- В тот осенний день после озвучания картины "Сцены из семейной жизни" я разговаривала на проходной с ассистенткой режиссера с Киностудии имени Горького - она привезла мне сценарий "Однажды двадцать лет спустя". Мимо бежал молодой человек невысокого роста с перевязанной головой в американской военной куртке. Я взглянула на него - и сердце екнуло. Появилось предчувствие, что этот мужчина войдет в мою жизнь. Предчувствие мелькнуло и исчезло. Поравнявшись с нами, он бросил: "Привет, Марина!" (приятельницу тоже звали Марина). Она нас познакомила. Это и был Андрей Ростоцкий.

  - А что у него было с головой?

  - Я спросить постеснялась, спросила Марина. Оказалось, что его накануне на съемках ударила копытом лошадь. Он подошел к ней сзади, а лошадь с норовом попалась. Рассказав о происшествии, он распрощался и побежал дальше - на "Мосфильм", где у него были какие-то переговоры. И, может, наше знакомство так и осталось бы мимолетным, если бы не звонок той самой ассистентки Марины: "Завтра последний съемочный день картины "Эскадрон гусар летучих". Нужны танцующие актеры. Выручай!" Она буквально умоляла меня. И я согласилась.

  - На массовку? Это после главных-то ролей?

  - Я хотела отказаться, но вспомнила, что Андрей играет там главную роль - Дениса Давыдова. И согласилась... Кроме того, я очень люблю танцевать. В институте по танцу у меня всегда была пятерка. Мне нравилось ловить характер танца. Исполняя кадриль, я представляла себя простой девушкой, танцующей на гулянье после фабричной смены, менуэт - светской дамой в кринолине, парике и под большим слоем пудры. Я придумывала характер и старалась передать дух эпохи, в которой жила и танцевала моя героиня. В "Эскадроне" мне надо было перенестись в начало девятнадцатого века и сыграть молоденькую провинциальную барышню, танцующую вальс на балу с гусарами. И когда я появилась "на балу", Андрей Ростоцкий выбрал меня себе в пару. Мы танцевали вальс. Голова кружилась от счастья. Я влюбилась. Совсем как в романах - с первого взгляда.

  Он был очень хорош собой, уже без бинтов, в гусарском костюме, который ему шел, танцевал легко и изящно. И мне было хорошо и легко с ним в вихре вальса. Он как-то озорно и весело поглядывал на меня голубыми глазами, и я чувствовала, что пропадаю. В перерывах между съемками, хотя рядом и было много его друзей-каскадеров, он не отходил от меня ни на шаг, рассказывал смешные киношные истории и проявил, на мой взгляд, непозволительную вольность: положил мне руку на талию и так прогуливался со мной по студийному коридору.

  - Почему вольность? У тебя была репутация неприступной красавицы?

  - Не то слово. Он был первым мужчиной, кому я позволила себя обнять.

  - А что бывало с другими в подобных ситуациях, ведь на отсутствие поклонников, я думаю, тебе жаловаться тогда не приходилось?

  - Да я и теперь на их отсутствие не жалуюсь. Но сейчас я уже знаю, как вести себя с мужчинами, а тогда... Теперь это, наверное, смешно вспоминать, но тогда я, гордая сибирская девушка, воспитанная на принципе "умри - но не дай поцелуя без любви!", раздавала пощечины направо и налево.

  - Обычно к молоденьким и хорошеньким актрисам имеют обыкновение приставать менее молодые, но уже известные режиссеры и актеры...

  - Таких эпизодов у меня, к счастью, было мало. Однако есть один, за который мне до сих пор неловко. Когда я снималась в "Сценах из семейной жизни", рядом в павильоне Марк Захаров снимал картину "Тот самый Мюнхгаузен", и ко мне в гримерную часто заглядывал один очень известный артист, он там снимался в главной роли - для меня он был звездой! Я была влюблена в него, но только как в артиста. А он однажды, встретив меня вечером у лифта, набросился с поцелуями! Я была страшно возмущена: он не подарил мне букета роз, не встал передо мной на колени и не пообещал любви до гроба! Я влепила ему такую затрещину, что он, пролетев метра три, упал навзничь. Невольным свидетелем этой сцены стал Александр Абдулов. Совершенно ошарашенный увиденным, он со словами "Не приставай к девочке. Пойдем-пойдем" поднял упавшую "звезду" и увел от греха подальше. Сейчас, наверное, это смешно и дико. Но тогда я была такой и, главное, мне казалось, что по-другому никак нельзя.

