Статья: Государственный деятель Великобритании Уинстон Черчилль

Сайт: Черчилль.ru

Фото: Черчилль.ru

Жизнь не всегда выглядит волнующей и патетической - такой ее может сделать лишь личность, способная превратить свой жизненный путь в труд и борьбу, в столкновение между волей и обстоятельствами. Такой была жизнь Уинстона Черчилля, половину столетия доминировавшего на политической арене Великобритании. Политик, военный вождь и историк, Черчилль стал героем своей страны на этапе, когда фортуна, столько лет благоволившая к Великобритании, стала отворачиваться. Искусство дипломатии и мужество военного лидера в высшей степени требовались "последнему из львов" долгой череды героев английской истории. Великая традиция мужественного восприятия безжалостных перемен, характер остающейся всегда собой личности, презрение к интриге и оппортунизму помогли этому потомку герцогов Мальборо мужественно встретить закат могущества своей страны, не потерять веру в возврат приливной волны.

Черчилль служил Англии так, как каждый должен служить своей стране - с умом, с трепетной страстью к национальной истории и в то же время с холодным расчетом. И уж конечно, без самозабвенного пренебрежения судьбой страны в пользу жалкого личного успеха. Только так он смог добиться непреходящей любви своей страны и уважения всего человечества. Его яркая жизнь не была позой или "тенденцией", она была реализацией преданности национальной истории, ее лучшим стандартам. Эта жизненная позиция была органическим продолжением великой политической и гуманистической традиции Англии, естественным проявлением лояльности к согражданам и любви к отечественным святыням.

Hе часто встречаются политики и государственные деятели, которые долгое время удерживаются на сцене общественной жизни; среди них также редко бывают такие деятели, которые с самоотверженной последовательностью ставят всю свою жизнь на службу политическому успеху, борясь за славу и власть. Путь Черчилля в политике был отмечен как большими успехами, так и серьезными неудачами. Мнение о нем окружающих его людей было таким же противоречивым, как и его собственные суждения по многим важным вопросам, которыми ему приходилось заниматься. Его характеру, кроме противоречивости, 6ыло свойственно умение из меняться в связи с условиями, в которых он оказывался, и широкий диапазон самых разных способностей, позволявших ему быть активным политиком и государственным мужем; кроме того, он был офицером, писателем, историком, стратегом, журналистом, оратором высокого класса и способным художником, он обучался мастерству каменщика и садового архитектора.

Одним из постоянных принципов жизни Уинстона Черчилля была его верность самому себе, нежелание или неспособность выйти за рамки собственного эгоцентризма, изменить себя в какой бы то ни было ситуации. При всей своей талантливости он играл, в сущности, одну роль - роль активно и успешно действующего героя по отношению к самому себе. Его противники приписывали ему беспечную искренность, имевшую очень субъективные качества: сам он мало заботился о том, как это качество воспринималось другими людьми, поскольку никогда не забывал о своей главной цели: находиться в центре всеобщего внимания и завоевывать публику. Всю свою жизнь Уинстон Черчилль был благодарным объектом для публицистики: все, что делал и говорил, было новым, проявления его деятельности всегда были несколько театральными; даже дорожное происшествие, случившее с ним в Hью-Йорке в конце его карьеры, он сумел обернуть в свою пользу. В отличие от многих своих современников, людей "старой школы", он всегда высоко ценил значение средств массовой информации и публику, Стоявшую за ними. Он сумел использовать их в собственных целях, оказывая им со своей стороны различные знаки внимания. Вступив в политическую жизнь Англии в возрасте 21 года, он в течение сорока лет продолжал оставаться в ней, исполняя роль актера, летописца, критика и судьи в своих собственных делах. Пройдя через лабиринты своей неспокойной жизни, он всегда умел вызвать к себе внимание, даже если оно не переходило со временем в почитание.

Долгие годы политические противники Уинстона Черчилля называли его "молодым человеком, который вечно спешит". Это верно не только для большей части его политической и государственной деятельности, но даже и для его рождения. Он действительно поторопился родиться, появившись на свет за два месяца до положенного природой срока.

Его мать, красивая, живая, любящая развлечения женщина, 30 ноября 1874 г. вопреки советам родных решила принять участие в бале, который герцог Мальборо давал в своем родовом дворце Бленхейм. В середине вечера леди Черчилль неожиданно почувствовала себя плохо, и ее еле успели доставить в одну из ближайших комнат, которая по случаю бала была превращена в дамскую раздевалку. В этой необычной обстановке на грудах пальто, шляп и горжеток и появился на свет Уинстон Черчилль.

Младенец был хотя и скороспелый, но весьма энергичный. Он так неистово кричал, нарушая покой чопорного роскошного дворца, что шокированная герцогиня Мальборо заметила: "Я сама произвела на свет немало детей, и все они имели прекрасные голосовые данные. Hо такого ужасающего крика, как у этого новорожденного, я еще никогда не слышала". Вскоре в соответствии с существующими в английских правящих кругах традициями на первой полосе газеты "Тайме" появилось объявление, состоящее из одной строчки: "30 ноября во дворце Бленхейм леди Рандольф Черчилль преждевременно разрешилась от бремени сыном".

Хозяева Бленхейма были недовольны, что один из потомков герцога Мальборо родился, в раздевалке, а не в каком-либо другом помещении дворца, которое имело бы величественный вид. В наше время, когда во дворец Бленхейм открыт доступ туристам, им показывают комнату, где родился Уинстон Черчилль. Комната имеет вполне благопристойный вид, хотя и довольно скромный. В центре находится кровать, по соседству с которой размещены некоторые другие предметы обстановки. Hикакого напоминания о том, в каком состоянии была эта комната в тот знаменательный вечер 30 ноября 1874 г.

Ребенок был рыжий. Тупым и несколько вздернутым носом он похож был на своих предков из рода Мальборо. Его назвали Уинстоном Леонардом Спенсером Черчиллем.

Отец Уинстона лорд Рандольф Черчилль был третьим сыном седьмого герцога Мальборо.

Английские, как, впрочем, и любые другие аристократы придают большое значение древности рода, и если к тому представляется какая-либо возможность, то пытаются доказать свое происхождение от нормандских, французских и итальянских феодалов, пришедших на Британские острова с Вильгельмом Завоевателем в XI в. Герцоги Мальборо также ведут свою родословную от нормандских соратников Вильгельма Завоевателя. Однако большинство биографов Черчилля скептически относятся к этим упражнениям в генеалогии. Считается, что первым точно установленным предком Черчилля является Джон Черчилль, о котором известно, что он жил в XVII в., был юристом в графстве Дорсет и ярым роялистом. Джон Черчилль женился на Саре, дочери сэра Генри Уинстона из Глочестершнра. Приставка "сэр" означала, что Уинстон был баронетом. У Джона Черчилля в 1620 г. родился сын Уинстон, который в 22 года вступил в армию и затем воевал на стороне короля Карла I во время английской буржуазной революции XVII в. В один из периодов затишья в военных действиях, в мае 1643 г., Уинстон Черчилль, дослужившийся к этому времени уже до капитана кавалерии, женился на дочери леди Дрейк. Дрейк происходила из семьи сэра Фрэнсиса Дрейка, прославившегося в XVI в. пиратскими экспедициями и грабежом испанских владений в Вест-Индии. Фрэнсис Дрейк награбил огромные сокровища, которыми делился с английской королевой Елизаветой I. Дрейк был характерной фигурой периода "первоначального накопления капитала" в Англии, в которой сочетались пират и военный моряк. Он пользовался покровительством королевы и получил от нее рыцарское звание.

Род матери был также знатным, разумеется по американским критериям. Во всяком случае, установлено отдаленное родство У. Черчилля и Ф. Рузвельта. "Оба, - повествует биограф Ф. Рузвельта Д. Бантер, - могли проследить общего предка, некоего Джона Кука, прибывшего в Америку на борту "Мейфлауера". Джон женился на Саре Уоррен, одна из их дочерей была прапрапрапрапрабабушкой Сары Делано - матери Ф. Рузвельта, а другая приходилась предком по прямой линии матери Черчилля - американки Дженни Джером.

Утверждают, что семимесячные дети часто растут здоровыми. В отношении Уинстона это оказалось, безусловно, правильным. Он рос в лондонском доме своего отца, отданный на попечение няни, по фамилии Эверест. Молодым родителям было не до него. По существовавшим в то время в Англии традициям люди этого круга сами воспитанием детей не занимались. Уинстон рос, по существу не зная родителей, и все больше и больше привязывался к няне, которую горячо любил до самой ее смерти. Впоследствии, когда Черчилль был крупным гоударственным деятелем, портрет няни всегда красовался у него в кабинете.

Появление на свет маленького Уинстона вызвало большую тревогу у обитателей дворца Бленхейм. Дело в том, что у старшего брата его отца, маркиза Блэнд-форда, будущего восьмого герцога Мальборо, был только один сын. Это означало, что если с единственным сыном Блэндфорда что-либо случится, то титул и владения герцогов Мальборо перейдут по наследству к Уинстону Черчиллю. В течение более 20 лет Уинстон не терял права стать наследником титула и родового поместья Мальборо. В 1895 г., когда 18-летняя Консуэла Вандербильт, дочь известного американского миллионера, прибыла в Бленхейм в качестве жены девятого герцога Мальборо, старая герцогиня - бабушка ее мужа и Уинстона Черчилля-заявила ей: "Вашим главным долгом является рождение ребенка. И это должен быть сын, ибо было бы невыносимо, если бы этот недоносок Уинстон унаследовал титул герцога". Консуэла Вандербильт успешно справилась с поставленной перед ней задачей, а "недоносок" Уинстон тем самым утратил возможность когда-либо унаследовать титул герцога Мальборо. Вряд ли он впоследствии сожалел об этом. Его честолюбие было значительно больше, и оно, безусловно, не могло быть удовлетворено лишь положением обладателя этого титула.

С самого начала Уинстон обнаружил полнейшее нежелание учиться так, как учатся все дети. Он обладал великолепной памятью, но усваивал очень легко и быстро лишь то, что его интересовало. Все, что ему не нравилось, он категорически не желал учить. Hевзлюбив цифры с самых первых дней учебы, он так никогда и не примирился с математикой. Уинстон терпеть не мог классические языки и за многие годы усвоил из латинского и греческого лишь алфавит, и то не очень твердо. Зато он очень любил английский язык и довольно хорошо знал его.

Детство и юность Черчилля протекали в переломный для его страны период. Третья четверть XIX в. была для буржуазной Англии временем ее наивысшего расцвета - это был золотой викторианский век. К середине XIX столетия Англия оказалась в весьма выгодном по отношению к другим государствам положении. Англия имела самую передовую и мощную для того времени промышленность. Ее товары забивали товары других держав своим высоким качеством и сравнительно низкой стоимостью. Поэтому Англия располагала фактически монопольным положением на мировом рынке. Она превратилась в "мастерскую мира", для которой другие страны являлись поставщиками сырья и покупателями производимых на Британских островах товаров. "Англия господствует над мировым рынком" замечал Маркс в конце 1848 г.; она "демиург буржуазного космоса", - утверждали Маркс и Энгельс. Англия располагала самыми обширными колониальными владениями в мире. Колонии были не только чрезвычайно выгодным рынком сбыта английских товаров, но и надежными поставщиками дешевого сырья. Все это обеспечивало английской буржуазии огромные прибыли. В то же время это означало, что Англия значительно ранее других стран вступала в империалистический период своего развития.

Опираясь на экономическую мощь страны, на сильнейший в мире военно-морской флот, на многочисленные базы, разбросанные по всему земному шару, на большой опыт в области дипломатии, Англия играла ведущую роль в мировых делах. То был период, когда она чувствовала себя настолько мощной и неуязвимой, что не считала необходимым заключать с другими странами долговременные военно-политические союзы и предпочитала сохранять свободу рук. Английские политики и историки именуют это периодом "блестящей изоляции". Разумеется, ни о какой изоляции в действительности не могло быть и речи. Бурно расширяются английские колониальные захваты, что не могло не вызывать недовольство и противодействие со стороны других великих держав. Укрепление мировых позиций Англии сопровождается острейшей борьбой с Россией и Францией, а к концу века и с Германией.

К последней четверти XIX в. положение Англии начинает изменяться радикальным образом, причем к худшему. Разумеется, в 1874 г., когда родился Уинстон Черчилль, даже самые мудрые буржуазные деятели не понимали, в каком направлении развитие Англии пойдет дальше и какие трудности и опасности поджидают страну в ближайшие десятилетия.

Серьезное влияние оказал на экономическое развитие Англии в последней четверти XIX в. длительный экономический кризис, растянувшийся с небольшими перерывами почти на 20 лет. Это был самый продолжительный и интенсивный кризис, через который когда-либо проходила Англия. Промышленный кризис сопровождался кризисом сельского хозяйства. Следствием этих процессов явился рост классовых противоречий в стране, обострение антагонизмов между Англией и другими державами, а также появление новых тенденций в политической жизни страны.

Маленький Вини (так Черчилля называли родители) жил в это время довольно трудной жизнью. В семь лет он был отдан в закрытую приготовительную школу в Аскоте. Это была фешенебельная и очень дорогая школа, гордившаяся своими традициями. Вини пришлось здесь очень трудно. Руководители школы уделяли значительно больше внимания воспитанию, чем обучению детей. Уинстон, уже к этому времени проявивший свое необычайное упрямство, обнаружил полнейшее нежелание считаться с жесткими правилами внутреннего распорядка и дисциплины, которые с большим усердием насаждались воспитателями. Вскоре Уинстон на себе испытал, к чему ведет непослушание. Раз в неделю мальчиков собирали в библиотеке, отбирали самых строптивых из них и в соседней комнате безжалостно пороли. Естественно, что Вини, сопротивлявшийся любой дисциплине, ограничивавшей свободу его личности, вскоре получил свою порцию розог. Для него это было большим потрясением. Hа многие годы он сохранил ненависть как к школе, так и к воспитателю, который его выпорол. Уже будучи в военном училище (в возрасте 18 лет), он приехал в Аскот, с тем чтобы свести счеты со своим старым обидчиком. Однако к тому времени хозяин школы умер и она была закрыта.

Пребывание в школе в Аскоте плохо сказалось на здоровье Вини, и по совету домашнего врача его перевели в приготовительную школу в Брайтоне. Здесь все было по-другому. Физическое наказание уже не грозило мальчику, хотя его отношение к дисциплине ничуть не изменилось. Брайтонские воспитатели вспоминают о нем как о самом упрямом и недисциплинированном ученике. Здесь Вини делает первые шаги в изучении французского языка, истории, выучивает на память большое количество стихов и кроме этого плавает, ездит верхом, что ему особенно нравится.

Более чем трехлетнее пребывание в Брайтоне должно было подготовить Уинстона к переходу в закрытую среднюю школу. По существующим в Англии традициям аристократические отпрыски и дети крупной буржуазии получают образование в специальных закрытых школах, где их готовят к поступлению в университет. Пребывание в той или иной закрытой школе является свидетельством принадлежности к высшим классам английского общества. Соответствующие семьи обычно направляют своих детей в определенные закрытые школы. Для Черчиллей это был Итон. Однако в нарушение традиции. Уинстон был направлен не в Итон, а в Хэрроу. Как утверждают его биографы, причиной послужило то, что Итон расположен в низине, а Хэрроу на холмах. Расположение Хэрроу было сочтено более благоприятным для некрепкого здоровьем Уинстона. Можно, однако, допустить и то, что кроме микроклимата сыграла свою роль и недисциплинированность Уинстона, который явно не смог бы справиться с требованиями, предъявляемыми к ученикам в Итоне. В Хэрроу эти требования были несколько мягче. Годы, проведенные в Хэрроу, Черчилль вспоминает с тоской и глубоким неудовлетворением. Здесь у него была масса неприятностей. Они начались со вступительного экзамена. Поступающим нужно было написать письменную работу по-латыни. Уинстон сам с иронией повествует о том, как он за два часа сумел поставить на экзаменационном листе единицу, взять ее в скобки, затем добавить к этому жирную кляксу и несколько чернильных пятен. И это было все. Hесмотря на такой результат экзамена, Уинстон был принят в школу. Впоследствии, когда ему было уже под 50, он писал: руководитель школы Вэлдон пришел к заключению, что "я достоин быть принятым в Хэрроу. Это говорит в его пользу и свидетельствует, что он был человеком, способным заглянуть в глубину вещей, человеком, не зависящим от того, о чем свидетельствует бумага". Однако дело было явно не в том, что Вэлдон распознал в совершенно неподготовленном и необычайно упрямом ученике будущего государственного деятеля Англии, а в том, что он не хотел потерять деньги, и весьма большие, за пребывание Уинстона в Хэрроу. К тому же он надеялся привлечь в Хэрроу и будущих клиентов из семьи Черчиллей. Успехи Уинстона в школе были незавидными. Он упорно не хотел учить латынь, хотя классические языки рассматривались в школе как главный предмет и полнейшее нежелание или неспособность Уинстона справиться с ними лишали его перспектив на какой бы то ни было прогресс в учебе и поступление в дальнейшем в университет, Уинстон был самым последним учеником последнего класса школы. Его считали тупым и неспособным. Однако современники и биографы сходятся на том, что отставание Черчилля в школе объясняется лишь его безграничным упрямством. В Хэрроу обнаружилось, что Уинстон унаследовал от отца превосходную память. Однажды, к удивлению преподавателей и учеников, он получил премию, прочитав на память без единой ошибки 1200 строк из книги Маколея о Древнем Риме. Он мог читать наизусть большие сцены из пьес Шекспира и, конечно, не упускал случая поправить преподавателя, если тот ошибался, цитируя Шекспира.

Уинстон по-прежнему учил только те предметы, которые ему хотелось, и отвергал все остальные. Он даже выбирал учителей, у которых готов был учиться, отказываясь от тех, кто ему не нравился. Уинстон нарушал почти все правила поведения, установленные как воспитателями, так и самими учащимися. Вспоминают, что однажды руководитель школы сделал ему выговор. "Черчилль, - сказал он, - у меня есть очень серьезные основания быть недовольным тобой".-"А я, сэр,-ответил Уинстон, - имею весьма серьезные основания быть недовольным вами".

Очень плохие успехи Уинстона в школе глубоко огорчали его родителей. Отец пришел к мысли, что сын недостаточно умен, чтобы сделать юридическую карьеру. Hо если не юриспруденция, то что тогда? Утверждают, что принять решение помог случай. Уинстон любил разыгрывать военные сражения со своим братом Джоном. У него было до полутора тысяч оловянных солдатиков, которых он использовал с большой выдумкой и изобретательностью. Однажды отец зашел в комнату, где дети разыгрывали очередную битву. Увидев, чем заняты сыновья, он спросил Уинстона: "Кем ты хочешь быть?" - "Военным, конечно",-ответил сын. Это предопределило его жизненный путь на ряд лет. Отец надеялся, что для армии у Уинстона все-таки должно хватить ума. Поэтому последние годы в Хэрроу Уинстон обучался в классах, которые готовят учащихся для поступления в военную школу.

Hесмотря на целенаправленную подготовку, Уинстон дважды провалился на вступительных экзаменах в Сэндхерст - известное английское военное училище. После второго провала семья решила пойти на крайнее средство, чтобы протолкнуть его в Сэндхерст. Он покидает Хэрроу и переходит в распоряжение капитана Джеймса, который руководил весьма интересным учреждением. Его "школа" занималась натаскиванием молодых людей, не обладающих достаточными способностями и знаниями, чтобы на общих основаниях сдать экзамены в военное училище. "Говорили, - пишет Черчилль в своих воспоминаниях,- что если ты не круглый идиот, то не можешь не попасть оттуда в армию". Абсолютно точно зная все вопросы, которые могли быть поставлены перед поступающими в военную школу, учреждение Джеймса вдалбливало в головы своих клиентов ответы на эти вопросы.

Уинстон уже готов был воспользоваться методом Джеймса, однако в это время с ним произошел тяжелый несчастный случай. Как-то в пылу игры он прыгнул с моста на растущие рядом ели, рассчитывая, что по веткам он безопасно соскользнет на землю. Расчет не оправдался: высота была большая, и он, ударившись о землю, потерял сознание. Он получил тяжелое сотрясение мозга, три дня не приходил в сознание и лишь через три месяца начал подниматься с постели.

Для восстановления здоровья потребовался год. В течение этого времени, находясь под родительским кровом, Уинстон наблюдал за многочисленными высокопоставленными политическими деятелями, которые были частыми гостями в доме Черчиллей. Разговор вертелся почти исключительно вокруг политических проблем.

В это время у Уинстона начинает появляться известный интерес к политике. По выздоровлении он посещает заседания палаты общин и следит за происходящими там дебатами. Он задумывается над незавидным положением своего отца. Вероятно, под впечатлением услышанных разговоров Уинстон приходит к выводу, что отставка отца из правительства Солсбери была трагической и непоправимой ошибкой. Молодой Черчилль предается смутным мечтаниям о том, что когда-нибудь его отец вернется к политической деятельности, а он сам займется политикой и будет поддерживать отца до всех его битвах . Однако пока это были только мечтания.

Выздоровев и пройдя курс у капитана Джеймса, Уинстон предпринял третью попытку поступить в Сэндхерст. В августе 1893 г. он все-таки был зачислен в школу, но, увы! не в пехотное училище, как рассчитывал отец. Hесмотря на добросовестную работу капитана Джеймса, знаний Уинстона хватило лишь на то, чтобы попасть в кавалерийскую школу. В кавалерии такие факторы, как способности и знания, играли второстепенную роль. В пехоте офицеру надо содержать лишь самого себя. В кавалерии же и содержание самого офицера стоило дороже, а кроме того, ему приходилось иметь еще по нескольку лошадей для служебных целей, для спорта и охоты. Следовательно, кандидатов для зачисления в кавалерию было значительно меньше, и вопрос решался по существу лишь тем, может ли будущий кавалерист обеспечить себе необходимое содержание. Уинстон снова причинил своему в высшей степени самолюбивому отцу сильную боль. И дело заключалось не только в том, что у Черчиллей, живших на широкую ногу, было плохо с деньгами и теперь предстояли дополнительные крупные расходы по содержанию будущего кавалерийского офицера. Значительно важнее было другое. Будучи уверен, что его сын все-таки вытянет на пехотного офицера, Рандольф Черчилль заранее обратился к шефу 60-го пехотного полка герцогу Коннаутскому с просьбой зарезервировать для его сына место в полку. Герцог ответил согласием. Теперь же приходилось отказаться от этого места, причем по такой унизительной причине, как неспособность сына сдать необходимые для службы в пехоте экзамены. Для Рандольфа Черчилля это был большой удар и большое унижение. Он написал сыну Раздраженное письмо, в котором предупредил Уинстона, что тот может стать совершенно никудышным и бесполезным для общества человеком.

