– Поговорим о том, как СССР пытался решить проблему НАТО – с самого начала и до брежневских времён.

– Создание НАТО было серьёзным вызовом для советской внешней политики. Напомню, что главной задачей Советского Союза после войны было сохранение и укрепление расширившейся в результате войны сферы влияния, прежде всего в Европе. Но планировалось достичь этого без возбуждения антагонизма со стороны Запада, без возникновения враждебной коалиции с её англо-саксонским стержнем, который бы превосходил Советский Союз и его новых союзников по своим ресурсам, прежде всего экономическим. При этом ставка делалась на так называемые и явно преувеличиваемые «межимпериалистические противоречия» (в том числе – между США и Великобританией), а также на углубление общего кризиса капитализма, что отражало глубокие доктринёрские убеждения советского руководства. Известно, с каким нетерпением Сталин ожидал нового большого кризиса в США после войны, расспрашивая об этом своих американских собеседников.

Если первая задача – консолидация сферы влияния (прежде всего – в Центральной и Восточной Европе) была худо-бедно решена, то вторую решить не удалось. Эта консолидация досталась ценой резкого обострения отношений с Западом и начала холодной войны. Напомню, что стратегической целью Запада в холодной войне было как раз вытеснение Советского Союза из новой сферы влияния, возвращение его к границам 1941 г., а лучше 1939 г. Но сделать это предполагалось без большой войны с Советским Союзом – всеми средствами, кроме войны горячей, ибо воевать с СССР напрямую считалось слишком рискованно.  По сути речь шла о том, чтобы пересмотреть итоги Второй мировой, лишив Советский Союз геополитических плодов победы в ней. 

Вернёмся к ситуации 1949 г., к моменту создания НАТО. Соотношение сил и намерений обеих сторон были таковы. На Западе разведка и дипломатия исходили из того, что Советский Союз не будет в состоянии, даже если захочет, развязать большую войну в Европе в течение десяти-пятнадцати ближайших лет. У него нет на это ни ресурсов, ни воли, ни готовности воевать. Сталин со своей стороны тоже не считал, что стране грозит скорое военное нападение со стороны Запада и только что созданной НАТО. Сама реакция на создание этого блока была довольно умеренной. Последовало заявление МИДа и Советского правительства, в которых говорилось, что это агрессивный блок, что всё это идёт в нарушение Устава ООН и так далее, но никаких ответных мер военного характера советское руководство не предпринимало, хотя в целом соотношение сил, если брать военное его измерение, было не в пользу Советского Союза.

По обычным вооружениям страны НАТО не могли рассчитывать на успех в открытом военном противостоянии – тем более что НАТО существовало пока на бумаге, а объединённые вооружённые силы появятся у альянса лишь во время и под воздействием Корейской войны. Но Советский Союз был уязвим для атомного нападения, прежде всего – американского. До 1955–1956 гг. страна была практически беззащитной перед атомными бомбардировками США: не было толком эффективных систем ПВО, не было ещё в достаточном количестве тяжёлых бомбардировщиков для ответного удара. Американские боевые самолёты систематически и безнаказанно нарушали воздушное пространство СССР. Поэтому угрозу такого нападения нельзя было списать со счетов. К тому же в самих Соединённых Штатах велись дебаты, и даже открытые, о необходимости нанесения превентивного атомного удара по СССР, особенно после испытания первого советского атомного устройства в августе 1949 года. Возникал соблазн упреждающего, превентивного удара по Советскому Союзу до того, как он приобретёт средства доставки и создаст достаточное количество атомных боезарядов. Это, естественно, обостряло обстановку и создавало ситуацию военной опасности.

В этом свете вся советская послевоенная внешняя политика была направлена на решение главной проблемы – как ослабить эту угрозу и её главного носителя в виде НАТО. Отсюда – два основных направления внешней политики СССР.

Первое – это, естественно, создание противовеса, своего военно-политического блока, который был бы по крайней мере сопоставим, а лучше превосходил бы НАТО по своим военным ресурсам. В этом отношении работа начинается сразу после создания НАТО. В 1949 г. создаётся СЭВ, начинается экономическая интеграция. А в начале 1951 г. проходит известное совещание у Сталина с руководителями соцстран, на котором он ставит задачу форсированной милитаризации этих стран, усиления боеготовности в ближайшие три года, рассчитывая, что к тому времени США увязнут в войне в Корее и в Европе создадутся новые возможности при наличии военного перевеса. Начинается складывание военного взаимодействия с соцстранами, хотя по степени военной интеграции советская сторона отставала от НАТО.

Вторым направлением, естественно, было ослабление противника. Как тогда выражались в советских документах внутреннего пользования, надо было «расшатать» этот блок снаружи и/или «разложить» его изнутри. При этом явно недооценивалась прочность евроатлантической солидарности и взаимовыгодный характер отношений внутри НАТО. Методы использовались разные: от мягких политико-дипломатических до жёстких. Были сделаны небезуспешные попытки ограничить военное присутствие НАТО в близких к советским границам стран, например, в Норвегии, которая обещала не размещать на своей территории ядерное оружие. Этого не удалось достичь в отношении Турции, которая вступила в НАТО вместе с Грецией в 1952 году. Другой задачей было предотвращение ремилитаризации Западной Германии и её вхождения в НАТО. Потому что в Москве, как, впрочем, и в Вашингтоне, и в Лондоне, хорошо понимали, что без германской военной и экономической мощи НАТО будет не эффективной.

Здесь заметный шаг – известное предложение 1952 г. об объединении Германии на нейтральной основе как способ предотвращения интеграции Западной Германии в НАТО. План не прошёл. Более масштабные шаги в этом духе были сделаны уже после Сталина в 1954–1955 гг. связи с очередным заседанием Совета министров иностранных дел и встречей в верхах в Женеве. Советская дипломатия подготовила целый пакет договорённостей, направленных на ослабление угрозы со стороны НАТО.

Предлагалось в качестве альтернативы западному плану создания Европейского оборонительного сообщества (ЕОС) с участием ФРГ основать систему коллективной безопасности в Европе. Она предусматривала включить в Общеевропейский договор о коллективной безопасности оба германских государства, а КНР и США предоставить статус наблюдателей. Западные страны отвергли это предложение как направленное на подрыв НАТО и вытеснение США из Европы. В ответ советская позиция была скорректирована в более гибком и приемлемом для западных партнёров духе. Здесь-то и появились впервые идеи включения США в систему европейской безопасности и вступления СССР в НАТО. Планировщики МИД предложили мягкую увязку этих двух вопросов, но, дабы не выступать в качестве просителя, было решено «ограничиться выражением готовности рассмотреть совместно с заинтересованными сторонами вопрос об участии СССР в Североатлантическом договоре». В Москве считали, что ведут беспроигрышную игру: в случае отказа СССР получит пропагандистский, а в случае согласия – политический выигрыш, поскольку (как говорилось в служебной записке МИД), «… в результате присоединения СССР к Североатлантическому союзу, последний коренным образом изменил бы свой характер и был бы взорван как агрессивная, направленная против СССР группировка государств». Публично говорилось о том, что НАТО в таком случае перестанет быть замкнутой военной группировкой и будет открыта для присоединения других европейских стран. В перспективе эта система коллективной безопасности должна была привести к ликвидации военного противостояния и роспуску самого НАТО.

Замысел СССР был разгадан на Западе, отвергнувшем эти предложения. По словам генсека НАТО лорда Исмея, не могло быть и речи о принятии Советского Союза в НАТО: «В тот день, когда СССР приобретёт все качества, необходимые для принятия в НАТО, существование этой организации утратит смысл и страны-члены смогут продолжать своё сотрудничество в рамках ООН». Хотя создание ЕОС сорвалось из-за позиции французского парламента, в октябре 1954 г. были заключены Парижские соглашения, которые узаконили ремилитаризацию ФРГ и её включение в НАТО. В ответ советская дипломатия пошла на неоправданную денонсацию союзных договоров военных лет с Великобританией и Францией и заключение Варшавского договора. Но сама идея создания системы коллективной безопасности в Европе (если не взамен НАТО, то, по крайней мере, в качестве амортизатора этого блокового противостояния) сохранилась и будет развита в 1960-х гг., что приведёт к созданию этой системы безопасности на базе ОБСЕ.

Кроме того, послесталинское руководство взяло курс на улучшение отношений с натовскими странами, в том числе ключевыми – Великобританией, Францией, а затем и с ФРГ. Сейчас трудно поверить, но во второй половине 1950-х – начале 1960-х гг. именно Великобритания была нашим главным торгово-экономическим и научно-техническим партнёром на Западе – как по объёмам товарооборота, так и по разнообразию и интенсивности связей. В наших архивах хранятся интересные документы о том, как основательно, на межведомственной основе верстались пятилетние планы этого сотрудничества с англичанами. Новую надежду на развал НАТО дал выход Франции из военной организации альянса в 1966 г., сопровождавшийся советско-французским сближением.