  - Ты совсем не умела "объясняться" иначе?

  - Действительно не умела. Но, увидев изумление, гнев и беспомощность того актера, поняла, что несколько превысила пределы самообороны.

  - Так бы наше кино совсем без звезд осталось, если бы ты Ростоцкого не встретила?! Вернемся к вашему балу. Как дальше развивались события - после вальса?

  - После вальса мы танцевали мазурку. И со мной все время что-то происходило. Внутренние какие-то изменения...

  - Мазурка оказалась роковой?

  - И первая наша встреча у проходной "Мосфильма", и вальс с мазуркой, и все, что было дальше, стало роковым в моей судьбе.

  - А как закончился тот день?

  - У кинематографистов есть традиция: в первый съемочный день об операторскую камеру разбивается тарелка - на счастье, а в последний день участников съемки обходят с шапкой и все сбрасываются кто сколько может. Эти прощальные посиделки так и называются - "Шапка". И в тот вечер, после съемок, никто не ушел - мы пили шампанское, было очень весело. Андрей неожиданно пригласил меня и ту самую ассистентку Марину, которая нас познакомила, к себе домой. Но мне показалось, что так поздно в гости идти неприлично. Тем не менее меня уговорили. И мы отправились к Андрею.

  - С каким чувством ты перешагнула порог его дома?

  - С благоговением. Для меня это был дом классиков. Я была влюблена в фильм "А зори здесь тихие" Станислава Ростоцкого, отца Андрея. И, конечно, знала по ролям в кино его маму - актрису Нину Меньшикову. Дверь нам открыла Нина Евгеньевна. На плече у нее сидел серый пушистый котенок. Она поздоровалась с нами, а Андрею сказала: "Твой бесенок разбил сегодня две вазы". И опустила котенка на пол. Я чувствовала себя как в музее - в квартире сплошной антиквариат. Нас пригласили к столу, на котором уже красовался шоколадный торт. Отец Андрея достал бутылку виски, и мы отметили последний день съемок и наше знакомство.

  Я сидела и буквально раскрыв рот слушала Станислава Иосифовича. Он замечательный рассказчик. Сейчас я уже не помню, что именно он рассказывал в тот вечер: то ли какие-то фронтовые эпизоды из своей биографии, то ли делился заграничными впечатлениями - он в тот период много ездил, но было очень здорово вот так сидеть в уютном красивом доме в обществе замечательных людей. Мама Андрея, Нина Евгеньевна, с интересом меня рассматривала и угощала чаем. Когда наступило время прощаться, Андрей попросил у меня номер телефона. Он проводил нас до такси. Протянул Марине деньги со словами: "Главное - ее довези!" Мне было приятно.

  Едва переступила порог своей коммуналки (я тогда снимала комнату), зазвонил телефон. Это был Андрей: "Я беспокоился, как вы доехали". - "Все в порядке. Спасибо за прекрасный вечер..." - "Маменька приглашает вас завтра на обед..." - Он все еще был в роли гусара, ему это страшно нравилось. В этом было что-то такое детское, наивное и одновременно напыщенное, высокопарное. Но тогда мне это казалось милой игрой. Мы договорились встретиться завтра у метро "ВДНХ".

  Я опоздала на десять минут. Видимо, на свидания к Андрею Ростоцкому никто никогда не опаздывал, и потому он встретил меня несколько прохладно. Однако отчуждение быстро прошло. Мы медленно шли по аллеям ВДНХ к дому Андрея. Он жил рядом со студией Горького. Андрей выделялся среди толпы, на него с интересом поглядывали девушки. Я рассказывала про свои съемки, он - про свои. Про лошадей, про конников и каскадеров. "Я научу тебя скакать на лошадях! Ты полюбишь их!" И еще он делился своими впечатлениями о зарубежной светской жизни - он побывал в Австралии. Я же тогда могла рассказать разве что о Сибири, где родилась и прожила всю свою жизнь до поступления в институт.

