Иллюзия кораблекрушения как способ вывода из запоя.

Долго сидеть на берегу без работы уныло и унизительно. Хорошо, конечно, после пары витков на линии Швеция-Греция месяц-полтора пожить дома, но не больше. Моряцкие деньги имеют удивительное свойство кончаться в несколько раз быстрее, чем зарабатываться. Радость семьи от возвращения кормильца с валютой и отоваркой в скором времени переходит в надоедливое и монотонное жужжание о том, что просто срочно необходимо для нормальной семейной жизни, да вот незадача, в кубышке уже давно как-то невесело. Начинаются вкрадчивые вопросы:
- Дорогой, тебе из кадров не звонили? Я тут недавно Машку встретила, у неё муж тоже третьим механиком работает на Австралийской линии, так он недельку дома и побыл, да обратно на пароход. Боится надолго место нагретое оставлять, претенденты на пятки наступают. Он ведь с каждого рейса по машине привозит, поэтому и живут не чета нам, все в шоколаде. Завтра сам позвони, хорошо?
Хорошо-то хорошо, как будто я сам несколько раз на неделе в кадрах пароходства не толкаюсь, как верный спаниель подобострастно заглядывая в глаза инспектору.
- Ну, как там дела, Виктор Иванович, нет там для меня пароходика?
Инспектор отдела кадров, устало вздохнув, задвигает ногой под стол очередной пакет с бутылкой коньяка, купленной на «набомблённые» за ночь рубли. Пакет двигается тяжело и натужно, будто продираясь сквозь загруженные более ранними просителями переполненные закрома.
- Ну что сказать тебе, дорогой. Сам понимаешь, какие нынче времена, народу много, пароходов мало,- вальяжно раскинувшись в кресле и задумчиво закатив глаза, начинает «разводить» меня кадровик, кстати, бывший помполит, севший в это кресло явно по блату.
- Да, да, конечно понимаю, времена тяжёлые, но не в ларёк же мне садиться дерьмищем торговать? Я вот думал - ещё рейс, и на второго техминимум сдавать, давно ведь уже третьим плаваю.
- Куда там на второго! У меня вот вторые четвёртыми готовы идти под любой мурмалайский флаг, лишь бы платили, - продолжает наводить тень на плетень старый мздоимец.
- Да я, в принципе, тоже созрел, готов пойти куда пошлёте, давно на берегу сижу, голодно уже,- мерзко и гадко выпрашивать своё конституционное право, а за «проставу» или кэш - тем более.
Впрочем, такие времена достались нам в наследство от слабохарактерного Горби и лишь усугубились стараниями Дорогого Россиянина. Уплыть бы подальше от этого бардака, и, как говорится, лучшая в мире колбаса - это чулок с деньгами.
- Кстати, есть тут одно местечко. Продали тут недавно «Сантьяго де Кубу» туркам, так там третий нужен. Под флаг пойдёшь?
- Не пойду, побегу! Спасибо! Отход когда? - я протянул ему паспорт моряка для прописки по судну.
Знаю я этот пароход ископаемый, но куда деваться, не в автосервис же наниматься шульцем шустрить! Шихта, одним словом, а не судно, мечта доменной печи.
Лет ему точно больше, чем мне, но в то время я и этому был рад.
***
На следующий день я с кутылями, набитыми робой, инструментами и прочим скарбом, вполз по трапу на верхнюю палубу старого «немца», древнего как мир парохода «Сантьяго де Куба» и - какая нечаянная радость - у входа в надстройку обнаружил Шурика. Он веселился, наблюдая моё восхождение, у его подножья лежала сумка с аналогичным содержимым.
С Шуриком, славным сыном земли Курской, мы знакомы были миллион лет. В позднем детстве или в ранней юности - это кто как созрел, мы имели дерзость поступить в военно-морское инженерное училище, в один год, правда, на разные факультеты. Пробалбесничав и провеселившись три с небольшим года, мы почти одновременно устали от военно-морского долбомарксизма и вылетели из знаменитого ВУЗа, утомив начальство своими проделками.
Отматросили на Северном флоте, как положено, и снова встретились на судомехе Макаровского училища, где благополучно одолели высшее образование. Шурик работал третьим механиком на морском буксире-спасателе в АСПТР БМП, а я на учебных судах того же пароходства в аналогичной должности.
