ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МОНАХА АВЕЛЯ

«Что будет, то и сбудется … »

День смерти российской императрицы Екатерины II был назван с удивительной точностью за год до ее кончины. Дата гибели Павла I столь точно была указана еще за четыре года до цареубийства. Сожжение Москвы во время наполеоновского нашествия было напророчено с точным указанием времени еще за десять лет до этого события. Заговор декабристов предречен был за восемь лет до их восстания на Сенатской площади. Имена всех русских царей в их очередности правления вслед за Павлом I; трагическая кончина последнего царя, а вместе с ней конец царствования дома Романовых и вообще российского самодержавия; и даже Первая мировая война с участием в военных действиях танков и самолетов были предсказаны уже в самые первые годы XIX века.

У всех этих предсказаний — один и тот же автор, монах Авель, в миру крестьянин Василий Васильев. Личность инока Авеля до сих пор остается одной из самых задочных и в то же время самых одиозных фигур в русской - истории XVIII—XIX веков. Причем не в истории церковной, что показательно, но в истории дома Романовых.
В первом томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона есть упоминание о пророке: «Авель — монах-предсказатель, родился в 1757 году. Происхождения крестьянского. За свои предсказания дней и часов смерти Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы многократно попадал в тюрьмы, а всего провел в заключении около 20 лет. По приказанию императора Николая I Авель был заточен в Спасо-Ефимьев-ский монастырь, где и умер в 1841 году».

Интересно также и то обстоятельство, что простой монах крестьянского происхождения был удостоен личных аудиенций тремя императорами, последовательно правившими в России в эти годы. Аудиенций, можно полагать, доверительных, без свидетелей.
Его сообщения были столь необычны и зловещи, что всякий раз служили поводом для последующего заточения. Потом, видимо разбирая бумаги предшествовавшего властителя, преемник вызывал к себе Авеля и... История повторялась — снова тюрьма.
Свидетельства о состоявшихся аудиенциях, а также распоряжения о ссылке и заточении бедного предсказателя сохранились в архивах дома Романовых. Некоторые источники упоминают о его «зело престранных пророческих книгах» — рукописных тетрадях, до сих пор в оригинале не найденных.
Вполне естественно, все эти обстоятельства не внесли ясности, но лишь еще более окутали своеобразным туманом загадочности странную и, можно утверждать, страшную личность инока Авеля.

На сегодняшний день известно не так много источников, повествующих о таинственном монахе-прорицателе прежде всего, это две тетради, в которых содержались рукописные сочинения самого инока Авеля,— в первую вошли «Сказание о существе, что есть существо Божие и Божество», «Житие и страдание отца и монаха Авеля»; «Жизнь и житие отца нашего Дада-мия»; «Бытие, книга первая»; вторая озаглавлена «Церковные потребы монаха Авеля», и в ней сокращенно изложена авелевская «Книга бытия»; затем двенадцать писем Авепя графине Прасковье Андреевне Потемкиной и письмо В Ф Ковалеву, управляющему фабрикой П А Потемкиной в Глушкове эти документы, не дошедшие до наших дней, приводятся в малоизвестных публикациях в форме выдержек, размер и тематика которых определялись как издателями, так и мнением цензора, вмешательство которого очень заметай {Многие фрагменты оригинальных документов им удалены), практически полностью переписанных в предъявляемых к «духовной» литературе рамках, а позже и вообще изъятых из читательского обращения, светских и церковных книгохранилищ. Сохранились немногочисленные свидетельства очевидцев — современников Авеля, а также малоизвестные публикации, содержащие материалы следственного дела «О монахе Авеле и написанных им книгах» от 1796 года. Эти последние представляют собой фрагменты допросов Авеля в стенах Тайной экспедиции — организации, занимавшейся в Российской империи политическим сыском (широкому читателю они стали доступны лишь в 1992 году). Известны также очерк М И Семевского «Предсказатель монах Авель» (журнал «Русская старина» за 1875 г, т XII, № 4); «историческое сказание» Петра Николаевича Шабельского-Борка «Вещий инок», изданное в Берлине в 1930 году, материалы, собранные и со ссылкой на устные рассказы изложенные насельником Оптикой пустыни Сергием Нилусом в его книге «На берегу Божьей реки», изданной Свято-Троице-Сергиевой лаврой в 1916 году . К свидетельствам о монахе Авеле также относятся «Воспоминания Федора Петровича Лубяновского» (действительного статского советника, в 1802 году — секретаря министра иностранных дел), опубликованные В № 1—4 за 1872 год журнала П И.Бартенева «Русский архив», который издавался в Москве; очерк «Прорицатель Авель. Новые подлинные сведения о его судьбе», опубликованный в журнале «Русский архив» (книга вторая за 1878 год, здесь цитируется «Дело о крестьянине вотчины Льва Александровича Нарышкина Василье Васильеве, находящемся в Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом названного Авелем, и о сочиненной им книге Начато марта 17-го 1796 г, 67 листов»); «Чтение в императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете» (М , 1863), «Рассказы А П Ермолова», «Записки Льва Николаевича Энгельгардта» (М , I860), очерк Ю Росциуса «Синдром Кассандры, или Земной круг монаха Авеля» (М журн «Вокруг света», 1996); «Предсказание монаха Авеля о державе Российской» («Санкт-Петербургские епархиальные ведомости», вып Ц, часть 1, СПб , 1993) и некоторые другие. Несмотря на все сохранившиеся документы, некоторые места в биографии Авеля остаются пока еще загадочными Со временем они, может быть, прояснятся.

Более всего он питал склонность к таинственным «мудрованиям». Уже с десяти лет Василий стал думать о том, чтобы уйти из дому, поскольку «больше у него было внимания о божестве и о божественной судьбе».
В семнадцать лет Василий женился (со временем у него даже появилось трое сыновей); но так как женили его «против воли», он «...в своем селении жил мало, а всегда шатался по разным городам». Тогда же начал он обучаться грамоте, потом учился плотничной работе, после чего в 19 лет, освоив ремесло, отправился странствовать в «южныя и западныя, а потом в восточныя страны», и бродил он так по Руси целых девять лет, за годы скитаний исходив ее вдоль и поперек Находясь в Херсоне «при строении кораблей», Василий тяжело заболел Во время болезни он дал обет, «ежели его Богу угодно будет исцелить, то он пойдет вечно ему работать в преподобии и правде, почему он и выздоровел, однако ж и после того работал там еще год». Наконец, вернувшись домой, он стал проситься у своих отца с матерью в монастырь. Не получив же разрешения, ушел от них тайно.
Осенью 1785 года Василий появился в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре и смиренно просил настоятеля дозволить ему пожить здесь. Игумен Назарий принял странника приветливо, выделил ему келью. Однако лишь год прожил тот среди братии, а затем отпросился у игумена в «пустынь», в «место уединенное», поселился отшельником неподалеку в скиту, чтобы принять «попустительство искусов великих и превеликих». Скорее всего, именно в этой обители или Валаамской пустыни Василий Васильев и был пострижен в монашество под именем Авель.
Судя по всему, какие-то беспокойные мысли уже тогда смущали его разум — вероятно, ему приходилось испытать какие-то особенные душевные борения. В «Житии и страданиях отца и монаха Авеля», написанном, возможно, им самим или кем-то близко его знавшим, глухо упоминается о бесовских искушениях инока-отшельника в Валаамском скиту, где «множество темных духов нападаше нань». Все соблазны, по его собственному свидетельству, Авель преодолел.
