В начале
этого выпуска мне хотелось бы предложить Вам зайти на сайтАндрея Большакова
"Высоцкий и гитара" . На нем
есть все и даже немножко больше для тех, кто любит и ценит гитару. Проект
действительно очень интересный, советую заглянуть. Непосредственно на сайте
Вы можете подписаться на рассылку Андрея, посвященную разбору игре на гитаре
песен Владимира Высоцкого.
...Когда
я об стену разбил лицо и члены
И все, что только было можно, произнес,
Вдруг - сзади тихое шептанье раздалось:
"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших
нервах и при вашей худобе
Не лучше ль - чаю? Или - огненный напиток...
Чем учинять членовредительство себе -
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток".
Он сказал
мне: "Приляг,
Успокойся, не плачь!"
Он сказал: "Я не врач -
Я твой верный палач.
Уж не за полночь - за три, -
Давай отдохнем:
Нам ведь все-таки завтра
Работать вдвоем..."
Чем черт
не шутит - может, правда выпить чаю,
Раз дело приняло подобный оборот?
"Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю!"
Он попросил:
"Не трожьте грязное белье,
Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
Но вы войдите в положение мое:
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.
Молчаливо,
прости,
Счет веду головам.
Ваш удел - не ахти,
Но завидую вам.
Право, я не шучу -
Я смотрю делово:
Говори - что хочу,
Обзывай хоть кого..."
Он был
обсыпан белой перхотью как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
"Приговоренный обладает, как никто
Свободой слова - то есть подлинной свободой".
И я избавился
от острой неприязни
И посочувствовал дурной его судьбе.
Спросил он: "Как ведете вы себя на казни?"
И я ответил: "Вероятно, так себе...
Ах, прощенья
прошу, -
Важно знать палачу,
Что когда я вишу -
Я ногами сучу.
Кстати, надо б сперва,
Чтоб у плахи мели, -
Чтоб, упавши, глава
Не валялась в пыли".
Чай закипел,
положен сахар по две ложки.
"Спасибо..." - "Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать.
А грязи нет - у нас ковровые дорожки".
"Ах,
да неужто ли подобное возможно!" -
от умиленья я всплакнул и лег ничком, -
Потрогав шею мне легко и осторожно,
Он одобрительно поцокал языком.
Он шепнул:
"Ни гугу!
Здесь кругом - стукачи.
Чем смогу - помогу,
Только ты не молчи.
Стану ноги пилить -
Можешь ересь болтать, -
Чтобы казнь отдалить,
Буду дальше пытать".
Не ночь
пред казню, а души отдохновенье, -
А я уже дождаться утра не могу.
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: "Остановись, мгновенье!"
И можно
музыку заказывать при этом -
Чтоб стоны с воплями остались на губах, -
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
"Будет
больно - поплачь,
Если невмоготу", -
Намекнул мне палач.
"Хорошо, я учту".
Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил:
"Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил".
Развлек
меня про гильотину анекдотом,
Назвав ее карикатурой на топор.
"Как много миру дал голов французский двор!" -
И посочувствовал убитым гугенотам.
Жалел
о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно - кто, где, когда и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.
"Раньше,
- он говорил, -
Я дровишки рубил, -
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил, -
Тратил пыл в пустоту
И губил свой талант, -
А на этом посту -
Повернулось на лад".
Некстати
вспомнил дату смерти Пугачева,
Рубил - должно быть, для наглядности - рукой,
А в то же время знать не знал, кто он такой, -
Невелико образованье палачово.
Парок
над чаем тонкой змейкой извивался...
Он дул на воду, грея руки об стекло, -
Об инквизиции с почтеньем отозвался,
И об опричниках - особенно тепло.
Мы гоняли
чаи, -
Вдруг палач зарыдал:
Дескать, жертвы мои -
Все идут на скандал.
"Ах вы тяжкие дни,
палачова стерня!
Ну за что же они
Ненавидят меня!"
Он мне
поведал назначенье инструментов, -
Все так нестрашно, и палач - как добрый врач.
"Но на работе до поры все это прячь,
Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает,
только его в чувство приведешь,
Водой окатишь и поставишь Оффенбаха -
А он примерится, когда ты подойдешь,
Возьмет и плюнет, - и испорчена рубаха!"
Накричали
речей
Мы за клан палачей,
Мы за всех палачей
Пили чай - чай ничей.
Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул крича -
Я орал: "Кто посмел
Обижать палача!.."
...Смежила
веки мне предсмертная усталость,
уже светало - наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло:
Такую ночь провел - не каждому досталось!
