> Святой Дух

> Я хотел бы поговорить о Святом Духе в Церкви: о Нём Самом и о том, что Он совершает и в Церкви, и над нами, как Он воздействует на нас, как действует в нас и через нас.

> В Священном Писании есть два рассказа о даровании Святого Духа. Сразу вспоминается то, что описано во второй главе книги Деяний — Пятидесятница. Другой рассказ, в 20-й главе Евангелия от Иоанна, приводил в недоумение многих толкователей. Его пытались объединить с первым, слить их воедино, равно связать оба рассказа с Вознесением. Я подойду проще, более непосредственно, к этим двум рассказам, как мы находим их в Писании, и попытаюсь показать, что в них есть общее и чем различаются эти два события.

> В 20-й главе Евангелия от Иоанна мы читаем о первом явлении Христа после Его Воскресения (Ин 20:19–23). Первые Его слова — слова успокаивающие: мир вам. Того мира, который Он дал, не мог дать мир сей. Мир, который дал Христос, наполнил весь дом, остался с апостолами навсегда. Это тот мир, который сошел на них, когда они обнаружили, что ужас Великой пятницы ушел навсегда, что человеческая ненависть не убила Божественную Любовь, что человеческое общество не смогло исключить Живого Бога из своей среды во тьму внешнюю. Этот мир сошел на них, потому что они знали, что жизнь не была убита, жизнь не угасла, что Бог поистине среди них и что имя Мессии, Эммануил, о котором мы узнаём в начале Евангелия от Матфея (1:23), истинно не только в начале, но как конечная победа: Эммануил, Бог среди нас, с нами Бог.

> И затем Господь дохнул на Своих учеников и сказал: Примите Духа Святого. К этому дарованию Святого Духа следует подойти, мне кажется, очень внимательно и вдумчиво. Во-первых, этот дар был сообщен всем апостолам в их совокупности, всем присутствующим, но никто из них не обладал им по отдельности. С другой стороны, тем, кто присоединился к апостольскому кругу позднее, не было нужды получать как бы дополнительно этот дар. Вы помните, что апостола Фомы не было в тот вечер вместе с прочими апостолами. Когда неделю спустя Христос снова явился Своим ученикам, и Фома был с ними, и Христос укорил его за неверие и предложил осязать раны на руках и в боку, чтобы не остаться неверующим, уверовать, то после исповедания апостола Фомы: Господь Мой и Бог мой! (Ин 20:28) — Христос не стал даровать ему Дух, Которого прежде уже приняли другие апостолы. Поскольку Фома принадлежал к апостольскому кругу, был одним из них, не откололся от них — он вместе со всеми обладал тем, что было вверено их сообществу, всем в совокупности, не как группе людей, а как единому целому.

> Может быть, здесь можно провести параллель с сошествием Святого Духа на Самого Господа Иисуса Христа на берегу Иордана (Мк 1:9–11). Когда Иисус из Назарета, воплощенный Сын Божий, в Своем человечестве дошел до полной зрелости, Дух Святой сошел на Него, осенил Его, почил на Нём. Его человечество исполнилось присутствием Духа Божия. Подобным же образом эти одиннадцать апостолов, которые составляли Его тело, приняли Духа Святого, Он был вверен им. Он пребыл в их среде, в их общности, и Он объединял их в общину. Не община обладала Святым Духом — Он охватывал общину, руководил ею, покорял ее. И вместе с тем чего-то еще недоставало той полноте, которую Церковь познала позднее. Они приняли Святого Духа, хранили Его, но никто из них не достиг той полноты, какая должна принадлежать членам Церкви, составляет их призвание. Несмотря на этот дар, этот залог вечности, это эсхатологическое вторжение Духа в среду апостолов, отношения между Святым Духом и тварным миром еще не достигли завершения, потому что, как говорит в одном месте Иоанн Богослов, Христос еще не восшел к Отцу (Ин 7:39).