Молодой российский капитализм шагал по стране грозной поступью, сметая по пути жалкие останки социализма. Всё, чем они, эти останки, обросли за столько лет, стремительно обретало новых хозяев.
Судя по нашему одновременному появлению на этом ржавом островке безысходности, финансовый цейтнот посетил нас почти одновременно. Иными словами, просидев много дней без работы, мы оба оказались в состоянии затяжного сексуально - финансового кризиса - это когда глядишь в кошелёк, а там неприличный трёхбуквенный орган и всё! Это был как раз тот случай, когда третий механик шёл в рейс четвёртым, лишь бы работать, пусть даже за меньшие деньги.
Дождавшись вахтенного помощника капитана, мы сдали свои документы, устроились в соседних каютах и после знакомства с «дедом», пошли принимать свои заведования.
Всё оказалось хуже, чем мы предполагали.
В хозяйстве Шурика все трубопроводы состояли, в основном, из хомутов и чопов. Основной паровой котёл прогорел и давно не работал, утиль-котёл хоть и работал на ходу, но тоже был близок к кончине. Из гидравлики закрытия трюмов хлестали бурные потоки индустриального масла.
У меня в заведовании из трёх «динамок» одна была убита насмерть и стояла только для мебели. Второй дизель-генератор имел характер преподлейший, и при работе в одиночку всё время норовил устроить блэкаут типа: «Да вы ж меня перегрузили, сволочи!» Компрессора свистели во все стороны на разные голоса, как очумевшие от весны птахи, и категорически отказывались качать воздух в пусковые баллоны. Кондиционер в ЦПУ не работал.
Но в рейс мы всё-таки вышли!
Правда, за Кронштадтом что-то заклинило в рулёвке, и мы с полного хода вылетели на бровку канала, откуда нас часа три стаскивал буксир, при этом судорожно трясясь и пыхтя. Начало рейса многим не понравилось, но деваться было некуда. Граница была закрыта, валюта капала, и это слегка согревало наши израненные нищетой души.
***
Нам следовало зайти в Клайпеду и догрузить железом наши полупустые трюма, после чего шлёпать в сторону Турции двенадцатиузловым ходом. Не успел наш старичок ошвартоваться у причала, как свободные от вахты намылились в город попить пивка, оно там, кстати, до сих пор неплохое, и побеседовать с местными красавицами за деньги о наболевшем.
Компания весельчаков состояла из четырёх человек. Заводилой был моторист вахты второго механика Погос Нагопетыч Варданян, или просто Паша. К нему радостно примкнул матрос и артельщик Серёга Сорокин, он же Артел, и матрос без класса, по судовому расписанию приборщик, Витёк, он же Прибор. Уже на трапе в компанию влился радиооператор Вова, лысый «сорокот», имеющий уникальный нюх на алкоголь, и посему постоянно ходивший слегка дунувши.
Население вернулось на судно далеко за полночь, с виду без потерь. Артел и Паша под руки контролировали усталую поступь тела Прибора, который как конь мотал башкой, что-то бормотал и отвратительно рыгал. Сзади на литовскую землю периодически пикировал Радист. По всему было видно, что одним пивом здесь не обошлось.
На следующий день раньше других переболевший Паша рассказал интересующимся в красках историю вчерашнего загула.
Познакомившись в ближайшем к порту пивном баре с тремя дежурными девушками приблизительного возраста, наши моряки отбыли для продолжения банкета в какой-то гадюшник, где на последнее догнались местной самогоноподобной текилой и по очереди получили желаемое. Прижимистый Радист предпочёл не растрачивать семенной фонд и последние деньги по пустякам, и пока молодёжь резвились, огуливая местное население, в одно лицо сожрал всю огненную воду, гордо именуемую девушками текилой. Хотя справедливости ради надо сказать, что выпивки хватило всем, и к моменту совершения вечного таинства Прибор был уже так хорош, что даже не смог зачехлиться. Сам Паша был просто в восторге от гулянки.
- Я её е..у, а он охает! - рассказывая нам о своих похождениях, он выпучивал глаза, постоянно делал непристойные телодвижения и совершенно запутался в грамматике русского языка.
- Кто он, Паша? - мы дружно усомнились в сексуальной ориентации армянского плейбоя.
- Кто, кто, баб мой! - Паша явно претендовал на звание «Почётный секссимвол пароходста».