Вот тут-то и начинаются странные события, описание которых, к сожалению, вычеркнуто цензурой из текста «Жития», опубликованного в 1875 году. Однако даже из того, что все-таки было напечатано, можно понять, что в результате странных состояний, некоторые из которых продолжались более суток, Авель ощутил в себе какой-то порыв, мощную эмоцию, которая побудила его к неким особенным действиям. Случилось то, что сам он считал божественным чудом, определившим его судьбу, — «сказа ему безвестная и тайная Господь» о том, что будет впредь всему мирy. Взяли тогда Авеля два неких светлых духа и сказали «Буди ты новый Адам и древний отец и напиши яже видел еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а только избранным моим и только святым моим». И вот, обретя пророческий дар, Авель отправился в новое странствие, чтобы «сказывать и проповедовать тайны Божий и судьбы его». Можно предположить, что дар предсказателя появился у Авеля после перенесенного тяжелого заболевания. Впоследствии все проявления этого дара сопровождались явлениями двух странных существ, которые приняли участие в просвет лении инока. К тому же в исследованиях жизни Авеля — в том в очерке «Прорицатель Авель» — сохранились подробописания явлений и голосов, которые стали его постоянными спутниками. Они-то и позволяли ему давать безукоризненные пророчества.
И снова девять лет, словно по заколдованному кругу, бродил Авель по российским градам и весям, обошел «многая страны и грады с проповедью Слова Божия». Наконец остановился на Волге, в Костромской губернии, в Николо-Бабаевском монастыре. Именно здесь Авель написал первую из созданных им «зело престрашных», пророческих книг (всего их было три, но ни одна из них не дошла до нашего времени, бесследно исчезнув еще в XIX веке). «И написал он в той обители книгу мудрую и премудрую,— говорится в «Житии»,— в ней же написано о царской фамилии». Именно здесь начался тернистый путь «вещего инока», получивший впоследствии продолжение в мистериальных действах «старца» Григория Распутина и апокалиптике Иоанна Кронштадтского.
Зимой 1796 года Авель показал книгу своему собрату по монастырю, монаху Аркадию, а тот донес настоятелю. Проведав о такой дерзостной крамоле и прочитав «удивительное и преудивительное» сочинение чернеца Авеля, настоятель Николо-Бабаевского монастыря, как того и следовало ожидать, всполошился не на шутку и, чтобы снять с себя всякую ответственность, в испуге поскорей отправил книгу и ее сочинителя под конвоем в Кострому, в духовную консисторию. А оттуда его отослали к правящему епархиальному архиерею.
Архиерей — епископ костромской Павел,— также ознакомившись с трудом Авеля, углядел в них ересь. Он весьма озадачился писаниями инока, заточил его и на допросе кричал арестованному: «Сия твоя книга написана под смертною казнию!» По некоторым данным, архиерей Павел расстриг крамольного монаха, чтобы избавить себя от последующих хлопот. И отослал книгу вместе с ее автором в губернское правление — с тем, чтобы в дальнейшем этим делом занимались не церковные, а светские власти.
Сам губернатор изъявил желание встретиться с монахом, что было неудивительно: ведь в книге той содержались «царские имена и царские секреты». В ней сообщалось, в каком году, в каком месяце, в какой день и час и какой смертью умрет царица, «и смерть ей приключится скоропостижная» — и это по крайней мере за год до свершения предсказания.
Об этом эпизоде жизни вещего инока рассказывает в своих воспоминаниях участник Отечественной войны 1812 года генерал Алексей Петрович Ермолов, который в то время находился в Костроме и стал случайным свидетелем его провидческой карьеры: «В то время проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее, Находясь однажды за столом у губернатора Думпа, Авель предсказал день и час кончины императрицы Екатерины с необыной верностью».
По приказу костромского губернатора Авель был заключен в острог, откуда под конвоем предсказателя отправили в Петербург. Здесь он впервые ощутил силу власти. Обер-прокурор Правительствующего Сената генерал А.Н. Самойлов увидел в книге недопустимую крамолу, а прочтя, что предсказывает на следующий год скоропостижную смерть Екатерины II, с «яростью» троекратно ударил инока по лицу и спросил: «Како ты, злая глава, смела писать такие титлы на земного бога?!» Самойлов допытывался у Авеля, кто научил его писать о подобных секретах. Смиренно потупя взор, арестант ответствовал: «Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотвонебо и землю, и вся иже в них. Тот же повелел мне и секреты оставлять...» Обер-прокурор решил, что перед ним простой юродивый, и направил его в Тайную экспедицию.
Допрашивал Авеля преемник шефа Тайной экспедиции, знаменитого Шешковского, Александр Макаров, «Вопрос: Что ты за человек, как тебя зовут, где ты родился, кто у тебя отец, чему обучен, женат или холост и если женат, имеешь ли детей и сколько, где твой отец проживает и чем питается?
Ответ: Крещен в веру греческого исповедания, которую содержа повинуется всем церковным преданиям и общественным положениям; женат, детей трое сыновей; женат против
воли и для того в своем селении жил мало, а всегда шатался по разным городам.
Вопрос: Когда ты говоришь, что женат против воли и хаживал по разным местам, то где именно и в чем ты упражнялся и какое имел пропитание, а домашним — пособие?
Ответ: Когда было еще 10 лет от роду; то и начал мыслить об отсутствии из дому отца своего с тем, чтобы идти куда-либо в пустыню на службу Богу; а притом, слышав во Евангелии Христа Спасителя слово: "аще кто оставит отца своего и матерь, жену и чада и вся имени Моего рода, той сторицею вся приимет и вселится в царствии небесном", внемля сему; вячше начал о том думать и искал случая о исполнении своего намерения. Будучи же 17 лет, тогда отец принудил жениться; а по прошествии несколько тому времени начал обучаться российской грамоте, а потом учился и плотничной работе.
Вопрос: Какой тебе год и откуда был глас и в чем он состоял?
Ответ: Когда был в пустыне Валаамской, во едино время был из воздуха глас, яко боговидцу Моисею пророку и якобы изречено тако: иди и скажи северной царице Екатерине Алексеевне, иди и рцы ей всю истину, еже аз тебе заповедую. Первое скажи ей, егда воцарится сын ее Павел Петрович, тогда будет покорена под ноги его земля турецкая, а сам султан дань станет платить. И еще рцы северной царице Екатерине: царствовать она будет 40 годов.
Вопрос: Для чего внес в книгу свою такие слова, которые касаются Ея Величества и именно, акиби на ню сын восстанет и прочее, и как ты разумел их?
Ответ: На сие ответствую, что восстание есть двоякое: иное делом, а иное словом и мыслию, и утверждаю под смертной казнью, что я восстание в книге своей разумея словом и мыслию; признаюся чистосердечно, что сам сии слова написал потому; что он, т. е. сын, есть человек подобострастен, как и мы...»
Как уточнил в отчете Макаров, по словам Авеля, пророческое видение явилось ему в марте 1778 года, то есть еще за 18 лет до допроса в Тайной экспедиции.