> Шло время. Апостолы вместе обладали этим даром Святого Духа, но еще не способны были приносить плоды Духа, потому что Он был вверен их общности, их единству, но еще не исполнил их, не охватил каждого из них так, чтобы каждый из них мог сам — пусть и в единстве с другими — действовать во имя Божие. Это произошло через пятьдесят дней, в день Пятидесятницы, когда Дух Святой сошел на них и каждый из них получил дар, принял огненный язык, означавший схождение Святого Духа (Деян 2:3). Никто из них не мог бы обладать Духом, если бы все вместе, в зачаточном единстве как Тело Христово, они не были уже объяты Духом: это было свойственно всем, принадлежало всем и потому могло принадлежать каждому из них. Да, всем, но по-разному. Можно потерять дар Духа. Можно стать чуждым этому Присутствию, даруемому нам в нашей личной жизни, и тем не менее Дух Святой не оставляет Церковь. Скажем, в древности отступники, те, кто публично отрекся от Христа и вернулся к язычеству, если их затем принимали в лоно Церкви, их принимали не только через покаяние, но они должны были снова получить печать Святого Духа. Они стали чужды Ему, потому что сами отреклись от Него.

> С другой стороны, не только с богословской точки зрения, но из опыта жизни в Церкви, который у каждого из нас есть, из жизни Церкви в истории или в наши дни мы видим, что Дух Божий не оставляет Церковь, когда ее члены колеблются, отклоняются от истины, ищут истину, но на пути этого искания впадают в ошибки. Дух Божий всегда присутствует, всегда деятелен, Он призывает, учит, наставляет, действует в нас, обновляет всех нас, остаемся ли мы верными или колеблемся и оказываемся изменниками. Святой Дух, дарованный в событии, которое один православный богослов назвал Иоанновой Пятидесятницей¹²², действием, описанным в Евангелии от Иоанна, сохраняется всей целокупностью Церкви. Никто не обладает Им, и вместе с тем для каждого, кто входит в апостольский круг, который всё расширялся на протяжении веков — и когда я говорю «апостольский круг», я не имею в виду духовенство, я имею в виду всех тех, кто связан с апостольской верой, апостольской жизнью, вернее, жизнью Самого Христа, пребывающей, действующей в Его теле, — этот дар Святого Духа составляет условие нашей личной святости.

> Если мы поставим себе вопрос, Кто есть Дух Святой, думаю, можно начать с замечания, которое много лет назад высказал Владимир Николаевич Лосский. Он говорит, что Отец открывается в Сыне, через Сына. Сына открывает Святой Дух, но Сам Дух остается неуловимым. Он еще не явлен так же, как Отец явлен в Лице Сына. Откровение Духа, победы Божией, сияния Божественной Жизни явлено самим человечеством. Святой Ириней Лионский в одном из своих писаний говорит, что слава Божия — это до конца осуществленный человек¹²³. Каждый из нас в отдельности и все вместе, каждый из нас и та общность, которую мы составляем, — вот где должно быть видно сияние Духа. Другого не дано. И это ставит нас в совершенно особые отношения с Третьим Лицом Святой Троицы, Господом Духом Святым. Невозможно определить соответствующим образом, кто такой Святой Дух. Мне кажется, самое лучшее, что можно сделать, — это подойти к вопросу описательно, в образах или попытаться уловить через плоды Духа, через Его действование всё, что можно уловить о Нём.