Последствия оргии проявились уже в Турции, причём некоторые члены экипажа прочувствовали их на своей заднице в прямом смысле этого слова.
Надо сказать, что труженики хозяйственной службы на судах этого типа живут в отдельном коридорчике, который в среде судовых острословов называется Колбасный переулок. Там в отдельных каютах проживали судовой кок, он же Шеф, его помощник, Камбузяра, Прибор и буфетчица Лена. Начальником всей судовой хозслужбы был, разумеется, старпом.
Прибор страдал похмельем несколько дней и с трудом выполнял свои служебные обязанности по уборке судовых помещений. В основном он отлёживался в каюте, протяжно стонал на весь переулок и постоянно просил буфетчицу Лену приносить ему воду в трёхлитровой банке. Чувствовалось, что Прибор явно переигрывает в корыстных целях, но через пару дней его коварный план удался.
Лена была доброй и очень одинокой женщиной, к тому же матерью-одиночкой. Через день болезный вкрадчиво попросил своего - добрая женщина не отказала. Ну а старпому, как непосредственному начальнику буфетчицы по службе, просить даже не приходилось. Молочные братья женились по графику, и всем было хорошо.
Незадача случилась уже в Турции. Когда мы стояли под выгрузкой в порту Гемлик.
Береговые краны методично доставали из бездонных трюмов «Сантьяго» пакеты с листовым железом, мы стояли у трапа и болтали о наших перспективах на предстоящие месяцы рейса.
Вдруг из двери надстройки вышла семейная троица. Молча спустилась по трапу и двинулась в сторону ворот порта. Мы с Шуриком, как опытные мореходы, тут же заподозрили неладное.
Как говорил Вини Пух: «Это ж-ж-ж-ж неспроста!» Так оно и оказалось!
Прибор в Клайпеде зажёг по полной программе, и вскоре лёгкий дискомфорт плавно перешёл в банальный триппер.
Вслед за троицей к трапу вышел доктор Волобуев, сделав куда-то звонок по телефону, он примкнул к нам. Из телефонного разговора судового врача, состоящего из простых английских фраз, мы поняли, что троица направилась на консультацию к специалисту по весёленьким болезням, дабы совместно победить венерический казус.
Жара стояла жуткая, а у меня в холодильнике стояла коробка с пивом.
Мы угостили доктора, он расслабился и по секрету выдал нам врачебную тайну, подтвердив наши догадки: Прибор, не в силах осилить контрацептивные мероприятия, намотал на свои дерзкие гениталии трепонему в гостеприимном клайпедском притоне, и посредством буфетчицы угостил добытым своего молочного брата и непосредственного начальника. После чего старпом освоил деньги из судового культфонда, потратив их на оздоровление части членов экипажа в буквальном смысле слова.
Обратно на судно троица вернулась, синхронно прихрамывая на правую ногу, периодически морщась и потирая правые же ягодицы. Ещё через пару дней мы закончили выгрузку, и ещё месяца полтора мотались по Средиземке между Турцией, Грецией и Италией, собирая груз на Южную Америку.
Доктор Волобуев наблюдал пациентов ещё пару недель, после чего пришёл к выводу, что они практически здоровы. Как спаянная узами троица распорядились своим здоровьем дальше, нам было уже не интересно.
***
Начальник радиостанции был гнусным типом и стукачом. Поэтому пить ему было не с кем. После клайпедского похода Начальник заложил Радиста Мастеру, и бедолаге запретили сход на берег под страхом отправки на самолёте в кадры пароходства. Радиоспециалисты на судах, можно сказать, доживали последние дни, так как на смену старым радиостанциям приходила аппаратура ГМССБ, а для её эксплуатации радисты уже не требовались, справлялись штурмана. Та же участь ждала и судовых эскулапов.
Глядя в несчастные глаза Радиста, никто был не в силах отказать ему в такой малости, как принести с берега бутылку какой-нибудь местной жижи с градусами или просто налить стакан на дружеских посиделках. Начальник и нас периодически закладывал капитану, мол, механики отдыхают с рядовым составом, при этом употребляя. Негоже это, не по субординации. Но ходить и прихватывать отдыхающих от вахты на нижних палубах было ниже достоинства Мастера.
