| ← Январь 2005 → | ||||||
|
1
|
2
|
|||||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
3
|
4
|
5
|
7
|
8
|
9
|
|
|
10
|
11
|
12
|
14
|
15
|
16
|
|
|
17
|
18
|
19
|
21
|
22
|
23
|
|
|
24
|
25
|
26
|
28
|
29
|
30
|
|
|
31
|
||||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://f-1.ru
Открыта:
25-11-2002
Статистика
0 за неделю
Формула-1. Мнения, обсуждения, материалы, конкурсы - Выпуск 128.
| Информационный Канал Subscribe.Ru |
|
ФОРМУЛА-1. МНЕНИЯ, ОБСУЖДЕНИЯ, МАТЕРИАЛЫ,
КОНКУРСЫ.
Первый «золотой» автоспортивный альманах в РуНете. Участник содружества «Ф1-Альянс». |
|
Выпуск №128.
2005-01-06. f1-momk@rambler.ru . URL: www.f1-alliance.ru, www.blynsky.narod.ru. Тираж: 3266 экз. |
|
Р. Блынский «RomB». Зам. редактора: А. Ким «Alex UZ». Члены редколлегии: Д. Федотов «Floters», И. Пухкал «I. P.». Основатель проекта: А. Круглов «AlexF1». |
|
Опрос. | |||||||||||
Тема предыдущего "шутливого" опроса:Кто из действующих персоналий Ф1
|
| Всего проголосовало | 74 |
| - М. Шумахер (ходит в красной шапке и фуфайке) | 24 (32,43%) |
| - К. Райкконен (родом почти что из Лапландии) | 5 (6,76%) |
| - Б. Экклстоун (у него всегда «мешок сюрпризов» для всех) | 42 (56,76%) |
| - Особое мнение! ;) | 3 (4,05%) |
|
|
- Голосуйте, находясь в режиме on-line. Выберите один из вариантов и нажмите "Отправить".
- Появление на экране монитора сайта рассылки означает, что голосование было успешным.
- При проблемах с голосованием пишите с указанием темы опроса и ответом сюда: f1-momk@rambler.ru.
|
Интервью с Замом по Смайлу. Дмитрий Федотов "Floters". |
Проект Смайл по заказу Альманаха Ф1-МОМК
|
|
↑ к содержанию ↑
|
|
Ф1-Калейдоскоп. |
Ежегодно сотни тысяч немцев отправляются на заслуженные отпуска. Кто - куда! Большинство из них, разумеется, отправляются на юга! (Всем пока!) – в такие места, как Бразилия (где много диких обезьян), Южная Африка или, например, в печально известные Таиланд, Индию, Индонезию, Мальдивы…. Все они стремятся погреться под теплым солнышком, и покупаться в ласковом море… Но есть один немец, который не рвется окунуться в бурные воды реки Брахмапутра, который не мчится к подножию вулкана Кракатау и, вообще, не посещает сейсмично-активные зоны отдыха. Этот человек, примерно, раз в 365 дней, под католическое Рождество и Новый Год устремляется поближе к Санта-Клаусу, т.е. на север! Хотя и не в Лапландию! И уезжает туда не потому, что он ненормален, а потому что он уже "нажарился" за целый год на всяких разных Сепангах, Сахирах и Шанхаях в своем красном болиде, на котором гордо красуется цифра "1". Этот человек устал от всеобщего внимания и назойливых поклонников, которые постоянно требуют автографы или еще чего-нибудь! Именно поэтому этот добропорядочный гражданин Германии (живущий в Швейцарии) отправляется любоваться суровой, дикой и одомашненной природой норвежских фьордов со своей семьей. Разумеется, все Вы уже догадались, что речь идет о Михаэле Шумахере! И, разумеется, неспроста. Дело в том, что помимо Новогодних праздников Михаэль Рольфович празднует в тесном семейном кругу свой День Рождения! Вот так! В этом году, 3 января, человеку, который за свою жизнь успел побыть "солнечным мальчиком", "красным бароном" и даже "красным дьяволом" исполняется 36 лет! С чем его горячо поздравляют все болельщики Формулы-1! От всей души! (и даже монтое- и райкконенофилы!) – И желают Михаэлю многих лет здравствия и удачи! А содружество "Альянс" поздравляет не только самого Михаэля, но и всю его многомиллионную армию болельщиков, которую семикратный чемпион мира постоянно радует своими победами!
