2006-05-13
Номер выпуска: 15

Articulus

Новая «Шинель» - Часть 2

Владимир Шкода

(окончание)

В прошедшей перед нами жизни Акакия Акакиевича четко просматриваются четыре периода: а) до обнаружения «грехов» в старой шинели б) пошивка новой шинели, в) день обладания новой шинелью ‑- «самый торжественнейший в жизни», г)ограбление, болезнь и смерть.

Жизнь ‑ служение

Первый период ‑ долгий, это по существу вся жизнь Башмачкина, но в повести он умещается в трех больших абзацах. Главное здесь – служба, служение, «он служил с любовью». Чему служил? Делу, к которому был приставлен судьбой. Он исполнял его творчески. Те, кто аттестует Башмачкина словами «пошл», «глуп», «убог», а его работу как отупляющую, механическую и т.п., - эти люди, мне кажется, просто не читали «Шинели». О чем говорят следующие строки? «Там, в этом переписыванье, ему виделся какой-то свой своеобразный и приятный мир…Вне этого переписывания, казалось, для него ничего не существовало…Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то бог пошлет переписывать завтра?». «Написавшись всласть» – это уже дома, это для себя, это – хобби. Я думаю, люди много говорят о надобности содержательной, интересной, творческой работы просто потому, что они не хотят работы вообще. Сколько несчастных служили и служат с отвращением?! А Акакий Акакиевич был счастлив. Это очевидно. И тут, ‑ я это хорошо знаю, ‑ мне скажут: «Он счастлив неправильным счастьем, счастлив по-своему». Скажут: «А где высокие цели, где борьба?». Мне станут доказывать, что есть объективные критерии счастья. На что я отвечу просто – бред! Кстати, Акакий Акакиевич переписывал, и все разное. А вузовский преподаватель, чем он занимается? ‑ Перечитывает (лекцирует) одно и то же. Оба они – рядовые работники культуры, ибо культура – это traditio.

Все это лежит на поверхности. Это еще не христианско-антропологический уровень. Если копнуть глубже, можно увидеть то, что увидела Ч. де Лотто: «Мир Акакия Акакиевича – это мир иноческой аскезы, точнее, мир послушания, смирения, мир бесстрастия» («Вопросы философии», 1993, № 8).

А бес не дремлет

Второй период – рождение и развитие в душе Башмачкина роковой страсти. Для рождения страсти должен быть какой-то внешний толчок, некая вполне естественная потребность. Вокруг человека вечно враги, враги тела и души, и он вынужден от них защищаться. Один из врагов тела – мороз. Шинель до поры защищала Башмачкина, но вот она прохудилась, и он почувствовал, что его стало сильно «пропекать»  в спину и плечо. Еще один земной враг мелкого чиновника – Власть. Олицетворенная в генерале, в значительном лице, она будет впоследствии «распекать» Акакия Акакиевича. Можно сказать, что пропекание было причиной последующего распекания. И эти два действия свели бедного чиновника в могилу. Но это после. А пока удрученный чиновник взбирается по черной лестнице к портному Петровичу. Это в материальном мире. В духовном же он «одновременно спускается навстречу собственной гибели».

Петрович подбрасывает нашему чиновнику идею новой шинели. С образом Петровича связана тема бесовства. Известно, какое значение в жизни и творчестве Гоголя имел этот феномен. Здесь следует заметить, что зарождение и развитие греховной страсти в душе человеческой тщательно изучено в святоотеческой литературе. Выделены этапы этого процесса. Ч. де Лотто прослеживает их по тексту повести, взяв за основу вариант Нила Сорского: а) представление греховного помысла (прилог), б) принятие его (сочетание), в) согласие с ним (сложение), г) пленение помыслом, и, наконец, д) страсть. Начать процесс, т.е. подбросить помысл – дело беса – духовного врага человека. Ч. де Лотто считает, что прилог в случае с Башмачкиным как бы складывается из двух событий – решения Акакия Акакиевича, после осмотра шинели, идти к Петровичу и приговора самого Петровича: «А шинель, уж, видно, вам придется новую делать». Бес действует сначала на одного, потом на другого. Возможна, мне кажется, и другая версия. Бес – сам Петрович. Бес или черт – злое начало, олицетворенное человеком, но с рогами, копытами и хвостом. Рогов и хвоста, положим, нет. Но к чему ноги нагишом и «большой палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и крепким, как у черепахи череп»? К чему трижды упомянутое в повести слово «черт» и все в связи с Петровичем? А один раз прямо – жена называет его «одноглазым чертом».

Итак, пять ступенек вниз. В конце пути – измена прежнему образу жизни, уход из мира иноческой аскезы, мира послушания, смирения, и бесстрастия Это с точки зрения христианской антропологии. А с точки зрения, скажем, эпикурейства, да и просто, как говорят, нормального человека – это, напротив, духовное оздоровление. Жизнь Акакия Акакиевича становится полнее, «он сделался как-то живее, даже тверже характером», «огонь порой показывался в глазах его». Однако измена налицо, прежде всего делу служения. Он становится рассеянным, и однажды при переписывании чуть было не сделал ошибки.

И открылись глаза у него…

Надев новую шинель, Акакий Акакиевич как будто прозревает. Он обнаруживает вокруг себя совсем иной мир. Раньше на улице он «видел на всем свои чистые, ровным почерком написанные строки». Теперь он видит жизнь Петербурга: красиво одетых дам, бобровые воротники на мужчинах, лихачей в малиновых шапках…Он останавливается и с любопытством рассматривает картину в витрине магазина, на которой изображена красивая женщина, скидывающая башмак с обнаженной, очень недурной, ноги. А после вечеринки, где пришлось выпить два бокала шампанского, ощущение полноты жизни достигает апогея. «Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа, даже подбежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения». В земной жизни он вознесся (в меру его возможностей) на предельную высот. А в духовной – опустился ниже некуда.

