> Иерархическое служение является самым необходимым служением в Церкви. Оно столь же древнее, как и само существование Церкви в истории. В момент своего возникновения местные церкви содержали в себе служение предстоятельства. Первыми их предстоятелями были апостолы, а затем епископы–пресвитеры, которых они поставляли. Местные церкви принимали деятельное участие в установлении у себя этого служения, т. к. оно совершалось на их Евхаристическом собрании. На них лежала забота, чтобы это служение непрерывно в них сохранялось с того момента, когда оно было установлено апостолами. Мы уже знаем, что местная церковь избирала своих предстоятелей. Это избрание было распознанием воли Божьей: местная церковь обозначала к служению тех, кто к этому были предызбраны Богом^[498]. Они пастыри, потому что избраны и поставлены Богом через сообщение благодатных даров, а не потому, что они избраны церковным народом для служения ему. Они служат в Церкви, потому что имеют особую благодать для своего служения. И они имеют особую благодать, потому что служат Церкви. Право не определяет ни начало, ни конец их служения, т. к. источник благодати, без которой не может быть служения, лежит не в праве, а в Боге, который подает благодатные дары «каждому особо, как Ему угодно».

> Служение предстоятельства на основе правовой власти является историческим соблазном, как результат проникновения права в Церковь. Начиная с Константиновской эпохи, власть епископов строится на правовом начале, а одновременно с этим всё церковное устройство и управление, т. к. епископ является высшим носителем служения управления в Церкви. В первоначальной и древней Церкви основа власти епископа проистекала из Евхаристического собрания. Предстоятельствуя народу Божьему, собранному на Евхаристическом собрании, старейший пресвитер выявлял власть церковного собрания, т. е. власть самой Церкви. Власть, носителем которой в апостольское время был старейший пресвитер, находилась внутри самой местной Церкви, а не вне ее. Он был пастырем своей Церкви, т. к. он, как и все остальные ее члены, принадлежал стаду Христову. Если бы он был вне стада, он не мог бы быть пастырем, т. к. он бы не принадлежал стаду Божьему. Поэтому не существовало власти над местной церковью в лице другой местной церкви и ее предстоятелей. Церковь есть место действия Духа, но Церковь Божия во Христе проявляется во всей своей полноте в каждой местной церкви, а потому вне местных церквей нет действия Духа. Если это так, то следовательно не может быть и служения, которое стояло бы над местными церквами, т. к. власть в Церкви есть служение.

> Пока Евхаристическое собрание, которому предстоятельствовал епископ, оставалось единым, власть епископа не выходила за его пределы. В своих посланиях Игнатий Богоносец увещевал церкви следовать за своими епископами, но не увещевал повиноваться ему, как епископу Сирии, подобно тому, как они повиновались своим епископам. Епископ был единственный первосвященник единого Евхаристического собрания, но само его первосвященство несло в себе возможность распространения его власти за пределы Евхаристического собрания. В доникейскнй период разрыва между епископом и Евхаристическим собранием не произошло, т. к. основа власти епископа при всех изменениях, которые постепенно происходили в течение III–го века, продолжала покоиться в Евхаристическом собрании. Имперская церковь отказалась от этого источника, признав, что возглавление епископом церкви в малом городе или в селе ведет к уничижению его власти и достоинства^[499]. Отказавшись от евхаристического источника власти епископа, церковное сознание должно было заимствовать из эмпирической жизни принцип права для обоснования власти епископа, т. к. иного начала для власти епископа в самой церкви нельзя найти. Самая большая перемена, которая произошла в истории церкви, заключалась в том, что границы местной церкви стали определяться границами власти епископа, основанными на принципе права. Идея правовой власти привела к установлению правовых отношений между ним и членами его церкви. Она же привела и к установлению правовой власти над епископами, возглавляющими местные церкви. Власть епископа, основанная на праве, должна была рано или поздно привести к идее правового ограничения этой власти, что и произошло, как мы видели, на Московском соборе 1917–18 гг. В результате длительного исторического процесса иерархическое служение, вытекающее из самого существа Церкви, получило обоснование, которое вообще не содержится в Церкви.

> 7. Право в Церкви большею частью является в виде божественного права, а потому так трудно определить, где кончается власть, основанная на праве, и где начинается власть на божественном начале. Идея теократии столь же древняя, как и само государство, может быть даже древнее его. Это одна из самых грандиозных иллюзий человечества на его исторических путях, которая наиболее трудно преодолевается, т. к. в ней сплетены во едино «и ночь, и день, и мрак, и свет». Это смешение настоящего и будущего, или точнее предвосхищение будущего в настоящем. Это замена царства Божьего Царством Кесаря, небесного Иерусалима земным. Это переделка слов молитвы Господней «да приидет царство Твое», которыми христиане встречают своего Господа на Евхаристическом собрании, ожидая Его славного пришествия, когда «будет Бог всё во всём» (1Кор.15,28). В теократическом порядке царство Божье уже наступает в старом эоне.

