Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Все о рынке переводческих услуг и профессии переводчика №223


Новости
Беседы с ...


В Китае запрещены не только нецензурные высказывания в СМИ, но и многие, кажущиеся «безобидными» слова и выражения. Например, всё, что касается чувствительных тем: права человека, вопросы Тибета, вольное упоминание высших государственных деятелей и многое другое.


Жёсткую цензуру осуществляют различные надзирательные органы: здесь и Государственное управление по делам радиовещания, кинематографии и телевидения, и комитеты при Госсовете, и даже правоохранительные органы. Более того, в традиционных СМИ никогда и не поднимался вопрос о возможности послабления запретов и цензуры.


Зато в Интернете эта проблема вовсю обсуждается, ведь именно там фильтры намного жёстче. Но интернет-пользователи обходят все запреты государства, пользуясь особенностями родного языка. Каждый иероглиф в китайском языке имеет своё чтение и значение, при этом у многих из них схожее звучание, но абсолютно разный смысл. Поэтому блоггеры часто используют иероглифы-омонимы для передачи того или иного смысла, и в таком случае надзирающие органы не в силах отследить поток информации.


По материалам http://www.rg.ru


С марта в Сочи откроются бесплатные курсы английского языка. На них уже записались более 150 горожан.


Занятия будут проходить по воскресеньям и в вечернее время по будням. Учителями выступят лингвисты-волонтёры – преподаватели школ и студенты вузов олимпийской столицы. Уже сформированы более десяти групп, которые будут обучаться на базе муниципальных общеобразовательных школ.


Курс предполагает 10 занятий, за которые сочинцы должны выучить основные иностранные фразы вежливости, цифры и дни недели, а также научиться понимать английскую речь.


По материалам http://sochi.yuga.ru


Переводчик-волонтёр из Италии с творческим псевдонимом Диего, который в целях безопасности пожелал остаться инкогнито, перевёл фильм «Белорусская мечта» на свой родной язык (Sogno Bielorusso).


«Я всерьёз заинтересовался Беларусью после случайной встречи с одним из семи кандидатов в президенты, арестованных за Площадь в 2010 году. До этого я лишь вскользь слышал об этой стране. После этого случая мне стало интересно узнать, что на самом деле происходит в белорусском государстве. Я начал искать информацию в Интернете и обратил внимание на фильм «Белорусская мечта», который существовал во множестве языковых версий», – рассказал волонтёр. Он добавил, что ранее уже был знаком с белорусами, которые утверждали, что в стране нет никаких проблем и всё отлично.


«На мой взгляд, этот фильм очень хорошо показывает белорусскую действительность даже тем людям, которые до этого ничего не слышали о Беларуси. Отмечу, среди моих знакомых и семьи в Италии почти никто не знает об этой стране, и все удивляются, когда узнают о существовании смертной казни. Итальянские СМИ, в свою очередь, зачастую искажают факты. Поэтому я решил, что проявлю солидарность с белорусским народом, переведя эту киноленту на свой родной язык», – подчеркнул переводчик.


Автор также отметил, что большое внимание он уделил техническим деталям и старался сделать перевод и титры очень высокого качества. «Осуществив перевод, я сразу же опубликовал результаты своей работы в Интернете. Несколько дисков с записью кинокартины были высланы моим знакомым журналистам. Признаюсь честно, я не рассчитываю на то, что фильм посмотрят сотни тысяч людей. Всем, кому я его рекомендую, уточняю, что это не кино о проблемах всего мира, но лучше посмотреть эту киноленту, нежели телевизор. Я хочу, чтобы как можно больше итальянцев после просмотра «Белорусской мечты» стали солидарными с белорусами», – завершил Диего.


Напомним, кинокартина вышла в 2011 году. Это история жизни молодого человека из Минска, который последние 18 лет живёт в стране «последнего диктатора Европы». В основу фильма легли события 2010 – 2011 годов в Беларуси: президентская кампания, репрессии против инакомыслящих, суды над белорусской оппозицией и то, как это отразилось на жизни самой «стабильной» постсоветской республики.


