2006-04-07
Номер выпуска: 9

Articulus

Знать, но главное верить

Владимир Шкода

            Знания мало

           Долгое время у нас не принято было рассуждать о вере всерьез. Причина проста: с этим словом ассоциировалась религия, и не к чему было лишний раз напоминать о ней в атеистическом обществе. Однако существует давняя традиция таких рассуждений, и не обязательно связанных с религиозными верованиями. Говорят, например, о вере как недостоверном знании. Вполне понятно, что существуют состояния сознания как бы предваряющие знание. В начале у вас есть мнение, далее, учтя, некоторые обстоятельства, вы обретаете уверенность в том, что в действительности все обстоит именно так, как вы думаете. И, наконец, вы убеждаетесь в достоверности вашего предположения. Именно так рассуждал Кант, различая три ступени признания истинности – мнение, веру и знание. Выходит, когда мы располагаем знанием, нет никакой необходимости в вере. Мнение и вера, с этой точки зрения, выполняют функцию строительных лесов при возведении здания/знания.
           При такой трактовке вера оказывается чем-то банальным. Не знание имелось в виду, когда в недавние времена говорили о воспитании людей с «твердой идейной позицией». Известно, кто говорил, а говорили о вере, порой сами того не ведая. Это было более точное и более глубокое понимание веры, в основе которого лежит идея духовной стойкости – устойчивой жизненной позиции. Любопытно, что сегодня теми же словами говорят о вере люди, исповедующие прямо противоположное мировоззрение – христианские богословы. Вера в Бога – это «хранение себя возле Бога, благодаря чему человек обретает прочную основу своей жизни» (Йозеф Рацингер).
           Стойкость, прочность… В словаре Даля вера определяется как «твердое сознание». Не элемент сознания, как разум или воля, а его системное качество. Цельность ‑ в этом смысл веры.

           Вера больше, чем знание

           Вера – это отношение. Если есть человек верящий (верующий), то есть и то, во что он верит. Это может быть отечество, партия, вождь и учитель. Я сам, наконец (вера в себя). Впрочем, я сам как объект веры – это всегда казалось мне подозрительным. Я спрашивал: кто ты такой, чтобы верить в себя? Правда, развернуто возражать не решался. Пока не наткнулся на место у Г.Честертона, где эта самая вера в себя тщательно рассмотрена («Ортодоксия», глава вторая). Там один издатель отзывается о ком-то: «Этот человек далеко пойдет, он верит в себя». А его собеседник (Г.Честертон) отвечает: «Я знаю людей, которые верят в себя сильнее, чем Наполеон или Цезарь. Люди, действительно верящие в себя, сидят в сумасшедшем доме». И далее идет обоснование этого тезиса.
           Говорят еще о вере в успех, в призвание, в то, что ты избран для великой благородной миссии. Философ и богослов Мартин Бубер предложил различать два образа или две формы веры, безотносительно к тому, каково ее содержание. Одна форма веры проявляется, когда мы кому-либо доверяем, другая, ‑ когда мы признаем истинность чего-либо. Причем, и в первом, и во втором случае у нас нет достаточных оснований доверять или признавать. Это замечание – ключевой момент. Здесь чувствуется связь веры и знания. Но главное ‑ предпочтение веры! Ибо если мы верим, то верим, не взирая на… На факты, аргументы, опровергающие суждения, доказательства и т.п. И в этом тоже смысл веры – не принимается никакая фактичность, не освященная верой.
           Но это не просто чувство уверенности, вспыхивающее по случаю в экстремальных ситуациях. Вера захватывает человека всецело, предельно сосредоточивает его на ценности, которой он готов каждодневно служить и отдать за нее жизнь. Думаю, это различие выражается в языке, словами «верящий» и «верующий». «Верящий» ‑ так можно сказать о боксере, выходящем на ринг. Его вера в победу придаст ему новые силы, а сомнение ‑ ослабит. Или человек, верящий в успех: «Успех – бог многих людей в западной культуре, …и он действует так, как должен действовать любой предельный интерес: он требует безусловной отдачи своим законам, даже если ради этого приходится жертвовать подлинными человеческими отношениями, личными убеждениями и творческим эросом». (Пауль Тиллих, которому принадлежат эти слова, определял веру как предельный интерес). Слово «верующий» уже грамматически предполагает непрерывность. Так называют людей, жизнь которых, каждый ее шаг, освящается верой в Бога. Есть ли для человека что-нибудь важнее души? Или успехом жив человек?

            Почему Бог?

            Самую прочную опору в своей жизни человек получает, храня себя возле Бога. Вновь приведу мысль Й.Рацингера: эта вера есть «то, что делает возможным подлинно человеческое существование в современном мире». Да, почему именно Бог? Ответ в понимании Бога как Творца и Господа. Не надо быть верующим, чтобы согласиться с этим. Здесь – все, ибо очевидно, что Творец мира и всего, что в нем, есть Существо всемогущее, всезнающее, вечное, и вездесущее. Перед Ним авторитет всех прочих инстанций веры не идет ни в какое сравнение. Впечатляющая картина деяний Божьих по сотворению мира и управлению им, предстает перед нами в «Книге Иова», точнее в ответе Бога Иову. В ответе, и это, на первый взгляд, странно, состоящем из вопросов. «Можешь ли ты то-то и то-то?», и «Знаешь ли ты то-то и то-то? ‑ такова форма вопросов. Через описание разнообразных явлений природы, которым Бог повелевает совершаться, Иову предлагается прочувствовать Божественное могущество и Божественное всеведение. И осознать, как мало он может и знает в сравнении с Богом. Иов ставит перед Богом конкретный, по-человечески ясный вопрос: за что он страдает, будучи не виновным? Он желает судиться с Богом. Он уповает на принципиальную постижимость Бога силой разума, притязает на равенство с Творцом. Иову хочется ясности, логики и простоты. Но после речи Бога ему остается только сказать: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42, 5-6). Бог говорил о себе. И Иов понял главное – Его могущество и непостижимость. Бог может все и все знает. Но о нем не много может сообщить человеческое знание. Здесь уместна только вера.

