Вышла книга лауреата «Большой книги» Юрия Буйды «Яд и мед» — о русской национальной идее и идеалах, которые выше правды.

В литературе можно говорить темами, сюжетами, героями. Юрий Буйда в своей новой книге «Яд и мед» делает это запахами. В его одноименной повести и включенных в книгу рассказах их диапазон варьируется от кислого коньячного душка и связанного с ним духа натопленной старорусской гостиной до трупного смрада в холодном холле.

Действие повести начинается в 90-х годах XIX века и заканчивается развалом Советского Союза. Семейство Осорьиных, потомков княжеского рода, не загнивает в среднерусской глуши, не спивается и не имеет традиционной для таких сюжетов ярко выраженной тяги к накопительству. Зато здесь все врут, изменяют, женятся на нелюбимых, ругаются, словом, грешат на все лады. Однажды в доме убивают случайную гостью, и главная героиня — Тати, «ось осорьинского мира», берет всю вину на себя.

На этом месте повесть, смысловым центром которой является жизненный уклад, надевает маску низкопробного детектива.

Но ничего не меняется. Герои изо всех сил отворачиваются от правды: настоящий убийца не найден — и не надо.

Постепенно интрига сводится к «голой мертвой женщине», лежащей на черном мраморном полу в холле. И на ней же заканчивается.

Эта связь «голого» и «мертвого» крайне важна для Буйды. Все его герои обнажены и мертвы.

Дом — единственный «живой» персонаж, своенравный и капризный, не терпящий случайных людей. Буйда не пытается изобразить «хмурых людей» Чехова или лишних и непонятых персонажей Пушкина и Лермонтова. Главное качество его героев — холодное, мертвое превосходство, которому прощается все: «Они и при царях были господами, и при большевиках, и сейчас…» В результате

Осорьины оказываются семейством, готовым принять и понять и загулявшую Каренину, и зарубившего старушку Раскольникова.

Это совершенно иной ответ на вопрос о преступлении и наказании. Правда как категория здесь просто не существует. Кто-то должен взять на себя грех и умереть с ним, говорит Буйда, «дабы не было уже ничего проклятого».

Отношения героев друг с другом, с историей, с общим прошлым играют здесь роль фона, который вполне можно не замечать. Главное — дом как образ жизни, в который персонажи врастают корнями. «Яд и мед» рассказывает о верности формам, в условиях которых содержание становится не таким уж и важным. Именно в этой форме Буйда видит русскую национальную идею: «Земля у нас есть, а дома — нету». Дом, таким образом, становится единицей мира, которая должна вытеснить из современной литературы личность.

Буйда дает понять, что и в кафкианском Замке кто-то был счастлив: рожал и воспитывал детей, пил чай, говорил о литературе.

Однако есть ощущение, что Буйду интересует не столько «мысль семейная» и русская национальная идея, сколько область чувственного, наиболее податливая его манере рисовать реальность через запахи.

Он выводит женские образы всех мастей: перед одними трепеща, как перед святыми дарами, других описывая с каким-то буйным мужским самодовольством.

Так, полудемоническая хозяйка дома Тати у Буйды — как будто наследница Иды Змойро из его же романа «Синяя кровь». Тати и есть женщина с «синей кровью», всем маскам предпочитающая ледяную гениальность. А вот домоправительницу Нинон в «Яде и меде» он описывает чуть не со смехом — она, конечно, «знает обо всем, что происходит в доме на самом деле», но при этом ее портрет исчерпывается непреходящей влюбленностью и «прекрасной грудью».

Свить дворянское гнездо в советских декорациях, правда, не получается ни у одной, ни у другой.

«Яд и мед» дополняет цикл рассказов «Осорьинские хроники» — пеструю смесь семейных преданий, стилизованных не то под русские народные сказки, не то под монастырские летописи. Это девять коротких и довольно жестоких рассказов о предках Осорьиных: былинных богатырях, князьях и серых кардиналах. Благодаря этим историям в книге появляются прекрасные блудницы с отрезанными языками и свиньи, питающиеся человеческим мясом, а повесть разрастается до размеров семейной саги.

В своем предыдущем романе «Вор, шпион и убийца», за который Буйда получил третий приз премии «Большая книга», он устами одной из героинь провозгласил, что писатель «убивает живое ради прекрасного».

«Яд и мед» — повесть во всех отношениях прекрасная, однако жизнью здесь и не пахнет. Художественный мир Буйды — плотный и душный, его границы ощутимы почти физически: кажется, что дом в поселке Жукова Гора — единственная обитаемая географическая точка на глобусе.

Но важное другое: Буйда возвращает в литературу категорию быта, не связанную с грязной посудой и стяжательством. Соль на столе, шпаги и знамена на стенах, мраморные статуи в холле — весь этот пыльный, но родной уют заменяет его героям жизнь. И он же привносит в повесть ощущение густого, безвыходного счастья.