  Дома Нина Евгеньевна поведала про очередную вазу, разбитую котенком Васькой. В это время он штурмовал высоты - уже почти влез на верхушку небольшого кипариса, росшего в глиняном горшке. Этот кипарис удалось вырастить из семян, привезенных из Иерусалима. "Все-таки он - плебей", - отреагировал Андрей. Меня это резануло. Почему-то я сравнила себя с этим котенком Васькой. Я была девушкой из простой провинциальной семьи. Хорошо еще, что дикцию мне в институте выправили. Ведь когда я приехала в Москву, говорила так, как привыкла говорить дома: вместо "ш" звучало "ф". Например, вместо ешь - ефь, вместо мышь - мыфь. И при этом жуткая скороговорка - тысяча слов в минуту. Я и сейчас часто тараторю, но тогда... От этой "тысячи слов в минуту" я на момент встречи с Андреем еще не избавилась. И он пытался меня перевоспитать, привить хорошие манеры. Кстати, что любопытно, во мне очень долго режиссеры видели "голубую героиню", и я буквально боролась за характерные роли. Мне интересна была Марютка из "Сорок первого" - ее я сыграла еще студенткой на сцене ГИТИСа.

  - И в жизни тебя, вероятно, часто принимали за такую барышню и так же часто ошибались?

  - В семью Ростоцких я входила как героиня из фильма "Приходите завтра": очень была похожа на ту самую Фросю. А в отношениях с Андреем - скорее на Марютку.

  - Но отношения развивались плавно: обеды, прогулки, ухаживания, катание на лошадях?..

  - Нет. Плавно - совсем не то слово. Я никогда не жаловалась на недостаток внимания со стороны мужчин, но до этого влюблялась чисто платонически. Ничто не могло сравниться с тем чувством, которое я испытывала теперь. Я чувствовала дрожь в коленках, руки тряслись, когда я видела Андрюшу. Меня накрыло любовным плащом... Но плавному развитию отношений что-то мешало. Что, я пока понять не могла.

  Вскоре после семейного обеда я как-то утром не выдержала и сама позвонила Андрею: "Это я". "Кто я?" - сонным, явно Недовольным тоном спросил Андрей. "Это я..." - робко повторила я, но в ответ услышала короткие гудки - он положил трубку.

  Прошло несколько дней. Мне позвонила его мама и поинтересовалась, куда я пропала. И неожиданно попросила пожить у них в квартире - они с мужем уезжали в Ленинград на несколько дней, а Андрей еще дослуживал в армии, в кавалерийском полку, недалеко от Москвы. Его без проблем отпускали на съемки, в увольнительные, но жить дома все время он, естественно, не мог.

  - И ты согласилась, несмотря на тот неприятный телефонный эпизод? Ведь после него вы с Ростоцким несколько дней не общались?

  - Я влюбилась, очень переживала и, конечно же, обрадовалась звонку его мамы, чувствуя, что это предлог. Я нравилась его родителям, и они одобряли мое появление в их семье. Кроме того, в квартире, где я тогда снимала комнату, шел капитальный ремонт, и Нина Евгеньевна была в курсе. На меня с потолка сыпалась штукатурка, всюду бегали тараканы и еще в придачу ко всем бытовым неприятностям в моих вещах постоянно рылась хозяйка квартиры.

  - И ты переехала к Ростоцким? А как к этому отнесся Андрей?

  - Когда я заикнулась про тот злополучный звонок, Андрей страшно удивился: "А почему же ты не назвалась?" И тема была закрыта. Я жила в большой комнате. Андрей, если оставался дома, ночевал у себя. Спальня родителей пустовала. Буквально на следующий день он пригласил меня на день рождения к своей соседке - они дружили семьями. Квартиры были на одном этаже - дверь в дверь. И мы пошли к Марьяне, ей исполнялось шестнадцать.

  - Как тебя приняли у близких друзей?

  - Прохладно. Как довесок к Андрюше, которого все просто обожали.

  - А Ростоцкий обратил на это внимание?

  - Да, и он всячески подчеркивал, что пришел со мной, как со своей девушкой. Тем более что вечер завершился уже "у нас". Мы сидели на кухне, болтали, пили чай. Было хорошо. И я забыла про ревность именинницы. Андрей ко мне никогда не приставал. Мы только целовались. Он знал, что я - "девушка", и никаких "гусарских" вольностей себе не позволял. Утром он уехал на службу. Пришла домработница, я ее впустила и отправилась на занятия в институт.

  Потом он как-то позвонил и пригласил меня на очередной семейный обед. Я привезла в подарок свежую бруснику и голубику с сахаром, присланные мне из дома. Кстати, обед был необычный: Андрюша все готовил сам. Встретил меня в фартуке - на плите уже что-то жарилось. Он сам все подавал на стол - артистично, с шармом. После обеда мы отправились на какую-то премьеру в Дом кино.