По утверждению вещего монаха, однажды утром, еще затемно, Авель «был вознесен на небо», где ему будто бы открылись две большие книги, содержание которых он впоследствии в своих писаниях лишь пересказывал, «сочинял из видения». И кроме того, начиная с марта 1787 года он стал слышать некий директивный, указующий «глас», который повелевал ему сделать или сказать тому-то то-то или поступить так-то. Таким образом, Авель получал как образную (визуальную), так и словесную (вербальную) информацию. Оба эти способа известны с библейских времен, что видно и из высказываний самого Авеля, который ссылался на библейских персонажей, подобно которым был «вознесен», слышал или видел будущее. В какие бы бедствия это его ни ввергало, Авель послушно и тщательно выполнял все указания «гласа» на протяжении многих десятилетий.
Кроме того, ему было дано видение, что «ожидаемый мессия уже объявился на земле, а именно в русском городе Орле под именем Федора Крикова». Авель поехал в Орел Действительно нашел торговца с этим именем. Они долго беседовали, и Криков назначил Авелю «в этом же году _ встречу в Киеве». Встрече не суждено было состояться, поскольку к этому времени Авеля арестовали, но именно разговор с «мессией» подвиг, видимо, его к паломничеству в Константинополь, куда он и двинулся через Орел, Сумы, Полтаву и Херсон.
Таким образом, монах сформировался как провидец, в силу определенных обстоятельств получив поразительные способности предсказателя, и начал пробовать свои силы на этом поприще, побуждаемый к этому извне.
Следователь Макаров задавал еще много вопросов — в осном, по поводу императрицы и цесаревича; остальные пророчества его не волновали. Очень удивился следователь ответному вопросу Авеля: «Есть ли Бог и есть ли Диавол, и признаются ли они Макаровым?»
''Материалы следствия легли на стол обер-прокурору Правительствующего Сената, и генерал Самойлов доложил о монахе Авеле лично императрице.
Не терпевшая мистицизма Екатерина II, взявшаяся за перо драматурга, чтобы на театральной сцене публично высмеять и «волшебство» графа Калиостро, и мудреные обряды русских масонов, тем не менее решила взглянуть на новоявленто пророка — «кто же такой Авель есть и откуда?»* И вот, наконец, Авель предстал пред светлые очи матушки императрицы. Услышав год и день своей смерти, Екатерина впала в истерику. Результатом этой встречи явился указ: «Поелику в Тайной экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинял из самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблемость и самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ея Императорского Величества и высочайшего Ея Величества дома, в чем и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти по государственным законам заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева, вместо заслуженного ему наказания, посадить в Шлиссельбургскую крепость, вследствие чего и отправить при ордере к тамошнему коменданту полковнику Колюбякину, за присмотром, с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтобы он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурору, хранить в Тайной экспедиции».
И вот 9 марта Авеля привезли в Шлиссельбургскую крепость и разместили на пожизненное заключение в секретной камере № 22. Здесь, в строжайшей изоляции, узник провел десять месяцев и десять дней, пока 5 ноября того же года императрицу нашли без чувств на полу покоя. Государыню поразил удар, и она скончалась на следующий день — 6 ноября 1796 года, в полном соответствии, как утверждают, с записью в книге монаха Авеля.
На трон Российской империи взошел сын Екатерины II — Павел I. Получив по наследству не только корону, но и массу незавершенных дел, он прежде всего занялся секретными документами императорского кабинета.
Новый самодержец сместил обер-прокурора Правительствующего Сената генерала Самойлова, и это место занял князь Александр Борисович Куракин. Пораженный точностью предсказания дня кончины Екатерины II, он лично показал императору «зело престрашную книгу» монаха Авеля, которая находилась в секретных делах. Прочитав ее, Павел I повелел отыскать автора — «столь зрячего провидца». Авеля нашли в Шлиссельбургской крепости и доставили к императору. Тот принял монаха в личных апартаментах, удалив приближенных, и обратился к нему «со страхом и с радостью», прося благословить свое царствование. Император поинтересовался планами Авеля, спросил, чего бы тот хотел в жизни, на что тот ответил: «Ваше величество, всемилостивейший мой благодетель, от юности мое желание быть монахом, еще и служить Богу». В конце разговора Павел I не вытерпел и спросил, как бы по секрету: что ему предстоит в будущем? Достоверно ответ Авеля неизвестен, поскольку его «Житие» об этом умалчивает. Но царь, видимо, остался доволен предсказаниями.
Разговор, имевший место между государем и иноком, стал предметом особого внимания Петра Николаевича Шабельского-Борка — историка, писателя и собирателя древностей, главным образом эпохи царствования Павла I.
После того разговора Павел повелел князю Куракину поселить Авеля в столице, в Александро-Невской лавре, отвести ему келью и доставлять все, что потребуется для нормальной монастырской жизни. Повеление это было исполнено. Здесь, по некоторым свидетельствам, Авель принял постриг (неисключено, что вторично). Однако неугомонный монах лишь год пробыл в лавре, после чего «вечный странник» отправился в Москву, где общался с известными по тем временам грамотеями Матвеем Мудровым и Петром Страховым. Пророчествуя, он собирал деньги для дальнего путешествия. Но вскоре по каким-то причинам передумал странствовать и отправился в понравившийся ему ранее Валаамский монастырь. Здесь по научению «началозлобного» и «мнимоестественного» демона он написал «новую зело престрашную» книгу предсказаний, «подобну первой, еще и важнее». Видимо, на этот раз речь шла об императоре Павле I. И все повторилось.
На этот раз Авель показал свои записи не одному лишь отцу-казначею, а отдал настоятелю монастыря, отцу Назарию. Перепуганный, тот, посовещавшись со старшей братией, отправил Авелеву книгу в Петербург — митрополиту Амвросию. Митрополит Петербургский, в чьем ведении находился Спасо-Преображенский Валаамский монастырь и на стол к которому попала вторая книга «вещего» Авеля, немедленно послал ее в «секретную палату, где совершаются важные секреты и государственные документы», и написал обер-прокурору Святейшего Синода: «Книга от него отобрана и ко мне представлена с найденным в ней листом, писанным русскими литерами, а книга писана языком неизвестным». (Опасаясь последствий, Авель, по всей видимости, зашифровал текст.)
По инстанциям книга достигла императора. Некоторые источники утверждают, что ознакомившись с пророчествами валаамского насельника и усмотрев в них дерзновенное предсказание собственной скорой и трагической кончины, Павел I во гневе отдал приказ о немедленном заточении своего недавнего «любезного собеседника» в каземат Петропавловской крепости. *
-----------------------------------------------------
* Хотя здесь возникает вопрос как Павел смог из книги Авеля узнать о его пророчествах, если она была зашифрована автором. Скорее, на решение монарха об аресте монаха повлияло то, что Авель своими сочинениями нарушил обет неразглашения тайны своих пророчеств, возможно, данный Авелем Павлу I при их личной встрече

Инока вновь привезли в Петербург, и опять ему пришлось свидеться со следователем Макаровым. Увы, правительства меняются, а следователи остаются... Навестил монаха и митрополит Амвросий — очевидно, пытаясь расшифровать содержание новой книги и «понять этого человека». Он отписывал обер-прокурору Святейшего Синода: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть». Последние слова архиерея означают, что «помешанный» его все-таки озадачил.
Из каземата Авель писал Амвросию: «А ныне я имею жевание определиться в еврейский род и научить их познанию Христа Бога и всей нашей православной веры и прошу доложить о том Его Величеству». К несчастью своему, Авель, скорее всего, неосторожно назвал митрополиту дату смерти императора Павла, чем окончательно себя погубил...