По материалам http://www.charter97.org


В 2013 году премией Александра Солженицына будет награждён поэт Максим Амелин – «за новаторские опыты, раздвигающие границы и возможности лирической поэзии, за развитие многообразных традиций русского стиха и за обширную просветительскую деятельность во благо изящной словесности».


Максим Амелин является автором книг стихов Dubia, «Холодные оды», «Конь Горгоны», «Гнутая речь». Он также известен как переводчик с латыни и древнегреческого – переводил поэтов Катулла и Пиндара.


Александр Солженицын учредил собственную премию на гонорары за издание в разных странах знаменитой эпопеи «Архипелаг ГУЛАГ». Ею отмечаются писатели и учёные, живущие в России и пишущие на русском языке. Награда вручается с 1998 года.


За это время её обладателями становились: академик Владимир Топоров, поэт Инна Лиснянская, писатели Валентин Распутин, Константин Воробьёв, Евгений Носов, Виктор Астафьев, Леонид Бородин, философ Александр Панарин, режиссёр Владимир Бортко и артист Евгений Миронов, литературовед Игорь Золотусский, историк и археолог Валентин Янин, а также внучка Корнея Чуковского – литературовед Елена Чуковская.


По материалам hthttp://www.russkiymir.ru


Правительство Таиланда выделило отдельный бюджет для подготовки новых гидов-экскурсоводов, говорящих на русском, китайском, корейском, японском и испанском языках.


Поэт и переводчик, лауреат молодёжной премии Кыргызстана, зампредседателя Национального союза писателей Нурлан Калыкбеков провёл в Москве мастер-класс для соотечественников «Литературное мастерство».


Профессора из Италии проведут открытые лекции в медицинском институте Пензенского государственного университета с 4 по 6 марта. Лекции будут вестись на английском языке, однако для слушателей организуют синхронный перевод.


В Национальной библиотеке Чувашии состоялся вечер заслуженного работника культуры республики, члена Союза писателей России Зои Романовой. Её по праву называют верным проводником для русскоязычных почитателей классиков чувашской литературы. Из-под её пера вышли переводы таких известных книг, как роман «Близ Акрамова» Федора Уяра, «Черный хлеб» Николая Ильбека, а также рассказы и повести Марфы Трубиной, Василия Алендея, Николая Теветкеля, Сергея Павлова, пьесы Николая Терентьева и многих других.


В тверской библиотеке продолжают обучать иностранным языкам: английскому, немецкому, испанскому, армянскому. На днях открылись курсы по изучению китайского языка. Занятия будут проходить каждую неделю по воскресеньям, в течение одного часа, совершенно бесплатно.


Беседы с ...

Нейтральные слова вдруг стали обидными: «старики», «инвалиды», «слепые»... Отчего это происходит? Зачем и кому нужны громоздкие синонимы? Как выдержит политкорректные нововведения русский язык? Об этом разговор с кандидатом филологических наук, старшим научным сотрудником отдела культуры русской речи Института русского языка РАН Еленой Шмелёвой и профессором Виктором Зарецким, заведующим лабораторией психолого-педагогических проблем непрерывного образования детей и молодёжи с особенностями развития и инвалидностью Института проблем интегративного (инклюзивного) образования МГППУ.


Текст: Екатерина Савостьянова


***


Первое письменное упоминание о политкорректности относится к началу ХIХ века. Наполеон потянулся за книгой на верхней полке. «Позвольте мне, Ваше Величество, — подсуетился маршал Ожеро. — Я выше вас». — «Выше?! — хмыкнул император. — Длиннее!»


