В день своего 55-летнего юбилея Игорь Ларионов рассказывает о самых важных событиях в своей карьере.

С юбиляром, который раздал массу интервью перед столь знаменательной датой, мы договорились говорить только о том, что интересно будет именно ему. Отступили от этого договора лишь однажды, за что Игорю отдельное спасибо, поскольку очень важно было для понимания ситуации донести до молодых людей, которые не застали времена Советского Союза, особенностей хоккейного быта лучших игроков Старого Света и, как показала жизнь, мира.

О «Профессоре» Игоре Ларионове написана масса материалов, высказано много мнений и восторженных откликов о его игре. Но любое интервью — это всегда схема, которую задаёт журналист. Мы же предложили нашему герою рассказать, что он первым делом вспоминает, когда речь заходит о его легендарной карьере игрока.

«Важно не сломаться, когда в 16 лет на тебе ставят крест»

— Первым важным для меня событием стало то, что я оказался в хоккейном городе Воскресенске, где все играли в хоккей и я пошёл, как и все остальные мальчишки, в секцию хоккея. Второе, когда в 16 лет я был на первом сборе в национальной команде и меня отцепили. Я был небольшой, худой и не сильный. Говорили, что такие игроки нам в сборной СССР не нужны. Когда мальчишке в 16 лет говорят, что он не прошёл сбор, что не будет вызываться дальше, что фактически на нём поставили крест, это тяжело. Но это дало мне стимул не сломаться, не согнуться, а продолжать играть и доказывать, что те люди были не правы.

Эта постоянная борьба, преодоление преград и стечения обстоятельств и помогли Игорю добиться в жизни столь многого. Вся его профессиональная карьера — постоянное движение вперёд, понимание того, что никто никогда не будет тебе помогать, что всего необходимо добиваться своими силами.

— Вообще-то, плеча, на которое я мог бы опереться тогда, особого не было. У меня не было ни агента, никого. Отец в хоккей не играл. Брат играл. В то время он был в армии, он на четыре года меня старше, выступал за «армейский» клуб, в котором обкатывали молодых игроков из ЦСКА. Он мне помогал, безусловно. А в целом тренировочный процесс, игра и нужно было быть сильнейшим в каждом матче. А уж дальше, может, кто-то заметит. А не заметит, что сделаешь. Меня ведь даже в «Химике» первое время не видели, недооценивали.

«Из „Спартака“ бежал, как Усэйн Болт»

То время, когда 16-летний Ларионов пробивал себе дорогу в большой хоккей, он сравнивает с другим ключевым моментом в карьере — отъездом в Северную Америку. Именно с тем временем, когда наши первопроходцы оказались на неведомой для них, по большому счёту, земле, где другая жизнь, другой хоккей, другой менталитет.

— Отъезд в Северную Америку, когда тебя все знают по игре за сборную, но ты должен доказывать всё с самого начала, когда времени у тебя нет, — это тоже важный момент. Хоккей — это одно, а после хоккея ты возвращаешься в самого себя и стараешься как можно быстрее адаптировать свою жизнь, чтобы быть успешным и там. Это тоже большой жизненный опыт. Там все были большие, крупные, а я немножко позже рос. И первым мной заинтересовался «Спартак», пригласивший перейти к ним в команду. И вот приехал я на электричке в Москву на тренировку «Спартака» и понял, что к этому не готов. Пока тренеры и руководство советовались в офисе, я выскочил из раздевалки и рванул, как Усэйн Болт, до станции метро «Сокольники», и уехал обратно в Воскресенск. Решил, что для меня это очень рано — мне тогда было 16 лет. Как только в «Химике» узнали, что меня зовёт «Спартак», ко мне проявили внимание, привлекли к тренировкам команды мастеров, и постепенно пошёл успех.

Фото: РИА Новости

«В ЦСКА отдушиной для нас был хоккей, в который мы играли»

Ларионов не раз уже рассказывал о том, что ЦСКА тех времён был клубом, за который он не только не болел, но даже и не симпатизировал. Речь в первую очередь о той системе, которая собирала под своё крыло лучших игроков со всей страны. Переход в «армейский» клуб стал ключевым в его карьере, вариантов было несколько, но перспективы развития были только в ЦСКА. Что же помогало хоккеистам справляться с тем режимом, который установил Виктор Тихонов?

