Признаться, давненько я ничего
не слышал о Хазанове. А когда узнал о предстоящем интервью с ним, то вспомнил
одно лишь выступление Геннадия Хазанова околодвадцатилетней давности. Он
имитировал цыпленка табака и какие-то другие вещи, рассказывал про попугая,
который твердил хозяевам о дурных привычках их отпрыска... Зал не то что
смеялся, он рыдал от хохота. Учитывая, сколько народу сидело и сидит у
телевизоров во время трансляции выступления, я пришел к выводу, что буду
разговаривать с человеком, который рассмешил всю страну. И вопрос типа
«Где вы пропадали?»
будет неуместен.
Потому что Хазанов никуда не пропадал. Он здесь, с нами, и в этом вы можете
убедиться сами.
Геннадий Викторович, когда
вы хорошенько посмеялись последний раз от души, как говорится, а не из
вежливости?
Я вообще очень смешливый
человек. Как правило, меня смешат человеческие поступки. Но когда меня пытаются
рассмешить специально — я плохой зритель. Хотя по жизни меня рассмешить
нетрудно; если какая-то нелепость со мной произошла, или с моими друзьями,
знакомыми... Конкретных примеров, с ходу, наверное, не вспомню... Обычно
разыгрывают и смешат меня на первое апреля, но в нынешнем году меня в этот день
не было в России. Я ждал рождения внучки. Так что в этот раз никто не
разыгрывал... если не считать розыгрышем появление на свет моей внучки.
Интересно, какие чувства
испытывает артист, когда публика хохочет над его словами, а кто-то из зрителей
сидит с каменным лицом, будто вообще не понимает, о чем речь. Не возникало
желания отвести его в сторонку и сказать все, что о нем думаете?
Знаете, раньше я был более
категоричен в этом плане. Думал, будто все, что кажется мне смешным, должно быть
смешным и для других. Но возраст сделал свое дело. Если зритель не смеется,
значит, я не достигаю своей цели, поэтому не могу сказать, что это приносит мне
радость... Но, может быть, у человека просто такие реакции, может, у него некое
скрытое чувство юмора... Вообще, я считаю, что это связано с психикой; у людей,
которые не смеются, есть какие-то нарушения. В приниципе, человек должен
смеяться. Другой вопрос, над чем. Вот, к примеру, наши юмористические передачи,
которые сегодня широко представлены на телевидении, у меня не вызывают даже
улыбки. Но я ведь вижу, как люди смеются! Вероятно, у нас разные представления о
смешном...
Сегодня российское кино, по
словам одного из критиков, находится «в движении».
Вам предлагают
роли в кино?
Сказать, что такая уж длинная
очередь за мной, я не могу. Думаю, что это связано, в основном, с расширением
производства телевизионных сериалов. А для телесериалов нужны то ли какие-то
другие типажи, то ли менее капризные артисты. А может, просто никому не приходит
в голову предлагать мне роли в сериалах, потому что я и сам измучаюсь, и всех
остальных измучаю... Тем не менее, я придумал сюжет полнометражной комедии, уже
есть первый вариант законченного сценария. Этот вариант устраивает меня не
более, чем на пятьдесят-шестьдесят процентов, поэтому еще много работы
предстоит. Но я надеюсь, что дело будет доведено до конца. А просто сниматься в
кино, констатировать свое появление на экране... Не вижу в этом никакого смысла.
Каждая работа, которую я делаю, должна быть для меня осмысленной. В
кинематографе специалистов и охотников показать себя и так
достаточно.
Знаю, вы давно работаете над
книгой «Монологи, не произнесенные
вслух».
Когда же мы ее
почитаем?
После того, как мы с
Парфеновым сняли сериал «Жил-был я»,
я почувствовал,
что у меня нет потребности писать книгу. По-моему, не писатель за всю жизнь
может написать всего одну книгу — книгу его жизни. Я не писатель. Но я артист, и
у меня много способов самовыражения. От безделья не сохну.
На сцене вы не один, и
внимание зрителей не обращено лишь к вам. Нравится вам
работать с
партнерами.
Мне нравится работать на
театральной сцене. Работа с партнерами — это сложный процесс. Я всю жизнь провел
в режиме моноартиста, и для меня теперь складывается другая система координат,
когда я должен думать не только о себе. Вообще, театральный закон сильно
отличается от эстрадного. Я благодарю судьбу за то, что без малого пять лет
назад она привела меня на театральную сцену. Спектакль этот, кстати, появился на
свет в прошлом году в Челябинске, это была настоящая премьера. Вот прошел год, и
мы вернулись.
Многие полагают, что в
своем ремесле вы достигли вершины мастерства. Вы ощущаете себя, так сказать,
добравшимся до вершины?
Спасибо, конечно, за столь
высокую оценку... Но мне кажется, что я очень многого не умею. Если честно,
работать над материалом я стал гораздо больше, чем в молодые годы. Думаю, что я
сейчас где-то ближе к исходу двух третей от всех своих возможностей. Но,
впрочем, жизнь покажет.
Возможно, я уже все в себе
израсходовал, хотя мне так не кажется... Понимаете, совершенства не
существуетвообще. Так много интересного
в моей профессии, чему успеть бы еще научиться. Иногда я сожалею, что поздно
пришел в театр. А когда начинаю очень сильно сожалеть, то одергиваю себя:
значит, именно так должна была сложиться моя жизнь. Посмотрим, сколько мне
Господь отмерил театральной дороги.
Вы производите впечатление
человека, уверенного в себе, и потому, вероятно, счастливого. Вы
счастливы?
Наверное, нельзя сказать, что
я абсолютно в себе уверен. Когда чувствуешь себя совершенно уверенным — это
пограничная форма самоуверенности. У меня этого нет. Счастлив ли я? Вы знаете,
чувствовать себя несчастным означает предъявлять претензии к Богу. А это как
минимум неразумно. То, что тебе дано — это и есть твое
счастье.
