Произошла утечка информации о новой модели PocketBook Ultra, которая будет известна как 650 модель. Итальянский ресурс eeevolution.it первым выложил почти полную информацию о новинке.
Среди опубликованных характеристик итальянскими коллегами: шестидюймовый экран E-Ink Pearl™ HD с разрешением 1024х758, наличие тыловой камеры.
Необходимо добавить, что модель будет компактного размера, с минимальной рамкой вокруг экрана. Кнопки листания расположены на тыльной стороне корпуса. Модель имеет тыловую камеры для быстрой оцифровки личных документов, для этого программное обеспечение учитывает перспективу снимаемого листа.
Дмитрий Шемет руководитель разработчиков из Obreey Products в неопубликованном ранее интервью сообщил: «новинка откроет новое поколение устройств PocketBook с совершенно другим внешним видом. Мы изменили механику, способ листания и так далее. Постарались сделать компактное устройство с более естественным, как нам кажется, листанием. Мы добились самых маленьких полей вокруг экрана, но кнопки листания умудрились совместить на боковине, а не под экраном как ранее. Устройство получилось очень компактным и с монолитным корпусом, без хруста и скрипа, очень приятным на ощупь. Мы хотели сделать компактное и крепкое устройство. Мы думаем, что это необычный подход для устройств, которые создавались когда-либо для чтения».
Впервые на русском – книга, которую Керуак называл самым любимым своим детищем. Этот роман-фантазия, написанный в крошечной мексиканской квартирке Уильяма Берроуза, не просто рассказывает о детских годах, проведенных в Лоуэлле, штат Массачусетс; здесь Керуак замахнулся на свою версию гётевского «Фауста». Магнетический доктор Сакс борется с мировым злом в лице Змея из ацтекских легенд, и в ходе борьбы грань между реальностью и вымыслом становится крайне зыбкой.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы; это был рассказ о судьбе и боли целого поколения, выстроенный, как джазовая импровизация. Несколько лет назад рукопись «В дороге» ушла с аукциона почти за 2,5 миллиона долларов, а сейчас роман обрел наконец и киновоплощение; продюсером проекта выступил Фрэнсис Форд Коппола (права на экранизацию он купил много лет назад), в фильме, который выходит на экраны в 2012 году, снялись Вигго Мортенсен, Стив Бушеми, Кирстен Данст, Эми Адамс. 2012 год становится годом Керуака: в этом же году, к его 90-летию, киновоплощение получит и роман «Биг-Сур», причем роль самого писателя исполнит Жан-Марк Барр – звезда фильмов Ларса фон Триера.
Некоторые мои трагические грезы о Муди-стрит, Потакетвилль, в Призрачный Субботний Вечер – столь недостижимы и невозможны – детки скачут среди железных столбов двора с морщинистым гудроном, вопят по-французски – В окнах мамаши наблюдают, искоса замечая: «Comme tue pas l’cou, ey?» (Только шею себе не сверни, эй?) Через несколько лет мы переехали над «Текстильный обед», где было полно полуночных жирных гамбургеров с луком и кетчупом; тот жуткий жилой дом с разваливающимися верандами у меня в грезах, однако в реальности что ни вечер моя мама сидела там на стульчике, одной ногой в доме на тот случай, если вдруг крылечко под островерхой крышей, помимо всего прочего – и с проводами на их хрупких воздушных птичьих опорах, вдруг решит рухнуть. Как-то ей даже нравилось. У нас одна улыбчивая ее фотография на этой неописуемой высоте кошмаров с махоньким белым шпицем, который тогда был у моей сестры —
Между этим жилым домом и углом с морщинистым гудроном имелось несколько заведений, меня особо не интересовавших, ибо не на стороне моей обычной в детстве кондитерской лавки, что впоследствии стала моей табачной лавкой, – огромная знаменитая аптека, управляемая седовласым респектабельным канадским патриархом с серебряными оправами и братьями, торгующими портьерами, и его интеллигентным, эстетичным и хрупким на вид сыном, который потом растворился в золотой дымке; эта аптека «Буржуа», главная по интересу в неинтересной конфигурации, располагалась сразу же по соседству с овощным в некотором смысле магазином, совершенно забытым, жилым парадным, воплем, переулком (тощий, он заглядывал в травы позади); и вот «Текстильный обед» с витриной, скрюченными кулакастыми едоками, затем кондитерская лавка на углу, вечно подозрительная, ибо меняла владельцев и цвета, и ее вечно наполнял неотступный слабый дух благородных аккуратненьких старушек из церкви Св. Жанны д’Арк на углу Маунт-Вернон и Крофорд вверх по серой ухоженной горке Presbitfre[11 - Пресвитерии (фр.).], и мы, стало быть, никогда не захаживали в эту лавку из страха перед эдакими старушками и их аккуратностью, нам нравились мрачные отпадные кондитерские лавки вроде Детушевой.