Мы с Шуриком частенько бегали по рынкам в поисках кальяна. Его попросил купить один наш общий знакомый ещё по Дзержинке, Миша Думинник. В своё время он учился па моём факультете на курс старше и был командиром отделения в нашей роте, при этом они с Шуриком были земляками. Мы давно работали на торговом флоте, а Миша продолжал служить, но в месте уже гораздо более тёплом и надёжном, нежели сырые трюма подводной лодки, а именно в Проблемной лаборатории училища в звании капитана третьего ранга. Валюты у него, конечно, не было, и он отдал Шурику два комплекта офицерской формы на продажу. На вырученные деньги он и просил купить ему настоящий кальян.
Форма туркам и грекам была не нужна, ибо наши соотечественники уже успели завалить этим добром все рынки. При этом турки просто не понимали, что за кальян ищут два бледнолицых идиота. И практически уже перед самым выходом, случайно, у русской крашенной блондинки, профессия которой в Турции называлась просто Наташа, мы узнали, что кальян в этой стране называется наргиле. Но было уже поздно, и парадная форма уплыла с нами в Колумбию.
***
Вахты сменялись своей чередой, дни проходили в будничной работе. Мы привыкли к своему старому «германцу», постепенно приведя в относительный порядок своё хозяйство. Тяжелее всего было без кондиционера в ЦПУ машинного отделения.
Судно шло в тропиках, и температура в машине поднималась выше пятидесяти градусов. Зато давали красное греческое вино, и это немного компенсировало повышенное потоотделение.
По вечерам мы собирались в каюте Артела или у Паши, смешивая дармовое вино с более крепкими запасами артельщика, которые он хранил в своей прохладной провизионке. Паша выставил в иллюминатор лист фанеры, который на ходу судна хоть как-то направлял поток влажного атлантического воздуха в каюту. Радист всегда оказывался поблизости, находясь в состоянии перманентного запоя. Его специально никто не приглашал, но выгнать страдальца ни у кого рука не поднималась. Вообще на флоте не принято зажимать и прятать питьё от товарищей по экипажу.
Старик «Сантьяго» уже неделю, трясясь всеми механизмами, шёл через океан. Погода стояла тихая, и судно шло как по озеру.
Как-то в очередной раз мы сидели после вахты в каюте Артела. Шурик только что сменился, а мне заступать предстояло только в четыре часа утра. Паша-Погос, как обычно, травил байки, к которым он примешивал изрядную долю гордости за сексуальные способности всех без исключения армянских мужчин, и себя, родимого, в их числе.
Спустя какое-то время в каюте нарисовался уже изрядно мутный Радист и тихо сел в углу в ожидании спонсорской помощи своему истомлённому жаждой и ожиданием организму. Его решили долго не томить, чтоб он, не приведи господь, не начал рассказывать какую-нибудь несмешную фигню из своей трудовой биографии в надежде заработать благотворительный стакан напитка.
Артел щедрой рукой налил полный стакан, употребив который, осчастливленный Радист тут же провалился в нирвану на койке хозяина каюты.
И тут в голову Шурику пришла гениальная мысль украсить наши посиделки грандиозным шоу. Народ был вовсе не прочь повеселиться. Шурик вспомнил про форму - сценарий инсценировки возник в наших головах молниеносно.
Моторист моей вахты Витька Абрамкин и сам затейник нарядились в форму, причём Витьке достался китель с погонами капитан-лейтенанта, а Шуре рангом выше.
В каюте задраили иллюминатор, задрапировали её всевозможными занавесками и сделали освещение максимально тусклым. Публика расположилась в коридоре за дверью, поставленной на фиксатор, и шоу началось.
***
На отдыхающего плеснули забортной водой. Тело Радиста зашевелилось с явной неохотой, при этом громко испортив воздух в каюте.
- Товарищ старпом, это и есть единственный спасённый с того ржавого «торгаша»? - громко спросил кап три у каплея.
- Точно так, товарищ командир, плавал привязанный к матрасу.
Организм на койке пытался перевернуться и встать на четвереньки.
- Кто такой, какая БЧ? - грозным голосом продолжал допрос потерпевшего кап три.
Радист с усилием открыл глаза. За похмельной пеленой несчастный начал с трудом различать силуэты двух офицеров, сидящих в полумраке, в надвинутых на глаза фуражках.
- Радиооператор сухогруза «Сантьяго де Куба», водоизмещением двенадцать тысяч тонн, - язык его заплетался, голова постоянно заваливалась на бок.
