История про то, как уволенный из банка топ-менеджер решил найти новый смысл жизни. А именно открыть рюмочную.

Добрый день, господа. Разрешите представиться: теперь я — человек, лишенный власти. ЧУВ. Человек, утерявший власть.

Недавно двери нашего банка закрылись навсегда, и за дверьми остались 15 лет нервного труда. А так как труженикам аннулированного банка золотых парашютов не положено, мы, топ-менеджеры, оказались еще и пропащими людьми — без статуса и ясной жизненной перспективы.

В тот день солнце, как назло, светило ярко, наша отверженная группа (как это писали физиологические очеркисты в XIX веке), выброшенная на обочину жизни, гляделась несколько похоронно среди офисного планктона, беззаботно курящего, радующегося краткой свободе и предстоящим компенсациям.

Вскоре один знакомый банкир спрыгнул с 12-го этажа, попав в последнюю секунду в фокус подъездной камеры. В миг приземления его галстук напоминал огромный вопросительный знак. Жена погибшего до сих пор доказывает РПЦ, что муж просто поскользнулся. Да, в общем, это именно так и можно понимать.

Через два дня мне позвонил бывший акционер. Из телефонной трубки пахнуло Средиземноморьем. «Ты о плохом не думай, главное — человеком жить надо, — на той стороне ласково шумело море и прожорливо кричали чайки. - Не сопли жевать, а бизнес делать. Банки-то всё. Спасибо, если через два года останется сотня, кому ты там нужен. Люди ждут идей, а инвесторов мы найдем, инвесторы всегда найдутся. У народа большой спрос на “пузо”, так что на шаг вперед смотри... ну добро. Только на месте не стоять... стоять на месте - все потерять...»

Да я и потерял. Терять для меня уже стало традицией. И на шаг вперед смотреть — совет бессмысленный. Смотрели и на два, даже на три, да ничего не разглядели. За 25 лет я начинал четыре раза, все четыре раза с нуля, и уже на второй-третий раз хотелось нарушить вечный закон жизни тем самым лихим прыжком с 12-го этажа, потому что не хочу я заниматься бизнесом. Особенно мелким, ненавистным, скандальным, потным, орущим и копеечным. Благо еще с работы в банке осточертел он мне вечными своими просрочками, невозвратами, нарушениями графика погашений, вечными просьбами реклассификации условий ссуды и бухгалтерами с вечно косыми от вранья глазами.

И в игре «ставка на пузо» я игрок неважный. Да, еда нынче в моде. Страна стресс заедает. Где употребить пищу, мне хорошо известно, а вот как на ней заработать?

Есть неплохое местечко «Пушкин», «Обломов» тоже, там мне три раза с извинениями дожаривали гуся. Не раз случалось, потягивал, что там подают потягивать, в многочисленных английских пивных. И хоть эль — питье не мое, «буфет» во многих из них был достойный. Окруженный гордыми официантами, сиживал я и за черной бутылочкой саперави в грузинских «кулинарных» башнях.

Знакомства тоже были, крепкие понятийные знакомства с несколькими рестораторами средней руки, гордо сводившими концы с концами. И конечно, в силу профессиональной деятельности общался с массой лишенцев, прогоревших на кулинарных проектах. Обычно все беды происходили от неопытности, отсутствия необходимого финансирования, нехватки времени, неудачного места… — от чего только не происходили. Разоренные были всегда. А теперь!

Как миражи, тихо исчезли славные местечки. Ушел «Бурый Лис», накрылась «испанская» «Тапа де Комида», новаторский дегустационный зал «Винтаж», набитый приблудами, которые позволяли дегустировать любое вино, не открывая бутылку, а так, через хитрый дегустационный аппарат типа шприца. А ведь это были «намоленные» (нажратые) места с добрыми традициями, устоявшейся клиентурой, даже с атмосферой. Годы работы и вложений. О таких вложениях и думать не хотелось. А думать было надо. Неведомые, загорелые, в золотом средиземноморском песке, инвесторы ждали моих предложений. Запрос на пузо!

Стал я вспоминать далекое. Закопченный казан на Павелецкой, возле которого я ел самый хороший ферганский плов.