— Первое — это хоккей, в который мы играли, — вспоминает Ларионов. — Мы были собраны из разных команд, только Слава (Фетисов) и Володя Крутов были из Москвы, остальные — иногородние. Когда мы собрались вместе, это скрашивало тот быт, ту обыденность, которая окружала нас несколько лет. Конечно, игра давала нам возможность заниматься творчеством. В остальном это были не то чтобы напрасно прожитые годы, но постоянное пребывание на базе отдаляет от того, что происходит в жизни. Меня всегда удручало отсутствие права выбора, невозможность делать то, что тебе хочется. Хоккей, безусловно, это наша работа, это основное. Но были и другие вещи в жизни, которые хотелось узнавать, принимать участие в жизни страны. Пусть она была тогда не такая яркая, но мы были тогда вне всего, что происходило. Хоккей был для нас и главной отдушиной, и возможностью приносить радость нашим болельщикам. Мы вытворяли на льду такие вещи, которые были основаны больше на импровизации. Мы были тогда на том пике мастерства и понимания игры, что это очень трудно описать. Многие вещи творились на ходу.

Сегодня мы, допустим, сравниваем футбол в исполнении «Барселоны», «Реала», «ПСЖ», где собраны люди практически на одном уровне, сильнейшие в мире, смотреть на них приятно. Мы чувствовали что-то подобное, у нас была возможность наслаждаться игрой, мы играли ради команды, ради друг друга, и это приносило успех. Тем более что в нашем звене были собраны люди, которыми двигала одна цель. Мы все делали общее дело, угроза шла от каждого из игроков, остановить такую пятёрку было очень сложно. Но бывали там и тренерские эксперименты, когда мы тренировались по 4−5 раз в день, что нас просто угнетало. Приходилось преодолевать усталость, эти трудности, бороться с самим собой, а от игры нужно получать удовольствие. Но у нас не было права выбора и права голоса, чтобы что-то возразить.

«Оттепель была в стране, но не в хоккее»

Сейчас выросло целое поколение людей, которым неведомы чувства советских людей в конце 80-х годов, когда СССР возглавил Михаил Горбачёв. Люди почувствовали то, что называется свободой выбора. Сейчас мы можем по-разному оценивать события, происходившие в те годы. И не задать вопросов о том, насколько было чревато открыто выступить в поддержку Вячеслава Фетисова и написать открытое письмо, фактически бросив вызов Виктору Тихонову, мы не могли. Ведь это был один из ключевых моментов не только в карьере самого Ларионова, но и сотен парней, для которых он со своими партнёрами по звену открыл дверь в НХЛ.

Фото: РИА Новости

— Сейчас уже настолько не хочется возвращаться в те времена, хотя я и понимаю, что надо рассказывать все эти вещи. Но здесь нечем гордиться, потому что у нас не было выбора. Говорить о том, что кто-то был плохой, а мы были хорошие, поскольку у нас не было вариантов, мы боролись и т. д., я не буду. Я этим не горжусь. Мне всегда хотелось иметь право выбора не только в спорте, но и в жизни. И в той ситуации, в которой мы оказались, наше звено шло уже к тому, чтобы закончить карьеру так, как её закончили Петров, Михайлов и Харламов. Кроме нас ещё 3−4 ребят в то время уже были не нужны. Подходя к возрасту 30−32 лет, мы были отработанным материалом. И здесь хотелось хотя бы найти понимание со стороны советской власти или федерации хоккея, чтобы нам хотя бы предоставили право выбора, где мы хотим быть дальше, а не идти туда, куда нам указали. А не ориентироваться на то, что мы там были капитанами и полковниками, хотя я им никогда не был, звание офицера мне присвоили за моей спиной. В этом плане было сложно, не было поддержки, а мы шли против системы, которая только начала двигаться к оттепели. Но мы в то время жили в отдельной хоккейной системе, в которой не было никакой демократии, был диктат, тем более, в армии. Риск присутствовал, но в определённый момент жизни ты должен решить, насколько у тебя совесть чиста, насколько у тебя есть принципы, которых ты придерживаешься. Поэтому в той ситуации у меня не было другого пути, кроме того, каким я пошёл, чтобы обратить внимание общественности на то, происходит в спорте, в хоккее.

«Мы отнимали работу у канадцев и американцев»

Но выбить у советской тогда ещё власти возможность работать в НХЛ было даже не полдела, как оказалось. Впереди ждали новые трудности, с которыми справиться было не менее сложно, чем отчислением из юниорской сборной Союза. Да и до «Сокольников» бежать — не вариант. Сколько наших хоккеистов, отправившихся за океан, не сумели справиться с объёмом свободы, которая на них обрушилась. Насколько тяжело было сохранить внутреннюю дисциплину? Лучше Ларионова мало кто может об этом рассказать.