> Во-первых, один образ. Это до некоторой степени переработка древней аналогии, древней притчи. Если попытаться представить себе или передать кому-то взаимоотношения Лиц Святой Троицы, Их особенности, можно обратиться к древнему образу из Священного Писания, образу горящей купины, увиденной Моисеем в пустыне (Исх 3:2): куст, который горел, не сгорая. Таинственное, непредставимое свойство этого несгорающего пламенения мы можем наблюдать косвенным образом. Когда Моисей оказался перед лицом этого горящего куста, он не уловил горение, он уловил пламя и тепло. Само горение не укладывается в рамки того, что доступно нашему познанию, нашему восприятию, — горение можно видеть, тепло можно ощутить, постольку поскольку мы охвачены им, разделяем его. В подобных образах можно говорить о тайне Бога в терминах горящей купины, куста, который горит и непостижимо, невероятно для нас — не сгорает. И вместе с тем это горение мы постигаем через языки пламени и тепло, которое становится частью нас самих, или, вернее сказать, частью которых мы сами становимся. В чём разница между этим теплом и этим пламенем? Пламя — объективное явление, часть зримого опыта. Оно говорит о чём-то, но остается для нас внешним явлением. Можно представить это так: можно стоять перед горящим камином, видеть, как горит в нём полено, не понимая сути горения, но воспринимая его через пламя. В этот момент мы воспринимаем одновременно горение, пламя, тепло. Но можно оказаться на улице, смотреть в чье-то окно, видеть языки пламени и ничего не ощущать, кроме окружающего нас холода. То, что мы видим пламя, объективно утверждает, что оно есть, но ничего не сообщает нам о самом пламени. Если бы я из опыта не знал, что пламя означает горение и тепло, я, стоя снаружи, на улице, вполне имел бы право утверждать, что пламя не греет. Это утверждение неполно, если не прибавить к нему еще нечто.

> Не это ли имеет в виду Писание, когда говорит нам, что Дух открывает нам, Кто есть Иисус (Ин 15:26). Его природа, Его Личность поистине отвечает на вопрос «Кто?». Только когда мы ощутили тепло, мы можем уловить связь пламени с горением, но если мы опытно не ощутили тепло, иными словами, если Дух Святой не коснулся нас, мы можем всё знать о пламени и тем не менее высказывать ошибочные, кощунственные суждения. Опять-таки не об этом ли говорит Писание словами Самого Христа, что всякая хула на Христа простится, потому что Он есть «да», «Аминь», Он — утверждение, положительный факт вне нас самих, Он — объективное утверждение Бога в истории. А грех против Духа не может быть прощен (Мк 3:29).

> Как же тогда понимать, Кто есть Дух Святой и что такое грех против Него? И здесь я хочу подчеркнуть, что то, что я собираюсь сейчас изложить, — это одна из многих и различных догадок, которые были высказаны относительно греха против Духа Святого. Если образы, которые я привел, убедительны, то вы поймете и согласитесь, что неуловимое, не поддающееся никакому нашему анализу тепло, льющееся из горящего куста, может быть познано только опытным ощущением, но если только мы его ощутили, его невозможно отрицать. А если оно отрицается, то этому отрицанию может быть два основания: или человек безумен и утверждает, что замерзает, хотя охвачен теплом, или по каким-то собственным причинам — а причины могут быть самые различные — готов отрицать собственный опыт, отрицать то, что совершенно определенно сам знает как истину. И это можно исправить только той переменой ума, которая называется покаянием, обращением, метанойа по-гречески, — изменение ума, готовность правдиво сказать о том, что нам известно как истинное, отречься от собственного внутреннего отвержения истины. Эти же образы, возможно, могут помочь, чтобы не то что углубиться, но хотя бы сколько-то вглядеться в другой, более сложный вопрос об исхождении Святого Духа.

> Я изложу его, как и всё, что говорил до сих пор, очень примитивно. Тепло рождается не от пламени, а от того, что горит полено. Тепло исходит из того же источника, что и пламя. Благодаря тому, что есть горящий куст, есть и пламя, и тепло. Одно происхождение, один, единый и единственный источник.

> Опять-таки, если эти образы по-своему приемлемы, нам делается понятно, что природу пламени мы познаём только через то, что ощущаем тепло. Только Святой Дух может открыть нам, Кто есть «Да» и «Аминь», зримое проявление Отца в истории. И таково первое действие и свойство Святого Духа. Он есть Дух Истины. Он открывает нам истину о Боге и истину о человеке. Он открывает нам в пророке из Галилеи воплощенного Сына Божия. Он открывает нам значение всех Его слов, Его Слова. Он есть Дух Истины и ведет нас ко всякой истине. И я употребил слово «ведет к» не напрасно, потому что истина — не что-то, что установлено раз и навсегда. Это не утверждение, не система верований, не мировоззрение. Это живая, динамичная реальность. Истина — не что-то, Истина — Кто-то: Я есмь Истина (Ин 14:6). И потому, открывая нам Христа во всей полноте, во всём Его содержании, во всём, что Христос Сам открывает нам как Слово, являющее глубины Божества, как Сын, являющий тайну Отцовства, Святой Дух шаг за шагом ведет нас не к новым истинам, а во всё новые глубины, ко всё большему видению Того, Кто есть Истина.