  - Это был ваш первый выход в свет?

  - Да. И Андрюша остался очень доволен результатом - мы были красивой парой. Я понравилась его друзьям, мне делали комплименты. Ко мне подходили мои приятели, я знакомила их с Андреем. А потом была уже моя премьера - фильма "Сцены из семейной жизни".

  - И уже ты, наверное, приглашала Ростоцкого?

  - Конечно. Татьяна Самойлова, представляя меня, сказала: "Запомните имя этой девочки, она очень талантлива". Мне это было необычайно приятно, особенно потому, что это слышал Андрюша. На банкете после премьеры Андрей все шутил: "Смотрите-ка, тихая-тихая, а какую стервозину сыграла?!" Ему понравилась роль. И моя популярность. Потом мы еще несколько раз вылезали в Дом кино, но что смотрели - не помню, я смотрела только на него... Андрей все время уезжал, и я тяжело переживала наши разлуки, хотя еще никаких объяснений между нами не было.

  - По логике он должен был сделать тебе предложение...

  - Он его и сделал. Это было перед самым Новым годом. Андрей провожал меня домой. От метро мы шли минут пятнадцать пешком. Он молчал-молчал, потом вдруг спрашивает: "Можно я зайду к тебе?" Я отвечаю: "Там ремонт. Не хочу, чтобы ты приходил в такой дом". И он внезапно делает мне предложение: "Выходи за меня замуж..." И около подъезда меня поцеловал... Я столько раз представляла себе, как это будет, а объяснение получилось очень прозаическим... Без сумасшедших поступков. Даже без роз. И я задала, наверное, странный вопрос: "А ты хоть любишь меня?" Он ответил: "Да". Конечно же, я согласилась выйти за него замуж.

  Пришла домой и рухнула без чувств на постель. Из этого состояния меня вывел телефонный звонок. Это был Ростоцкий-старший: "Как ты там? Как себя чувствуешь? Мы вот с Вячеславом Васильевичем Тихоновым в бридж играем. Он тебе привет шлет. Да, Андрюша что-то хочет тебе сказать". Андрей был краток "Малыш, я тебя целую. До встречи". Он опять уезжал на съемки. А я стала готовиться к свадьбе...

  Купила в ГУМе английский панбархат. Долго выбирала себе фасон в польских журналах мод - хотела сшить свадебное платье непременно сама. Мне мама как раз на день рождения подарила швейную машинку "Чайка". Свадьба в моем воображении рисовалась так: фата, белое платье, кортеж автомобилей, ресторан...

  - А что же было на самом деле?

  - Ничего похожего. С моей стороны была только мама, хотя я и просила ее не приезжать. Она приехала в каком-то облезлом пальто, растерянная, бедная, наивная. Да еще привезла с собой моего сводного десятилетнего брата, который совсем не умел себя вести: во время застолья умудрился съесть абсолютно все пирожки. Не знаю, насколько я вписывалась в семейство Ростоцких - тогда мне трудно было об этом судить, но того, что мои родственники были совершенно чужими в этом элитарном доме, я не могла не видеть. Дело, конечно, не в пирожках... Что касается свадебного наряда, то Нина Евгеньевна купила мне платье сама. Платье было дорогое, красивое, с вышивкой. Но не белое. К платью она подобрала сумочку-кофр. О фате и речи быть не могло. Конечно, я была счастлива, но было обидно - мне хотелось безумного счастья! А я все время натыкалась на глухую стену. Мое мнение мало кого интересовало. Все считали своим долгом воспитывать меня. Накануне свадьбы, ночью, мать плакала и причитала: "Как, дочка, у тебя жизнь-то сложится?"

  Я выходила замуж на всю жизнь. И удивилась, когда Андрея покоробило в загсе - мне автоматически поменяли фамилию в паспорте: была Яковлева - стала Ростоцкая. Андрей почему-то не хотел этого, мотивируя тем, что маменька вот не меняла фамилию, и хорошо. Праздновали дома у Ростоцких. Застолье было душевным, но недолгим. Наконец мы остались в квартире одни. Андрей зажег свечи. Играла музыка. Он подхватил меня на руки и понес в спальню... Был очень нежен. Потом он признался мне: "Наверное, каждый мужчина в первую брачную ночь был бы счастлив услышать такой крик своей молодой жены..."

  - И в доме воцарилось счастье?!