— Каждый игрок едет за океан выполнять какую-то миссию. Внутреннюю миссию. Я понимал, что всё будет по-другому. Времени на адаптацию было очень мало, ведь мы уезжали, когда нам было по 29−30 лет, и терпения у руководства было не так много. Одно дело, когда ты приезжаешь в 18 лет, тебя могут подождать, адаптировать к системе, к игре, к языку и т. д. Где-то, может, поиграешь в фарм-клубе, чтобы подготовиться. В наше время, когда мы приезжали, мы были одни, без поддержки. Те люди, через которых мы туда перебирались, а я уезжал через Федерацию хоккея и «Совинтерспорт», они просто исчезли. Никакой поддержки не было, хотя на первых порах помощь необходима. Многие вопросы приходилось решать на ходу.

Во-первых, команда, в которую я попал, была последней командой в лиге. Это не лучший вариант. Когда ты идёшь молодым игроком, вокруг которого будет строиться команда, когда тебе 18 лет и у тебя есть время, это одно. А когда у тебя худшая команда в лиге и от тебя сразу требуют результат, а у тебя нет пятёрки таких игроков, как в ЦСКА? Других таких вообще не было в мире. Поэтому масса была всяких вопросов, которые надо было решать. Нужно было найти в себе силы не сломаться, не сказать: нет. Нужно было адаптироваться к партнёрам, к игре, к жизни. Масса всего. Тут ещё не нужно забывать, что первая волна русских отнимала работу у канадцев и американцев. Здесь было много барьеров, которые нужно было преодолеть. Но самым сложным было адаптироваться к игре, поскольку хоккей был другой.

Фото: РИА Новости

«Ванкувер» и Павел Буре

Вопреки ожиданиям, юбиляр не назвал «Детройт» в качестве той команды, в которой он провёл самые счастливые годы. И обстоятельно объяснил почему. Оказалось, что человек, которого всю жизнь учили преодолевать трудности, находит истинное удовольствие в самом процессе борьбы. Игорь с увлечением принялся рассказывать о том, чем для него был памятен и радостен каждый из периодов энхаэловской карьеры.

— Нужно было не только для себя продумать игру на несколько ходов, но и для партнёров, — продолжает Ларионов рассказ о том, какими средствами «Ванкувер» приходилось доставать со дна турнирной таблицы. — Нужно время для того, чтобы если не обучить их, то помочь им понять, чтобы их коллективное игровое мышление могло соответствовать моей игре. Приходилось продумывать ходы для этих ребят, потому что они не понимали, что шайбу вбрасывать в зону атаки я никогда не буду, это называется «отдать её». Зачем за неё бороться, когда можно сделать несколько движений, которые приведут ко взятию ворот? Они этого не понимали.

Год-полтора ушли на адаптацию и понимание того, насколько в этой команде, с этими игроками и тренерами, ты можешь играть в продуктивный хоккей. И как не стать таким же, как они. Потому я и не стал бы говорить, что самыми счастливыми для меня сезонами были те, что я провёл в «Детройте». Возьмём ванкуверский период, когда туда пришёл Буре. Стартовали мы с серии поражений, а Паша играл в другом звене. В начале декабря Пэт Куинн поставил его ко мне, и вместе мы играли до конца года. Тогда он выиграл «Колдер Трофи». В том сезоне мы открыли глаза болельщикам «Ванкувера» на тот хоккей, который зовёт людей на трибуны. И это, безусловно, даёт такой импульс, ведь те вещи, которые ты делал на протяжении двух лет, они не пропали даром, они были правильными. В этом плане для меня это был первый успех.

«Сейчас, тренер, ты увидишь то, чего никогда не видел»

Нужно слышать, с какой теплотой Ларионов вспоминает о Павле Буре. По ощущениям, уже тогда в Профессоре появилась эта внутренняя потребность помогать тем, кому его помощь крайне необходима. Возможно, потребность стать агентом, помогать молодым парням, зародилась в Ларионове в тот последний для него год в «Ванкувере». А затем был «Сан-Хосе». И о времени в стане «акул» юбиляр рассказывает по-деловому, но с лёгкой иронией, поскольку в команде оказались те ребята, с которыми можно было решать серьёзные вопросы. И где с новой силой проявились лидерские качества Лерионова.