Кстати, Михаэль выделил (совершенно безвозмездно) 10 миллионов долларов в фонд пострадавших от землетрясения и цунами в Азии. Вообще, ужасная катастрофа не могла не сказаться на Ф-1. Так, например, команда Sauber объявила об отмене своей презентации в Малайзии, как знак скорби и уважения по погибшим…
Продолжается анализ прошедшего сезона. Следом за экспертами и журналистами, своими мыслями начали делиться пилоты и руководящие лица команд. Фелипе Масса, к примеру, позитивно оценил прошедший год, - по собственным словам, бразилец многому научился, принес важные очки команде (помог завоевать 6 место в Кубке Конструкторов), прошел свои первые круги лидирования и совершил множество обгонов. Теперь Фелипе с уверенностью глядит в будущее. А вот в Toyota, напротив, недовольны последними результатами. Руководство компании начинает терять терпение, ведь в команду Формулы-1 вложены сотни миллионов долларов, куплены известные специалисты и пилоты, а единственным "достижением" оказалось прозвище болидов – "дорогостоящие бензовозы". Вице-президент Toyota Акихико Сайто понимает все трудности, связанные с достижением успеха, но в сезоне-2005 ждет, по меньшей мере, подиумов… Похоже, что у Ральфа Шумахера и Ярно Трулли впереди трудный год…
Floters.
|
|
↑ к содержанию ↑
|
|
Трибуна. | |
Особые мнения по вопросу
|
|
Предлагаю Вашему вниманию записи гонок Гран-При в формате MPEG-4 (.avi) на компакт-дисках. ∙ Квалификации и гонки текущего сезона записываются непосредственно с TV каналов "Россия" или "Спорт". Качество оцифровки обеспечивает комфортный просмотр на мониторе компьютера и значительно лучше при воспроизведении на экране телевизора, чем с VHS кассет. ∙ Записи гонок прошлых лет, а так же обзоры гонок (с 1980-годов!) и сезонов (с 1970-х годов!), оцифровываются с VHS кассет. - Почему MPEG-4? Самый главный ответ - цифровое видео не подвержено старению. Вторым аргументом может служить простота копирования без потерь. Третьим - более качественный сервис при просмотре цифровых видеоматериалов (моментальный доступ в любое место). Четвертым - удобство хранения (компакт-диски не занимают много места). Я приглашаю всех ценителей истории Формулы-1 к пополнению коллекции видеозаписей. Начните создавать свой архив сейчас! |
|
Адриано Чимарости. Полная история автогонок Гран-При. №22. |
Предыдущую часть читайте в Архиве «Ф1-МОМК».
1935 г.
|
|
↑ к содержанию ↑
|
|
Манфред фон Браухич. Без борьбы нет победы. №15. |
Предыдущую часть читайте в Архиве «Ф1-МОМК».Я ВОЗВРАЩАЮСЬ ДОМОЙ.Из-за политической обстановки гоночный сезон 1939 года ограничился только девятью состязаниями. 15 марта, нарушив данное слово, Гитлер приказал своему вермахту вступить в Прагу и оккупировал Чехословакию. Политический небосклон затянулся черными тучами. В вольном городе Данциге и в Польском коридоре *1 стало неспокойно. Газеты все чаще сообщали об инцидентах на германо-польской границе. Я хорошо знал, что за этим кроется. Перед последней гонкой года — она состоялась в Югославии, — на второй день тренировок, команды фирм "Мерседес" и "Ауто-унион" услышали по радио экстренное сообщение о вторжении немецких войск в Польшу. Гитлер добился своего — война началась! Все мы — водители, механики, инженеры, вспомогательные рабочие — отреагировали на это совершенно одинаково: нас охватило беспросветное отчаяние и глубокая печаль. Все мы понимали, что нашей работе пришел конец, что наша жизнь должна полностью измениться и каждому предстоит мучительная перестройка. Весь день напролет в нашем лагере то и дело раздавались разноязыкие, но единые по сути возгласы отвращения к проклятой войне. Ее поносили по-английски, по-французски, по-итальянски, по-немецки, по-чешски и по-сербски... В этот час нашу семью гонщиков из шести стран сплотило общее антивоенное чувство, общий страх, общая забота о будущем. Пожалуй, никогда еще мы не ощущали такой спаянности друг с другом. Несмотря на начало военных действий, мы все-таки провели гонку. Англичане, французы, итальянцы, поляки и немцы по-товарищески боролись за лавры победителя. И я твердо сказал себе: "В этих ребят ты стрелять не будешь!" Среди нас не было Рудольфа Караччиолы. Выиграв "Большой приз Германии" на эйфелъском маршруте, он уехал в Лугано и больше не показывался. Видимо, Руди раньше остальных понял, что бочка с порохом вот-вот взорвется. Беспомощный и растерянный, я тщился уверить себя, будто все "не так уж страшно", будто война скоро окончится и мы вновь станем мчаться на своих машинах. Словно повторялся август 1914 года: и тогда мы мечтали не позже рождества отпраздновать "победный мир". Я отлично понимал иллюзорность своих надежд, понимал, что несу свою долю ответственности за случившееся. Не я ли — прославленный "гладиатор" — помогал гитлеровцам обманывать народ, внушать ему, будто Германия несется навстречу "золотому веку" со скоростью наших машин? Не я ли благодарил фюрера перед микрофонами и прожекторами? Не я ли ходил на праздничные приемы к Геббельсу и Герингу да еще похваливал многое из того, что там видел? Сколько раз мы высмеивали "скептиков", пророчивших эту войну? И