Сухо, тепло и уютно...

Как известно, должность первого и второго управленца на подводной лодке, как уважаема, тяжела и ответственна, так и вполне спокойна, нетороплива и даже выгодна. С одной стороны, ты не имеешь практически никакого заведования, кроме как вахтенного журнала, ручки, кресла и сейфа под запасы чая, сала и печенья. Твоя сдача корабля другому экипажу происходит по сценарию совершенно недоступному другим управленцам. А заключается он скорее в неторопливой и дружеской беседе со сменщиком, в процессе которой ты просто рассказываешь ему, что к чему, демонстрируешь вахтенный журнал с расчетом подъема решеток для следующего ввода ГЭУ в действие, передаешь пультовской чайник из рук в руки, и заканчиваешь все это кулуарным банкетом в каюте. А в это время, все остальные управленцы, являющиеся по совместительству еще и командирами отсеков заняты совсем другим. Они лихорадочно ищут замену утерянному или украденному водолазному белью, судорожно пересчитывают аварийный инструмент, и даже тащат из дома консервы для добавления в съеденный в голодный час аварийный запас пищи и припрятанные на «черный» день запасные баллоны для идашек. Меня на самом деле, всегда удивляло то, что наш могучий Военно-Морской Флот почему-то, никогда не имел достаточного запаса топоров и кувалд, и что еще удивительнее самых обыкновенных деревянных брусов и досок, из-за чего каждая передача отсека превращалась в какую-то ярмарку плотников и столяров. Но сейчас не об этом. А вот в море, первый и второй управленец, и надежда и опора, а заодно еще и пробка и попросту затычка. Как говорится, отстой вахту за себя и за того парня. На предмет того, как в море подводник должен стоять вахту, а как отдыхать, существует такое огромное количество приказов и директив, что даю голову на отсечение, что даже самые опытные ревнители букв военного законодательства из отделов устройства службы не знают их всех до конца. Но знаю точно, из некоторых первоисточников, что самые правильные и нормальные были изданы, а потом хоть и забыты, но что самое удивительное не отменены, в период зарождения нашего атомного флота. Нынешнему поколению подводников, о них лучше и не знать. И что всплытия на сеанс связи должны быть не по тревоге, а силами боевой смены, и что разводы вахты в море не предусмотрены, и что операторам, управляющим реактором перед вахтой ни в каких общекорабельных мероприятиях участвовать нельзя, а надо спать и только спать, после чего обязательно выпить перед заступлением стакан натурального кофе. И даже в базе никаких старших на борту не предусмотрено, а царь и бог корабля в это время дежурный по ПЛ и никто другой. В те былинные годы, никто из флотоводцев наверное, и не предполагал, что малую тревогу на подводном крейсере, в недалеком будущем будут делать тоже по тревоге. Слава богу, хоть по учебной... Вообщем, много разных чудес, всего и не упомнишь. Так вот в море, первый и второй управленец стоят вахты за всех. Свою отстоял, и беги галопом поесть и перекурить. Можешь ведь и не успеть. Учебная тревога еще понятно, а вот любая приборка, занятие по специальности, да мало- ли всякого случится, и сразу бегут управленцы на пульт подменять командиров отсеков. А те уже не спеша, с чувством собственного достоинства разбредаются по кораблю, успевая и перекурить, и даже посопеть в ватник в отсеке, пока личный состав порядок наводит. Так и приходится почти каждый день управленцам вместо восьми часов минимум 12 стоять. А если кроме ежедневных плановых «войн», тревог и приборок добавить еще и какое-нибудь всплытие на сеанс связи под перископ, то могут и все часов 16 получится. А уж если корабль вышел задачи сдавать, да еще и со штабом на борту, который просто по должностным обязанностям «крови» желать обязан, то бывало и по 20-22 часа...