— В Сан-Хосе я оказался вместе с Сергеем Макаровым, а затем мы с ним создали там свою пятёрку. После 10 поражений я сам подошёл к тренеру и сказал, что знаю, как исправить ситуацию, в которой оказалась команда, что я вижу выход из этого тупика. Пригласил его на ланч и сказал: «Ты не трогай нас несколько игр, пойди, купи модный костюм, рубашку и галстук и просто смотри. Мы сделаем вещи, которые ты никогда раньше не видел». Я предложил вариант пятёрки: Макаров, Ларионов, Гарпенлов и Озолиньш с Нортом в защите. И дело пошло. В том году мы в первый раз попали в плей-офф, выбили «Детройт» в первом раунде, а во втором проиграли в седьмом матче «Торонто». Это тоже был успех, своего рода, в плане понимания игры, ситуации в команде, в клубе, в хоккее, взаимоотношений с тренером, которым в «Сан-Хосе» был тогда Константин. Мы дали ему понять, насколько хоккей может быть другим, если ты понимаешь, что делаешь. И он оказался молодцом, что принял наш совместный, можно сказать, договор. Не все тренеры способны на такое пойти. В данной ситуации у меня был один мотив, чтобы команда была успешной. Не мог уже проигрывать, тем более, с нашей с Сергеем Макаровым биографией. Мы выиграли больше, наверное, чем большая часть ребят, игравших в НХЛ в то время.

Фото: РИА Новости

«Глядя на русскую пятёрку, болельщики скандировали: USA!»

Что ни говори, а венцом карьеры, и не только Ларионова, но и большого числа отличных хоккеистов с двух материков, стал тот самый, такой же легендарный, как и эти хоккеисты, «Детройт Ред Уингз». Недаром о том историческом отрезке клуба снимают фильмы. И говорить об этом можно бесконечно.

— Ну, а дальше я был уже в «Детройте». Русская пятёрка, Скотти Боумэн и та плеяда игроков, которые выступали тогда за команду, это феноменальный успех. Феноменальный штрих в НХЛ, когда впервые пять русских вышли на лёд и покорили зрителей везде, не важно, где мы играли, в Детройте или Аризоне, в Нью-Йорке или Анахайме. В Анахайме даже, когда мы играли, зрители скандировали: «USA! USA!», думали, что их команда против России играет. А это большой успех. То, что мы открыли этот хоккей для лиги, показали эту «красную машину» и привели клуб из города моторов к Кубку Стэнли. Впервые за 42 года.

«Главное для меня сейчас — мои хоккеисты»

Чтобы понять, насколько трудно адаптироваться к жизни после хоккея, когда профессиональную карьеру игрока ты заканчиваешь в 44 года, нужно быть Игорем Ларионовым или Яромиром Ягром, например. Игорь, оставивший заметный след своей игровой карьерой, что выражается в несметном количестве наград (Ларионов выиграл все значимые хоккейные трофей — в Северной Америке и Европе), а также в том, что и НХЛ, и ИИХФ включили его в свои Залы хоккейной славы. И невероятно приятно осознавать, что и после активной карьеры игрока он не опускает планку. Его физическая форма, например, предмет белой зависти многих действующих хоккеистов.

— Жизнь ставит всегда перед тобой какие-то цели, задачи, которые ты должен решать, что-то преодолевать. В 44 года, после 27 лет профессиональных занятий хоккеем, я умышленно от него отошёл. У меня тогда было три варианта развития событий. Мне предлагали карьеру старшим тренером в НХЛ, я отказался. Мне хотелось отдать часть времени своей семье. Жизнь такая штука, что за успехом, спортивным долголетием ты теряешь какие-то другие вещи, которые может даже не видны, но очень важны в жизни человека. Это семья, друзья, родители. Находясь все эти годы вдали от родины, те связи, которые у тебя были многие годы, они немножко размываются. Просто потому, что ты не можешь общаться с людьми часто, поскольку живёшь за океаном. Но в целом всех целей, которые я перед собой ставил, я стараюсь добиваться. Например, хобби, которое связано с вином, с виноделием, которым я занимался. Это были поездки по Австралии, Калифорнии, Франции и Испании, знакомства с прекрасными людьми, которые занимаются виноделием. И не важно, испанец это, американец или француз. Они все фермеры, они все нормальные люди. Это общение открывает другой мир, новые возможности и горизонты на долгие годы. Это именно то, чем я занимался в первые годы после окончания карьеры игрока.

Но из хоккея я всё равно не ушёл. Я просматривал очень много матчей, вплотную начал заниматься сыном, а несколько последних сейчас вплотную занимаюсь агентской деятельностью, молодыми ребятами. И мне это нравится, когда их успех — это мой успех. Сегодня они для меня на первом месте. Вот их судьба, я им стараюсь помогать. Не так всё просто в этой жизни бывает, потому что много нюансов, так скажем, в этой сфере, это не самая чистая, не самая порядочная сфера, но я не переступаю границы нравственности и делаю своё дело для ребят, которых я представляю, чтобы у них получилась карьера не только как игрока, но и как человека.

Фото: Reuters

В день своего 55-летнего юбилея Игорь Ларионов рассказывает о самых важных событиях в своей карьере.

