Два выстрела
Из мемуаров ВОХЗ

Конспект-преамбула

Объединённая техшкола ДОСААФ. Оператор РЛС. Повестка-сборный пункт -поезд-городок за восточными отрогами Северного Урала-управление РТ бригады. Вьётся, вьётся, в рот оно... И два года впереди. Попал во взвод охраны и химзащиты (ВОХЗ). Мне кажется, во многих частях такое практиковалось: не гонять в караул всех подряд, а иметь караульный взвод. Три поста по три смены - девять караульных. Плюс начкар и разводной - отделение из 11 человек. Два отделения меняют друг друга, то есть, буквально - через день на ремень. Год беспорочной службы (180 нарядов) - отпуск. Потом кого-то оставляют разводным, остальных переводят в другие взводы, как правило, на халявную службу. Я, например, второй год, кантовался художником-оформителем (моя работа до армии) и ходил дежурным то по роте, то по КПП.
Преамбула затянулась, а мне уже пора рассказать о том, как произошёл

Первый выстрел

Речь, естественно, не об учебных стрельбах, которых у нас было до фига и ещё дополнительные. Дело в том, что давным-давно (т.е. призывов за 10-12, а то и раньше) караул нашей доблестной в/ч был признан лучшим во всей 4-й Уральской армии ПВО. Что там эти орлы накараулили - не знаю, скорее всего, просто «удачно зашли», но с тех пор приходилось держать марку. Во взвод ОХЗ брали только уроженцев России. Чудовищная неполиткорректность, но от нас требовалось не только знать УГКС наизусть, но и понимать каждую статью. В общем, все сплошь комсомольцы, спортсмены отличники БиПП. Но гарантированный отпуск! Да ещё и особый караульный понт! Мы, например, делали - в отсутствие офицеров - с карабинами примерно то, что сейчас творят молодчики Президентского полка.
А прежде чем начать ходить в караул, мы два месяца как проклятые зубрили уставы, бегали-прыгали-отжимались, стреляли-разбирали-собирали. От всех нарядов были освобождены, так я два года прослужив, ни разу не был дневальным по роте.
Сдали экзамен - и вперёд. Молодые - караульные псы (после ста нарядов - волки). Руки пропахли ружейной смазкой, «СА» на правом погоне стёрты от металлического наконечника ремня. Ночь-день, ночь-день, дембель жаром так и пышет.
Впервые в караул я заступил аккурат в Татьянин день. Почему-то запомнилось. Зима, кстати, была 78/79, в солнечном Зауралье доходило до -54, солярка стала как повидло, и я убедился, что рассказы про плевок, замерзающий на лету - не брехня. Однако зиму пережили, были только лёгкие обморожения.
И вот - весна, конец мая, солнце, травка, уже на посты без шинелей ходим, в утренние смены бывает туман или мелкий дождичек. А ты сорвёшь ромашку, и в ствол её, чтобы влага не попадала. Удивительно, но это не запрещалось. Я не потому удивляюсь, что ёжику понятно - ромашка в стволе карабина повредить не может. Я потому, что уж больно это выглядит вызывающе. Впрочем, наше начальство о настоящих хиппи не знало.
И вот, хожу я в одно такое райское утро по второму посту, радуюсь, что скоро смена, что треть «доотпускных» нарядов уже отходил, и вообще, жизнь - прекрасна. Несу, значит, службу бодро, ничем не отвлекаясь. Хотя на самом деле, конечно, думаю совсем не о службе. Волгу вспоминаю, степь, понимаешь, тюльпаны. Ну, и мысленно хватаю самых красивых девушек (коими, как давно всем известно, являются мои землячки) за вторичные половые признаки.
Не знаю, инстинкт или степные воспоминания побудили меня оглянуться на юг, но увидел я там нечто неприятное. А именно - чудовищную свинцово-чёрную тучу, растущую с невероятной скоростью.
Наступила та самая зловещая тишина, которая предшествует настоящей буре. Потом, как и положено, зашумели верхушки деревьев, упали первые крупные капли, ветер усилился.