> Святой Дух также открывает нам глубины человека. Он открывает нам и связь, которая есть между нами и Богом. Он исследует глубины человека. Он открывает нам ту глубину, которая глубже психологической области, нашу укорененность в творческом Слове Божием, нашу укорененность в животворном Слове Божием. Он учит нас также совершенно новым отношениям с Богом. Вне отношений со Святым Духом, вне доверительных отношений через Него с Единородным Сыном Божиим мы могли бы говорить о Боге как о Творце, о Вседержителе, Господе и Судии, как о Промыслителе, может быть, как о Спасителе. Но мы не могли бы назвать Его Отцом иначе как чисто метафорически, без реального онтологического взаимоотношения между Ним и нами, без сущностной связи. Это был бы образ, а не глубоко подлинное взаимоотношение. Но поскольку мы связаны со Христом, как связаны члены одного тела, поскольку Дух Божий, почивший на Христе, пронизывает это тело дарами Святого Духа (Ин 20:22; Деян 2:1–4), постольку тем самым Христос — брат нам, мы единосущны Ему. И это Его собственные слова: Идите и скажите братьям Моим, что они встретят Меня в Галилее (Мк 16:7). В этом братстве со Христом мы открываем зачаточным образом, смутно, что такое сыновство и чем может быть отцовство — не в эмпирической жизни нашего надломленного, полного разделения мира; мы открываем в Нём, что значит быть сыном, и через Него мы можем зачаточно, гадательно представить себе, что означает иметь Отца и Кто, Каков может быть этот Отец. В тот момент, когда мы перестаем употреблять такие слова, как «Господь Вседержитель», «Господь Бог», «Бог Судия», и бываем способны хотя бы зачаточно произнести «Отец», мы можем сказать, что нашей молитвы коснулось веяние Святого Духа. Иначе как силой и действием Святого Духа, через откровение, даруемое действием Святого Духа, мы не можем обратиться со словом «Отец» к Тому, Кто есть Святой Израилев^*124*.

> И наконец, как я уже упоминал, приход Святого Духа, то, что Он нам открывает, зачаток всего этого совершается в этом мире, но ведет нас к полноте, которая будет явлена в будущем мире, в Царстве Божием, в жизни вечной. У Святого Духа есть свойство, элемент чисто эсхатологический, принадлежащий исключительно последним вещам, конечному свершению всего. Только когда всё будет завершено, всё человечество станет в своей славе откровением пребывающего в нём Святого Духа, Который приобщает человечество Божеству, превращает весь мир в место <обитания> Бога. Но и в наше время Дух Святой действует в Церкви двояким образом, и об этом я хочу коротко сказать: действует в эсхатологическом измерении и в делании христианина.

> Первое принадлежит области литургической. Всякий раз при совершении таинств, в частности таинства Евхаристии, Православная Церковь призывает Святого Духа, молит Его прийти и осенить и собравшуюся общину, и приготовленные дары. Это не просто своеобразный способ совершить таинственное действие, как бы самый лучший способ освятить Святые Дары. Суть эпиклеза, обращения к Святому Духу, чтобы Он сошел на нас и на приготовленные дары, в том, что то, что должно совершиться — чтобы хлеб и вино могли стать Телом и Кровью Христовыми, приобщиться Божеству, — принадлежит будущему веку. Это может совершиться только потому, что Дух Божий, дарованный Церкви, пребывающий в ней, действующий в ней державной силой и могуществом Божиим, вводит в историческое время измерение и качество последних свершений, исполнения всего. Иначе это не могло бы совершиться в нашем историческом времени, в нашем состоянии становления. Это вторжение вечности, это расширение нынешнего состояния вещей в то, каким оно будет, когда всё достигнет полноты, — вот непременное условие совершения таинства. И это становится совершенно ясно (хотя звучит нелепо с грамматической точки зрения) из молитвы в Литургии, где мы благодарим Бога, даровавшего нам сегодня Его грядущее Царство¹²⁵.