Но вместе с этой мягкой линией ослабления напряжённости и расшатывания НАТО у советского руководства – особенно у самого Хрущёва – наметилась гораздо более амбициозная, наступательная стратегия в отношения Запада и НАТО в частности. Мой американской коллега Джон Гэддис назвал эту стратегию «разрядкой через устрашение».

В. Печатнов, Ф. Лукьянов

ИСТОЧНИК: https://globalaffairs.ru/articles/razryadka-cherez-ustrashenie/

Лето 1944 года. Мой старший брат, военный переводчик, был отозван из штаба Северо-Западного фронта и переведен в Управление по делам военнопленных НКВД. 

Поселок Брусчатый — это двухэтажные домики, окрашенные в белые и коричневые цвета, которые хорошо смотрелись на ландшафте Подмосковной Швейцарии. Здесь жили офицеры, работающие в лагере. Получил комнату и мой брат.

Помимо военнопленных в лагере были репатриированные из Восточной Европы лица, сотрудничающие в период оккупации с нацистами. На одной площадке с нами была квартира, отведенная для целого рода князей Радзивиллов, главных магнатов Польши времени Пилсудского. Они чуть-чуть не успели в ожидавший их самолет из Великобритании, когда на аэродром ворвались советские танки, и весь княжеский род во главе с самим Радзивиллом оказался в Красногорске вместо Лондона.

Их снабжали по офицерской норме. Но дальше семи метров от крыльца дома отходить они не имели права. За этим внимательно следил прикрепленный старшина. Правда, за тыловой частью дома им разрешили разбить огороды, и высокородные польские аристократы с увлечением выращивали там капусту и картофель.

Навсегда в память врезался сам великий князь. Он подходил к нашему окну и подолгу стоял, заглядывая в комнату, чем каждый раз пугал жену брата. Иногда мне удавалось уговорить старшину, и тогда я сажал на велосипедную раму княжну Анну и катал ее полчаса по окрестностям, что возвращало ей радостное чувство утраченной свободы.

Лагерь вел массивную разработку нацистского абвера. Через оперативный штаб, где работал брат, прошел и фельдмаршал Паулюс, который впоследствии стал главнокомандующим в ГДР. Как правило, почти все попавшие в плен немцы выдавали себя за членов партии Тельмана «Рот Фронт». За этой вывеской часто пытались скрыться те, кто совершал тяжкие преступления на нашей земле. Оперативники называли их «зверями». Брату часто приходилось выезжать в командировки в села Белоруссии, где жители узнавали по фотографиям убийц и насильников. После разоблачения «зверей» и вердикта суда «к повешению» смертный приговор приводили в исполнение в том месте, где совершались зверства. Казнили изуверов в присутствии самих пострадавших от них.

В лагере была открыта антифашистская школа, куда попадали действительные члены «Рот Фронта», насильно мобилизованные в гитлеровскую армию. У слушателей школы в перспективе после войны были досрочное освобождение из плена и служба в будущей ГДР. Лекции для них приезжали читать на немецком языке профессора МГУ. Помню, однажды слушателей школы возили на балет в Большой театр.

В июне 1944 года в лагерь доставили большую группу нацистских генералов. Брат стал приходить из оперотдела глубокой ночью. Отсыпаться было некогда, ранним утром он уже снова уходил из дома. На мой вопрос, что случилось, он загадочно ответил: «Скоро ты увидишь «Большой вальс».

— Это, что ли, в вашем клубе? — спросил я, ничего не понимая.

Брат усмехнулся: — Нет. На улицах Москвы.

Грандиозная мистификация

Как оказалось, «Большим вальсом» была названа грандиозная мистификация, задуманная Ставкой Верховного главнокомандующего. Еще в самом начале нападения фашистской Германии на Советский Союз Гитлер заявил, что, прежде чем он взорвет дамбы и затопит Ленинград, а потом снесет с лица земли Москву, он обязательно проведет на Красной площади парад отборной лейб-гвардии, которую лично возглавит на белом скакуне.

Немецкие киносборники в течение трех военных лет показывали шествия военнопленных на улицах Парижа и Берлина, заявляя: на очереди Москва. Эти киносборники демонстрировали в воинских частях вермахта, поднимая у солдат победоносный дух.

Советская армия провела разгромную операцию «Багратион» в Белоруссии, и в плену оказались десятки тысяч немецких солдат. Значение «Багратиона», по мнению военных стратегов, не уступало Сталинградской битве. Из Белоруссии для советских войск открывался путь в Европу.

Одновременно на Южном направлении крымский гарнизон сложил оружие через несколько дней безуспешных для вермахта боев. И в плену оказались те самые отборные части, на которых опирался в своих планах берлинский генералитет.

Ставка Верховного главнокомандующего в Москве решила предпринять мощный пропагандистский ход, рассчитанный одновременно на союзников и гитлеровский Берлин. Нацистским воякам решено было показать Москву, как это обещал им фюрер.

Прогон немецких пленных по столичным магистралям предполагал участие 57 тысяч солдат, захваченных в Белоруссии и в Крыму. Этим Сталин хотел подстегнуть союзников, которые высадились в июне 1944 года в Нормандии и никак не могли после высадки решить поставленные задачи.

Тщательная подготовка операции под ироничным названием «Большой вальс» (этот фильм в 1939–40 годах пользовался в Москве бешеным успехом) проводилась в условиях повышенной секретности, главным штабом фильтрации пленных офицеров стал лагерь №27.

Комиссии военных медиков выезжали в места содержания пленных, чтобы отобрать тех, кто физически способен выдержать четырехчасовой марш по улицам столицы. Интендантские службы срочно собирали трофейную амуницию для 57 тысяч участников прогона.

По мере приближения назначенной даты — 17 июля — признанных годными немецких солдат доставили в Москву. Две огромные площадки — стадион «Динамо» и ипподром — были оборудованы для расположения прибывающих в Москву эшелонов с солдатами вермахта. Там организовали полевые кухни, где в котлах кипела картошка с американской свиной тушенкой. На кострах в ведрах дымился цикоревый кофе, его можно было пить без ограничений.

Теперь брат работал под открытым небом на стадионе «Динамо» с немецкими офицерами. Командующий войсками Московского военного округа генерал-лейтенант Артемьев потребовал у переводчиков, чтобы они четко разъяснили участникам прогона их обязанности. Поток должен быть разбит по примеру парадных «коробок» на строевые звенья по шестьсот человек в «коробке» и по двадцать человек в шеренгах. На ведущих офицеров возлагалась ответственность за порядок движения. В каждой «коробке» рядом с офицерской шеренгой должен находиться наш переводчик, поддерживающий связь с командованием конвоя.

Конечно, скрыть подготовку столь массового мероприятия было трудно, и «сарафанное радио» разнесло по Москве слухи о том, что вскоре состоится нечто невиданное. В столице повеяло ветром приближающейся Победы, вселяющим уверенность в правоте слов, ставших поговоркой военных дней, о том, что «наше дело правое, враг будет разбит, Победа будет за нами!».

Диарея на марше

Понедельник, 17 июля, выдался на редкость жарким. С самого утра «тарелки» в квартирах (так москвичи называли репродукторы) сообщали о маршрутах прохода колонн военнопленных по московским улицам. Вся наша ребятня с Метростроевской (теперь это Остоженка) высыпала на Садовое кольцо в районе Крымского моста. Самые отчаянные забрались на металлические висячие арки моста. Уже к одиннадцати часам мостовые на Садовом были заполнены людьми от Крымского моста до Смоленской площади. Я с друзьями из школы стоял у самого моста. Мы напряженно вглядывались вглубь магистрали, но пока там ничего не было видно.

Как выяснилось потом, серо-мышиная масса вывалилась из ворот «Динамо» и ипподрома на Ленинградское шоссе (теперь Ленинградский проспект) и потекла в сторону улицы Горького (теперь Тверская). По дороге колонны задерживали для киносъемок и фоторепортажей. По заданию Верховной ставки в Москву были приглашены представители прессы союзных стран с разрешением готовить кино- и фоторепортажи, специальные пропуска на построенные для дипломатов помосты получили все иностранные миссии, аккредитованные в Москве в то время. Иностранные корреспонденты просили останавливать движение для выбора удобного ракурса, были попытки задавать вопросы пленным, но конвой строго пресекал это, отдавая команду на марш.

Среди иностранцев, специально прибывших в Москву, находился по поручению де Голля руководитель французской военной миссии Эрнест Пети. Он стоял в генеральском мундире, с орденом Боевого Красного Знамени на груди. Среди пленных было несколько десятков коллаборационистов из французской 8-й штурмовой бригады СС. Увидев генерала, они стали кричать: «Мы не предатели! Нас насильно мобилизовали! Да здравствует Франция!». Французский генерал плюнул и процедил сквозь зубы: «Мерзавцы!».