Надо сказать, император Павел I с детских лет имел исключительно развитое воображение, верил в предсказания и во сны. На протяжении всей своей сознательной жизни он обращал пристальное внимание на всяческих пророков и мистику вообще. Вследствие всего этого он и окружил предсказания и жизнь Авеля мистическим ореолом. Есть и еще одно любопытное свидетельство о предсказании Авеля императору Павлу. Федор Петрович Лубяновский, в частности, пишет: «Приходит мне на память <...> еще молва об арестанте Авеле, который содержался в Шлиссельбурге за какие-то пророчества. Захотели [император Павел I] говорить с ним; спрашивали его обо многом, из любопытства и о себе. При рассказе об этом разговоре Анне Петровне Лопухиной [фаворитке императора] она с трепетом зарыдала, испуганная и расстроенная». Упомянутые рыдания, скорее всего, были вызваны страхом за любимого человека.
Вероятно, уже в ходе той личной беседы с Павлом Авель открыл императору ужасные подробности его грядущей кончины. Как явствует из дальнейших событий, император придал предсказанию Авеля большое значение,— памятуя, очевидно, о том, что предыдущее его предсказание (о кончине Екатерины II) сбылось с поразительной точностью.
Итак, 26 мая 1800 года Авель, как следует из донесения его следователя, генерала Макарова, был «привезен исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями выманить что-нибудь; нрава неспокойного». С Авеля в это время буквально не спускали глаз, все его действия и слова фиксировались — император повелел пристально наблюдать за иноком.
Между тем время, отмеренное императору Павлу I, истекало. Закончился 1800 год, начался новый, 1801-й. В ночь с 11 на 12 марта он был убит своими приближенными.
После того как Павел I «скоропостижно скончался от удара», который официальная версия требовала считать апоплексическим, на трон вступил его старший сын Александр Павлович.
Авель продолжал находиться в заточении в Петропавловской крепости и провел там десять месяцев и десять дней — столько же, сколько и в Шлиссельбургской крепости.
Следует заметить, что восшедший на престол император Александр I отнесся к пророчествующему «черноризцу» очень настороженно; тем не менее — видимо, не желая более искушать судьбу — в 1802 году выпустил монаха, но не на свободу, а выслал из Петербурга под присмотр в Соловецкий монастырь.
Здесь, на уединенном и диком острове в Белом море, старец Авель на рубеже 1803 года «составил еще третью зело престрашную книгу: в ней же написано, как будет Москва взята и в который год». Он предрек события, в реальной жизни происшедшие десять лет спустя.
И снова история повторилась: книга дошла до императора.
Еще ничто не предвещало военной грозы 1812 года, и Александр I счел это предсказание истинным сумасбродством. Решение его последовало незамедлительно: «Монаха Авеля абие [т. е. тотчас] заключить в Соловецкую тюрьму, и быть ему там дотоле, когда будут его пророчества сомою вещию».
На этот раз заключение оказалось долгим и тяжелым. За десять лет, что он провел в Соловецком монастыре, Авелю довелось много претерпеть. Он «десять раз был под смертию, сто раз приходил в отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах и прочих искусов было отцу Авелю число многочисленное и число бесчисленное...» — повествует «Житие» об этом периоде жизни монаха.
Суровый соловецкий игумен к заключенным относился с беспощадностью. Двое узников умерли от холода, голода и угарного дыма, проникавшего в камеры. Авель пытался заступаться за них, но настоятель в отместку только ужесточил режим.
Нашествие Наполеона и пожар Москвы в 1812 году заставили императора вспомнить о пророчестве Авеля. Он приказал обер-прокурору Святейшего Синода князю Голицыну от своего имени написать в Соловецкий монастырь письмо с требованием «выключить» провидца из числа колодников и «включить» в число братии. К письму была сделана приписка: «Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам Петербург, мы желаем его видеть и с ним нечто поговорить».
Когда французская армия начала отступать, игумен Соловецкого монастыря архимандрит Илларион получил приказ князя А. Н. Голицына: если узник еще жив, не медля прислать его в Петербург. Настоятель, который морил Авеля голодом и вообще обращался с ним плохо, занервничал, опасаясь, что при встрече с императором странный инок может рассказать о творимых в монастыре беспорядках: воровстве, издевательствах и избиениях заключенных, а также о том, что архимандрит собирался уморить Авеля. Он послал князю Голицыну письмо, в котором говорилось: «Ныне отец Авель болен, и не может он к вам быть, а разве что на будущий год
весною...»
Получив такой ответ, Александр I издал именной указ Святейшему Синоду, в котором говорилось, что следует «непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри; при том же, чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами». Такой приказ архимандриту пришлось-таки исполнить.
Итак, 1 июля 1813 года Авель был выпущен из Соловецкого монастыря и вытребован в столицу. В Санкт-Петербурге князь Голицын долго беседовал с ним наедине, «смиренно» вопрошал «прока»-страстотерпца «вся от начала веков и до конца». И хотя после этого Авеля оставили в покое, разговор с Голицыным надолго отбил у него охоту сообщать людям «тайны Божия».
Авеля снабдили деньгами и одеждой. Он поселился в Троице-Сергиевой лавре, где получил благословение архимандрита Амвросия, жил тихо, разговаривать не любил. К нему повадились было ездить московские барыни с вопросами о дочерях да женихах, но Авель отвечал, что он не провидец.
Графиня Прасковья Андреевна Потемкина взяла Авеля под свое покровительство. Хотя монах и для нее отказался быть предсказателем: «Я ныне положился лучше ничего не знать, хотя и знать, да молчать»,— тем не менее, имел на свою патронессу большое влияние. Она советовалась с ним о хозяйственных и семейных делах, снабжала деньгами и всем, что пожелает.
Русская средневековая сатира любила посмеяться над астрологами и прорицателями, изображая, как они, глядя в небо и предсказывая будущее по движению планет, не замечают ямы под собственными ногами и проваливаются в нее. Нечто похожее случилось и с Авелем.
Пророчествуя о событиях государственной важности, он оказался непрозорлив в своих насущных делах. Когда сын графини Потемкиной, Сергей Павлович, поссорившись с матерью, пытался оттягать у нее суконную фабрику, то решил привлечь на свою сторону Авеля — часто приглашал его в свой московский дом, радушно потчевал, терпеливо выслушивал рассуждения о «божественных тайнах» и даже пообещал две тысячи рублей, потребных иноку, видимо, для очередного странствия.
Авель же писал графине о Сергее Павловиче: «Буди к нему чадолюбива и во всякой любви, и призывай к себе, лобзай его и ласкай со всякою простотою...» Однако в конце концов Потемкин в деньгах Авелю отказал. Монах пытался было припугнуть его пророчеством о близком конце света и неминуемой расплате за свои прегрешения, но беспечный богач «вся сия ни во что вменил». Тогда Авель написал его матери: «Я, ваше графское сиятельство, Прасковья Андреевна, советовал тебе помириться с сыном твоим и дать ему родительское благословение, но он ныне оказался ложный и льстивый, неправедный и непослушный и он, я думаю, товарищ развратникам и причастник самых распутных людей». И теперь уже у графини просил провидец вожделенные две тысячи. Да только она очень скоро скончалась, чего Авель, похоже, никак не предвидел...