вот их страшное пророчество стало явью! А ведь не кто иной, как мой родной дядя Вальтер, один из фон Браухичей, подписывал приказ о начале этой войны! Хуже того: занимая один из высших военных постов, он участвовал в разработке планов нападения на мирные страны. И выходило, что через него семейство Браухич непосредственно причастно к развязыванию войны, а война — это кровь и слезы... Как же мог бы я стрелять, например, в Луи Широна, моего многолетнего соратника по "конюшне"!.. Через несколько часов мне предстояло вступить в мирное спортивное соревнование с моими иностранными товарищами, в то время как немецкие армии под верховным командованием моего дяди маршировали на Варшаву! Все это походило на какой-то страшный сон... Сначала была дана команда немедленно выехать, но потом германское посольство попросило нас остаться. "Ради хороших отношений с Югославией!" Пришлось остаться и продолжать тренировку, зная, что пикирующие "юнкерсы" сбрасывают бомбы, которые убивают людей, разрушают дома. "Экономические соображения" — таков был один из главных доводов в пользу проведения гонки. Югославы вложили в нее большие деньги, основательно отремонтировали гоночную трассу. Надо было спасти их от фиаско. Мы и не подозревали, что через неполных два года наши самолеты будут бомбардировать Белград и что тогда никто уже не вспомнит ни про "дружеские отношения", ни про "экономические соображения"... Старт гонке был дан на третий день ужаснейшей из войн. Сначала мне везло — много кругов подряд я шел впереди. Потом мою машину занесло, она стала поперек дороги, и Нуволари обогнал меня. В пылу сумасшедшей борьбы нам ненадолго удалось забыть, что уже семьдесят два часа в Европе бушует война... Я решил выхлопотать себе разрешение на выезд в Швейцарию — хотелось встретиться с супругами Караччиола и поговорить с ними обо всем. В последние годы после гоночного сезона я почти всегда отправлялся в Лугано, где находил мир и покой. Моя дружба с Рудольфом и Алисой укрепилась, они научили меня шире смотреть на мир, помогли преодолеть чисто немецкую узость взглядов, стать более "интернациональным" человеком. Завершилось последнее состязание сезона, и вся наша команда разъехалась кто куда. Для нас, гонщиков, вся Европа была родным домом. Наши паспорта пестрели десятками виз, а я принадлежал к ландверу *2 и, согласно военному билету, выданному мне 1 декабря 1938 года, не считал себя обязанным немедленно возвращаться в Германию. Кроме того, в первые дни польской кампании никто из нашей "оравы" не верил, что эта кампания перерастет в мировую войну. Мы рассуждали примерно так: Гитлеру чертовски везет, несколько стран он уже покорил, не пролив ни капли крови, значит, и на сей раз немного постреляют и все постепенно успокоится. Поэтому я отправился самолетом в Цюрих, а оттуда по железной дороге в Лугано, где Руди и Бэби сразу окружил меня вниманием и заботой. С террасы их уютного коттеджа на южном склоне Монте-Брэ, примерно в ста метрах от берега озера Лугано, открывался неповторимо привлекательный вид на мерцающую голубую гладь и круто взметнувшиеся ввысь горы. Я был счастлив, доволен и здоров, здесь не была слышна дробь немецких военных барабанов. С легким сердцем я свободно разгуливал по улицам этого восхитительного швейцарского городка. Большинство его жителей лишь косвенно интересовались войной, только что начатой Германией. Они никак не могли понять, чего ради немцы принесли в жертву войне удобства и все удовольствия мирной жизни. Недоумевая, они уже не первый год читали о нехватке продовольствия в Германии, с 1937 года с изумлением наблюдали, как немецкие туристы скупали в больших количествах самые ходовые продукты питания. Я с наслаждением смотрел на витрины, переполненные разнообразными товарами. Но чудесные дни в Лугано были омрачены. Я знал — моей карьере гонщика пришел конец. С этим было очень трудно примириться, а мысль о необходимости выбрать новую профессию казалась вообще непостижимой. В первые дни я даже не думал о возвращении в Германию, хотел дождаться окончания польской войны, а потом посмотреть, как пойдут дела на родине. Через восемнадцать суток польская оборона была сокрушена. Это превосходило самые смелые прогнозы блицкрига. Но что же дальше? Я принялся читать газеты — свежие, старые, все, что попадались под руку. В них сообщались подробности о гитлеровских методах инсценировки пограничных провокаций. С изумлением я узнал, что немцы, переодетые в польскую военную форму, напали на радиостанцию в Глейвице, создав таким образом предлог для объявления войны. Наконец я почувствовал, что настало время внести хотя бы маломальскую ясность в мои представления о политике. Мне надо было принять какое-то решение, попытаться осмыслить — кому же я служил до сих пор, ради кого рисковал головой. В эти месяцы я много прочитал о прошедшем, и постепенно во мне созрело убеждение, которое я еще совсем недавно по своей наивности, вероятно, постарался бы опровергнуть. До меня наконец дошло, что Гитлер с самого начал хотел завоевать всю Европу силой оружия. И германские промышленники, и многие аристократы