  - Он был счастлив, или так мне казалось, я же просто сгорала от безумной любви. Я любила его руки, его глаза, его лоб. Я любила его всего и хотела быть рядом с ним двадцать четыре часа в сутки. И очень тяжело переносила разлуки, а вся наша жизнь состояла из разлук. То его съемки, то мои. Я просто сходила с ума.

  - А он? Тоже тяжело переживал ваши частые разлуки?

  - Мне как раз не хватало в нем того огненного накала страстей, который испытывала я. У него бывали лишь порывы. Я пыталась понять его. И, наверное, оправдать. До поры.

  - Что ты имеешь в виду?

  - До того как Андрей сделал мне предложение, еще когда он был в армии, его мама попросила меня привезти ей какое-то лекарство. Я понимала, что это предлог поговорить со мной. От Нины Евгеньевны я узнала, что у Андрюши до меня была какая-то женщина, они познакомились на съемках года три назад, когда ему было всего девятнадцать, а ей двадцать восемь. Что она родила, но его этот ребенок или нет - неизвестно. Сейчас девочке два года, и эта женщина подает на алименты. Она добавила, что рассказывает мне об этом, чтобы я все знала, но ни о чем не спрашивала у Андрюши - он и так очень переживает. И мы никогда с ним об этом не говорили. Но - к его чести - он всегда платил алименты со всех своих гонораров.

  - То есть эта женщина, после того как вы поженились, не исчезла из его жизни?

  - Был один эпизод. За день до Нового года мне позвонила Нина Евгеньевна и пригласила встречать праздник у них дома - всем вместе. Она предупредила: "Завтра Андрюша с отцом собираются на рынок за арбузом и заедут за тобой на машине". Я бросилась искать подарки, купила в Детском мире бегемота: у Ростоцкого-старшего их целая коллекция. Когда они заехали за мной, я еще дошивала новое платье. Настроение было прекрасное. Дома нас уже ждал накрытый стол с жареным поросенком. Гостей пришло совсем немного - только близкие друзья. Под елкой лежали подарки, пробило двенадцать - и все бросились поздравлять друг друга. Мне подарили чудесные серебряные колечки, Станислав Иосифович привез их из Индии. А Андрюша подарил мне стек для лошади. Он его сделал сам из тонких кожаных ремешков. К нему была приложена записка: "Мане. Для лошади и для мужа".

  Внесли блюдо с грушей по-императорски. Все было очень изысканно. Великосветски. Заглянула соседка Марьяна, мы достали томик Цветаевой, стали гадать. Вдруг телефонный звонок - и Андрюша исчезает. Проходит какое-то время, я иду его искать. В комнатах его нет, дверь на кухню закрыта. Я открываю и вижу на фоне окна его профиль. Вдруг он поворачивается и очень жестко говорит: "Закрой дверь!" "Ты что, Андрюша?"- Я не сразу понимаю в чем дело. "Закрой дверь!" - повторяет он. У меня слезы хлынули из глаз, тушь капала на новое белое платье. Я бросилась в ванную. Меня утешала Нина Евгеньевна, она объяснила, что это та самая женщина. Под утро он пошел меня провожать. Соседка Марьяна со своей подружкой увязались с нами. Мир был восстановлен. Но на меня что-то нашло: я стала громко, вызывающе хохотать, упала в снег, мне хотелось быть плохой. Андрей поднял меня, поцеловал, и все улеглось.

  - А у тебя не возникало сомнений по поводу ваших отношений, ведь существовали та женщина и ребенок?

  - Я очень любила Андрея, почему я должна была от него отказываться? Кстати, когда мы подавали заявление, Андрей добился того, чтобы нас расписали через месяц, а не через три.

  - А его мать к тебе не ревновала?

  - У них очень прочная душевная связь, они всегда понимали друг друга с полуслова. И, конечно, как любой матери, ей трудно было представить, что единственный сын кого-то будет любить сильнее, чем ее. Но она очень умная женщина, с непростой женской судьбой. Она умеет владеть своими чувствами. Медовый месяц был очень счастливым, и я даже как-то не обращала внимания на то, что Андрюша всегда подчеркивает свое превосходство - во всем. Я не умела готовить - он умел. Я была невоспитанной - он, естественно, был воспитан. И так далее. Но на недостаток внимания я пожаловаться не могла. Продолжались его разъезды, но всегда при встрече он мне что-нибудь дарил - это могла быть цепочка, туфли или сумочка. У них было принято такое внимание в семье. Его родителей я тогда называла папой и мамой, всем это нравилось.

