2006-05-01
Номер выпуска: 13

Articulus

ОБОЛЬЩЕНИЕ НАУКОЙ

Владимир Шкода

Упадок науки?

Кто не знает о бедственном положении нашей науки? Кто не читал газетные статьи ученых, взывающих к государству, жалующихся, негодующих? Все знают, все читали. И недоумевает обыватель. Как же так? Наука превращается, как нас учили, в непосредственную производительную силу, во всем мире только и разговоров, что о наукоемких продуктах. Так куда же смотрит наше государство? Почему уменьшается финансирование науки?

Что ж, по данным науковедов, серьезный системный кризис переживает вся мировая наука. Снижается ее социальный престиж. Не без усилий активистов контркультуры и «зеленых» в сознании налогоплательщика формируется образ науки как дорогостоящей и небезопасной социо-экономической подсистемы, если и обещающей девиденты, то в отдаленном будущем. А современный человек не желает ждать. И вообще в развитых сообществах прагматическая функция науки сегодня доминирует над познавательной. На уровне научной политики это проявляется в щедром финансировании лишь тех программ, которые сулят быструю прибыль. На первом месте, конечно, компьютерные технологии. Деградирует научное мировоззрение. Засилье в прессе «иррациональных бредней», о чем сетуют наши сеятели разумного и вечного, тоже общемировое веяние. Популярность колдунов, хиромантов, экстрасенсов и прочей публики такого рода растет в цивилизованных странах с каждым годом. В Alma Mater Силиконовой долины, в штате Калифорния, профессиональных астрологов больше, чем профессиональных физиков. В Италии еще в 1996 году числилось только зарегистрированых около 150 тысяч магов. Они обслуживали 16 миллионов человек. Годовой доход этого профессионального сообщества составлял тогда 1, 3 миллиардов лир.

Чего хочет ученый?

Так куда же смотрит государство? Смотрит оно, полагаю, куда надо. А обывателю давно следовало бы понять, что популярные рассказы о науке густо заправлены мифологией. Не без стараний самих ученых. Между тем глубокая мотивация их занятий очень точно схвачена в известном анекдоте. В одном «ящике» научным сотрудникам понизили зарплату. «Ничего, ходют». Понизили еще. «Ходют». Совсем перестали платить. «Все равно, черти, ходют». И задумались: не ввести ли входные билеты? О шахтерах, заметьте, такой анекдот сочиниться никак не может. О том же афористически высказался известный (в прошлом) физик и честный человек Лев Андреевич Арцимович: «Наука – лучший способ удовлетворения личного любопытства за государственный счет». Сегодня можно уточнить – за счет налогоплательщиков.

Вот об этой особенности научного творчества в газетах не пишут. Понятно, почему не пишут ученые, хотя они хорошо знают, что к чему. Кстати, если кто из них не знает и не согласен с Львом Арцимовичем, значит он не на своем месте, в науке он – человек случайный. А журналисты не пишут, потому что они, как и обыватели, обольщены наукой. Им кажется, что ученые только и думают о том, как бы осчастливить человечество новыми открытиями, ускоряющими технический прогресс.

Страсть к познанию не просто сродни самой сильной из всех человеческих страстей, она той же природы. «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина» (Быт. 4, 1). «И познал Каин жену свою; и она зачала, и родила Еноха» (Быт. 4, 17). И так до сей поры. Вся история человеческая – это история познавания Природы и Женщины, что, впрочем, одно и то же. Откровенный человек Жан Ростан так прямо и сказал: «Радости естествоиспытателя - задирать юбки природе». А мы талдычим про научно-технический прогресс. Нет, прогресс прогрессом. Однако движущие его силы и очевидны, и таинственны. Зигмунд Фрейд таинственные силы поставил на первое место. Он придумал sublimatio. Это - когда низменное либидо, у большинства действующее по прямому назначению, у некоторых избранных вместо задирания юбок трансформируется в нечто возвышенное – в потребность создавать произведения науки и искусства.

Да что там Фрейд. Об этом знал уже язычник Платон. В знаменитом «Пире» он описал путь любви, или восхождение с Земли на Небо. Путь этот таков. От влечения к прекрасному телу, далее, - к постижение красоты нравов и обычаев, и далее, - красоты наук, к конечному пункту – Прекрасному самому по себе. Не все доходят до конца, чем ниже уровень, тем больше людей застревает там. По этому пути ведет людей гений Эрот. Этот путь Любви=Познания есть путь к бессмертию. Человек не может смириться со своей смертной природой. На земле он пытается преодолеть ее путем рассеивания генов, т.е. размножение себя в детях. На небе – через приобщение к вечным идеям.