помогли ему получить международное признание. В числе последних был и автогонщик Ман-фред фон Браухич!... Целых семь месяцев прожил я в гостях у Караччиолы в обстановке дружеского участия. Большую душевную поддержку я встретил и со стороны давно мне знакомой и глубоко мною почитаемой Евы Менгерс-Гуггенхайм. Еврейка, она бежала от преследований нацистов в Швейцарию, где жил и ее отец, в прошлом видный берлинский фабрикант готового платья. Еще в 1923 году он поселился в красивом доме в Кастаньоле на берегу озера Лугано. Именно у него отдыхал Караччиола после своей аварии в Монте-Карло. Но моя счастливая жизнь в Лугано со временем начала омрачаться. Возник вопрос о моем праве проживать в Швейцарии. Прирожденный оптимист, я не сомневался в его продлении, но просить об этом приходилось вновь и вновь. Постепенно ситуация стала критической. Трагический конец г-на Гуггенхайма, мужа Евы Менгерс, стал для меня предостережением. Он был евреем, и в луганском доме своего тестя полагал себя в полной безопасности. Но однажды швейцарские власти отказали ему в продлении визы и предложили вернуться в Германию. Зная, что его там ожидает, он покончил с собой. Мои друзья, видя взаимную симпатию между мной и Евой, явно желали, чтобы мы поженились. В принципе и я склонялся к этому: Ева была более чем обаятельна, и мы могли прекрасно устроить свою жизнь в нейтральной и богатой стране. Война затягивалась, и я должен был что-то решить. 9 апреля 1940 года армии Гитлера почти без боев оккупировали Данию и Норвегию как плацдармы для подготовки нападения на Францию и Англию. Не скрою, в эти дни я внутренне торжествовал. Видимо, сказалось мое чисто прусское воинское воспитание, моя приученность к традициям и послушанию. Мне хватило ума понять, что это нападение окончится плохо, но не хватило сил перешагнуть через самого себя. Сыграло свою роль и письмо матери, написанное умело и с очевидным расчетом на мой склад ума. Ее упреки, призывы к совести, напоминания об обязательствах перед семьей, перед моим сословием и отечеством задели меня за живое. Решающим оказался намек на то, что в случае продолжения моего пребывания в Швейцарии она и мой брат окажутся под ударом. В Лугано я провел уже полных семь месяцев, и это, конечно, не могло остаться незамеченным в Германии. Останься я еще дольше за границей, то при моей популярности это было бы расценено как прямой вызов нацистской Германии и наделало бы шуму. К тому же моей семье наверняка бы непоздоровилось. Мне оставалось одно: покориться высшему закону рода Браухичей — беспрекословному повиновению. Поэтому я вернулся в Германию, в эту туманную пропасть, где меня поджидали тысячи опасностей. Расставание с друзьями не обошлось без слез и тяжелых предчувствий. Когда поезд пересек границу и путь назад оказался отрезанным, я утешался только мыслью о верности долгу и семье. Прибыв домой, я воочию убедился, насколько точно были осведомлены швейцарские газеты об истинном положении дел в нацистской Германии. С течением времени я неоднократно наблюдал бездумно-доверчивое отношение самых различных слоев населения к тогдашнему немецкому государству. В их сознании глубоко укоренилась вера в "непогрешимого", "самой судьбой избранного" фюрера. Летом 1940 года события стали развиваться необычайно стремительно. Большое наступление на Западе началось 10 мая 1940 года вторжением в Голландию и Бельгию. 14 июня был занят Париж, а 22-го капитулировала французская армия. Немцев охватил дурман победы. Словно повторялся 1914 год, когда Германия напала на Бельгию и Францию, когда одна за другой сыпались победные реляции о захваченных крепостях и завоеванных городах, когда немецкий народ твердо уверовал, будто война окончится через несколько месяцев. Услышав очередное экстренное сообщение и звуки фанфар, посетители кафе вскакивали на столы, обнимались и, ликуя, чокались за успехи великогерманского вермахта. Было трудно не поддаться этому порыву всеобщего энтузиазма. После капитуляции Франция 19 июля 1940 года, полный гордости, я поздравил Вальтера фон Браухича по случаю его производства в генерал-фельдмаршалы. И все же мои серьезные опасения не рассеивались. Я исходил из простейшего соображения: мир недолго будет позволять германскому разбойнику прибирать к рукам столько жирных кусков. Мир сплотится, чтобы поймать вора и отнять у него добычу. Ведь в первую мировую войну все тоже началось весьма многообещающе. Правда, теперь дела выглядели еще блистательнее. В 1914 году Франция не капитулировала. Теперь же она была оккупирована и побеждена. Однако война продолжалась. Англичанам пришлось эвакуироваться из Дюнкерка и, таким образом, покинуть континент, но зато на Британских островах до конца поняли, что гитлеровский фашизм есть смертельная опасность. Подписание тройственного германо-японо-итальянского пакта в конце сентября 1940 года и вступление германских войск в Румынию в начале октября показали, что все предшествующее течение войны Гитлер рассматривал лишь как прелюдию к осуществлению своих далеко идущих планов на Востоке... Понимая, что с автогонками покончено надолго, я