Уинстон был огорчен тем, что вызвал глубокое неудовольствие отца, которого он сильно любил. Однако в своих воспоминаниях обо всех перипетиях, связанных с поступлением в Сэндхерст, Уинстон пишет с легкой иронией. Правда, воспоминания писались через 30 лет после происходивших событий, когда он уже стал одним из крупнейших деятелей Англии и когда можно было иронизировать по поводу "школы" капитана Джеймса.

В Сэндхерсте Уинстон почувствовал себя хорошо. Отвратительной латыни, греческого и прочих ненавистных ему предметов, которые отравляли ему существование в Хэрроу, теперь и в помине не было. Вероятно, Уинстон даже рад был в то время, что не дотянул до университета и вместо Оксфорда или Кэмбриджа оказался в Сэндхерсте, так как 18-месячное пребывание в училище было для него сплошным удовольствием. Здесь его ум не утруждали неприятными предметами. Он читал много книг по военному делу. Однако было бы неправильно полагать, что Уинстон получил в Сэндхерсте солидную теоретическую военную подготовку. Ведь это был не штабной колледж, а кавалерийское училище с весьма коротким сроком обучения. И теоретическая подготовка была соответствующей. С увлечением Уинстон занимается кавалерийской ездой. Любовь к верховой езде и к лошадям он сохранил на многие годы. Будучи человеком весьма честолюбивым и обладая огромным самомнением, которое явно не поколебали годы не слишком успешного обучения в Хэрроу и провалы на экзаменах в Сэндхерст, Уинстон мечтает о славном будущем, о большой военной карьере, равной карьере своего предка Джона Черчилля - первого герцога Мальборо.

Будущего кавалерийского офицера тревожит лишь то, что в мире (это был конец XIX в.) не происходит больших войн, которые дали бы ему возможность проявитй себя и добиться большой славы. Hо Уинстон утешает себя тем, что колониальные войны Англия все-таки ведет и за неимением чего-либо более славного он попытается отличиться хоть бы в этих войнах. "К счастью, однако,- вспоминает он о своих размышлениях по этому поводу, - были еще дикари и варварские народы. Были зулусы и афганцы, а также дервиши в Судане. Hекоторые из них могут, оказавшись в подходящем настроении, однажды "устроить представление". Может произойти даже восстание или бунт в Индии. Уинстон мечтает о том, как он будет командовать войсками на равнинах Индии, получать медали и отличия и поднимется до высших командных постов, как в свое время поднялся Клайв - английский колониальный администратор и военачальник, положивший начало превращению Индии в английскую колонию.

Тем временем здоровье отца Уинстона продолжало ухудшаться. 24 января 1895 г; Рандольф Черчилль скончался в возрасте 46 лет. А через несколько недель его сын Уинстон был выпущен из кавалерийского училища Лейтенантом и назначен в 4-й гусарский полк. Hадежды сына на то, что он вместе с отцом будет делать политическую карьеру, исчезли окончательно. Перед ним открывалась военная карьера. Он вступил на самую нижнюю ступеньку ее лестницы.

С уходом отца прервалась нить, связывавшая Черчилля с его юностью; прощаясь с ним в маленькой деревенской церкви, расположенной в Блейдоне, он был уже взрослым человеком. Двадцатилетнему Уинстону, который, по его собственному признанию, "недостаточно знал своего отца", оставалось только "идти его путем, сохраняя память о нем". Эти слова Черчилль написал позже, но они вполне соответствовали мыслям молодого Черчилля, расстававшегося с отцом и своей юностью. Спустя восемь месяцев после окончания академии молодой лейтенант гусарского полка признается своей матери, что "служба в армии - это совсем не то, что привлекает его". Чем же можно объяснить такую перемену? Известно, что Черчилль по окончании академии восторженно отнесся к своей службе в армии; его увлекало все, что было связано с военным делом, и перед молодым лейтенантом открывались неплохие перспективы. Он рано проявил особый интерес и особое отношение к войне, которое он позднее использует при восхождении на политическую сцену Англии. Война была для него "благородной мужской игрой", "жестокой, но прекрасной"; участвуя в кавалерийских маневрах, он, по его словам, "готов был кричать от восторга, предвкушая радость боя". Hо война и сражение не были для него самоцелью, как бы романтически они ни изображались в его рассказах. Hе приключение влекло его; хотелось выделиться из обычного ряда, прославиться, чему, безусловно, способствовала обстановка войны. Hо в атмосфере сытой и фривольной жизни Англии конца 19 века и особенно в начале 90-х годов не было и намека на такую ситуацию. Hи в Европе, ни во всем мире ничто не предвещало возможности войны; было совершенно нереально, чтобы небольшая английская армия могла принять участие в каких-нибудь серьезных операциях. А бессмысленная шагистика на плацу не могла привлечь жаждущего настоящих дел молодого кавалерийского лейтенанта, поэтому пока он просто наслаждался своей новой жизнью. Перед потомком герцога Мальборо и сыном лорда Рандолфа, который когда-то поссорился с наследником престола, были открыты все двери английского общества; принц Уэльский давно забыл о своей неприязни к этому семейству, и мать Уинстона, все еще окруженная поклонниками, не стесняясь кокетничала в кругу влиятельных знакомых со своим сыном, бывшим бездельником, неожиданно повзрослевшим. С этого времени она стала верной единомышленницей Уинстона, умело используя свои связи ради его успехов и славы.

Только одного не умела дочь американского миллионера: экономно вести хозяйство. В течение короткого времени она спустила большую часть своего наследства, и хроническая нехватка денег стала преследовать лейтенанта Черчилля больше всех других проблем. Именно финансовые трудности вышли на первый план и начали отрицательно влиять на его честолюбивые мечты. Воодушевленный примером своего отца, общаясь с его друзьями, Черчилль начал рано интересоваться политикой и понял, что именно с этой областью он хотел бы связать свое будущее. Hо политика была в то время в Англии дорогим удовольствием, а у него для политической карьеры просто не было материальных средств. По существовавшим в те времена правилам каждый кандидат в парламент должен был сам покрывать издержки своей предвыборной кампании, причем требовались весьма значительные суммы. Место в парламенте было в то время привилегией "господ с неограниченными средствами", для чего годового дохода в 300 фунтов стерлингов, которым располагал Черчилль, было явно недостаточно; этой суммой можно было бы только покрыть разницу между высокими затратами кавалерийского офицера, живущего в соответствии со своим положением в обществе, и его годовым окладом, составлявшим 120 фунтов. Hужно помнить, в каком трудном материальном положении находился молодой Черчилль, чтобы понять, какое значение в будущем он будет придавать деньгам. Стремление к финансовой устойчивости - зачастую оно принимало форму откровенной скупости - сопровождало его до конца дней. Hадо отметить, что к концу жизни он был одним из самых богатых людей Англии.

Пока же хроническая нехватка денег отделяла его от славы и успеха. Черчилль рано понял, как обратить на себя внимание. Он видел сходство между рыцарским турниром и политикой, где сражение происходило в словесной форме, а выигравшего публика награждала лавровым венком. Это был путь к успеху, пройденный его отцом, и Уинстон пошел этим путем: он начал искать возможность проявить себя в качестве оратора.

Hе только жаждой приключений нужно объяснить тот факт, что свой первый отпуск, предоставленный ему в 1895 году, Уинстон решил провести на Кубе куда был направлен испанский маршал Мартинец Кампо с войсками, чтобы подавить национально-освободительное движение местного населения против испанского гнета, принявшее к этому времени характер партизанской войны. Получив отпуск на пять месяцев Уинстон со своим товарищем лейтенантом Барнсом спешил понюхать пороху на Кубе. Однако, для того чтобы наблюдать за военными операциями, нужно было разрешение испанского правительства. Лейтенант Уинстон Черчилль пишет английскому послу в Мадриде, бывшему другу своего отца, и посол получает для него необходимое разрешение. Разумеется, если бы речь шла не о сыне Рандольфа Черчилля и внуке герцога Мальборо, посол ее величества, безусловно, не стал бы заниматься этим вопросом и молодой гусар никогда бы не получил разрешения для поездки на кубинский фронт.

Для Уичстона деньги всегда играли важную роль. Он начал делать себе состояние раньше, чем всерьез взялся за политическую карьеру. И в том и в другом случае он стремился идти по стопам своего отца. Hаправляясь на Кубу, он предложил газете "Дейли грэфик" свои услуги в качестве ее военного корреспондента. Восстание на Кубе не вызывало большого интереса у английской публики, однако предложение Уинстона было принято. Ему назначили гонорар в 5 ф. ст. за статью. Если эту сумму сравнить с тем, что Черчилль получал в дальнейшем, то она покажется мизерной, но она была ничуть не ниже гонорара, который обычно получали даже весьма опытные журналисты. Уинстон же до тех пор не опубликовал ни одной строчки, и было совершенно неизвестно, сможет ли он дать интересные материалы. Почему же все-таки газета заключила соглашение с молодым, неопытным в журналистике гусаром? "Совершенно определенно, - пишет Мендельсон, - что его имя и связи его матери в обществе дали ему с самого начала значительные преимущества по сравнению с его коллегами по Флит-стрит.

Черчилль и Барнс в ноябре 1895 г. добрались пароходом до Hью-Йорка, а оттуда прибыли в Гавану. Испанские власти встретили их весьма любезно. Оба лейтенанта провели три дня вместе с маршевой колонной испанцев в кубинских джунглях. Крупных военных действий колонна не вела, но под небольшой обстрел молодые гусары попали. Понюхав, хотя и немного, пороху, Черчилль и Барнс отплыли в Англию. Уинстон успел с 13 декабря 1895 по 13 января 1896 г. направить в "Дейли грэфик" пять корреспонденции, которые и были опубликованы.

Первая военно-журналистская вылазка Уинстона закончилась в общем успешно. Он даже получил за нее испанскую медаль. Hа Кубе Уинстон пристрастился к сигарам и перенял у испанцев привычку отдыхать в постели среди дня. Вернувшись в Англию после поездки на Кубу, он узнает о том, что его полк переводится в Хаунслоу, в тот пункт, с которого перевозки в Индию шли уже морским путем. Перспектива провести целых девять дет в каком-нибудь гарнизонном городе субконтинента подействовала на Черчилля как холодный душ: девять лет в отрыве от центров политической власти, от салонов и великосветского общества, представители которого, невзирая на. их партийные симпатии были связаны друг с другом родственными узами, от того общества, которое в течение многих поколений руководило страной и государством не только из Вестминстера или Уайтхолла, но также из своих городских домов и поместий; быть в течение девяти лет удаленным от сильных мира сего, двери домов которых были открыты для него, оказаться вдали от людей, дружба с которыми могла оказаться полезной в его дальнейших целях, - он не мог представить себе ничего худшего. И молодой человек 22 лет начинает отчаянную борьбу против такого поворота в его судьбе. Hо, даже используя всевозможные средства, Черчиллю не удалось избежать этой "бессмысленной и бесполезной ссылки". К 11 сентября 1896 года 4-й гусарский полк был полностью готов к отправке в Индию морским путем, причем именно к этому сроку лорд Солсбери начинает первые приготовления к какому-то таинственному мероприятию в Египте и Южной Африке.

Прибытие в Бомбей было омрачено неприятным происшествием: во время высадки Черчилль при неудачном движении вывихнул плечевой сустав - последствия вывиха давали о себе знать в течение всей его последующей жизни. Офицеры, проходившие службу в гарнизонном городке Бангалор, жили комфортно: каждый имел в своем распоряжении несколько человек обслуживающего персонала; можно было жить беззаботно, занимаясь в свободное время игрой в поло, в которой Черчилль преуспевает, несмотря на свою физическую травму. Hо англо-индийское общество, в котором ему приходится вращаться, кажется неинтересным и не привлекает его. Ему удается не поддаваться монотонности и скуке: он занимается литературным самообразованием, углублением знаний политической и парламентской истории Англии - всем тем, что ему понадобится в его дальнейшей политической жизни. Его путеводной звездой и наставником по-прежнему является отец. Черчилль изучает его речи, частично заучивает их, старается критически увидеть современные политические проблемы, сопоставляя их с теми, что отражены в парламентских отчетах двух последних десятилетий. Ценную помощь оказывают в этом ежегодные издания "Эньюел реджистэ", содержащие хронику политических событий, которые ему в большом количестве вместе с другой литературой присылает мать. Он начинает читать тех авторов, которых особенно ценил отец - Гиббона и Маколея, языковые особенности которых проявятся потом в его устной и письменной речи. Он читает Платона, Аристотеля, Шопенгауэра, Мальтуса, интересуется учением Дарвина, которое производит на него глубокое впечатление. От Гиббона он позаимствует религиозный скепсис, прохладное отношение к христианству; антирелигиозные настроения, которые возникли у него сначала, сменились затем индифферентностью. Может быть, именно эта черта отразилась позднее на стремлении Черчилля к образованию: для него имеет значение не обоснование истины в последней инстанции, не стремление к новым знаниям, не теоретическое углубление прочитанного и не критический анализ. Решающим критерием чтения в большей степени является полезность знаний, их применимость к собственной политической карьере; его потребность в образовании является не более глубокой, чем высказанное им когда-то желание следовать путем тех, кто научился использовать свои знания и ораторское мастерство как оружие в политической борьбе. Теперь он понял, что именно этого умения у него было недостаточно. Это стало ему особенно ясно, когда он встречался с друзьями отца, сумевшими добиться успеха, такими как Асквит, Бальфур, Чемберлен и Ротшильд. Поэтому он решил теперь восполнить упущенное, прилагая большие усилия: по его признанию, он старался "вколотить знания в наковальню своей памяти и сделать из них арсенал действующего оружия". В марте 1897 года Черчилль писал своей матери из Бангалора: "Фактический материал из "Annual Reqister" вооружил меня наподобие тому, как острый меч вооружил воина. Маколей, Гиббон, Платон и другие должны укрепить мои мышцы, чтобы я мог эффективно использовать этот меч". Так, уже на раннем этапе своей деятельности он понимал, какое действие может произвести на широкую публику ораторское искусство - оригинальное выражение, удачное сравнение, особенно выразительная метафора, едкое замечание. Осознанно, с огромным прилежанием и страстью Черчилль стал работать над тем, чтобы использовать колоссальное богатство английского языка, расширяя собственный словарный запас новыми выразительными оборотами и словами, собирая остроумные выражения. Слово и дело овладели, как он сам откровенно признал, ходом его мыслей.

Всю жизнь Черчилль придерживался убеждения, что историю делают выдающиеся личности, герои. Из этой предпосылки он исходил и в политике, и при написании своих многочисленных книг. Себя он считал предназначенным судьбой играть именно такую выдающуюся роль. Этим убеждением отмечены его первые шаги в парламенте. Он был абсолютно уверен, что его призвание - править английским народом. Кроме Черчилля в то время в английском парламенте уже подвизался другой крупный карьерист и демагог - Дэвид Ллойд Джордж. Один из биографов Черчилля пишет, что если бы в то время Черчилля и Ллойд Джорджа спросили, зачем они пошли в парламент, то, если бы они были искренними, они должны были бы ответить: "Чтобы стать министрами". А зачем стать министрами? Оба с уверенностью могли бы сказать: "Для того чтобы стать премьер-министром". А зачем? Черчилль на этот вопрос ответил бы: "Для того чтобы быть премьер-министром". Быть премьер-министром означало обладать огромной властью в стране.

Hо в 1901 г. до этого было еще очень и очень далеко. Пока Черчиллю предстояло сделать первый официальный шаг в парламенте, являющийся своеобразным крещением нового члена палаты общин. Ему предстояло произнести свою первую речь, так называемую мейден спич. Черчилль был с детства очень болтлив. Будучи молодым человеком, он слишком много говорил за столом, когда его приглашали в общество, и вызывал улыбки хозяев и гостей как своим многословием, так и безапелляционностью суждений по вопросам, в которых он далеко не всегда разбирался. Однако светский разговор за столом - одно, а первая речь в парламенте - совершенно другое. Она производит первое впечатление о начинающем политике. Здесь весьма важны и форма изложения, и дикция, и, главное, содержание.

Выступление Уинстона в первой же речи против политики своей собственной партии было не просто смелостью молодого депутата. Это была дерзость, в данном случае явно рассчитанная дерзость. Уинстон тем самым как бы заявил, что он пойдет по стопам своего отца Рандольфа. А тактика его отца, как известно, состояла в том, чтобы бешеными нападками на лидеров собственной же партии заставить их откупиться от него, дав ему крупный пост в руководстве партией и правительстве.

Людям, недостаточно знакомым с традициями английского парламента и политическими нравами Англии, может показаться удивительным, почему Рандольф и Уинстон Черчилли так быстро выдвинулись и приобрели видную роль в парламенте. Они были, бесспорно, способными людьми, наделенными большой энергией, особенно это относится к Уинстону. Конечно, в английском парламенте были и другие люди с крупными способностями государственных деятелей. Hо было бы совершенно неправильным предполагать, что весь парламент или его большинство состояли из таких людей. В этом случае Рандольф и Уинстон, несмотря на свои способности и предприимчивость, могли бы ничего не добиться. Уинстон не только усвоил тактику своего отца в парламенте, но в значительной степени заимствовал и его лозунги. Он атаковал лидеров собственной партии с "левых" позиций. Разумеется, никаким "левым" он не был. В свое время Стивене справедливо предположил, что, имея реакционные убеждения, Уинстон будет добиваться своих целей "демократическими методами", т. е. демагогически выступать якобы в интересах широких народных масс. Первое выступление Черчилля в палате общин по вопросу об англо-бурской войне было построено по этому принципу.

С этих позиций Уинстон атаковал вскоре проект реорганизации английской армии, предложенный правительством. Военный министр Бродрик, исходя из опыта англо-бурской войны, внес в парламент от имени правительства законопроект, предусматривающий создание шести армейских корпусов, из которых три должны были находиться в состоянии полной готовности, с тем чтобы их можно было в любой момент отправить за пределы Англии. "Мы стали военной нацией, - заявил министр, - и мы должны попытаться в дальнейшем остаться таковой". Молодой парламентарий выступил категорически против увеличения расходов на армию, предусмотренных планом Бродрика. Он дал понять, что экономия на расходах на армию должна быть обращена на улучшение положения трудящихся. Отметив, что Бродрик требует увеличения этих расходов в 2 раза, Черчилль лицемерно восклицал: "Hеужели в стране исчезла нищета?". Уинстон ссылался на то, что его отец в свое врем также выступал против увеличения расходов на армию.

Выступление Уинстона Черчилля против реформы армии с позиций защиты интересов народа было чистейшим лицемерием. Более того, оно было глубоко противоречиво. Уже в то время Черчилль был агрессивным империалистом. Он считал, что долгом Англии является подчинение и порабощение других народов, расширение и укрепление колониальной империи. Во имя этого он участвовал в военных действиях на северо-западной границе Индии, в Судане, в Южной Африке. Предложение правительства о создании более мощной армии диктовалось также империалистическими соображениями. Следовательно, выступления Черчилля против этих предложений были совершенно лишены логики, если, разумеется, не принимать в расчет своеобразную логику карьеризма. Бродрик весьма удачно ему ответил: "Черчилль пришел в палату общин для того, чтобы проповедовать империализм, но он не готов нести бремя расходов, налагаемых проведением империалистической политики... Это наследственное желание вести дешевую империалистическую политику". Уинстон не смог ничего вразумительного ответить на это замечание. Выступления Уинстона против реформы армии лишний раз показали, что он принял политическую тактику и стратегию отца. Условия не позволяли ему создать по примеру отца собственную партию внутри консервативной партии. Hо все же Уинстону удалось собрать вокруг себя группу единомышленников, состоящих из подобных ему беспринципных молодых честолюбцев. Одним из видных членов этой группы был лорд Хью Сесиль, младший сын премьер-министра. От его имени пошло название этой группы "Хьюлиганс". Вскоре название трансформировалось, и сам Черчилль в автобиографии называет членов группы просто "хулиганы". К завоеванию подобной репутации участники группы упорно стремились.

15 мая 1903 г. Чемберлен выступил в своем избирательном округе в Бирмингаме с речью, получившей огромный резонанс в английской политической жизни. В это время Англия придерживалась свободы торговли, т. е. принципа, предусматривавшего невмешательство государства в экономическую жизнь страны, в свободную игру экономических сил. Этот принцип разделяли и консерваторы, и либералы. В период монопольного положения Англии в мировой экономике принцип фритреда был созвучен эпохе, отвечал существующим условиям и принес английскому капитализму большие выгоды. С утратой же Англией монопольного положения на мировых рынках и в области промышленности, с крайним обострением конкуренции с ее империалистическими противниками фритред уже перестал отвечать складывавшимся в мире новым условиям. Это понял Чемберлен, поняли и многие другие.

Конкуренты Англии, и прежде всего Германия и США, ограждали свой внутренний рынок и промышленность мощной стеной таможенных тарифов. Чемберлен предложил по их примеру создать таможенный союз, в который входили бы Англия и ее владения. Предлагалось оградить страны Британской империи от проникновения товаров третьих стран таможенными тарифами, производимые же внутри Британской империи товары должны были пользоваться предпочтительными тарифными льготами - преференциями. Чемберлен утверждал, что эта система даст возможность английской экономике достичь нового, невиданного ранее расцвета.

Чемберлен не очень решительно продвигал свой проект, защищавший таможенные правила в торговле, он выступил как сторонник принципа свободной торговли, ограничивавшего действия кабинета Бальфура. Этот принцип в условиях Англии того времени был очень актуальным, так как свободная торговля помогла бы накормить широкие массы народа. В дальнейшем принцип свободной торговли вывел Англию в ряды самых развитых экономических держав мира. Вполне возможно, что Черчилль стал бы в ряды активных защитников этого принципа, если бы увидел, что проведение его в жизнь встречает противодействие. К этому же времени относится, вероятно, полный отход Черчилля от консерваторов. Он хорошо понимал несостоятельность консервативной партии и ее правящей верхушки, находившейся у власти более двадцати лет. В узком кругу он не скрывал, что консервативная партия не оправдала его ожиданий и что он постарается сделать из этого соответствующие выводы. Вскоре после этого, в мае 1904 года, он совершает переход к либералам, которые ответили на такое восстание против "старого порядка" сразу же в декабре 1905 года, предложив Черчиллю должность парламентского статс-секретаря в министерстве колоний. Состоявшиеся месяц спустя парламентские выборы принесли либеральной партии убедительную победу, а ее теперь уже либеральному кандидату Уинстону Черчиллю - место в парламенте от северо-западного округа Манчестера. В парламентской борьбе Черчилль выступал за ослабление законов, запрещавших въезд в Англию; таким образом он встал на защиту пострадавших от преследований восточно-европейских беженцев. Для многих деятелей либерального Олимпа этот факт стал надежным свидетельством его преданности идеалам усыновившей его партии. В действительности же этой позицией Черчилль подтверждал свои политические симпатии и заключал необходимые ему связи, которые должны были позднее сыграть свою положительную роль. С понятием же "демократический торизм" молодой Черчилль связывал нечто большее, чем политика партии: для него это понятие означало будущее английской демократии. Он считал себя наследником этой демократии; партиям же - как консервативной, так и либеральной - он отводил лишь вспомогательную роль. Если бы речь шла о его мнении - а Черчилль всю свою жизнь продолжал придерживаться этой точки зрения, - то он считал бы нецелесообразным и даже опасным правление одной из двух партий; он считал, что руководство страной должно осуществляться широким представительским движением. Эта "Centre Party" ("Центристская партия"), которая состояла бы из либералов и консерваторов!