Смерть Акакия Акакиевича

Все, дальше – трагедия. Резкая перемена обстановки. Глухие улицы, темнота, нигде ни души. Появляются грабители. С бедного чиновника сдирают шинель и дают пинка коленом. Что дальше? Не смирение, не принятие беды как испытания. Акакий Акакиевич бежит к власти, к мелкой власти в лице будочника. Тот, понятно, «не видал ничего». Далее, на другой день, появляется пристав, к нему Акакий Акакиевич попадает только в третий визит. Толку от жалобы никакого. Наконец вершина власти в повести – значительное лицо. Следует надлежащее распекание, и Акакий Акакиевич, подготовленный таким образом, сразу попадает в руки другого врага – вьюги. Враг же духовный свое дело давно сделал. Акакий Акакиевич заболел и вскоре испустил дух.

Далее в тексте повести появляются слова, смысл которых явно не согласуется с ходом нашего истолкования. Для Акакия Акакиевича, пишет Гоголь, «перед самым концом жизни мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь». Ч. де Лотто считает, что здесь присутствует подмена ценностей. Светлый гость – бес, «оживление» бедной жизни – отказ от праведности. А почему не прочитать это место прямо, т.е. не предположить, что Гоголь дает возможность укрепиться в своем истолковании и нормальному человеку, способному радоваться маленьким жизненным удачам (вторая версия)?

Смысл христианства

Вернемся теперь к началу, двинемся по кругу, впрочем, не завершив его. Иными словами, сравним две первых версии с последней. С социологической точки зрения первая версия соответствует конфликтной модели общества. Напротив, христианско-антропологической версии чужда идея классовой борьбы, социальных противоречий, неравенства. Здесь просто человек. Маленький или большой, бедный или богатый – особого значения не имеет. В мороз всем одинаково холодно, и бесы всем без разбору подбрасывают греховные помыслы. Христианское учение обращено к человеку вообще, т.е. к каждому человеку, сообщая ему простую истину человеческого равенства. Эта истина явно выражена в начале повести, в эпизоде с молодым чиновником, который вдруг услышал в словах Акакия Акакиевича «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» другие слова: «Я брат твой». С этого момента в нем все переменилось, он на всю жизнь обрел способность видеть, «как много в человеке бесчеловечья». В силу случайности происхождения, и всяких жизненных обстоятельств Акакий Акакиевич и Значительное лицо поставлены на разные ступени социальной иерархии. Но это – условность, так обстоит дело по человеческому установлению. А как человеки, так сказать, антропологически, они - слабые и грешные, а потому суть одно и то же. Гоголь, на мой взгляд, намерено проводит параллель в их поведении. Оба идут на вечеринку, каждый, понятно, в свое общество, оба выпивают два стакана шампанского, по-видимому, разного качества, оба становятся от того веселыми, оба, в следствие веселости, обращаются к женскому полу, по-разному, разумеется, наконец, оба лишаются своих шинелей, одинаково переживая извечное человеческое чувство – страх.

И все-таки имеется различие. Шинель для значительного лица – совсем не то, что для Акакия Акакиевича. Бедного человека жизнь чаще подвергает испытаниям. Точнее, жизнь устроена так, что у бедного проблемы возникают уже из-за таких обстоятельств, которые для богатого – мелочь. Бедный беззащитен. Акакий Акакиевич беззащитен вдвойне. Он – беден, и он – не умен. Его добродетели – послушание, смирение, бесстрастие, даны Богом или, выражаясь светским языком, стихийны, а не сознательны. Он не сделал, так сказать, своей части дела, чтобы стать христианином - не приложил собственных усилий, чтобы вооружиться против духовного врага. И был им повержен.

Сравнение второй версии с последней открывает более широкий горизонт. Здесь надобно вести речь о месте христианства в культуре. Сюда просится Ф.Ницше. Здоровое сильное тело, воля к власти, жизнь как риск, постоянное напряжение воли, обращенной вовне – на природу и на других людей. Античность, язычество, культ силы и мужества. И вдруг христианство. Весь его смысл во фразе Гоголя: «Нет выше звания, чем монашеское». Жизненная задача истинного христианина – изгнать из души мирские желания, обрести бесстрастие, смириться. Но ради чего?! Не удел ли это психически и интеллектуально слабых людей? Современному человеку, особенно молодому, крайне трудно оправдать поведение Акакия Акакиевича, когда директор предложил ему выполнить чуть-чуть творческую работу. Наш чиновник «вспотел совершенно, тер лоб», и отказался. Реакция на этот эпизод молодого читателя такая: «Да он просто глуп». Для такого читателя здесь явлена возможность продвижения по службе, начало карьеры и т.д., и он совершенно невосприимчив к рассуждениям об опасности самочиния, о послушании как неверовании себе самому и т.п.

Христианский идеал, как и всякий идеал, не достижим. А много ли людей сегодня примеряется к нему? Христианство навсегда останется «инкрустированным в мир» (В.В.Розанов), останется вечной закваской, вечно всходящим горчичным зерном. Эти метафоры призваны выразить мысль о неисполнимости христианского проекта, но вечной его исполняемости. Здоровому сильному телу, устремленному к витальным целям, нужны передышки, нужны тормоза. Чтобы остановиться, чтобы подумать и иногда сказать себе: НЕТ! И двинуться дальше.