С юбиляром, который раздал массу интервью перед столь знаменательной датой, мы договорились говорить только о том, что интересно будет именно ему. Отступили от этого договора лишь однажды, за что Игорю отдельное спасибо, поскольку очень важно было для понимания ситуации донести до молодых людей, которые не застали времена Советского Союза, особенностей хоккейного быта лучших игроков Старого Света и, как показала жизнь, мира.

О «Профессоре» Игоре Ларионове написана масса материалов, высказано много мнений и восторженных откликов о его игре. Но любое интервью — это всегда схема, которую задаёт журналист. Мы же предложили нашему герою рассказать, что он первым делом вспоминает, когда речь заходит о его легендарной карьере игрока.

«Важно не сломаться, когда в 16 лет на тебе ставят крест»

— Первым важным для меня событием стало то, что я оказался в хоккейном городе Воскресенске, где все играли в хоккей и я пошёл, как и все остальные мальчишки, в секцию хоккея. Второе, когда в 16 лет я был на первом сборе в национальной команде и меня отцепили. Я был небольшой, худой и не сильный. Говорили, что такие игроки нам в сборной СССР не нужны. Когда мальчишке в 16 лет говорят, что он не прошёл сбор, что не будет вызываться дальше, что фактически на нём поставили крест, это тяжело. Но это дало мне стимул не сломаться, не согнуться, а продолжать играть и доказывать, что те люди были не правы.

Эта постоянная борьба, преодоление преград и стечения обстоятельств и помогли Игорю добиться в жизни столь многого. Вся его профессиональная карьера — постоянное движение вперёд, понимание того, что никто никогда не будет тебе помогать, что всего необходимо добиваться своими силами.

— Вообще-то, плеча, на которое я мог бы опереться тогда, особого не было. У меня не было ни агента, никого. Отец в хоккей не играл. Брат играл. В то время он был в армии, он на четыре года меня старше, выступал за «армейский» клуб, в котором обкатывали молодых игроков из ЦСКА. Он мне помогал, безусловно. А в целом тренировочный процесс, игра и нужно было быть сильнейшим в каждом матче. А уж дальше, может, кто-то заметит. А не заметит, что сделаешь. Меня ведь даже в «Химике» первое время не видели, недооценивали.

«Из „Спартака“ бежал, как Усэйн Болт»

То время, когда 16-летний Ларионов пробивал себе дорогу в большой хоккей, он сравнивает с другим ключевым моментом в карьере — отъездом в Северную Америку. Именно с тем временем, когда наши первопроходцы оказались на неведомой для них, по большому счёту, земле, где другая жизнь, другой хоккей, другой менталитет.

— Отъезд в Северную Америку, когда тебя все знают по игре за сборную, но ты должен доказывать всё с самого начала, когда времени у тебя нет, — это тоже важный момент. Хоккей — это одно, а после хоккея ты возвращаешься в самого себя и стараешься как можно быстрее адаптировать свою жизнь, чтобы быть успешным и там. Это тоже большой жизненный опыт. Там все были большие, крупные, а я немножко позже рос. И первым мной заинтересовался «Спартак», пригласивший перейти к ним в команду. И вот приехал я на электричке в Москву на тренировку «Спартака» и понял, что к этому не готов. Пока тренеры и руководство советовались в офисе, я выскочил из раздевалки и рванул, как Усэйн Болт, до станции метро «Сокольники», и уехал обратно в Воскресенск. Решил, что для меня это очень рано — мне тогда было 16 лет. Как только в «Химике» узнали, что меня зовёт «Спартак», ко мне проявили внимание, привлекли к тренировкам команды мастеров, и постепенно пошёл успех.

Фото: РИА Новости

«В ЦСКА отдушиной для нас был хоккей, в который мы играли»

Ларионов не раз уже рассказывал о том, что ЦСКА тех времён был клубом, за который он не только не болел, но даже и не симпатизировал. Речь в первую очередь о той системе, которая собирала под своё крыло лучших игроков со всей страны. Переход в «армейский» клуб стал ключевым в его карьере, вариантов было несколько, но перспективы развития были только в ЦСКА. Что же помогало хоккеистам справляться с тем режимом, который установил Виктор Тихонов?

— Первое — это хоккей, в который мы играли, — вспоминает Ларионов. — Мы были собраны из разных команд, только Слава (Фетисов) и Володя Крутов были из Москвы, остальные — иногородние. Когда мы собрались вместе, это скрашивало тот быт, ту обыденность, которая окружала нас несколько лет. Конечно, игра давала нам возможность заниматься творчеством. В остальном это были не то чтобы напрасно прожитые годы, но постоянное пребывание на базе отдаляет от того, что происходит в жизни. Меня всегда удручало отсутствие права выбора, невозможность делать то, что тебе хочется. Хоккей, безусловно, это наша работа, это основное. Но были и другие вещи в жизни, которые хотелось узнавать, принимать участие в жизни страны. Пусть она была тогда не такая яркая, но мы были тогда вне всего, что происходило. Хоккей был для нас и главной отдушиной, и возможностью приносить радость нашим болельщикам. Мы вытворяли на льду такие вещи, которые были основаны больше на импровизации. Мы были тогда на том пике мастерства и понимания игры, что это очень трудно описать. Многие вещи творились на ходу.