Задачи в том году мы сдавали тяжело и со скрипом. То ли командир со штабом перегрызся по неведомым нам причинам, то ли нас решили на всякий случай взнуздать по самой полной программе, но все береговые задачи мы сдавали только с третьего захода, а уж когда приступили к сдаче морских задач, то тут начался сплошной кошмар. На десятидневный выход в море с нами пошли, судя по всему, все кого смог мобилизовать штаб дивизии, начиная от практически всех флагманских заканчивая самим комдивом. Даже наш НЭМС, позабыв на время возрастную мигрень и ревматизм, тоже загрузился в прочный корпус, и поделил с механиком каюту на двоих, что подразумевало под собой, что самому хозяину каюты спать не придется. Так оно и случилось. «Бой с тенью» начался сразу после выхода корабля из Кольского залива. Такой безумной круговерти сменяющих одна за другой тревог я еще не видал. «Каштан» просто раскалялся и негодовал от количества, да и качества отдаваемых в него команд. « Учебна я тревога для прохода узкости... учебная тревога для погружения корабля... учебная тревога для приведения корабля в усиленное походное состояние...учебно-аварийная тревога для проведения малой приборки...учебная тревога для проведения зачетного развода вахтенной смены...». Тревоги шли и шли, слившись, по сути, в одну бесконечную и самое главное неотменяемую тревогу. Даже приемы пищи сопровождались опусами типа «...не снижая боевой готовности и не покидая боевых постов, экипажу ужинать! Первая и вторая смены остаются на боевых постах, третьей смене ужинать...». Флагманские метались по кораблю, словно борзые в погоне за ранеными зверями, проверяя все, что только возможно было проверить, и на каждом подведении итогов дня в центральном посту, вываливали на экипаж ушаты помоев, которые мы сразу же доблестно бросались устранять. Таким макаром, прошло пять суток, после я боялся закрыть на вахте глаза, ибо мог сразу провалиться в такой глубокий сон, что меня, наверное , не разбудило бы и торпедирование нашего корабля самым вероятным противником. Утром шестого дня, сверившись с журналом, мы с Башмаком подсчитали, что в среднем спали все эти дни не более трех часов в сутки, и что немного нам уже осталось, чтобы грохнуться лбами о пульт, и заснуть крепко и надолго, невзирая на все «войны». На удивление, после завтрака очередных катаклизмов не последовало, удивленный Башмак грохнулся спать в каюте, а я остался бдить вахту до обеда, надеясь, что и мне карта ляжет так, что я смогу сегодня хоть пару-тройку часов послюнявить подушку. Но, увы, мои надежды не оправдались. Прошедшая вполне спокойно смена с вахты, сменилась таким же обедом без гонок и «тревожных» трелей, а затем неожиданно под учебную тревогу объявили контрольное учение по осмотру корабля. И тут же по кораблю понесся «девятый вал», на самом гребне которого был сам отдохнувший командир дивизии. И уже через час, смотр был оперативно свернут, а в центральны й пост начали спешно вызвать командиров боевых частей. А минут через двадцать вызвали и меня...
Судя по лицам начальников набившихся в центральный пост, осмотр корабля, подтвердил все самые худшие опасения командования. Корабль-клоповник, экипаж - разгильдяи, а квинтэссенцией всего этого разврата неожиданно оказался капитан 3 ранга Белов. Дело в том, что пробегая через реакторный отсек, наш адмирал, который кстати, был не чета большинству люксов, и ничего не боялся, неожиданно тормознул, и потребовал открыть ему аппаратные выгородки, чтобы их осмотреть. Вполне естественно, ему их сразу открыли, несмотря на умоляющие взгляды командира реакторного отсека, и в аппаратной левого борта, за чистоту которой ответственным являлся я, среди сверкающего титанового оборудования и прочих устрашающих ядерноопасных железок обнаружили пяток, аккуратно развешенных по поручням ватников. На этом осмотр корабля и был закончен, в центральном посту было устроено торжественное аутодафе, на которого закуску был вызван я, и как ответственный за содержание аппаратной левого борта, и тем более, к ак офицер хорошо знакомый командиру дивизии по нескольким совместным боевым службам.
- Белов! Ты когда в своей аппаратной последний раз бывал, а? Говори, говори...здесь все свои!
По большому счету в своей аппаратной я был ровно за день до выхода в море, и не просто так, а с белоснежной бязью в руках и с вспотевшей спиной. Механик, справедливо полагая, что штабные механики перед выходом в море не обойдут своим вниманием реакторы, заставил нас выдраить аппаратные по полной программе, что мы и сделали, с особой тщательностью и совсем уж неприличным прилежанием. После чего, прямо в процессе ввода установки в действие, аппаратные осмотрел сам НЭМС флотилии, и нашел всего пару мизерных дежурных замечаний. Но уверять в этом адмирала, жаждущего «крови» было бесполезно, и даже опасно, поэтому я виновато опустив голову, и стараясь придать голосу высшую степень виноватости пробормотал себе под нос:
- Виноват товарищ адмирал...закрутились с этими проверками...ну...упустил...
Адмирал торжествующе оглядел окружающих.
