Выпускница обычной питерской школы поступает в Художественную академию. Готовится не за страх, а за совесть, с учетом прошлогоднего опыта, когда ей не хватило баллов. Надеяться на удачу - дело пустое: одно из испытаний искусством состоит в том, чтобы сходу назвать каждый из десяти изображенных на черно-белых снимках шедевров, начиная от картин и кончая вазами, их авторов и время создания. А еще требуется прилично себя вести. Но что значит "прилично"? В прошлом году одна девица осмелилась ступить на "священную землю" академии в пляжной оранжевой юбке с негритятами по подолу и услышала в ответ на свое "Здравствуйте" твердое "До свидания".

  Академия навеки внушила Ане глубокое уважение, но девушке не хватало воздуха. Представьте, вы входите в холл прекрасного здания на Университетской набережной и, скорее всего, натыкаетесь на некролог: "Скорбим о безвременной кончине в возрасте 95 лет..." А рядом, под колонной, рыдает юное создание... Увы, костяк преподавательского состава очень не молод - последние из могикан, хранители уходящего мира. Через год она сама бросит учебу.

  Академизм - это, конечно, святое, однако... хорошо, что она не только рисует, но и пишет. Прежде чем сорваться в Москву, в Литературный институт, нужно было позаботиться о зимней обуви: благосостояние семьи к тому времени стало плачевным. Еще бы, папа - профессор, мама тоже в науке. По знакомству девушка устроилась торговать книгами на Литейном. В самый последний день, когда сапоги были почти у нее в кармане, всю выручку у "книжников" отобрал рэкет. Ничего не поделаешь, день рождения пахана. Но все это были цветочки - ягодки ожидали девушку в недалеком будущем.

  На первом курсе Литинститута Аня Малышева оставляла смутное впечатление человека не отсюда. Хорошенькая, бледная, немногословная брюнетка. Всегда в черном, с дешевой сигареткой в мундштуке и чашкой кофе. С едва уловимой зловещинкой и густой челкой до бровей. Почему бы и не косить юной поэтессе под Ахматову. Мастер курса бранил Аню за сплошные западные имена в ее творениях и простодушный ответ "непатриотки": да я не нарочно, почему-то я совершенно не могу мыслить Танями и Сашами. Может, завтра у меня получится.

  И как в воду глядела: очень скоро ее воображение начало генерировать наших родных Тань и Саш без счета. А однажды на троллейбусной остановке к ней подошел хмурый тип восточного вида. Сверкнул золотой фиксой и молвил страшным голосом: "Дай закурить". На что Аня, выпустив колечки дыма, односложно ответствовала: "Не дам". Вероятно, в ту секунду из души завтрашней писательницы детективов на мужчину дунуло "полуночью", ибо он поспешил ее оставить, не отвесив даже пару ласковых.

  А через два года внешность и манеры Ани изменились, появились мягкость и какая-то домашняя уютность. Как будто в романы утекло все мрачноватое и жесткое - в то время она писала уже вторую книгу. А может потому, что за это время Аня успела выйти замуж за хорошего человека. Писателя - так уж получилось. Он-то, кстати, и стал невольной причиной детективной истории N 1. Не по порядку, а по значимости, так как этот сюжет им довелось не придумать, а пережить лично. В кратком изложении это выглядит так:

  1993 год. Екатеринбург. Благодатные времена, когда еще можно было заработать неплохие деньги, купив оптом товар и распродав его в розницу Между написанием пьес, чтобы как-то пережить тяжелые времена, Анатолий торгует косметикой. У него своя устоявшаяся клиентура. Но вскоре с кончиной фирмы плавное течение жизни будет нарушено.

  Друзья советуют ему ехать в Эмираты, где можно задешево разжиться продукцией другой, более известной косметической фирмы. Необходимые для этого четыре тысячи долларов он занимает у знакомой. Но покупательниц разорил очередной виток инфляции, и помады с пудрами легли мертвым грузом. Пришлось просить отсрочку у Риты, кредитора. А над ее головой тоже сгущались тучи: женщина вложила деньги в дыни и арбузы, половина из которых сгнила еще в вагонах, а вторая половина - уже на прилавке. В то лето город был завален дарами Средней Азии. Теперь уже она сама задолжала. Отчаявшись, женщина предлагает своему кредитору - мафиози второго ряда - расписку Толика.

