2006-04-24
Номер выпуска: 12

Articulus

До труда – молитва

Владимир Шкода

Перед Днем международной солидарности трудящихся вздумалось мне перечитать замечательный роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо». Захотелось вновь очароваться этим гимном труду – источнику жизни и, как учил нас классик, главному условию превращения обезьяны в человека. Ну, кто не знает Робинзона? Все знают, даже те, кто не держал в руках книжки Дефо. Знают, благодаря усилиям тысяч и тысяч воспитателей, до сих пор убедительно доказывающих, что в этом сочинении воспето мужество, энергия и трудолюбие человека.

Известно, что художественный текст таит в себе бездну смыслов, и вычитываем мы в нем то, что находится в соответствии с собственным экзистенциальным поиском, некоей настроенностью нашего сознания в данный период жизни. Поэтому художественные тексты не прочитывают, а перечитывают. И каждый раз обнаруживается что-то иное.

И вот я перечитываю… В руках у меня «Робинзон», выпущенный в свет в 1988 году нашим скромным университетским издательством, предназначенном для печатания малотиражных и убыточных научных монографий. Тираж умопомрачительный, сегодня немыслимый – сто тысяч экземпляров! А в аннотации такие слова: «повествование о созидательном труде человека, его могуществе, воле, творческом искании». Не потому ли такой тираж и эти слова, что перестройка была в разгаре, и надобно было воззвать к народу. Политическими речами, публицистическими и художественными средствами привлечь людей к созидательной работе на благо общества. Все семьдесят лет до этого то и делали, что привлекали. Обратите внимание, читатель, на такую деталь. Через два месяца после Октябрьского переворота Ленин писал, обращаясь к трудящимся: «Впервые после столетий труда на чужих, подневольной работы на эксплуататоров является возможность работы на себя». Трудящиеся вождя не поняли, не вполне прониклись идеей, и уже в мае 1921 года ему пришлось признать, что «привлечение к труду – важнейшая и труднейшая проблема социализма». Так и не была решена сия проблема, и тот социализм приказал долго жить.

Итак, перечитываю «Робинзона»… Странно как-то. Я проверил и не обнаружил ни в одном комментарии для массового читателя никаких упоминаний о религиозных обязанностях и размышлениях Робинзона. О его отношении к Богу (и Бога к нему) ни слова. А теперь, по прочтении, мне прямо-таки очевидно, что тема эта в романе центральная. Она развивается с первых страниц, еще до Острова. И дело представляется так, что вся жизнь Робинзона, начиная с ухода из отчего дома, есть путь к Богу.

Вот отец, земной отец, степенный и умный человек, увещает юного Робинзона оставить мечту о морских путешествиях. Не нужно покидать родину ни ради наживы, ни ради славы, все это – пустое. Подлинное счастье - занять в своем обществе срединное положение. Ведь все жизненные невзгоды распределены между низшими и высшими классами. На долю низших выпадают нужда и лишения, тяжкий труд и страдания. Высшие классы сбиваются с толку роскошью, честолюбием, чванством и завистью. Не надо крайностей – ни величия, ни ничтожества. Умеренность, воздержанность, спокойствие духа – вот истинные добродетели. Добродетели, заметим сегодня, среднего класса. Если же Робинзон не откажется от своих намерений, - продолжает отец, - на нем не будет благословения Божия. И придет время жестокого раскаяния, когда никто уже ему не поможет. В речи отца - и призыв к благоразумию, и пророчество на случай непослушания. Так и сталось.

Остров Отчаяния

После кораблекрушения Робинзон, единственный остается в живых. Борясь с волнами, он выбрался на берег необитаемого острова. Он еще не осознал своего положения, он безумно счастлив. Первое его действие:«очутившись на земле целым и невредимым, я поднял взор к небу, возблагодарив Бога за спасение моей жизни». Но тут приходит понимание трагизма. Он, промокший до нитки, с тремя вещами в кармане – ножом, трубкой, да коробочкой табаку, обречен на смерть. От этой мысли Робинзон приходит в отчаяние, и бегает по берегу как сумасшедший…

Долго ли, коротко ли, материальная сторона жизни кое-как наладилась. Двенадцать раз отправлялся Робинзон вплавь к стоящему неподалеку на мели кораблю, и привозил, на изготовленных у корабля плотах, разнообразные предметы и продукты. Изолированный от общества на острове как части суши, он оказался и при крохотном островке материальной культуры, составленном из доставленных с корабля предметов. Этот второй островок стал основой жизни Робинзона. С корабля Робинзон привез и три Библии, из собственного, заметим, багажа. И вот, окружив себя некоторыми удобствами и успокоившись насчет непосредственной угрозы жизни, обращается Робинзон к мыслям иного рода. Да, небом предопределено, чтобы «здесь, в этом печальном месте, в безвыходной тоске одиночества я и окончил свои дни». А ведь Небо предупреждало. На первые путешествия, предпринятые Робинзоном без отеческого благословения, приходились ужасные штормы и бури. Однажды после крушения судовладелец, разузнав о Робинзоне, - как он покинул отчий дом, - серьезно и озабоченно сказал ему: «Молодой человек! Случившееся с нами вы должны принять за явное и несомненное знамение, что вам не суждено быть мореплавателем». Он убеждал Робинзона не искушать на свою гибель провидение и воротиться к отцу. Выходит, что Робинзон изгнан из общества на остров, как праотец из Рая. Но сие есть наказание только при первом взгляде. Изгнание, в сути своей, есть предоставленная возможность, за которую надобно благодарить. Ибо это – возможность прийти к Богу.