- Какая БЧ?
- БЧ четыре, - с потрохами сдал себя Радист.
- Вы находитесь на борту подводного ракетоносца, находящегося на боевом дежурстве у берегов вероятного противника.
У вашего судна на ходу отвалился винт, и оно затонуло. Весь экипаж утонул и был съеден акулами, которых натравили американцы армянского происхождения. Вас одного не сожрали, потому что от вас мерзко воняет. Почему вы не передали сигнал СОС, и не выполнили свой профессиональный долг? - Шурик явно перевоплотился в Лаврентия Павловича, и прямо-таки упивался ролью.
У бедного Вовы подкосились ноги, жиденькие волоски на его яйцевидной голове пытались встать дыбом.
- Я не... Я не мог, я был не в состоянии... Я болею сильно! - Радист мелко трясся, начиная понимать весь ужас положения, в которое попал. Он трезвел на глазах.
- Знаем мы, чем ты, блин, болен! Расстрелять тебя надо! Вот сейчас всплывём, шлёпнем тебя на палубе, и мясо за борт! - заорал на него каплей. Витька разошёлся не на шутку, как будто и в самом деле поверил во всё происходящее.
- Товарищ старпом, пока я командир, самосуд не допущу! Виновный предстанет перед судом военного трибунала, - смилостивился Шурик.
- Но нам негде содержать преступника, и запасы еды и воздуха ограничены! - Витьку понесло! Бедный Радист переводил взгляд с одного на другого, понимая, что решается его судьба.
- Будет сидеть в аккумуляторной яме и жрать сухари из жестяной банки. Потом в неё же гадить будет, выводить его некому, - принял решение «командир атомохода».
- А долго сидеть? - робко спросил «подсудимый».
- Да нет, не долго, месяцев восемь, но не волнуйся, это время войдёт в срок заключения, мы сделаем запись в вахтенный журнал, - успокоил беднягу старпом.
- Подсудимый, вам предоставляется последнее слово! - офицер решил закончить предварительное следствие, сдерживать хохот просто сил уже не было.
- Аааааа! Уууууу! Не надо! Я больше не буду употреблять на рабочем месте! Я искуплю! Аааааа! - Радист начал метаться, биться о переборки, потом от переизбытка чувств и страха перед неволей в аккумуляторной выгородке рухнул на койку и снова протяжно испортил воздух.
Такого финала публика за дверью не ожидала.
Хохот и ржание продолжались почти час. Взрослые мужики в конвульсиях катались по коридору, задыхаясь от смеха. Публика снова и снова переживала эмоции представления. Артистов хлопали по плечам и тянули в разные стороны.
Отдышавшись, вспомнили про Радиста.
Всё время артистического триумфа он лежал в том же положении и прерывисто дышал, бледный, как смерть.
Доктор Волобуев констатировал крайнюю степень нервного истощения на фоне могучего абстинентного синдрома. Моряки сжалились над жертвой розыгрыша и потащили тело несчастного полоскать в бассейн в тамбучине за пятым трюмом. Доктор сделал полный стакан оздоровительного коктейля из валерьянки, корвалола, пустырника, активированного угля и пары таблеток «Антиполицая».
Вова выжил, и через пару дней пришёл в себя. Пьяным его больше никто не видел.
Впрочем, это его и сгубило.
***
Начальник рации не преминул на следующее утро после шоу с удовольствием вложить своего подчинённого капитану в очередной раз.
Если бы Вова был, как обычно, дунувши, он бы молча стерпел очередное предательство, смирившись с очередным денежным штрафом, но трезвый Радист в гневе был просто ужасен! После очередного разговора в каюте мастера Вова вошёл в радиорубку мрачнее тучи. Он схвати толстенную книгу с радиокодами и от двери швырнул ею в обидчика. После этого с табуреткой в руке молча бросился на своего непосредственного начальника.
Начальник выскочил в коридор.
- Феликс Феликсович, убивают! Радист свихнулся! Зовите Волобуева! - орал стукач, вбегая в каюту капитана.
Радист с табуреткой погнался за обидчиком в жилище Мастера. Начальник спрятался за спиной капитана, подвывая от страха и одновременно клеймя позором вырвавшегося из пут алкогольной зависимости Радиста.
