Его высказывания одних удивляли, других нервировали, третьих шокировали. Но он не мог поступать иначе - и в этом признавался сам. Садырин был открытым и искренним человеком, с ним всегда было интересно. Публикуем подборку его высказываний о самом себе - своей работе, привычках, мировоззрении.

(О своих ощущениях от тренерской работы 10 лет назад и в нынешнем году):

— Раньше в особо напряженные моменты меня зачастую било, колотило, в каких-то ситуациях чувствовал себя неуверенно. Постоянно одолевали сомнения: так ли я делаю, то ли? С возрастом становишься опытнее. Подходишь к футболу философски: ведь это всего-навсего игра, а не война.

(О том, почему он никогда не кричал во время матчей):

— А какой смысл просто так надрывать глотку? Кричи не кричи, игроки вовремя тебя все равно не услышат. Это бесполезно. А бывает, что повышать голос просто нет причины. Если же ошибки все-таки есть, разбирать их надо после игры.

(Об отдыхе):

— Я не зацикливаюсь на футболе. Обычно перед матчами всей командой ходим на рыбалку. Такие походы сближают ребят. Чего целыми днями на базе сидеть?

(О том, не тяжело ли ему принимать решение, кто из игроков должен покинуть команду):

— Очень тяжело расставаться со всеми. Постепенно "прирастаешь" к ребятам. Я ко всем отношусь с одинаковой симпатией. По жизни у меня ни к кому претензий нет. Они все хорошие ребята, все любят футбол. Но если кто-то чисто по игровым критериям не подходит команде, что тут поделаешь? Приходится расставаться.

(О взаимоотношениях с футболистами):

— Индивидуальные беседы с игроками нужны, просто необходимы. Наедине футболисту можешь высказать то, что не будешь говорить при всех — как тренер, где-то даже как отец.

(Об экстремальных ситуациях, в которых побывал):

— Все было. Однажды 12-летнего ребенка в Питере из пруда вытащил, когда он тонул. Пожар тушил на бензоколонке. С самолетом падал. Причем в тот же год, когда разбился ташкентский "Пахтакор". Тоже летели, и один двигатель отказал. Повезло тогда. Тонул тоже один раз, на рыбалке было дело.

(О домашних делах):

— Вы будете смеяться, но последнее, что я сделал своими руками и чем очень горжусь, это туалет на даче. Приличный вышел, по европейским стандартам.

(О своих откровенных высказываниях на послематчевых пресс-конференциях, зачастую шокирующих публику):

— Просто так я ничего не говорю. Есть вещи, о которых нельзя молчать. Нужно жестко говорить о проблемах — условиях подготовки, судействе, взятках. Красивыми и мягкими словами ничего не решишь. А многие именно так и делают — смотрят в глаза друг другу и лгут. Иногда это надоедает: взрываешься, режешь "правду-матку"… Нет, я не жалею о сказанном.

ДОСЛОВНО...

Павел САДЫРИН (О своей прямоте):

— Есть вещи, о которых нельзя молчать. Нужно жестко говорить о проблемах — условиях подготовки, судействе, взятках. Красивыми и мягкими словами ничего не решишь. А многие именно так и делают — смотрят в глаза друг другу и лгут.

Татьяна Садырина: Паша ненавидел состояние покоя (СС)

 Мы неоднократно общались с супругой Павла Федоровича Татьяной - самым близким ему человеком. Думается, сейчас читателям было бы интересно посмотреть на Садырина ее глазами. Мы публикуем фрагменты интервью, в которых Татьяна говорила о своем муже.

(О чувстве юмора):

— Павел Федорович не затерялся бы в любой компании. Всегда мог поддержать разговор, пошутить. Моментально находил общий язык с детьми, причем любого возраста. Шутил с ними, понимал их. Говорил: буду немного постарше, обязательно начну работать с детьми. Еще Павел Федорович обожал собак. Такого завзятого собачника надо было поискать. Как увидит собаку, сразу же к ней. Без разницы — знает, не знает. Наверное, со всеми собаками был в дружбе.

(Об отдыхе):

— Он не умел отдыхать. Так же, как и я. Наверное, в этом мы с ним и сошлись. Не мог просто сидеть и смотреть телевизор. Конечно, любил читать. Но надолго это занять его не могло — максимум час-два. Потом он начинал изнывать: что будем делать? Он предпочитал активный отдых. Когда мы уезжали на дачу, в доме я его практически не видела. Едва удавалось загнать поесть, а все остальное время он что-то строгал, пилил.

(О хозяйственности):

— Я старалась освобождать его от каких-то рутинных дел. Но если бы вдруг понадобилось, он мог и приготовить, и убрать, и пропылесосить, и сходить в магазин. Словом, работы не чурался. Вообще, у нас не было разделения в домашних делах: это твое, а это мое. Конечно, я не вбивала гвозди, не вешала полки, не двигала мебель. Все это делал он. Обил балкон, мог проводку починить.