> По своей природе каждая государственная власть стремится к теократии в той или иной форме — открытой или скрытой, т. к. в эмпирической действительности она не может найти исчерпывающих и безусловных оснований для самой себя. Не безумие безумцев на троне привело Рим к обожествлению своих императоров. Начало этого культа относится ко временам Августа, одного из самых мудрейших римских императоров, которого христиане чтили совершенно особым образом. Это был результат естественного развития идеи власти, стремящейся в самой себе найти основы для себя. Власть, как божество, не требует оправданий и оснований, тогда как власть человека над человеком всегда сомнительна, а потому в любой момент может показаться подозрительной. Августин отлично это понимал, когда утверждал, что человек может властвовать только над животными, а не над людьми^[500]. Поэтому культ императоров был легко и свободно принят, как будто он отвечал какой–то внутренней потребности людей своего времени. В древнем мире мы не находим никакой оппозиции ему, если не считать христиан, для которых человеческая мудрость была безумием перед Богом. По скептицизму, свойственному римскому гению, сами обожествленные императоры понимали, что они далеки от богов, и горько насмехались над собою, говоря, что, только умирая, они понимают, что становятся бессмертными богами. Тем не менее, они видели в этом культе основу Римской империи, и мудрые и безумные, они одинаково вели относительно него жестокую борьбу с Церковью, которая Господу Кесарю противополагала Господа Иисуса. Даже власть, отказавшаяся от религиозных основ, продолжает сохранять некоторый, хотя и извращенный, мистический характер. Тоталитарные государства имеют свою безрелигиозную мистику, высший носитель власти в них считает себя или считается, если не богом, то во всяком случае, «сверхчеловеком».

> 8. Церковное сознание часто подходило к идее теократии не только вне Церкви, видя в царстве Кесаря осуществление царства Божьего, но и внутри себя. На этом пути церковная мысль просмотрела власть Христа в Церкви, а искала видимого воплощения власти Бога в Церкви. Пастыри избираются и поставляются Богом. Значит ли это, что источник их власти лежит в Боге, Который им передает свою власть, как в теократическом государстве Бог передает свою власть на земле Своему помазаннику? Значит ли это, что пастыри управляют стадом Христовым от Его имени, как Его наместники в Церкви? Помазание никогда не входило на Востоке в благодатный акт поставления епископов. В таинстве поставления испрашиваются пастырям благодатные дары для их служения в Церкви, а не испрашивается у Бога передача им Его власти в Церкви. Если бы такая власть <была> у пастырей, то они не были бы в стаде Христовом, а были бы над стадом. Церковная иерархия не заменяет в эмпирическом бытии единого Пастыря, т. к. никто не может заменить Христа. Они не Его наместники в Церкви, т. к. в ней один только Помазанник — Христос.

>По своей природе власть, как власть, не есть служение другим, она сама требует себе служения. Идея власти, как служения, впервые была на основании учения Христа провозглашена ап. Павлом в его знаменитых словах обращенных в Рим: «ибо они (`oi arcontej) Божьи служители (leitourgoi Qeou)» (Рим.13,6)^[501]. Носители власти (архонты) — литурги Божьи. Это понимание несвойственно было римскому сознанию: в републиканском Риме власть была «honor», а в императорском — божество. Слова Павла не были услышаны, так как римская власть не желала рассматривать саму себя как служение. Только такая власть была приемлема для христианского сознания. Власть, как божество, была «зверем из бездны»^[502]. Почти через два столетия Ориген повторил мысль Павла о власти по отношению к предстоятелям церквей. «Вождь (игумен) так, я думаю, должно называть того, кого в Церкви называют епископом, должен быть служителем всех в своем служении, чтобы быть полезным всем в деле спасения»^[503]. Власть пастырей, как наместников Божьих является разрушением учения о служениях в Церкви. Она могла появиться в церковном сознании только в порядке разделения единой Церкви Божьей на небесную и земную. Глава небесной Церкви — Христос, а на земле господствуют Его наместники. Наместничество на земле в лице пастырей приводит к уменьшению — вопрос о степени не играет роли — пастырства Христа. Оно переносится в невидимую область невидимой Церкви, а на земле видимая власть принадлежит наместникам. Если церковное учение преодолело явные искажения в этой области, как например, идею, которую мы находим в «Апостольских Постановлениях», о том, что «епископ после Бога земной бог»^[504], то оно не преодолело самую идею наместничества, которая остается в догматическом богословии.