Это, конечно, шутка. Термин «политкорректность» появился в США в 1970-е годы стараниями «новых левых». Идея о том, что способные обидеть их слова должны быть запрещены и наказуемы, быстро овладела массами. Уже в середине 1980-х в некоторых штатах появляются уголовно-правовые акты, ужесточающие наказания за преступления против представителей отдельных социальных групп с психологическими, физиологическими или культурными особенностями (Hate Crime Laws). Сейчас такое законодательство действует в 45 штатах, в 1994 году был принят и аналогичный федеральный акт, а в вузах и некоторых других учреждениях США появились словари политкорректных слов и выражений. Опыт переняли прочие страны. За сказанную сгоряча фразу на Западе можно теперь поплатиться должностью, репутацией, деньгами, а то и свободой.


«Изначально намерения у политкорректности были самые благие — не обидеть, — говорит Елена Шмелёва, — и это действительно важно и необходимо. Но в Америке увлечение политкорректностью уже доходит до некоторого предела — по принципу “заставь дурака Богу молиться”».


Начали чистку словесных рядов с представителей небелых рас, женщин и содомитов. Далее — везде. Ряды потенциально обиженных множатся с каждым днем: старики, инвалиды, некрасивые («иного внешнего вида»), глупые («иначе мыслящие»), представители определённых профессий («консультанты», а не «продавцы», «ресторанные специалисты», а не «официанты»), бедные («экономически ущемлённые»), безработные («не получающие зарплаты») и даже преступники («вынужденные переживать трудности из-за особенностей своего поведения») и т.д.


А как обстоят дела с политкорректностью в русском языке? Мы активно перенимаем американо-английские кальки, изобретаем свои эвфемизмы, уже существуют политкорректные разговорники для работников радио и телевидения и в России; их состав и налагаемые на нарушителей санкции определяет руководство каналов, общих правил и системы наказаний за их нарушение пока не существует.


Однако русскому языку не так просто идти в ногу с западными собратьями: сам его грамматический строй не расположен к этому. К примеру, того же Наполеона политкорректный американец назвал сегодня бы vertically challenged. Перевод этих двух слов громоздок и ужасен: человек, преодолевающий трудности из-за своих вертикальных пропорций!


«На международных конференциях я слышала доклады о том, что русский язык ужасно неполиткорректен, — говорит Елена Шмелёва. — У нас немаркированный мужской род. “Он” — это вообще человек, неважно, мужчина или женщина. Врач, профессор, заведующий… Политкорректность не допускает подобной путаницы».


В том или ином виде политкорректность существовала в языке всегда. По-другому её можно назвать языковым тактом, чуткостью, внимательностью к чужим бедам и проблемам. Е. Я. Шмелёва указывает на имеющиеся в русском языке пары для обозначения плохих человеческих качеств: более мягкое, нейтральное слово и более грубое — «экономный» и «жадный», «самовлюблённый» и «гордый».


Язык — живой организм. Многие слова со временем меняются, они словно обрастают колючим панцирем и, раня тех, к кому относились, вдруг принимаются царапать и гортань произносящих. Подобные «мутанты» покидают язык естественно или принудительно. «Так произошло, например, со словом “жид”, — говорит Елена Шмелёва. — Ещё в словаре Даля оно нейтрально, а к началу ХХ века стало уже недопустимым, ругательным. Связано это с еврейскими погромами. Думаю, главная роль в искоренении слова принадлежит публицистам того времени, которые стали заменять его на “еврей” в своих журнальных статьях. Но это, конечно, диктовалось их внутренней цензурой, а не внешней».


Профессор Виктор Зарецкий рассказывает о том, как составлял в восьмидесятые годы руководство по эргономике, в котором обязательно должна была быть глава про рабочие места для инвалидов: «Мы долго думали, как назвать этих людей. Инвалидами — нехорошо, мы уже инстинктивно это понимали. В итоге получилась глава “Организация труда лиц с пониженной работоспособностью”. Как же я с ней намучился, сколько раз переписывал! Пишу — и всё получается, как бы этот жизненный, природный брак приспособить на нужды общества».


«Политкорректность появилась в ХХ веке ещё и потому, — говорит Е. Я. Шмелёва, — что прежде не было настолько публичной речи, не было средств массовой информации. Люди видели аудиторию, перед которой выступали, могли её просчитать. Сейчас любое ваше высказывание могут услышать миллионы людей, об этом всегда необходимо помнить».