счел необходимым подыскать себе другую работу. Поскольку я депонировал свои деньги в мангеймском "Частнопромышленном банке Бэнзель и компания", который вдобавок ведал управлением моих домов, я выпустил свои щупальца в этом направлении. После подробного разговора с директором этого банка Бэнзелем и его фактическими владельцами, консулом Берингером и д-ром Ройтером из ман-геймской фирмы "Бопп унд Ройтер", было решено дать мне место банковского служащего, с тем чтобы впоследствии я попробовал свои силы в тяжелой промышленности. Я работал в бухгалтерии, за кассовым окошком и в биржевом отделе. Очень скоро я уяснил себе механику этого финансового учреждения, научился распознавать нити, тянувшиеся от банка к банку и от концерна к концерну. Конечно, стажер из рода Браухичей был для этих людей сенсацией, и не раз они демонстрировали меня в своих домах как "особую персону". Везде я обнаруживал величайшее удовлетворение делами и успехами Гитлера, несомненно открывавшие перед каждым банкиром новые перспективы. В этом кругу горячо желали, чтобы все действия Гитлера и впредь оставались успешными, чтобы не прекращалось фантастическое обогащение на военных поставках. Призыв на военную службу вырвал меня из этого не слишком симпатичного, но все же интересного окружения. Мне предписывалось прибыть в Фюрстенвальде в качестве инструктора по автоделу. Это показалось мне понятным, но, когда мне заявили, что я буду готовить водителей танков, у меня на мгновение перехватило дыхание. Я представил себе, что бы сказал Караччиола по этому поводу, попытался вообразить, как, сидя на террасе своего дома за утренним кофе и держа в руках газету, он внезапно хлопает рукой по столу и громко объявляет: "Манфред фон Браухич стал танкистом!" Годами я сидел за рулем "серебряных стрел", мне аплодировал спортивный мир, меня восторженно приветствовали зрители многих стран. Но теперь шла война, и знаменитого автогонщика обязали передавать свои знания и опыт молодым танкистам. Я подумал: может статься, что подготовленные мною водители поведут свои машины по тем самым дорогам, по которым мы из года в год боролись за "Гран при Франции". Кто-то из них, возможно, встретится с каким-нибудь пожилым господином из Реймса, спросит его о чем-то. Тот же в свою очередь справится о Манфреде фон Браухиче, с которым он, кавалер ордена Почетного легиона, провел веселый вечер в погребке заводов шампанских вин мадам Редерер. А солдат, обрадовавшись, ответит ему, что, мол, да, как же, именно этот Манфред фон Браухич и научил его водить танк. "Великий фюрер", у которого я просил денег для строительства немецких гоночных автомобилей, наглядно показал мне, в чем суть его планов. Шесть лет я метеором мчался на его машинах от победы к победе. Но за эти же шесть лет где-то, за кулисами моих побед, втихомолку производились танки, для которых я теперь должен готовить водителей. Фирменная звезда компании "Мерседес" и Манфред фон Браухич сделали свое. Теперь настала очередь другой эмблемы: черно-белого креста, намалеванного на орудийных башнях всех нацистских танков. Это меня решительно не устраивало. Преодолев всевозможные препятствия, я поехал к Эрнсту Удету в надежде на помощь с его стороны. Удет показался мне предельно удрученным. В летной форме, надетой на него его бывшим однополчанином Герингом, этот международный ас высшего пилотажа чувствовал себя явно плохо. Мы с ним и раньше, случалось, с удовольствием опрокидывали рюмочку-другую, но в этот раз он как-то уж слишком старался утопить свое горе и заботы в вине. С назначением Удета на пост генерального инспектора авиации на него была возложена вся ответственность за развитие военно-воздушных сил. Его раздражало хвастливое вранье Геринга насчет "непобедимости германских люфтваффе", и он называл "толстяка" брехуном, который сам пытается поверить в свои выдумки. Я отчетливо помню подробности нашей встречи: было позднее лето 1941 года. Мы стояли около его синего двухместного кабриолета "мерседес" перед гостиницей "Эспланада" на Потсдамской площади. Обведя широким жестом окружавшие нас дома, он посоветовал мне получше присмотреться и запечатлеть в памяти этот уголок Берлина: "Максимум через два года, дорогой мой Браухич, здесь мало что останется. Когда американцы вступят в войну, эти здания, эти улицы и деревья как ветром сдунет". На мой вопрос, действительно ли он считает положение настолько серьезным, Удет ответил: "Наша противовоздушная оборона наверняка не сможет преградить путь тысячам самолетов, которые будут кружить в нашем небе. Что касается истребительной авиации, то в условиях массированного оборонительного огня бомбардировщиков противника и она окажется бессильной. Именно так, а не иначе обстоят наши дела",— закончил он свой мрачный прогноз, достал из машины бутылку, вручил ее мне и сказал: "Утешайся коньяком и оставайся оптимистом!" Все же влиятельному Удету удалось избавить меня от должности инструктора по вождению танков. Меня перевели в авиационную промышленность, и я попал под начало д-ра Коппенберга, генерального директора заводов "Юнкере". Так как мои личные отношения