>9. Взаимоотношения между пастырями и верными не основаны на власти, которая передана пастырям, т. к. в Церкви — нет властвующих и властвуемых. «Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет быть между вами большим, да будет вам слугою. И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мт.20,25–27). Всё учение ап. Павла о служениях основано на этих словах Христа. Как предстоятели стада Христова перед Богом, пастыри служат ему, а не господствуют над ним. Как руководители и вожди, они ведут стадо Божье не от себя, как носители власти, а через дары Духа, который живет в Церкви и которым Церковь живет. В народе Божьем, который составляет Церковь, каждый верный поставляется на царственно–священническое служение Богу Своему, а не одни только пастыри. Разрушая учение о «деле служения» в Церкви, власть пастырей на религиозной основе одновременно разрушает и учение о царственном достоинстве членов народа Божьего. Христос «соделал нас царями и священниками Богу и Отцу Своему» (Апок.1,6), всех, а не только часть. А если царство принадлежит только части, то другие лишены его. Но Церковь не пастырей в таинстве священства помазует, а каждого верного, вступающего в Церковь. Власть на религиозной основе принадлежит эмпирическому бытию, т. к. в нём только власть божественного происхождения может иметь характер независимости и абсолютности. В Церкви нет места для такой власти, т. к. она есть начало «последних дней», нового эона. В ней все благодатны, как цари и священники.

>10. Следует ли из всего выше сказанного, что в Церкви не существует никакой власти? Отсутствие власти свидетельствовало бы об отсутствии строя и порядка. Мы решительно отказались от представления, что в апостольское время, когда по общему признанию, в Церкви не было права, она находилась в состоянии анархии^[505]. Мы видели, что с самого начала в ней имелся порядок, строй, чин, «taxij». Этот строй не был чем–то искусственным и посторонним, но вытекал из природы Церкви. В свою очередь строй и порядок предполагает наличие иерархического начала, которым он охраняется и который обхватывает всех членов Церкви. Находясь в Церкви, каждый ее член в совокупности со всеми остальными возглавляется Христом, как Главою Церкви. «Всё покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего, главою Церкви…» (Еф.1,22). Подчинение Христу, которому Бог покорил всё, есть вместе с тем соподчинение друг другу всех членов Церкви, т. к. подчинение Христу совершается в Церкви, которая есть тело Его. Поэтому подчинение Христу и соподчинение всех всем в Церкви выражается в служении Богу и в служении всех всем. «Он, <по природе Бог, не держался за равенство Богу>*, но уничижил Себя Самого, приняв <природу>* раба, сделавшись подобным человекам и по виду став, как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его, и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних… (Филип.2,6–10)^[506]. Этот «кенозис» проистекал из существа Бога, который есть любовь, а служение Христа было выражением кенотической любви. Она лежит в основе всех служений в Церкви, т. к. в Церкви не может быть иного основания, кроме положенного Богом. Образом этих служений является служение Христа. «Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него… Если так возлюбил нас Бог, то  мы должны любить друг друга» (1Ин.4,9,11).^[507]. Подчинение Христу, соподчинение всех всем есть любовь ко Христу и любовь всех ко всем. Как любовь Христа выражается в Его служении — «Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить, и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк.10,45), — так и любовь выражается в служении всех всем, т. к. всё совершается в Церкви, для искупления которой Христос отдал Свою <жизнь>. В Церкви нет любви без служения, и нет служения без любви. Любовь обхватывает всех, а потому и служение принадлежит всем членам Церкви. Каждое служение благодатно, а так как благодать одна, то все служения по своей природе одинаковы, но различны по дарам благодати. Различие даров создает различие служений, значение которых стоит в зависимости от их важности в жизни Церкви. Иерархический принцип в Церкви выявляется в иерархии служений, которая вместе с тем есть иерархия любви. Иерархия служений заканчивается служением епископов, которое является самым важным по своему значению в Церкви. Как высшее иерархическое служение, оно должно быть высшим образом любви и наиболее полным уподоблением жертвенной любви Христа. Здесь, как в высшей точке, все служения сходятся, т. к. все они начинаются и заканчиваются в любви. В различии даров, которые обуславливают различие дела, высший дар — харизма любви — принадлежит всем. «Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший. Если я имею пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставить, а не имею любви, то я ничто» (1Кор.12,31; 13,2). Без любви каждое служение было бы ничем: оно было бы вне Церкви, т. к. сама Церковь <есть> любовь. «Мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего» (1Ин.4,21). Служение управления, как внутреннего и внешнего руководства, без любви перестало бы быть этим служением, т. к. без любви нет благодати. Пастырство по своей природе является высшим выявлением любви, как высшего служения в Церкви.