- Что у вас происходит?!- закричал на радиоспециалистов Мастер.
- Да пошёл ты на ...! Дай мне этого гада! Я убью эту сволочь и за борт выкину за все его пакости! - совершенно трезвый Радист, вспоенный коктейлем Волобуева, был неудержим как гладиатор.
На вопли дерущихся, застёгивая на бегу брюки, прибежал старпом, который в это время помогал буфетчице Лене убираться и менять постельное бельё в своей каюте. Вдвоём с капитаном они скрутили Радиста и вытащили в коридор. Начальник прыгал рядом и норовил лишний раз пнуть поверженного бойца из-за спин штурманов.
***
Радиста списали в Хьюстоне. На трапе, прощаясь с провожающими, Вова поднял вверх сжатый кулак и прокричал:
- Я отомстил этому гаду за всех вас, мужики!
Остающееся население в знак поддержки борца с несправедливостью захлопало, заулюлюкало и засвистело. Безобидного и беззлобного Вову было всем жаль, и все понимали, что на этом его карьера моряка загранплавания заканчивается. Уже в ноябре, в поезде «Новороссийск - Санкт-Петербург», когда наш экипаж сменили, капитан, выпивая в неслужебной обстановке, сказал всем открытым текстом:
- Начальник рации пакостил и стучал на вас весь рейс - так выкинули бы его за борт, и все дела! Если бы Радист меня не послал тогда на три весёлых буквы, то я бы его и не списывал с судна, - мы поняли, что Мастер всё-таки был наш человек, а Вове просто не повезло.
В Колумбии, в старинном городе Картахена, мы с Шуриком продали оба мундира нашего театрального реквизита донне Анне, владелице магазинчика всяких полезных мелочей и, спустя два месяца, купили-таки кальян - наргиле в Бейруте.
Может, он до сих пор стоит в Проблемной лаборатории.

КРАТККИЙ СЛОВАРЬ СПЕЦИАЛЬНЫХ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ.

Линия Швеция-Греция - из Балтики на Средиземное море с грузом леса или бумаги. Виток 45 суток. На линии работали лесовозы и суда учебной группы.
«Отоварка» - различное барахло, купленное на продажу или для личного употребления. Цена покупки обязательно должна быть намного ниже цены продажи на Родине.
«Простава» - ускоритель принятия положительного решения вопроса в алкогольном эквиваленте.
«Кэш» - то же, только в денежном, что несколько эффективнее первого.
«Мурмалайский флаг» - суда малоприличных государств, на которые в начале 90-ых годов готовы были идти работать наши моряки, когда родные пароходства яростно распродавались, банкротились и разворовывались. На этих судах платили, но совершенно не гарантировали уверенность в завтрашнем дне.
«Шульцем шустрить» - работать учеником или подсобником не по специальности в зрелом возрасте.
АСПТР - экспедиционный отряд Аварийно-Спасательных и Подводно-Технических Работ. Входил в став Балтийского Морского Пароходства.
Чоп - затычка из дерева.
Хомут - более сложное приспособление для заделки отверстий в трубопроводах. Две части стягивались болтами, прижимая к трубе резину или поранит, в месте прорыва.
Утиль-котёл - паровой котёл, работающий за счёт утилизации тепла от выхлопных газов главного двигателя. Устанавливается на выхлопной трубе. На ходу судна здорово экономит топливо.
«Динамка» - дизель-генератор.
«Блэкаут» - полное обесточивание судна.
ЦПУ - центральный пост управления главным двигателем. Помещение в машинном отделении, имеющее шумоизоляцию, систему вентиляции и кондиционирования.
Мастер - капитан судна.
Артельщик - ответственное лицо из матросов, отвечающее за расходование продуктов на коллективное питание экипажа. Получал доплату к основному заработку.
«Сорокот» - мужчина возрастом за 40 лет. Основной возраст зрелого специалиста на флоте.
Триппер (нем.) - гонорея, лёгкое венерическое заболевание, которое никогда не пугало моряков.
Аппаратура ГМССБ - аппаратура Глобальной Морской Системы Связи и Безопасности. В настоящее время эта автоматизированная система устанавливается на все суда. Эксплуатируется штурманским составом судов.
«Провизионка» - помещение для хранения продуктов на судне. Вотчина артельщика.
БЧ-4 - на военных кораблях боевая часть связи.