с Удетом открывали передо мной все двери министерства авиации, Коппенберг назначил меня своим секретарем по особым делам. Я занимался организацией технической помощи, финансирования экспериментальных работ, следил за бесперебойными поставками со стороны фирм-поставщиков. Добившись ряда очевидных успехов, я вскоре оказался фаворитом могущественного Коппенберга и постепенно вошел в более узкий круг его приближенных. Все чаще он приглашал меня на свою чудесную виллу в Шваненвердере под Потсдамом. Коппенберг был образцом человека, обязанного всем только самому себе. Грубоватый с виду, громкоголосый и резкий, в действительности он был мягок и зачастую даже нерешителен. Наделенный даром быстро схватывать все, он много и с удовольствием работал, неожиданно становился по-светски приветливым и вместе с тем радовался, что кое-кому внушает страх. Этот шестидесятилетний мужчина не обращал особого внимания на свой внешний вид, который порой бывал почти неряшливым. Лишь немногим удавалось ладить с ним, но со мной у него с самого начала установился хороший контакт. Мы понимали друг друга в любой ситуации, и он неизменно прислушивался к моему мнению. Геринг забрал этого честолюбивого капитана индустрии со сталелитейного завода в Ризе и назначил его особым уполномоченным по авиационной промышленности. Железной рукой Коппенберг навел в ней четкий порядок, умело координируя личные интересы владельцев заводов, изготовлявших авиационные двигатели и планеры самолетов, добиваясь скорейшего превращения Германии в великую военно-воздушную державу. Все это было нелегко, что я понял, в частности, на оперативном совещании в охотничьем замке Геринга "Каринхалль", куда меня взял с собой Коппенберг. В центре внимания стоял все тот же главный вопрос: устранение или по крайней мере ограничение множества противоречивых частных интересов авиапромышленников и сосредоточение их усилий в едином направлении. Моторостроители ожесточенно боролись друг с другом. Фирма "Фокке-Вульф" разуму вопреки отстаивала выпуск устаревшей модели, "мессершмитт" стремился получить преимущество перед "хейнкелем". На этом совещании я в последний раз видел Эрнста Удета. Когда через некоторое время вопиющие недостатки гитлеровской люфтваффе стали очевидными, его бывшие "друзья по мировой войне" Геринг, Мильх, Лерцер и Каммхубер решили сделать из него козла отпущения. Ведь именно он отвечал за развитие и координацию производства различных типов военных самолетов. Однажды, войдя в свой рабочий кабинет, генерал Удет увидел на своем письменном столе пистолет. Еще раньше ему передали следующие слова Мильха: "Официальное смещение Удета с его поста было бы козырем в руках вражеской пропаганды, а следовательно, недопустимо. По военно-политическим причинам Удет стал неприемлем, а поэтому мы взываем к его чести". После недолгого раздумья Удет застрелился. На другой день в газетах появилось набранное жирным шрифтом сообщение в черной рамке: "Эрнст Удет разбился при испытательном полете". С темпельгофского военного аэродрома на его берлинскую квартиру привезли гроб с камнями: перед населением приходилось соблюдать декорум. Пышные государственные похороны должны были рассеять ходившие в народе слухи о таинственных обстоятельствах смерти заслуженного летчика. Я тяжело пережил его кончину. Не только потому, что знал его лично, или потому, что он мне помог. Нет, этот беспредельно смелый мастер высшего пилотажа, право же, заслужил более достойную смерть. Он владел самолетом как никто другой, был вдохновенным спортсменом и своим мастерством поражал воображение сотен тысяч людей... Изо дня в день жестокая действительность развеивала в прах все мои сентиментальные воспоминания...
22 июня 1941 года нацистские армии напали на Советский Союз. С откровенной, бесстыжей наглостью Гитлер нарушил пакт о ненападении с СССР. Это оживило недовольство всех "сомневающихся", но снова одна за другой пошли победные сводки, и все "критики" очень скоро умолкли. Однако успехи вермахта длились недолго. В день годовщины Октябрьской революции Гитлер хотел быть в Москве. Из этого ничего не вышло. Контрнаступление Красной Армии отбросило германские войска назад, местами до четырехсот километров. 19 декабря 1941 года все газеты напечатали новость, потрясшую наше семейство: Гитлер принял отставку главнокомандующего армии, генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича. Я вспомнил уже описанную мною семейную встречу в январе 1939 года, когда дядя Вальтер с такой уверенностью говорил о Гитлере и его намерениях. И вдруг отставка! Еще только что этот человек сидел в "золотом кресле", имел доступ к "королю", то есть к столь недоступному фюреру, мог говорить с ним, давать ему советы или выслушивать его приказания. Свое заявление об отставке, поданное 7 декабря 1941 года, фельдмаршал мотивировал тяжелым сердечным заболеванием. Через двенадцать суток Гитлер объявил о своем решении взять на себя верховное командование армией. В течение многих месяцев после этого события я участвовал в разговорах с Вальтером фон Браухичем в небольшой и уютной, чуть старомодно