(О хобби):

— Паша очень любил рыбачить. Это хобби. В Питере мы часто выбирались на рыбалку. В Москве удавалось реже. Кроме этого, Паша очень любил танцевать. Дома мы с ним очень часто танцевали.

(О кулинарных пристрастиях):

— Любимым блюдом были пельмени. Также любил сладкое, хотя об этом и не говорил. Бывало, заходили в какой-то магазин, он и говорил: "Танюш, смотри, какой хороший тортик, давай тебе его купим?" А я отвечаю: "Конечно, давай". Мы покупали этот тортик, он его успешно съедал. Но тортик был мне.

(О работе в сборной):

— Павел Федорович не очень любил вспоминать это время. Он работяга. Все околофутбольные игры — это не для него. Он не интриган. Иногда бывал резковатым, что временами ему мешало. Но он терпеть не мог состояния, когда вокруг крутились какие-то игры, подводные течения. Два года упущенного времени — так он впоследствии называл работу в сборной. После 1994-го он сильно изменился. До этого у него не было ситуаций, когда приходилось кому-то не доверять, сомневаться в людях. Он ведь вообще по натуре человек открытый. Если общался с кем-то, смотрел в глаза, не думал, что его собеседник за спиной держит топор. А та сборная была замешана на каких-то интригах. Он не раз говорил, что надо было еще до чемпионата все бросить и уйти. Постоянное напряжение дало свои результаты. После возвращения из Америки у него был сердечный приступ. Стоит ли говорить, что больше в этой сборной он работать не хотел.

(О болельщиках "Зенита"):

— В Питере его очень любят. Когда работал в "Зените", на улицу было просто не выйти. Везде узнавали: на рынке, в магазине, в метро. Помню, как-то на такси поехала на дачу. Водитель подвез к дому и говорит: "О, здесь же Садырин живет!"

(О молчании на пресс-конференциях в 1998 году):

— Я ему говорила: ну что это за игры? А он отвечал: у меня пока нет слов. Вообще эти пресс-конференции сразу после игры — вещь очень тяжелая, особенно для него. Он был прямым человеком. И где-то понимал Романцева, который платил штрафы и не ходил на пресс-конференции. Говорил: я иногда могу рубануть сплеча.

(О времяпрепровождении):

— Периодов затишья у нас почти не бывало. И мы любили ходить в гости, и к нам часто ходили. Самое сложное время было после чемпионата мира. Он ушел, и — тишина. Это было ужасно.

(О подвиге):

— Однажды в Питере он спас тонущего мальчишку. Это было в 1995 году. Мы собирались на дачу. У Павла Федоровича была тренировка. Мы с Лордом — это наш пес — приехали на базу. Я в сторонке гуляла. Тогда, помню, жарко было, и Лорда все к воде тянуло. После тренировки приехал корреспондент с местного телевидения — брать у Паши интервью. Они пошли к озеру, находившемуся рядом с базой. Мы с Лордом прогуливаемся в стороне, чтобы не мешать. Уже подходим к машине. И вдруг — крики с того берега: "Тонет! Тонет!" Кричит какой-то ребенок. Я бегу и тоже кричу: "Тонет"! Павел Федорович тут же раздевается и ныряет в озеро. А доктор команды рванулся вокруг озера, чтобы там помочь на берегу. Павел Федорович несколько раз нырял. Тина, не видно ничего, но он все же нащупал на дне уже этого мальчишку. И вытащил. А журналист с камерой тут же все это снимает. Вышел, оделся и продолжил давать интервью. А мальчишку увезли. Потом Павлу Федоровичу и доктору вручили медали. Между прочим, это уже второй случай, когда он спас чью-то жизнь. Первый случился, когда Паша еще был игроком. Там затопило подвал, и он вместе с каким-то футболистом спасал женщину. Вытащили.

(О ссорах):

— Как и во всякой семье, мелкие размолвки у нас случались. Но он вообще терпеть не мог состояния ссоры. Иногда я даже пользовалась этим, чтобы немного его взбодрить (смеется). Но по-крупному мы с ним не ссорились никогда. В семейной жизни он был очень легким и отходчивым человеком.

Виктор Хилько: Все в порядке, говорил он до последнего (СС)

  При наличии родных, знакомых и просто сердобольных людей есть один человек, который по-особенному переживает уход из жизни человека после долгой болезни. Это его лечащий врач. Таковым в печальной истории с тренером армейцев был подполковник Виктор Сильвестрович Хилько — опытнейший специалист Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко.