А какая вьетнамская обжорка прячется (пряталась?) на Савеловском вокзале, где на четыре кастрюли, три стола и пять вьетнамцев выходил чан супа фо такого качества, что даже во Вьетнаме, говорят, такой не везде попробуешь. Сюда, о чудо, в выходные стоит очередь. А еще на Даниловском рынке во все квазиэтнические фастфуды стоит очередь, но там у них золоченая аутентичность.

Или хинкали. Вкусные хинкали дожидаются любителей в тайных, не известных москвичам местечках. И самые годные я пробовал в маленьком шалмане на Сиреневом бульваре. Бульон, перец, тонкое тесто, банка аджики, жареный сулугуни. И народу там всегда — задавись. А вложения в этот бизнес смешные — 50 метров аренды, четверо на кухне и один официант.

Что и говорить, привлекательная бизнес-модель. Да только с одной неувязочкой — с той, что не китаец я, не вьетнамец и даже не грузин. И ничего с этим уже не поделать.

И куда смотреть бедному славянину — на шаг вперед всех, но в сторону пуза? В общем, увидел я потаенную область, которую раньше не знал, да и знать не хотел. Рюмочная. Ну, конечно, я знал о всяких хипстерских «Камчатках», решенных в духе «СССР-нуар», но я о подлинности. Поставить на простоту.

В ней спокойно и мирно. Ну да, дешевый пластик, шесть столов, метров 70 площади, «кухня за занавеской», то есть, скорее, место, где режут и жгут сосиски.

Пошел я на разведку в распивочную.

За одним столиком сидел краснолицый мужчина средних лет и крепко думал о жизни, за высокой стойкой двое бородатых мужчин с рюкзаками молча приканчивали поллитру. Наверное, готовились к походу. Трое посетителей в два часа дня — это неплохо, а так как я и потом «мониторил это бизнес-объект», то должен признать: пустым не видел ни разу. Значит (так как народ сидит там не дольше получаса — сам сидел; и только вечером подольше), проходимость не меньше 70 человек за день. А то и сто.

Я грубо, но быстро подсчитал баланс.

А также доходы, расходы и cash flow заведения. Конечно, не претендуя на точность, просто для оценки жизнеспособности едальни. Меню кратко: водка праздничная — 50 рублей, столичная — 75, бутерброды с ветчиной и сыром — 70, сосиска — 35. Были там и горячие бутерброды, и шпик, и водки иных сортов, кизлярский коньяк, пюре с нюрнбергскими колбасками. Язык не проглотишь, но и не отравишься. Проверено.

Водка «Праздничная» пьется, конечно, жестковато. Наверное, дождливый был сезон и мало настоялась в жестяной цистерне. Бутылка стоит 170 рублей (в магазине; опт, разумеется, дешевле). Себестоимость одной порции 0,05 — 34 рубля. Значит, около 50% сверх себестоимости идет в маржу.

С сосиски можно взять рублей 20, не меньше и с прочих блюд. Значит со среднего чека в 200-250 рублей половина — заведению в плюс. Какой там «Обломов»!

В общем, это под миллион в месяц. Минус 300 тысяч аренда, 60 — алкогольный сбор, защита от пожарников, зарплата служащих и проч. (проч. всегда надо закладывать), и все равно вырисовывается вполне рабочий кусок рублей в 300–350. Почти как раз зарплата топ-менеджера в средней компании (я не сказал крупной).

Но не оросит, инвесторов это не оросит, так же как и меня. На всех — 350 штук, и пахать в поте лица? Нет, лучше во двор под лопухи с жесткой «Праздничной». Но главное, из рюмочных ушел драйв, шум времени, протест, вызов. Ушел пьющий интеллигент. Без разночинца заведение не поднимешь.

А где он вообще сейчас пьет — разночинец на зарплате?

Я печально шел домой. Мимо меня по раскаленной плитке прошел длиннополый мужик в узких желтых штанах. С ним была семенящая баба в кедиках. Потом меня обогнала еще пара умалишенных с узелками на затылках.

В общем, секта хипстеров шла на зов. Из-за кустов, с какой-то подозрительной дощатой площадки, окруженной деревянными перилами, раздался пронзительный крик: «Эй, Гулливер, запень “Кожедуба”!». Стало как-то страшно.