Однако писать свои книги он не бросил. В одном из писем к той же графине Потемкиной говорится, что сочинил, мол, для нее несколько книг, которые вскоре вышлет: «Оных книг со мною нету, а хранятся в сокровенном месте; оные мои книги удивительные и преудивительные, те мои книги достойны удивления и ужаса, а читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на пресвятую Божию Матерь. Но только читать их должно с великим разумением и с великим понятием».
Однако это уже не были книги пророчеств, поскольку в другом письме Авель сетует: «Я от вас получил недавно два письма и пишете вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет и самого монаха Авеля и держать их в тюрьме или в острогах под крепкими стражами; видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство,— в тюрьмах ли лучше быть или на воле, размысли убо. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах и под неволию. Писано есть: будити мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну и прочая таковая; вот до ч его дошли с своею премудростию и с своим разумом. Итак, ныне положился лучше ничего не знать, а если знать, то молчать».
В письмах графине Потемкиной Авель упоминает, вероятно, им самим иллюстрированную разными таблицами и символами «Книгу бытия», где говорится о возникновении Земли, сотворении мира и человека. Он пишет: «Изображен весь видимый мир и в нем изображена тьма и земля, луна и солнце, звезда и все звезды, и все тверди и прочая таковая. Сей мир величеством тридцать миллионов стадей, окружностию девяносто миллион стадей; земля в нем величеством во всею третию твердь, солнце — со всею вторую твердь, тьма — во всю мету. Земля сотворена из дебелых вещей и в ней и на ней — воды и леса и прочие вещи. Солнце сотворено из самого сущего существа. Такожде и звезды сотворены из чистого самого существа, воздухом не ссужаемы; величина звездам не меньше луны и не меньше тьмы. Луна и тьма сотворены из воздуха, тьма вся темная, а луна один бок темный, а другой светлый...» Авель делит мир на видимый и невидимый. Солнце у него состоит из самого сущего существа — не о ядерной ли энергии идет речь?
В последующие годы Авель вновь отправляется путешествовать — сей «очарованный странник» упорно избегал оседлой монастырской жизни. Он предпочитал бродить по Руси, привлекая к себе заинтересованное внимание и тех, кто видел в нем пророка, и тех, кто считал его шарлатаном.
В своих «Записках» Л. Н. Энгельгардт вспоминал, что Авеля встречали то в Троице-Сергиевой лавре, то в Москве: «...Многие из моих знакомых его видели и с ним говорили; он был человек простой, без малейшего сведения и угрюмый; многие барыни, почитая его святым, ездили к нему, спрашивали о женихах их дочерей; он им отвечал, что он не провидец и что он тогда только предсказывал, когда вдохновением было велено ему что говорить. С 1820 года уже более никто его не видал, и неизвестно, куда он девался».
По версии рассказчика из Оптиной пустыни, уже после 1813 года Авель, «умудренный опытом, и следа по себе не оставил: так и не разыскали пророка...».
Более подробно события последних лет жизни монаха Авеля описаны на страницах журнала «Русская старина»: «Так, в 1817 году [а по версии Н. П. Розанова — в 1823 году], после странствий, Авель по распоряжению императора Александра I был определен в Высотами монастырь под Серпуховом. Здесь он провел несколько лет под строгим присмотром монастырских властей, все высказывания его неукоснительно записывались. Авель, всегда смиренный, терпел долго.
И вдруг, однако, через несколько месяцев после кончины Александра I и воцарения Николая I [а по другим источникам — в июне 1826 года] Авель потихоньку собрал свои вещи и скрылся из монастыря в неизвестном направлении, по некоторым данным — на свою родину в деревню Окулове Тульской губернии».
В письме к своему знакомому он объяснял бегство тем, что его «отец архимандрит ложным указом хотел послать в Петербург к новому государю». То ли опять он не удержался от опасных пророчеств, то ли настоятель хотел избавиться от докучливого чернеца.
Перед бегством из монастыря Авель, правда, пытался найти засгупничества у обер-егермейстера двора Д. Л. Нарышкина. Тот посоветовал иноку подать прошение в Святейший Синод и взыскать с настоятеля штраф «за ложное злословие», поскольку новый император не терпел нарушений дисциплины ни в армии, ни в чиновничьих департаментах, ни в монастырях. Но 27 августа 1826 года вышел Указ Святейшего Синода: по высочайшему повелению Николая I Авеля приказано было изловить и заточить для смирения в суздальский Спасо-Ефимьевский монастырь, служивший в то время тюрьмой для духовных лиц.
Невольно возникает вопрос: что послужило причиной такоуказа? И вообще, чем монах Авель занимался несколько лет, проведенных в Высотском монастыре,— ведь, как известно, ему было свойственно писание книг. По этому поводу Юрий Росциус высказывает гипотезу, согласно которой Авель написал в это время еще одну «зело престрашную» книгу, которая была послана государю. (Эту гипотезу, кстати, более ста лет назад высказал и сотрудник журнала «Ребус», некто Сербов, в своем докладе о монахе Авеле на Первом Всероссийском съезде спиритуалистов).
Тогда возникает вопрос: что же могло быть им предсказано? Восстание декабристов уже произошло в 1825 году. Хотя, кто знает, когда очередное (предполагаемое) творение Авеля было написано и попало к царю? Но это, конечно же, только додомыслы и догадки...
Как видно из нашего, пусть и весьма беглого рассказа о жизни монаха Авеля, многие годы его жизни прошли в монастырских кельях и скитах, за крепостными и тюремными стенами. Режим этих заведений в то время в значительной мере напоминал режим судилищ святого трибунала — инквизиции.
Исследователи жизни предсказателя считают, что последние полтора десятилетия его земного существования, в течение которых он пребывал в Спасо-Ефимьевском монастыре, надежно сокрыты от потомков, и о них фактически ничего неизвестно Ведомо лишь одно: здесь, в келье-затворе, и завершились в феврале 1841 года «житие и страдание» монаха Авеля.
Из «Жития» же явствуют более конкретные факты: «видя у себя паспорт и свободу во все края и области, и потече из Петербурга к югу и востоку и в прочие страны и области. И обошел многая и множество. Был и в Царь-Граде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда же паки возвратился в Российскую землю: и нашел конец и начало, и всему начало и конец; там же и жизнь свою скончал; пожил на земли довольно, до старости лет своих... Жизнь свою скончал месяца генваря, а погребен в феврале. Тако и решился отец наш Авель, Новый страдалец <...> Жил всего время — 83 года и 4 месяца. <...> Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в напастях и тяжестях, в слезах и болезнях, в темницах и затворах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях...» Так заканчивается повествование «Жития и страданий отца и монаха Авеля».
Говоря о последних годах жизни таинственного монаха, уже упомянутый выше сотрудник журнала «Ребус» Сербов замечает: «И вот ворота этой тюрьмы-монастыря отделили остаток дней Авеля от живого мира; но они не могли вполне искоренить в живых памяти о нем. Долг всякому ищущему истину — наш долг — возвратить народу его Авеля, ибо он составляет его достояние и гордость не меньшую, чем любой гений в какой-либо другой области творчества; или хотя бы его французский собрат, знаменитый Нострадамус...»
