Тема выпуска: Заповеди

> ЗАПОВЕДИ

> "Не сметь командовать", – командовал коммунистический диктатор. Сатана запрещает командовать другим, чтобы командовать самому. В человеке соседствует это сатанинское – бунт против команды во имя команды – и собственно человеческое: бунт против команды во имя свободы.

> Команда, заповедь, – в общем, повелительное наклонение – плохи тем, что вытесняют общение. О любви нельзя сказать в повелительном наклонении. Бог Библии на удивление в этом смысле не похож на человека. Человек командующий скрывает свои эмоции. Бог Библии – нервничает, гневается, ревнует, любит и, что самое удивительное, говорит об этом человечеству словно девчонка девчонке.

> Греховность человека не в том, что он тонет сам и топит других, а в том, что он думает, будто тонет – а ведь стоит на твёрдой земле. Сам образ моря, бушующего "житейского моря", в котором плавают нафаршированные пророками киты, – образ больного воображения. Кто переживает жизнь как море, тот видит в ближнем – утопающего, и начинает командовать ближним: протяни руку! А то просто – ударит по голове, чтобы не дёргался, и будет вытаскивать на берег. А берега-то и нет, ведь нет и реки! Не надо никого бить по голове, никто не тонет! Вокруг прекрасный Божий мир, Божия забота и ласка, и единственное, что с этим не гармонирует – протухшее человеческое нутро. Человек на 90% состоит из воды, а дух человеческий на 99% состоит из воды затхлой, стоячей, эгоистичной. Человек – не утопающий, которого надо спасти, а гниющий, которому надо дать возможность распахнуть окна и двери, проверить себя, заглянуть в другого. Командовать (тем более, бить) здесь так же неуместно, как лечить заикание накладыванием гипса на язык.

> Заповедь не есть с древа познания, с древа власти, кажется современному человеку слишком жестокой, потому что она дана без объяснения причины. Слова Бога о том, что вкушение плода повлечёт за собой смерть, воспринимаются нами как угроза, описание кары. Между тем, это именно объяснение причины. Смерть – не наказание за властолюбие, а следствие властолюбия и сама суть властолюбия. Командующий разрушает ткань жизни, режет её ножницами на мелкие полоски, аккуратные, но ни на что не годные.

> Заповедей слишком много. Если бы существовало только десять заповедей, данных на Синае – но есть еще и заповеди блаженства, данные на безымянной горе Иисусом. А как соединишь заповедь "не убий" с заповедью "блаженны миротворцы"? Нельзя ведь соединить идею с воздухом, хотя оба – невидимы и невесомы. Кое-что общее у ветхозаветных и новозаветных заповедей найти можно, но это всегда будет некоторая казуистика вроде шуточных загадок: "Что общего у рояля с унитазом?" Да, миротворцы вдохновляются заповедью "не убий" – но сколько подлинных миротворцев брались за меч и убивали!

> Апостол Павел предельно заострил проблему, заявив, что "заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя" (Рим.13:9). Наша любовь к любви мощно свидетельствует против апостола: любовь не живет в судах и прокуратурах. Ее можно встретить там – в сердцах, но и на дне моря можно встретить человека – в стальном шаре. Любовь несоизмерима с идеями справедливости и честности, как несоизмерим Эверест и микроб – хотя средства измерения существуют. Любовь кощунственно сопоставлять с уголовным кодексом, как кощунственно сопоставлять Евангелие и Программу КПСС – хотя сходство на уровне буквы есть. "Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона", – говорит апостол, а Христос говорит – погубивший свою душу, спасет ее, и опыт подтверждает, что часто нарушение закона есть любовь. Апостол утверждает, что "любящий другого исполнил закон", а нам остается только удивляться: неужели в Римской империи законы исполнялись людьми иного психологического склада, чем сейчас?