Густой серый поток медленно продвигался по центральным магистралям, окруженный с двух сторон молчаливыми толпами людей, чья жизнь оказалась исковеркана страшной войной. Люди молчали, но их свинцовое молчание давило, и немцам хотелось втянуть голову в плечи, чтобы не видеть глаза людей, в которых светилась ненависть. И только женщины, в чьи дома приходили похоронки о погибших отцах, мужьях, сыновьях, братьях и просто любимых, показывали идущим в колоннах сжатые кулаки. Лес кулаков. Иногда молчание нарушали выкрики: «Фашисты!», «Убийцы!», «Сволочи, кто вас звал сюда?». Офицеры старались держать выправку и смотрели только прямо перед собой. На Горького все балконы были забиты людьми. Но сверху в серую колышущуюся массу «сверхчеловеков» («юберменшей») никто ничего не бросил. Бросали камни мальчишки, забравшиеся на кабины грузовиков или засевшие на чердаках зданий. Конвойные жестко предотвращали все попытки приблизиться к пленным.

Единственный инцидент, о котором рассказал брат, сопровождавший колонну пленных, был на Маяковской. В этом месте поток разделили на два, и они двинулись по Садовому кольцу в двух направлениях: в сторону Курского и в сторону Павелецкого вокзалов. На несколько минут движение затормозилось. И тут немецкий офицер, который еще на стадионе с неохотой отвечал на вопросы брата, увидел среди стоящих на тротуаре военного с золотой звездой Героя на груди. Немец выкинул в сторону военного руку со сжатым кулаком, на что военный ответил жестом, означающим петлю на шее. Брат потребовал от пленного прекратить нарушать режим и пригрозил вывести его из строя. Тем не менее фашист еще раз обернулся и погрозил фронтовику кулаком. Брат немедленно доложил о случившемся полковнику конвоя. Но тот отмахнулся.

На следующий день, когда готовили справку для доклада Берии, выяснили, что Герой Советского Союза был военным разведчиком Владимиром Карповым (впоследствии Карпов стал одним из видных писателей-баталистов).

А мы у метро «Парк культуры» наконец-то дождались! На Зубовской из-за поворота показалась темно-серая людская масса, которая застыла посреди площади. На тротуарах люди пришли в движение. Мы смотрели в сторону остановившейся колонны и не могли понять, что же на мрачно-сером фоне пленных так ярко сверкает на солнце? Колонна двинулась, теперь был виден двойной конвой. Немцев охраняли бойцы, которые шли с винтовками наперевес с отомкнутыми штыками. Рядом гарцевали кавалеристы с обнаженными шашками на плече.

Шествие возглавляли генералы в отглаженных мундирах со знаками отличия и нацистскими наградами. Под гладко выбритыми подбородками чернели тевтонские кресты рейха. Генералы, в отличие от остальных, не находились на стадионе. Их привезли из 27-го лагеря на автобусе к самому началу «марша поверженных», поэтому выглядели они свежими. Я ведь знал, что в лагере их содержали в особом, генеральском блоке. Генералы всячески старались показать, что они выше унижения позорным маршем и их убежденность в превосходстве перед прочими непоколебима.

Шли они не глядя по сторонам, один с тирольской тростью и аккуратно перекинутым через руку плащом.

А вот несколько ночей, проведенных под открытым небом, сказались на офицерах. Они шли небритые, в наскоро подобранных мундирах, иногда не по размеру, выглядели устало. А уж солдатская масса смотрелась готовой сценой для съемок фильма о трагедии войны — просто находка для режиссера.

Только вблизи мы поняли, что так слепило глаза под солнцем на дальнем расстоянии. У офицеров и солдат на веревках болтались латунные банки из-под американской свиной тушенки чикагских боен Свифта. Пленным они заменяли кружки. В солнечных лучах эти «награды» Сталина за все, что эти люди натворили на нашей земле, ярко сверкали.

Из наших рядов выскочил мальчишка с палкой, которой он замахнулся на крайнего немецкого солдата. Кавалерист лошадью оттеснил мальца в толпу на тротуаре.

В самом конце колонны одиноко брел молодой полный белокурый немец, для которого не хватило места в шеренгах. Обливаясь потом, он все время старался догнать уходящий вперед строй. Его усилия мальчишки сопровождали одобрительным свистом.

Были и казусы. Накануне голодных немцев накормили обильной едой, и во время движения у многих началась диарея. Из-за чего марш прозвали поносным. Правда, у нас на Крымской, к счастью, таких случаев не было. Но пятитонки с цистернами, полными хлорированной жидкости, двигались через сто метров от немецкой колонны, обильно поливая мостовые и изгоняя гитлеровский дух с московских улиц.

Колонна, которую мы наблюдали, от Маяковской была повернута по часовой стрелке и прошла за четыре с половиной часа до товарной станции Канатчиково, где немцев ждали теплушки. Другой колонне, что двигалась от Маяковской против часовой стрелки, повезло больше. Их погрузили в товарные вагоны после двух часов движения. К семи вечера поезда с военнопленными уже покинули столицу и двигались на Север и в Сибирь. Генералов вермахта развезли по тюрьмам, некоторых вернули в Красногорск.

Источник: https://www.mk.ru/social/2022/07/19/operaciya-bolshoy-vals-progon-plenny...

Автор нашумевшего романа "Зулейха открывает глаза", побывавшая в Благовещенске, провела онлайн-встречу с уфимцами. Гузель Яхина ответила на многочисленные вопросы, которые, в основном, касались творческого пути и вышедших романов. Более часа автор общалась с читателями и была настолько очарована уфимцами, что даже хейтеры, ворвавшиеся в эфир под конец встречи, не смогли испортить впечатление.

«Быт татарского дома я знаю с детства»

- До романа "Зулейха открывает глаза" вы публиковались?

- Это был всего один рассказ "Мотылек", его можно найти в сети. Он вышел в 2014 году в журнале "Нева" в Петербурге. Рассказ о мальчике, который живет на острове в позднее советское время, в середине 80-х годов. Кстати, все, кто жил в Татарстане, узнают, что действие происходит на острове Свияжск. Теперь это, конечно, уже не остров. Мальчик сирота, живет с дедом. Рассказ, даже мини-повесть о его восприятии мира, страхах, надеждах и чаяниях. Это первое, что я написала, уже будучи взрослой. Затем был роман "Зулейха открывает глаза". Все, что было до, написано в школьные и студенческие годы - такая детско-юношеская проза, от которой мало что осталось.

- Публикация в литературном журнале была значима для вас?

- Да, очень! Просто необыкновенно, потому что об этом мечталось очень долго. После выхода первого романа были и другие рассказы, но их не много. "Швайпольт" - о книге и о том, что она есть для человека. А также о том, что происходит с теми, кто зарабатывает на книжном издательстве и превращает книгу в бизнес. Есть несколько эссе, все они доступны в сети. Но писать интереснее все же не рассказ, а роман. Рассказ - это особое искусство, нужно уметь так сконцентрировать мысль и эмоции, чтобы в маленьком объеме отразить что-то большое. А у меня мозг так работает, что нужно разогнаться и потом писать длинные тексты, нежели рассказы.

- Как вы настолько четко описали татарскую семью, дом и весь колорит в "Зулейхе"?

- Я описывала свою прабабушку и моих знакомых матерей. Поначалу Упыриха кажется мифологически страшной старухой, но на самом деле в ней очень много витальности, жизни, любви и энергии. Мне хотелось показать эту жажду любви и жизни. А быт татарского дома я знаю с детства. Я описывала свой дом, который стоял в черте Казани и где жили мои бабушка с дедушкой. А мои двоюродные братья и сестра, читая роман, узнавали каждую комнату.

- Ожидали успех "Зулейхи"?

- Невозможно писать хит. Невозможно и странно на это рассчитывать. Особенно с первой книгой неизвестного автора. Я изначально писала текст как сценарий, потому что роман "Зулейха открывает глаза" родился как сценарий, а позже уже был переделан в роман. Именно поэтому в книге короткие диалоги, быстрая смена сцен, выстраивание кадра, переданное словами - это все родом из кино. Кинематографическая закваска в тексте видна невооруженным глазом. Роман не писался с расчетом на массовый успех, а скорее, с расчетом на экран. Это киновзгляд на историю. Во втором романе - "Дети мои" - случилось все наоборот. Изначально я тоже хотела его создать как сценарий, а позже переделать в роман. Мне казалось, что это работающий и интересный путь. Но в итоге "Дети мои" писался сразу как литературный текст, поэтому он совсем другой. Это длинные предложения, витиеватая речь, которая свойственна главному герою, учителю немецкого языка. Третий роман "Эшелон на Самарканд", который вышел в прошлом году, был написан сознательно на границе кино и литературы. Это нужно было для того, чтобы на контрасте вывезти тяжелую тему. Ведь тема массового голода страшна. Настолько, что может отталкивать читателя. Я пыталась найти способы протащить читателя по истории побольше, а не чтобы он застрял в самом начале и отторг книгу.