Чего хочет начальник?

Вернемся, однако, к вещам более прозаическим. Научные занятия самодостаточны, награда за них – в них самих. Они ни для чего, они для самих себя. Об этом не ведает сегодня легион начальников, жаждущих степеней и званий. Середняк пошел не только в кандидаты, но и в доктора. А вспомним, с чего началось. Ввели когда-то для ученых степени. Кто-то быстренько защитился, а кто-то тянул: зачем, мол, отвлекаться, тратить время на бюрократическую процедуру. Директор одного НИИ долго упрашивал своих молодых коллег, чтоб защищались, угрожал административными мерами. А одного из самых талантливых и упорствующих привел за руку на проходную и тут же отдал вахтеру приказ: «Вот этого не впускать до моего распоряжения». Пока, стало быть, не защитит диссертацию. Такие были времена.

Ученый и государственный муж – люди как бы с разными головами. Многое они понимают по-разному, и главное – научные занятия. Для начальства наука – мощное средство решения народно-хозяйственных задач, для ученого – см. высказывание Льва Арцимовича. И вот начальство, исходя из стратегических целей, открывает новый НИИ в надежде, что эти самые задачи начнут успешно разрешаться. А они почему-то не разрешаются. Начальство удивляется, возмущается и пытается контролировать - вводить разные критерии эффективности. Скажем, сколько у вас, товарищи ученые, имеется отдачи на вложенный рубль (не слышал, дошло ли до гривни). Так начальство расхлебывало кашу щедрости. Оно было действительно щедро, ибо обольстилось наукой во времена Бомбы и Ракеты. «Эти ребята колдовали у себя в подвале, а потом в пустыне так бахнуло - «ярче тысячи солнц». Если дать им денег, они что-нибудь похлеще придумают». Такова примерно логика начальства, правильная логика. И с ракетой так же. Колдовали ребята у себя в сарае и больше всего их интересовало – полетит вот эта штуковина или не полетит? Полетела, в конце концов, хотя и многократно взрывалась на земле, и рвало на части особо любопытных. Что из этого вышло, известно. Правда, и сбои бывают. Более полувека физики всего мира доят свои правительства, обещая усмирить термоядерную реакцию. Любопытствуют и радуются…

Да, Бомба и Ракета сделали свое дело. Девяносто процентов учреждений советской науки за всю ее историю было открыто в 60-е годы. Туда хлынула обольщенная масса. Каждый второй школьник хотел стать ученым или космонавтом. «Физики» уверенно одолели «лириков». Их переживаниями в фильме «Девять дней одного года» жила вся страна. Через десяток лет статистика с гордостью докладывала – четвертая часть мировых запасов ученых, каждый четвертый, находится в СССР. А сколько, спрашивали остряки, Нобелевских лауреатов? И вот вдруг, именно вдруг, денег не стало. В прежних, разумеется, объемах. Не может, знаете ли, бедное государство позволить себе большую науку. Есть мнение, что следовало бы еще тогда резко сократить численность ученых, а оставленным увеличить зарплату раз в пять. Теперь же наука сокращается естественным образом. Кто выезжает за рубеж, кто уходит в другие сферы. (Замечено, что в бизнес и государственное управление, ушедшие туда ученые, привносят дух критики и рациональности, все-таки польза). Остаются в науке те, у кого нет другого выхода. И те еще, для которых жизнь без науки не имеет смысла.

Денег и свободы – вот чего надо этим ребятам. Свободы особенно. Вот у нас появилась наука при Призиденте. И президенты наукой обольщаются. А что может эта наука для Президента придумать, если ее семинары и конференции - не что иное, как приснопамятные заседания парт-хоз активов. Дал Президент распоряжение – изучить. Собрали совещание, изучили, развили, одобрили и доложили. Где власть, там науки не бывает. А ведь ясно, что присматриваться надо к другой науке, к науке независимой. К той, которой движет исключительно интерес к предмету, которая никому не подотчетна. Кроме разве что истины, если вам так уж нравится «истина». Такая наука у нас есть, подпитывается она грантами международных фондов.

С чего пошло и чем кончится?