Что ж, закончу этот долгий день среди молодежи. Беснующееся солнце превратило мою тень в богомола, пот залил очки, и как-то очень, очень захотелось смыть усталость ледяным лагером с хмелевым оттенком.

Бар оказался весьма безвкусно, но богато отделан. Прохладен и вместителен. Здесь одна аренда рублей в 600 000 встанет. Три зала, человек десять ждут заказы. Впечатляет. Сразу видать, серьезный оборот.

Выбрал место в углу. Не сказал бы, что все на меня уставились, но и родными не стали. Посетители — ребятишки и девчата до двадцати пяти. Ну, как одеваются хипстеры, знают все. Хорошо, что на мне не было галстука. «Шпатена», — сказал я запекшимися губами.

— Вы сказали «Шпатена»? — с удивлением повторил официант с длинной эльфийской косичкой на полувыбритом черепе. — Такого пива у нас нет!

— Ну, «Будвайзер», «Карслберг», «Ханикен», «Пилснер», хоть «Амстел». «Гролш»!

— Да хоть убейтесь, нету, — задорно сказал он. — Не держим.

— А что же вы пьете? — уже в сильном раздражении спросил я.

— Мы пьем все, — мягко улыбнулся официант. — Теплоту солнца, прохладу воды, вереск, мед, цветы, дубовые листья… мы пьем наш мир, с миром в душе и рады поделить его с вами…

Это было слишком. Плохой день.

— Некоторые, — сказал юноша, — называют его крафтом, но это неправильно…

Господи, помоги! Вот отчего из-за кустов заказывали «Кожедуба»!

Крафт — это крах. Мы как-то с сотрудниками (когда у меня еще были сотрудники) смеху ради распили этот черный, как нефть, коктейль Молотова (на этикетке — мужественное лицо поколения). Ощущение, что в машинное масло плеснули авиационного бензина и залакировали карамелькой.

Пока я силился что-то вымолвить, вокруг эльфийца уже собрались несколько членов секты свидетелей крафта.

— Я пить хочу, — зачем-то сказал я.

— Как раз для вас, — бармен снова улыбнулся, — рекомендую эль IPA. Фактически это один из первых белых элей Великобритании, легкий, но мощный. Напоминает лагер. Попробуете?

А куда мне деваться?

— 430 рублей.

— Сколько? — взревел я.

— А теперь, — официант, как проповедник, поднял перед собой обе ладони, — постарайтесь забыть обо всем плохом, что с вами сегодня было. Забудьте о негативе! Сосредоточьтесь только на этом вине. Я говорю «вино», потому что крафтовый эль — это на самом деле больше вино, чем пиво, вино друидов, в котором они смогли сконцентрировать все силы природы, корни и звезды, и…

— Давай сюда, — с угрозой сказал я.

— Вы только пейте не одним глотком, попробуйте нащупать округлости…

Я глотнул. Корни и звезды прыснули у меня изо рта. Это был вкус дегтя с хреном.

— Деньги верни, — хмуро сказал я. — И так скверно не шути больше с посетителями.

И тут он обиделся. Может, из-за денег. «Крафт — это искусство, не ремесло, каждый паучок, упавший в сусло, добавляет свой тон и послевкусие», — бормотал он.

Но в заключение очень холодно отчеканил, что есть хмелевой показатель степени горечи — IBU, и этот показатель в IPA составляет около 50, а в Императорском стауте — целых 120. А кто посмеет сказать, что императорский стаут плох?

Я ушел.

Я понял, что крафтовое заведение — это магазин иллюзий, а с рюмочной такого фокуса ну никак не получится. Время другое. Когда меня разбудил утренний звонок, я уже все знал: «Что ж… Плохо, брат, большего я от тебя ждал, люди на тебя надеялись, но оставайся человеком, смотри на шаг вперед…» — он что-то еще говорил и говорил, но уж слишком громко разорались чайки, а когда им хочется есть, они кричат очень громко.

Наваливался новый, тоже вызывающе солнечный, непривычно пустой день.

Сергей Найденов