обставленной гостиной моей матери. К слову сказать, в этом доме нам довелось еще прожить только эту последнюю зиму: весной 1943 года он был разрушен при воздушном налете. В один из визитов дяди, кроме матери и меня, в гостиной находился полковник в отставке фон Гроте, давний друг нашего дома. Покуда мать приготовляла чай, все молчали. Каждый напряженно думал о своем: шел третий год войны и беззаботных людей больше не было. Раньше мне казалось, что дядя Вальтер вносит в тихий уют нашего дома какую-то особую атмосферу, дыхание "большого мира". Теперь же, глядя на него, недавнего повелителя миллионов солдат, я просто не мог поверить, что этот невзрачный, бледный и худощавый человек обладал такой огромной властью. По его словам, врачи пытались приостановить окончательный распад его подорванного здоровья. Но мне он казался надломленным и обреченным... Я так углубился в свои мысли, что пропустил мимо ушей обычные приветствия и очнулся лишь тогда, когда дядя Вальтер сказал моей матери: "Знаешь, иногда память о прошлом наваливается на меня каким-то кошмаром. Я никогда бы не поверил, что моя военная карьера окончится при таких обстоятельствах". Полковник фон Гроте, старый друг дяди по кадетскому корпусу и военной академии, ответил ему: "В конце концов не ты один споткнулся об этого неотесанного ефрейтора Гитлера". "Его ненависть к генералам была и остается безмерной, но орденами и другими почестями ему всегда удавалось преодолевать недоверие к себе и к своим полководческим качествам, — медленно проговорил Вальтер и, немного помолчав, добавил: — Теперь, когда я ушел на покой, меня мучает совесть. Мне все кажется, что тогда, во время зимнего наступления в России под Москвой, я сплоховал. Ведь практически мы не подготовились как следует к этому предприятию, а русская зима — это вам не зима в Гейдельберге. Операции развертывались под моим верховным командованием, но ведь фактически все военное планирование определялось и направлялось из ставки Гитлера, и, получая приказ, я мог только лишь ответить: "Слушаюсь, мой фюрер!"... И в конце концов "он" начисто перестал со мной считаться и, я сказал бы, использовал меня всего лишь как порученца. Наше захлебнувшееся наступление под Москвой окончательно укрепило его мнение о несостоятельности армейских генералов". При этих словах дядя Вальтер схватился за сердце, словно пытаясь снять боль. Он посмотрел на мать, вежливо улыбнулся и сказал: "Восстает только сердце. А вот мыслительный центр, к сожалению, слишком рано покорился, слишком часто капитулировал". "Эти упреки самому себе ни к чему не ведут, — тихо сказала мать, не отрывая глаз от рукоделия. — Благодари создателя за то, что ты уже отошел от этой ужасной войны, что не обязан выслушивать менторские поучения Гитлера и свободен от ответственности". Дядя Вальтер устало кивнул головой. На мгновение я пожалел этого человека, подавленного сознанием своей вины. Но чувство жалости сразу прошло. Мысленно я представил себе несчетные массы немецких солдат, молодых людей, погибших в болотах и снегах, заносимых буранами. А здесь, прямо передо мной, сидел один из тех, кто нес главную ответственность за все это и теперь вздумал незаметно переложить свою вину на Гитлера. Просьба матери перейти в столовую и перекусить положила конец обсуждению этой тягостной темы. Пошел обычный разговор о повседневных заботах и нуждах, о страшных ночных бомбардировках английских и американских самолетов. Высказывались осторожные замечания об утрате немецкими войсками былой военной удачливости. Сегодня я хочу недвусмысленно заявить, что верховный главнокомандующий германской армии Вальтер фон Браухич, как и весь генералитет, задолго до начала войны был детально осведомлен о планах Гитлера и что именно он, мой дядя, собственноручно подписывал и пересылал нижестоящим армейским генералам важнейшие документы, связанные с подготовкой и ведением военных действий. Конкретно речь идет вот о чем. 1. "Фал грюн" — кодовое название плана уничтожения Чехословакии. Тайное совещание в Ютербоге 30 мая 1938 года, открывшееся следующими словами Гитлера: "Я твердо решил в обозримом будущем разбить Чехословакию с помощью военной акции". 2. "Фал гельб" — кодовое название плана захвата Франции. Этой операции предшествовало тайное совещание в Имперской канцелярии 27 октября 1939 года, открывая которое Гитлер сказал: "Мое решение неизменно. Я нападу на Францию и Англию в ближайший и благоприятнейший момент. Нарушение нейтралитета Бельгии и Голландии не имеет значения". 