Иногда происходящие со словами метаморфозы кажутся странными, иногда неоправданными, порой — преждевременными. Мы сопротивляемся, удивляемся. Но почему вместо «слепой» надо теперь говорить «незрячий», а вместо «глухой» — «слабослышащий»? Зачем старых добрых «стариков» и «алкоголиков» нужно превращать в «пожилых людей» и «страдающих алкоголизмом»? Какая разница между словами «слепой» и «незрячий»? К чему эти громоздкие словосочетания, какой смысл от всех этих «с», «альтернативно», «иначе», «испытывающий трудности», «страдающий»?.. Всё это лишь замедляет речь! Попробуем разобраться.


«Во многих из этих выражений сильно сказалось влияние американского английского, — объясняет Елена Шмелёва, — что понятно и объяснимо. Это не следствие мирового заговора, эвфемизмы “люди с ограниченными возможностями здоровья”, “люди с инвалидностью” и т. п. родились в недрах волонтёрских, благотворительных, правозащитных организаций, формы и традиции которых пришли к нам с Запада. В СССР просто не было ничего подобного, не было самой благотворительности. Не случайно слово “благотворительность” в советских словарях имело помету “устар.”».


Но что плохого в слове «инвалид»? В русском языке оно нейтральное. «Это — социальная стигма, — говорит Виктор Зарецкий. — Если в больнице обращаться к человеку “больной”, то он всегда будет чувствовать себя больным. Если ребенку говорить: “Эй, дурак, поди сюда!”, будет дураком». Называя человека инвалидом (аутистом и т. д.), мы, во-первых, перестаём называть его человеком, а во-вторых, всего его сводим к его диагнозу или к его болезни.


Предлог «с» — самая политкорректная часть речи в русском языке. Другая палочка-выручалочка — слово «страдающий» (алкоголизмом, шизофренией, аутизмом и т. д.). Но тут уже не всё так просто. Само слово «страдающий» может оказаться обидным, а порой и вредным. «Я довольно долго говорил: “Люди, страдающие ДЦП”, — рассказывает профессор Зарецкий. — Меня поправляли: “Мы не страдаем”. Исключив это слово, я действительно постепенно научился видеть человека не страдающего, а такого, чья жизнь просто изменена в связи с тем, что у него ДЦП».


По мнению Е. Я. Шмелёвой, лучше именовать людей, имеющих различные заболевания, избегая названий диагнозов. Удивляет лингвиста, например, попытка спрятать что-то за нескладной аббревиатурой ЛЖВС (люди, живущие с ВИЧ/СПИД). «Слово-то осталось, диагноз-клеймо. А этих людей чураются, от них шарахаются. Если уж вести речь о защите чувств больных СПИДом, стоило бы, наверное, изобрести какой-то другой, более завуалированный термин».


Вряд ли кого удивит психиатрическая политкорректность. Слова «психопат», «истеричка» не просто стали невежливыми — превратились в ругательства. Замены: «расстройства личности», «патология характера», «гистрионное расстройство».


Но вот отчего слово «старик» вдруг стало невежливым? Это связано с общей мировой тенденцией — культом молодости. «Старики больше не являются самыми уважаемыми людьми, — говорит Елена Яковлевна. — Жизнь изменилась. Отчасти нарушена даже традиционная форма передачи знаний — от старшего к младшему. Студенты нередко раньше раздобывают информацию, чем профессора. Старость ассоциируется, скорее, не с мудростью, а с дряхлостью, болезнями, невозможностью что-то свершить. Поэтому людей активных стараются не называть стариками».


«Известно, что говорить о себе неполиткорректно имеют право лишь представители той самой группы, на которую корректность распространяется, — говорит Елена Шмелёва. — Очень трудно понять, что воспринимается как обидное, не побывав в шкуре этого человека».