Сегодня мы, допустим, сравниваем футбол в исполнении «Барселоны», «Реала», «ПСЖ», где собраны люди практически на одном уровне, сильнейшие в мире, смотреть на них приятно. Мы чувствовали что-то подобное, у нас была возможность наслаждаться игрой, мы играли ради команды, ради друг друга, и это приносило успех. Тем более что в нашем звене были собраны люди, которыми двигала одна цель. Мы все делали общее дело, угроза шла от каждого из игроков, остановить такую пятёрку было очень сложно. Но бывали там и тренерские эксперименты, когда мы тренировались по 4−5 раз в день, что нас просто угнетало. Приходилось преодолевать усталость, эти трудности, бороться с самим собой, а от игры нужно получать удовольствие. Но у нас не было права выбора и права голоса, чтобы что-то возразить.

«Оттепель была в стране, но не в хоккее»

Сейчас выросло целое поколение людей, которым неведомы чувства советских людей в конце 80-х годов, когда СССР возглавил Михаил Горбачёв. Люди почувствовали то, что называется свободой выбора. Сейчас мы можем по-разному оценивать события, происходившие в те годы. И не задать вопросов о том, насколько было чревато открыто выступить в поддержку Вячеслава Фетисова и написать открытое письмо, фактически бросив вызов Виктору Тихонову, мы не могли. Ведь это был один из ключевых моментов не только в карьере самого Ларионова, но и сотен парней, для которых он со своими партнёрами по звену открыл дверь в НХЛ.

Фото: РИА Новости

— Сейчас уже настолько не хочется возвращаться в те времена, хотя я и понимаю, что надо рассказывать все эти вещи. Но здесь нечем гордиться, потому что у нас не было выбора. Говорить о том, что кто-то был плохой, а мы были хорошие, поскольку у нас не было вариантов, мы боролись и т. д., я не буду. Я этим не горжусь. Мне всегда хотелось иметь право выбора не только в спорте, но и в жизни. И в той ситуации, в которой мы оказались, наше звено шло уже к тому, чтобы закончить карьеру так, как её закончили Петров, Михайлов и Харламов. Кроме нас ещё 3−4 ребят в то время уже были не нужны. Подходя к возрасту 30−32 лет, мы были отработанным материалом. И здесь хотелось хотя бы найти понимание со стороны советской власти или федерации хоккея, чтобы нам хотя бы предоставили право выбора, где мы хотим быть дальше, а не идти туда, куда нам указали. А не ориентироваться на то, что мы там были капитанами и полковниками, хотя я им никогда не был, звание офицера мне присвоили за моей спиной. В этом плане было сложно, не было поддержки, а мы шли против системы, которая только начала двигаться к оттепели. Но мы в то время жили в отдельной хоккейной системе, в которой не было никакой демократии, был диктат, тем более, в армии. Риск присутствовал, но в определённый момент жизни ты должен решить, насколько у тебя совесть чиста, насколько у тебя есть принципы, которых ты придерживаешься. Поэтому в той ситуации у меня не было другого пути, кроме того, каким я пошёл, чтобы обратить внимание общественности на то, происходит в спорте, в хоккее.

«Мы отнимали работу у канадцев и американцев»

Но выбить у советской тогда ещё власти возможность работать в НХЛ было даже не полдела, как оказалось. Впереди ждали новые трудности, с которыми справиться было не менее сложно, чем отчислением из юниорской сборной Союза. Да и до «Сокольников» бежать — не вариант. Сколько наших хоккеистов, отправившихся за океан, не сумели справиться с объёмом свободы, которая на них обрушилась. Насколько тяжело было сохранить внутреннюю дисциплину? Лучше Ларионова мало кто может об этом рассказать.

— Каждый игрок едет за океан выполнять какую-то миссию. Внутреннюю миссию. Я понимал, что всё будет по-другому. Времени на адаптацию было очень мало, ведь мы уезжали, когда нам было по 29−30 лет, и терпения у руководства было не так много. Одно дело, когда ты приезжаешь в 18 лет, тебя могут подождать, адаптировать к системе, к игре, к языку и т. д. Где-то, может, поиграешь в фарм-клубе, чтобы подготовиться. В наше время, когда мы приезжали, мы были одни, без поддержки. Те люди, через которых мы туда перебирались, а я уезжал через Федерацию хоккея и «Совинтерспорт», они просто исчезли. Никакой поддержки не было, хотя на первых порах помощь необходима. Многие вопросы приходилось решать на ходу.