«Второй роман писать было страшно»

- Чем вы вдохновлялись, когда писали "Дети мои"?

- Роман писался три года - долго и в самых разных местах. Я хотела вновь написать его как сценарий, но поняла, что единожды использованная схема не работает и ключи надо подбирать заново. После первого романа писать второй было сложно из-за огромного количества страхов. И я стала подбирать ключи, исходя из тех оппозиций, которые хотелось в тексте подсветить. Одна оппозиция была "человек и государство". Мне хотелось посмотреть, как крошечный человек, маленький человек в русской литературе соотносится с огромным государством, которое показывает всю свою мощь в ранние советские годы. И хотя герой - немец по национальности, но вышел он из той же "Шинели" Гоголя. Вторая оппозиция - "сказки и реальность". Я понимала, что сказки в тексте должны быть обязательно, раз уж героем я выбрала немца в Поволжье. Мне хотелось слить немецкие сказки с советскими. Но я никак не могла понять, как оппозицию между сказкой и реальностью выстроить таким образом, чтобы она работала на смыслы. Чтобы сделать из этого не просто стилистический прием, не просто некое развлечение для читателя, а вложить смысл. В итоге придумалась метафора "немецкая сказка", которая не просто отражает национальность и культуру главного героя, а является и главной метафорой текста советской сказки. Начиная от эпитетов и прилагательных, образов из немецких сказок до сюжетов и подсюжетов, героев которых зовут то Грин, то Грендаль, то Гофман.

- То есть весь текст так или иначе играет на эту сказочную тему?

- Я выстраивала сказки так, что по началу они сбывались добрым и счастливым образом. А во второй половине романа происходит перелом. Вы даже можете найти страницу, где сказки начинают сбываться совсем иначе - мрачно и жестоко. Это как раз трансформация советской сказки. Ведь вначале в советскую сказку была вера. В середине 1920-х годов эта вера вспыхнула и разрасталась, потому что это было такое время необыкновенное, когда все немножко вздохнули после окончания гражданской войны. Крестьяне - потому что пришел НЭП, интеллигенция - потому что люди стали возвращаться обратно из эмиграции. Страна задышала, и тогда эта сказка завладела умами многих и в нее поверили. А уже в конце 20-х, когда Сталин пришел к единоличному правлению, случился перелом и сказка стала сбываться совсем не так, как мечталось.

- Что можно сказать о символике вашего последнего романа "Эшелон на Самарканд"?

- Летящий вперед паровоз - это один из главных символов советского времени. Это одновременно и Ноев ковчег, который собирает всех детей разных национальностей и вывозит из очень голодных регионов в солнечный и теплый Самарканд, где можно спастись. Но у меня были и соображения практического плана. Мне хотелось, чтобы роман был динамичным, с правильной легкой подачей тяжелых тем. На интересе, на динамике сюжета читатель бы двигался по истории, читал и не откладывал книгу. Именно поэтому мне хотелось все сюжетные гайки закрутить до максимума и чтобы тяжелые моменты проглатывались и не отторгали читателя. Мне было важно, чтобы человек не отложил книгу после прочтения первых страниц. Кроме того, тема эшелона важна и для меня лично. Мой дедушка спасся на одном из таких эшелонов - его вывезли и спасли от голода.

«Я не готова была стать сценаристом «Зулейхи»

- Расскажите о своем участии в экранизации "Зулейха открывает глаза".

- Участие мое было не великим. Я закончила сценарную школу кино, но понимала, что сама не смогу хладнокровно порезать свою историю на восемь кусков и сшить из них восемь серий, а позже, когда будет сниматься фильм, быть душой и сердцем этого процесса. Сценарист ведь не свободен, пока фильм полностью не отснят, поэтому я поняла, что не готова сама быть сценаристом. Когда-то давным-давно у меня была наивная мечта, что было бы здорово писать романы, а потом по ним создавать фильмы и сценарии к ним. Но по факту это не так легко сделать. Именно поэтому с самого начала я была готова помогать всем, чем можно сценаристу и съемочной группе. Я читала сценарий дважды, давала правки, какие-то из них были приняты, какие-то - нет.

- Образы с актерами прорабатывали?

- Я отвечала на вопросы тех актеров, которые хотели глубже войти в роль. Кто-то приезжал ко мне, с кем-то созванивались и общались. Я всегда была готова все, что нужно, рассказать и показать режиссеру фильма Егору Анашкину. Думаю, фильм получился достойным. Я видела режиссерскую версию - то есть это картинка, на которой еще предстоит убрать все электрические провода, замазать все светофоры и дорожные знаки, а звук - черновой, без музыки. В этом есть очень важный момент - ты видишь картинку и понимаешь, держит тебя история или нет. Режиссерская версия фильма бывает более раздумчивой, чем то, что получилось в итоге. Я очень признательна Егору, что поделился со мной именно режиссерской версией.

- По ТВ вы увидели другой сериал?

- Телеканал - это рейтинги, ведь даже государственный канал - это, безусловно, коммерческий проект. И когда канал стал вносить свои правки в монтаж, какие-то вещи пришлось поджимать, сокращать, добавлять диалоги, потому что сериал - это всегда про разговоры. Даже если ты видишь некий смысл на экране, необходимо чтобы он был продублирован тебе и в ухо, чтобы герой произнес что-то. Разговоры, убыстрение, закручивание темпа, изъятие каких-то сцен - это случилось, не скрою. И появилась более динамичная версия, если так можно сказать, фильма о раскулачивании.

- Понравился конечный вариант?

- Считаю, что фильм удался, и я счастлива, что он вышел. Возможно, не в самое легкое время - это была первая ковидная весна, апрель-май 2020 года. Месяц локдауна прошел, и страх, который накопился у людей, вылился в то, что сериал был очень остро воспринят. Но это, может быть, и неплохо, что было так много жарких дискуссий. Я благодарна Чулпан Хаматовой, которая согласилась сыграть главную роль. Я ее безмерно люблю и уважаю как человека и актрису. Чулпан - необыкновенная женщина. На государственном канале рассказать о раскулачивании, в первой же серии обозначить цифры раскулаченных и переселенных, тех, кто прошел через спецпоселения. Мне кажется, это важно и нужно.

- Как оцениваете спектакль Башкирского театра, который получил "Золотая маска" за постановку вашего спектакля?

- Я неоднократно признавалась в любви к этой постановке и совершенно спокойно готова сделать это еще раз. Это прекрасный спектакль, замечательный. Я видела его дважды, приезжала в Уфу, когда он только готовился, чтобы пообщаться с актерами. Режиссер Айрат Абушахманов очень хотел, чтобы я выступила и рассказала о книге актерам. Я потом приезжала на спектакль в Уфу и еще смотрела его в Театре имени Пушкина на Тверском бульваре. И посмотрю его еще раз с огромным удовольствием, если такая возможность представится. Большое счастье для книги, что за нее взялся Айрат Абушахманов. Он умный, тонкий, необыкновенно глубокий режиссер. И то, как это сделано на сцене, в чем-то даже помогло снять фильм. Спектакль очень сильный. Кстати, мне он гораздо больше понравился во второй раз, потому что уже, видимо, был настолько отыгран, что все получилось совершенно блестяще. Это первая театральная постановка, которая случилась у моего романа, и я рада, что она прошла именно в уфимском театре.

«Советское прошлое до сих пор в нас расцветает»

- Какие книги повлияли на вас?

- Мы все состоим из прочитанных книг. Понятно, что период насыщения книгами - это период детства и юности. У меня было так и у большинства моих знакомых. В детстве и юности я невероятно много читала. Я занималась тем, что позже назвала литературным обжорством, потому что впихивала в себя все книжки, которые находила на книжных полках родителей, бабушек и дедушек. Иногда даже не запоминая авторов. Я поглотила очень много всего в 10-15 лет и пока не закончила вуз. Из классики для меня наиболее важны Булгаков, Гоголь и Достоевский.

- А если говорить о важных для вас книгах в профессиональном плане?