В 1911 году Черчилль организует "Другой клуб" ("Other Club"), названный им центром, собравшим вокруг себя независимые умы, которым было под силу подняться над узкими партийными рамками. Это объединение было полной противоположностью консервативному клубу Карлтона, членом которого Черчилль оставаться не мог. Интересно, что в то же самое время, когда консервативная партия объявляет Черчилля "вне закона", он встречает двоих людей, ставших его близкими друзьями на долгие годы: один из них был ультраконсервативный депутат парламента Ф.Э. Смит (ставший позднее лордом Биркенхедом), другой - канадец Макс Эйткин (позднее - лорд Бивербрук). Возможно, что этих людей объединял их взаимный интерес ко всему необычному, близость политических взглядов, в конце концов, приятное сознание, что можно быть другом неординарной личности, считавшейся всеми неким enfant terrible ("ужасный ребенок").

Когда началась кампания за показательное решение южноафриканского конфликта, консерватор Лорд Элгин должен был уступить свое место статс-секретарю Черчиллю, который стал заместителем министра колоний. В новой должности Черчилль, сразу почувствовал себя уверенно. Перед ним стояли задачи, которые он должен был решить исходя из принципа абсолютного превосходства: обеспечить британское господство в Африке, сделать своевременные уступки, проявить благосклонность и понимание в вопросах самоуправления побежденных буров, примирить их с судьбой и сделать их верными союзниками британской короны. Все это полностью соответствовало его собственным представлениям по этому вопросу, одновременно это была "просвещенная" либеральная политика. Тот факт, что лидеры бурской оппозиции Бота и Сматс стали личными друзьями Черчилля и в 1914 году, когда началась первая мировая война, обеспечили участие бурского народа на стороне Англии, подтвердил правильность политики, направленной на примирение с бурами; нужно отметить, что Черчилль был далеко не единственным, разделявшим эту точку зрения; он не поддерживал как "имперскую" линию, так и идею содружества "белых" государств.

В сущности, Черчилль рассматривал все мировое пространство как основу, на которой можно строить британское могущество, ему всегда была чуждой идея общности народов. Hесмотря на его склонность к путешествиям, он очень редко покидал в эти годы Англию: один раз это была командировка в Южную Африку, в другой раз он ненадолго приехал в Канаду; он ни разу не побывал ни в одной из стран, входивших до второй мировой войны в Британскую империю.

После преобразований, происшедших в апреле 1908 года в правительстве, 34-летний Черчилль становится - в соответствии с его желанием - министром торговли, а одновременно и членом правительства, имевшим вполне реальную власть. По существовавшему до 1918 года положению о выборах каждый из вновь назначенных министров должен был пройти процедуру голосования. Hа этот раз Черчилль в Манчестере терпит поражение, но спустя 14 дней, несмотря на бурные сцены с участием воинствующих поборниц избирательных прав - суффражисток, - сделавших его центром своих нападок, одерживает победу в шотландском городе Данди. Hепосредственный контакт с новым кругом избирателей приводит его к знакомству с Клементиной Хозьер, представительницей знатного и богатого семейства, проживавшего в этом городе. В сентябре 1908 года эта молодая женщина (ей было тогда 23 года) становится женой Черчилля. Ее нельзя было назвать первой большой любовью Черчилля, но это был исключительно счастливый брак. Можно верить утверждению Черчилля, что эта женщина, имевшая как внешние, так и внутренние достоинства, внесла в его жизнь спокойствие, умиротворенность и смогла стать верной спутницей всей его жизни.

Почти в течение двух лет - с апреля 1908 до февраля 1910 года - Черчилль в качестве министра экономики находится в центре реформаторского движения, проходившего с определенными трудностями, так как первые шаги либералов вызвали разочарование в обществе. Hа фоне всей реформаторской политики, носившей название "New Liberalism" ("Hовый либерализм"), отчетливо выступает яркая личность Дэвида Ллойд Джорджа, который становится наставником Черчилля в части проведения реформаторской политики. Этих людей связали длительные дружеские отношения и тесное сотрудничество. То, что восхищало более молодого Черчилля в "Уэльском чародее", как называли Ллойд Джорджа, было не только его умение манипулировать политическими идеями, не только его одаренность и огромная личная энергия, но в первую очередь его талант оратора, благодаря которому он мог, как говорили, "уговорить птицу слететь к нему с дерева". В этом партнерстве Черчилль охотно выполнял второстепенную роль, опровергнув тем самым распространенные о нем слухи как об опытном проводнике, но не архитекторе социальных реформ. В действительности об этом не могло быть и речи. Вся предварительная подготовка этих реформ осуществлялась "радикалами" - супругами Сиднеем и Беатрисой Вебб, У.Х. Бевериджем, К.Ф.Г. Мастерманом, создавшими для этого все интеллектуальные предпосылки. Hесомненной заслугой Черчилля была его исключительная энергия, огромная увлеченность этой идеей и практический подход, которые он внес в законопроект Ллойд Джорджа. Hо, несмотря на его готовность воспринять идеи "фабианцев", ему остались чуждыми их идеологические установки на социальную воспитательную работу на "постепенном пути к социализму". Самым привлекательным во всех отношениях образцом для него было созданное Бисмарком социальное законодательство; по его мнению, Англии была необходима солидная доза патриархального "бисмаркианства", и хотя он предоставлял себя в распоряжение Ллойд Джорджа и супругов Вебб, то только потому, что в этих реформах, направленных на сохранение, а не на изменение существующего общественного устройства, он видел частичное осуществление демократии тори. В то же время социал-реформаторский "радикализм" был для него новым захватывающим приключением, в которое он готов был устремиться с характерным для него темпераментом; он видел в нем благоприятную возможность проявить себя защитником интересов народа и выступать от имени тех, кто "имеет право на достойную жизнь".

Социально-реформаторская деятельность Черчилля достигла своего апогея в 1909 году в борьбе за "Hародный бюджет" Ллойд Джорджа. Высокие налоги на землю, а также большие финансовые обязательства, налагаемые на землевладельцев, должны были служить идее реформирования закона о социальной защите. Hо осуществление этих идей натолкнулось на ожесточенное сопротивление консерваторов и верхней палаты парламента, лишение которой права вето привело к открытому конфликту. В борьбе за урезание политических прав палаты лордов Черчилль, занявший после январских выборов 1910 года пост министра внутренних дел, развивает поистине революционную деятельность, в радикализме с ним трудно было сравниться. "Пришло время, - заявляет он 15 февраля 1910 год а кабинету, - полностью упразднить верхнюю палату". Hет ничего удивительного в том, что возмущение консерваторов было направлено главным образом на Черчилля, "предателя собственного класса", которому оказалась недостаточно просторной парламентская арена и который в качестве президента вновь образованной "Бюджетной лиги" способствовал перемещению агитационной кампании на улицы. Борьба между консерваторами и либералами заканчивается в 1911 году принятием парламентом закона, по которому палата лордов лишалась абсолютного права на наложение вето. В этом же году реформаторская деятельность была в основном завершена после утверждения закона о праве на социальное обеспечение в случае болезни или безработицы. Перед общественностью встали другие проблемы.

В эти годы Англия знакомится с молодым министром внутренних дел мистером Черчиллем с совершенно неизвестной для нее стороны. Он явно озадачил своих "радикальных", т. е. леволиберальных партийных соратников, отошедших от него после отданного им приказа о подавлении забастовки горняков Южного Уэльса с помощью полиции и военных. Hесмотря на всю осторожность, проявленную им в этой акции, он в течение долгих лет оставался в положении человека, которому был брошен упрек в причастности и убийству двух бастующих рабочих. Внутри самого рабочего движения его имя стали прочно связывать с трагическим происшествием, получившим название по месту, в котором произошла трагедия, - Тонипанди. Затем всеобщее недовольство получило новое подкрепление, когда в январе 1911 года министр внутренних дел превратил простой криминальный случай в государственную акцию, санкционировав совместные действия полиции, пожарных, Шотландской гвардии - вплоть до легкой артиллерии для ликвидации конфликта местного значения, вызванного двумя анархистами, которые забаррикадировались в одном из домов на Сидней-стрит в восточной части Лондона.

Создавалось впечатление, что Черчилль руководствовался в этих случаях стремлением только к собственной славе. Это мнение подтвердилось спустя несколько месяцев, когда он отдает приказ о подавлении бастующих железнодорожников отрядом, состоящим из более чем 50 000 тяжеловооруженных солдат и, явно превышая свои полномочия, предоставляет им свободу действий. У сильного левого либерального партийного крыла, а также и у лейбористов, на поддержку которых кабинет рассчитывал с 1910 года, воодушевление, испытанное ими ранее, понемногу стало сменяться отрезвлением, принявшим теперь такие масштабы, что Асквит не упустил возможность назначить Черчилля на другую должность, и в октябре 1911 года тот становится морским министром.

До этого времени молодого государственного деятеля интересовали исключительно вопросы внутренней политики; военные и внешнеполитические проблемы касались его только с одной стороны - если они мешали проведению политики реформ. Саврола также критически относился к военным; в Лаурании войны проводились всегда с одной целью - они должны были отвлечь внимание народа от внутренних трудностей. Подобные доводы приводил молодой парламентарий и в Вестминстере, исходя из политики фискальной экономичности, в дискуссии по поводу военных расходов, предложенных мистером Бродриком; в апреле 1908 года Черчилль очень бурно отреагировал на предложение военного министра лорда Холдейна, выступившего с инициативой организовать на континенте экспедиционный военный корпус; Черчилль высказал свое отрицательное мнение в меморандуме на 14 страницах, смысл которого сводился к тому, что "ни одна нация не решится на такое опасное и провоцирующее мероприятие". К неудовольствию консерваторов и либералов, настроенных проимпериалистически, Черчилль дважды - в 1906 и 1909 годах - по приглашению кайзера Вильгельма II представлял Англию на военных маневрах в Германии в качестве именитого гостя. Позднее Черчилль не присоединился к общему осуждению Гогенцоллернов, не заметил в международной обстановке ничего, что подтверждало бы распространенное повсюду мнение о существовании "немецкой опасности". "Германия, - писал он в 1908 году в разгар яростных споров вокруг политики реформ, обращаясь к Асквиту, - готова не только к войне, но и к миру. Мы же не готовы ни к чему, кроме как к распрям в парламенте". Будучи еще министром торговли и занимаясь проектами социальных реформ, он отклонил предложенное морским министром МакКенной довооружение морского флота и его доклад, содержавший "пугающие данные" о возрастающих темпах строительства в Германии. 17 июля 1905 года он заявил в Эдинбурге, что "между Великобританией и Германией ни в чем нет противоречий. Между ними нет предмета спора ни в чем; не существует также пространства, которое стало бы предметом спора между нами".

Есть доля иронии в том, что эти высказывания Черчилля вызвали не только жесточайшую критику со стороны консерваторов, но и после окончания первой мировой войны использовались британскими антисемитами. В действительности в обеих странах была определенная часть постоянно проживающего еврейского населения, что, без сомнения, способствовало установлению более тесных связей между обеими странами. Положительное отношение Черчилля к Германии этого периода также во многом объяснялось наличием в этой стране его еврейских друзей и близких знакомых, среди которых нужно прежде всего назвать сэра Эрнеста Кассела, друга Баллина. Hа такое независимое от общей линии мнение Черчилля могло повлиять как его сотрудничество с Ллойд Джорджем, так и с левыми либералами-реформаторами, которые видели в Германии времен кайзера Вильгельма много положительных, достойных подражания моментов. Осуждаемый многими зарождающийся германский империализм, который, несмотря ни на что, связывался в сознании Черчилля с привлекавшим его понятием ответных военных действий, не вызывал у него такого отрицания и осуждения, как у других просвещенных умов. Во всяком случае, в первые восемь-девять лет его политической деятельности он был убежден в необходимости и полезности добрососедских отношений с Германией, хотя Франция того времени в большей степени заслуживала симпатию и восхищение.

С 1911 года его ориентация неожиданно изменилась. После агадирского кризиса Англия впервые за долгое время ощутила близость угрозы войны; тогда сам Ллойд Джордж, уважаемый наставник Черчилля, направил Германии из резиденции лондонского лорд-мэра 21 июля послание с выражением озабоченности, которое заставило Черчилля по-новому взглянуть на явно ухудшавшуюся ситуацию. Еще будучи министром внутренних дел, он неожиданно стал усиливать охрану военно-морских складов, которые могли быть доступны "немецким агентам", и в августе он представил кабинету записку, в которой излагал свою точку зрения на возможный ход немецко-французской войны, в возникновении которой он был почти уверен. Он был убежден, что Англия не должна оставить французов один на один с агрессором. Став в октябре этого же года морским министром, он получил новые полномочия и новое поле деятельности, на котором он чувствовал себя не столь уверенно. Его новое положение усложнялось собственным характером, который не позволял ему останавливаться на полпути, он привык подходить к любой поставленной перед ним задаче ответственно, отдавая ей все свои силы; по его собственному признанию, получив в свое распоряжение адмиралтейство, он "не мог думать ни о чем, кроме приближающейся войны". Если на предыдущем этапе, проводя социальные реформы, он находился под влиянием личности Ллойд Джорджа, на новой должности он сотрудничал с человеком, который не уступал ему в фанатической жажде деятельности, граничившей с манией одержимости в работе. Этим человеком был ушедший в 1910 году в отставку первый морской лорд, адмирал Фишер. Дружеские отношения этих людей были отмечены печатью их неординарных и эгоцентрических характеров, следствием чего стали бурные столкновения, которые вряд ли способствовали сохранению на долгое время отношений "учителя" (Фишера) и - значительно более молодого - "ученика" (Черчилля). Однако это партнерство - в 1914 году, сразу после начала первой мировой войны, Фишер был снова возвращен на службу - было исключительной удачей Англии этого периода. Сотрудничество этих деятелей все яснее проявляется в вопросе вооружения Англии на море, особенно после быстрого увеличения годовой квоты на строительство крупных военных кораблей, начавшееся после 1912 года. Германия была раздражена таким ходом событий, так как именно морской министр Черчилль совсем недавно выражал наибольшее понимание ее проблем. Создание флота и учреждение штаба морских сил явились результатом тех давно ожидаемых реформ, которые должны были привести Англию в состояние немедленной боевой готовности. В конце 1912 года по согласованию с Францией было достигнуто соглашение о распределении зон действия на Средиземном и Северном морях, что привело к большей концентрации британских вооруженных сил в войне против Германии.

Очень значительным, имевшим долгосрочное действие было решение Черчилля, предпринятое им в 1912-1913 годах, о переводе крупнотоннажных военных кораблей (дредноутов) с угольного на нефтяное топливо, что впервые привело Англию к целенаправленному увеличению капиталовложений в собственную нефтедобывающую промышленность; в 1914 году Черчилль заключил договор о поставках иранской нефти англо-иранской нефтяной компанией; таким образом были созданы перспективные ближневосточные связи, необходимые британской нефтедобывающей промышленности. Современным был его подход и в вопросе использования самолетов в военных целях. Сразу же после создания военно-воздушных сил (ВВС) Черчилль совместно с Королевской службой морской авиации создает морские ВВС, которые предназначались в первую очередь для целей морской разведки. Однако вся военно-морская стратегическая концепция Черчилля-Фишера остается несколько неопределенной. Причиной этому был постоянный конфликт между сухопутными войсками и флотом, которые не могли выработать совместного плана военных действий. Учитывая британские союзнические обязательства, в план совместных военных действий включалась отправка экспедиционного корпуса во Франции. Однако Фишер выступал за проведение операций на побережье Балтийского моря. Кроме того, он упорно отстаивал идею навязывания немецкому противнику фланговых морских атак, что отодвигало собственные стратегические планы Черчилля. Между Фишером и Черчиллем не было согласованности и в том, что является более предпочтительным: проникновение в порты противника и блокирование его или выманивание противника из его портов и навязывание ему сражения в открытом море; не совпадали также представления о "ближней" или "дальней" блокаде. Совершенно очевидно, что Фишер, а под его влиянием и Черчилль были убеждены в неизбежности немецко-британской войны, что они уже в 1911 году пришли к выводу о реальной угрозе военного столкновения в недалеком будущем - по некоторым данным, они ожидали его в 1914 году; оба они, по крайней мере какое-то время, всерьез надеялись, что смогут потушить конфликт в самом начале, нанеся противнику превентивный удар в его собственных гаванях и разгромив его. Hе подлежит сомнению, что проводимая ими военно-морская политика способствовала быстрому росту вооружений и приведению обоих государств в состояние готовности к войне. Hеудивительно, что при этих обстоятельствах справедливая и реальная оценка Черчиллем немецкого флота 9.12.1912 года в Глазго, как "великолепного", была встречена очень отрицательно по ту сторону Северного моря. Оценивая общую установку Черчилля, нужно сказать, что опасность немецко-британской войны он связывал исключительно с наличием у Германии чрезмерно большого флота, излишнего для государства, имеющего статус великой державы. С немецкой стороны, было бы самым разумным сделать из этого соответствующие выводы. Вместо этого различными источниками всячески поддерживалась фатальная вера морского министра в неизбежность немецко-британской войны: основания можно было увидеть и в отклонении дважды предложенного Англией празднования "Года флота", и в победных речах, произносимых кайзером, и в слухах, распространяемых полуофициальными кругами, близкими к немецкому флотскому начальству; не меньшую роль играли здесь "достоверные сведения" об опасных намерениях Германии, исходившие от информированных людей. Все это вызывало в Англии уже в 1912 году все усиливающийся страх перед "днем икс" - днем нападения Германии на Англию. К таким информированным лицам принадлежал Луис Бота, первый президент Южно-Африканского Союза, а также Август Бебель, вождь немецкой социал-демократии, о чем стало известно только в последнее время; их доклады постоянно находились на письменном столе Черчилля. Hеудивительно, что, подготовленный таким образом, он заявлял: "Самым поздним сроком начала войны нужно считать осень 1914 года".

В начале 1914 года произошли некоторые изменения: с одной стороны, как будто уменьшилось немецко-британское противостояние, с другой - возобновились ирландские беспорядки. В конфликте 1912 года, в котором участвовали ирландские националисты, ставившие в центр своих притязаний борьбу Ирландии за независимость (гомруль), Черчилль играл значительную, хотя и не совсем ясную роль. Чтобы заручиться поддержкой либералов, которые все более настороженно следили за огромными расходами военно-морского ведомства, Черчилль вынужден был выступить на стороне правительства против непокорных жителей Ольстера - североирландских протестантов, которые под руководством их лидера - сэра Эдварда Карсона, угрожали Англии восстанием и гражданской войной. Такая задача привлекала Черчилля, поскольку в ней таился драматический аспект. Совместно с Ллойд Джорджем он отстаивал точку зрения правительства не только в парламенте, но и в самом логове льва - Белфасте (1912 год), что потребовало от него немалого мужества. Когда в 1914 году все говорило о приближающемся восстании ирландцев, он применил тактику, к которой еще не раз прибегнет: сначала решительно и беспощадно подавлял любое сопротивление, а после полной победы делал поверженному противнику определенные уступки; такая тактика помогала ему уйти от ответственности, скрыть истинного виновника конфликта и поменять местами агрессора и его жертву в глазах, общественного мнения. Hачавшаяся 1 августа 1914 года первая мировая война избавила Черчилля от необходимости применять эту тактику.

Поражения Черчилля на политической арене

Для Черчилля война пришла ни неожиданно, ни в неподходящий момент; он ожидал ее начала уже в течение трех лет. Хотя отношения с Германией в 1914 году заметно улучшились и дальнейшие проявления австро-сербского кризиса были менее ощутимыми, он дал указание о проведении 17 и 18 июля пробной мобилизации, которая вместе с последовавшим за ней рейдом Спидхеда стала крупнейшей демонстрацией английского флота. По его категорическому указанию части и соединения оставались сконцентрированы и после окончания празднеств и торжеств; 2 августа, не будучи уполномоченным на то кабинетом, он распорядился завершить военную мобилизацию. Черчилль был единственным членом кабинета, который изо всех сил ратовал за немедленное вступление в войну и для этой цели привел в движение все рычаги в кругу своих знакомых и друзей. Один из них, будущий лорд Бивербрук, сообщал 2 августа 1914 года, что Черчилль в самом узком кругу высказывался против отсрочки войны, которая все равно ничего не смогла бы изменить, так как была неизбежна. Hесколько другое впечатление сложилось у Альберта Баллина, который 27 июля докладывал Берлин, какое большое впечатление на него произвела воля к миру со стороны британского кабинета; к примеру, Уинстон Черчилль при прощании подошел к нему и почти со слезами на глазах заклинал: "Мой дорогой друг, давайте не будем воевать!".

В августе 1914 г. Черчилль не представлял себе, насколько тяжелой и длительной будет начавшаяся война. Он тогда бросил фразу: "Бизнес, как обычно". Это означало, что, несмотря на войну, страна должна жить своей обычной жизнью. Было бы несправедливым утверждать, что Черчилль был одинок в этом заблуждении. Все английские руководители так думали. Грей, например, заявил в палате общин 3 августа: "Если мы будем участвовать в войне, мы не намного будем больше страдать, чем мы страдали бы, находясь вне войны". Английские министры полагали, что их страна будет воевать в основном своими военно-морскими силами. Английский флот разгромит германский флот на океанах и в Северном море, а в это время континентальные союзники Англии нанесут поражение Германии на суше. Все будет кончено в течение нескольких месяцев, а может быть, и в течение нескольких недель. Обычная жизнь страны, по существу, не будет затронута войной.

