождественская неделя завершает год, а с наступлением Нового года люди впрягаются в работу, то у нас все наоборот - первая новогодняя неделя и даже больше выпадает из трудового ритма, впрочем, у нас особый путь развития и никто очень этими праздниками не тяготится. Рождественские стихи, выложенные здесь выше, принадлежат перу русского поэта из Америки, Андрей Грицман вот уже лет 30 как покинул родину. Пишет он по-русски и по-английски, публикуется в России и за рубежом во многих журналах, которые мы не читаем - в СЛОВО-WORD, Иерусалимском журнале, Зарубежных записках, Крещатике (Германия). Андрей Грицман является организатором и редактором сетевого журнала поэзии INTERPOEZIA. Эмигрантская поэзия вообще представляет собой мощный пласт мировой литературы, ее породил кровавый советский режим. Традиционно принято выделять четыре волны русской эмиграции, каждая из этих волн привносила в русскую диаспору за рубежом сотни интересных и талантливых поэтов. Сегодняшний режим Путина-Медведева не устраняет причины эмиграции, поэтому русская эмигрантская поэзия бессмертна в силу специфики нашего государственного устройства. "Кто улетает последним, не забудьте выключить свет в аэропорту" - в этой шутке много горькой истины. Наиболее значительна первая белоэмигрантская волна русской поэзии, это Георгий Адамович и Константин Бальмонт, Иван Бунин и Игорь Северянин, Владислав Ходасевич и Марина Цветаева, Саша Чёрный и Арсений Несмелов. В этом дневнике есть посты со стихами Арсения Несмелова - БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ, Броневик, Интервенты, Льстивый ветер целует в уста и другие стихи, Ты пришел ко мне проститься. К первой волне эмиграции принадлежал и поэт Дон-Аминадо.  Легендарный еврей Аминадав Шполянский (1888 - 1957) более известен как Дон Аминадо. Его изумительные стихи и афоризмы знала вся русская эмиграция от Нью-Йорка до Харбина. Поэт эмигрировал в начале 1920 года через Константинополь в Париж, где и прожил до Второй мировой войны. Во время войны он перебраться на юг Франции, а потом поселился под Парижем в Йере. В эмигрантской литературе творчеству Дон-Аминадо принадлежит заметное место. Его стихи и проза написаны в импрессионистической манере, мастерство основывается на аллюзиях и иронии. Дон Аминадо еще в далеком 1920 году предсказал Беловежскую пущу и распад Совдепии - пророк в своем Отечестве! Он ставил знак равенства между Гитлером и Сталиным, писал эпиграммы на кремлевских вождей. Его юмор порождал изречения и афоризмы, которые повторялись пьяными в кабаках и ораторами с трибун благородных собраний. *Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. *После пяти рюмок коньяку француз переходит на минеральную воду, а русский - на ты. *Авелю только сочувствуют, а про Каина даже поэмы пишут. Но мне лучше всего понравились вот эти строчки 1938 года: Жили. Были. Ели. Пили. Воду в ступе толокли. Вкруг да около ходили, Мимо главного прошли.  * * * Убого жили. Сказать не смели. Не тех любили, Кого хотели. Не те глаголы Не так спрягали. И сном тяжелым Свой век проспали... А мир был полон Чудес-загадок! Слезою солон, Любовью сладок, В словах и звуках Высок и ясен, И в самых муках Своих прекрасен. А мы за призрак Хватались каждый, Справлялись тризны, Томились жаждой. Боялись прозы, В стихах мечтали... А сами — розы Ногой топтали. И вот расплата За жизни наши... — В огне заката, Из смертной чаши, В смятеньи, в розни, С вином причастья, Мы пьём свой поздний Напиток счастья. ПОСЛЕСЛОВИЕ Жили. Были. Ели. Пили. Воду в ступе толокли. Вкруг да около ходили, Мимо главного прошли. © Дон Аминадо, 1938 год *** Расточали каждый час, Жили скверно и убого. И никто, никто из нас Никогда не верил в Бога. Ах, как было все равно Сердцу -- в царствии потемок! Пили красное вино И искали Незнакомок. Возносились в облака. Пережевывали стили. Да про душу мужика Столько слов наворотили, Что теперь еще саднит, При одном воспоминаньи. О, Россия! О, гранит, Распылившийся в изгнаньи! Ты была и будешь вновь. Только мы уже не будем. Про свою к тебе любовь Мы чужим расскажем людям. И, прияв пожатье плеч Как ответ и как расплату, При неверном блеске свеч Отойдем к Иосафату. И потомкам в глубь веков Предадим свой жребий русский: Прах ненужных дневников И Гарнье -- словарь французский. © Дон Аминадо, 1921 год *** Старый Лондон пахнет ромом, Жестью, дымом и туманом, Но и этот запах может Стать единственно желанным. В страшном каменном Нью-Йорке Пахнет жеваной резиной, Испарением асфальта И дыханием бензина. Ослепительный Неаполь, Весь пронизанный закатом, Пахнет мулами и слизью, Тухлой рыбой и мускатом. Город Гамбург пахнет снедью, Лесом, бочками и жиром, И гнетущим, вездесущим, Знаменитым добрым сыром. У Варшавы запах сладкий, И дразнящий, и