- Я бы назвала два исторических романа. Первый - Джонатан Литтелл "Благоволительницы". Книга, которая ошеломляет. Это тот случай, когда автор погрузился в материал, просто утонул в нем в хорошем смысле слова. Очень суровая книга и очень непростое чтение, но для меня увлекательно, настоящий литературный экстрим. Автор так работает с историческим материалом - дает читателю все в полном объеме, максимально подробно. Это один полюс. На противоположном полюсе роман Джулиана Барнса "Шум времени". Крошечный роман о Дмитрии Шостаковиче. Здесь необыкновенная концентрация смыслов. Читая текст, я могу представить, как много материала автор пропустил через себя. Но пропустив через себя, он кристаллизовал смысл так, что в тексте оставил лишь небольшие предложения. В книге только самое яркое, самая точная информация. И получился в итоге крошечный текст, который я прочитала за несколько часов. Это другой способ работы с материалом, который ты пропускаешь через себя, чтобы преподнести читателю на блюде кристалл. Сама я как автор склоняюсь больше то к одному, то к другому полюсу.

- Планируете ли вы писать не исторические романы?

- Писать просто об отношениях? Я стараюсь, чтобы в романах был психологический план. Он для меня даже в чем-то важнее, чем историко-политический. Очень важно, чтобы читатель поверил. Если он поверит в человеческие отношения, то поверит и в ту историческую фактуру, которая есть. Если же есть явная фальшь на психологическом уровне, то книга вряд ли будет восприниматься как серьезный роман и вряд ли будет доверие к историко-политической информации. Именно поэтому я надеюсь, что психологическая линия в моих романах видна. В нашей стране, как ни крути, политика играет очень важную роль в жизни. Гораздо более важную, чем в других странах, чем у наших современников за рубежом.

- А если обойтись без политического фона?

- Искусственно вырезать политическую составляющую – это, мне кажется, не совсем честно. Можно написать роман о любви, которая проходит в полном отрыве от реальности, но это будет скорее всего пустышка. А я бы не хотела этого делать. Именно поэтому мне сложно подступиться к роману о сегодняшнем дне, потому что очень много политики. Дело даже не в страхе зайти на эту территорию, а дело в ответственности за то, как ты оцениваешь политические события сегодняшнего дня.

- Вам легче оценивать дела давно минувших дней?

- Я беру на себя ответственность рассуждать о политике и исторических событиях 100 лет назад, а вот о сегодняшней - не знаю, готова ли я взять на себя такую ответственность. И поэтому получается, что написать о современности сложно, ведь это в любом случае ведет к разговору о политике. С одной стороны, это неправильно, автор должен иметь абсолютную свободу. И если ему хочется писать про цветочки и лепесточки без упоминания политического контекста, то пусть будет так. Но, с другой стороны, это не совсем правильно. Я для себя решила, что мне интересны ранние советские годы - эта тема не такая уж и далекая.

- Находите в прошлом переклички с сегодняшним днем?

- Сегодня эта тема актуальна, и я не чувствую, что пишу про какие-то стародавние времена. Мне кажется, я чуть ли не о сегодняшнем дне пишу. Тогда в 20-30-е годы прошлого века зародился советский человек. Тогда же он вылепился и стал нашей частью. Мне кажется, он не изжит, и советское прошлое совершенно точно продолжается. Сейчас мы его называем постсоветским, но все же считаю то, что было 100 лет назад начато, до сих пор в нас расцветает. Вот я в себе эхо советское слышу совершенно четко, поэтому, создавая тексты о том времени, я пытаюсь разобраться и в нашем времени.

«Жизнь у людей разная, а судьба одна»

- Почему во всех трех романах вы выбрали один и тот же период времени, довольно непростой и противоречивый? Да и в Татарии в тот период не было серьезных катаклизмов, это ведь был спокойный регион.

- Ответов несколько. Поначалу я не выбирала эпоху, а просто знала, что буду писать роман о том, что происходило с поколением моих бабушек и дедушек. Это поколение, которое мне многое дало. Я советский ребенок, родилась в 1977 году. В то время было принято, что бабушки и дедушки занимаются внуками необыкновенно много. И я была таким ребенком, которого перебрасывали из дома в дом, от одних бабушки с дедушкой к другим. Я всю жизнь думала о них, они были мне очень дороги, старалась понять их характер. Прежде всего, характер своей бабушки с материнской стороны.

- Уже тогда зародилась мысль писать о раскулачивании, о 30-х годах?

- Как такового выбора при создании первого романа у меня не было. А потом я просто настолько увлеклась этой эпохой, что мне захотелось понять чуть больше. А что мог чувствовать дедушка, который рос в деревне в то время? А другой дедушка, который был беспризорником, его семья отдала в детский дом, потому что не было возможности прокормить ребенка. Он оттуда сбежал и стал беспризорничать. Деда потом отправили одним из поездов Дзержинского в Туркестан и спасли таким образом от голода. Так, потихонечку, через интерес к своим родным людям я стала в этой эпохе копаться и пытаться находить какие-то ответы. Лучше понимать своих бабушек и дедушек через это написание текста, через погружение в материал.

- Хотели разобраться со своей семейной историей?

- И личным отношением, понять, почему мои родные были такие - молчаливые, очень суровые и жесткие. Они очень мало рассказывали о том, что с ними происходило в юности и детстве. Эта тема интимная - семейная история. Но 30-е годы - это еще и необыкновенно богатое время для драматурга, потому что в нем так густо перемешаны огромное горе, большие трагедии, но в то же время что-то очень чистое и искреннее. Ведь вера в коммунистическую идеологию была совершенно искренней. На этой вере и на этом подъеме в середине 20-х годов прошлого века случился всплеск и в литературе, и в кинематографе. Кинематограф вообще вышел в авангард. Весь русский советский авангард в кино длился всего четыре года - с 1925-го по 29 год. Но это оставило огромный след в истории кино. То есть, с одной стороны, страшное, кровавое, преступное, но с другой, светлое, искреннее, очень творческое и устремленное в будущее. Это так сплетено в раннем советском времени, что, конечно, невозможно от него оторваться. Когда начинаешь в эту тему погружаться, понимаешь, что и здесь есть интересное. И все настолько плотно перемешано, разобраться в этом необыкновенно сложно, но и необыкновенно интересно. Драматичность времени, в котором есть черное и белое, зло и добро. Именно этим хочется делиться с читателями. 

- Вы хотели вызвать интерес читателя к этому периоду времени?

- Я очень рада, если какая-то из моих трех книг заронит интерес к изучению этой темы. Обычно ставлю перед собой очень скромные задачи, а не такие глобальные, как вызвать интерес к семейной истории. Но если это случается, я очень признательна. Получилось так, что у нас в стране очень многие проходили через общие события и так вышло, что жизнь у людей разная, а судьба одна. То же самое раскулачивание, через которое 3,5 миллиона человек прошли. Это ведь очень большая часть населения. Или голод в Поволжье, от которого пострадало 40 млн человек в 20-е годы. И это тоже часть семейной истории огромного количества людей. Я надеюсь, что в моих книгах можно найти какие-то ответы. То есть не просто испытать эмоции, а еще и что-то почерпнуть. Особенно для совсем молодых читателей, которые какие-то вещи вообще узнают только из романов.

«В Германии мои книги воспринимают остро»

- Как давно вы заинтересовались этой темой?

- Еще в школе. Я училась в начале 90-х, когда как таковой школьной программы не было. Только-только развалился Советский союз, но при этом еще не были выработаны какие-то новые подходы к образованию и получилось так, что все учебники были невостребованы и остались лежать дома. В первую очередь учебники литературы и истории. И эти предметы учителя давали нам сами, по своим собственным разработанным программам и наработкам. Так, как они считали нужным. И вот тогда в эти вольные 90-е годы я узнала очень много из того, что позже легло в основу романа. По крайней мере направления, которые я пытаюсь разрабатывать в тексте, были рассказаны нам в школе. И я всегда благодарю нашего учителя истории, который необыкновенно увлеченно давал этот материал, включал в нас неравнодушие к тому, что происходило в том числе и в родном Татарстане.

- Как не потеряться в сюжете за столь большой период времени, пока пишется книга?

- Знаете, дело в том, что большая часть времени уходит не на то, чтобы писать, а на то, чтобы изучать материал, погрузиться в него и постепенно лепить тот сюжет, который в итоге расскажешь. Если мы берем два года написания романа, то год - это подготовка, структурирование, попытки нащупать сюжет, стиль. А потом год, чтобы расписать этот придуманный скелет. Кстати, гораздо сложнее придумать сюжет, чем его расписать. Так что потеряться в сюжете - такой проблемы у меня не было, потому что изначально сюжет выстраивался так, чтобы все его повороты отвечали какой-то задаче. Все звенья романа цепляются друг за друга, части вылепливаются как скульптура. А когда скульптура вылеплена, ее просто надо раскрасить. Если сюжет собран и плотно пригнан, то садишься и расписываешь, а до этого просто не начинаешь писать.

- Как вас воспринимает нероссийская публика?