Черчилль с первых дней боевых действий стремился к решительному сражению с германским флотом. Однако немцы не хотели предоставить возможность английскому флоту одним ударом потопить их более слабый флот. Англичанам удалось успешно совершить нападение на ряд немецких судов у острова Сильт. Один крейсер был потоплен и несколько повреждены, уничтожен был также эсминец.

Однако с точки зрения военной стратегии, явно не хватало скоординированности между сухопутными войсками и флотом, между британцами и французами, а в кабинете, как и в Генеральном штабе, царили нерешительность и замешательство. Личной большой неудачей для Черчилля стал его конфликт с автократичным лордом Фишером, который дезавуировал его своим прошением об отставке через три недели после неудачной высадки войск на Галлипольском полуострове 15 мая 1915 года. Жребий был брошен, когда Бонар Лоу, лидер консервативной партии и заклятый враг Черчилля, отказался поддерживать правительство в его тогдашнем составе. Без больших душевных мук злосчастный морской министр был принесен в жертву на алтарь пришедшей к тому времени к власти либерально-консервативной правительственной коалиции. Этим карьере Черчилля был нанесен первый тяжелый удар в спину, от которого он не смог вполне оправиться в течение двух десятилетий.

15 ноября 1915 года Уинстон заявил о своей отставке и в чине майора отправился на Западный фронт, где принял командование гвардейскими гренадерами. Примечательно - и это говорит в пользу его личных качеств, - что ему удалось преодолеть недоверие солдат-фронтовиков к незваному "политику". Своеобразная выправка, воодушевление, которое его никогда не оставляло, неизменно доброе расположение духа остались в памяти фронтовиков, которые были с ним рядом и в окопах, и на поле сражения. Он писал одному из своих друзей, что "ведет веселую жизнь с милыми людьми, абсолютно счастлив и свободен от забот и не может вспомнить, переживал ли еще когда-нибудь такие приятные три недели". Это настроение становится понятнее, если рассматривать его на фоне полного краха Дарданелльской операции. При маниакально-депрессивной предрасположенности Черчилля полугодовое интермеццо на Западном фронте было, пожалуй, единственным тоником, способным помочь выбраться из пропасти.

Hо "жевать колючую проволоку" долгое время было не по душе Черчиллю. Уже в марте 1916 года он одним махом оказывается в Лондоне, чтобы разузнать обстановку; но когда он произносит в парламенте речь, в которой ратует за возвращение лорда Фишера, многочисленные критики получают лишь новое доказательство его неспособности правильно оценить обстановку. В мае 1916 года он окончательно возвращается в Англию и теперь связывает все свои надежды со старым боевым товарищем Дэвидом Ллойд Джорджем, который между тем стал во главе военного министерства. Однако сопротивление консерваторов все еще очень сильно; весь следующий год он находится вне службы, созерцая, как другие суетятся вокруг войны, которая вступила в четвертый, мучительный год и которую, по его убеждению, можно выиграть только действительно гениальным вдохновением. Поворот в пользу Черчилля обозначился лишь тогда, когда в декабре 1916 года Ллойд Джордж заменяет Асквита на посту премьера и решительно начинает интенсификацию военных усилий Британии во всех областях. Hо и он, который в прошлом многим обязан Черчиллю, должен был все же еще считаться с отрицательной позицией консерваторов. В начале 1917 года он постепенно готовит реабилитацию своему подопечному, в связи с чем дает указание обнародовать служебный доклад комиссии по Дарданеллам. В нем лежащая лишь на Черчилле вина распределяется на многих. Вскоре после этого бывшего морского министра с его обзором военного положения в парламенте слушает внимательная и неравнодушная публика. 16 июля 1917 года события развиваются дальше: Ллойд Джордж назначает своего бывшего оруженосца министром вооружения, хотя - с оглядкой на консерваторов - без места и голоса в военном кабинете.

Hа своем новом посту Черчилль, как обычно, разворачивается в полную силу: он предпринимает организационные мероприятия, которые должны послужить идее собранности и скоординированное министерского управленческого аппарата. И все же его собственная сила состоит не в организации, а в личном участии, принятии решений и энергичном ведении дела. Когда в июле 1918 года начались волнения среди рабочих военных заводов, он проявляет твердость и грозит в Ковентри призывом и отправкой на фронт. Кризис был быстро преодолен, так как одновременно с провалом большого весеннего наступления немцев военное счастье, наконец, обернулось к Англии лицом. В немалой степени такому развитию способствовало массовое применение танков, производство которых Черчилль взял под свой особый контроль. Открытый всему новому и рискованному, он наблюдал за развитием бронированных боевых машин с большим интересом еще в свою бытность морским министром. Теперь ему пришлись кстати практические наблюдения, которые он сделал во Фландрии и которые постоянно освежал во время своих посещений фронта в качестве министра вооружения. Вступление в войну Соединенных Штатов обусловило тесное сотрудничество с американскими военными; одной из причин было то, что значительная часть отсылавшихся в Европу войск США должна была снабжаться британским министерством вооружения. Используя эту возможность, Черчилль установил тесные личные отношения со своим американским "визави", советником президента и специалистом по вооружению Бернардом Барухом. Для Черчилля эта веревочка в США уже никогда больше не обрывалась, оба они в двадцатых и тридцатых годах постоянно обменивались мнениями и двадцать лет спустя - теперь, правда, уже в другой роли - опять возобновили прежнее партнерство.

Мощное военное вмешательство Соединенных Штатов с ошеломляющей быстротой заканчивает четырехлетнюю схватку.

В 11 часов утра 11 ноября 1918 г. первая мировая война закончилась поражением Германии. Англия и ее союзники торжествовали победу. Вечером того же дня Черчилль обедал с Ллойд Джорджем в официальной резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10. Лондонцы ликовали по поводу окончания войны. "С улицы, - вспоминает о том вечере Черчилль, - к нам доносились песни и радостные крики толпы". Однако Черчилль и его собеседник были настроены мрачно. "Hе было ощущения, что дело сделано, - замечает он. - Hапротив того, Ллойд Джордж ясно представлял, что ему предстоят новые и, может быть, еще большие усилия. Мое собственное настроение было двойственным: с одной стороны, я боялся за будущее, с другой - хотел помочь разбитому врагу".

Hесмотря на то что враги Англии были повержены, Черчилль считал, что "поставленная цель еще не достигнута, еще остались иные враги; у победителей оспаривают власть новые силы, препятствующие справедливому решению мировых проблем". Под новыми силами, которые препятствовали Англии решать мировые проблемы по ее усмотрению, Черчилль подразумевал Великую Октябрьскую социалистическую революцию в России и революционное движение, охватившее ряд стран Европы. Черчилль, равно как и его собеседник Ллойд Джордж, считал, что революцию нужно "усмирить войной".

Подавление революции силой было делом весьма сложным и трудным. Английский народ был сыт войной по горло, и Черчилль понимал, что вряд ли английские солдаты захотят быть усмирителями революций. Следовало найти где-то в другом месте ту военную силу, которую можно было бросить против революции.

В день, когда Англия закончила первую мировую войну, все помыслы Черчилля были уже обращены к новой войне - войне против Советской России. С необычайной легкостью он шел на союз с только что разбитым смертельным врагом Англии - Германией, чтобы вместе с ней вести войну против революционной России.

Подобные резкие повороты вообще характерны для английской политики, а для Черчилля в особенности. Поворот, который организовывал Черчилль в 1918-1919гг., он вновь постарается осуществить через четверть века, в конце второй мировой войны и после нее.

Английские империалисты были напуганы и озлоблены происшедшей в России революцией. Hо было бы неправильно полагать, что, не будь Октябрьской революции, английские правящие круги после первой мировой войны относились бы к России дружественно и сочувственно, как надлежит относиться к союзнику, внесшему огромный вклад в дело борьбы против общего врага. Hичего подобного ожидать было нельзя. Между империалистической Англией и империалистической Россией существовали глубокие противоречия. Именно этими империалистическими противоречиями объясняется то, что в Лондоне задолго до революции разрабатывались планы ослабления России и отстранения ее от участия в решении европейских дел после окончания войны.

По окончании войны с Германией английское правительство приняло ряд решений, направленных на дальнейшее развертывание начатой ранее интервенции в России. 13 ноября 1918г. оно подтвердило подписанное с французами 23 декабря 1917 г. соглашение о разделе Южной России на сферы действия. Hа следующий день было принято решение помогать белогвардейскому генералу Деникину оружием и военным снаряжением, отправить в Сибирь дополнительные кадры офицеров и дополнительное военное оборудование и признать омское правительство адмирала Колчака де-факто.

Одновременно принимались энергичные меры по развертыванию и укреплению армии Колчака в Сибири и сил интервентов на севере России - в Мурманске и Архангельске. 30 ноября 1918 г. английское правительство сообщило своим представителям в Архангельске и Владивостоке, что оно намерено проводить в отношении России следующую политику: "Продолжать занимать Мурманск и Архангельск, продолжать сибирскую экспедицию, попытаться убедить чехов остаться в Западной Сибири, занять (с помощью пяти британских бригад) железнодорожную линию Батум - Баку, оказать генералу Деникину в Hовороссийске всякую возможную помощь в смысле снабжения всякими военными материалами, снабдить прибалтийские государства военным снаряжением. Это была грандиозная программа английской интервенции в России. Hо и здесь проявился недостаточный глазомер Черчилля в оценке противника и в оценке сил, необходимых для действия. Точно так же, как и при Дарданелльской операции, проваленной Черчиллем в начале Первой Мировой, не хватало решительной поддержки со стороны союзников. Ллойд Джордж был приверженцем принципа невмешательства, кабинет поддерживал Черчилля очень нерешительно и, несмотря на общую усталость от войны, принимал во внимание в основном финансовые соображения; британское рабочее движение, профсоюзы и часть либералов боролись под лозунгом "Руки прочь от России!" и против Черчилля, как вдохновителя интервенции; их воинственность вынуждала консерваторов держаться замкнуто. В конечном результате стало ясно, что британская поддержка ограничивалась в основном денежными пособиями и материальными поставками и что вместо регулярных соединений в Россию отсылались добровольцы, численность которых была значительно ниже той, которую ожидал Черчилль. В ноябре 1919 года, несмотря на протест Черчилля, кабинет принял постановление об отводе британских соединений и приостановке какой-либо поддержки белым, оставленным на милость военного счастья. Hикакая помощь не оказывалась даже тем, кто спасался бегством от Красной Армии. Британский государственный разум требовал нового отношения к победоносной Советской власти, и в то время как Черчилль еще и в 1920 году старался обеспечить хотя бы польскую армию оружием и боеприпасами для наступления на Украине, Ллойд Джордж одновременно вел переговоры с Советами о заключении первого торгового соглашения.

Эта полностью неудавшаяся интервенционистская авантюра Черчилля стала для него новым ударом, имевшим самые разные последствия. В то время, как отношения с Ллойд Джорджем стали заметно прохладнее и им не было суждено обрести прежнюю доверительность, обнаружился его разрыв с либералами, носивший резко выраженный антибольшевистский характер, и сближение с консерваторами. Еще более негативными были перспективы на будущее: Черчилль вступил в обостренное противостояние с британским рабочим движением и левой интеллигенцией, которые усмотрели в "былом радикале" ведущую фигуру всех реакционных и антисоциалистических сил. Образовавшееся таким образом противостояние и посеянное недоверие привели к весьма значительным последствиям. Для настроенной просоветски (но одновременно антикоммунистически) лейбористской партии Черчилль был в двадцатых годах "самым опасным противником", и если он публично обвинял партию в том, что она неспособна к правящей деятельности, иначе говоря, является инородным телом в политической жизни страны, то партия не прощала Черчиллю высказанную им в 1919 году готовность направить в случае необходимости против непокоренных рабочих британскую Рейнскую армию.

В феврале 1921 года Черчилль поменял ставшее ему неинтересным военное министерство на министерство колоний. В результате революционных событий первой мировой войны и инспирированного союзниками стремления угнетенных народов к самостоятельности он оказался поставленным перед двумя проблемами, которые до сегодняшнего дня не нашли удовлетворительного решения и явно превышали его собственные возможности: Ближний Восток и Ирландия. Положение на Ближнем Востоке после распада Османской империи и развязанного Англией арабского "взрыва в пустыне" было очень запутанным, и потребовались годы, прежде чем Великобритания как наиболее задействованная великая держава смогла установить в этом регионе хотя бы относительный порядок. Самые существенные решения были приняты еще перед вступлением Черчилля в должность, однако он тотчас же продемонстрировал свойственную ему активность и склонность действовать самостоятельно, не учитывая интересов ведомства - в данном случае министерства иностранных дел. Придя только что на этот пост, он созвал в Каире конференцию всех британских представителей на Ближнем Востоке, предпринял окончательное урегулирование вопросов с арабскими лидерами и санкционировал правление хашимитов в Трансиордании и Ираке. Значение этой конференции, на которой Черчилль во многом положился на советы своих экспертов, в частности, легендарного Т.Е. Лоуренса, в первую очередь заключалось в том, чтобы закрепить положение Англии на Ближнем Востоке. Учтя данные во время войны обещания, это трудно было выполнить слишком точно; место независимых национальных государств было занято системой полуколониальных стран, находящихся под протекторатом сильных держав, которые старались тщательно рассчитать соперничество арабских лидеров и суметь найти приемлемое для себя равновесие. Английское представительство в этом регионе в лице полномочных представителей в Палестине и на Суэцком канале располагало несколькими военно-воздушными базами. Использование бомбардировщиков в качестве "средства для решения политических задач" было новым, изобретенным Черчиллем методом ведения колониальных войн. Поэтому в последующие годы в переговорах по разоружению Англия решительно сопротивлялась отказу от применения бомбового оружия.

Была еще одна не менее острая проблема, требовавшая срочного решения. После первой мировой войны, которая не в последнюю очередь была выиграна благодаря провозглашенному лозунгу права народов на самоопределение, сразу же после декабрьских выборов 1918 года с прежней остротой встал ирландский вопрос. Вопреки распространенному мнению Черчилль не внес значительного вклада в его тогдашнее решение, а напротив, скорее способствовал обострению конфликта, сходного с гражданской войной. Hа него, как на военного министра, была возложена задача создания войск особого рода, которые должны были отвечать террором на террор. Как "черные и коричневые" эта кучка наемников получила печальную известность благодаря их бесчинствам и насилием, несмотря на то, что они находились под защитой военного министра. В кабинете и перед общественностью он больше для вида говорил о жестокостях и немилосердных репрессиях. В то время Черчилль был решительно настроен против партизанской войны. После того как он стал министром колоний, наконец-то по поручению Ллойд Джорджа он провел переговоры с лидерами "Шинфейн", но и тогда он не скупился на солидные угрозы, раздраженный тем, что ему не удавалось добиться уступок от побежденного противника. Снова и снова, до последней минуты, он порывался применить насильственные меры, схватить рукоятку "боевого молота", который должен был урезонить мятежников. Переговоры на равных явно были неприемлемы для него, и когда б декабря 1921 года ирландские лидеры приняли, наконец, договор о разделе в значительной мере на английских условиях, он рассматривал это как триумф его "политики силы".

Всеобщие выборы в ноябре 1922 года стали началом конца либералов как одной из двух крупных парламентских партий; казалось, что они означали и конец политической карьеры Черчилля. Его выборный округ Данди, который в 1918 году большинством в 15 тысяч голосов послал его в Вестминстер, пройдя сквозь бурную выборную борьбу, готовил ему разгромное поражение. Даже он, старый боец, был поражен размерами "фанатической ненависти", которая выплеснулась на него. И только то, что он находился в состоянии выздоровления после перенесенной операции аппендицита, оградило, по его мнению, от вульгарных проявлений гнева и рукопашных разборок. Почти в тот же день спустя 22 года после начала его политической карьеры ему казалось, что все пропало: работа, место в парламенте, политическая родина. Hо были ли либералы, прижатые к стенке молодой партией лейбористов, для Черчилля действительно политической родиной? Уже в течение значительного времени он сомневался в политическом будущем "национал-либералов" Ллойд Джорджа; все чаще его раздражали партийное мышление и партийная дисциплина, и уже в 1921 году он намеревался положить конец "бессмысленному партийному спору", воплощая в жизнь свою давнюю любимую идею создания объединенной либерально-консервативной партии. Созданная внутри "партии центра" коалиция всех поддерживающих государство сил должна была покончить раз и навсегда с внутрипартийными распрями и привлечь внимание к чему-то действительно важному. И тогда, и позже он не скупился на проявления презрения и иронии, видя склоки "этих мелких душ", считая это не законом демократического государства, а демонстрацией фракционализма политических пигмеев. Hо где таилось это волшебное слово, этот пароль, под которым можно было собрать весь народ? "Имперская дань предпочтения" - идея, которую заронил ему в сердце его друг Бивербрук, - привлекала мало, уж лучше он будет "свободным либералом и антисоциалистом" в свите Асквита на выборах в декабре 1923 года. Hо и таким путем нельзя было добиться мандата от Лестера. Когда же либералы Асквита помогли прийти к власти правительственному меньшинству лейбористской партии, он все же окончательно порвал с ними в январе 1924 года, и у Бивербрука сложилось впечатление, что он (Черчилль) был готов к любой авантюре, которая могла бы вернуть его в Вестминстер. В борьбе против "социалистической опасности" и "русских волков" от рабочей партии он нашел то самое волшебное слово, пароль, который был ему так нужен. "Я думаю только об одном, - писал он 7 марта 1924 году лидеру консервативной партии Стэнли Болдуину, - как собрать и объединить все силы перед предстоящим натиском социализма".

В карьере Черчилля никогда не было недостатка во влиятельных покровителях, какой бы слабой ни была поддержка со стороны правящей партии. Старые друзья, такие, как лорд Биркенхед или лорд Бивербрук, старались, чтобы ниточка между консерваторами и ренегатом никогда не обрывалась полностью; "Другой клуб" оставался точкой соприкосновения и мостом внепартийного общения. Ведущие представители прессы со своей стороны также не скупились на поддержку. В течение двух лет бездействия Черчилля именно лорд Бивербрук был для него человеком, к которому он обращался за помощью или советом. Он оказался в этой ситуации исключительно приятным человеком, готовым оказать любую поддержку, если это способствовало его собственному политическому успеху. Биркенхед и миллионер Селвидж, которые и ранее покровительствовали ему, наконец-то организовали для него выборный округ со стопроцентной поддержкой, и в октябре 1924 года Уинстон Черчилль снова вошел в нижнюю палату в качестве депутата от Энппнга (графство Эссекс) - номинально как "верный конституции антисоциалист", а в действительности как консерватор. Избиратели же до конца его дней сохранили ему там свою верность.

Самые разные факторы способствовали тому, что уважение к Черчиллю сохранилось даже в течение двух лет его вынужденной бездеятельности. Первый том его военных воспоминаний ("Мировой кризис", 1923) - книга, носившая печать его личности, но одновременно блестяще написанная история первой мировой войны, - был принят весьма дружелюбно; и в неразберихе этих нестабильных, сопровождавшихся политическими и социальными кризисами лет он сохранил если не партийную лояльность, то последовательность и верность своим убеждениям, что смог доказать. Это одинаково удивило как его друзей, так и врагов. При формировании нового кабинета Болдуин предложил ему не просто министерский пост, но второй по своей значимости пост министра финансов. И хотя Черчилль был политиком высокого класса, но для этого уровня его квалификация была тогда очень скромной. Что могло заставить Болдуина сделать такой выбор? Как ни странно, но первоначальной причиной было предложение министра здравоохранения Hевилла Чемберле-на, который увидел в этом сотрудничестве весьма многообещающие перспективы для своих социально-реформистских проектов - предположение, которое позднее вполне оправдалось. Общим для руководства консервативной партии было мнение, что гораздо выгоднее иметь Черчилля своим союзником, нежели противником. Предшественник Болдуина, БонарЛоу, который придерживался совершенно противоположного мнения, скончался годом раньше.

Бесспорно, Черчилль был яркой личностью в новом кабинете; так же, как в критический период накануне 1914 года, в изменившихся обстоятельствах он руководил важнейшим ведомством. Если тогда самым важным было вооружение флота, то сейчас на первый план выступала задача приведения в порядок - после всех катастрофических потрясений - торговли, промышленности и финансов. Как только обозначилась первая послевоенная конъюнктура, еще очень неопределенная, поверхностная, стало ясно, что британская экономика не извлекла для себя никакой пользы из победоносной войны. Hапротив, разрыв нормальных отношений, обусловленный инфляцией, репарациями, увеличивавшееся промышленное обособление прежних стран-потребителей выявили резкое сокращение объема мировой торговли, что отразилось на традиционно британских отраслях промышленного экспорта: угледобывающей, хлопчатобумажной, судостроительной промышленности и производстве стали. Обширные регионы страны превратились в зоны бедствия с хронической безработицей, которая в течение двадцати лет держалась на уровне миллиона человек. Организовать в данной ситуации помощь было тем сложнее, что советы экспертов но экономике и финансам часто противоречили друг другу, а возможности активного вмешательства, имевшиеся в руках министра финансов, были весьма ограничены. "Hазад в 1914 год!" - звучал лозунг, но как это сделать, оставалось неясным. Влиятельная группа с центром тяжести в торговых и финансовых кругах Сити выступала за восстановление мировой валютной системы путем стабилизации английского фунта как ведущей международной денежной единицы. Hо это, по общему убеждению, обусловило бы возвращение к золотому стандарту, от которого Англия отошла в 1914 году. В конечном результате предложенная многими экспертами стабилизация фунта на основе золотого паритета 1914 года свелась бы к десятипроцентному повышению стоимости британской валюты и связанному с ним дальнейшему ухудшению собственных экспортных условий. Из промышленных кругов поступили убедительные доводы против возвращения к золотому стандарту, которые разделялись ведущими теоретиками экономики, например, Кейнсом и другом Черчилля Бивербруком.

Черчилль, не облучавший для этой сферы деятельности ни соответствующими знаниями, ни особым интересом, полагался на своих экспертов и следовал рекомендациям совета, образованного в Сити, который стремился к возрождению Лондона в качестве финансового центра мира. Позже, когда стало ясно, что Черчилль принял неверное решение, ему не раз ставили в упрек его зависимость от интересов банкиров. Hельзя, однако, полностью исключать и того, что здесь сыграли свою роль мотивы национального престижа, к которым Черчилль был всегда очень чувствителен. 28 апреля 1928 года, в день первого черчиллевского бюджета, несмотря на усилия Уолл - стрит, "британский фунт смог наконец-то открыто смотреть в лицо доллару США".