  Как-то Андрей привез мне кольцо - серебряное с жемчугом. По поверью, жемчуг - к слезам. "Вот ты сидишь все время одна и плачешь, так вот сиди и плачь!" - сказал он. Это кольцо было к моему дню рождения - к первому апреля. "Я не буду носить это кольцо. Мне не нужно таких подарков", - ответила я и разрыдалась. Я безумно его любила и действительно много плакала, когда он уезжал. Моя реакция и мои слезы вывели его мать из себя: "Да если бы он тебе камень смерти подарил, ты должна была его благодарить!"

  Но когда однажды мне пришла телеграмма от него с такими словами: "Люблю. Целую. Обнимаю. Надеюсь и верю. Твой Андрей", мать в лице переменилась. Могло быть сколько угодно женщин, но сердце сына должно принадлежать только ей. В ней была какая-то нерастраченная любовь. Я помню, как она вечерами часто раскладывала пасьянс в ожидании мужа. Она - сильная женщина и, видимо, опираясь на собственный жизненный опыт, мне часто говорила: "Терпи и жди".

  - Но тебе, я так понимаю, не хотелось сидеть и ждать.

  - В первый месяц после свадьбы, когда он был на досъемках картины "Эскадрон гусар летучих", я однажды не выдержала и рванула к нему в Голицыно. Тем более что совсем рядом начинались мои съемки в картине "Корпус генерала Шубникова". Там, кстати, так и снимали: в поле - сабель звон, гусары скачут на лошадях, 1812-й год, а за лесом - танки, взрывы, пехота идет в атаку, 1942-й. Я добиралась на электричке и, переночевав в местной гостинице со своей съемочной группой, утром отправилась на поиски любимого гусара. Стою на автобусной остановке... И вдруг кто-то из танкистов вызвался меня подвезти. Проехали немного, а навстречу нам гусары. Пересадили меня с танка на лошадь. И поскакали к Андрюше. А он нам навстречу - верхом, в черном полушубке, в шапке с хвостом из чернобурки. Снял меня с лошади, расцеловал, а вечером мы сидели у костра. И все переплелось: и огонь костра, и огонь желания, и любовь, и ревность.

  - Почему же ревность?

  - Там у костра сидела актриса Марина Шиманская, его партнерша по фильму. И Андрей вдруг стал кормить ее из своего котелка своей ложкой. Во мне вспыхнула бешеная ревность. Ревность перешла в ярость. Я встала и пошла в лес, меня била истерика. Он побежал за мной, успокоил - и все сгладилось. Ночевали мы в пансионате. И была сумасшедшая ночь любви.

  Утром я отправилась на свои съемки, но в сердце все-таки затаилась ревность. По колено в снегу я должна была вытаскивать раненых с поля боя - простудилась. Приехала домой с ангиной, Андрюша очень трогательно за мной ухаживал, отпаивал отварами.

  - А ревность была только к Шиманской?

  - Тогда да. Правда, часто заходила соседка - то за книжкой, то за солью. Но муж на нее внимания не обращал. Надо сказать, что у меня в то время была заниженная самооценка. Меня пытался как-то поддержать Ростоцкий-отец, говорил мне часто: "Главное - достоинство". Кроме того, мне очень завидовали - такая блестящая партия! А я испытывала необъяснимое чувство одиночества. Рядом не было ни родственников, ни близких подруг. Я часто вставала ночью и пила валерьянку.

  Однажды Андрей вернулся домой, подошел к постели, поставил на кровать ботинок и сказал: "Раздевай меня". Я была в шоке, но подчинилась и стала его раздевать. Я вошла в роль, которую мне навязывали. Андрей считал, что с женщиной нужно обращаться как с лошадью, что ей нужны кнут и пряник, ну не совсем в прямом смысле слова. Он говорил: "Господа любили влить свежую кровь крепостной девки, чтобы сохранить породу". Это была моя роль - крепостной. Я должна была сохранить породу.

  - Андрей хотел ребенка?

  - Мы оба хотели ребенка. Правда, я в течение всего замужества, а Андрей только первое время. Но ничего не получалось. И от этого я тоже сходила с ума.

  - А сколько вы прожили вместе?

  - Полтора года вместе, а еще полтора в браке, но порознь. У нас тогда уже была своя квартира: двухкомнатная на "Бабушкинской", на первом этаже. Я оставалась там. Он приходил, уходил, а я сходила с ума. Я не давала ему развода, мне казалось, что все должно наладиться, я не могла поверить в конец наших отношений.

