«Любовь — это химия», — говорила моя учительница по химии. Та самая учительница, которой я написала, что больше всего ее уроки напоминают мне гестапо. Учительница, благодаря которой у меня был первый в жизни аффект (и нервный срыв) — я не помнила, что говорила и делала, так сильно ярость затмила сознание. Больше всего эта наша химичка любила унижать людей и говорить на отвлеченные от предмета темы. Поэтому доверия ей, конечно, не было — ни в смысле занятий, ни на тему чувств.

Про химию и любовь в жизни слышишь много раз. Как и другие теории, которые объясняют то, что мы называем «любовью». Но только у них у всех ложные предпосылки. Чаще всего любовью называют то, что ею не является, и вот именно этой подделке пытаются найти здравое объяснение.

Обычно люди хотят приукрасить любовью что-нибудь скучное. Страх. Пошлость. Инстинкт размножения.

Люди хотят счастья, им кажется, что счастье связано с любовью, а если счастье — это семья, и свадьба, и дети, и дача, то все это будет работать в любой последовательности. Заведем семью и дачу, и будет счастье, а значит, любовь.

Людям страшно в одиночестве, они чувствуют себя несчастными. Вывод: если избавишься от одиночества, то будешь счастливым. Страх одиночества — почти первобытный инстинкт, это стремление к обществу, которое поддержит в беде и болезни.

Схема в большинстве случаев такая: надо завести семью, вот женщина/мужчина, у нее/него руки, ноги, волосы, зубы (возможно, почти все свои), она/он тоже любит картофельные котлеты и «Прожекторперисхилтон», мы идеальная пара, будем жить в квартире дедушки, он, к счастью, недавно умер.

(Самое занятное начало отношений было у одной моей знакомой, которую будущий муж нашел на улице в сугробе без ботинок, пьяную в дым. Он принес ее к ней домой, она жила рядом с тем сугробом, и они вместе уже десять лет.)

А дальше все так развивается: «Он стрижет свою бороду, а волосы плохо смывает, но я люблю его». «У нас секс раз в месяц, но я люблю его». «Меня бесят ее ногти, но я люблю ее». И так люди утешают себя годами, вспоминая три или пять мгновений, когда им было почти хорошо.

Увы, мы живем в культуре, где всё, от книг до сериалов, навязывает нам либо ложные, либо трагические представления о любви.

Больше ста лет назад было так: ты выходишь замуж за человека, о котором мало что знаешь. И потом живешь с ним, пока один из вас не умрет. В большинстве случаев на второй или третий год вы уже друг друга ненавидите. И если ты влюбляешься в кого-то еще, то это стыдное, тайное, запретное чувство. Это всегда драма.

Поэтому все произведения XVIII–XX веков рассказывают нам трагические истории. Культура любви как страдания, как стремления к недостижимому или запретному идеалу (Ромео и Джульетта умерли, Дездемона умерла, Анна Каренина умерла, мистер Рочестер покалечен).

Во второй половине XX века уже можно было разводиться, но привычка ощущать любовь как трагедию осталась. Все отношения, которые мы сейчас видим в кино, в романах, — это история скандалов, непонимания, расставаний, разочарований. Трагедия превращается в фарс благодаря акценту на бытовых разногласиях — и это тупик.

«У нас все слишком хорошо», — говорит идол нулевых Керри Бредшоу из «Секса в большом городе» своему новому мужчине. Она огорчена. Все не может быть хорошо. Он не может быть просто добрым, влюбленным, честным. Любовь — это же страдание.

Мы без малейших сомнений принимаем скандалы и раздражение как часть любви. Этому нас научил XX век со всеми «Бриджит Джонс» и прочими «Женаты, с детьми».

XX век романтизировал взаимную усталость, привычку на грани с ненавистью, тоску, неудобства, безысходность и двадцатилетнюю ипотеку на квартиру.