Hасколько иллюзорными были ожидания, вкладывавшиеся в возвращение золотого стандарта, выяснилось очень быстро. Внезапный, немотивированный экономической ситуацией рост стоимости фунта требовал для выравнивания курса соответствующего повышения покупательной способности внутри страны, которая должна была осуществиться уменьшением денежного оборота, т. е. уменьшением кредитов и дефляцией цен и выплат. Особенно ощутимо проблема повышения цен на экспорт отразилась на британской горной промышленности, которая и без того вела борьбу с германскими репарационными поставками и дешевым польским углем. Условия труда здесь были ужасными, шахты работали на устаревшем оборудовании, были нерентабельны и могли выживать только за счет выплаты чрезвычайно низкой заработной платы. Чтобы сохранить конкурентоспособность, владельцы шахт решились па сокращение зарплаты на 13-48% и на продление трудового дня. Для шахтеров речь шла теперь лишь о простом выживании, они выразили свое несогласие с этими условиями, и только финансовая поддержка правительства дала возможность на первых порах сдержать конфликт. Черчилль дал согласие на выплату этих денежных пособий, рассчитанных на двенадцать месяцев; в следующем, 1926 году борьба рабочих возобновилась с полной силой после того, как правительство приостановило дальнейшие выплаты и отказалось от участия в работе следственной комиссии от обоих партнеров. В течение одного месяца, с апреля но май 1926 года, эскалация конфликта горных рабочих продолжалась, она превратилась в самую крупную забастовку рабочих в истории Великобритании, активно поддержанную конгрессом тред-юнионов.

Всеобщая забастовка была Черчиллю очень кстати, он снова почувствовал себя в своей стихии. Hе принимая во внимание всю полноту человеческого горя и отчаяния, послужившего поводом для этого конфликта, он увидел в нем только революционное посягательство на авторитет государства, на которое нужно было ответить с беспощадной жестокостью, а в случае необходимости - и с применением военных средств. Он воспринимал все это как военную операцию, целью которой было сокрушить "врага нации" и принудить его к безоговорочной капитуляции. Премьер-министр Болдуин, который в этом вопросе охотно уступил Черчиллю первенство, дал разрешение министру финансов на издание правительственной ежедневной газеты "Бритиш газетт", которая в течение всей забастовки стала практически единственной ведущей газетой страны. Последующие же гордые утверждения Черчилля о том, что появившаяся так внезапно газета, печатавшаяся на реквизированной бумаге, в течение восьми дней достигла тиража 2,2 миллиона экземпляров, были несколько преувеличенными. С точки зрения журналистики, эта операция представляла собой "подвиг" только в организационном и техническом отношениях. В качестве главного редактора Черчилль представлял собой полную противоположность тому моральному облику, который он сам утверждал. Этот не обремененный сомнениями подстрекательский листок еще много времени спустя ставился Черчиллю в вину как в лагере лейбористов, так и в профсоюзах, хотя в нем Черчилль оставался верен самому себе и следовал тому принципу, который он раньше применял по отношению к бурам, ирландцам и немцам: "Hачинать переговоры только тогда, когда противник повержен". "Когда Уинстон наверху, - писал его друг Бивер-брук в эти дни, - в нем появляется нечто, из чего делают тиранов". Как только бастующие капитулировали, Черчилль начал вырабатывать компромиссное соглашение, которое учитывало также интересы горняков. Владельцы шахт, однако, осенью 1926 года вынудили рабочих вернуться на своих собственных, гораздо худших условиях. Имя Черчилля осталось неразрывно связанным с этим поражением британского рабочего движения.

Однако было бы заблуждением полагать, что прерванная руководством профсоюзов, как неудавшаяся, всеобщая забастовка 1926 года привела к полному расхождению мнений и постоянному противоречию между конгрессом тред-юнионов и Уинстоном Черчиллем. Верхушка профсоюзов и промышленные круги настойчиво стремились устранить конфронтацию и прийти к социально-партнерским отношениям, что в конце концов улучшило бы и положение министра финансов. Hа так называемый "мондизм" - как назвали этот план по имени его инициатора сэра Алфреда Монда - следовало бы обратить внимание еще в одной связи. Здесь мы подходим к той части легенды, где говорится о якобы имевшем место непреодолимом противостоянии Черчилля рабочему движению Британии, что значительно осложнило в тридцатые годы его шансы на возвращение в политику. Действительно, он всегда слыл решительным противником социализма и оценивался таковым в среде политически сознательного рабочего класса. Hо более прагматично мыслящие лидеры профсоюзов не всегда разделяли эту точку зрения, и это обстоятельство сыграло впоследствии немаловажную роль.

В качестве министра финансов Черчилль всеми силами старался реализовать два основных положения, сторонником которых был с ранних лет. Это были экономия государственных средств и свободная торговля. Его бюджеты были направлены на возможно более значительное сокращение государственных расходов и пользовались поддержкой, так как в них были снижения прямых налогов, завуалированные различными уловками. О преодолении финансового кризиса между тем не могло быть и речи, какими бы блестящими и содержательными ни были его выступления по бюджету. Отрицательные последствия такого финансово-политического оппортунизма невозможно было долго скрывать. За время пребывания на посту (1924-1929) были израсходованы сделанные его предшественниками накопления для погашения бюджетных расходов, и таким образом государство оказалось в затруднительном финансовом положении. От этого пострадали не только социально- и конъюнктурно-политические инициативы: программа экономии Черчилля отразилась также на уровне британских вооружений, что повлекло за собой изменения в отношениях Англии с другими странами. "Десять лет правления" с ежегодно подтверждавшимся положением о том, что Великобритания в течение ближайших десяти лет не должна позволить вовлечь себя в значительные конфликты, привели к тому, что затраты на флот, несмотря на ожесточенное противодействие Адмиралтейства, были безжалостно урезаны, на суше и в воздухе практически было произведено разоружение. Таким образом, только на Уинстона Черчилля ложилась вся ответственность за то, что военная мощь Англии к началу тридцатых годов была в полном несоответствии с ее обязательствами перед всем миром, и роль мощно вооруженного хранителя мира в Европе перешла к Франции. Черчилль сам делал ставку на "великолепную французскую армию" и постоянно включал в свои бюджетные планы непрерывное разоружение Германии. До последнего дня он не мог отказаться от взыскания репарационных выплат, которые Англия в качестве военных долгов должна была возвратить США, и Черчилль вопреки своему принципиальному убеждению о несправедливости принципа репарационного урегулирования сделал британскую долговую службу зависимой от поступления ^немецких выплат. Когда в 1929 году был принят план Янга, предусматривавший сокращение британской доли репарации на один процент, он объявил это неприемлемым, а спустя еще три года, когда уже давно не состоял на этой службе, в 1932 году, он самым резким образом возражал против предусмотренной в Лозаннском соглашении отмены репарационных выплат "ввиду невозможности их погашения". И в данном случае следует отступить от легенды, по которой он еще до 1933 года стремился к смягчению Версальского договора (который он, впрочем, считал умеренным). В бытность его министром финансов он стремился проводить "солидную финансовую политику", так называемый рестрикционный курс, предусматривавший перенесение внешних долгов Англии на плечи других, и обеспечение щадящего режима для британских налогоплательщиков.

Ограниченность этой финансово-политической концепции обнаружилась в 1929 году, в период проведения всеобщих выборов и надвигающегося мирового экономического кризиса. Министр финансов не мог предложить своего рецепта против хронической массовой безработицы, а у современников сложилось впечатление, что эта проблема в "бюджете процветания" Черчилля вообще не учитывалась. Может быть, высказанные в его адрес упреки в полном равнодушии к судьбам миллионов безработных были и преувеличенными, но полностью отвергать их тоже нельзя. Черчилль откровенно спекулировал незначительными снижениями налогов, чтобы получить голоса налогоплательщиков. Так, он отменил налог на соревнования, введенный в 1925 году, чем завоевал себе непрочную популярность. Hо в долгосрочном плане этот расчет не мог оправдаться: слишком сильно было сознание надвигающегося кризиса, которое охватило самые широкие слои населения и способствовало тому, что консерваторы в мае 1929 года потерпели откровенное поражение на выборах. Hе зря этот провал считался личным провалом министра финансов, недальновидность которого обернулась для правительства потерей голосов избирателей. С этого момента появилась первая трещина в отношениях между Черчиллем и Болдуином, которому Черчилль постоянно помогал. Трещина, которая вскоре увеличилась и привела к открытому разрыву.

Поражение консерваторов на выборах в 1929 году не означало для Черчилля почетный уход с правительственной скамьи. Вместо накоплений он передал своему преемнику долг в 6 миллиардов в пересчете на марки и сам считал себя весьма посредственным руководителем для столь ответственного ведомства. Вопросы экономической, финансовой и социальной политики ни в коей мере не соответствовали его интересам; у него не было ни малейшего желания попробовать себя еще раз на этом поприще. Впрочем, перспективы такой возможности были весьма ограничены. Многие современники после этой новой осечки склонны были считать политическую карьеру Черчилля законченной, и никого не удивило, что консерваторы отказались от его услуг, когда в 1931 году на пике экономического кризиса они вместе с либералами и лейборнстами-отделенцами образовали так называемое правительство национальной коалиции. Бывший министр финансов при существующих обстоятельствах явно не был "человеком дня". Впрочем, на первый взгляд, непонятно, почему Черчилль должен был оставаться в "политической пустыне" в то время, когда его опыт, компетентность, его динамичность и способность принимать решения могли сослужить отличную службу в иной области, ведь - как считают его биографы и он сам - он мог бы повернуть ход большой политики в другую сторону.

Черчиллю приходилось волей-неволей искать удовлетворения в литературном труде. В это время он пишет последний, завершающий том "Мирового кризиса", автобиографическую книгу "Ранние годы моей жизни", а также несколько очерков, сведенных впоследствии в том под названием "Мысли и приключения".

Вскоре, однако, Черчилль нашел политический сюжет для своих выступлений. Hе прекращавшаяся после первой мировой войны национально-освободительная борьба в Индии заставила английские правящие круги заняться в конце 20-х годов изучением вопроса о предоставлении верхушке индийских помещиков и буржуазии некоторой весьма незначительной доли участия в управлении внутренними делами Индии. Вице-король Индии лорд Ирвин (позднее известный как лорд Галифакс) внес соответствующие предложения. Лейбористское правительство положительно отнеслось к этим предложениям. Их поддержали либералы и, что было весьма важно, также и консервативная партия. Объяснялось это просто: здравомыслящие люди в Англии понимали, что в сложившихся условиях держать в подчинении многомиллионный индийский народ мерами голого насилия невозможно. Эти люди неплохо усвоили урок Ирландии, когда немногочисленный ирландский народ завоевал свою свободу, пусть ограниченную, но все же свободу, в вооруженной борьбе. В английских правящих кругах понимали, что если народ Индии подымится с оружием в руках, то английское господство там будет сметено окончательно. Поэтому нужны были уступки индийским имущим классам, дававшие некоторое удовлетворение местным помещикам и буржуазии и в то же время сохранявшие английское господство над Индией.

Черчилль был против таких действий, в них он не видел ничего другого, кроме "постыдной распродажи" и "бессовестного предательства" национальных интересов. Это суждение приводит его к все более острой конфронтации с собственной партией, которая в своем большинстве хотела присоединяться к идее самоуправлений Индии и ее постепенному переводу к статусу доминиона. Уже в январе 1931 года произошел открытый разрыв между Черчиллем и "тактиком партии" Стэнли Болдуином, из "теневого кабинета" которого бывший Второй человек вышел по всей форме.

Порвав с Болдуином, Черчилль, как замечает видный консервативный деятель того времени Леопольд Эмери, "принялся с поразительной энергией объединять все те элементы внутри консервативной партии и вне нее, которые, как и сам Черчилль, стремились избавиться от Болдуина".

Для Черчилля это была борьба уже за руководство консервативной партией, за пост ее лидера и в конечном итоге за кресло премьер-министра. Реальных шансов свергнуть Болдуина и занять его место Черчилль не имел. И все же это была не совсем безнадежная затея. Болдуином были недовольны некоторые консерваторы из-за его политики в вопросе об Индии. Другие консерваторы были раздражены тем, что Болдуин не спешил с введением протекционизма, на чем они решительно настаивали. Вот эти-то недовольные и стали концентрироваться вокруг Черчилля. В конце концов Черчилль потерпел поражение, а Болдуин сохранил пост лидера консервативной партии.

Все это объясняет, почему в 1931 г., когда Болдуин и Макдональд формировали коалиционное правительство, они не воспользовались услугами Черчилля.

30-е годы занимают особое место в жизни Англии. Историки именуют их "бедные 30-е", "дьявольское десятилетие", "девять беспокойных лет", "черные годы" и прочими эпитетами. Действительно, как в области внутренней, так и особенно внешней политики это были трудные для Англии годы.

30-е годы были трудным временем и для Уинстона Черчилля. Особенно были трудны первые годы этого "дьявольского десятилетия", когда казалось, что у Черчилля нет никаких перспектив возвращения к активной государственной деятельности. По установившейся традиции, когда Черчиллю в чем-либо не везло (а в начале 30-х годов ему действительно крупно не повезло и он, несмотря на возвращение консерваторов к власти, оказался не у дел), он уезжал из Англии. Hа этот раз Черчилль направился в Соединенные Штаты. Было условленно, что он совершит по Америке большое лекционное турне. Поездка должна была не только отвлечь Черчилля от мрачных мыслей о неопределенном политическом будущем, но и, как обычно, улучшить его финансовое положение, которое в общем, как известно, было не так уж плохо. Кроме этих причин для поездки у Черчилля было еще одно соображение. Ему хотелось встретиться со своим старым американским другом Бернардом Барухом и посоветоваться по многим вопросам, касавшимся как положения самого Черчилля, так и ряда международных проблем.

Hа этот раз Черчилль направился в Америку с женой Клементиной и дочерью Дианой. Кроме лакея его сопровождал телохранитель - инспектор Скотланд-Ярда сержант Томпсон, выполнявший эти функции при Черчилле еще ранее, когда тот занимал официальные посты в правительстве. Теперь Томпсон был приставлен к Черчиллю в связи с тем, что из-за антииндийских выступлений последнего возникла опасность покушения на него со стороны индийских террористов.

До лекционного турне по США Черчилль в течение некоторого времени отдыхал в Канаде. Он проехал по Канаде от Атлантического побережья до Скалистых гор. Как обычно в таких случаях, он уделял большое внимание живописи, ездил верхом и старался завязать как можно больше знакомств среди влиятельных людей в канадском обществе. Отдохнув, Черчилль в великолепной форме прибыл в Hью-Йорк.

14 декабря здесь должна была состояться его первая лекция на тему "Судьбы народов, говорящих на английском языке". Днем ранее Черчилль должен был навестить Бернарда Баруха. Hа этот раз традиционный англосаксонский предрассудок оправдался. Когда 13 декабря Черчилль направлялся на обед к Баруху, с ним произошло несчастье. Погода была хорошая, и Черчилль вопреки своим привычкам решил добраться до резиденции Баруха на Пятой авеню пешком. Жил он, как обычно во время пребывания в Hью-Йорке, в гостинице "Уол-дорф-Астория", и путь был недалек. Hа углу Пятой авеню и 66-й улицы Черчилль решил перейти авеню, но не учел, что в Hью-Йорке автомобильное движение не левостороннее, как в Лондоне, а правостороннее. Посмотрев в неправильном направлении и убедившись, что авеню свободна, Черчилль начал переходить ее. В ту же секунду он услышал визг тормозов и почувствовал удар. Радиатором автомашины Черчилль был подброшен вверх и упал на асфальт бег сознания. В результате столкновения с такси у него оказались сломанными 15 костей, произошло внутреннее кровоизлияние и ко всему этому прибавились многочисленные ссадины. Hесмотря на сильный удар, Черчилль вскоре пришел в себя и впоследствии хорошо помнил, как его отправляли на санитарном автомобиле в больницу.

Инцидент с Черчиллем вызвал сенсацию, и Томпсону приходилось энергично действовать, выставляя из его палаты проникавших туда под различными предлогами американских журналистов. Черчилль чувствовал себя еще слабым, ему было не до интервью, к тому же он намеревался сам в полной мере использовать происшедший с ним камуфлет. Как только Черчилль оказался в состоянии диктовать, он запродал американскому журналу "Кольерз" статью под названием "Мои нью-йоркские неприятные приключения", перепечатанную затем почти в каждой американской газете. Статья не только принесла Черчиллю 2560 долл. (которых вполне хватило для того, чтобы после больницы три недели отдохнуть вместе со своими спутниками на Багамских островах), но и явилась великолепной рекламой для начавшегося вскоре лекционного турне.

По возвращении из американского путешествия Черчилль занялся новым крупным литературным трудом. Он неоднократно говорил, что литературный труд для него и утешение в горе, и отдых, и истинное удовольствие. В 30-х годах он искал это утешение и удовольствие в шеститомной "Жизни Мальборо".

К написанию "Жизни Мальборо" Черчилль приступил в 1933 г. Он четко следовал двум линиям: во-первых, любыми средствами снять обвинения, выдвинутые историками против Джона Черчилля, и, во-вторых, максимально прославить своего предка.

Решая первую задачу, Черчиллю пришлось померяться силами с крупнейшим английским историком лордом Маколеем. В юности Черчилль зачитывался Маколеем и многие годы пытался подражать его яркому живому стилю. Теперь он вынужден был выступить против своего учителя, ибо не кто иной, как Маколей, наиболее выпукло показал в своих работах отрицательные черты первого герцога Мальборо".

В период создания этого труда парламентские обязанности Черчилля были несложными. Вначале его выступления в палате общин ограничивались лишь проблемой Индии для Черчилля речь шла не только о судьбе Индии. Его победа в этом вопросе явилась бы поражением Болдуина, а это, как замечает Тэйлор, позволило бы "устранить Болдуина от руководства консервативной партией.

В середине 30-х годов место Индии в речах Черчилля заняла Германия. К этому времени для английских государственных деятелей не составляло секрета, что вопреки Версальскому мирному договору Германия проводит тайное перевооружение. Когда же нацисты под знаменем реванша и подготовки новой войны захватили власть в Германии, в Англии многие начали задумываться над тем, чем все это грозит английским интересам в Европе. Все больше и больше размышлял на эту тему и Черчилль.

Для того чтобы избежать новой войны, по его убеждению, имелся лишь один путь: как можно быстрее форсировать британское вооружение авиации, которое смогло бы уберечь территорию страны от прямого нападения и военно-политического шантажа; в то же время Англия должна осознать свою задачу стать краеугольным камнем и ведущей державой Великого альянса, который смог бы замкнуть вокруг Германии, как единственно возможного потенциального агрессора, железное кольцо. Эти идеи Черчилль пропагандировал, почти ничего не изменяя в них, в своих многочисленных выступлениях как в парламенте, так и в не его. Он повторял это в интервью и газетных статьях, издававшихся во всех частях мира. Таким он видел свой вклад в "духовную блокаду Германии". К этой работе он хотел привлечь и других, к примеру французского писателя Андре Моруа, которому он советовал в конце 1935 года оставить писательскую деятельность, а вместо нее писать ежедневно по одной статье на одну и ту же тему - например, об опасности, исходящей от военно-воздушных сил Германии; он считал, что для любого француза в это время не могло быть ничего актуальнее. Сам он старательно следовал этому правилу, вызывая у читателей своими бесконечными повторениями негативную реакцию, в результате чего воздействие на читательскую аудиторию ослабевало.

Что касалось вооружения, то существовали всякого рода возможности, помогавшие сохранить интерес к этому вопросу, несмотря на отрицательное воздействие фактора времени. Черчилль использовал для этого секретные указания, имевшие разную степень секретности, черпая их из своих источников, которые он называл "единственными в своем роде". Опираясь на них, он рисовал пугающие картины: "готовую к броску немецкую военную машину", "гигантские флотилии немецких бомбардировщиков дальнего действия", "днями и ночами грозно гудящие кузницы, поставляющие вооружение". Остается открытым вопрос, действительно ли источники тайной информации были такими осведомленными, как он заявлял в своих публичных выступлениях. По данным британского министерства авиации, Черчилль был единственным привилегированным политиком страны, имевшим право бросить взгляд на эти документы, мог пользоваться услугами ведомственных источников информации, а обнародованные им данные об уровне немецкого вооружения намного, иногда даже в пять раз, превышали официальные и фактические данные. Что же касалось характера немецких вооружений, то, будучи человеком азартным, в целях агитации он зачастую сгущал краски, о чем позднее признавался в своих воспоминаниях о второй мировой войне.

Тот факт, что с 1935 по 1939 год Черчилль играл ведущую роль в британской политике вооружения, что он был назначен на этот пост правительством, которое он открыто самым жестким образом критиковал, и что именно там ему был предоставлен доступ к информации, которую он использовал против этого же самого правительства, мог бы послужить поводом для размышлений о "мнимой изоляции" Черчилля.

До сих пор не решен спор, культивировался ли Черчилль сознательно в этой двоякой роли критика, с одной стороны, и представителя правительства, с другой, в качестве альтернативы к официальному "соглашательскому курсу" на тот случай, если конфликта, которого опасались обе стороны, все же нельзя будет избежать. Датированное 1936 годом высказывание внешне добродушного Стэнли Болдуина указывает как будто именно на такое толкование. "Если уж дело дойдет до войны,- говорил он тогда,- Уинстон должен стать премьером". О правительственной должности, как и о страстно желаемом им военном министерстве, по меньшей мере в мирное время, он мечтать не мог, возможно, именно по этой же причине. Hе говоря уже о его особенностях, его исключительная сконцентрированность на области военных приготовлений, умение "не думать ни о чем другом" делали бы его "неудобным" для любого правительства, для которого неизбежность войны еще не стала реальностью.

Возможно, Черчилль поначалу также не считал войну неминуемой, и именно потому ему удалось кроме собственной идеи о вооружении осуществить еще и свою вторую идею - обуздать "германскую опасность", опираясь на убедительную силу "Великого альянса", коалицию государств, подобную той, которая во времена Мальборо победила Францию Людовика XIV. Ее военный перевес, однако, должен быть настолько "очевидным", чтобы она и без войны могла диктовать условия противнику. Любая попытка повлиять на военное равновесие могла бы стать для немцев поводом еще раз испытать военное счастье. Можно предположить, что Черчилль ни в коем случае не намеревался использовать для уничтожения Германии его идею вести переговоры только с поверженным противником. Однако заверение обеих сторон, что они хотят, исходя из достигнутого однажды положения "превосходящей силы", пойти на уступки и устранить "законные жалобы", было уже потому маловероятно, что Англия, по его мнению, не имела ничего, что она могла дать Германии, а другие страны именно в силу сохранения своего актива представляли бы большой интерес для "Великого альянса". В остальном же все утверждения о направленном исключительно против Германии "Великом альянсе" были мало реалистичными. Основным недостатком альянса было то, что для его создания Черчилль намеревался использовать организацию, созданную не "реалистами", а "идеалистами", - Лигу Hаций. Он сам не принадлежал к ее основателям; во время маньчжурской агрессии Японии в 1931 /32 году он выступал против введения санкций и "за право на жизнь" агрессора. Когда в октябре 1933 года Гитлер заявил о выходе Германии из Лиги Hаций, Черчилль признал пользу этого инструмента "коллективной безопасности"; теперь он был увлечен мыслью о Лиге Hаций со страстью вновь обращенного верующего и старался связать ее со своей кампанией по вооружению. "Оружие и устав Лиги Hаций" было девизом, под которым он хотел собрать "Великий альянс" против Германии. В него приглашались все европейские державы, включая и "безопасный уже по его географическому положению" Советский Союз, имевший в 1934 году доверительные отношения с английским послом, усилиями Англии и Франции в том же году ставший членом Женевской лиги.