- Восприятие очень разное. Например, в странах бывшего соцлагеря - родное. Родители тех, кто приходит на встречи, их бабушки и дедушки проходили через это, знают, что такое раскулачивание и насильное переселение. На встречах в Польше и Чехии люди рассказывают свои семейные истории. Есть страны, где этого не понимают так глубоко, потому что события не пропущены через семейную историю, через сердце. В Германии мои книги тоже воспринимают остро, потому что в этой стране отношение к теме тоталитаризма обостренное. Есть восточные страны, где тема с восточной женщиной Зулейхой близка. Именно женская мусульманская тема оказывается тем ключом, который работает на читателя в Иране или Узбекистане. Там как раз читателям было понятно положение мусульманской женщины. И вся татарская мифология, которая упоминается в романе, перенята с персидской, поэтому все это не требует пояснения. Это родное для местного населения. В Москве и даже в России, за исключением Татарстана, роман читался как нечто экзотическое, а в Иране - нет.

«24 февраля я многое пересмотрела в жизни»

- Произошедшее в Украине на вас оказало сильное впечатление?

- То, что случилось 24 февраля, стало для меня переворотным событием, жизнь с тех пор сильно изменилась. Я многое пересмотрела в жизни. Тот текст, который начала писать, сейчас, к сожалению, поставлен на паузу. Просто потому, что когда большая история происходит рядом с тобой, очень сложно писать свою какую-то маленькую историю. Все, что придумываешь, кажется странным, мелким и незначительным по сравнению с тем, что происходит вокруг. Прошедшие месяцы я жила в напряженном, странном состоянии и намеренно не вынимала себя из новостей, потому что новостей очень много. Мне кажется, что сейчас с нами происходит большая история, ее надо проживать и не отворачиваться.

- Как бы вы назвали последние годы в России? Какие годы это для вас лично?

- Для тех, кто не читал роман "Дети мои", обозначу, что есть полусказочный, полумифический прием. Главный герой ведет календарь и каждый год истории, который случается с ним, как-то обозначает. То он пишет о годе голодных - это 1921 год. То о годе мертвых детей - 1922 год, когда очень много беспризорников появилось на улице и дети голодали и умирали. Каждый год имеет свое название. 1930-е годы - это годы рыб и мышей, когда люди в стране вдруг онемели от страха и почти перестали разговаривать. Мыши тихо шмыгают по своим делам, улаживая свои мелкие мышиные делишки - это тоже образ того времени. Что касается нашего времени, последних лет, то это очень непростые годы, и я бы не стала давать им сейчас какое-то название. Я к этому не готова. Я и в романе-то долго придумывала названия...

- Предполагали ли вы такую актуальность «Зулейхи» - прошло ровно сто лет после тех событий и снова повторяется история с беженцами?

- Такие вещи невозможно предугадать. Роман писался примерно два года. Я и подумать не могла, что это может вернуться в нашу современную историю. Знаете, что сейчас мне кажется очень актуальным и что было важно для меня в романе. Это вопрос более абстрактный, чем беженцы или голод - смещение норм. Когда я начала писать роман "Зулейха открывает глаза" и погружаться в совершенно нечеловеческий материал, в бесконечный поток информации о голодных убийствах, об убийствах детей, о детской проституции и наркомании... Эта информация по началу меня необыкновенно шокировала, и я страдала, читая каждый новый документ. Но чем больше я читала, тем меньше отзывалось сердце и получилось так, что в какой-то момент я себя поймала на том, что воспринимаю все это уже как очередную информацию. То есть ужас, который должен ввергать в холодный пот, меня уже почти не волновал. Душа привыкла и адаптировалась.

- Как вы это восприняли?

- Мне стало от этого жутко неприятно. Тогда же я прочитала повесть Ильи Митрофанова "Бессарабские были". Я понимала, что это очень сильная повесть с необыкновенным финалом, от которого человек должен просто дрожать. Но я не дрожала, потому что на тот момент так много прочитала, что эта страшная повесть была для меня совершенно не страшна. Она была просто одним из документов об эпохе. Понимаете, у меня случился сдвиг нормы. А вот у людей, которые жили в 20-е годы, сдвиг нормы происходил наверняка гораздо быстрее. И вдруг ужасные вещи стали совершенно нормальными - беспризорные дети, которые спят на улице, лежачие больные на улице, которые уже не могли передвигаться. Это стало обыденностью. Увы, в те годы это воспринималось как норма. И сейчас мне кажется очень важным, чтобы у нас не сбилась норма, чтобы мы сохранили ее в себе.

Источник: https://ufa.mk.ru/culture/2022/07/05/guzel-yakhina-v-rossii-zuleykhu-chi...

Специалисты RAND в своём докладе пишут о том, что вероятность непосредственного военного столкновения Североатлантического альянса с Россией существует, причём она значительно выросла.

Из доклада: Если Россия сочтёт, что НАТО готовится атаковать российские войска на территории Украины, то можно говорить о высокой вероятности прямого военного столкновения. Самый большой риск в том, что Россия в данном случае примет решение по переходу к нанесению ударов непосредственно по странам НАТО.  Авторы доклада пишут, что для России «красной линией» является непосредственное участие сил НАТО в боевых действиях и прочих операциях на Украине. Но не только это.

Из доклада: Россией может счесть прямым вмешательством НАТО в конфликт на Украине сосредоточения крупных сил альянс на восточной его границе. В такой ситуации Россия может решить, что никакого иного выбора уменьшить для себя ущерб, кроме как нанести первой удар по ключевым силами стран НАТО, у неё нет.

Американские аналитики пишут, что в этих случаях Россия может без промедления применить тактическое ядерное оружие.

При этом в докладе говорится, что «обычные ракетные вооружения Россия в данной ситуации может и не использовать в связи с предполагаемым исчерпанием их арсенала в ходе ударов по объектам Украины».

Также американские аналитики дают высшим чиновникам и представителям командования советы относительно того, как прямой военной конфронтации с Россией избежать. По сути, это попытки, наконец, заговорить о том, что для США и НАТО было бы неплохо осознать, что у России тоже есть свои интересы, и что за «красные линии» представителям западного военного блока заходить не следует.

Источник: https://topwar.ru/199610-iz-doklada-amerikanskih-analitikov-esli-rossija...

Цель настоящей статьи – определить соотношение забвения и памяти о Гражданской войне в коллективных представлениях российского общества на материалах анкетных опросов и интервью, а также этнографических исследований начала XXI в. Отдельное внимание уделено особенностям забвения и памяти в региональных сообществах Юга России.

Тема начала изучаться только в 1990-х годах, когда очевидцы и участники Гражданской войны уже ушли из жизни. Это обстоятельство наложило серьезный отпечаток на состояние исторических источников, а также на становление профессиональной историографии проблемы. Мы изучаем целенаправленно конструируемые субъектами современной политики образы и маркеры памяти о Гражданской войне, а они являются опосредованными свидетельствами о прошлом. Кроме того, Гражданская война 1917 – 1922 гг. стала удобным аргументом для политической мобилизации и сторонников различных партий, и этнических, конфессиональных объединений. Например, память казачества и народов Северного Кавказа о Гражданской войне включает в себя предъявление к государству требований экономической, этнокультурной и территориальной «реабилитации». Гражданская война до сих пор дает важные и находящие эмоциональный отклик аргументы для обсуждения причин современных проблем российского общества.

Теоретической основой исследования выбраны работы А. Ассман [Ассман] и П. Нора [Nora] о специфике исторической памяти и политике ее формирования. Историческая память не может объективно и системно отражать происходившие события прошлого. Она отражает прошлое в преломлении через мировоззрение современных людей, в соответствии с их изменяющимися ценностями, идентичностью, ориентациями культуры. Соответственно, второстепенные герои и события могут в исторической памяти становиться главными для понимания фактов и процессов минувшего, а ведущие акторы реальной истории могут уходить на третий план или вовсе забываться. Историческая политика, целенаправленно проводимая органами государственной власти, масс-медиа, политическими партиями, общественными объединениями [Miller], еще больше искажает реальные исторические процессы. Историческая политика представляет собой совокупность принципов и целей, направлений и методов деятельности субъектов политики для формирования общественного отношения к событиям прошлого. Историческая политика всегда пропитана идеологией, она политизирует историю и оценивает ее в системе дуальных оппозиций: «добро – зло», «наши – враги», «победа – поражение».

В статье применены эмпирические методы исследования: анализ исторических документов, вторичный анализ результатов социологических опросов, анализ опубликованных этнографических наблюдений, проведенных специалистами Кубанского государственного университета и Кубанского казачьего хора (Н.И. Бондарем, О.В. Матвеевым) [Матвеев]. Изучены также репрезентации исторической памяти о Гражданской войне на сайтах Администрации Краснодарского края, общественных объединений военно-исторической направленности, Кубанского казачьего войска.