>Как носители служения управления, пастыри вместе с тем являются носителями власти, т. к. без власти служение управления было бы невозможно. Власть входит в Церковь, т. к. Церковь содержит в себе служение управления, но власть в Церкви должна соответствовать ее природе, а не быть гетерогенной по отношению к ней. В последнем случае она оказалась бы властью над Церковью, а следовательно над Христом. Поэтому она не может быть основана на правовом моменте, т. к. право — вне любви. Она не может быть властью наместников Бога на земле, т. к. Бог никому не делегирует своей власти, а «всё покорил под ноги Христа». В Церкви, как любви, может существовать только власть любви. Не харизму власти преподает Бог пастырям, а харизму любви, а через нее и власть любви. Епископы, как носители служения управления, являются и носителями власти любви. В любви совершается подчинение всех епископу и через любовь он подчиняет всех себе. Как подчинение всех всем совершается через любовь ко Христу, так и подчинение всех епископу совершается через его любовь ко всем и ответную любовь всех к нему. Другой основы для власти в Церкви не может быть, т. к. нет другой основы для власти Христа в Церкви. Пастыри могут иметь только то, что дает Христос Церкви, а не то, чего нет в Церкви. Право, как основание власти в Церкви, не ниспосылается, как благодатный дар, т. к. права <нет> у Христа. «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем и найдете покой душам вашим» (Мт.11,29). Власть Христа в Церкви есть власть любви, которая приобретена через Его любовь к ней^[508].

>11. Если в эмпирической жизни, утерявшей принцип любви, власть, основанная на любви, является недостаточной, то в Церкви, в которой любовь является первым и последним принципом ее жизни, любовь вполне достаточна. Правовая власть служит суррогатом любви, но суррогатом наиболее совершенным в греховной эмпирической жизни. В Церкви, где живет подлинная любовь, не может быть никаких ее суррогатов. «Пресвитеров ваших умоляю я, сопресвитер и свидетель страданий Христовых, и соучастник в славе, которая должна открыться: пасите стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно (и богоугодно), не для гнусной корысти, но из усердия; и не господствуя над клирами^**, но подавая пример стаду» (1Пе.5,1–3). Господствовать или повелевать (katakurieuw) стадом Божьим означает пользоваться властью, не имеющей оснований в любви. Послание Петра заповедует епископам–сопастырям управлять «tupoi ginomenoi tou poimniou». Они должны быть образом или изображением для стада, образом или изображением любви, через которую они управляют стадом Божьим. Власть любви, которою по преимуществу облечены пастыри, есть жертвенная отдача себя другим и жертвенное служение, образ которого оставил ап. Павел. «Во всём являем себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благодати, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божьей, с оружием правды в правой и левой руке… Кто не изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?… Ибо будучи свободен от всех, я всем себя поработил (emauton edoulwsa), дабы больше приобрести… Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (2Кор.6,4–7; 11,29; 1Кор.9,19–22). Только через любовь ко Христу и во Христе можно приобрести эту харизму любви, чтобы отдать себя всем и чтобы через эту отдачу приобрести по крайней мере некоторых. Приобретение всех не для себя, а для Христа, есть содержание власти любви в Церкви. Противоположение «katakurieuw» и «douloumai», между господствованием и порабощением, есть противоположение между властью, не имеющей оснований в любви, и властью любви. Первая в той или иной мере требует служения себе, другая служит другим, первая господствует, вторая порабощает и делает рабом себя для других^[509]. Я почти дословно повторяю слова Оригена: «`oi arcontej oun twn men eqnwn katakuriuetwsan autwn· thj de ekklhsiaj, douleuetwsan auth»^[510].

>Такого рода власть не создает высших и подчиненных, господ и рабов. Она не только не вызывает разделения в Церкви, но всех объединяет в любви. Она не господствует через страх и принуждение, а «принимает образ раба», потому что в страхе нет любви. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся не совершен в любви» (1Ин.4,18).

>Признание в Церкви иной власти, кроме власти любви, означало бы или умаление, или даже отрицание благодати, т. к. оно означало бы умаление или отрицание общей для всех харизмы любви, без которой не может быть служения. Власть наместников Божьих не нуждается в дарах Духа, т. к. она сама в себе заключает власть Бога. От нее исходят все служения и от имени и силою этой власти всё совершается. Не нужна благодать и правовой власти. Если такая власть существовала бы в Церкви, то это означало бы, что ее жизнь определяется правовой нормой. Она бы принудительно связывала Дух, Который дышит в Церкви, когда и где Он хочет, т. к. правовая норма желает, чтобы Он дышал там, где она исполняется. Если даже эти нормы божественного происхождения, то они являются как бы закрытой сокровищницею благодати, которая образовалась в момент возникновения права, из которой церковная жизнь черпает не благодать, а право. Только любовь, как общее содержание служений в Церкви, и власть, основанная на любви и проистекающая из любви, не устраняет благодать из жизни Церкви.

>«Не отвергаю благодати Божией, а если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал.2,21).