  - А что-то приближало этот конец?

  - Однажды я искала какой-то телефон в его записной книжке и вдруг увидела странный список: имена, даты, названия картин, в которых он в то время снимался. Имена почему-то были только женские, напротив некоторых значилась еще и профессия - ассистент режиссера, монтажница, костюмер, была даже милиционер из Душанбе, когда он ездил на очередной фестиваль. Была там и Марина Шиманская. Это был донжуанский список Андрея Ростоцкого.

  У меня началась чудовищная истерика, дома была только домработница Полина, она так испугалась, что хотела вызвать "скорую", давала мне валерьянку. Потом, когда я затихла, ушла. Вернулся Андрей. "Что это?" - спросила я и показала ему список. Он побледнел и зло бросил мне: "Не будешь совать нос в мою записную книжку!" И резко вышел из комнаты. Я надеялась: он сейчас вернется и скажет мне, что это все неправда. Но он не промолвил ни слова. И боль ушла внутрь.

  Рано утром я поехала по своим актерским делам в Театр им. Гоголя, а там шла распродажа какого-то дефицита. И по инерции, мало что соображая, покупала ему рубашки, что-то - родителям. Андрюша очень обрадовался подаркам - он решил, что я ищу примирения. Но во мне что-то надломилось. Я понимала, что остаюсь со своей трагедией один на один.

  На следующий день он был необычайно ласков со мной, куда-то исчезла его поучающая, несколько высокомерная интонация. И, поцеловав меня перед уходом, он напомнил, что вечером мы идем в Дом кино. Я спросила его: "Ты меня любишь?" Он ответил: "Да". Через несколько дней он уехал на съемки фильма "Серебряные озера". А меня утвердили сразу на несколько главных ролей. Я выбрала три картины - "Сашку" по Кондратьеву, "Люди на болоте" и "Цыганское счастье". Мне выстроили график, и я тоже вскоре уехала в экспедицию. А чувство отчуждения, как осадок, осталось между нами.

  - А у него ревности по отношению к тебе не было?

  - Меня очень мучили наши отношения, я находилась в постоянном нервном напряжении. На съемках "Цыганского счастья" плавала в ледяной воде Селигера и с чудовищной ангиной угодила в сельскую больницу. Лежала в коридоре, потому что не было мест. Помню, вечером привезли какого-то мужика, он все просил: "Доктор, доктор, не дай помереть". Утром мимо меня провезли его мертвое тело. За мной ухаживала какая-то странная нянечка, больная эпилепсией. Но от нее шло тепло. И как это ни странно, мне там было хорошо. Свободно. А вся болезнь моя была от тоски. Я тосковала по Андрюше несмотря ни на что, чувствовала себя брошенным подзаборным котенком. После больницы мне можно было есть только мягкую пищу. Мы жили в гостинице, где мне там готовить?! Вечером я спустилась в ресторан и заказала себе глазунью. Вдруг за мной бежит режиссер: "Мариночка, тебя муж к телефону". Не застав меня в номере, он позвонил ему. "Так, значит, в ресторане?! А в десять репетиция у него в номере? Ну-ну, спокойной ночи", - процедил он сквозь зубы и положил трубку. Больше он мне в эту экспедицию не звонил.

  - Даже то, что у вас появилась своя квартира, никак не улучшило отношений?

  - Наверное, нет. Нас все так же раздирала работа - съемки и поездки продолжались. Хотя мне очень нравился Андрюша в роли хозяина. Я такого мужчины в своей жизни больше не встречала. Он все умеет делать сам и сразу принялся за обустройство квартиры: шпатлевал, переклеивал обои, что-то приколачивал, сделал сам шкаф на кухне.

  Кстати, в тот самый период был один странный визит в нашу новую квартиру, в которой мы еще не жили. Я приехала с озвучания. На кухне Андрюша с Марьяной пьют пиво. Андрюша говорит мне: "Вот, маменька Марьяну прислала посмотреть наше жилье". Мы сидели за столом и делали вид, что общаемся. Муж был безразличен к ней, меня же она раздражала.