> Про любовь мы всё понимаем правильно. Мы не понимаем смысла слова "заповедь"! Для нас это – запрет, и поэтому мы удивлены размышлениями апостола. Запретом заповедь является – для тех, кто хочет ее нарушить, разрушить, для тех, кто стоит снаружи заповеди. Заповедники – эти крохотные райские сады для животных – начинаются именно с заповедей, которые тоже можно воспринять как запреты, и именно "не убий" есть главная идея заповедника. Кто воспринимает эту заповедь как запрет? Тот, кто хочет проникнуть в заповедник, чтобы пострелять. Тот, кто хочет побывать в заповеднике (то есть, по прямому смысла слова "побывать" – причаститься бытию заповедника), воспринимает заповедь "не стреляй" как пожелание, а не как запрет. Так же воспринимали бы заповедь животные, если бы знали, что охраняет их.

> Пожелание – то есть, нечто, что, собственно, не обязательно соблюдать и что очень легко нарушить. Действительно, трудно нарушить уголовный кодекс – по крайней мере, психологически трудно, но заповедь нарушить очень легко. Именно об этом говорил Христос, замечая, что кто хочет блуда – уже прелюбодей, кто обругал – уже убил. Если воспринимать и эти слова Божии как юридическое предписание – то заповедь жесточе любого кодекса. Но заповедь не суровее, а слабее законов и запретов. Она ничем не подкреплена, даже самый прочный для многих душ барьер между желанием нарушить заповедь и нарушением – иллюзия, раз с точки зрения Бога нет разницы между нарушением заповеди в психике и в действительности.

> Многие предпочли бы видеть в заповеди – запрет. Так и живущие в заповедники предпочли бы, чтобы пограничные войска защищали не государства, а их самих; ведь иначе трудно обеспечить сколько-нибудь удовлетворительную охрану. Заповедники существуют не потому, что их хорошо охраняют – отнюдь! – а потому, что на браконьерство решаются лишь немногие. И мир стоит не потому, что нарушение заповедей безупречно карается людьми, законами природы или Богом, а потому что всё же – всё же! – лишь немногие решаются на нарушение заповедей.

> Заповедь – это не приказание, а пожелание Бога человеку. Иначе самая первая заповедь была бы и самой идиотской: "Возлюби Господа Бога Твоего". Хороша любовь по приказу! Заповедь "не сотвори себе кумира" была бы безнравственной, как и любая попытка устранить конкурента. А заповедь "не поминай имени Господа Бога твоего всуе" – если это запрет, а не пожелание – даже понимать не хотелось бы: мало ли какая блажь придет начальству в голову! Но это пожелание, пожелание Любящего нас, и тут уже к каждому слову прислушиваешься, ибо веришь, что это слова – любви, а не угрозы. Это Любящий просит не произносит Его имени напрасно, то есть не для того, чтобы Он пришел – так деликатно просит Он почаще звать Себя.

> Что уж говорить о заповедях нравственности – "не укради", "не завидуй", "не лги". Они потому и изложены без оговорок, без классификации видов краж и лжи, что это не запрет на воровство, а пожелание не быть вором, завистником, лжецом, быть достойным Божьей  любви. Кто боится нарушить заповедь, кто не нарушает ее – делает так не потому, что боится наказания от Бога, а потому, что знает: даже нарушившего заповедь Бог продолжает любить. Если что и удерживает нас, то не страх, а стыд, стыд перед Любящим и, в глубине сердца, Любимым Богом.

> Заповеди Божии – это устав того заповедника, который называют Раем. Это устав любви и желания любви. Главная причина, по которой мы воспринимаем эти заповеди не как желания, а как запреты – та, что мы не в Раю. Более того, мы не просто редкие животные (всё-таки нас несколько миллиардов), мы даже не просто скотины, мы – браконьеры. Не то грех, что мы изгнаны из рая – это следствие греха. Нас изгнали из заповедника, когда мы захотели из егерей и пасомых превратиться в браконьеров и поваров. Этот дух браконьерства: убить, попользоваться, пожрать – и заставляет пугаться заповедей, расценивать их как агрессивное законодательство. Совесть нечиста! Заповедь "не убий" – всего-навсего пожелание с точки зрения безоружной жертвы и суровый запрет – с точки зрения решившегося на убийство. Наша воля, кем быть.