Во-первых, команда, в которую я попал, была последней командой в лиге. Это не лучший вариант. Когда ты идёшь молодым игроком, вокруг которого будет строиться команда, когда тебе 18 лет и у тебя есть время, это одно. А когда у тебя худшая команда в лиге и от тебя сразу требуют результат, а у тебя нет пятёрки таких игроков, как в ЦСКА? Других таких вообще не было в мире. Поэтому масса была всяких вопросов, которые надо было решать. Нужно было найти в себе силы не сломаться, не сказать: нет. Нужно было адаптироваться к партнёрам, к игре, к жизни. Масса всего. Тут ещё не нужно забывать, что первая волна русских отнимала работу у канадцев и американцев. Здесь было много барьеров, которые нужно было преодолеть. Но самым сложным было адаптироваться к игре, поскольку хоккей был другой.

Фото: РИА Новости

«Ванкувер» и Павел Буре

Вопреки ожиданиям, юбиляр не назвал «Детройт» в качестве той команды, в которой он провёл самые счастливые годы. И обстоятельно объяснил почему. Оказалось, что человек, которого всю жизнь учили преодолевать трудности, находит истинное удовольствие в самом процессе борьбы. Игорь с увлечением принялся рассказывать о том, чем для него был памятен и радостен каждый из периодов энхаэловской карьеры.

— Нужно было не только для себя продумать игру на несколько ходов, но и для партнёров, — продолжает Ларионов рассказ о том, какими средствами «Ванкувер» приходилось доставать со дна турнирной таблицы. — Нужно время для того, чтобы если не обучить их, то помочь им понять, чтобы их коллективное игровое мышление могло соответствовать моей игре. Приходилось продумывать ходы для этих ребят, потому что они не понимали, что шайбу вбрасывать в зону атаки я никогда не буду, это называется «отдать её». Зачем за неё бороться, когда можно сделать несколько движений, которые приведут ко взятию ворот? Они этого не понимали.

Год-полтора ушли на адаптацию и понимание того, насколько в этой команде, с этими игроками и тренерами, ты можешь играть в продуктивный хоккей. И как не стать таким же, как они. Потому я и не стал бы говорить, что самыми счастливыми для меня сезонами были те, что я провёл в «Детройте». Возьмём ванкуверский период, когда туда пришёл Буре. Стартовали мы с серии поражений, а Паша играл в другом звене. В начале декабря Пэт Куинн поставил его ко мне, и вместе мы играли до конца года. Тогда он выиграл «Колдер Трофи». В том сезоне мы открыли глаза болельщикам «Ванкувера» на тот хоккей, который зовёт людей на трибуны. И это, безусловно, даёт такой импульс, ведь те вещи, которые ты делал на протяжении двух лет, они не пропали даром, они были правильными. В этом плане для меня это был первый успех.

«Сейчас, тренер, ты увидишь то, чего никогда не видел»

Нужно слышать, с какой теплотой Ларионов вспоминает о Павле Буре. По ощущениям, уже тогда в Профессоре появилась эта внутренняя потребность помогать тем, кому его помощь крайне необходима. Возможно, потребность стать агентом, помогать молодым парням, зародилась в Ларионове в тот последний для него год в «Ванкувере». А затем был «Сан-Хосе». И о времени в стане «акул» юбиляр рассказывает по-деловому, но с лёгкой иронией, поскольку в команде оказались те ребята, с которыми можно было решать серьёзные вопросы. И где с новой силой проявились лидерские качества Лерионова.

— В Сан-Хосе я оказался вместе с Сергеем Макаровым, а затем мы с ним создали там свою пятёрку. После 10 поражений я сам подошёл к тренеру и сказал, что знаю, как исправить ситуацию, в которой оказалась команда, что я вижу выход из этого тупика. Пригласил его на ланч и сказал: «Ты не трогай нас несколько игр, пойди, купи модный костюм, рубашку и галстук и просто смотри. Мы сделаем вещи, которые ты никогда раньше не видел». Я предложил вариант пятёрки: Макаров, Ларионов, Гарпенлов и Озолиньш с Нортом в защите. И дело пошло. В том году мы в первый раз попали в плей-офф, выбили «Детройт» в первом раунде, а во втором проиграли в седьмом матче «Торонто». Это тоже был успех, своего рода, в плане понимания игры, ситуации в команде, в клубе, в хоккее, взаимоотношений с тренером, которым в «Сан-Хосе» был тогда Константин. Мы дали ему понять, насколько хоккей может быть другим, если ты понимаешь, что делаешь. И он оказался молодцом, что принял наш совместный, можно сказать, договор. Не все тренеры способны на такое пойти. В данной ситуации у меня был один мотив, чтобы команда была успешной. Не мог уже проигрывать, тем более, с нашей с Сергеем Макаровым биографией. Мы выиграли больше, наверное, чем большая часть ребят, игравших в НХЛ в то время.