Да, здесь в одиночестве ему суждено окончить свои дни, размышляет далее Робинзон. Но как же так, почему провидение губит им же созданные существа, бросает их на произвол судьбы, повергает в такое отчаяние? Можно ли быть признательным за такую жизнь? Естественные вопросы для не крепкого верой, но рассудительного человека. Однако Робинзон замечал, что всякий раз, когда такие вопросы приходили на ум, «что-то быстро останавливало во мне мысли и укоряло за них».

Остров Благодарения

Робинзон обнаруживает на полянке несколько зеленых стебельков. Спустя какое-то время они выпустили колосья. Оказалось, что вырос овес. Это открытие повергло Робинзона в смятение. Он понял, что Бог чудесным образом произрастил овес без семян, так сказать, из ничего. «Только для того, чтобы прокормить меня на этом диком, безотрадном острове». Правда, вскоре приходит естественное объяснение: Робинзон вспоминает, что месяц назад на этом месте он вытряхнул мешок с остатками зерна, изъеденного корабельными крысами. Этот эпизод обыгрывал один соцреалистический литературовед: вот видите, мол, как все просто. Но почему первое, что пришло в голову Робинзону – это объяснение божественного происхождения овса? Значит то «что-то», что останавливало ранее его богохульные мысли, постепенно крепло в нем, начинало предопределять его восприятие мира. Нет, не так все просто. После случая с овсом Робинзон стал раздумывать о себе. Признал, что им никогда не руководили религиозные помыслы, что религиозных понятий было у него не много. И вот теперь он близок к вере. Когда все объяснилось естественным образом, чудо исчезло, и поостыла его горячая благодарность к Провидению. Что же, вернулось прежнее безверие? Нет, дух первого объяснения сохранился: «Не перст ли Провидения виден был в том, что из многих тысяч ячменных зерен, попорченных крысами, десять или двенадцать зернышек уцелели и, стало быть, все равно, что упали с неба?».

Случилось сильное землетрясение. Робинзон испугался. Долго сидел на земле, не шел на ночлег в жилище, устроенное под горой. У него «не мелькнуло ни одной серьезной мысли о Боге, ничего, кроме обычных слов: «Господи, помилуй меня». Забылись и они, когда опасность миновала.

Однажды почувствовал, что заболевает. Становилось хуже, и хуже. Пытался молиться Богу, в первый раз, как попал на остров. Неделя прошла в болезни, то – лучше, то – хуже. Стало совсем плохо. «Опять молился Богу, но в голове такая тяжесть, что я не мог припомнить ни одной молитвы и только твердил: «Господи, сжалься надо мной! Воззри на меня, господи! Помилуй меня, Господи!». Приснился страшный сон. Будто сверху, с большого черного облака спускается человек, объятый ослепительным пламенем. С длинным копьем в руке он приближается к Робинзону. Голосом грозным и страшным что-то говорит. Робинзон понял только одно: «Несмотря на все, ниспосланные тебе испытания, ты не раскаялся: так умри же!». После сна – размышления. «Увы! Моя душа не знала Бога: благие наставления моего отца изгладились из памяти…в общении с такими же, как сам я, нечестивцами, до последней степени равнодушными к вере». Вспомнилось прорастание овса, землетрясение. Нет, считает Робинзон, эти события не продвинули его к вере. Но теперь, когда он захворал, когда картина смерти представилась очень живо, совесть в нем пробудилась. «Я стал горько упрекать себя за прошлое; я понял, что своим беспримерным порочным поведением навлек на себя гнев Божий и что беспримерные удары судьбы были лишь справедливым мне возмездием». Мысли его были спутаны, самообличение беспощадно. Он сам не знал, что говорил его язык. Припомнились в этой речи благие советы отца и пророческие слова его. Наконец громко воскликнул Робинзон: «Господи, будь мне защитой, ибо велика печаль моя!». Это была его первая истовая молитва за много, много лет.

Вспомнил, что жители Бразилии, где он жил какое-то время, от всех почти болезней лечатся табачной настойкой. Пошел в кладовую. Открыл сундук, и нашел там, кроме табака, Библию. Решил, что его действиями руководило провидение. Когда наудачу открыл Библию, бросились в глаза слова: «И призови меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс. 49, 15).

Хотя эти слова и произвели впечатление, слово «избавление» не запало в душу. Освобождение представлялось совершенно немыслимым. Но перед сном, прежде чем выпить табачную настойку, Робинзон сделал то, что не делал никогда в жизни: опустился на колени и стал молиться, просить Бога исполнить обещание – освободить его, когда в скорби он призовет Его. Выздоравливая, Робинзон размышлял о словах из Псалма. Через неделю, поутру, он взял Библию, раскрыл ее на Новом завете и стал внимательно читать. Вдруг явился новый смысл. Теперь душа Робинзона просила не физического освобождения, не возвращения к людям, а избавления от бремени грехов. «Что значило в сравнении с этим мое одиночество? Об избавлении от него я больше не молился, я даже не думал о нем: таким пустяком стало оно мне казаться». И далее: «Я приучил свою душу не только покоряться воле Божьей в настоящих обстоятельствах, но не раз сердечно благодарил за свой жребий». И еще: «чтобы сделать эту жизнь вполне счастливой, мне надо было только постоянно помнить, как добр и милостив Господь, пекущийся обо мне». Робинзон успокоился, перестал грустить. Он почувствовал, что жизнь его стала лучше, чем если бы он был окружен человеческим обществом.

Обращение совершилось к концу первого года. А прожил он на острове двадцать восемь лет. Он сделал свою жизнь правильной. Он строго распределил свое время соответственно занятиям, которым предавался в течение дня. На первом плане стояли религиозные обязанности и чтение Священного писания.