> И второе. Святой Дух в Своем эсхатологическом измерении вещей конечных определяет также, каково должно быть действие христианина, христианское действование. Неповторимая, отличительная особенность христианского действования в том, что оно — действие Божие, осуществляемое через человека, будь то отдельный человек или община людей. Христианское действие — это действие Бога, исполненное, совершенное посредством человека. И ему присуще, как всем действиям Божиим, эсхатологическое измерение последних свершений. Человеческая мудрость, умудренность собирает из прошлого человеческого опыта все возможные ответы и включает их в настоящее с тем, чтобы разрешить проблемы сегодняшнего дня, и проецирует их на будущее, планируя будущие свершения. Божественная Мудрость, мне кажется, не определяется такой причинностью, действие каждого настоящего момента не обусловлено ни настоящим, ни прошлым, всегда только будущим. Бог действует ради чего-то, а не из-за чего-то. В Божественном действии всегда есть нечто беспрецедентное, неожиданное, что вносит в ситуацию абсолютную новизну. Пример такого действия Святого Духа, принадлежащего истории, — Воплощение. Воплощение — не только ответ на прошлое человечества и на его состояние текущего момента, когда оно произошло, когда всё созрело к этому событию. Воплощение — действие Божие, которое вводит в историческую ситуацию нечто, чего прежде не было в ней. Живой Бог становится частью, частицей человеческой истории, становления человека. И одновременно человечество так соединяется с Богом, настолько включено в тайну Божию, что в Вознесении наше человечество унесено в сердцевину тайны Святой Троицы. Здесь можно видеть, как Святой Дух, осенивший Матерь Божию, осуществил действие Божие, в котором Пресвятая Дева полноправно участвует Своим Се Раба Господня, да будет Мне по слову твоему (Лк 1:38) и вводит в историю нечто небывшее, новый образ Присутствия Божия.

> Ответы на вопросы

> Вы упомянули место у Иоанна Богослова, что Духа еще не было на земле, потому что Христос еще не взошел к Отцу. Как это понимать, если только Святой Дух — источник жизни, всего?

> Не было времени, когда Святого Духа просто не было в мире. В противном случае никогда не произошла бы никакая встреча между Богом и Его тварью. Если «Бог» был бы просто объективным понятием, недоступным Своему творению, не вызывающим у твари никакого отклика, то могло бы быть объективное знание мертвого божества, но не Живого Бога. Но древние комментаторы считали, что когда Писание нам говорит, что Духа еще не было, потому что Христос еще не восшел к Отцу, то оно говорит о том, что Дух присутствовал, осенял мир, творимый Богом, Дух привлекал людей, руководил ими, но как бы извне, стучась будто снаружи у дверей, призывая извне, ожидая, чтобы человек отозвался, потому что человек был создан таким, что он способен понять этот призыв и отозваться.

> Разница между тем, что произошло в Церкви в этот определенный день и в день Пятидесятницы, в том, что отношение между Духом и Церковью, Духом и каждым отдельным членом Церкви — возьмем хотя бы апостолов — было реальное вселение, Дух был в них, Дух был связан с ними. Опять-таки, если взять образ, который предлагают отцы: как огонь может пронизать железо. Это не было внешнее воздействие, голос как бы извне, это было внутреннее Присутствие, неведомое прочим в таком виде, в таком смысле. Я не думаю, что может быть адекватное учение о Святом Духе, пока всё не достигнет своей полноты и пока всё человечество в лице каждого его члена не просияет Духом, не станет Его отражением, видением.

> Всё-таки слова о том, что грех против Святого Духа не простится, очень страшны. Порой сознаешь в себе не просто грехи, а греховность, гордость, бунт почти люциферов, злую волю. Где грань, после которой мы отрезаны?