несложный, Запах сахарно-мучнистый, Марципаново-пирожный. А Севилья пахнет кожей, Кипарисом и вербеной, И прекрасной чайной розой, Несравнимой, несравненной. Вечных запахов Парижа Только два. Они все те же: Запах жареных каштанов И фиалок запах свежий. Есть что вспомнить в поздний вечер, Когда мало жить осталось, То, чем в жизни этой бренной Сердце жадно надышалось!.. Но один есть в мире запах И одна есть в мире нега: Это русский зимний полдень, Это русский запах снега. Лишь его не может вспомнить Сердце, помнящее много. И уже толпятся тени У последнего порога. © Дон Аминадо *** Мы будем каяться пятнадцать лет подряд С остервенением. С упорным сладострастьем. Мы разведем такой чернильный яд И будем льстить с таким подобострастьем Державному Хозяину Земли, Как говорит крылатое реченье, Что нас самих, распластанных в пыли, Стошнит и даже вырвет в заключенье. Мы станем чистить, строить и тесать. И сыпать рожь в прохладный зев амбаров. Славянской вязью вывески писать И вожделеть кипящих самоваров. Мы будем ненавидеть Кременчуг За то, что в нем не собиралось вече. Нам станет чужд и неприятен юг За южные неправильности речи. Зато какой-нибудь Валдай или Торжок Внушат немалые восторги драматургам. И умилит нас каждый пирожок В Клину, между Москвой и Петербургом. Так протекут и так пройдут года: Корявый зуб поддерживает пломба. Наступит мир. И только иногда Взорвется освежающая бомба. Потом опять увязнет ноготок. И станет скучен самовар московский. И лихача, ватрушку и Восток Нежданно выбранит Димитрий Мережковский. Потом… О, Господи, Ты только вездесущ И волен надо всем преображеньем! Но, чую, вновь от беловежских пущ Пойдет начало с прежним продолженьем. И вкруг оси опишет новый круг История, бездарная, как бублик. И вновь по линии Вапнярка – Кременчуг Возникнет до семнадцати республик. И чье-то право обрести в борьбе Конгресс Труда попробует в Одессе. Тогда, о, Господи, возьми меня к Себе, Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе! © Дон Аминадо,1920 год *** Я тоже помню эти дни, И улицы, и переулки, И их зловещие огни, И топот, медленный и гулкий... Он замирал и снова рос, Неотвратимый и мятежный. Как смерть, как горечь поздних слез Перед разлукой неизбежной. Усталый свет ночной звезды, Заря, окрашенная кровью. Заиндевевшие сады Сбегали, жались к Приднепровью. Туман. Рассвет. Сырая мгла. Под снегом тополи седые. Во мгле, в тумане купола, Старинные и золотые. И вдруг... какой-то дальний стон, И зов бессильный, бесполезный. И крик, и рык, и скок, и звон, И конский храп, и лязг железный. Взлетели. Скачут. Близко. Вот! Уже не видят и не слышат. По низким лбам струится пот. Свистят. Ревут. И паром дышат. Какой забытый, древний сказ Восстановил из страшной были И эти щели вместо глаз, И выступ скул и сухожилий, И темных лиц неверный склад, И лоб, проросший шерстью длинной, И водяной, прозрачный взгляд Тысячелетний и звериный?!. О, эта киевская ночь, Которой нет конца и края... Все в мире можно превозмочь И отойти от скорби прочь, Благословляя и прощая, Понять. Простить. Но не забыть! Забыть той ночи невозможно… Ее нельзя душе изжить. И будет вечно сердце ныть И замирать в груди тревожно. И, свято в памяти храня Давно прошедшее, былое, Я говорю на склоне дня: - Пусть будет чуден без меня И Днепр, и многое другое... © Дон Аминадо, 1927 год Была весна. От Волги до Амура Вскрывались льды... Звенела песнь грача. Какая-то восторженная дура Лепила бюст супруги Ильича. И было так приятно от сознанья, Что мир земной не брошен и не пуст, Что если в нем имелися зиянья, То их заткнет, заполнит этот бюст. Как хорошо, что именно весною, Когда едва зазеленеет лист, Когда к земле, к земному перегною Из городов стремится пантеист. И в небеса, в лазурное пространство Уходит дым, зигзагами струясь, И всей Руси беднейшее крестьянство На тракторы садится, веселясь. Как хорошо, что в творческом припадке Под действием весеннего луча Пришло на ум какой-то психопатке Изобразить супругу Ильича. Ах, в этом есть языческое что-то! Кругом поля и тракторы древлян, И на путях, как столб у поворота, Стоит большой и страшный истукан, И смотрит в даль пронзительной лазури На черную под паром целину... А бандурист играет на бандуре Стравинского «Священную Весну». © Дон Аминадо, 1932 год *** Заключение В смысле дали мировой Власть идей непобедима: От Дахау до Нарыма Пересадки никакой. © Дон Аминадо, 1951 год В эти новогодние дни исполилось 16 лет со дня взятия Грозного федералами. По ящику не слышно было слов покаяния от властей, которые послали наших мальчишек на смерть. В этот день, в новогоднюю ночь на 31 декабря 1994 года пьяный Пашка Грачев отдал приказ о взятии столицы Ичкерии. Всем погибшим русским и чеченцам посвящаю этот клип.  |
| В избранное | ||