«Я иногда лежу в постели и мечтаю убить своего мужа», — сказала главная героиня новых модных серий «Руководство по разводу для женщин». Хороший сериал. Но с характерным пороком — моралью. Массовая продукция стала более откровенной, более натуральной, и сексуальной, и жесткой, и едкой, но все равно главное в ней — несгибаемая мораль «вышла замуж — терпи». В «Руководстве» успешная женщина после 17 лет брака разводится с мужем, который был домохозяином, но в итоге мы понимаем — они снова будут вместе. Хенк Муди из Californication был классным сексуальным парнем только потому, что от него ушла жена — и вот он ее вернул, и теперь все изменится.

И так бывает. Но нам навязывают догму, не оставляют выбора. Типа «несчастливых браков не бывает — просто вы слишком эгоистичные, ленивые и нетерпеливые».

Нам все время показывают, что мы должны любить семью, идею семьи, а не определенного человека. «Ладно, — соглашаются новые раскрепощенные моралисты. — Все мы понимаем, что за десять или пятнадцать лет друг от друга можно озвереть. Отдохните, займитесь сексом с кем попало, влюбитесь там в человека на десять лет младше, но поймите уже, наконец, что нет лучше того, с кем вы двадцать лет писали в один унитаз. У вас дети, у вас обязательства, у вас геморрой. Кому вы такие нужны?»

Любовь повсюду. Но лишь такая ее трактовка, которая соответствует государственной и религиозной политике размножения и кредитования.

Моя подруга развелась с мужем, чем вызвала ужасное негодование родственников и друзей. Они считали, что она обезумела. Муж ведь такой замечательный: и деньги есть, и прекрасная квартира, и семья у него чудесная, и он так ее любит, так любит. Но есть странные личности, которые не любят на самом деле, а любят показывать, как они любят. Таким образом они какие-то баллы себе нарабатывают: вот, мол, какой я прекрасный тонкий человек. Без публики им, как правило, очень нравится тиранить и манипулировать — они делают все возможное, чтобы подчинить своему вкусу, своим привычкам. Иногда это делается под видом блага: человек, допустим, покупает тебе новое дорогое платье, но совсем не в твоем стиле, а если оно тебе не нравится, то он так обижается, что ты чувствуешь себя кругом виноватой.

Подруга от такого мужа сбежала — и до сих пор терпит упреки матери. А сбежала она потому, что влюбилась — так сильно, как сама от себя не ожидала. Такой любви даже не было в ее представлениях. Он ровесник, не богат, не патриарх, он живет в другой стране. О таких отношениях не снимают сериалы. Но она узнала единственную любовь, которую можно называть любовью. Это когда люди так подходят друг другу, и так нежно и страстно друг к другу относятся, и так восхищаются тем, что между ними происходит, что они не ругаются, у них нет конфликтов. Никакой на хрен драмы. Все отлично. Между ними есть только доверие и счастье, им совсем не хочется отстаивать свою территорию, потому что им вдвоем на ней не тесно.

И если у тебя с человеком любовь, то очень меняется секс. Ты узнаешь о себе много нового. Делаешь то, чего никогда не делала и была уверена, что не сделаешь. Не потому что он тебя просит, а потому что у тебя появляются новые желания. Настоящая любовь создает такое доверие и такую страсть, что в ней не помещаются предрассудки. Душевное, интеллектуальное и животное становятся идеальным единым целым.

Так происходит, когда люди ничего друг от друга не ждут. Не в том унылом смысле, когда это производная цинизма, когда это такая самозащита. А когда у них нет уже этой зацикленности на общественных требованиях (женитесь и размножайтесь, покупайте стиральные машинки в рассрочку!), и когда они достаточно уверены в себе, чтобы не страдать от одиночества.

Страдания и страхи — очень плохая основа для чувств. Я однажды поняла, что почти все мои отношения были на базе каких-то трагедий. То я из дома ушла в 18 лет в одних шортах и футболке, то папа умер. Какие-то такие причины, и ощущение растерянности, и страх перед действительностью. Я склеивала свои страхи со страхами другого человека — и мы были рады обманываться тем, что теперь нам вдвоем будет лучше.

Может, и будет. Но недолго.

Нет никакой уверенности в том, что эта самая «настоящая любовь» — надолго. Может, да, а может, и нет. Но суть в том, что любовь основана на честности и на желании быть счастливым, а не найти спасение. Только счастливый человек может влюбиться в того, кто сделает его еще более счастливым.

Арина Холина