Не так давно вся страна пришла в невиданное возбуждение от того, что на неделю один из ее граждан — правда, единственный, от которого здесь все зависит, — «ушел в тень». А двумя годами ранее почти никто не обратил внимания, например, на показательное признание вице-премьера Ольги Голодец о том, что государство вообще не понимает, чем и как заняты как минимум 38 из 86 млн трудоспособных россиян. Мы, похоже, еще не смирились с тем, что хозяин страны может подолгу отсутствовать, но «растворение» ее самой в бесконечных оттенках серого давно не вызывает у нас беспокойства.

Между тем сейчас наступает время, когда вопрос о том, какая часть российской экономики находится «в тени», более не выглядит риторическим.

Долгие пятнадцать лет российская бюрократия укрепляла свою власть над страной через усложнение и ужесточение существующего законодательства. За это время Государственная дума, а также министерства и ведомства приняли и издали более 18 тыс. законов и нормативных документов, регламентирующих коммерческую деятельность граждан и организаций. Многие из них в той или иной мере противоречат друг другу, и большая часть направлена на ужесточение налогового давления на бизнес.

Развивающиеся экономики нигде не обеспечивают предпринимателям таких гарантий, как устойчивые демократические государства. Их неустроенность предполагает высокие риски для бизнеса, которые могут компенсироваться только высокой доходностью — и, соответственно, низкими налогами.

Для развитых стран Европы характерна доля налогов в ВВП на уровне 45–50% в условиях практически нулевого роста. В США эта доля намного ниже — на уровне 30–32%, и темпы экономического развития тут традиционно выше. В самых успешных развивающихся странах — Китае, Турции, Индии — эта пропорция еще ниже (16–22%), и именно они выступают глобальными двигателями хозяйственного прогресса. Россия с ее бюрократическим произволом и долей налоговых сборов в ВВП на уровне 36% не могла бы развиваться теми темпами, какими она развивалась в 2000-е годы, если бы не одно обстоятельство — вполне причем очевидное.

Это обстоятельство — и есть теневая экономика.

Государство может обложить налогами только официальный сектор. Чем выше налоги при отсутствии нормальных государственных услуг (обеспечения правопорядка, равных условий для бизнеса, ограничения коррупции), тем бóльшая часть экономики перестает быть на виду. «Серый» сектор есть везде — но одно дело 9% «теневой экономики» в США при налогах в 30% от ВВП и совсем другое — 71% в Боливии при формальной налоговой нагрузке 56% официального ВВП. Легко заметить: при «полном учете» экономических реалий налоги в Боливии в отношении к общей экономической активности все равно ниже, чем в США, — иного просто не может быть.

«Тень» идеально выравнивает хозяйственные условия; как говорится, природу не перехитришь. Но российские власти в последнее время занимаются как раз этим. Да, они признают, что треть экономически активного населения работает непонятно где — но вместо того, чтобы снизить страховые платежи и упростить трудовое законодательство, делают прямо противоположное.

Сколько, к примеру, перечислял предприниматель страховых платежей, чтобы выплатить работнику в 2009 г. зарплату в сумме 900 тыс. рублей в год? 110,8 тыс. рублей. Сколько он должен был перечислить в страховые фонды в 2014-м с той же зарплаты? 216,1 тыс. руб. — почти вдвое больше. «Наверху» серьезно считают, что в таких условиях предприниматели будут начислять своим служащим официальные зарплаты? Или там полагают, что сами работники имеют какой-то мотив требовать официального расчета, если замораживается накопительная часть пенсии, вся пенсионная система трещит по швам, а здравоохранение почти официально становится платным?

Тут уже и бизнес, и трудящиеся консенсусно проголосуют за зарплату «в конвертах»!

На протяжении 2000-х годов власти осознанно шли на то, что значительная часть собственности переоформлялась на офшорные компании. Это во многом было частью путинского «договора элит»: бизнес платит налоги, но не обязан отчитываться за цепочки владения, которые позволяют ему разбираться между собой в зарубежных судах. Передел собственности в пользу чиновников также предполагал нежелательность «засветки». Но в 2014 г. положение изменилось, и сейчас принят «антиофшорный» закон, по которому власти приписали себе право взимать налоги с доходов принадлежащих россиянам офшорных компаний.

Ответ последует немедленно — условием подпадания под этот закон является статус российского налогового резидента: поэтому сверхбогатые граждане будут жить вне страны более 183 дней в году и ни с какими проблемами не столкнутся. Зато бюджет лишится значительных сумм подоходного налога, который они платили с доходов, зарабатывавшихся внутри страны.

Государство пытается в последнее время организовать и «лобовые атаки»: в прошлом году были резко повышены налоги на малый бизнес, в этом — вводятся новые кадастровые расценки на объекты недвижимости, которые часто превосходят их рыночную стоимость. Этих платежей бизнес избежать не сможет — но это означает лишь одно: бизнес начнет более радикально «прятать» занятость и прибыль.

В 2013 г. министр финансов Антон Силуанов определял долю «серой экономики» в 15–20% ВВП России. В то же время аналитики американского института Global Financial Integrity называли втрое большую шифру — 46%. Отчасти с ними соглашался советник российского президента Андрей Белоусов, отмечавший, что если малый бизнес выйдет из тени, его доля в российском ВВП вырастет с официальных 19% до 45–50%. Я полагаю, что последние оценки достаточно близки к реальности (компания A.T.Kearney определяет уровень теневого бизнеса в Италии в 21% ВВП, в Греции и Польше — в 24%, в Румынии и Болгарии — в 28–31%; в России ситуация вряд ли может быть лучше). Если это так, то оказывается, что налоговая нагрузка на всю российскую экономику приближается к тем 20%, при которых развивающаяся страна может развиваться. Однако именно сейчас ситуация готова поменяться.

Кризис создает для правительства массу сложностей. Его первая реакция на падающие цены на нефть — девальвация — решила проблему с наполнением бюджета (экспортные пошлины, дающие более трети доходов, номинированы в долларах, а расходы — в рублях), но создала много новых.

Зарплаты сократились, и вопрос экономии на налогах встал более остро. Усугубились проблемы со сбытом, и желание платить налог на прибыль исчезло. Массово убыли мигранты, и рынок «теневого труда» расширился. Власти могут в своем «диалоге» с бизнесом уповать только на силу — но репрессивный аппарат слишком коррумпирован, чтобы не закрывать глаза на нарушения (и в особенности тогда, когда ресурс для оплаты «коррупционных услуг» у бизнеса ограничен).

Российская экономика сегодня совершенно серьезно готова «уйти в тень» в масштабах, невиданных со времен «лихих 90-х».

На мой взгляд, никакие усилия отечественных властей не обеспечат сборов в виде налогов и страховых платежей более 20% реального размера ВВП России. Перед властью стоит сегодня критически важная дилемма: она может или провести масштабное снижение налогов и экономическую либерализацию — с тем чтобы вывести миллионы предпринимателей из «тени»; или еще сильнее повысить налоги на официальную часть экономики, при этом еще более ее сократив.

Если бы в Кремле руководствовались логикой бизнеса, там наверняка выбрали бы первый вариант. Но сегодня власти заняты геополитикой и идеологией, считая экономику лишь инструментом реализации своих «великодержавных» планов.

Но, к сожалению или к счастью, экономика никогда надолго не «прогибается» под политику. Поэтому российский бизнес будет тем устойчивее уходить в «тень», чем активнее вожди государства будут купаться в лучах политической славы.

Владислав Иноземцев