- Вот...бл...закрутились, да? У меня и штаба сложилось впечатление, что кораблем вообще не занимались, а тут мне говорят, мол, закрутились!? Что скажете командир?
Командир, стоявший рядом со своим креслом, на котором восседал адмирал, прокашлялся, и довольно уверенно, что он умел, ответил.
- Устраним товарищ адмирал! В самые кратчайшие сроки! Я думаю...
- Не надо думать товарищ командир! Надо работать! Думать за вас мне придется, судя по всему! Повторный смотр корабля назначаю на завтра! Белова, с вахты снять, и чтобы аппаратную лично выдраил! Сам проверю! Вопросы есть?
Адмирал встал с кресла. Командир хорошо поставленным голосом скомандовал:
- Товарищи офицеры!
Все вскочили, и адмирал что-то буркнув, вышел из центрального поста. Все сразу начали переговариваться, но командир наконец усевшись в свое кресло, в очередной раз потряс воздух.
- Ну что, военные...говорить долго не буду, комдив и так все сказал. Завтра повторный смотр. Личному составу запрещаю отбиваться. Свободные смены на наведение порядка. Механик, на левом борту двухсменка, Белова в аппаратную, и пока комдив не поставит ему лично зачет за ее содержание ему на вахту не заступать! Все свободны! Вахтенный офицер, через 10 минут учебную тревогу, для устранения замечаний по смотру корабля.
На нижней палубе, меня тормознул механик.
- Борисыч, как же вы обосрались с этими ватниками-то?
Я совершенно искренне ответил.
- Не знаю даже... ну, сейчас пойду в 7-ой отсек...узнаю.
Все выяснилось в три минуты. Капитан-лейтенант Бузичкин, командир 7-го отсека, которого на удивление обошла вся волна гнева обрушившегося на меня от злополучных ватников, объяснил все просто.
- Борисыч, мои орлы перед выходом в надстройке клапана проверяли по азоту, а там дождь лил. У них все ватники насквозь были. Я после того, как НЭМС аппаратные посмотрел, туда их и приказал повесить, чтобы побыстрее высохли. Ну откуда мне знать, что комдив туда попрется?
Я его понимал. В его словах резон был. По большому счету и по всем инструкциям, аппаратные выгородки вскрывались только с разрешения командира корабля, с записью в вахтенном журнале и опечатывались печатями. Но само-собой и ключи от аппаратных у командира отсека естественно были, и умением их открыть без участия центрального поста не повреждая печати, обладал каждый командир реакторного отсека. И то, что в аппаратной командир отсека шхерил что-то из имущества отсека, ни для кого тайной не было. Просто замордованный проверками не менее всех других, Бузичкин перед смотром забыл убрать ватники, и мы очень глупо попали.
Прозвенела тревога, и в реакторный отсек сразу принесся механик с командиром дивизиона. За ними прилетел старпом с флагманским механиком, после чего эта великолепная четверка устроила мне одному форменный развод на работы. Правда старпом, выросший до этой высокой должности из минёров в аппаратную не сунулся, а повертев головой, не переступая порога, согласился с выводом адмирала, что это бардак, и испарился в направлении носа. Флагманский Ташков, мужчина достойный, и не успевший обрасти штабными ракушками, облазил всю аппаратную, констатировал, что если бы не ватники, то все было бы отлично, весело обматерил весь штаб, представителем которого сам и являлся, и побрел курить в курилку. Правда предварительно, он посоветовал мне раньше срока не докладывать о готовности к смотру, что я и сам знал, и находиться постоянно в аппаратной, ибо адмирал такие вещи контролировать любил лично и по связи. Этого я не знал, и несколько расстроился, потому - что сидеть здесь все время в мои пла ны не входило. Механик что-то долго бурчал под нос, но особо не ругался, так как получить по заднице за аппаратную он просто не успел, по причине принятия всей тяжести вины лично мной, и лично на себя. Потом его вызвал в центральный пост командир, и механик с тем же тихим бормотаньем удалился из отсека, не забыв, правда, предварительно уже более громким и уверенным голосом доложить в центропост, что капитан 3 ранга Белов, уже весь в поту и мыле драит крышку реактора. Командир дивизиона, по причине недавнего нахождения в должности и еще пионерского возраста, в мой адрес вообще высказываться постеснялся, а просто ушел, пожелав мне удачи. Потом прямо с пульта, Башмак, судя по голосу, уже приготовившийся расплыться по пультовскому креслу бесформенной лепешкой, сонно и невнятно порекомендовал бросить все и идти в каюту, после чего отключился и больше на связь не выходил.. Последним из центрального поста рявкнул командир, больше для проверки моего наличия и очередной отработки ком андного голоса.