Фото: РИА Новости

«Глядя на русскую пятёрку, болельщики скандировали: USA!»

Что ни говори, а венцом карьеры, и не только Ларионова, но и большого числа отличных хоккеистов с двух материков, стал тот самый, такой же легендарный, как и эти хоккеисты, «Детройт Ред Уингз». Недаром о том историческом отрезке клуба снимают фильмы. И говорить об этом можно бесконечно.

— Ну, а дальше я был уже в «Детройте». Русская пятёрка, Скотти Боумэн и та плеяда игроков, которые выступали тогда за команду, это феноменальный успех. Феноменальный штрих в НХЛ, когда впервые пять русских вышли на лёд и покорили зрителей везде, не важно, где мы играли, в Детройте или Аризоне, в Нью-Йорке или Анахайме. В Анахайме даже, когда мы играли, зрители скандировали: «USA! USA!», думали, что их команда против России играет. А это большой успех. То, что мы открыли этот хоккей для лиги, показали эту «красную машину» и привели клуб из города моторов к Кубку Стэнли. Впервые за 42 года.

«Главное для меня сейчас — мои хоккеисты»

Чтобы понять, насколько трудно адаптироваться к жизни после хоккея, когда профессиональную карьеру игрока ты заканчиваешь в 44 года, нужно быть Игорем Ларионовым или Яромиром Ягром, например. Игорь, оставивший заметный след своей игровой карьерой, что выражается в несметном количестве наград (Ларионов выиграл все значимые хоккейные трофей — в Северной Америке и Европе), а также в том, что и НХЛ, и ИИХФ включили его в свои Залы хоккейной славы. И невероятно приятно осознавать, что и после активной карьеры игрока он не опускает планку. Его физическая форма, например, предмет белой зависти многих действующих хоккеистов.

— Жизнь ставит всегда перед тобой какие-то цели, задачи, которые ты должен решать, что-то преодолевать. В 44 года, после 27 лет профессиональных занятий хоккеем, я умышленно от него отошёл. У меня тогда было три варианта развития событий. Мне предлагали карьеру старшим тренером в НХЛ, я отказался. Мне хотелось отдать часть времени своей семье. Жизнь такая штука, что за успехом, спортивным долголетием ты теряешь какие-то другие вещи, которые может даже не видны, но очень важны в жизни человека. Это семья, друзья, родители. Находясь все эти годы вдали от родины, те связи, которые у тебя были многие годы, они немножко размываются. Просто потому, что ты не можешь общаться с людьми часто, поскольку живёшь за океаном. Но в целом всех целей, которые я перед собой ставил, я стараюсь добиваться. Например, хобби, которое связано с вином, с виноделием, которым я занимался. Это были поездки по Австралии, Калифорнии, Франции и Испании, знакомства с прекрасными людьми, которые занимаются виноделием. И не важно, испанец это, американец или француз. Они все фермеры, они все нормальные люди. Это общение открывает другой мир, новые возможности и горизонты на долгие годы. Это именно то, чем я занимался в первые годы после окончания карьеры игрока.

Но из хоккея я всё равно не ушёл. Я просматривал очень много матчей, вплотную начал заниматься сыном, а несколько последних сейчас вплотную занимаюсь агентской деятельностью, молодыми ребятами. И мне это нравится, когда их успех — это мой успех. Сегодня они для меня на первом месте. Вот их судьба, я им стараюсь помогать. Не так всё просто в этой жизни бывает, потому что много нюансов, так скажем, в этой сфере, это не самая чистая, не самая порядочная сфера, но я не переступаю границы нравственности и делаю своё дело для ребят, которых я представляю, чтобы у них получилась карьера не только как игрока, но и как человека.

Фото: Reuters

Алексей Еременко, отец полузащитника ЦСКА Романа Еременко, рассказал о состоянии здоровья сына. Две недели назад хавбек сборной Финляндии перенес операцию в Германии.

— Все нормально. Операция прошла успешно, — сказал Еременко-старший. — Сейчас Рома находится в Финляндии, его периодически наблюдает физиотерапевт национальной сборной. Потихоньку начинает тренироваться. Если все будет в порядке, то 10 января он присоединится к ЦСКА и с самого начала уже сможет работать в общей группе.

Виталий АЙРАПЕТОВ