Через его руки прошло множество неизлечимо больных людей, и кончину каждого из них он принимал как личное горе. Но все же по его голосу было заметно, что в этот раз он потрясен всем случившимся особенно глубоко. Предлагаемая вашему вниманию беседа с ним — дань уважения не только памяти наставника армейцев, но и мужеству его лечащего врача.

— Как долго Павел Федорович находился у вас на лечении?

— Он поступил к нам примерно год назад. Обычно при заболеваниях с такой спецификой и степенью тяжести мы рекомендуем постоянное лечение, но в данном конкретном случае, понимая всю сложность положения и желание самого пациента, мы приняли решение о возможности совмещения лечения с тренерской работой.

— Он сразу поступил в отделение именно к вам?

— Нет, сначала после полученного им перелома он в очень тяжелом состоянии поступил в отделение травматологии. А затем был переведен к нам, в 32-е отделение радиотерапии.

— Какой диагноз был поставлен Садырину?

— Это врачебная тайна, и я не вправе распространяться на данную тему. Вообще, считаю, что вопрос о диагнозе очень деликатен, поэтому для широкой общественности тема должна быть очерчена в общих чертах. Все остальное известно лишь близким родственникам умершего. Могу сказать, что это было тяжелое онкологическое заболевание.

— Явилось ли оно последствием перелома бедра, полученного Садыриным в конце прошлого года?

— Нет. Наоборот, перелом бедра — последствие того заболевания, которое уже было зафиксировано у пациента.

— Каковы были шансы пациента на то, чтобы выжить?

— При такой патологии и степени тяжести заболевания — нулевые.

— Знал ли об этом сам Садырин?

— (долгая пауза). Да, знал.

— Когда ему сообщили об этом?

— Практически в самом начале, после проведения углубленного обследования. При этом бросалось в глаза то, что Павел Федорович — человек очень твердый, волевой. Настоящий мужик. При тех трудностях, которые вызывает подобная болезнь, меня поразило, что он поступил к нам без единого сопутствующего заболевания.

— Какие методы применялись при его лечении?

— Мы полностью использовали все известные науке методы, отдавая предпочтение самым новым и эффективным из них. Использовался весь спектр возможных способов лечения, от терапевтических до хирургических. В комплексе с другими методами применялась и лучевая терапия. Мы сделали все, что было возможно в данной ситуации. Больного консультировали все ведущие специалисты нашего госпиталя.

— Насколько лечение помогло больному?

— Поначалу после проведения восстановительных мероприятий наметилось улучшение. Но при таком заболевании рассчитывать на долгосрочный положительный эффект крайне затруднительно.

— Кто принял решение отправить пациента в Германию?

— Это решение было личной инициативой Садырина и его родственников. Пациент отбыл на лечение в Германию из нашего госпиталя, а затем вернулся обратно.

— Насколько оправданным был этот шаг с вашей точки зрения?

— В данной ситуации — это право самого больного. В Германии лечение производилось при помощи самых эффективных препаратов в мире, однако и в нашем распоряжении имеются такие же. К сожалению, даже они не помогли.

— Было ли ясно, что смерть наступит именно первого декабря?

— Нет, учитывая специфику заболевания, заранее этого не было известно.

— Как именно это произошло?

— Считаю некорректным по отношению к родным покойного распространяться на эту тему. Могу сказать, что он умер, будучи в здравом уме.

— Кто присутствовал при его смерти?

— Помимо врачей отделения возле него находились жена и родственники.

— Удалось ли вам, лечащему врачу, за время пребывания его под вашим наблюдением составить мнение о Садырине как о человеке?

— Года хватило, чтобы понять, какой Павел Федорович прекрасный человек. С самого начала было ясно, что ЦСКА — это его жизнь. Принимая интенсивнейшее лечение, он умудрялся сразу же по истечении последней минуты восстановительных мероприятий с головой погружаться в дела любимого клуба. Хоть я и не болельщик футбола, сразу понял, как дорога ему команда. В палате стоял видеомагнитофон, и Садырин постоянно прокручивал на нем все новые матчи, подолгу концентрировался на отдельных эпизодах, что-то все время запоминал, записывал, анализировал… В его тяжелейшем состоянии он думал не о себе, а о ребятах, о славном имени клуба.

— Часто ли навещали его футболисты ЦСКА?

— Да, очень часто. Приходят — все такие богатыри, подбадривают, рассказывают новости из команды. Они не забывали его, а он всякий раз ждал их прихода.

— Не замечали ли вы когда-либо обреченности в его глазах?

— Никогда. До самой смерти он был оптимистично настроенным человеком. Бывало, идешь по коридору, встретишь его, спросишь о самочувствии. Он улыбается: "Все нормально, Сильвестрыч, все в порядке!" Уникальный был человек…