Когда вся эта организационная суета вокруг меня стихла, я еще раз прополз по всей аппаратной, и убедился, что убирать и правда совершенно нечего. Пыли, грязи, налетов от воды, и отпечатков резиновых тапочек нигде не наблюдалось. Аппаратная, на удивление, была девственно чиста, да и ватники уже давно вынесли и запрятали где-то в глубинах 5-бис отсека, так что, на сверкающей титановой палубе не было даже завалящей нитки. Окончательно убедившись, что делать мне тут абсолютно нечего, а сидеть придется довольно долго, я быстренько смотался в каюту и вернулся обратно со вторым томом Стругацких. Сначала я устроился на БП-65, изгнав провинившегося лично передо мной Бузичкина из кресла. Но вскоре сам был вежливо, но твердо выпровожен обратно в аппаратную «бубой» (старпомом по БУ) отправленным от греха подальше из центрального поста в отсеки проверять как в «тревожном» порядке устраняют замечания. «Буба» стал «маленьким» старпомом уже полтора год а назад, но до сих пор не сдал в штабе Северного флота зачеты на самостоятельное управление кораблем. Вследствие этого прискорбного факта в море «буба» ходил «пассажиром», самостоятельно вахт не нес, и на каждом выходе вместе с командиром дивизии бывал им морально изнасилован по этому поводу до нервных колик. Командир из-за этого старался лишний раз убрать «бубу» с глаз долой из центрального поста, чтобы и самому не получить попутно за компанию. Сам «буба» в аппаратную соваться принципиально не хотел, но мой переход в нее проконтролировал лично, после чего отправившись проверять кормовые отсеки. Не успев решить, что делать дальше, я был сразу проверен из центрального поста командиром, который поинтересовался своим кавалергардским голосом, как идет чистка «конюшен», и едва дождавшись моего ответа, приказал аппаратную не покидать до его личной команды.
После этого я окончательно смирился с тем, что приговорен провести неизвестное количество часов именно здесь, и нигде более. Я естественно ничего не боялся. Это у большинства «люксов», не отягощенных даже минимальным знанием постулатов ядерной энергетики, одно только приглашение посетить 7-ой отсек вызывало массу противоречивых эмоций, легко читаемых на лице. Мы то хорошо знали, что получить дозу можно только в случае какой-то нештатной ситуации, или упаси боже ядерной аварии, а так, в режиме нормальной эксплуатации, уровень загрязнения даже меньше чем в пробке на Тверской в жаркий летний день.
Сначала я начал читать, но надолго меня не хватило. В аппаратной было довольно жарковато, и принимая во внимание, хроническое недосыпание последних дней, под воздействием тепла и монотонного шума механизмов, глаза у меня начали закрываться уже минут через десять. Еще полчаса я самоотверженно боролся со сном, а потом в голову пришла неожиданная и свежая идея. Быстренько метнувшись на БП-65, я дал команду одному из спецтрюмных принести мне из каюты парочку этих самых злосчастных ватников, после чего, договорился с Бузичкиным, что при появлении любого «лаперуза» из центрального поста, меня сразу предупреждать по «Каштану», желательно громким командным голосом. И сразу вернулся в аппаратную.
В аппаратной, я расстелил ватники прямо под «Каштаном», так, чтобы не вставая, можно было дотянуться до его гарнитуры, закрепил кремальеру люка так, чтобы он не был полностью закрыт, но и не открывался снаружи, и растянулся на ватниках. Я был уверен, что ближайшие пару часов меня никто не тронет. По опыту, расшугав всех, а меня просто неоднократно, командир будет до ужина поучать центральный пост, или вообще уснет в своем кресле. Адмирал уж точно посапывал в командирской каюте, а большой старпом, наоборот спал у себя, отдыхая перед заступлением на вахту в центральный пост. Все остальные проверяющие, измотанные непрерывными войнами, не меньше других, изобразив в начале бурную деятельность, тоже скорее всего, рассосались по каютам, ловя лишние минуты сна и покоя. Прикинув все риски, я принял решение, и растянувшись на ватниках в течение нескольких минут погрузился в объятья Морфея.
На ужин меня разбудил лично командир. Его стальной голос так загрохотал над головой, что вскакивая спросони, я чуть проломил себе голову об «Каштан».