Он пожелал
мне доброй ночи на прощанье.
Согнал назойливую муху мне с плеча...
Как жаль - недолго мне хранить воспоминанье
И образ доброго, чудного палача!
"Ох, трудно
он шел к зрителям. И как широко распахнулись двери театров уже после
смерти Вампилова, будто прозрение общее получилось, и вслед ему понеслись
слова признания, догонят ли?! И подтвердилось имя. Имя Владимира Высоцкого
не подтверждено по сей день, однако где есть дом без его песен? Кто
из театралов может забыть твердо - скупого Гамлета или таких необычных,
самостоятельных киногероев, как Брусенцов "Служили два товарища",
Жеглов "Место встречи изменить нельзя"?! "И в своих
песнях, и в своих ролях на сцене и в кино он был обнаженным нервом
событий", - писал драматург Эдуард Володарский.
Он очень хотел, чтобы вокруг было чисто и светло, отсюда такая талантливая
непримиримость художника к злу и несправедливости.
Никто не остается глухим к его страстному призыву - не копите правду!
И ее капитал - гири на вашей совести. Отдайте, со всей страстью и
верой в ее торжество! Сам он никогда не купился, тысячи песен! Некоторые
из них ушли от нас навсегда, большинство продолжает жить с нами. Одну
из них, уже забытую, Володя нашел в ресторанчике на окраине Парижа.
Песню исполняли цыгане, ужасно коверкая русские слова, да и те, кто
слушал, говорили не лучшим образом, - ушел от них родной язык вместе
с родиной.
- Откуда вы взяли эту песню? - Спросил Володя.
Старый цыган крутил вислый ус:
- От верблюда! Народная песня, русский ведь, должен знать...
- Перед тобой - автор, Владимир Высоцкий.
- О, дайте барду гитару!
Он пел ее вместе с цыганским ансамблем и через несколько дней песня
разлетелась по свету, обрела вторую жизнь.
А сейчас вернемся в Сибирь, точнее на север Сибири, Бодайбинский район,
где среди диких скал текут тяжелые, будто масляные реки и медведи
дерут кору с чахлых кедров, отмечая границы своих угодий. Вертолет
завис над крохотным поселком старателей Хомонхо. Слева от гольца заходит
чернобрюхая туча, вдалеке за ее спиной - сплошная стена дождя.
- Это надолго! - Кричит пилот Высоцкому, - возможно до конца недели.
Поворачиваем на Бодайбо?
- Прошу, садитесь. Я обещал.
Вертолет со снайперской точностью - на ровный пятак среди изрытых
бульдозерами полигонов старателей - спустился и тут же умчался в незахваченное
тучами небо.
...Семь жилых домиков, рубленных из тонких, тайга в тех местах силы
набрать не успевает, деревьев, столовая, баня да глухие лысоватые
горы вокруг - такой вот безрадостный пейзаж, особенно горы, в них
поди и эхо не приживется. Что касается старателей, то они - явление
временное. Взяли ушли. Высоцкому же, совсем неожиданно, край понравился,
он говорил, пробуя холодную землю:
- По острой грани бытие движется. Ощущение земли не теряешь оттого,
что рядом, в вечной мерзлоте, она совсем отсутствует. Лед мертвый.
Вечером его будут слушать 50 усталых мужчин, большинство из которых
трудно чем удивить. Люди серьезные, как принято говорить, с большим
жизненным опытом. Короче - старатели. Ну, а пока он наблюдал за их
работой и сам, сидя за рычагами бульдозера, очень даже прилично толкал
золотоносные пески на промприбор.
Потом ветер рванул с темных озер сонную гладь, зашлось стене северное
худолосье, дождь, до того едва моросящий, хлынул во всю мощь.
- Пошли в избу, ребята,- говорит Вадим Иванович Туманов, хозяин местных
золотодобывающих участков, чья репутация специалиста старательской
добычи в стране конкуренции не имеет.
Человек решительный, умный, в нем крутая воля первопроходца уживается
с тонким пониманием поэзии, в нем много чего-то загадочного, к чему
так пристально приглядывался Высоцкий. Высоцкий даже песню о Туманове
написал. Дружили они давно, знакомил нас, Вадим Иванович:
- Вот мой старый друг. Ты его обязательно полюбишь.
Уже, когда остались одни:
- Ты знаешь, Леня, я дышу его песнями.
Знал я и другое: на старательских участках всей Сибири иной музыки
и не водится. Она с ними и в удаче и в прогаре: рвет сон тайги хриплый
голос москвича."