> Когда люди сокрушенно говорят мне, что им кажется, что главный их грех — гордость, я обычно отвечаю: «Не волнуйтесь. Вы слишком мелки для гордости. Это просто тщеславие». Мне думается, когда вы говорите о люциферианском бунте, вы говорите о том, на что вы неспособны. Мне кажется, бунт, о котором вы говорите, — не просто своеволие, как бы капризность ребенка, который не хочет делать то, что следует. Восстание, которое могло бы отсечь нас от Бога, — не просто акт своеволия. Это намеренное, продуманное действие, решение, и не просто выбор по минутному настроению, а решительный выбор против Бога.

> Писание говорит нам, что не мерою дает Бог Духа (Ин 3:34), что означает: дает Его Весь — каждому, кто готов принять Его. Есть, однако, древнее присловье, которое дополняет эти слова и говорит, что, как ни печально, но мы принимаем Его в свою меру. То есть соответственно широте и глубине своего сердца, своего великодушия, своей способности отдаваться как можно более совершенно, быть до конца верными, мы получаем больше, чем если мы колеблемся волей, сомневаемся. Предлагается всё, абсолютно всё, мы можем взять столько, сколько способно вместить наше сердце. Можно сказать, что Дух Святой пребывает в полноте в Церкви и каждый из нас причастен Святому Духу в той мере, в какой способен воспринять Его и понести. И я бы добавил, что это не неизменное состояние, бывают моменты, когда добрую волю сменяет злая воля. Но Бог никогда не оставляет нас, разве что мы прямо скажем: «Уйди! Я выбрал другую сторону!».

> Но даже и тогда Он не просто отойдет с безразличием. Он будет стучаться в двери вашего сердца воспоминаниями о Себе, порывами вашего сердца, Своим голосом, всем, что ведет к Нему, потому что мы сотворены такими, что способны отозваться; Он будет стучаться через обстоятельства жизни, через людей. Я бы сказал, что к каждому из нас можно отнести фразу из «Пастыря» Ерма, который описывает свои видения, где его ангел-хранитель (его он и называет Пастырем) дает ему наставления. И в одном месте ангел говорит ему: «Не бойся, Ерм, не оставит тебя Бог, пока не сокрушит либо сердце твое, либо кости твои»¹²⁶.

> Мой вопрос, если коротко сформулировать: что произошло во время сошествия Святого Духа в Пятидесятницу?

> Что произошло в день Пятидесятницы… Я могу только дать один пример, который мне что-то подсказывает в этом направлении; не знаю, что вам ответить более толково. Но я встретил человека, который был неверующий, который уверовал во Христа очень серьезно, очень глубинно, очень решительно. Он стал жить, сколько умел, по обстоятельствам, согласно тому, что он понимал в учении Христа, но у него как бы не хватало чего-то. Он чувствовал, что он не в состоянии любить людей. Бога он может любить — он Его любил из всей благодарности за то, что Бог ему открылся. Но людей он не мог любить. И он мне рассказывал, что как-то (странные обстоятельства!) он ехал на автобусе и говорил: "Господи! Как я могу научиться любить людей Твоей любовью? Не так чтобы любить тех, кто мне любится, и оставлять в стороне других?.." И вдруг он почувствовал, что в него как бы вещественно влилась новая жизнь и что он вдруг открылся любви. И в этот момент он вдруг стал любить все твари.

> Предел этого можно найти, например, в писаниях святого Исаака Сирина, который говорит, что милующее сердце любит и жалеет всех: не только людей, не только грешников, но и животных, и гадов, и даже бесов не может не любить и не жалеть. Вот это открылось ему в этот момент.

> И мне кажется, что во время Пятидесятницы случилось нечто в этом роде: в какой-то момент апостолы, потому что они так всецело соединились со Христом, потому что так всецело Его приняли как своего Учителя, начали жить Его учением и Им. После сорока дней подготовки, которую Христос проводил с ними до Вознесения, и десяти дней, когда они молились и размышляли, апостолы вдруг оказались готовыми принять это вдохновение Духа Святого. Я не могу это объяснить иначе или лучше.