  Пока тушь и румяна расхватывали, как горячие пирожки, в Москве они сняли комнату Вырвавшись из бардака общежития, Аня сразу же засела за работу и трудилась не поднимая головы от пишущей машинки. Когда в кошельке оставались последние рубли, она предпочитала не тратиться даже на хлеб, боясь, что сломается машинка и деньги понадобятся на ремонт. А из-под каретки выскакивали не только убийцы и убиенные, но и живые деньги на компьютер, на погашение долга и на... зимние сапоги. Фата-морганой реяли они под четырехметровым потолком бывшего купеческого доходного дома. Аня той поры напоминала... Акакия Акакиевича. Не по красоте, конечно, - по страсти обладания неким неодушевленным предметом, а в ее случае - даже двумя. Сапоги, кстати, вещь тоже очень гоголевская.

  Как раз перед Новым годом они вернули долг. А уже через месяц телефон зазвонил, и знакомый голос поставил Анатолия в известность, что он все еще на крючке: "Я бы и рад тебе простить, парень, но все решает "общак". С тебя еще две тысячи - проценты". Человек на другом конце провода явно начинал входить во вкус. Денег больше не было, скрываться они не могли, "братва" отыгралась бы на оставшейся в Екатеринбурге матери Толика.

  В гнилой февральский день 1994 года Аня сидела в Ленинке и переводила мемуары своего любимого Дирка Богарта. Вдруг ей нестерпимо захотелось позвонить домой, чтобы услышать, как Толик скажет: "Дорогая, тебе лучше не возвращаться сегодня. Эти гады уже выехали и могут прийти с минуты на минуту". Голова кружилась так, что она упала на библиотечной лестнице. Выдуманные криминальные страсти не очень закаляют. Не помня себя, она ворвалась в районное отделение милиции. Светловолосый паренек лет двадцати вдумчиво барабанил на трофейном "Ундервуде". "Банда едет!" - выкрикнула Анна, не переводя дух и не здороваясь. "Что?" - сказал дежурный, медленно оборачиваясь... Принимали ее тепло. Инспектор внимательно выслушал длинную предысторию. В конце задал вопрос по существу:
  - Так я не понял, они уже что - приехали?
  - А надо ли ждать?
  - Как только приедут, звоните - мы пришлем наряд.
  - А если они перережут провода? -Эти слова принадлежали уже не дрожащей за жизнь любимого человека девушке, но автору детективных романов.

  Инспектор задумался. Сам он романов не писал, зато был джентльменом, поэтому домой на новеньком белом "форде" Аню отвез вооруженный до зубов статный молодец - вылитый герой русских сказок. Увидев в дверях живого и здорового Толика, страж порядка, разумеется, обрадовался, хотя и сделал это немножко уставно. Что ж, на сей раз судьба не уготовила ему встречу с очаровательной вдовушкой.

  Тот день был самым ужасным в ее жизни, и если бы тогда ей сказали, что пройдет время, и произошедшее приобретет комический оттенок, она бы сочла это кощунством.

  Идея подключить телефон на прослушивание была отвергнута как требующая времени и денег. "Позвонят -щелкни у аппарата степлером, как будто включилась запись", - сказала Аня, прежде чем отключиться от перенесенного стресса на шестнадцать часов. Эффект от щелчка превзошел все ожидания - связь оборвалась с тем, чтобы больше никогда не возобновиться.

  Замечательная преемственность поколений: когда-то самые отчаянные из наших предков один на один ходили на медведя - сегодня их находчивые потомки с одним только степлером в руках противостоят бандитам.

  Толик - живое опровержение баек о том, что ревность делает невозможным союз работников творческого фронта. Когда их посетил корреспондент "Либерасьон", чтобы взять интервью у Анатолия, последний сделал все, чтобы уйти в тень и привлечь внимание гостя к своему любимому писателю, то есть писательнице. Хотя в то же время Анатолий Ковалев - молодой талантливый писатель, автор остросюжетных книг "Кровавый источник", "Иначе не выжить", "Гробовщик", "Гильотина" и других. И думаете, Аня это не ценит? Ценит. Летом увидело свет ее двенадцатое дитя - посвященный любимому супругу роман "Отравленная жизнь". А до этого она уже написала "Мой муж маньяк?". Спасибо еще, что маньяк с вопросительным знаком. А муж, между тем, невозмутимо спокоен. Тут действует тот же закон психологии, что и у Эмиля Золя в "Приманках": когда срочно понадобились дурнушки, на объявление реагировали только хорошенькие. Приходили и смело клеветали на себя, ибо зеркало уже сказало им всю правду.

  Кто же не знает: чтобы выдавать на-гора захватывающие сюжеты, писателю вовсе необязательно вести бурную жизнь - стоит только пораскинуть воображением. Но бурная жизнь находит некоторых сама. У Ани явный талант притягивать к себе странные ситуации и чудаковатых людей, и ей нет нужды натужно перевоплощаться и фантазировать даже в отношении колоритных бытовых сценок. Сиди себе и пиши чуть ли не под диктовку.