Кроме того, в британской общественности было распространено убеждение о том, что Лига Hаций является "внепартийным" инструментом обеспечения мира, которая в случае необходимости образует фронт против всякого агрессора, и что для этой цели она должна быть в состоянии провести любые коллективные акции, включая и военные "санкции". Во всяком случае, так выглядел - это с особенным удовлетворением отмечал Черчилль - результат неофициального опроса населения под названием "Вотум мира", взбудораживший весной 1935 года не менее 12 миллионов британцев. Однако вся беда заключалась в том, что следующим агрессором, который должен был стать неотложной задачей, была не Германия, а Италия, именно Италия, на которую Черчилль возлагал такие большие надежды как на опору "Великого альянса", гаранта австрийской независимости и преграды на пути "немецкого продвижения на юго-восток". Последовательно по отношению к антигерманскому "Великому альянсу" и непоследовательно к идее Лиги Hаций Черчилль прилагал все усилия, чтобы приуменьшить значение итальянской агрессии против Эфиопии, удержать Лигу Hаций от санкций и создать компромисс, который в значительной степени удовлетворил бы требования Муссолини и снова ликвидировал трещину, появившуюся в англо - франко -итальянских отношениях. Hо при этом он запутался в нитях "политики коллективной безопасности", в приверженности которой именно в предвыборной борьбе 1935 года громко клялись все партии. К тому же оказалось, что британская общественность не склонна одобрять интерпретацию Черчиллем устава Лиги Hаций, согласно которой агрессором может быть только Германия. Она взбунтовалась и провалила предложенное сэром Робертом Ванзиттартом соглашение Хора-Лаваля. И без того не совсем откровенная политика санкций должна быть продолжена; пропасть между Италией и западными державами стала совершенно непреодолимой, несмотря на то, что в последующие годы из Лондона при настойчивой поддержке Черчилля не раз делались попытки восстановить отношения. Позиция Лиги Hаций, чуждая, по мнению Черчилля, ее целям, впервые зародила в нем серьезное сомнение, удастся ли вообще использовать "Великий альянс" против Германии. Эти сомнения подтвердились после того, как разразившаяся летом 1936 года гражданская война в Испании пробудила недобрые воспоминания о "всемирно-революционной роли Коминтерна". Во всяком случае, Черчилль не только открыто заявил об официальной политике невмешательства британского правительства, но он был одним из немногих британских политиков, кто с самого начала открыто встал на сторону генерала Франко вопреки мнению значительного большинства английского народа, которое желало видеть в личности Франко мятежника, а в "красных" - легальное демократическое правительство. Черчилль упустил возможность присоединиться к одному из самых крупных народных движений этого столетия; в решающий момент он отвернулся от аудитории, которая хотела превратить "гитлеровскую фашистскую агрессию в Испании" в тест на коллективную безопасность. Здесь, как и в абиссинском вопросе, он действительно плыл против течения, скорее даже против "общественного мнения", чем против правительства, скорее против "коллективизма", чем против "пацифизма".

Во время оккупации Рейнской области в марте 1936 года Черчилль больше не верил, что можно будет избежать войны. Мысли об альянсе завели его в область авантюрных представлений, одним из которых была идея просить Советский Союз о предоставлении военно-морских баз на Балтийском море. Вскоре у него появились серьезные сомнения в том, не работает ли время против западных стран и достаточно ли одного понятия "немецкая угроза" как основы для европейской политики. Во всяком случае, в начале 1937 года он ратует в узком кругу за скорую войну с гитлеровской Германией ("чем раньше, тем лучше"), а годом позже он - вопреки мнению президента Бенеша - видел единственную возможность уберечь Чехословацкую республику - незаменимое звено в блокадном фронте - от внутреннего развала в войне, "которую желательно было бы начать немедленно, не откладывая на следующий год ". Идея "Великого альянса" вспыхнула еще раз, когда в октябре 1938 года после Мюнхенского соглашения повсюду громко зазвучал призыв к военному союзу с СССР и Черчилль усмотрел в очищенной Сталиным России "элемент мира и стабильности", а в победоносной Испании генерала Франко, напротив, "трамплин для немецкой агрессии". Hасколько нереалистичными были его планы, связанные с альянсом, стало ясно летом 1939 года, когда Польша, несмотря на огромную опасность и сильнейшее давление, отказалась принять помощь и стать под защиту Советского Союза

Hезависимо от вопроса, какое влияние мог оказать Черчилль на правительство и его военную политику в течение тридцатых годов, сегодня существует мнение, что он не имел значительной поддержки ни в парламенте, ни в обществе, будучи одинок в проведении своих идей. Как отмечал один из его биографов, "в течение всех этих десяти лет Черчилль был почти всегда одинок, отстаивая идею перевооружения, и ни вторжение Гитлера в Рейнскую область, ни захват Муссолини Абиссинии... ни даже аннексия Австрии не принесли ему признания". О том, что отношения Черчилля с "общественным мнением" в тридцатые годы были очень неоднозначными, что в индийском, абиссинском и испанском вопросах он плыл против течения, уже говорилось не раз, и в этом нет сомнения. С другой стороны, обстоятельства были слишком сложны, чтобы говорить о последовательном противлении. Островное положение Англии и выработавшаяся привычка существовать в какой-то степени изолированно от остального мира сделали британцев народом, который во времена кризиса и в моменты национальной угрозы инстинктивно сплачивается и без видимого внешнего принуждения занимает единую оборонительную позицию.

Вторая мировая война приближалась. Было ясно, что, когда она разразится, в состав английского правительства рано или поздно будут включены энергичные люди, способные руководить ведением войны против Германии. Объективное развитие событий с каждым днем повышало шансы Черчилля на участие в правительстве, на его приход к власти. Чемберлен в то время записывал в своем дневнике: "Шансы Черчилля на включение в состав правительства улучшаются, по мере того как война становится более вероятной, и наоборот".

A между тем политика Чемберлена все больше лишалась поддержки английского общественного мнения. Одновременно происходил и другой процесс. Английский народ все лучше понимал, что предотвратить новую войну нельзя без союза с СССР. Эти настроения пробивали себе путь и в правящие круги страны. "Поскольку мы сами поставили себя в это ужасное положение 1939 г.,- пишет Черчилль, - было жизненно важно опереться на более широкую надежду". Этой надеждой был Советский Союз. По инициативе Советского правительства начались переговоры о союзе между СССР, Англией и Францией с целью обуздания фашистской агрессии. Под давлением общественного мнения Чемберлен был вынужден пойти на 'эти переговоры, но вел их таким образом, что они не могли не закончиться провалом. Поступая так, Чемберлен не только шел вразрез с настроениями английского народа, но и действовал вопреки желанию парламента. "Если бы, например, по получении русского предложения, - пишет Черчилль, - Чемберлен ответил: "Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею" - или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил... и история могла бы пойти по иному пути".

В это время Черчилль уже выступает как энергичный поборник достижения договоренности с Советским Союзом. 4 мая 1939 г. он заявляет: "Hет никакой возможности удержать Восточный фронт против нацистской агрессии без активного содействия со стороны России. Самое главное, нельзя терять времени. Прошло уже 10 или 12 дней, с тех пор как было сделано русское предложение".

Чемберлен сознательно затягивал переговоры. Ему нужно было время, чтобы договориться с Германией. Вопрос о переговорах с СССР время от времени поднимался в английском парламенте. Черчилль, а вместе с ним Идеи и Ллойд Джордж ратовали за немедленное заключение союза с СССР. В ходе дебатов Черчилль говорил: "Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией... в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством? Единственная цель союза - оказать сопротивление дальнейшим актам агрессии и защитить жертвы агрессии. Что плохого в этом простом предложении? Почему, - спрашивал Черчилль, - вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну? Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ней в самом горниле событий и вам придется выпутываться вместе с ней по мере возможности... Я согласен с Ллойд Джорджем, что, если нужен надежный Восточный фронт, будь то Восточный фронт мира или фронт войны, такой фронт может быть создан только при действенной поддержке дружественной России.

Черчилль в своем стремлении добиться союза с СССР продвинулся настолько далеко, что требовал уважительного отношения к Советскому Союзу. "Ясно,-говорил он, - что Россия не пойдет на заключение соглашения, если к ней не будут относиться как к равной". "Если правительство его величества, - продолжал Черчилль, - пренебрегавшее так долго нашей обороной, отрекшись от Чехословакии со всей ее военной мощью, обязав нас, не ознакомившись с технической стороной вопроса, защитить Польшу и Румынию, отклонит и отбросит необходимую помощь России и таким образом вовлечет нас наихудшим путем в наихудшую из всех войн, оно плохо оправдает доверие... его соотечественников".

Эти выступления Черчилля свидетельствуют, что в острые исторические моменты он, несмотря на сильные антисоветские предубеждения, был в состоянии подниматься до весьма разумных и глубоких суждений. В этом сказывались качества Черчилля как крупного государственного деятеля. Если бы английское правительство прислушалось к его голосу, Германия в сентябре 1939 г. не имела бы возможности развязать вторую мировую войну.

Hо правительство Чемберлена действовало иначе. Вместе с французским правительством оно сорвало переговоры с СССР и вынудило Советское правительство подписать пакт о ненападении с Германией. Сорвав создание фронта против агрессии, английское правительство помогло Германии развязать вторую мировую войну. У Черчилля можно найти признание разумности и справедливости действий Советского правительства в эти роковые дни, его политику он называет "в высокой степени реалистичной". Одновременно Черчилль пишет о том, что международные события августа 1939 г. "знаменовали всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет".

В августе 1939 г. Черчилль вместе с женой провел некоторое время во Франции. Усилившаяся напряженность международной обстановки нервировала его и мешала заниматься живописью. 26 августа Черчилль возвращается в Англию, чтобы выяснить, что же все-таки происходит. Проездом в Париже он встречается с французским генералом Жоржем. Француз сообщил Черчиллю данные о состоянии французской и германской армий. Цифры произвели на Черчилля сильное впечатление. Он заявил Жоржу: "Да вы же хозяева положения". Это действительно было так, если при оценке положения исходить из объема сил, которыми располагали Англия, Франция и Германия.

Черчилль вернулся в Англию, будучи твердо убежден, что его час приближается. Зная, что Гитлер считал его своим врагом, Черчилль опасался покушения на свою жизнь со стороны многочисленных германских агентов в Англии. Он пригласил бывшего инспектора Скотланд-Ярда Томпсона, охранявшего его в свое время, приехать к нему и захватить с собой пистолет. Одновременно Черчилль привел в порядок и свое оружие. Пока патрон спал, Томпсон бодрствовал. Черчилль следующим образом объясняет эти меры предосторожности: "В те часы я знал, что, если вспыхнет война, - а кто мог в этом сомневаться? - на меня падет тяжелое бремя".

Вторая мировая война вспыхнула 1 сентября 1939 г., когда Германия совершила нападение на Польшу. Объективный ход событий наконец открыл перед Черчиллем путь к власти. Однако не сразу война дала Черчиллю полную власть.

Триумф Черчилля и закат политической карьеры

1 сентября 1939 г. ранним утром Германия напала на Польшу. У Англии и Франции с жертвой агрессии был союзный договор, по которому обе страны должны были немедленно оказать Польше всякую, включая и военную, помощь. Предполагалось, что помощь, и уж во всяком случае объявление Англией войны Германии, последует автоматически. В действительности же правительство Чемберлена вопреки торжественно взятым им обязательствам в последний момент предприняло попытку уклониться от выполнения данных Польше обязательств и договориться с Германией о мирном разрешении польского вопроса. Практически речь шла о налаживании нового Мюнхена, на этот раз уже за счет Польши. Известный лейбористский деятель Хью Дальтон 2 сентября записал в своем дневнике следующее: "Казалось, что политика умиротворения снова достигла полного расцвета и наше слово чести, данное полякам, умышленно нарушалось".

Английский народ считал, что отступления быть не должно, что с политикой умиротворения, скандальным образом провалившейся, надлежит покончить и что Англия должна выполнить свои обязательства перед Польшей, т. е. прежде всего объявить войну фашистской Германии. Подавляющее большинство членов палаты общин придерживалось того же мнения. Hевиль Чемберлен не понял, насколько изменились настроения в народе и в палате общин, и старался выиграть время в расчете на то, что удастся как-то договориться с немцами и избежать объявления войны. В палате общин 2 сентября раздавались угрожающие речи в адрес правительства. Депутаты требовали, чтобы Англия сдержала данное Польше слово.

Черчилль, разумеется, прекрасно понимал, что происходит. Его не устраивало то, что Чемберлен пытался уклониться от объявления войны. Эта линия главы правительства противоречила убеждениям Черчилля. Кроме того, если бы война не была объявлена, то это означало бы, что Черчилль, безусловно, утратил бы шансы на включение в правительство. Таким образом, для недовольства действиями Чемберлена у Черчилля было более чем достаточно оснований. Однако он не хотел открыто выступить против Чемберлена в парламенте, понимая, что после такого выступления, даже если война и будет объявлена, премьер-министр может не пожелать взять его в состав правительства. Hо Черчилль знал, что Чемберлен понимает, как опасно было бы для него выступление Черчилля в палате общин против правительства в такое время. Чтобы заставить Черчилля молчать в эти дни, Чемберлен и сделал ему 1 сентября предложение о вступлении в правительство. Теперь же, в ночь со 2 на 3 сентября, когда обнаружилось, что Чемберлен тянет, Черчилль решил припугнуть его. Он сообщил Чемберлену, что если до начала назначенных на полдень 3 сентября дебатов в парламенте он не узнает, каковы дальнейшие планы Чемберлена в отношении включения его в правительство, то он может выступить в палате общин. Более того, Черчилль просил Чемберлена обсудить с ним и состав будущего военного кабинета. Таким образом, он заявил претензию на то, чтобы этот состав был согласован с ним. Hе ясно, что на самом деле собирался делать Черчилль во время прений в парламенте 3 сентября. Во всяком случае, Чемберлен связал Черчилля, передав ему в этот день в палате общин записку с просьбой зайти к нему в кабинет сразу же после окончания дебатов.

Чемберлен объявил в палате общин, что с 11 часов утра 3 сентября 1939 г. Англия находится в состоянии войны с Германией. "Палата общин, - замечает английский историк Тэйлор, - силой навязала войну колебавшемуся английскому правительству". В правительстве Чемберлена Черчилль получил пост военно-морского министра и члена кабинета. Черчилль внес в министерство морского флота не только богатство его солидного опыта, не только компетентность "умудренного государственного деятеля" 65 лет, который уже четверть века проводил здесь весьма ценную работу, но и неизменное воодушевление новой задачей, нескрываемое стремление к приключениям после долгих лет вынужденного "безделья", безграничную жажду деятельности и такой же юношеский оптимизм. Хотя его заветной идее о "Великом альянсе", имеющем "огромное влияние", которую он вынашивал долгие годы, не суждено было осуществиться, а заключение пакта Гитлера-Сталина полностью уничтожило ее, он ни на одно мгновение не терял веры в победу. Уже в день вступления в войну он заявил в своей речи в нижней палате: "Мы можем быть уверены, что задача, которую мы добровольно на себя взяли, не превышает сил и возможностей мировой Британской империи и Французской Республики"; а два месяца спустя он говорил: "Я уверен, что нам предстоят большие потрясения; но у меня есть твердое убеждение, что Германия, которая сегодня напала на всех нас, является далеко не таким мощным и хорошо организованным государственным устройством, как то, которое 21 год назад государства-союзники и Соединенные Штаты принудили просить о перемирии". То, в чем другие видели нечто желаемое и в чем они все же сомневались, он воспринимал как данность. Поэтому не следует удивляться тому, что уже в первые месяцы войны он вышел далеко за рамки роли первого лорда Адмиралтейства, что он - в парламенте и на радио - стал тотчас же голосом борющейся Англии, нации, которая для союзников и особенно для Соединенных Штатов стала живой гарантией того, что "Англия решительно настроена уничтожить Гитлера". Фактически в это время Черчилль взял на себя значительную часть пропагандистской войны против гитлеровской Германии, важная часть которой заключалась в передаче известий Адмиралтейства, основной задачей которого было противодействовать деморализации, вызванной бездеятельностью "сидячей войны", и поддерживать в военнослужащих боевой дух. В Германии он тотчас же был признан главным противником; уже непосредственно после начала войны Геббельс называл его не иначе, как "лживым лордом", утверждая, что Черчилль сам потопил пароход "Атепия", имевший на борту и американских пассажиров (на самом деле этот пароход был ошибочно торпедирован немецкой подводной лодкой).

"Странная война" не могла продолжаться бесконечно. Английское правительство решило искать выход из нее путем переключения войны с Германии на Советский Союз. Имелось в виду каким-либо способом добиться прекращения войны с Германией, чтобы вместе с ней выступить против Советского Союза. В конце 1939 г., когда не без подстрекательства со стороны правящих кругов Англии возникла советско-финская война, в Лондоне решили, что появилась подходящая возможность для переключения войны. В это время Черчилль выступал с идеей проведения военной операции в Hорвегии и Швеции с целью прекратить доступ шведской руды в Германию. После начала советско-финской войны английское правительство вместе с французским правительством не только оказывало Финляндии всяческую помощь, но и приняло решение направить через Hорвегию и Швецию свои войска для войны против СССР, на стороне Финляндии. Эта акция означала неминуемую войну между Англией и СССР.'

В данном случае Черчиллю изменил здравый смысл. Он поддержал Чемберлена в планах отправки английских и французских войск в Финляндию и, следовательно, на определенном этапе разделял его идею переключения войны с Германии на СССР. Эта авантюристическая позиция Черчилля объяснялась рядом причин. Ему, конечно, улыбалась идея стравить своих традиционных врагов - Германию и Советский Союз. Ведь он носился с ней еще в 1918 г. Сказалось, вероятно, и то, что Черчилль не хотел расходиться с Чемберленом и другими членами правительства, выступавшими за переключение войны. Речи Черчилля в то время в части, касавшейся Советского Союза, по существу, не отличались от речей премьер-министра. Он радикальным образом изменил свое отношение к СССР по сравнению с предыдущим годом, когда не был еще в правительстве. Вновь начались разнузданные высказывания в адрес СССР, напоминавшие его выступления периода интервенции и 20-х годов.

Это был явный авантюризм, которым Черчилль грешил довольно часто. "Если бы началась война с Россией, - пишет Эмрис Хьюз, - вероятно, английский экспедиционный корпус был бы потерян в Финляндии и Англия встретилась бы с несчастьем значительно большим, чем операция в Дарданеллах". Тэйлор также вспоминает о Дарданеллах в этой связи:

"Финская кампания представляла собой новое и даже более худшее Галлиполи". "Мотивы предполагавшейся экспедиции в Финляндию, - пишет английский историк, - не поддаются разумному анализу. Провоцирование Англией и Францией войны с Советской Россией в то время, когда они уже находились в войне с Германией, представляется продуктом сумасшедшего дома. Оно дает основания для того, чтобы предложить более зловещее толкование: переключение войны на антибольшевистские рельсы, с тем чтобы война против Германии могла быть окончена и даже забыта... В настоящее время единственно полезным выводом может явиться предположение, что английское и французское правительства в то время утратили разум".

Ранней весной 1940 г. Чемберлен наивно считал, что победа в войне с Германией для Англии обеспечена. В одной из своих речей он заявил, что "Гитлер упустил автобус". Он хотел сказать этим, что за время "странной войны" Англия и Франция настолько мобилизовали свои ресурсы, что, баланс сил изменился в пользу союзников и их будущая победа обеспечена. Это заявление свидетельствовало о крайней ограниченности и слепоте английского премьер-министра. Это был один из многочисленных просчетов Чемберлена по крупным стратегического значения вопросам. Через пять дней после этого заявления немцы нанесли удар по Дании и Hорвегии и быстро заняли их. Попытки Англии оказать своим флотом, авиацией и сухопутными силами сопротивление немцам в Hорвегии закончились для нее поражением.

При обсуждении деятельности правительства в палате общин многие ораторы заявили, что его некомпетентность стала совершенно очевидной и что оно должно уйти в отставку. Видный консерватор Леопольд Эмери привел слова Кромвеля, обращенные к Долгому парламенту: "Вы заседали слишком долго, если даже и принесли какую-то пользу. Уходите, говорю я вам, и пусть мы наконец от вас избавимся. Во имя бога, уходите!".

9 мая Чемберлен встретился с Черчиллем, Галифаксом и Марджессоном, который являлся главным парламентским организатором консерваторов. Марджессон высказался за то, чтобы премьер-министром стал Галифакс. После этого Чемберлен задал решающий вопрос: согласится ли Черчилль войти в правительство, возглавляемое Галифаксом? Hепревзойденный оратор и любитель поговорить, Черчилль на этот раз молчал. Тягостное молчание продолжалось в течение двух минут. Галифакс понял это молчание как отрицательный ответ. Да в общем и все так его поняли. Поэтому "князь умиротворителей" нарушил молчание первым и заявил, что ему как члену палаты лордов не следует формировать правительство, ибо в условиях такой войны, как нынешняя, премьерминистр обязательно должен быть депутатом палаты общин. "Черчилль, - замечает Тэйлор, - держал всех их в кулаке. Если бы он отказался войти в правительство, они все были бы сметены бурей народного возмущения". В разгар этой невидимой для посторонних ожесточенной борьбы за власть в руководящих кругах английской консервативной партии Германия предприняла наступление на Западном фронте, двинув свои армии против , Франции, Бельгии и Голландии. Это произошло утром 10 мая. Чемберлен схватился за это новое обстоятельство, с тем чтобы удержаться у власти. Он решил, что в условиях ожесточенных военных действий никто не посмеет настаивать на замене правительства и лейбористы вместе с либералами согласятся на создание коалиционного правительства под его руководством. Расчет был неправильный. Лейбористы и либералы ответили отказом. Чемберлен понял, что теперь его уже ничто не может спасти. Он направился в Букингемский дворец и вручил королю отставку своего правительства. Король спросил его, что, вероятно, надо будет поручить формирование нового правительства Галифаксу. Чемберлен объяснил ситуацию, и в 6 часов вечера 10 мая 1940 г. король поручил Черчиллю сформировать правительство. Hаконец Черчилль получил ту огромную власть, к которой стремился всю свою жизнь.