  Потом начался очень тяжелый период - после премьеры "Эскадрона". На премьеру я опоздала- мой самолет из Алма-Аты прилетел ночью. Дома (мы еще жили у родителей) я застала в пять утра шумное застолье, друзья поднимали тосты: "За гениального актера!" Весь день его одолевали звонками журналистки. Он снова, как мальчишка, задрал нос. У него началась настоящая звездная болезнь. Была, правда, одна чудная совместная поездка "Эскадрона" с картинами Студии им. Горького по Сибири. На рынке в Томске Андрей купил мне красивые, страшно дорогие белые оленьи унты. Они до сих пор у меня. Я их очень люблю. Тогда актеров обожали, и на встречах в кинотеатрах публика только что на люстрах не висела. Нас завалили подарками - туески, ложки расписные, тарелки, кувшины, утварь для новой квартиры. Вернулись в Москву - и вся наша идиллия закончилась.

  Как-то позвонила та самая милиционерша из Душанбе. Она прилетела в Москву и непременно хотела увидеть Ростоцкого. Мне ничего не оставалось делать, как везти ее к Андрею на студию. Она была с какой-то невероятной химией на голове, ну как же, летела к самому Ростоцкому! Быстро от нее избавившись, он мне сказал: "Боже, какая вульгарная баба!"

  - Он перестал тебе изменять?

  - Этого я не знала - Андрюша снимался в Питере. От него долго не было звонков. Меня опять утвердили в нескольких картинах, и начались разъезды. Я позвонила ему попрощаться. Он говорил со мной сонно и нехотя. В сердце опять поселилась тоска. Наедине я целовала его рубашки и плакала. А в Новый год загадала три желания: чтобы меня всегда любил Андрюша, чтобы у нас родился ребенок и чтобы у меня были самые лучшие роли в кино.

  Весной мне приснился сон. Я стою в мутной реке. Вдруг из воды поднимается змея. Она смотрит на меня неподвижным взглядом и неожиданно бросается. Я хватаю ее, начинаю душить, руки сводит от напряжения - змея становится теплой и погибает. Я победила. Проснулась и почувствовала, что змея - это соперница. Потом от знакомых на "Ленфильме" узнала, что у мужа в это время был роман с Еленой Кондулайнен.

  Однажды вечером он пришел и сказал, что надо поговорить. "Мы не будем жить вместе. Мы с тобой больше не муж и жена. Устраивай свою жизнь", - сказал он. Я сидела на кухне и смотрела на него совершенно мертвыми глазами. Я безумно его любила, но тут поняла, что это конец. И не могла в это поверить. В каком-то полуобморочном состоянии я произнесла: "Давай не будем торопиться". Он ничего не ответил и ушел. А я так и осталась сидеть на кухне - не рыдала, не плакала. Мне, казалось, я умерла.

  - Но все-таки выжила. Что спасло тебя?

  - Я с головой ушла в работу, благо ее было много. И работа меня вытащила. Последний наш Новый год я встречала одна - в полной депрессии. Зажгла свечи, обложила себя портретами Андрюши и молила Бога, чтобы он ко мне вернулся.

  - А он тебя даже не поздравил?

  - Он пришел накануне и надел мне на шею золотое ожерелье, которое привез из Эфиопии. Потом такое же я видела на Кондулайнен - нас пробовали на одну картину. Меня утвердили, ее - нет. Андрюша переехал жить к родителям, и начался период "ушел-пришел". Он появлялся, чтобы взять какие-то свои вещи, и когда я слышала, как поворачивается ключ в замке, у меня дрожали коленки. Я по-прежнему хотела жить с ним и не хотела разводиться. Как-то он пришел после болезни, выглядел плохо, я предложила: "Поешь?" Я уже научилась готовить. А курица оказалась жесткая, он, откусив, в шутку бросил: "Футболистка". Но курицу доел...

  - Из-за чего же вы все-таки разошлись?

  - Да, наверное, потому, что и в жизни играли в кино. Только в разное: он - в гусара, а я мечтала о страстях, как в "Романсе о влюбленных". Что-то не совпало. Но, думаю, если бы мы встретились чуть попозже, может, все сложилось бы иначе. Тогда, двадцать лет назад, конечно, я не могла себе представить, что, расставшись с Андреем, через несколько лет снова выйду замуж, у меня будет двое сыновей, что сыграю шестьдесят ролей в кино. Что еще будет в моей жизни любовь, но никто не сравнится с Ростоцким. И что мы будем жить в соседних домах, но в разных семьях. Но это сейчас...

  А тогда... Тогда он пришел и попросил меня написать, что я не возражаю против развода. Я написала. Мы развелись. Вскоре он женился на соседке Марьяне.

  А я продолжала его любить...