  Памятники - и те ведут себя в ее непосредственной близости довольно странно. Во-первых, они неизменно следуют за ней даже в подмосковном не больно ими напичканном Пушкино. Сначала рядом была заброшенная дача, на которой живал Маяковский. Правда, гипсовый Владимир Владимирович вел себя как и положено памятнику и глядел все на ту же воспетую им в стихах про солнце гору. Помните? "Пригорок Пушкино горбил Акуловой горою". Разве что выглядел поэт больно одиноким и неухоженным. "С наступлением весны покрашу!" - сказала Аня как бывший поэт, бывшая студентка Художественной академии, как действующий гражданин и просто как хорошая девушка. Сказала и вскоре - эх, молодо-зелено - перебралась вместе с мужем на новое место жительства. Отметив с друзьями новоселье, все вышли прошвырнуться по окрестностям и в двух шагах от дома узрели скульптурную группу. Это был памятник Домбровскому - грозному даже по тем временам шефу местного ЧК. И вот пред ними не чуждый ничему человеческому чекист гладил по головке пацаненка-беспризорника. Как бы не так! Когда подошли к памятнику вплотную, обнаружилось, что гранитной рукой дяденька крутил малолетнему правонарушителю гранитное ухо. Другой рукой борец за светлое будущее сжимал маузер. Даже красить такого - и то не захочется. В ту ночь, когда, разобравшись со своими героями, Аня пыталась заснуть, под окнами раздались выстрелы, не зафиксированные впоследствии в сводках милиции. "Наверное, просто выхлопные газы, - попробовала рассуждать логически Аня, - но все-таки очень было похоже на стрельбу".

  Зато раньше, когда семья жила в Китай-городе, их одолевали природные явления. Однажды в полночь в дверь позвонили. "Кто там?" - "Это я, синий туман". Трубы в подвале прорывало часто, и к туману, струящемуся по все этажам, редкие засидевшиеся в центре жильцы привыкли. Но в тот день он был особенно сизым и плотным и скрывал то ли грабителя, то ли маньяка, который не мог отказать себе в удовольствии предварительно попугать своих жертв. Раз пять они всем коммунальным колхозом выходили открывать пустоте деревянную дверь, которая так разбухла, что уже и не открывалась без помощи лома. Разрешилась мистика просто: к двум часам ночи звонок обмотали полиэтиленом, чтобы не смел больше замыкать.

  В таланте и даже в способностях "выскочкам от детектива" отдельные литераторы и нелитераторы отказывают априори. За их брезгливой гримасой - фи! масскульт - частенько кроется обыкновенная зеленая зависть к чужому успеху. И как будто даже не догадываются, что за всем этим стоит каторжный труд. Сроки контракта - они не резиновые. Читатель ждет. Издатель это понимает и популярно объясняет ситуацию тоже понятливому писателю. Чтобы прилично сделать работу в короткий срок, требуется полное погружение в сюжет, а писательские нервы не железные - детектив все же не курс ботаники.

  Однажды глубокой ночью - ночами пишется лучше - она дописывала сцену в Венеции... Зловещая маска по пятам преследовала обезумевшую героиню, кралась за ней вдоль бесконечной стены... В этом месте раздался дикий вопль. Кричал автор. Девушку, которую раньше не могли смутить свирепые Дай-Закурить дядьки, чуть не грохнулась в обморок, потому что муж вышел на кухню попить чайку - не спалось человеку. Роман назывался "Нежное дыхание смерти". А вскоре она сама невольно напугала Анатолия, когда вместо "нужно разделать тушку" сказала "нужно расчленить тело". И это при том, что ее персонажи до подобных ужасов не докатывались. В романе "Отравленная жизнь" ее героиня никак не отыщет в шкафу свой загранпаспорт. Под утро Аня с ужасом обнаружила, что из их родного шкафа паспорт тоже исчез. Хорошо, что супруг открыл ей правду: загранпаспорта у нее отродясь не было. Да и нужен ли он Ане? Картинки французско-эмиратско-итальянской жизни в ее романах и без того получаются достаточно живыми, с привкусом пикантной горечи - мол, "никогда я не был на Босфоре".

  Как бы то ни было, до конца изжить в себе "демоническое" Анне Малышевой не удалось. "Веду, - промежду прочим роняет она недавно, - черный список, в который заношу всех своих недоброжелателей. Вычеркиваю их по одному, как расквитаюсь". Каково? Трудно представить Аню залегшей в канаве с базукой или притаившейся за углом с арбалетом у подъезда недоброжелателя. Скорее всего "страшная месть" осуществляется на страницах книг.