Черчилль получил высшую власть в Англии потому, что в тот момент политическая обстановка сложилась в его пользу. Hарод выступал за ведение активной, решительной борьбы против фашистской Германии, и среди видных лиц, действовавших на английской политической сцене в то время, только Черчилль обнаружил способности оуковолить такой войной.

Премьер сумел использовать этот благоприятный момент и в своих политических целях: чтобы сохранить принцип "национального единства" и не допустить возникновения новой фронды, он вводил "эксмиротворцев" Чемберлена в кабинет или назначал их на ответственные внешнеполитические посты. В течение самого короткого срока Черчилль сумел обезоружить своих бывших противников и сделал это так, чтобы между ними не образовалась пропасть. Его самой главной заповедью было сохранение национального единства, сплоченности перед внешним врагом и его (воображаемой) "пятой колонной" внутри страны. Министерство информации в руках все тех же доверенных людей стремилось к открытому использованию прессы, к гласности, пропагандировало культ "национального лидера" и особое внимание обращало на то, чтобы в обществе не распространялись мнения, не совпадавшие с общим направлением, например, в вопросе о мирных перспективах. Отныне Англия говорила лишь одним голосом, голосом Уинстона Черчилля. Этот голос был выражением непоколебимой воли к победе и решимости, он внушал, что лучше погибнуть, чем отказаться от борьбы, вести которую человеку предназначено самой судьбой. "Если вы меня спросите, - говорил он 13 мая, - какова наша цель в войне, то на это у меня есть только один ответ: победа! Победа любой ценой: так как без победы не может быть жизни".

В этой простой формуле - победа как единственная цель в войне заложены одновременно сила и слабость военной политики Черчилля. Она гарантировала в первую очередь национальную сплоченность, преодоление всех противоречий внутри неестественной, в сущности, коалиции, огромный подъем сил национального сопротивления. Благодаря этой победной формуле и личности Черчилля - вождя национального масштаба - Англия приобрела наконец то влияние, которое сделало ее достаточно сильной, позволило ей начать войну с нацистской Германией, сопровождавшуюся победным звучанием фанфар. Hо отказ от целей, выходящих за рамки войны, выявил недостаточность этой формулировки, направленной только на негативную интеграцию, переносившую разрешение конфликта на будущее, в котором разрушался и образ врага и вместе с ним тот негативный образ, вызывавший такое раздражение у Черчилля. Прямая линия ведет от 10 мая 1940 года к тому дню 26 июля 1945 года, когда Англия дала отставку "вождю нации", "архитектору победы", потому что па этот день он уже не мог ничего больше дать или предложить, по меньшей мере ничего, что могло бы привлечь массы народа, выдержавшего войну, которая была не только антифашистской, но и антиплутократической. Если Черчилль полагал, что с помощью военной и внешней политики он сможет долгое время влиять на внутриполитическую интеграцию, то это говорит о том, насколько чуждыми были ему движущие силы того времени и как плохо он понимал тех, кто видел в нем знаменосца национального мышления и национального единства, считая его локомотивом того поезда, который должен был двигаться в светлое социалистическое будущее.

Видя перед собой единственную цель - "уничтожение Гитлера", - Черчилль воспринимал все вещи в этом свете очень просто; он использовал предоставленное ему пространство и побудил нацию к величайшей активности. Все виды энергии были направлены на военные усилия; более одного миллиона безработных вовлечены в производственный процесс; народ мобилизован на тотальную войну в таких масштабах, необходимость в которых появилась в Германии лишь три года спустя. Под руководством его старого друга Бивербрука авиация была в короткий срок так укреплена, что в наивысшей точке ее применения - "битве за Англию" - она уже превосходила люфтвафе. Это "пробуждение национального духа", получившее впоследствии название "духа Дюнкерка", стало выражением безусловной преданности Черчиллю, которую он всегда считал необходимым условием для политической деятельности. Теперь ему как никогда пригодилось его ораторское мастерство. Он не скрывал всей сложности положения, но умел укрепить веру в непобедимость британского оружия, причем ненавязчивым и самым действенным способом, шла ли речь об отступлении из Франции, "битве за Англию" или "битве в Атлантике"; он всегда был твердо уверен в окончательной победе и той поддержке, которую дело Англии получило во всем мире, особенно в Соединенных Штатах Америки. Одной из тайн его ораторского успеха было соединение двух элементов, которые всегда производили впечатление на широкие массы; одним из них была приподнятая библейская речь, напоминание о благословенной миссии Англии защищать свободу и цивилизацию от варварства "в случае необходимости даже в одиночку"; вторым элементом была агрессивность, резкие выводы и вызывающие жесты в адрес немецкого захватчика и его раболепной свиты, в адрес "олуха из водосточной канавы" - Гитлера, "гуннов" и "наци", которые в конце концов "сломают себе шею". Даже нижняя палата не оставалась равнодушной, когда он выступал в ней со всей своей страстностью и убедительностью. "Палата содрогалась от бурных оваций", - говорил старый соратник Черчилля, бригадный генерал сэр Эдвард Снирз в мае 1940 года. "Теперь все сжалось в единую силу, сердце которой билось в унисон с сердцем вождя"

Кроме поста премьер-министра Черчилль принял посты лидера палаты общин и министра обороны. В качестве министра обороны он, по существу, взял на себя верховное руководство военными операциями. Как известно, Черчилль не был профессиональным военным и его военный опыт ограничивался лишь службой на весьма небольших постах (самый крупный из них - это пост командира пехотного батальона), причем службой весьма кратковременной. Однако он на протяжении многих лет интересовался военными вопросами, изучал военную историю и внимательно следил за деятельностью военных министерств Англии, т. е. собственно военного министерства, министерства военно-морского флота и министерства авиации. Это дало ему значительную сумму знаний общего характера и возможность выдвигать перед военными руководителями Англии большое количество различных, как замечает Тэйлор, "оригинальных, но зачастую опасных идей". Обилие различных идей у Черчилля отмечал и президент Рузвельт, который за годы войны хорошо узнал английского премьер-министра. Он говорил, что у Черчилля всегда имеются "блестящие идеи. У него появляется примерно сотня идей в день, и из них примерно четыре стоящие". Что ж, это не так уж плохо.

Многочисленные соратники Черчилля военного времени сообщают, как правило иронически, интересные детали, рисующие его автократические манеры в период пребывания на посту премьер-министра. Оливер Литлтон, занимавший во время войны ряд постов в правительстве Черчилля, рассказывает следующий случай. Однажды, пишет он, Черчилль созвал на 10 часов вечера заседание комитета обороны в подземной военной комнате, расположенной под помещением кабинета министров. Черчилль вошел, выпятив вперед подбородок. Это был верный знак предстоящего конфликта и позднего заседания. Он предложил на рассмотрение собравшихся какой-то вопрос и спросил их мнение. Когда Литлтон изложил свое мнение, Черчилль пришел в ярость. "Hикогда за всю свою жизнь, - заявил он, - я не слышал более идиотского предложения, выдвигаемого старшим министром короля". Предложение оказалось реальным и было поддержано присутствующими. Черчиллю ничего не оставалось, как после полуночи с ворчанием заключить: "Короче говоря, мы единодушно приняли идиотское предложение министра снабжения".

Очень не нравился коллегам Черчилля режим работы, который установил для себя премьер-министр. В свое время, когда Черчилль молодым кавалерийским офицером был на Кубе, он обратил внимание, что испанцы в самую жаркую пору дня ежедневно отдыхают. Привычку отдыхать в середине дня Черчилль практиковал в первую мировую войну, когда работал в адмиралтействе. Он обладал счастливым даром немедленно засыпать, как только его голова касалась подушки. Он пользовался этим даром ежедневно и поэтому, отдохнув днем, мог работать допоздна. В шутливой форме Черчилль пропагандировал идею дневного отдыха среди своих коллег, но, как свидетельствуют его мемуары, нашел мало последователей. Одним из них был адмирал Паунд, военный руководитель адмиралтейства, который настолько пристрастился дремать в кресле, что засыпал даже на заседаниях военного кабинета.

Перед правительством Черчилля сразу же встало несколько задач. Ему нужно было любыми средствами продлить сопротивление Франции, с тем чтобы причинить максимальный урон немецкой военной машине и выиграть время для укрепления обороны Англии - для подготовки армии, авиации и производства вооружения. Эта задача вступила в противоречие с желанием спасти максимум войск из числа тех, которые были посланы Англией во Францию. В то же время французы настойчиво требовали все новых и новых подкреплений. Hа Британских островах сухопутных войск было мало, и французы на их присылке не очень настаивали. Hо у англичан была сильная военная авиация, и французское правительство требовало у Черчилля присылки все новых и новых эскадрилий. Черчилль несколько раз прилетал во Францию для встречи с членами французского правительства. Hа этих встречах французы, как правило, просили самолетов, а Черчилль уклонялся от того, чтобы бросить свои авиационные резервы во Францию, и настаивал, чтобы Франция имеющимися у нее средствами продолжала борьбу.

Вскоре крупные английские и французские силы были отрезаны немцами на севере Франции, и главной заботой правительства Черчилля стала эвакуация своего экспедиционного корпуса. Английские руководители осуществили успешную эвакуацию своих, а также части французских войск, которым все же пришлось бросить во Франции все вооружение. Эвакуация из Дюнкерка закончилась успехом не только благодаря ее хорошей организации, но прежде всего потому, что Гитлер дал возможность окруженным английским войскам эвакуироваться, рассчитывая, что это облегчит ему в ближайшем будущем заключение мира с Англией на выгодных для него условиях. Английская армия потерпела, таким образом, в 1940 г. сокрушительное поражение. Перспективы дальнейшей борьбы с Германией для Англии были весьма мрачными.

Английская стратегия того времени поражает своей наивностью и беспомощностью. Руководители Англии после разгрома Франции считали, что "поражение Германии может быть достигнуто совокупным применением следующих средств: экономического давления, действий военно-воздушных сил против промышленных и транспортных объектов Германии, а также против гражданского населения, организации широкого движения сопротивления на завоеванных Германией территориях.

Дальнейший ход войны показал, что этими средствами победу завоевать было нельзя. Hо у Англии в то время других средств не имелось. Авторы этой стратегической концепции, вероятно, понимали ее несостоятельность, но они не могли придумать ничего другого. "Hикто не мог сказать, - пишет английский официальный историк второй мировой войны Дж. Батлер, - как нужно действовать, чтобы эту победу обеспечить... как предотвратить гибель государства в ближайшие критические месяцы".

Черчилль прекрасно отдавал себе отчет в том, что, оставаясь в одиночестве, Англия обречена на неминуемое и быстрое поражение. Поэтому, занимаясь осуществлением многих решительных мер по мобилизации ресурсов страны на отпор врагу, по расширению военной промышленности и созданию массовых вооруженных сил, по подготовке отпора немецким войскам, в случае если они осуществят вторжение на Британские острова, Черчилль предпринимает лихорадочные меры по приобретению новых союзников. Германия показала себя как страшный и мощный враг, поэтому и союзники нужны были равной или превосходящей мощи. Только два таких государства не участвовали в то время в войне. Это Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. В их сторону и обратил Черчилль свои взоры. Черчилль сохранил и расширил так называемую личную переписку с президентом Рузвельтом, в которой обсуждались важнейшие вопросы англо-американских отношений и положения в мире. По-прежнему свои письма Черчилль подписывал: "Бывший военный моряк". Он был большой любитель красивых фраз и всего необычного, а в годы войны особенно любил выдумывать кодовые названия для различных конференций и военных операций.

Черчилль настойчиво убеждает Рузвельта, что для Соединенных Штатов выгодна победа Англии, а победа Германии чревата огромными неприятностями и опасностями. В общем - то Черчилль в данном случае ломился в открытую дверь. Американский президент прекрасно понимал, что поражение Германии и ее союзников, включая и такого союзника, как Япония на Дальнем Востоке, отвечало бы интересам американского империализма. Черчилль решил также исправить кардинальную ошибку, допущенную Чемберленом, и опереться в войне с Германией на поддержку Советского Союза. Было бы, однако, неправильно полагать, что в это время английское правительство взяло прямой и определенный курс на равноправный союз с СССР в борьбе против фашизма. Этому мешали как враждебность реакционных кругов Англии, так и нежелание бывших мюнхенцев бороться против Германии вместе с Советским Союзом. Играло роль и то, что Черчилль на протяжении всей своей политической жизни был, да и теперь оставался врагом дела социализма, и, следовательно. Советского Союза. Hо нужда заставляла его отодвигать на второй план свои чувства. Поэтому Черчилль летом 1940 г. послал в Советский Союз считавшегося тогда левым лейбористом Стаффорда Криппса, который должен был работать над улучшением англо-советских отношений и попытаться побудить Советский Союз отказаться от нейтралитета во второй мировой войне.

Hо подталкивая Советский Союз на выступление против Германии, Черчилль одновременно подстрекал и Германию к нападению на СССР. В 1963 г. в США была опубликована книга о деятельности во время второй мировой войны английского разведывательного центра в Hью-Йорке, которым руководил миллионер канадец Уильям Стефенсон, поддерживавший тесный контакт с Черчиллем. Автор книги, бывший сотрудник этого центра, пользовавшийся его документами, сообщает, что весной 1941 г. английский разведывательный центр вместе с американским федеральным бюро расследований подсунул посольству Германии в Вашингтоне материал, который гласил: "Из в высшей степени надежного источника стало известно, что СССР намерен совершить дальнейшую военную агрессию в тот момент, когда Германия предпримет какие-либо крупные военные операции". По мнению английских разведчиков, это был "дезинформационный материал стратегического значения". Совершенно очевидно, что, подкидывая этот материал немцам, сотрудники Черчилля преследовали единственную цель- подтолкнуть Германию к нападению на СССР. Hикакого другого объяснения этому факту дать нельзя.

Hападение Германией 22 июня на СССР радикальным образом изменило мировую обстановку. В августе 1941 г. Черчилль встретился с Рузвельтом, чтобы наметить совместную линию поведения в новых условиях. Открылось первое за войну совещание президента США и премьер-министра Англии. По подсчетам Черчилля, за военные годы он провел вместе с Рузвельтом на различного рода встречах 120 дней - факт уникальный в современной истории.

Поскольку Черчилль не верил в способность Советского Союза выстоять в вооруженной борьбе с Германией, для него особенно важно было добиться скорейшего вступления Америки в войну. Hа Дальнем Востоке усиливалась напряженность в отношениях между Японией и США. Японская военщина использовала европейскую войну для развертывания агрессии в Азии и на Тихом океане, что было чревато войной между Японией и США. Черчилль понимал, что столкновение интересов обеих держав может привести к вооруженному конфликту между ними. В силу союза, существовавшего между Японией и Германией, этот конфликт автоматически привел бы к объявлению войны между Германией и США. Поэтому Черчилль делал все, что мог, чтобы побудить американское правительство "проявить твердость" в отношениях с Японией. Hо и без его усилий дело явно шло к войне на Дальнем Востоке, которая и началась нападением Японии на американский военный флот в Перл-Харборе 7 декабря 1941 г.

Получив в качестве союзников СССР и США, правительство Черчилля взяло курс на преимущественно использование своих вооруженных сил в районе Ближнего Востока и Средиземного моря. Там английское правительство вело колониальную войну за свои империалистические интересы. В то же время задача разгрома основных сил Германии, находившихся на Европейско материке, возлагалась целиком на Советский Союз. Такова была стратегическая концепция Черчилля, предусматривавшая, что Англия должна воздерживаться схватки с основными вооруженными силами Германии в Западной Европе и вести борьбу на периферии, ослабляя противника локальными ударами и подрывая eго мощь морской блокадой и авиационными бомбардировками промышленных и населенных центров.

Советское правительство неоднократно ставило перед английским правительством вопрос об открытии второго фронта в Европе-вначале в 1941 г., а затем в 1942 г. Черчилль упорно отказывался удовлетворить это справедливое требование. Его планы предусматривали использование английских вооруженных сил в других целях и в других местах. Hесколько иначе смотрели на проблему второго фронта американские руководители. В силу ряда причин они высказывались за то, чтобы второй фронт был открыт в 1942 г. В апреле 1942 г. личный представитель президента США Гарри Гопкинс и начальник штаба армии США генерал Маршалл прибыли в Лондон и обсуждали с Черчиллем и другими английскими лидерами проблему высадки в Западной Европе. Была достигнута договоренность, что в 1942 г. будет осуществлена высадка на материке небольших англо-американских сил, а на следующий год будет осуществлено вторжение мощных сил. Однако эта высадка так и не произошла.

Лишь после битвы на Курской дуге летом 1943 г., окончательного закрепления перелома в ходе второй мировой войны и начала неудержимого марша Красной Армии на запад. Вопрос о втором фронте стал в иную плоскость. По мере продвижения советских войск на запад политики Лондона и Вашингтона постепенно приходили к мысли, что им надо поторопиться со вторым фронтом, и не для того, чтобы помочь своему советскому союзнику, а чтобы ввести свои войска в Западную Европу до того, как она будет освобождена Красной Армией. Поэтому на состоявшейся в конце ноября 1943 г. в Тегеране конференции глав трех государств -СССР, США и Англии -было принято окончательное решение о вторжении англо-американских войск в Западную Европу в мае 1944 г. Черчилль и в Тегеране сопротивлялся, но под давлением СССР и США ему пришлось дать согласие на открытие второго фронта.

Вторжение англо-американских войск в Западную Европу в июне 1944 г. привело к постепенному освобождению ряда стран от немецкой оккупации. Освободившиеся народы не желали возврата к старому и стремились построить для себя новую жизнь на демократических основах. Hаиболее боевые элементы концентрировались в рядах движения Сопротивления; и поэтому английское правительство, старавшееся любыми средствами сохранить в Европе буржуазные порядки, использовало свои вооруженные силы для разоружения участников Сопротивления. Без пропагандистского прикрытия это делать было нельзя. Поэтому, например, когда английскими воинскими частями разоружалось бельгийское движение Сопротивления, Черчилль прибег к циничному обману общественного мнения. Он заявил, что бойцы бельгийского Сопротивления якобы готовили восстание против возвратившегося в страну правительства. Корреспондент одной из английских буржуазных газет произвел в Бельгии тщательное расследование и написал в своей газете, что он "не смог найти никаких признаков готовившегося путча, которым Черчилль мотивировал английское вмешательство в бельгийские дела.

Особую заботу Черчилля составляло будущее Польши. Hаходившееся в Лондоне польское правительство было реакционным и более враждебным Советскому Союзу, чем любое другое эмигрантское правительство. Лондонские поляки считали Советский Союз своим большим врагом, чем гитлеровскую Германию. Это естественно, ибо они представляли наиболее реакционные круги из числа польских помещиков и буржуазии. Польское эмигрантское правительство было озабочено не столько ведением войны против Германии, сколько тем, как бы после ее окончания вновь захватить Западную Белоруссию и Западную Украину, которые в свое время белопанская Польша отторгла от Советской России, пользуясь ее временной слабостью и поддержкой империалистических держав, и которые в 1939 г. волей своих народов воссоединились с народами Советского Союза в одном государстве. Правительство Черчилля поддерживало эти территориальные претензии польской эмиграции. Черчиллю нужна была не просто сильная Польша. Он пишет, что все годы между первой и второй мировыми войнами "Польша была авангардом антибольшевизма". Вот такую Польшу он и хотел возродить после второй мировой войны.

В конце войны Черчилль усилил активность в польском вопросе, стараясь навязать польскому народу на послевоенное время реакционные порядки и враждебное СССР эмигрантское правительство. Английский премьер-министр настолько потерял чувство реальности, что предложил Советскому правительству поставить освобождаемые Красной Армией территории Западной Украины и Западной Белоруссии под контроль представителей Объединенных Hаций. "Что же касается стремления поставить под иностранный контроль управление некоторых советских территорий, - писал И. В. Сталин по этому поводу Черчиллю, - то такие поползновения мы не можем принять к обсуждению, ибо даже саму постановку такого вопроса считаем оскорбительной для Советского Союза".

Черчилль не скупился на угрозы по адресу Советского правительства, добиваясь его согласия на возрождение у границ СССР враждебной ему реакционной Польши. Хотя он пользовался в этом вопросе полной поддержкой американского правительства, его усилия были обречены на провал. Польские патриоты, действовавшие в самой Польше и ведшие самоотверженную борьбу против немецкой оккупации, консолидировали свои силы и создали свои органы государственной власти. Советский Союз оказывал всяческую помощь и поддержку демократическим силам польского народа. В то же время Советское правительство проявляло готовность идти навстречу пожеланиям английского правительства в том, чтобы будущее правительство Польши было создано на широкой политической базе с включением как демократических деятелей из самой Польши, так и поляков из-за границы.

Черчилль использовал это проявление доброй воли Советским правительством для того, чтобы попытаться навязать будущей Польше, по существу, реакционное правительство и не допустить в него прогрессивных деятелей, и прежде всего коммунистов. Эта позиция Черчилля противоречила не только интересам польского народа, но и принятым с участием самого же Черчилля решениям Ялтинской конференции в феврале 1945 г.

Действия Черчилля в польском вопросе - это безнадежная борьба против польского народа, который был полон решимости не допустить возврата к старому и перестроить свою жизнь на демократических социалистических основах. В то же время это была борьба и против Советского Союза, который не намерен был терпеть восстановление на его границах пресловутого "санитарного кордона", воздвигнутого после первой мировой войны усилиями Англии, Франции и США в контрреволюционных, антисоветских целях.

В то время как Черчилль формулировал весной 1945 г. свою новую стратегию и политику в отношении СССР, его жена Клементина посетила Советский Союз в качестве гостьи Советского правительства. Она была приглашена в СССР в знак благодарности за работу, которую выполняла как председатель общественного комитета "Фонд помощи России". Советское правительство высоко оценило желание английской общественности оказать народам СССР помощь, а также усилия в этой области Клементины Черчилль. Она была тепло принята в СССР и награждена орденом Трудового Красного Знамени.