- Белов!!!
Слава богу, у меня получилось ответить практически молниеносно.
- Я товарищ командир!
- Работаешь!?
- Так точно товарищ командир!
- Разрешаю покинуть место приборки и идти на ужин. После ужина сразу обратно.
И тут я набрался наглости.
- Товарищ командир, после ужина начинаю уборку непосредственно крышки реактора и приводов СУЗ. Не смогу сразу отвечать на вызовы из центрального поста.
Секунд тридцать командир молчал. Скорее всего, вспоминал, есть ли в нижней части аппаратной «Каштан».
- Добро, Белов!
И я отправился на ужин, с чувством глубокого удовлетворения констатировав, что умудрился проспать почти четыре часа.
После ужина, я как положено перекурил, подменил своего сменщика на ужин, и после всех этих манипуляций снова отправился в аппаратную, причем даже испытывая какое-то странное желание побыстрее в ней оказаться. Теперь я уже спустился вниз, так что, даже проникнув в аппаратную, меня было невозможно сразу узреть, и разложив ватники в свободное пространство между верхушками ЦНПК снова прилег. На сытый желудок, сон пришел даже быстрее чем в прошлый раз. Я кажется даже мигнуть не успел, как снова провалился в глубокое и крепкое небытие.
Свой вечерний чай я просто проспал. На пульте ГЭУ, принимая во внимание важность производимой мною «работы», решили меня не трогать. Бузичкин ушел заступать на вахту, и дернуть меня тоже скорее всего, просто забыл. Да и по сути своей не боевые мероприятия, продолжающиеся на корабле по бесконечной тревоге, всегда перерастают в нечто непонятное, а потому бестолковое времяпрепровождение всего затурканного экипажа, окончательно запутавшегося в командах следующих из центрального поста. Проснулся я от издевательского голоса Башмака, вещающего с пульта ГЭУ.
- Борисыч...ты там ветошь убирай. Барин встали, и на свежую голову решили по кораблю пробежаться.
Я посмотрел на часы. Было три часа ночи. Я проспал еще полных шесть часов, и чувствовал себя заново рождённым, бодрым и готовым на подвиги. Выскочить и отправить ватники обратно в матросские каюты было минутным делом, и к тому моменту, когда адмирал пробирался ко мне в аппаратную, я уже был внизу, с бязью в руках, и изображал усталую, но упрямую активность.
- Ну, как дела Белов!?
Стоя наверху, адмирал улыбался, той самой сурово-ироничной улыбкой любого полководца, который с удовлетворением видит, что его приказания исполняются именно так, как ему бы и хотелось.
- Заканчиваю, товарищ адмирал.
Командир дивизии постучал ладонью по ограждению
- Ну, вот скажи Белов, стоило это того? Почему вас обязательно надо пинками загонять к своему заведованию? Разве не проще было в базе, в спокойной обстановке вылизать все и с чистым сердцем закрыть и опечатать, бл...? Я же помню, ты когда лейтенантом был, у тебя в отсеке все блестело, а как чуть годками становитесь, так надо сразу кулаком вас...бл...да по сопатке!
Я, стараясь придать лицу пристыженное, но одновременно достойное выражение молчал. Выспавшемуся, а оттого благодушному адмиралу явно хотелось выговориться, и не в моих интересах было вступать с ним в дискуссию.
- Ну, что молчишь. Белов?
- Виноват товарищ адмирал.
Командир дивизии удовлетворенно кивнул головой. В этот момент, он мне почему-то напомнил великого педагога Макаренко, за считанные минуты перевоспитавшего матерого уголовника.
- Слава богу, бл... Ладно. Вижу, старался. Вот так всегда и должно быть! Опечатывайте аппаратные, командиру доложишь, что я допустил тебя на вахту.
И адмирал удалился.
Я естественно покинул реакторный отсек и лично доложил о результатах визита адмирала командиру. Тот тоже прочитал мне короткий, но несравнимый с адмиральским по артистизму и накалу страстей монолог, после чего отправил меня...спать. Моя вахта начиналась только через четыре часа, и хотя тревоги для подготовки к повторному смотру никто не отменял, про нее, судя по всему, забыл уже и сам командир. Я попил чая, перекурил, и так как уже просто не мог спать, лежал в каюте, листая книгу, и думал о том, что все-таки здорово, что на корабле для сна, кроме каюты, есть еще много мест, где сухо, тепло и вполне уютно...