3. План "Барбаросса": его целью было уничтожение СССР. 17 марта 1941 года в Имперской канцелярии в присутствии всех высших военачальников происходило совещание, начавшееся таким заявлением Гитлера: "Войну против России нельзя вести порыцарски. Эта борьба есть борьба идеологий и расовых противоречий, и она должна вестись с беспримерной, ни с чем не считающейся безжалостной жестокостью. Всем офицерам надлежит избавиться от устаревших и обветшалых теорий". Вальтер фон Браухич и его начальник генерального штаба Гальдер подписали также и так называемый "комиссарский приказ" об уничтожении всех "вредителей" и партизан. При этом совершенно несущественно, были ли у них обоих какие-то внутренние оговорки. Если были, то в таком случае их вина только усугубляется, ибо они проводили все эти мероприятия, полностью сознавая их преступный характер. Вот почему теперь я вижу в Вальтере Браухиче офицера, до конца преданного Гитлеру и его целям. Но тогда, зимой 1942 года, я, разумеется, об этих фактах ничего не знал. По характеру своей деятельности я все чаще убеждался, насколько все становится серьезно. Никогда не забуду совещание в "Каринхалле" осенью 1943 года, на которое вызвали моего шефа. Мой кузен Бернд фон Браухич, постоянный адъютант Геринга, нередко рассказывал мне исподтишка всякие анекдоты про своего начальника. Я уже говорил, что и сам не раз видел рейхсмаршала на приемах. Движимый своим ограниченным и тщеславным умом, он присвоил себе бесчисленные должности, звания и функции, в частности он был имперским руководителем по охотничьим делам, премьер-министром Пруссии, имперским министром авиации, генералом от инфантерии, министром внутренних дел и тем самым начальником тайной полиции (гестапо), рейхсмаршалом, владельцем концерна "Герман Геринг-верке" и уполномоченным по четырехлетнему плану. Он распорядился обнести высоким забором тысячи моргенов *3 лесных угодий в районе Шорфхайдэ. Эту территорию он заселил редкостными и ценными животными, которые закупались во всем мире и время от времени предлагались высоким иностранным гостям для отстрела. Но в то утро, когда я ехал в "Каринхалль", никто про охоту не думал. Сбывалось пророчество Удета о разрушении Берлина, и с каждым днем положение в столице становилось все более критическим. На повестке дня стоял важнейший вопрос: сохранить ли в производстве самолетов перевес истребителей или, напротив, сосредоточиться преимущественно на выпуске бомбардировщиков. На совещание собрались специалисты всех немецких авиазаводов, все к нему тщательно готовились. В частности, я взял с собой обширную документацию для Коппенберга. Здесь собрались все магнаты моторо- и самолетостроения, руководители кооперированных фирм-поставщиков, связанных с авиапромышленностью. Совещание, на которое, разумеется, вызвали также и высший генералитет люфтваффе, проходило на большой открытой террасе. Судя по наряду Геринга, он, видимо, уже рано утром успел поохотиться. На нем была куртка с просторными рукавами, сапоги с отворотами и темно-желтые кожаные штаны с изящной пряжкой. Он возлежал на огромной кровати и время от времени прикладывался к золотой чаше, вероятно содержавшей какой-то крепкий напиток. Все это было более чем необычно и никак не вязалось с серьезностью этого часа. Первым выступил профессор Мессершмитт из Аугсбурга, который в интересах своего предприятия рекомендовал продолжать дальнейшее массовое производство истребителей. Уже во время этого выступления хозяин дома смежил вежды, а попросту говоря, уснул! Тогда мой кузен Бернд фон Браухич жестом пригласил присутствующих встать и покинуть террасу. Извинившись, он пояснил, что утренняя охота несколько утомила маршала и он нуждается в покое. На том совещание и окончилось, а принятие важных решений было отложено на неопределенный срок. Возмущенные военные и промышленные генералы пустились в обратный путь. Кстати, замечу, что в дальнейшем выпуск истребителей и бомбардировщиков продолжался в прежних пропорциях. Ведь в конце концов и те и другие приносили колоссальные барыши... В машине по дороге домой Коппенберг угрюмо смотрел вперед и долго молчал. Но наконец его все-таки прорвало: "Все мы посходили с ума от успехов фюрера в 1940 году. Геринг, на котором лежит такая большая ответственность, просто ослеплен своей неслыханной заносчивостью. Он нисколько не понимает реального положения вещей, а оно таково, что хуже нельзя. Похоже, толстяк заразился от Гитлера презрением к военным, к генералитету, иначе он сегодня не посмел бы позволить себе это дикое хамство. Такое поведение нельзя объяснить ничем, даже верой в какое-то никому не ведомое "секретное оружие". В нынешней ситуации немыслимо откладывать подобные решения, иначе победы нам не видать. А они точно попугаи заладили одно: "Мы должны выиграть войну!.." А что, собственно говоря, значит "должны"?!" Примечания: *1 - Польский коридор - узкая полоса польской территории между нижним течением Вислы и бывшей прусской провинцией Померания. Был создан Антантой по Версальскому договору. Типичное порождение империалистической политики с целью поддержания очагов напряженности между государствами. *2 - Запас военнообязанных второй очереди. *3 - Морген - старинная немецкая земельная мера, 0, 25. Продолжение следует.
|
|
↑ к содержанию ↑
|
|
Партнеры на Subscribe.Ru.
|
|
↑ к содержанию ↑
|
Информация об
«Ф1-МОМК». | |||
Уважаемые подписчики!
Адрес для писем и статей: f1-momk@rambler.ru. | |||
|
© «Ф1-МОМК» 2002-2005 гг.
Использование материалов проекта - только с разрешения редакции. |
| http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/ |
Подписан адрес: Код этой рассылки: sport.auto.f1forfans |
Отписаться |
| В избранное | ||