То было бурое заведение немощного прокаженного – говорили, у него безымянные болячки. Моя мама, дамы, такие разговоры, каждый день слышно это громогласное урчанье и бурчанье над вздымающимися пенами шитья и просверками иголок на свету. А может, и тошнотные дрочливые пацаны болтали в прыщавых закоулках за гаражом, где анафемские вакханалии и пороки соседских негодяйчиков, что ужинали соломой с окрестных полей (где они и паслись, когда мне бывала пора к фасоли) и ночевали в останках кукурузных стеблей, несмотря на все фонарики моего сна и Жана Фуршетта, роузмонтского отшельника, который докрадывался до кукурузных рядов со своим лозиным хлыстом, и банкой-плевалкой, и домашним тряпьем, и дурацкими хмычками во всей полноте полусонночного Потакетвилля, чье имя дико и славно, и тихонечко багдадски-тесного-от-крыш-веревок-и-проводов холма — «Pauvre vieux Destouches» [12 - Несчастный старик Детуш (фр.).] звали его иногда, поскольку, несмотря на жуткие донесения о состоянии здоровья, его жалели за эти слезящиеся глазки и шаркающую тусклую походку, он был болезнейший человек на свете, и у него болтались глупые руки, ладони, губы, язык не как у дурачка, но словно у чувственного или бесчувственного и озлобленного отравами напастей… старый распутник, не могу сказать, что за оттяг, наркотик, напиток, хвороба, слоновость или что еще у него было. Ходили слухи, что он игрался с пиписьками маленьких мальчиков – заходил в сумрак, предлагал конфеты, пенни, но с этой вот тусклой, больной скорбью и изможденным лицом это уже было не важно – очевидно, всё враки, когда же я туда забредал купить себе леденец, меня охватывали таинственность и ужас, как в опиекурильне. Он сидел на стуле, сопел со зверской тупоротой натугой; карамельки надо было брать самому, приносить монетку ему в безжизненную руку. Притоны, что я воображал себе по журнальчикам «Тени»[13 - Тень (The Shadow, также известен под именами Кен Аллард и Ламонт Крэнстон) – один из самых популярных героев остросюжетной жанровой литературы 1920-х гг., «молодой городской повеса со сверхъестественными способностями», борец с преступностью. Впервые появился в многосерийной радиопостановке издателей «Стритэнд-Смит» «Час детективного рассказа» в 1930 г., впоследствии усилиями американского писателя Уолтера Брауна Гибсона (1897–1985) превратился в икону массовой культуры. Бульварный журнал, посвященный его приключениям, выходил с 1931 по 1949 г.], которые там покупал. Говорили, он заигрывал с маленьким Зэпом Плуффом… У отца Зэпа Старого Отшельника был целый погреб «Теней», и Джин Плуфф как-то дал мне их почитать (штук десять «Теней» и шестнадцать «Звездных вестернов», и еще два или три «Пита Пистоля», который мне всегда нравился, потому что Пит Пистоль на своих обложках выглядел просто, хотя читать его было сложно) – покупал «Тени» у Старого Проказника в кондитерской лавке, к которой подмешался погреб Плуффов, была в ней какая-то старая и тупая бурая трагедь.
Дальше за кондитерской лавкой ателье, ленты на продажу, дамы швейных дней с подвесками париковых локонов рекламируют круглые голубоглазые кукольные головки манекенов в кружевной пустоте с булавками на синей подушечке… все, что побурело в древности нашего отца.