Среди обобщающих исследований российских историков о восприятии Гражданской войны в массовом сознании следует упомянуть работы В.И. Голдина [Голдин], А.Ю. Бубнова [Бубнов], О.А. Романовской [Романовская, c. 10-12], Д.А. Аникина [Аникин], В.Н. Кургузова [Кургузов], Л.А. Зямбахтина [Зямбахтин]. Исторический опыт национального примирения в сравнении с другими странами – США и Испанией – осмысливал С.Ю. Данилов [Данилов], уделяя основное внимание целям и методам государственной политики памяти. Начиная с 2010-х годов значительное место в историографии занимают вопросы мемориализации памяти о событиях 1917 – 1922 гг., оценка возведения монументов и памятных знаков, переименования географических объектов, деятельности военно-патриотических клубов по реконструкции военных событий. Этому аспекту темы посвящены статьи Д.И. Петина [Петин, c. 130], М.В. Шиловского [Шиловский], Е.И. Красильниковой [Красильникова]. Зачастую мемориальная политика порождает новые конфликты, как это случилось с памятными знаками А.В. Колчаку, П.Н. Краснову, К.Г. Маннергейму. Особую остроту вопросы управления памятью о Гражданской войне приобретают в полиэтничных регионах Юга России и Северного Кавказа. Здесь исторические аргументы, в том числе комплекс виктимности (память о репрессиях) активно применяются региональными элитами для повышения своего статуса, обоснования региональных границ и т.д. Данную проблему глубоко изучали Т.П. Хлынина и Е.Ф. Кринко [Хлынина, Кринко, с. 18–90, 219–383], К.Л. Гайтян [Гайтян], И.П. Яковлева [Яковлева]. Исследователи осваивают и применяют все более широкий круг методов, в том числе – этнографические наблюдения и интервью со старожилами [Явнова].

Для постсоциалистического российского общества характерна противоречивая, рассогласованная память о Гражданской войне. Отчасти это результат деградации системы массового среднего и высшего образования, а отчасти – плод возросшего неравенства. Социальные группы с контрастным объемом ресурсов влияния оценивают события 100-летней давности по-разному, как и жители регионов, проявлявших 100 лет назад противоположные политические приверженности. В то же время, несмотря на более чем тридцать лет дискредитации большевизма усилиями либеральных СМИ и официальной системы образования, сохраняется примерное равновесие контрастных оценок Гражданской войны.

Социологический опрос, организованный Фондом «Общественное мнение» (ФОМ) в октябре 2017 г. (выборка 1500 чел. старше 18 лет в 53 субъектах федерации, погрешность не больше 3,6%), подтвердил ослабление «живой» памяти о революции и Гражданской войне. 34% всех опрашиваемых признали, что слышали рассказы старших родственников о данной эпохе. Однако среди респондентов в возрасте младше 30 лет такие рассказы слышали только 17%, в возрасте от 31 до 45 лет – 27%, от 46 до 60 лет – 40%, а среди опрошенных старше 60 лет – 54%. Считают революцию 1917 г. и Гражданскую войну актуальными событиями, влияющими на современность, 49% опрошенных всех возрастов; 41% полагает, что эти события имеют лишь исторический интерес. Но данная оценка резко различается по возрастным категориям респондентов. Среди лиц младше 30 лет считают революцию и войну актуальными событиями 38%, а среди опрошенных лиц старше 45 лет – уже 60% [1917–2017…].

В сравнении опросов ФОМ по одинаковой программе (2012 и 2017 г.) возросла доля опрошенных, считавших, что в Гражданской войне они сражались бы на стороне красных (с 26 до 32%) и на стороне белых (с 5 до 7%). И напротив, снизился удельный вес затруднившихся с ответом (с 39 до 32%). Примерно равным остался процент отказавшихся от участия в войне и от поддержки противоположных лагерей (20–21%) [1917–2017…]. Это несколько тревожная тенденция, показывающая, возможно, рост радикализации общества.

Обратимся к материалам массового анкетного опроса, проведенного Всероссийским центром исследования общественного мнения (ВЦИОМ) в 2018 г. [Сто лет Гражданской войне…] Исследование имело пропорциональную по полу, возрасту, уровню образования и типу населенных пунктов выборку 2000 чел. старше 18 лет. Опрос проводился в 80 субъектах федерации и имел погрешность не более 2,5%. Социологи ВЦИОМ выделили различия в оценках исторических событий поколения старше 43 лет (рожденного до 1975 г. и воспитанного в СССР), поколения 1975–1985 гг. рождения и более молодых людей. Источниками информации о Гражданской войне респонденты назвали прежде всего уроки истории в школе или вузе (79% ответов); художественную литературу (48%); кино- и телефильмы (30%); телепередачи (24%); разговоры с друзьями и знакомыми (15%). В сравнении с аналогичным опросом 2005 г. респонденты хуже помнят, на чьей стороне воевали их предки. В 2005 г. затруднились на это ответить определенно 9%, а в 2018 г. – уже 40%.

В политическом аспекте важно, что за 2005–2018 гг. вырос удельный вес тех, кто считает, что их родственники поддерживали красных (с 22 до 32%), и сократился тех, чьи предки, по их мнению, воевали на стороне белых (с 8 до 3%), переходили со стороны на сторону (с 32 до 7%), занимали неопределенную позицию (с 29 до 18%). То есть вырос уровень категоричности оценок, а «красный» миф оказался сильнее «белого».

Главными причинами Гражданской войны опрошенные всех возрастных групп в 2018 г. считали: иностранное вмешательство – 35%, политику большевиков – 34%, сопротивление белогвардейцев – 9%, неправильную политику царя и нищету народа – по 2%. Затруднились с ответом 14%. При сравнении возрастных подвыборок: респонденты младше 33 лет реже обвиняют в войне иностранное вмешательство, чем лица старше 43 лет (соответственно, 27 и 38%). Напротив, политику большевиков считают главной причиной войны 41% молодых и 29% старших участников опроса. В отношении других причин войны возрастные различия восприятия несущественны [Сто лет Гражданской войне…].

Мотивы участия в Гражданской войне оцениваются современными россиянами чаще всего прагматично. Полагают, что войны нельзя было избежать, к ней вел весь ход событий, 57% опрошенных всех возрастов. Войну развязали представители отдельных политических сил, а большинство населения было вынуждено втянуться в противостояние, – так думают 54% респондентов. По 36% считают, что в войне были заинтересованы все слои общества, а также что войны можно было избежать, решив все вопросы мирным путем. Затруднились ответить лишь 10% участников опроса, то есть тема воспринимается подавляющим большинством как интересная и знакомая.

Вопрос о причинах победы большевиков показал преобладание традиционных оценок – 53% респондентов думает, что «Ленин и большевики победили в Гражданской войне благодаря поддержке многомиллионных народных масс, союзу рабочих и крестьян, поднявшихся на борьбу против капиталистов и помещиков». Напротив, 16% считает, что «Ленин и большевики победили в Гражданской войне в основном благодаря террору и штыкам безнравственных наемников и бандитов». Согласны с обоими противоположными мнениями 15%, а не согласны с обоими мнениями 11%.

По мнению относительного большинства опрошенных ВЦИОМ в 2018 г., в Гражданской войне победила Красная Армия (43% ответов). Не было победителей, – так считает 16%. Победил народ, вся страна – ответили 17%. Затруднились с ответом 19%.

Проективный вопрос «Если сегодня обратиться к истории Гражданской войны, на чьей стороне сегодня скорее Ваши симпатии?» (допускался только один ответ) дал такие результаты. Большинство респондентов оценивает стороны Гражданской войны отстраненно: «И красные, и белые равно принадлежат далекому прошлому, не имеют отношения к сегодняшней жизни» (36%); «И те, и другие были в чем-то правы, а в чем-то – нет» (31%). Признают, что поддержали бы красных, 16% опрошенных, а белых – 7%. При этом 10% поддержали бы участников крестьянской «третьей силы» (зеленых), а 2% – национальные формирования в регионах. Однако среди респондентов младше 33 лет «скорее на стороне красных» сражались бы 10%, а на стороне белых – 11%; среди лиц старше 43 лет на стороне красных – 21%, белых – 5% [Сто лет Гражданской войне…]. Среди исторических деятелей эпохи Гражданской войны наиболее положительные оценки получили Николай II (54%), И.В. Сталин (51%), В.И. Ленин (49%), а относительно низкие – Л.Д. Троцкий (20%) и Н.И. Махно (12%) [Сто лет Гражданской войне…]. Близкие распределения дал упоминавшийся выше опрос ФОМ 2017 г. [1917–2017…] Этот рейтинг говорит в большей мере о степени известности и стереотипах оценок в СМИ, чем о реальных исторических познаниях современных россиян.