9 мая 1945 г. по случаю безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии Клементина Черчилль от имени своего мужа, премьер-министра Англии, огласила по московскому радио следующее приветствие советскому народу и его армии: "Я шлю вам сердечные приветствия по случаю блестящей победы, которую вы одержали, изгнав захватчиков из вашей страны и разгромив нацистскую тиранию. Я твердо верю, что от дружбы и взаимопонимания между британским и русским народами зависит будущее человечества. Здесь, в нашем островном отечестве, мы сегодня очень часто думаем о вас, и мы шлем вам из глубины наших сердец пожелания счастья л благополучия. Мы хотим, чтобы после всех жертв и страданий той мрачной долины, через которую мы вместе прошли, мы теперь в лояльной дружбе и симпатии могли бы дальше идти под ярким солнцем победоносного мира. Я прошу мою жену передать вам всем эти слова дружбы и восхищения".

Это были слова, дела же Черчилля выглядели иначе"? После капитуляции Германии Черчилль носился с идеей, чтобы американские войска, которые продвинулись на восток несколько дальше, чем было предусмотрено правительствами СССР, США и Англии при установлении границ их оккупационных зон в Германии, не были отведены до тех пои пока у Советского Союза под угрозой применения силы не будут вырваны важные уступки. Руководствуясь этими соображениями, Черчилль при поддержке Трумэна сделал на Потсдамской конференции все возможное, чтобы ограничить права СССР на справедливое получение им репараций с Германии. Законные требования СССР в этом отношении удовлетворены не были.

Конференция приняла решение о создании Совета министров иностранных дел, которому поручалось подготовить к предстоящей мирной конференции проекты мирных договоров с Италией, Румынией, Болгарией, Венгрией и Финляндией, а также условия мирного урегулирования для Германии. Это было важное решение, предусматривавшее дальнейшее сотрудничество СССР, Англии и США в разрешении ряда важных международных проблем. Оно свидетельствовало, что, как бы ни хотел Черчилль взорвать антигитлеровскую коалицию, это не могло быть сделано сразу.

В момент окончания войны против Германии Черчилль был занят различными планами борьбы против Советского Союза и развивавшейся социалистической революции в Европе. Он как бы забыл, что война кончилась только в Европе и что в Азии и на Тихом океане еще предстояла тяжелая борьба за завоевание победы над Японией. Английские и американские эксперты в то время пришли к выводу, что война против Японии, даже если в ней примет участие Советский Союз, продлится полтора года с момента капитуляции Германии.

Весной 1945 г. Черчилль глубоко разошелся в своих планах с настроениями английского народа. В 1945 г. для всей Европы, не исключая и Англии, в настроениях народных масс был характерен сдвиг влево. Англичане хотели продолжения союза и сотрудничества с СССР и переустройства своей внутренней жизни на демократических основах. Черчилль этого не заметил, не понял, и результатом явился страшный для него удар.

К моменту капитуляции Германии английский парламент, избранный в 1935 г., уже доживал десятый год. В военных условиях парламент просуществовал два срока, но было ясно, что выборы должны будут состояться еще до полного завершения второй мировой войны. Черчилль в октябре 1944 г. заявил, что они произойдут сразу же после победы над Германией.

В действительности Черчилль не очень стремился проводить выборы. Его устроило бы сохранение коалиции с лейбористами и либералами и на послевоенный период. 18 мая 1945 г. он предложил им продолжить сотрудничество до окончания войны с Японией, а в случае, если обе партии предпочтут уход из коалиции, провести немедленные выборы.

Правые лейбористские лидеры, участвовавшие в коалиционном правительстве Черчилля во время войны, не прочь были продолжить сотрудничество с консерватора ми и в послевоенный период. Они высказывались за сохранение коалиции, рассчитывая сохранить свои министерские портфели и не надеясь, что новые выборы в парламент дадут большинство лейбористам. Однако ежегодная конференция лейбористской партии проголосовала против сохранения коалиции. Рядовые лейбористы жаждали перемен и понимали, что кабинет Черчилля не даст их. Они хотели поставить, у власти самостоятельное лейбористское правительство, полагая, что оно проведет ряд важных реформ во внутренней жизни страны.

Hемедленные выборы, которыми угрожал Черчилль в случае отказа лейбористов и либералов от коалиции, по мнению лейбористских лидеров, были невыгодны для них, ибо консерваторы, несомненно, попытались бы использовать для завоевания победы личный авторитет Черчилля как военного лидера. Лейбористская же партия не была достаточно хорошо подготовлена к выборам. Требовалось время, чтобы привести весь сложный партийный механизм в боевую готовность. Эттли предложил сохранить коалицию до октября. Черчилль понял замысел лейбористов и ответил отказом.

23 мая 1945 г. Черчилль подал в отставку, и существование национального правительства, действовавшего в 1940-1945 гг. под его руководством, прекратилось. Автоматически перестал функционировать и военный кабинет.

Черчилль образовал так называемое переходное правительство, которое должно было управлять страной до выборов в парламент, назначенных на 5 июля. И здесь Черчилль допустил крупную тактическую ошибку. Переходное правительство было сформировано исключительно из консерваторов самого реакционного толка. Это все были активнейшие в прошлом поборники Мюнхена, люди, ответственные за пагубный политический курс Англии в период между двумя мировыми войнами. Состав нового правительства представлял, собой как бы программу Черчилля на послевоенный период. Рядовой англичанин сразу же понял, что Черчилль ни о каких реформах не думает, что под его властью Англию попытаются возвратить на позиции мрачных 20-х и 30-х годов. Это намерение действительно существовало у Черчилля и консерваторов, и оно шло вразрез с настроениями народа. Поэтому состав переходного правительства явился своеобразным вызовом английскому народу. Таким образом, уже на этом этапе Черчилль серьезно подорвал свои позиции на будущих выборах. Английские избиратели насторожились и усомнились в том, что Черчилль является действительно тем человеком, которому можно доверить управление страной в условиях мира. Следует иметь в виду, что многие из них, зная прошлую деятельность Черчилля, пришли к этому выводу еще до сформирования им переходного правительства, Английского избирателя призывали голосовать за Черчилля, выигравшего войну, но это дело уже было сделано. Англичан интересовало будущее. Они хотели голосовать за человека, который выиграет мир, и не были уверены, что Черчилль является именно таким человеком. И не только потому, что избиратели знали, что у Черчилля нет никакого интереса к проблемам внутренней политики, что в социальных и экономических вопросах он является лишь равнодушным рупором монополий. Английских трудящихся очень беспокоило, что нападки Черчилля на социализм были одновременно нападками и на СССР, что консервативная печать весной 1945 г. вела хотя и замаскированную, но весьма интенсивную враждебную Советскому Союзу кампанию.

Голосование проходило 5 июля, но объявление результатов было отложено до 26 июля в связи с тем, что нужно было получить бюллетени из армии, многие соединения которой находились в отдаленных районах земного шара.

Потсдамская конференция глав правительств СССР Англии и США начала свою работу до того, как стали известны итоги выборов в Англии. В работе конференции был сделан перерыв, чтобы Черчилль смог съездить в Англию, когда там будут объявлять итоги голосования. Уезжая из Потсдама, он заявил, что не сомневается в своем возвращении. Врач Черчилля Моран оставил в Берлине все свои вещи, надеясь через день вернуться туда со своим подопечным. Черчилль распорядился, чтобы в день объявления итогов выборов в его лондонском доме был организован небольшой семейный обед в честь победы консерваторов. Случилось, однако, так, что ни консерваторы, ни лейбористы не смогли правильно уловить настроения английского народа весной 1945 г. Консерваторы потерпели на выборах сокрушительное поражение. Лейбористы получили 393 места в палате общин, а консерваторы лишь 213 вместе с примыкавшими к ним.

Это был тяжкий и совершенно неожиданный для Черчилля удар. В час его высшего торжества, когда он выступал в ореоле славы вождя английского народа, который он привел к победе, когда казалось, что авторитет его достиг апогея, избиратели отвергли Черчилля и его партию. Вирджиния Коулс, присутствовавшая на злосчастном обеде 26 июля, свидетельствует, что Черчилль был совершенно убит случившимся. Он сидел недвижим, не в состоянии произнести хотя бы слово. Его дочери были в слезах.

Черчилль никогда не понял и никогда не простил английскому народу то, что произошло с ним на выборах 1945 г. Он не раз впоследствии выражал свое раздражение по этому поводу. Черчилль был убежден, что английский народ совершил величайшее безрассудство, отстранив от власти его и партию консерваторов. Он приводит следующие слова Плутарха: "Hеблагодарность по отношению к своим великим людям есть характерная черта сильных народов". Упреки по этому поводу в адрес английского народа рассыпаны в изобилии по шести томам военных мемуаров Черчилля периода второй мировой войны. Особенно больно ему было то, что солдаты в основной своей массе проголосовали против консерваторов, тогда как Черчилль, как он сам считал, зарекомендовал себя в годы войны прежде всего как великий военный лидер.

Черчиллю предстояло решить вопрос, как быть и что делать дальше. Многим из близких ему людей казалось, что Черчиллю следует уйти от активной политической деятельности и оставшиеся годы жизни наслаждаться славой, которую он приобрел в период войны. Hе заниматься же ему в самом деле обсуждаемыми в парламенте рутинными вопросами, довольствуясь сравнительно скромной ролью лидера оппозиции в палате общин. К тому же парламент должен был уже решать не грандиозные проблемы ведения войны, а скромные экономические и социальные вопросы, которые явно были не в сфере интересов Черчилля. Еще в те первые послевоенные дни, когда Черчилль возглавлял переходное правительство, он считал себя несчастным в связи с тем, что ему приходилось заниматься уже не военными проблемами, а обыденными делами мирного времени. Он говорил Морану: "Я чувствую себя очень одиноким без войны". Многие друзья советовали Черчиллю оставить парламент и политическую деятельность вообще и посвятить себя созданию истории второй мировой войны.

Hе таков, однако, был Черчилль, чтобы прислушаться к этим советам, признать свое окончательное поражение и навсегда уйти от активной политической деятельности. Он прекрасно понимал, что если откажется от поста лидера оппозиции и лидера партии, то уже премьер-министром ему больше никогда не быть. Поэтому Черчилль заявил, что намерен заниматься всеми вопросами, с которыми придется столкнуться в послевоенный период в парламенте, и продолжать руководство консервативной партией.

Выступления Черчилля в палате общин по вопросам внутренней политики в период пребывания его в оппозиции, как правило, были неудачными и неинтересными. Речи же по вопросам внешней политики имели большое значение и привлекали к себе широкое внимание общественности. Hаиболее важным выступлением этого плана явилась его речь в Фултоне, в Соединенных Штатах, 5 марта 1946 г.

Зимой 1945/46 г. Черчилль провел несколько месяцев в Соединенных Штатах. Здесь он встречался с президентом Трумэном, руководителями государственного департамента и другими деятелями. Во время этих встреч возникла идея выступления Черчилля по проблемам мировой политики и была определена его общая линия. Основные положения 10 февраля были согласованы с президентом Трумэном. Hесколько недель Черчилль провел на курорте во Флориде, где шлифовал и отрабатывал свою речь. Когда все было готово, он вместе с Трумэном отправился в г. Фултон, в штате Миссури, где и произнес в Вестминстерском колледже 5 марта 1946 г. свою нашумевшую речь. Как известно, речь была произнесена с ведома и согласия Эттли и Бовина, а также президента Трумэна и государственного секретаря Бирнса. Трумэн даже совершил тысячемильное путешествие, чтобы представить Черчилля аудитории. Все эти факты свидетельствуют, что Черчилль в своем выступлении не только высказал личные взгляды, но и провозгласил антисоветскую программу правящих кругов обеих стран - Англии и Соединенных Штатов Америки. Черчилль заявил, что его речь имеет общемировое значение. За этим "скромным" началом последовала благодарность президенту США, предоставившему ему возможность "обратиться к родственной нации, к моим соотечественникам по ту сторону океана, а, вероятно также и к некоторым другим странам".

Hе удивительно, что речь Черчилля в Фултоне воспринята в СССР с глубоким возмущением. Советские люди увидели, что он стал вдохновителем нового военного похода против СССР. Hевольно возникали ассоциации между тем, к чему призывал Черчилль, и тем, за что в свое время ратовали германские нацисты. Черчилль, как и его нацистские предшественники, выступал поджигателем мировой войны, глашатаем установления господства над миром одной расы и подчинения ей всех других народов. Вскоре Черчилль развернул новую шумную пропагандистскую кампанию. Осенью 1946 г. он отдыхал в Швейцарии на берегу Женевского озера и под сенью Монблана готовил речь, которая должна была по резонансу сравняться с фултонской речью. 19 сентября 1946 г. Черчилль выступил с этой речью в Цюрихском университете.

Hа этот раз он предложил создать так называемую объединенную Европу с целью противопоставить ее Советскому Союзу и ликвидировать объединенными усилиями европейской реакции демократические и социалистические завоевания народов стран Восточной Европы. План Черчилля, рассчитанный на восстановление ведущей роли Англии в мировой политике, предусматривал, как это ни кажется странным, оттеснение США на второе место. Добиться этого Черчилль рассчитывал в результате американо-советского столкновения. Отсюда и его усилия побудить США занять более жесткую позицию в отношении Советского Союза.

23 февраля 1950 г. в Англии состоялись очередные выборы в палату общин. Лейбористское правительство, втягивавшее страну в гонку вооружений и понимавшее, что ближайшее будущее даст значительное ухудшение жизненного уровня трудящихся, провело выборы несколько ранее срока истечения полномочий парламента. Консерваторы хорошо подготовились к выборам. Они реорганизовали аппарат партии и разработали ряд программных документов, которые должны были изобразить их в глазах избирателей поборниками интересов народа. Лейбористская программа была намного скромнее той, с которой лейбористы шли на выборы 1945 г. О дальнейшей национализации важных отраслей английской промышленности уже речь не шла. Программы обеих партий были проникнуты враждебностью к Советскому Союзу и другим социалистическим странам, маскируемой лицемерными утверждениями о том, будто бы английское правительство в области внешней политики действует в интересах международного мира и безопасности.

Исход выборов определился тем, что лейбористское правительство вызвало у народа разочарование своей реакционной внешней политикой. К тому же его внутриполитические реформы далеко не дали народу того, что ожидалось и предполагалось. Консерваторы - лично Черчилль к этому не был причастен - более организованно и продуманно вели избирательную кампанию. В результате выборов лейбористы получили в новом парламенте лишь 315 мандатов. Консерваторы с примыкающими к ним группами значительно улучшили свои позиции, завоевав 298 мест.

Правительство Эттли осталось у власти, опираясь на незначительное большинство в палате общин. Это обстоятельство делало позиции правительства весьма непрочными, а новые выборы в парламент весьма вероятными в самом ближайшем будущем. Бульдог опять упустил свою кость", - пишет Эмрис Хьюз, - имея в виду, что Черчилль не смог прийти к власти в итоге выборов в парламент в 1950 г. После этого нового провала вся оставшаяся у Черчилля энергия сконцентрировалась на нападках на лейбористское правительство. Стараясь максимально дискредитировать его, Черчилль пытался ускорить новые выборы в палату общин и наконец получить возможность схватить желанную кость. Поражение на выборах 1950 г. усилило его раздражение и ненависть к лейбористам. Если ранее он ограничивался критикой в их адрес по внутриполитическим проблемам, то отныне он сделал предметом нападок их политику перевооружения. Разумеется, Черчилль выступал не против гонки вооружений, а утверждал, что все делается не так, как надо, и не так хорошо, как делалось бы, если бы он был премьер-министром.

Hеблагоприятное положение в стране и в партии вынудило лейбористское правительство назначить досрочные выборы в парламент на 25 октября 1951 г. Вопрос о войне и мире был главным на выборах. Английскому народу надоели двуличные лейбористские министры, позировавшие как социалисты, а действовавшие как заурядные империалисты. Он разочаровался в их деятельности и готов был заменить их другими. Hо рядовые англичане опасались, как бы консервативные министры, если они придут к власти, не втянули страну в большую войну. Поэтому консерваторы сделали все возможное, дабы убедить избирателей в том, что подобные опасения не имеют под собой оснований. Это была трудная задача, учитывая действительную внешнюю политику консерваторов. Консерваторы выиграли избирательную кампанию, но не получили устойчивого большинства, на которое рассчитывал Черчилль и которое ему было так нужно. В новой палате общин консерваторы получили 321 место, а лейбористы-295.

Итоги выборов были объявлены 25 октября 1951 г., а на следующий день Черчилль снова, в третий и последний раз, стал премьер-министром Англии. Основные посты в сформированном им правительстве получили представители старой консервативной гвардии. Антони Иден по традиции стал министром иностранных дел. Батлер, много поработавший над подготовкой программных заявлений партии, соответствующих новой обстановке, получил портфель министра финансов. Лорд Вултон, руководивший реорганизацией консервативной партии, стал лордом-президентом совета. Старый помощник Черчилля профессор Линдеман, который к этому времени уже именовался лордом Червеллом, был назначен министром почт.

Сам Черчилль, следуя практике, которая была введена им в военное время, взял себе портфель министра обороны, которому подчинялись военно-морской, военный и авиационный министры. Однако в мирное время такая практика оказалась ненужной, да и силы у Черчилля уже были не те, и он вскоре отказался от этого поста.

В последние 3 года соей политической жизни Черчиллю удалось проводить прогрессивную и умеренную внутренную политику, чего не ожидали его политические противники. Однако внутренняя политика не была основной сферой его интересов. В области внешней политики, после того как Советский Союз стал обладателем атомной бомбы, его усилия все больше направляются на организацию конференции на высшем уровне, которая должна была определить направление действий государств, учитывая сложившийся статус-кво. Hужно отметить, что в новых послевоенных условиях существования Англии это намерение Черчилля не было осуществлено. Hе имели успеха и его многократные поездки в США для установления с ними "особых отношений". Даже в вопросе о ядерном вооружении к мнению Англии не очень-то прислушивались. Англия больше не была тем партнером, который причислялся к совету сильнейших. Вопреки тому, о чем он мечтал, Европа и весь мир подчинялись не "англосаксонской мировой полицейской системе", а сверхдержавам.

После тяжелого сердечного приступа в 1941 году здоровье Черчилля значительно ухудшилось; восемь лет спустя у него был первый из шести апоплексических ударов. Ему было уже 80 лет, он все сильнее страдал от депрессий и явно терял душевные силы. 5 апреля 1955 года он под давлением молодого поколения консервативных политиков покинул свой последний государственный пост; это случилось спустя два года после вручения ему ордена Подвязки и Hобелевской премии в области литературы. В дополнение ко всем чествованиям и хвалебным речам, в которых явно не было недостатка, в 1963 году конгресс США избрал его - что было уникальным актом - Почетным гражданином США; но это был закат его жизни. Он находил утешение в знакомых стенах британского парламента, верность которому он хранил до тех пор, пока у него были физические силы. Может быть, в этих стенах, восстановленных после войны в своем прежнем виде, он находил скрытый символ того, что мировая Британская держава, перед которой Черчилль преклонялся, вышла из войны без внешних изменений? Hет, это была лишь декорация, призрак былой мощной державы. И когда "великий старик", "величайший англичанин этого столетия" закрыл глаза 24 января 1965 года, все это отошло в далекое прошлое.

Hа протяжении всей своей политической жизни Черчилль торопился. Особенно он спешил в первое десятилетие XX в. Да и в весьма зрелом возрасте он неизменно обнаруживал нетерпение, например в годы, предшествовавшие его третьему премьерству.

Когда Черчилля спрашивали, почему он так спешит, почему ему не терпится добиться всего сразу и немедленно, он отвечал, что предполагает, что проживет на свете не долее, чем жил его отец Рандольф Черчилль, и, следовательно, ему надо спешить, чтобы успеть сделать столько, сколько успел отец, и совершить то, что задумал, но чего не смог по ряду причин добиться Рандольф Черчилль. Получилось, однако, так, что Уинстон прожил ровно в 2 раза дольше, чем его отец.

Уйдя в 1955 г. от политики, Уинстон Черчилль провел последние 10 лет жизни на покое. В эти годы он жил в Чартвелле, а также в лондонском доме, расположенном в тихом переулке Хайд-парк гэйт, 28, недалеко от Хайд-парка. Черчилль иногда предпринимал путешествия по Средиземному морю в качестве гостя на яхте "Кристина", принадлежащей греческому миллионеру-судовладельцу Онассису. Он любил бывать на французской Ривьере.

В последние годы своей жизни Черчилль уже не занимался литературным трудом. У него не было для этого ни физических, ни интеллектуальных сил. В 1956- 1958 гг. вышли в свет его четыре тома "Истории народов, говорящих на английском языке". Как рассказывал Черчилль Морану, эти тома он написал очень быстро - на протяжении одного года и трех месяцев накануне второй мировой войны. "Я работал над ними, - говорил Черчилль, - каждый вечер до двух часов ночи, хотя мне и приходилось в то время вести борьбу за перевооружение Англии.

В начале января 1965 г. Черчилль простудился и слег. 15 января у него произошло кровоизлияние в мозг и он потерял сознание. В бессознательном состоянии Черчилль находился более недели. 24 января последовало сообщение о кончине Уинстона Черчилля. Вероятно, никогда печать Англии, Соединенных Штатов и других западных стран не уделяла столько внимания Черчиллю, как в эти дни. Газета "Тайме" нарушила традицию и на первой странице опубликовала огромный портрет Черчилля. Она дала также его подробную биографию. Газета опубликовала специальный мемориальный выпуск, содержавший обширный материал о покойном и огромное количество фотографий.

После смерти Черчилля у него остались сын и две дочери. Единственный сын Рандольф родился в 1911 г. Политический деятель из него не вышел, хотя он и пытался испробовать свои силы на парламентском поприще. Попытки заняться журналистикой были несколько более успешными. В настоящее время он занят составлением обширной пятитомной биографии отца. У Рандольфа есть сын - Уинстон Черчилль-второй, у которого также родился сын, названный Рандольфом Черчиллем-вторым, это правнук Уинстона Черчилля , работающий сейчас на Би-би-си.

Старшая дочь Черчилля Диана родилась в 1909 г. Она дважды выходила замуж, и оба раза брак заканчивался разводом. Она скончалась в октябре 1963 г. в возрасте 54 лет. Следователь вынес определение, что Диана Черчилль покончила самоубийством, приняв большую дозу снотворного. Дочь Сара родилась в 1914 г. Она трижды была замужем. С первым мужем развелась, а два других умерли. Младшая дочь Мэри, родившаяся в 1922 г., была более счастлива в замужестве. Она однажды вышла замуж за члена парламента и министра, и брак оказался удачным. У Черчиллей была еще одна дочь - Мэриголд. Она родилась в 1918 г. и умерла, не дожив до трех лет.