И началось. Всё накрыло этой гигантской тучей, ливень пошёл волнами, засверкали молнии. Но грома было почти не слышно. Шквал крушил всё, что можно. С крыши столовой весело полетели листы шифера, рухнула и поползла по земле секция внешнего забора, какая-то дрянь, которую я принял за град, больно хлестала по спине. Как потом оказалось, это были тополиные почки. Ветер оборвал их к едрене фене, и тем летом в части абсолютно не было пуха.
И тут на моих глазах легко переломился и рухнул прямо на крышу полуземлянки-овощника столб с электропроводами. Они перехлестнулись и радостно заискрили, а край крытой рубероидом крыши начал дымить.
«В случае возникновения пожара... сообщает в караульное помещение... принимает меры к его тушению...»
Я подбежал к ящичку сигнализации и убедился, что она не работает. Рядом были какие-то рубильники, которые я выключил. Оглянулся на овощник - искрит и дымит. Продолжая действовать строго по уставу, я сорвал с плеча карабин, дослал патрон и выстрелил вверх.
Потом забросил оружие в положение «за спину». Потом попытался воспользоваться углекислотным огнетушителем (обморозил пальцы до волдырей, но заметил это позже). Потом рубил провода лопатой с пожарного щита. Лопата, естественно, оказалась мокрой, и меня слегка долбануло.
Потом всё стихло. Даже дождь перестал. «Я затравленно огляделся» (Стругацкие). Погром был полный, и от одной мысли о том, что всё это придётся разгребать, становилось дурно. Зато эмбрион пожара, с которым я героически боролся, исчез, видимо линию всё же обесточили. Или провода порвались.
Приближение смены я после такой встряски почуял на подсознательном уровне и встретил её как положено. Выглядели все мрачно, даже никогда не унывавший разводной Пивовар. Когда мы потопали менять третий пост, я прошипел Пивовару в спину:
- Ты слышал, как я стрелял?
Только звериная реакция караульного пса, да ещё пережившего стихийное бедствие, спасла мой нос от удара о пивоваровский затылок, - он стал как вкопанный. Медленно повернулся.
- Ты стрелял?
- Твою мать! Связь же сразу испортилась! А у меня пожар!
- Какой на хер пожар?
- Так всё уже. Я дал выстрел, потом тушил как мог, потом всё погасло.
- Патрон списывать. А гильза?
- Хочешь, пойдём поищем? - радостно предложил я.
Пивовар молча сплюнул, и мы потопали дальше.
Караулка пострадала меньше всего, только крышу сортира унесло в неизвестном направлении. Я начал подробно рассказывать о том, что произошло, но закончить не успел: явился дежурный по части.
- Второй пост, первая смена - кто? - с порога спросил он.
- Я, товарищ майор!
Майор был штабной и наш взвод знал пофамильно. Он протянул мне руку, нервно улыбнулся и выдохнул:
- Молодец!
- Служу...,- начал, было, я, но майор уже сел писать в ведомость свои замечания. Писал довольно долго, посты проверять не пошёл и убежал встречать командира.
Начкар показал нам ведомость. Длинная запись о том, что, несмотря на стихийное бедствие, караул доблестно тащил службу, заканчивалась фразой: «Отмечаю умелые и решительные действия часового второго поста рядового... по ликвидации очага возгорания на овощном складе».
- Б...дь, как бы не отпуск! - сказал Пивовар, и меня словно снова током дёрнуло.
В калитку снова позвонили. Пришёл злой и похмельный ротный. Он всё знал.
- В отпуск, сука, захотел? - ласково поприветствовал он меня и начал составлять с начкаром акт о списании боевого патрона, но от ворот послышалось зычное «Смирно!». Командир приехал.
Ротный заметался, но комбриг уже широкими шагами направлялся в караулку в сопровождении дежурного.
- Товарищ полковник! За время несения службы происшествий не случилось! - машинально отбарабанил начкар.
Видимо, гроза сопровождалась какой-то магнитной бурей, потому что в то утро, как я заметил, мозги клинило почти у всех.