Таким образом, массовые опросы ФОМ (2017 г.) и ВЦИОМ (2018 г.) показывают близость восприятий Гражданской войны респондентами молодой и средней по возрасту когорт и их резкие отличия от советской по времени воспитания когорты. Гражданская война воспринимается как сложное и противоречивое явление, достаточно отдаленное от современности, но актуальное. Если бы опрошенные жили 100 лет назад, большинство из них воевало бы на стороне красных или поддержало бы их косвенно. Такие оценки Гражданской войны – результат воздействия на общественное мнение прежде всего обучения в средней и высшей школе, художественных фильмов и литературы. Роль же научных исследований и дискуссий профессиональных историков в формировании исторической памяти достаточно скромная.

Наряду с социологическими опросами, довольно ценную информацию о состоянии исторической памяти может дать дискурс-анализ статей и комментариев к ним, размещенных в онлайн-пространстве. Конечно, эти тексты не могут претендовать на научность. Но они по-своему показательны, так как отражают распространенные шаблонные нарративы о Гражданской войне. Анализ таких текстов провел А.Ю. Бубнов [Бубнов]. Он отмечает высокую степень связи исторических представлений с актуальной политикой и медийной повесткой. Проведя тематическое кодирование элементов нарратива, А.Ю. Бубнов установил центральную роль в онлайн-дискуссиях таких тем, как роль зарубежных государств в Гражданской войне, белый и красный террор, возможность и условия национального примирения.

Этнографические наблюдения, проведенные Н.И. Бондарем и О.В. Матвеевым в станицах Кубани (1996 – 2004 гг.), содержат собранные примеры поговорок, бытовых рассказов, объяснений смысла важных исторических событий Гражданской войны, имевших на казачьем Юге России весьма ожесточенный характер. По мнению О.В. Матвеева, память о Гражданской войне стала важнейшим компонентом конструирования этносоциальной идентичности кубанского казачества, выбора его представителями своей позиции в гражданском противостоянии. Конфликт 100-летней давности описывается опрошенными старожилами не столько в классовых, сколько в сословных категориях. Не скрываются в рассказах старожилов растерянность перед сложными событиями, колебания казачества, изменения его позиции по мере развития Гражданской войны [Матвеев, c. 46].

Итак, можно сделать выводы о нарастающем обеднении образа Гражданской войны в массовом восприятии 2000 – 2020-х годов, о преобладании опосредованных и мифологизированных стереотипов восприятия, что стало следствием как смены поколений, так и доминирования цифровых масс-медиа. В то же время память о Гражданской войне активно применяется казачьим движением, общественными активистами, СМИ для переформатирования исторической картины мира и модальности оценок событий прошлого. Образ Гражданской войны становится дискретным, теряет общепринятое в обществе содержание. Сложившаяся ситуация требует профессиональных усилий по историческому просвещению граждан, воспитанию в духе гражданского мира и солидарности.

Литература

1917–2017. Память о революции: Инфографика ФОМ с основными результатами опросов про революцию // ФОМ. 07.11.2017. – URL: fom.ru/Proshloe/13839 (дата обращения: 29.05.2022).

Аникин Д.А. Гражданская война как предмет политики памяти // Вопросы национальных и федеративных отношений. 2019. Т. 9. № 12 (57). С. 2477–2485.

Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. М. 2014.

Бубнов А.Ю. «Гражданская война памяти»: конструирование нарративов о Гражданской войне в России в онлайн-дискуссии // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. 2019. № 6. С. 29–43.

Гайтян К.Л. Историческая память населения Кубани о Гражданской войне: к постановке вопроса // Электронный сетевой политематический журнал «Научные труды Кубанского государственного технологического университета». Краснодар. 2016. № 9. С. 112–120.

Голдин В.И. На путях познания Гражданской войны в России: ключевые проблемы и историческая память // Новейшая история России. СПб. 2021. Т. 11. № 2. С. 518–527.

Данилов С.Ю. Гражданская война и общенациональное примирение: США, Россия, Испания. М. 2004.

Зямбахтин Л.А. Историческая память о событиях Гражданской войны // Вестник педагогического опыта. 2021. № 50. С. 74–80.

Красильникова Е.И. Коммеморация противостояния: конструирование локусов памяти о Гражданской войне в городах Сибири // Праксема. Проблемы визуальной семиотики. 2018. № 3 (17). С. 57–75.

Кургузов В.Н. Гражданская война в России: к проблеме памяти и забвения // Белые пятна российской и мировой истории. 2016. № 4–5. С. 10–19.

Матвеев О.В. «Мы хоронэм Кубань мылу…»: образы этносоциальной идентичности в исторических представлениях кубанских казаков о революции и Гражданской войне // Антропология конфликта и мира: революции и перевороты ХХ в. в исторической и культурной памяти народов Юга России: материалы IV Всероссийской научно-практической конференции (г. Краснодар, 24 ноября 2017 г.). Краснодар. 2017. С. 36–49.

Петин Д.И. Гражданская война в России 1917–1922: историческая память и проблемы мемориализации «красного» и «белого» движения // Отечественные архивы. 2016. № 4.

Романовская О.А. К вопросу «смысловой адекватности» исторической памяти о Гражданской войне // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Социология. Политология. 2018. Т. 18. Вып. 1.

Сто лет Гражданской войне: причины. следствия. уроки. ВЦИОМ. М. 2018. – URL: wciom.ru/fileadmin/file/reports_conferences/2018/2018-06-26_gr_vojna.pdf (дата обращения: 29.05.2022).

Хлынина Т.П., Кринко Е.Ф. История, политика и нациестроительство на Северном Кавказе. Ростов н/Д. 2014.

Шиловский М.В. Война с памятниками или за памятники: мемориализация памяти о Гражданской войне в Сибири // Гуманитарные проблемы военного дела. 2019. № 1 (18). С. 133–138.

Явнова Л.А. Отражение событий Гражданской войны как концепта исторической памяти в устных этнографических и письменных источниках // Полевые исследования в Верхнем Приобье, Прииртышье и на Алтае (археология, этнография, устная история и музееведение). Барнаул. 2020. № 15. С. 259–263.

Яковлева И.П. Памятники как механизм сохранения памяти о Гражданской войне (по материалам социологического исследования студенческой молодежи Кубани) // Научные труды Кубанского государственного технологического университета. Краснодар. 2016. № 9. С. 188–199.

Miller A.I. The Labyrints of Historical Policy // Russia in Global Affairs. 22.06.2011. – URL: eng.globalaffairs.ru/articles/the-labyrinths-of-historical-policy/ (date of access: 29.05.2022).

Nora P. Présent, Nation, Mémoire. P. 2001.

Баранов Андрей Владимирович – профессор, заведующий кафедрой политологии и политического управления Кубанского государственного университета (КубГУ), доктор политических наук.

Источник: https://www.perspektivy.info/history/pamat_o_grazhdanskoj_vojne_v_kollek...

Российских граждан, у которых есть деньги на банковской карте, предупредили о том, что произойдет уже осенью. Аналитики профильного подразделения Сбербанка уверены, что при любом сценарии ситуация будет развиваться именно таким образом. Поэтому людям нужно заранее подумать, как распорядиться своими средствами, сообщает PRIMPRESS.

Своим прогнозом поделились специалисты SberCIB Investment Research. Представители профильного подразделения Сбербанка рассказали, что уже в сентябре Центробанк должен снова снизить ключевую ставку.

Недавно регулятор довольно неожиданно для всего рынка снизил ставку сразу на 150 базисных пунктов. Сейчас этот показатель составляет восемь процентов годовых. Но уже в сентябре состоится новое заседание регулятора. И на нем ЦБ должен опять понизить ставку, уверены аналитики.

Отмечается, что в сентябре ключевая ставка может составить 7,5 процента. Но если дефляция в нашей стране продолжится, то Банк России может поступить более агрессивно, опустив ставку до семи процентов. В таком случае в октябре и декабре этот показатель меняться уже не будет.

По словам специалистов, при любом развитии событий к концу года ключевая ставка в нашей стране все равно должна дойти до уровня в семь процентов годовых. А это значит, что доходность банковских вкладов значительно снизится. Но в то же время более выгодными станут кредиты.

В связи с этим россиянам, у которых есть деньги на банковской карте, советуют уже сейчас задуматься над тем, как более выгодно использовать средства этой осенью, чтобы уберечь их от негативного влияния инфляции.

Источник: https://primpress.ru/article/88633

Застолье. Коллектив сплочён и дружен. 

- Ребята, аналитик бы нам нужен. 

- Зачем нам аналитик? Ну не смех?  

- Следил бы, а налито ли у всех.  
Source: https://ljubimaja-professija.ru/shutki-i-prikoly-o-professiyakh/136-anal...