            Без веры – смятение и отчаяние

           Жизнь без веры невозможна, люди всегда это знали или только чувствовали. Но в европейском сознании под влиянием Просвещения это понятие как-то ушло в тень. Просвещение было нацелено на реабилитацию разума, освобождение его от жесткого контроля со стороны церкви. Это принесло свои плоды, прежде всего, в виде современной науки. Однако стратегия «разум вместо веры» имела своим следствием полное доминирование рациональных схем при объяснении всех сфер человеческого бытия. Но теперь все чаще говорят об опасности холодного рационализма. В этом контексте отношение к вере меняется. «Проникновение в сущность характера современного человека и нынешней социальной ситуации ведет к осознанию, что общепринятое отсутствие веры больше не является таким прогрессивным явлением, каким оно было для предыдущих поколений… Сегодня отсутствие веры является выражением глубокого смятения и отчаяния» (Эрих Фромм). Я бы уточнил: не об отсутствии веры надо вести речь, ибо вера всегда есть, а скорее о невнимании к ней. От чего вера как бы дичает. Или эксплуатируется в идеологических целях.

            Можешь, пока веришь

           Один знакомый художник, к которому я обратился с вопросом о вере, ответил так – «это признание человеком своей слабости». Иными словами, когда ты уже ничего не можешь, остается только верить. Чувствуется здесь пассивное ожидание независящего от тебя исхода и слабая надежда. Но вспоминается разговор Иисуса Христа с отцом отрока, перед исцелением его. Отец просит Иисуса: «если что` можешь, сжалься над нами и помоги нам». Иисус отвечает: «Если сможешь?! Все возможно верующему». И другое вспомнилось место, где Петр попросил Иисуса повелеть ему идти по воде. Идти навстречу Иисусу, шедшему по морю к лодке. Он повелел, и Петр пошел. Но испугался сильного ветра, и стал тонуть. «Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит: маловерный! зачем ты усомнился?». Одни люди воспринимают эти тексты как рассказы о действительных событиях. Другие считают, что это – всего лишь притчи, указующие, впрочем, на значимость веры. Некоторые из них могут вспомнить слова из песни военных лет: «Верю в тебя, дорогая подруга моя, / Эта вера от пули меня темной ночью спасала». Так или иначе, а здесь выражена мысль о том, что перед верящим (верующим) открываются экстраординарные возможности. Именно его вера является действенным фактором в достижении того, что кажется абсолютно невозможным. Вообще, можно сказать, что невозможное – это то, на что не хватает у нас веры.

           Вера исцеляет

           Научная медицина до сих пор опирается, по большей части, на рациональные и натуралистические схемы. На другом полюсе – магия. Эти противоположные подходы, как ни странно, сходятся в том, что человек представляется частью природы. Задача врача или знахаря – восстановить правильный ход процессов в организме, воздействуя на него природными же средствами. Либо прямо – физиотерапия и химические препараты, либо по слову, то есть через волшебные заклинания, как бы обращенные к природным факторам. Суть этих подходов одна – человек есть объект внешнего воздействия, его личное участие в процессе исцеления не предполагается. Между тем давно известны факты исцеления, когда терапевтический эффект оказывается, как теперь можно сказать, результатом человеческого общения. Целитель, порой сам о том не подозревая, в акте общения активизирует у пациента мощный потенциал веры. В результате предельный интерес исцеления, то есть нечто идеальное, проявляет себя в позитивных изменениях организма. Не редко под эту чисто коммуникативную практику подводятся теории, объясняющие эффект исцеления сугубо материальным воздействием. Ох, уж эта страсть к материалистическим объяснениям! Их приверженцы говорят: мы познаем природу и используем это знание для воздействия на нее. Это «мы познаем» ‑ устойчивый стереотип рассудочного мышления. Но не все, что человек делает, есть познание. Чаще он как бы нащупывает, или случайно обнаруживает, эффективное действие, с успехом пользуется им, а затем пытается его объяснить. Старик в селе излечивает от болей в спине. И, поддавшись стереотипу «мы познаем», объясняет заезжему журналисту свою терапию: я прикладываю к спине больного камни, которые, побывали в космосе и напитались там живительной энергией. Примерно так объяснял свою практику известный в 18-ом веке целитель Франц Антон Месмер, но у того были магниты. И когда специальная комиссия Французской Академии наук не обнаружила истекающих из магнитов Месмера флюидов жизненной силы, его практика была осуждена как вредная и опасная. Что, впрочем, не помешало Месмеру избавить тысячи людей от недугов.
           Да, и природные факторы, и другой человек – специалист или знахарь, все это есть, все это мы признаем, и правильно делаем… Но не будем забывать о Том, кто ходил по земле древней Палестины, исцелял страждущих, и когда получалось, говорил исцеленному: «Вера твоя спасла тебя!».

Copyright © Владимир Шкода