- Не случилось, - веско повторил командир, - ну, пойдём, посты проверим.
Как известно, в таких случаях проверяющего сопровождает начкар или разводной и один из караульных бодрствующей смены. Ротный за спиной командира подал начкару сигнал, тыча пальцем в меня. Расчёт был понятен: придём на второй пост, тут дежурный и доложит о моей героической борьбе со стихией.
Но, к сожалению, сначала мы пошли на первый пост.
Причём по пути нам попалась группа штабных, пребывавших в явном смятении. Командир, коротко махнув ладонью к виску в ответ на их приветствие, остановился и раздельно сказал:
- Всё. Что. Было. Сделано. Х...во. Развалилось.
Это было первое и последнее матерное слово, которое я за два года слышал от нашего полковника.
Злая судьба подстерегала меня на первом посту в лице часового Щербака. Увидев сразу командира, дежурного и ротного, он окаменел.
Командир перешагнул границу поста, чего без сопровождения начкара не имеет права делать никто, и протянул вперёд правую руку.
- Покажите оружие! - властно сказал он.
И тут у Щербака, парня вообще тупого, с перепугу сработало не то реле в мозгу. Привиделось ему, наверное, что он - на строевом смотре. И он ловким, точно рассчитанным движением, крутанув, подбросил карабин и поймал его так, чтобы то место на крышке ствольной коробки, где выбит номер, оказалось перед лицом проверяющего.
- ЛТ-767, боевой, незаряженный! - пролаял окончательно утративший ощущение реальности Щербак.
Командир крепко взялся за карабин и потянул его к себе. До Щербака что-то стало доходить, но было уже поздно. Как Абдулла у несчастного Петрухи, твёрдо глядя в глаза противнику, полковник вырвал карабин.
«Часовому запрещается выпускать из рук оружие и передавать его кому бы то ни было, включая лиц, которым он подчинён».
Аут.
Командир со вздохом вернул Щербаку, покрывшемуся крупными каплями пота, оружие и ни на кого не глядя, пошёл назад в караулку. Свита со мной замыкающим подавленно следовала за ним.
Дальше - всё просто. Полковник написал в ведомость, что часовой первого поста несёт службу с незаряженным оружием и не знает своих обязанностей. Что написано пером...
О моём героическом тушении пожара больше не вспоминали. Разве что на занятиях по обращению с углекислотными огнетушителями. «Там, бойцы, минус 70! Иван, покажи руки! Видали?».
Патрон списали, а через несколько месяцев произошёл-таки

Второй выстрел

В разгар лета установилась несусветная жара. Что поделаешь, резко континентальный климат. Днём часовые несколько дурели, причём хреново было везде. На первом посту душно и пот не сотрёшь, когда штабные туда-сюда снуют. На внешних постах - солнце жарит и тучи злющих комаров. В каждой коробочке связи с караулкой пряталось секретное оружие - пузырёк диметилфталата (мы, всё-таки, не только охрана, но и химзащита).
Я тащил службу в одну из дневных смен на втором посту. Если бы не комары и проверяющие, лафа полная: днём большинство складов не под охраной, а под наблюдением, часовому только и делов, что не пускать на территорию поста посторонних. А какой посторонний идиот, скажите, попрётся на пост средь бела дня и зачем? Воровать у всех на виду несподручно, да и вообще, как говорится, «всё уже украдено до вас».
Фактически, главной задачей часового в этих условиях было не пускать на пост машины без команды. Въезд был только один, видишь машину - поднимаешь руку. Водилы все порядок знали, останавливались, а ты связываешься с караулкой и узнаёшь, - была команда или нет. Если была,- снова рукой ему сигнализируешь, мол, милости просим, если нет, - стой и жди, пока твоё начальство почешется.
А как раз в эти дни полным ходом шла подготовка автовзвода к отправке на уборку. Это, как известно, везде практиковалось и везде, по-моему, называлось «целиной», независимо от региона этой самой уборки. У нас на базе каждого полка или бригады формировался взвод, на базе корпусов - роты, а из рот сколачивался батальон. «Целинный» автобатальон - это полторы тысячи водил и ремонтников, готовых пахать как звери, потому что по окончании уборки их ждёт немедленный дембель.