В конце XIX века «Житие» было напечатано в журнале «Русская старина». Помимо срока жизни самого автора, оно содержало самое важное предсказание неугомонного монаха — дату конца света: «Сей отец Авель родился в северных странах, в московских пределах, в Тульской губернии, деревня Окулово, приход церкви Ильи-пророка, Рождение сего монаха Авеля в лето от Адама семь тысяч и двести шестьдесят и в пять годов, а от Бога Слова — тысяча и семьсот пятьдесят и в семь годов, Зачатия ему было и основание месяца июня и месяца сентября в пятое число; а изображение ему и рождение месяца декабря и марта в самое равноденствие; и дано имя ему, якоже и всем человекам, марта седьмого числа. Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года и четыре месяца; а потом плоть и дух его обновятся, и душа его изобразится яко ангел и яко архангел <...> И воцарится <...> на тысячу годов ..> царство восстанет <...> в то убо бремя воцарятся <...> избранные его и вси святые его. И процарствуют с ним тысячу и пятьдесят годов, и будет в то время по всей земле стадо едино и пастырь в них един <...> И процарствует тако, выше сказано, тысячу и пятьдесят годов; и будет в то вреот Адама восемь тысяч и четыреста годов, потом же мертвые восстанут и живые обновятся; и будет всем решение и всем разделение: которые воскреснут в жизнь вечную и в жизнь бессмертную, а которые предадятся смерти и тлению и в вечную погибель; а прочая о сем в других книгах. А мы и ныне не возвратимся на первое и окончаем жизнь и житие отца Авеля. Его жизнь достойна ужаса и удивления...» Произведя несложные подсчеты, можно узнать, что — по Авелю — в 1842 году на землю должна снизойти божья благодать, и «воцарятся <...> вси избранные его и вси святые его. И процарствуют с ним тысячу и пятьдесят годов, и будет То время по всей земле стадо едино и пастырь в нем един; в же вся благая и вся преблагая...». А в 2892 году наступит Конец Света — «мертвые восстанут и живые обновятся, и будет всем решение и всем разделение: которые воскреснут в жизнь вечную и в жизнь бессмертную, а которые предадятся смерти и тлению и в вечную погибель.. ». Последнюю дату — 2892 год — проверить нам не дано, но первая уже ко времени публикации «Жития» явно снижала репутацию пророка. Ну а точен ли был Авель в других предсказаниях? Может, его прозорливость преувеличена молвой? Что за диво предсказать скорую кончину стареющей и одолеваемой тяжелыми болезнями императрице! Другое дело, если Авель действительно называл точные даты. Но составленные им три крамольные книжки в оригинале до нас не дошли. Видимо, неугомонный пророк так и останется одной из загадок истории. Однако достоверно, что Авель не был исключительным явлением в русской жизни.
В очерке «Тайновидец», написанном на основе материалов Тайной канцелярии, историк Н. И. Костомаров рассказывал, что в середине тридцатых годов XVIII века, во времена Анны Иоанновны, некий Петрунька Вичин, крестьянский сын, на допросах поведал, будто ночью в церкви узрел необычное видение: явился ангел, указывавший на закрытый серебряный гроб, в котором покоилась одна «важная особа». Сначала Петрунька клялся, что имени «особы» ему ангел не открыл, потом под пытками сознался, что это была императрица Анна и что жить ей осталось всего два года. Правда, под конец он изменил показания, заявив, что и видения-то никакого не было, а наклепал он эти небылицы от страха и несносной боли. Тем не менее, за свои предсказания «тайновидец» лишился головы, императрица же Анна Иоанновна благополучно процарствовала еще более пяти лет.
Однако пытливые следователи по делу Петруньки выяснили, что у того был учитель — Акинфий Сычов, считавший себя пророком, по-своему толковавший Священное писание и, как и Авель впоследствии, составлявший какие-то крамольные книги. Сычов был схвачен. К делу приобщили его сочинения, где он предсказывал, что в 1731 году часть света погибнет; «в 1737 году Лжехристос имеет прийти на землю», а «в 1738 и 1739 годах Иисус Христос придет судити живым и мертвым».
Конца света ждали и прежде, и позже. Особенным всплеском пророчеств о скорой вселенской катастрофе отличались, например, восьмидесятые годы XIX века. В 1886 году Н.Яковлева в очерках «Как живется в провинции» сообщала: «Года два-три тому назад в народе упорно держался слух о светопреставлении, сообщались подробности этого переворота, набожные старушки имели сны и видения, начались прорицания <...> слух этот распространился с чрезвычайной быстротой, заразив апокалиптическим настроением вместе с нашим уголком чуть ли не всю Россию, как можно было видеть из сообщаемых газетами известий. Назначался день, час, даже минута, когда светопреставление должно было начаться, и в этом нельзя было разубедить».
Многочисленные прорицатели разных времен считали самым важным установить точную дату конца света. Однако этой проверки на точность никто еще не выдержал...
Теперь будет небезынтересно вернуться к ставшему уже знаменитым разговору императора Павла с Авелем, о котором уже упоминалось выше, и передать слово офицеру русской армии, ветерану Первой мировой войны (принимал он участие и в попытке освобождения царской семьи из екатеринбургсзаточения) Петру Николаевичу Шабельскому-Борку. Находясь в эмиграции, он занимался историческими исследованиями, которые публиковал под псевдонимом Кирибеевич.
Эти труды основывались на собранных им уникальных документах, которые исчезли во время Второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил. Основное внимание он уделял эпохе Павла I. В начале тридцатых годов Шабельский-Борк издал посвященное Авелю историческое сказание «Вещий инок». Приведем фрагменты из этого мистико-романтическосочинения (с сохранением авторских стиля и интонации): «В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего закаказалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.
Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед Ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражалась любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шел широкий сказ. К его келии в АлександроНевской Лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины Его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. Разгневалась тогда Матушка Екатерина, что Авель Ей конец пророчит, и повелела приказать его в ПетроЛовскую крепость бросить. Так и просидел он там до Павла Петровича — мол, не пророчествуй, что не следует, и беды не накликай. И только, как предсказание сбылось, то, на Престол взойдя, освободил его от уз Павел Петрович. Ну, вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле сызнова, Его Величество повелеть соизволил завтра же представить его в Гатчинский дворец, в коем имел тогда пребывание Двор.
Полетели-помчались гонцы Царские. В Лавре, конечно, переполох и суета поднялись. Авеля от молитвы оторвали, в лучшие одежды монашеские облачают. И несет Авеля, инока убогого, Царская тройка, колокольчиками да бубенцами заливаясь, прямо в Гатчину — к самому Павлу Петровичу. Так дело было!
Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович всемилостивейше обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях спасался.
— Честный Отец! — промолвил Император.— О тебе говорят, да и я сам сие вижу, что на тебе явно почиет Благодать Божия. Что скажешь ты о моем царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу, как пред Истинным Богом.
— Эх, Батюшка-Царь! — покачал головой Авель.— Пошто себе печаль предречь меня принуждаешь?
— Говори! Все говори! Ничего не утаивай! Я не боюсь, и ты не бойся такожде.
— Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей задушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо есть в Евангелии: "И враги человеку домашние Его". В Страстную субботу погребут тебя. < ..> Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою. Но народ русский чуткой правдивой душой своей поймет и оценит тебя, и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких над вратами твоего замка, в коем воистину обетование и о царственном роде твоем: "Дому сему подобает святыня Господня в долготу дней".