> "Да будет воля Твоя" – это о заповедях. И эти слова можно произносить по-разному: угрюмо или легко, с ненавистью или с любовью. Нужно ли доказывать, какими хотел бы слышать их Бог? Его воля та же, что каждого любящего – чтобы желания были общими. Только так можно понять заповеди Блаженства: уж они-то точно не приказания. Более того, их даже пожеланиями трудно считать – неужели Бог хочет, чтобы мы плакали, чтобы нас гнали? Заповеди блаженства – все! – описывают прежде всего самого Иисуса. Это Он был нищим духом, это Он плакал, это Он – кроток. Это Бог жаждет правды, милостив и чист сердцем. Это Господь – миротворец, изгоняемый и поносимый. Для людей эти Его свойства становятся пожеланиями или заповедями только потому, что Он хочет быть Единым с нами.

> Заповеди Блаженства потому заповеди, что они описывают заповедник Рая. К Моисеевым заповедям не приписаны угрозы – убьешь, мол, и будет тебе то-то и то-то. Но посмотрите, с какой легкостью соединится древние заповеди и обещания заповедей евангельских:

> Возлюби Господа Бога Твоего – и твое будет Царство Небесное.

> Не сотвори себе кумира – и утешишься.

> Не поминай имени Господа Бога твоего всуе – и наследуешь землю.

> Помни день субботний – и насытишься.

> Чти отца твоего и матерь твою – и помилован будешь.

> Не убий – и увидишь Бога.

> Не прелюбодействуй – и будешь назван сыном Божиим.

> Не укради – и твое будет Царство Небесное.

> Не лги и желай чужого – и велика будет твоя награда на небе.

> Заповеди – кольцо. К первой заповеди намертво присоединена десятая. Невозможно почитать Единого Бога и при этом желать Многообразных Жизненных Благ: ближних ослов, домов, жен и так далее. Точнее, на первых порах вера в Бога Творца может уживаться – по инерции – с верой в то, что счастье заключено в обладании различными творениями Божиими, и что счастье тем пышнее, чем больше этих творений мы привели под свою руку. Но жизнь в вере неизбежно есть возрастание одной души в двух параллельных сферах: возрастая в небесном, мы отворачиваемся от веры в богов удачи, войны, разврата, торговли – но этот наш рост в земной плоскости оборачивается отказом от зависти, корыстолюбия, похоти, обмана. Это даже не параллельные процессы, это один и тот же процесс, и невозможно прильнуть к Единому Богу, о котором говорит Первая Заповедь, не отлепившись от Многих Благ, завидовать которым запрещает Последняя Заповедь. Забегая вперед, скажем, что такое же кольцо представляет собою и весь Символ Веры: он начинается с веры в Единого Бога, а заканчивается чаянием Вечной Жизни, что подразумевает отлипание от многих и многих не вечных подобий Бога.

> Положительных заповедей могло бы быть намного больше, ибо неизмеримо много желает от нас Творец. Запретительных заповедей могло бы быть намного больше, ибо пакостям нашим несть числа. Но нет у Бога иного наказания, кроме разлуки с нами. Но изгнание человека из Рая болезненнее переживается Богом, чем человеком, наказан, если уж откровенно говорить, не Адам – а Творец. Страдаем не мы – Христос. И нет у Бога иной награды, кроме соединения с нами. Даже в заповедях блаженства дважды обещано одно и то же – Царство Небесное, да и всё остальное по сути своей есть то же Царство, где мы не рабы Царя. Там Бог – Государь, а Церковь, в которой, если есть на то воля Божия, и мы – Государыня. Там осуществлена Евхаристия – соединение с Богом, которое для нас – страшное таинство, а для Иисуса – единственная награда за муки крестной любви. Там все желания наши и желания Божии сливаются в одно – в заповедь и пожелание любви, которая есть осуществление не только закона, но и всего мира, и всей жизни нашей. "Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди" (Ио.14:15).

> У биологов есть понятие "сложного органа", многофункционального. Голова для ношения шляпы и одновременно она же для ношения бороды. Заповеди, при всей их простоте, сложны. Каждая заповедь блокирует множество грехов. Идолопоклонство, например, соединяет в себе гордыню (любители футбола горделиво полагают, что их любимая игра есть символ целой страны), мстительность, прелюбодеяние (измену истинному Богу с божком), нарушается и заповедь "не убий" – невинная игра, если становится предметом идолопоклонством, превращается в символическое убийства врага. Наконец, "не пожелай" – ведь футболист желает мяч ближнего своего...