«Когда обо мне говорят “слепая”, мне кажется, будто меня нет, — призналась мне однажды одна незрячая девушка.— Словно не я вас, зрячих, не вижу, а вы — меня. Слепое пятно…».


Самые ранимые люди на свете — это мамы больных детей. Короткие словечки «даунёнок», «дэцэпэшка» при их кажущейся ласковости для них — как удар хлыстом. Почему? Вправе ли мы задавать этот вопрос и препарировать чужую боль? Не легче ли просто принять как данность: так говорить нельзя. Наверное, не слишком большой жертвой для нас всех станет небольшое удлинение словесных конструкций — пусть и кажется, что смысла нет, одно лишь торможение речи. «Ребенок-инвалид — неполноценный, — комментирует Елена Шмелёва, — таков бытующий в обществе стереотип. Назовём его “необычный”, “особый” — и как-то поддержим родителей. Их ребенок не хуже других, он просто — другой».


Политкорректность часто сравнивают с новоязом из романа Оруэлла «1984». Новояз — язык, поставленный на службу тоталитарному режиму, язык, где слова имеют противоположное первоначальному значение, язык, словарный состав которого не растёт, а сокращается. В общем, портрет политкорректности, которую часто называют «языковым фашизмом», «социальной деменцией». Но так ли страшен зверь, как его малюют?


Виктор Зарецкий, например, убеждён, что политкорректность как раз является одной из форм борьбы с тоталитарным мышлением: «Я считаю, что есть связь между тоталитарностью сознания и отношением к инвалидам (пожилым людям и т. д.) как неполноценным членам общества. С тоталитарностью неизбежно связана дискриминация людей — по самым разным признакам».


Е. Я. Шмелёва, в свою очередь, поражается, как мало изменился русский язык за 70 лет тоталитарного режима, когда новые слова вводились насильно и массово. «Лишь какие-то небольшие фрагменты удалось поменять, большинство новых слов были откинуты. А главное, системно-языковая картина мира осталась такой же, какой была в конце ХIХ века, в эпоху русской классической литературы. Сколько ни приучали доносить на соседей, слово “доносчик” сохранило отрицательную окраску во всех словарях, не получилось его “исправить”».


Язык умеет сопротивляться тому, что ему навязывают. Когда общество начинает в очередной раз бить тревогу по поводу излишнего его засорения, а то и близкой гибели, наибольшую активность проявляют не специалисты, а, так сказать, «рядовые пользователи». «Лингвисты в такие моменты выступают в роли психотерапевтов, — говорит Елена Шмёлева, — ведь они знают историю языка. Он справляется со всем — что бы мы ни вытворяли с ним».


Сегодня главную проблему для языка, связанную с политкорректностью, Елена Яковлевна видит в длинных канцелярских оборотах типа «семьи, имеющих в своем составе детей с отклонениями в развитиями», «проблемы пожилых людей и людей с инвалидностью»… «Бороться с ними бесполезно, — говорит она, — но они отомрут, язык их повыкидывает. Эти обороты останутся в официальных бумагах, но люди не станут ими пользоваться. Они сами в СМИ, в интернете, на форумах, начнут себя называть каким-то коротким словом, хорошим. Ведь есть уже “особые дети” — очень удачный эвфемизм. Детей с синдромом Дауна называют иногда “солнечные дети”, быть может, и это приживётся. Я уже видела выражение “счастливый возраст” — в смысле преклонный. Не исключено, что появятся какие-нибудь “прекрасные люди”. Какие точно это будут слова — неизвестно. Для этого должно пройти время.


А пока нам остаётся пользоваться тремя золотыми правилами:


1. Не употреблять слова, которые могут кого-то обидеть, даже если они кажутся вам нейтральными, а их замены – громоздкими.


2. Просчитывать аудиторию, помнить, к кому вы в данный момент обращаетесь.


3. Помнить, что услышать, прочесть, увидеть вас может значительно большее количество людей, чем вы предполагаете, и люди эти — самые разные.


.....


По материалам http://www.nsad.ru



В избранное