— О сем ты прав,— волнительно признал Император Павел Петрович.— Девиз сей получил я в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Св. Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский Замок. Вождю Небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь.
А к словам сим Павла Петровича сказать следует пояснительно многим неизвестное.
Странное и чудное видение бысть часовому, у летнего дворца стоявшему. Во дворце том в лето Господне 1754 сентября 20, Павел Петрович родился. А когда снесен дворец был, на том месте замок Михайловский воздвигся. Предстал часовому тому внезапно, в свете славы небесной, Архистратиг Михаил и от видения сего обомлел в трепет часовой, фузулея в руке заходила даже. И веление Архангела было, в честь Его Собор тут воздвигнуть и царю Павлу сие доложить, непременнейше. Особое происшествие по начальству, конечно, дошло, а оно Павлу Петровичу обо всем доносит. Павел же Петрович — "Уже знаю",— ответствует: видать-то до того Ему было все ведомо, а явление часовому вроде повторения было...
— А пошто, Государь, повеление Архистратига Михаила не исполнил в точности? — говорит Его Величеству Авель со смирением.— Ни царя, ни народы не могут менять волю Божию... Зрю в нем преждевременную гробницу твою, благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет... О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трех лютых игах: татарском, польском и грядущем еще — безбожном...
— Что? Святая Русь под игом безбожным? Не быть сему во
гневно нахмурился Император Павел Петрович.— Пустое болтаешь, черноризец...
— А где татары, Ваше Величество? Где поляки? И с игом безбожным тоже будет. О том не печалься, Батюшка-царь: христоубийцы понесут свое...»
(В некоторых перепечатках этого повествования либо ссылна него «цитируется» откровение Авеля о несколько иных «тех лютых игах» — «татарском, польском и грядущем еще »:
«— ..А потом будет безбожный люд скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божий, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господен за отречение России от святого царя. <...> В глазах Авеля вещего горел пророческий огонь нездешней силы».
В этих вариантах далее следует реплика Павла:
«— Что? Святая Русь под игом? Не быть тому вовеки! — гневно нахмурился Император Павел Петрович,— пустое болтаешь, черноризец!
А где татары, Ваше Императорское Величество? Где поляки? И с игом то же будет. О том не печалься, Батюшка-Царь: христоубийцы понесут свое..."
Все же кажется, что «христоубийцами в данном контексте Авель скорее мог назвать «безбожников».
Однако вернемся к «Вещему иноку», к вопросам Павла I и ответам Авеля:
«— Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра?
— Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но невмоготу станет Ему скорбь тайная, и тяжек покажется Венец Царский. Подвиг служения царского заменит он подвигом поста и молитвы. Праведен будет в очах Божиих. Белым иноком в миру будет. Видал я над землей Русской звезду великого Угодника Божия. Горит она, разгорается. Подвижник сей и претворит всю судьбу Александрову...
— А кто наследует Императору Александру?
— Сын твой, Николай.
— Как? У Александра не будет Сына? Тогда Цесаревич Константин...
— Константин царствовать не восхощет, памятуя судьбу твою, и от мора кончину приемлет. Начало же правления сына твоего Николая дракою, бунтом вольтерианским зачнется. Сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая... Лет через сто примерно после того, оскудеет Дом Пресвятой Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится...
— После сына моего Николая на престоле Российском кто будет?
— Царем Освободителем преднареченный твой замысел исполнен будет, крепостным он свободу даст, а после турок побьет и славян тоже освободит от ига неверного. Не простят
бунтари Ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного, в столице верноподданной отщепенскими руками. А на крови Храм воздвигнется...
— Тогда и начнется тобой реченное иго безбожное?
— Нет еще. Царю Освободителю наследует Сын Его, а Твой Правнук, Александр Третий, Миротворец истинный. Славно будет царствование Его. Осадит крамолу окаянную, мир и порядок наведет он. А только недолго царствовать будет.
— Кому передаст он наследие царское?
— Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. Будет иметь разум Христов, долготерпение и чистоту голубиную. О Нем свидетельствует Писание: Псалмы 90, 19 и 20 открыли мне всю судьбу Его: Искупитель будет. Искупит Собой народ свой — Бескровной Жертве подобно. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет он народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война мировая. <...> По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонною друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. И предан будет Праправнук Твой, как некогда Божий на распятие. Многие потомки твои убелят одежду кровию Агнца такожде. Мужик с топором возьмет в безумии власть, но и сам опосля восплачется.
Наступит воистину Казнь Египетская. Кровь и слезы напоят сырую землю, кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огонь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний, власть безбожная. И там гибель, и тут, и бежать некуда. Дым пожаров и пепелища, все живое расседается. Мертвые пустыни кругом. Ни единой души человеческой, ни твари животной. Ни дерева, ни трава не растут даже... Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника. А то ли еще будет! Ангел Господень изливает новые чаши бедствий, чтобы люди в разум пришли. Две войны одна горше другой будут. Новый Батый на Западе поднимет руку. Народ промеж огня и пламени. Но от лица земли не истребится, яко довлеет ему молитва умученного Царя.
— Ужели сие есть кончина Державы Российской и несть не будет спасения? — вопросил Павел Петрович.
— Невозможное человеком, возможно Богу,— ответствовал Авель.— Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения Русского.— И восстанет в изгнании из Дома Твоего Князь Великий, стоящий за сынов народа Своего. Сей будет Избранник Божий, и на Главе Его благословение. Он будет един и всем понятен, Его учует самое сердце Русское. Облик Его будет Державен и Светел, и никтоже речет: "Царь здесь или там", но: "Это Он". Воля народная покорится милости Божией, и Он Сам подтвердит Свое призвание... Имя Его трикратно суждено Истории Российской. Два Тезоименитых уже были на Престоле, но не Царском. Он же воссядет на Царский, как Третий. В Нем спасение и счастье Державы Российской. Пути бы иные сызнова были на русское горе...
И чуть слышно, будто боясь, что тайну подслушают стены Дворца, Авель нарек самое имя. Страха ради темной силы, имя сие да пребудет сокрыто во времени...
— Велика будет потом Россия, сбросив иго безбожное,— предсказал Авель далее.— Вернется к истокам древней жизни своей, ко временам Равноапостольного, уму-разуму научится бедою кровавою. Дымом фимиама и молитв наполнится и процветет аки крин небесный. Великая судьба предназначена ей. Оттого и пострадает она, чтобы очиститься и возжечь свет во откровение языков...
В глазах Авеля горел пророческий огонь, нездешней силы. Вот упал один из закатных лучей солнца, и в диске света прочество его вставало в непреложной истине. Император Павлович поднял голову, и в глазах Его, устремленных вдаль, бы через завесу грядущего, отразились глубокие переживания.
Ты говоришь, что иго безбожное нависнет лет через сто. Прадед мой, Петр Великий, о судьбе рек то же, что и ты. Почитаю и я за благо — о всем, ныне ты предрек мне о потомке моем Николае Втором, предупредить Его, дабы пред ним открылась Книга Судеб. Да пройдет Правнук Свой Крестный путь, Славу страстей и долготерпенья Своего.
Запечатлей же, Преподобный Отец, реченное Тобою. Изложи все письменно. Я же на предсказание Твое наложу Мою печать, и до Праправнука Моего писание Твое будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего. Иди, и молись неустанно в келий своей о мне, роде моем и и нашей Державы.