Сама западная культура обольстилась наукой. Началось с эпохи Просвещения, когда в общественном сознании произошел взрыв материализма и язычества. Тогда родился лозунг «знание – сила». В чьих руках? – этот вопрос не считался очень уж существенным. «Пусть человеческий род только овладеет своим правом на природу, которое назначила ему божественная милость, и пусть ему будет дано могущество; пользование же будет направляться верным рассудком и здравой религией», - писал Френсис Бэкон. Идеал смирения сменила гордая цель покорения природы и устройства общественной жизни по законам разума. Все эти прелести обещала обеспечить наука. Через три-четыре века познавательная самодеятельность одиночек оформилась в мощный социальный институт. Профессия научного работника стала массовой.

До поры наука не рассматривалась как социальная деятельность наряду с другими видами деятельности. Считалось, что чистая мысль не может иметь социальной позиции, там, где ищут истину, не может быть частного интереса. Поэтому наука противопоставлялась идеологии как «ложному сознанию». Однако в ХХ веке появились мыслители, усмотревшие неожиданные последствия просветительского проектая. Тогда и родилась мысль применить к науке обычный инструментарий исследования социальных групп. Особенно преуспел в этом деле американский философ Пол Фейерабенд. Он настойчиво доказывал, что наука – «наиболее современный, наиболее агрессивный и наиболее догматический религиозный институт». Этот институт опасен, и в условиях демократии должен находиться под общественным контролем. Если ученый считает, что нет ничего лучше науки, то «граждане демократического государства могут не разделять этой благочестивой веры». Лучше было бы вообще отделить науку от государства, как это уже сделано в отношении религии. Ибо через государство ученые навязывают людям стандарты только одной из форм мышления, считая все другие формы просто глупостью. Высказывания П.Фейрабенда об ученых весьма не лестны. Рискну привести одно, не самое сильное: «шайки интеллектуальных паразитов разрабатывают свои убогие проекты на средства налогоплательщиков и навязывают их молодому поколению в качестве «фундаментальных знаний». Это высказывание - современный вариант афоризма Льва Арцимовича. Но учтен существенно новый аспект – власть.

Итак, ученые – люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они хотят заниматься своим делом, хотят денег, и прибегают в их добывании к разным идеологическим хитростям. Примеров тому достаточно. Во времена великого противостояния «лагерей» наши ученые прибегали к принципу «они нас обгоняют», и получали средства. Их коллеги-соперники за океаном столь же успешно пользовались тем же приемом. О проделках Трофима Лысенко и вспоминать не хочется. А сегодня ученые пугают гибелью нации и всего человечества. Вот, не дадите денег, так эта штуковина взорвется и разнесет планету к чертям собачьим. Что-то в этом роде. Или Черное море загорится. Или малая планета Землю стукнет. Вот еще дыра в небе образовалась. Порой все эти открытия напоминают разговоры о конце света. И все-то они исследуют. Конечно, для пользы всего человечества, чтобы чего не случилось. А поди проверь, что там к чему. Сенсация в науке становится приманкой для доверчивых и обольщенных правительств.

Вопрос не в том, нужна ли наука. Но и негоже закрывать глаза на то, что в силу особых условий она приобрела ненормально высокий статус. В демократическом обществе надо создавать условия для свободного развития каждой культурной традиции. Наука – одна из традиций. И развиваться ей наравне с другими.

В этом очерке я обратил внимание на мотивацию познавательной деятельности, которая имеет внесоциальный, может быть, даже биологический, характер. Это то, что И.Павлов называл инстинктом «что такое?». Это – интерес, любопытство, нечто, лежащее в основе адаптивного поведения всех живых существ. Стало быть, познавательный интерес полезен, результаты любопытствования можно использовать. В социальной жизни эти два устремления разделились, разделение деятельности вообще есть существенная черта развития. Любопытство осталось за ученым, а использование его результатов за, скажем так, «техником» в широком смысле. Ученый – фигура значимая, почитаемая. Общество содержит его, вполне обосновано ожидая от него света и плодов. Но то обстоятельство, что занимается он своим делом все-таки из любопытства, удовлетворяя самого себя, оказывается источником двух дискурсов. Первый распространен больше – это риторика оправдания. Ученый всегда готов рассказать публике, почему, то, чем он занимается, общественно полезно. Это не банальный обман, скорее, он сам в это верит. И, возможно, эта вера становится активизирующим научное исследование фактором. Второй дискурс, не встречающийся столь часто, – это, по-видимому, смесь благодарности и угрызения совести. Этим чувством тяготился А.Эйнштейн в последние годы жизни.