Последние дни перед отправкой - это Содом с Гоморрой во время Всемирного потопа. А мне что? У меня служба.
И вот хожу я, никого (пока) не трогаю и вижу, что ко мне на пост пылит бортовой КрАЗ, явно под погрузку. Кабина раскалена, стёкла опущены, водила по пояс голый, майка на голове на манер «арафатки», рожа красная. Поднимаю руку, КрАЗ тормозит в сотне метров от меня, а я по сигнализации в полном соответствии с инструкцией взываю к начкару:
- Ноль первый, я - второй, говорю от ГСМа, как слышите меня, приём!
- Второй, я - ноль первый, слышу тебя хорошо, приём.
- Разрешите запустить на пост КрАЗ номер 34-81, приём.
- Второй, команды не было. Отбой.
Я поворачиваюсь к машине и три раза отмахиваю рукой: сдай назад! Понятливый водила осторожно даёт задний ход.
И только я собрался, раз уж рядом с сигнализацией стою, натереть руки и шею диметилфталатом, как из-за автомобиля - руки в карманы, фуражка набекрень - возник мой ротный и бойко зашагал к входу на пост. Я двинулся ему навстречу. По его походке чувствовалось, что он уже принял.
Мы сближались. Нас разделяло уже не больше пятидесяти метров, когда я остановился и по-уставному крикнул:
- Стой! Назад!
- Ты что?! Не видишь - Я иду! - вытягиваясь во весь свой полутораметровый рост, возмутился отец-командир.
Одним из «фирменных» запрещённых приёмов, - за шейку рывок вверх, чтобы он перевернулся в воздухе, - я перевёл карабин в положение «на руку». Причём в процессе трюка дослал патрон.
- Стой! Стрелять буду!
- Что, б...дь, в отпуск захотел?! Я те дам, б...дь, отпуск!
Не стоило ему этого говорить. Не трожь, в смысле, падла, святого.
«В случае неповиновения часовой производит предупредительный выстрел вверх».
Верх - понятие относительное. На градус выше горизонта - это, в принципе, тоже верх. И ротный, который был хоть и порядочной сволочью, но отнюдь не дураком, это осознал. Он уже сделал движение, чтобы отступить, не теряя достоинства, но куда его реакции до моей! Не поднимая карабина, я бабахнул чуть выше его головы.
Ротный исчез. В какую-то долю секунды он добежал до машины и уже грозил мне из-за неё кулаком, осыпая матюгами.
Свисти-свисти, зимой не пашут, всё по уставу.
Я спокойно вернулся к сигнализации и доложил, что нарушитель не выполнил команды, и я применил оружие.
Информацию пришлось повторить дважды, после чего начкар, забыв отключиться, заорал: «Караул - в ружьё! Нападение на второй пост!».
Прибежали они быстро, поняли, что тревога не учебная. Я успокоил начкара, поклялся, что всё делал по уставу, что ротный был под мухой... а кстати, где он?
Наш бравый капитан под шумок от греха слинял.
Подмога собралась возвращаться в караулку, когда к нам подошёл водила в майке-«арафатке» и зло спросил, когда его пустят уже на склад.
- Да езжай ты, - махнул рукой начкар, без тебя тут...
Когда меня сменили, и в караулке я в подробностях рассказывал весь эпизод, нас посетил ротный. Сначала он осторожно поинтересовался у начкара, не осталось ли патронов от последних стрельб.
«А вот хрен тебе в глотку, чтоб голова не болталась». Никак нет, тащ-тан, как вы могли такое подумать, давайте акт составим, нарушения же не было.
Злой, как чёрт «тащ-тан» достал из кармана патрон и сунул его, - не начкару, - мне:
- Подавись!
- Вы серию проверили, тащ-тан? - с глумливым участием спросил я, уже вставив патрон в обойму.
- Убью, - процедил ротный и покинул караулку.
А в отпуск я так и не съездил за два года. Но это, как говорится, совсем другая история.