Однако вещего инока ждала не его отрадная келья, а мрачный каземат Петропавловской Крепости, куда за "смущение душевного покоя Его Величества" он был заточен по приказанию всесильного Санкт-Петербургского Военного Губернатора, вкравшегося в Царское доверие, будущего цареубийцы. О том до последних дней своих так и не ведал Император Павел Петрович, же, вложив представленное писание Авелево в пакет, собственноручно на оном начертать соизволил: "Вскрыть Потомку Нашему в столетний день Моей кончины". Авель освобожден был уже при новом Государе Александре Павловиче, после падения цареубийцы-губернато Его Величество также высказал пожелание видеть веще-инока. Во исполнение таковой Высочайшей воли прибыли за Авелем в Александре-Невскую Лавру. Но от Наместника Лавры, Отца Архимандрита, чины присланные услышали, что оного инока более нет, ибо намедни ушел в неведомо какой монастырь. Так и доложили Его Высочеству, о чем Александр Павлович выразил искреннее сожаление.
Воротясь из Крепости в Лавру, Авель в тот же день предстал пред Отцом Архимандритом-Наместником. Преподав благословение, Отец Архимандрит вопросил Авеля:
— Чего убо хощеши, чадо мое возлюбленное? Авель же отвечал сокрушенно:
— Благослови, Святый Отец, да отыду аз в ин Монастырь от стольного града далече. Несть бо спасения души моей. Да не ввержен буду паки во узилище, егда Царь мя убогого зрети восхощет, ниже реку глагол лжуще, спасения моего ради. Изнемог аз, и да минует мя чаша сия.
— О, искушение велие,— вздохнул Отец Архимандрит.— Не на радость тебе, Авель, дан от Господа дар прозрения, ниже глаголы твои вещие. Смирись под высокую руку Господню, да вознесет тебя в свое время Господь. Гряди убо от греха с Богом. Никто же не ведает, идеже спасавши душу свою.
Так и осталось неведомо, в каком монастыре скончался Авель Вещий земные дни свои, но память о нем народ хранит и доныне. А что в "Предсказании о Державе Российской" написано, не из головы то придумано. Ничего-то в нем ни добавлено ни убавлено, и все до точности сверено, о чем от добрых людей известилися...
11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины Державного Прапрадеда Своего, блаженный памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной Литургии в Петропавловском Соборе у Его Гробницы, Государь Император Николай Александрович в сопровождении Министра Императорского Двора Генерал-Адъютанта барона Фредерикса и других лиц Свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли Своего в Бозе почивающего Предка.
Умилительна была панихида. Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги и простые платки, а гробница Императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство убиенного Царя за потомков Своих и весь народ Русский.
Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет особо чтить память Царя-Мученика и притекать будет к гробнице Его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.
Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочисказание Авеля Вещего о судьбе Своей и России. Он уже знал Свою терновую судьбу, недаром, что родился в день Иова многострадального. Зная, как много ему придется вынести на «державных плечах, знал про близгрядущие кровавые дни, смуту и великие потрясения Государства Российского, сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет покинут, предан и оставлен почти всеми. Но вставала в державной памяти Его другая, отрадная картина. В убогой монашеской келий пред Богосветлым старцем Саровским сидит двоюродный Державный Прадед Его, Александр Благословенный. Перед образами ярко горят лампады и бесчисленные свечи. Среди образов выделяется икона Божия-Матери Умиления. Благодать Божия почивает на келье. Как тогда, легко и отрадно на душе Благословенному Царю... < Тихо, как лесной ручеек, льется пророческая речь Серафима грядущих судьбах русских:
— Будет некогда Царь, который меня прославит, после чего бует великая смута на Руси, много крови потечет за то, что встанут против этого Царя и Его Самодержавия. Ангелы не успевать брать души, все восставшие погибнут.
Еще не был пока прославлен Преподобный Серафим Саровский Синодом уже велись подготовительные к тому работы, и горячее желание Благочестивейшего Государя было близко к осуществлению.
Настало Водосвятие 6-го января 1905 года. Загремел салют с .того берега. И — вдруг близко просвистела картечь, как топором срубило древко церковной хоругви над Царской головой. Но крепкою рукою успевает протодиакон подхватить падающую хоругвь, и могучим голосом запел он: "Спаси, Господи, воля твоя .." Чудо Божие хранило Государя для России. Оглянулся Государь, ни один мускул не дрогнул на Его лице, только в лучистых глазах отразилась бесконечная грусть. Быть может, вспомнились Ему тогда предсказания Серафима и Авеля Вещего, вспомнился и акафист затворника Агапия, прочитанный Ему, как будущему Великомученнику. А поодаль промелькнул на мгновение буддийский отшельник Теракуто. О том же Крестном пути Ему говорил в своей келий и великий подвижник старец Варнава Гефсиманский, предрекая небывалую еще славу Царскому Имени Его».
Возможно, приведенный выше отрывок — плод художественного вымысла автора. Вполне возможно. Однако существует и другое документальное подтверждение гипотезы предсказания монахом Авелем судьбы дома Романовых, а вместе с нею и судьбы всей России: это работа А. Д. Хмелевского «Таинственное в жизни Государя императора Николая II». Читаем:
«Императору Павлу Петровичу монах-прозорливец Авель сделал предсказание о судьбах державы Российской, включительно до праправнука его, каковым и является Император Николай П. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати императора Павла I с его собственноручной надписью: "Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины". Все Государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить волю предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось 100 лет согласно завещанию, Император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и, после панихиды по императору Павлу, вскрыл пакет, откуда и узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!..»
Не исключено, что именно это предсказание повлияло в дальнейшем на безудержное тяготение семьи последнего императора всероссийского Николая II к мистике, пророчествам, личностям типа Григория Распутина.
Бесспорно, в приведенных цитатах есть доля художественного вымысла и украшательства, однако, по воспоминаниям М. Ф. Герингер, обер-камерфрау имератрицы Александры Федоровны, «откровения» Авеля достаточно долго хранились в специальном тайнике в Гатчинском дворце, пока не были явлены 12 марта 1901 года взору императора Николая II. Чтение «предсказаний» произвело на него удручающее впечатление, он стал «задумчив и печален». Но чего было больше в этой «печали» — возмущения беснованием черноризца, глубокой веры в Прочитанное, обычного страха перед неистовым, расстроенным рассудком, непонимания, наконец, нам, увы, не суждено узнать...
Как известно, история повторяется. Так, в тридцатых—соковых годах при руководстве Третьего рейха в качестве проорицателя, разумеется, «истинно арийского» прорицателя подвизался небезызвестный Ханнусен, имевший, огромную популярность и авторитет в среде приближенных
к Гитлеру особ (да и у самого фюрера тоже), ако, как ни странно это выглядит, жизнь Ханнусена почти повторила судьбу и злоключения Авеля. Очевидно, полностью исчерпав запас любопытства своих высокопоставленных покровителей или, подобно «вещему иноку», зайдя слишком далеко своем политическом прогнозировании, Ханнусен разделил судьбу сотен тысяч узников режима, бесследно исчезнув в одном из нацистских концентрационных лагерей. Впрочем, и стены суздальского Спасо-Ефимьевского монастыря молчат, храня вековую, темную тайну брата Авеля.

Александр Борисов